Текст книги "Вернуться в Антарктиду (СИ)"

Автор книги: Нат Жарова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 110 страниц)

– Ничего страшного, – заявил авантюрист на голубом глазу, – все равно «Святой Петр» плохо приспособлен для океанских походов. Нам до сих пор везло на погоду, но так будет не всегда. Когда я отыграюсь, мы купим корабль получше.

Отыгрываться Беневский послал Устюжанинова с формулировкой «новичкам везет». Увы, если выигрыши у Вани и случались, то были они отнюдь не столь масштабными, чтобы хватило на покупку нового судна. Камчадалы возроптали, грозясь побить Беневского за наглость. Беневский обратился с жалобой к губернатору, доказывая, что обладает всеми полномочиями на продажу и заключения контрактов, а обвинения против него – лишь банальный бунт команды против капитана. Губернатор поверил, и зачинщиков бросили в тюрьму. Там, из-за нечеловеческих условий содержания, лихорадки и скверной пищи умерло 15 человек.

Ваня подробно рассказывал в своем дневнике о тех событиях: и про игру на деньги, и про то, как зрел бунт, и про голод, который мучил его ежедневно. Сначала-то они все изумлялись и радовались неожиданным разносолам, чудесным фруктам и невиданным экзотическим блюдам, но спустя некоторое время обнаружилось, что китайская пища совершенно не пришлась по вкусу русскому желудку. Чтобы хоть как-то ее переварить и продезинфицировать внутренности, Ивану приходилось запивать все щедрыми порциями местной рисовой водки.

«У победителей и раны заживают быстрее, и больных мало, – писал Устюжанинов, – однако, утратив корабль, угодив в застенок, без языка и понимания чужой жизни, мои удрученные товарищи не видели больше будущего для себя».

К счастью, сын священника устоял перед соблазнами. Не спился, не стал игроманом и не подцепил скверную болезнь. Он проводил немало времени в тавернах и игровых залах, общаясь с самой невероятной публикой, включая бандитов, проституток и вечно жадной до приключений матросней, но умение строить коммуникации с любым отребьем неизменно его выручало.

Постепенно скапливалась нужная сумма – медленно, но все же скапливалась. Ваня завел счет в банке, чтобы обезопасить деньги от поползновений спутников, в том числе и Беневского, продолжавшего жить на широкую ногу.

Рукопись Устюжанинова в те дни полнилась горькими сомнениями и философскими размышлениями о чести, предательстве, возмездии и покорности. Иван метался между благодарностью к человеку, вырвавшего его из скучной жизни и доверявшему ему, и чувством врожденной справедливости, твердившем, что Беневский не тот, кому следует безоговорочно подчиняться. У Вани открылись глаза на суть его порочной натуры. Кумир стремительно терял свой блеск, то и дело являя не самые привлекательные стороны своего характера, однако внутреннее благородство не позволяло Устюжанинову пойти на предательство.

И все же паренек перестал докладывать Беневскому обо всем, как поступал прежде. Когда он выиграл в кабаке «волшебный нож» у какого-то проходимца, не сумевшего расплатиться золотом, то утаил данное обстоятельство.

Как вы уже догадались, «волшебный нож» был той самой пурбой с сердцевиной в виде ваджры, на поиски которого я потратил немало времени и сил.

Я моментально опознал клинок по скупым описаниям. В своих литературных трудах Ваня уделял мало внимания деталям, сообщал только самое характерное, оставляя за скобками интересные подробности. Вот и о личности того проходимца, проигравшего пурбу, сказал лишь, что это был португальский моряк со шрамом на лице, а «волшебный нож» он нашел «где-то в джунглях».

Лично я думаю, что португалец его украл из храма, но мог, конечно, обрести его и другими способами. Артефакты подобной силы обладают собственным норовом, они выбирают себе владельцев придирчиво, и когда им что-то не по нраву, легко переходят из рук в руки.

Мошенник уверял Устюжанинова, что за эту штуку любители восточных редкостей в Европе отвалят хорошие деньги. Ваня подумал, что в Европе тоже надо будет на что-то жить, и принял нож в качестве платежа.

– Только смотри, – жарко прошептал ему на ухо португалец, – сей ножик соперничества не переносит на дух. Будешь им пользоваться, так шпагу свою убери подальше. А нет, так спрячь в багаж и не доставай.

– Зачем это? – удивился Ваня, который к тому времени благодаря урокам Беневского сделался неплохим фехтовальщиком.

– А ты взгляни на меня, на мой шрам. Это проклятый ножик виноват, что я глаз потерял и превратился в урода. Потому и расстаюсь с ним спокойно. Не хочу его больше при себе таскать. А ты, парень, думай!

Ваня не понял глубины поставленного условия. Это уж потом стало понятно, что пурба – оружие, которое и впрямь не терпит конкуренции в борьбе за душу своего владельца, и пользоваться им имеют права лишь подготовленные люди. Доступно о его коварстве смог растолковать Устюжанинову мадагаскарский шаман, но увы, объяснения запоздали. Устюжанинов лишился кисти левой руки, когда вступил в схватку с пиратами, зашедшими в бухту Антунгила и напавшими на форт. В рану попала зараза, и вслед за кистью поповский сын едва не лишился и жизни.

Пареньку повезло. Нашелся поблизости знахарь, исправно делающий свое дело, он поставил Ванюшу на ноги. Хоть юноша и потерял кисть, руку сохранил.

А еще у знахаря была дочь-красавица по имени Ралала. Она ухаживала за раненым, и как это бывает, между молодыми людьми случилась химия. Ее отец был не против этого союза, но поставил будущему зятю жесткое условие: избавиться от древнего кинжала. А куда его деть?

Знахарь сказал следующее:

– Моих познаний не хватает, чтобы предвидеть будущее, но чувствую, что кинжал этот – опасен. Не твоя это вещь, хоть и стала твоей ради долгого путешествия. Но ныне вам предстоит расстаться. Я отвезу тебя к Патсу, он умеет видеть то, что скрыто от наших глаз. Патса даст совет.

Патса слыл колдуном, «шаманский колдовец» – как обозвал его в своих записках Устюжанинов. Он-то и велел Ванюше, когда тот полностью оправится от ран, идти на юг вдоль берега к Туамансина и далее в Мерину, на священные холмы Анкаратры. Там будут его ждать великие жрецы, хранящие великие тайны. Патса предупредит их.

– Трехгранный нож, – сказал он, – это атрибут бога. Только богу и владеть им.

Ваня поправился, взял кинжал, выигранный в Макао, и двинулся по дороге на Анкаратру.

Я ездил по той дороге из любопытства, желая побывать в тех же краях, что и мой предок. Даже в наши дни она представляет собой полузаброшенную лесную тропу и на большей своей протяженности непроходима. Представляю, с какими трудностями и лишениями столкнулся Устюжанинов, пробираясь по ней сквозь болотистые лагуны и реки, кишащие крокодилами, и сталкиваясь с не всегда мирными племенами.

Жрецы антаймуру встретили Устюжанинова на подходе к пещерному святилищу, насчитывающему многие тысячи лет. Они оказали ему честь и позволили вступить под своды, высеченные руками лемуриских мастеров. Там, у ступеней высокого алтаря, куда водрузили «волшебный нож», приготовив для него специальную шкатулку, они провели обряд гадания, раскрыв Ивану его судьбу.

Вот с того дня и стало, наверное, предначертано, что род наш навсегда привяжется к Мадагаскарскому храму, станет с ним спаян одной судьбой, одной великой загадкой. Ваня пишет, что боги и духи выбрали его и его детей и внуков, взвалив на плечи труднейшие испытания. Пройдет немало лет, пока миссия по восстановлению древнего храма и его славы увенчается успехом. Много воды утечет, много жизней минует, но рано или поздно пророчество сбудется.

Сам Ваня доставил в храм первый божественный атрибут – Солнечный клинок, и тем самым положил начало. Спустя годы один из его потомков привезет в Анкаратру второй атрибут – Солнечное зеркало, Белое солнце. А третий потомок найдет последний – Поющую Чашу, и тоже поспособствует ее доставке на остров.

Но был нюанс. Миссия по сбору утраченных артефактов обязана протекать исключительно в мирном русле. Потому как если постоянно обагрять артефакты кровью, то они будут способны лишь на темные дела. А это противно их природе.

Должен признать, что дети Устюжанинова, внуки и правнуки действительно выбирали себе мирные профессии. Были горными инженерами, священниками, пахарями и учителями, и ни один из них не стал ни военным, ни охотником – кроме моего отца.

Иван тоже касался смертоносного оружия и убивал – и он был наказан увечьем. А мой отец, Петр Загоскин, заплатил за нарушение правила жизнями своих учеников и моральным поражением. Он и выжил-то, наверное, только для того, чтобы помнить и страдать.

Я не могу сказать наверняка, знал ли папа о пророчестве и привез ли он на Мадагаскар Солнечное зеркало по собственному почину. Возможно, все свершилось вне зависимости от его воли, ибо воля богов – сильнее человеческой. И не было иных вариантов, кроме как оставить Зеркало в храме рядом с Ножом.

Теперь на очереди Чаша, поющее Черное солнце.

Я ли найду ее? Или мой сын? Или не рожденный еще внук? Конечно, может статься, что время еще не пришло, и те изменения, которым я свидетель, предшествуют совсем другому.

Однако судьба упорно возвращала меня на Мадагаскар, и в этом постоянстве крылось больше, чем я был способен увидеть…»

8.6

8.6

Проснувшись утром, Вик осторожно, как привык уже за минувшие дни, встал, стараясь не потревожить Милу. Девушка спала, а книга Загоскина лежала на подоконнике.

Он задержался возле кровати, не отказывая себе в удовольствии полюбоваться немного на ее разгладившиеся во сне черты. Было заметно, что болезнь отступила: кожа порозовела, дыхание стало свободным, глубоким, и на губах блуждала улыбка. Миле снилось что-то хорошее, оптимистичное, и Вик порадовался за нее.

Он нарочно тянул время, не начинал никаких дел, а просто стоял и смотрел на нее. День обещался стать поворотным, вчерашнее напряжение тому было порукой, и Соловьев сознавал, что в круговороте забот не будет возможности расслабиться и пообщаться на приятные темы. «Злоба дня» планировалась непростой, далекой от душевности, поэтому он наслаждался кратким затишьем. Наслаждался родившейся в душе робкой надеждой и тем, что оказался прав.

Оно стоило того! Мила Москалева была как неваляшка – опрокинулась и встала. Держать удары ей приходилось не в первый раз, но запас ее прочности пока не исчерпался, и Вик был готов поддержать ее, чтобы так оставалось и впредь. Надо было, чтобы этот новый мир принял ее, не заставляя больше страдать. Никогда.

Он не понимал ее мужа. Как можно было не ценить доверенное ему сокровище? Девушка умела любить всем сердцем, иначе она не умела, а тот поднял на нее руку. И даже хуже – методично загонял в безысходность.

Из следственных материалов Вик знал, что Дмитрий Москалев слыл человеком жестким и жестоким, был крут в принятии решений, не стеснялся средств и не церемонился с подчиненными. Его служащие, скорей, боялись его, чем уважали. Вероятно, и за закрытыми дверьми, с женой, он вел себя похоже. Мила ни за что не расскажет, не станет жаловаться, но Соловьеву и не нужно было никаких признаний, чтобы понять, насколько ее семейная жизнь была невыносима. Домашние тираны тем и опасны, что их духовное уродство не видно окружающим, а любящее сердце искренне считает, что сумеет смягчить злобный характер и все исправить, если приложит усилия. Вот только не смягчить и не исправить садиста, хоть раз почувствовавшего сладость власти над покорной жертвой. Это – не лечится.

Вик плавным движением поправил на Миле одеяло, начавшее сползать на пол, и потянулся к подоконнику, намереваясь убрать книгу обратно в переносной сейф. Его рука замерла, не достигнув цели. В широкую щель между занавесками била в глаза яркая голубизна безбрежного неба.

Вик застыл. Потом рывком распахнул шторки – он не ошибся, там не было ничего, кроме неба и голых яблочных крон, чуть выступавших над поваленным забором.

Там не было здания пансионата «Счастливая старость».

Не доверяя глазам, Вик перешел к соседнему окну и точно так же раздвинул занавески. Вид не изменился. Пансионат исчез, растворился, и только армейский электронный бинокль по-прежнему лежал в углу подоконника, напоминая, что когда-то он за ним наблюдал.

Соловьев открыл форточку. Ворвавшийся в комнату свежий ветер пах чем угодно, но не гарью. Да был бы ночью пожар, Вик услышал бы шум и вой пожарных сирен.

Был бы пожар, от кирпичных стен что-то да осталось бы. Остался бы высокий забор и фонари вдоль него.

Соловьев оделся, но прежде чем идти выяснять на месте, достал сейф, чтобы убрать книгу и проверить шкатулку. Ни то, ни другое ни грамма не изменились, значит, дело было не в них. Зато исчезла папка с документами по делу об убийстве Москалевой, которые ему предоставил Салим. Бумаги не подменили – их просто не оказалось в стальном чемоданчике.

Бросив взгляд на по-прежнему спящую Милу, Вик не стал запирать входную дверь, но запер калитку. Бегом спустился по грязной улице вниз, потом поднялся по параллельной и не менее грязной грунтовой дорожке и уже через три минуты оказался у старого пепелища.

Пока бежал, Соловьев обращал внимание на произошедшие изменения. Местность выглядела неузнаваемо. Исчез супермаркет, вместо него раскинулся заросший прошлогодним сухостоем пустырь. Дорога – хорошая, асфальтированная – тоже исчезла. Там, где был аккуратный сквер, разбитый перед супермаркетом, возвышался некрасивый забор из разнокалиберных досок, прибитых сикось-накось. А в месте, где еще вчера находилась сторожка Михалыча и массивные ворота, не было ничего. Только низкие кусты и в отдалении – груда черных деревяшек.

Пожарищу было как минимум несколько лет. Вокруг фундамента успели вырасти тоненькие березки, а все более-менее уцелевшее – доски, вещи, железные листы с крыши – растащили соседи на дрова, металлолом или «на всякий случай, про запас».

Вик достал смартфон и забил в поисковике название пансионата. В этой версии вселенной Безруцкая заведовала «Счастливой старостью» за городом. Не в Уфе, а в какой-то Миловке. Однако то, что пансионат все-таки существовал, и те же люди там работали, немного успокаивало. Диффузия не привела к чему-то фатальному. По крайней мере в их окружении – про остальной мир Вик пока еще ничего не знал.

Он не успел дочитать новостной дайджест на сайте, как ему поступил звонок от Патрисии.

– Допрыгался? – сходу поинтересовалась она, но в ее голосе слышалось облегчение, а не язвительность. – Ты цел? Что там у вас происходит?

– Да кто ж его знает, – ответил Вик. Он успел прийти в себя после первоначальной оторопи и старался примириться с фактами. – Как ты узнала?

– «Вукки-Ноль-Два» включил сирену после серии утренних вычислений и анализа новых данных. Мы всю ночь мониторили изменения.

«Вукки-02» было официальным названием большого квантового компьютера, построенного в недрах Ямантау. К нему стекались данные со всех концов света, и он обрабатывал их согласно хитрой программе. Обычно ученые называли КК по-свойски «Васькой», то ли в честь главного инженера Василия Еременко, то ли намекая на аналогию с котом Шредингера,(*) но Пат никогда не опускалась до подобной фамильярности.

(Сноска. *В квантовых вычислениях «состоянием кота Шрёдингера» называется особое запутанное (связанное) состояние кубитов (quantum bit – наименьший элемент для хранения информации в квантовом компьютере, может хранить ноль, единицу, ноль и единицу одновременно, или ни то, ни другое), при котором они все находятся в одинаковой суперпозиции всех нулей или единиц)

– Это не просто какие-то мелкие проникновения, это настоящая катастрофа, Аш!

– Каковы последствия?

– Мы еще не готовы их перечислить. Данные об изменениях продолжают поступать, хотя и не в таком объеме, как ночью. Локальные вбросы из параллельного инфополя зафиксированы сразу в нескольких местах, и матрица до сих пор в турбулентности, ее переформатирование не завершено. Затронуты Москва, Париж и его окрестности, Индийский океан с эпицентром на Мадагаскаре, Соединенные Штаты и Южный Урал. Уфа тоже попала в сводки. Мы рассчитали диаметр этого «пузыря», и твоя Архиерейка находится в самом его центре. Радиус на плоскости – двадцать километров. Я, честно сказать, боялась, что ты окажешься недоступен. Не представляешь, Аш, какое облегчение было услышать твой голос!

– Со мной все в порядке, – сказал Соловьев. – Уфу все еще трясет?

– Уже нет, у вас вроде бы полностью успокоилось, но Америку пока потряхивает и сильное остаточное волнение в районе острова Реюньон и архипелага Крозе. Суда, которые следовали по маршруту, раскидало на сотни морских миль. Океанологи шлют тревожные телеграммы.

– Антарктида?

– Оттуда нет данных. Аш, где Москалева? Она еще жива?

– Она спит, и ей намного лучше.

– Что ж, будем пока считать это хорошей новостью. Что в остальном?

– Я вижу кое-какие изменения, – сообщил Вик, невольно оглядываясь. – Например, пансионат, где жил Загоскин, сместился из центра на окраину. Пожалуй, как раз те самые 20 километров. Но это несмертельно.

– Мы получили информацию о масштабном изменении в Октябрьском районе. Исчезло три магазина, пешеходный переход и появилось несколько новостроек.

– В том районе находится квартира Загоскина.

– К слову о Загоскиных. «Викки-Ноль-Два» зарегистрировал присутствие в России Михаила, его сына. Он оплатил билет на самолет накануне и был замечен проходящим пограничный контроль в Шереметьево. Из Москвы он собирается сразу в Уфу, будет у вас где-то после обеда.

– Понял. Цель его поездки вы выяснили?

– Он гражданин России и просто возвращался домой. Вопрос не в этом, Аш, а в том, почему именно сейчас?

– Я это выясню. Наведаюсь в квартиру, подожду его там.

– Лучше бы ты в это не совался, а привез в Межгорье Москалеву. У меня все готово к ее приему.

– Я разберусь, Пат. Все равно сначала придется все проверить.

Патрисия шумно выдохнула и продолжила уже чуть спокойнее:

– Понимаю, что спорить с тобой бесполезно. Ты все для себя решил.

– Вот и не спорь, – улыбнулся Вик.

– Тогда заодно поищи «точки привязки». Их необходимо собрать до того, как они попадут в чужие руки. Быть может, Михаил Загоскин как раз и приехал за ними.

– Скорей всего, он приехал за артефактами. Кто-то украл из полиции пурбу, ты это знаешь?

– «Вукки-Ноль-Два» на это тоже указал. Но еще он указал и на пертурбации, связанные с Москалевой. При ней должно быть как минимум две вещи, изменившие свойства. Потряси ее хорошенько, пусть разует глаза и скажет, что не так. Одна вещь осталась при ней еще с Москвы, после ее бегства. Другая, предположительно, появилась недавно как символ новейших потрясений. Хотя мы пока не знаем, зачем они нужны, пренебрегать ими нельзя.

– Хорошо, – сказал Соловьев. – Мы поищем.

Так называемая «точка привязки», связанная с изменением реальности вокруг «глаза урагана», могла воплотиться в чем угодно. Для Володи Грача первой такой штукой явилась сувенирная тарелка с нарисованным пингвином. Формально тарелку купила Аня, но Вова, видимо, тоже не раз концентрировался на ней сознанием, что отразилось в каких-то неведомых и страшно запутанных межпространственных связях. Когда они поженились, антарктический сувенир остался в их семье и превратился в общий маркер, затрагивающий Аню и Володю. «Муж и жена – одна сатана», – шутил тогда Громов, не подозревая еще, что в высказанной им народной мудрости окажется запечатлена вся квантовая запутанность Мультиверсума.

Потом были и другие вещицы, поменявшие свой внешний вид. Патрисия собирала их, устроив в одном из шкафов некое подобие музея. Она верила, что эта коллекция должна что-то значить. Возможно, надеялась по ним предсказать будущее.

– Даю тебе сутки, – сказала Пат. – Этого должно хватить.

– Вполне. Только не беспокой меня лишний раз без веского повода. А когда будем с Милой выезжать из Уфы, я тебя наберу.

Соловьев нажал отбой и, сунув телефон в карман куртки, направился в обратный путь.

Новый мир не пугал его, он был готов в нем действовать. У него снова появилась конкретная цель.

8.7

8.7

Мила ждала его во дворе. Она улыбнулась ему так ослепляющее, что сердце сбилось с ритма.

Ее синяки были совершенно незаметны при свете дня, и Вик, приглядевшись, понял, что девушка воспользовалась косметикой. Как ни мала была сумка, собранная Галиной, но косметичка в ней, видать, поместилась.

– Не стой на ветру, – чуть ворчливо сказал он, пытаясь скрыть за недовольством охватившие его эмоции. – Вообще, что за вид? Голые ноги и ветровка на одном плече – а у тебя еще вчера был жар.

Мила отмахнулась, не приняв упреки всерьез:

– Не переживай, я крепкая. Думала, ты отправился на дежурство. Никак не могла припомнить график...

– Нет больше никаких дежурств.

– Ты уволился? Или Безруцкая тебя уволила? – она округлила глаза. – А меня? Это из-за наших… трудностей и прогулов?!

– Безруцкая нас знать больше не знает, и мы тоже должны про нее забыть, – Вик прошел в дом, но, раздеваясь, обратил внимание на запах. – У тебя что-то пригорело?

– Ой! – Мила метнулась к электроплитке.

Ветровка свалилась с нее, и девушка осталась в коротких шортиках и футболке – в том, что у нее называлось пижамой. Она переоделась вечером, но сверху носила его халат, поэтому провокационный вид не так сильно бросался в глаза. А вот сегодня бросился...

– Я нашла в морозильнике котлеты, решила пожарить. Очень есть хочется, – сбивчиво тараторила она, переворачивая означенные полуфабрикаты на чугунной сковородке без крышки. – Я и на тебя сделала на всякий случай… А вообще, готовить я умею, сегодня просто немножко неудачно вышло. Извини!

– Угу, – обронил Вик, глядя, как она переступает босыми ногами на захолодевшем с ночи полу. – Почему печь не топила?

– Не умею, но я подумывала над этим, тут еще есть дрова, – она мотнула головой в сторону коробки, куда Соловьев сложил остатки не потребовавшихся вчера поленьев.

– Там мало. Еще принесу, – он вышел.

Кажется, Мила ничего не заметила. Неужели столь ненаблюдательна? Или, замазывая «боевые отметины» перед зеркалом, взглянуть на прочее времени не нашла? А ведь ее кровать стояла рядом с окном, девушка наверняка привыкла к открывающемуся виду на кирпичный дом, и теперь ей, по идее, должно было чего-то не хватать…

– Я думала о сапфирах, – сообщила Мила, когда он присел на корточки у ее ног и занялся растопкой. – Если тебе эта тема еще интересна, конечно.

– Мне интересно, – подтвердил Вик, чиркая спичкой.

Он полагал, что она будет думать о себе и диффузии, а она про камни… Снова прячет голову в песок, как страус.

– Дима… мой муж, он заинтересовался сапфирами, когда мы были на Мадагаскаре. Или, может, чуть раньше, но до поездки он мало знал об этих камнях. Я помню, как он удивлялся, когда я переводила ему слова нашего проводника. Поначалу он собирался возить камни с острова, говорил, что это дешевле, чем в Башкирии, даже с учетом логистики. Но спустя месяц или два передумал.

– Почему?

– По-моему, из-за черных сапфиров. Они редко встречаются в природе и ценятся в своей массе дешевле синих, но все зависит от огранки. С правильной огранкой они становятся бесценными. На Мадагаскаре черных сапфиров нет. Ты видел когда-нибудь, как они выглядят?

Вик признал, что только на фотографиях.

– Черный сапфир, во-первых, удивляет переливом оттенков. В солнечных лучах он играет красками от темно-зеленого до темно-синего. Во-вторых, в его состав входит много оксида железа и титана с примесью рутила, что дает необычный блеск. Рутиловые иглы при преломлении света образуют остроконечные звезды, поэтому черный сапфир еще называют «звездчатым самоцветом». Эта особенность влияет на цену камня, увеличивая его стоимость пропорционально количеству вкраплений. Чем больше лучей у звезды, появляющейся после огранки, тем дороже камень.

– И как эти факты повлияли на его решение?

– Кажется, ему поступило выгодное предложение. У Димы был неплохо оснащенный ювелирный цех, где можно было делать не только украшения, но и просто обтачивать камни нужной конфигурации. Я слышала, что с ним хотела заключить контракт какая-то научная лаборатория.

– Научная лаборатория? – Вик выпрямился. – Он сотрудничал с физиками?

– Я не знаю, – Мила виновато потупилась. – Он намеренно отстранял меня от дел, никогда ничем не делился, только какими-то обрывками… Я даже не в курсе, поладили они в итоге или все осталось на уровне разговоров. Но в лаборатории совершенно точно требовались особые камни, черные самородки с нетипичным составом. Назывались даже точные цифры: столько-то процентов того, столько-то этого. Дима очень хотел заполучить тот контракт, но потом прекратил при мне всяческие разговоры на эту тему. Может быть, это были какие-то секретные вещи.

– Может быть, – Вик вымыл руки и сел за стол, где Мила уже вовсю хозяйничала, раскладывая на тарелки котлеты с небольшой черной корочкой, резаные дольки помидоров, яйца и зелень.

– Я теперь думаю, что та «Вещь», которую они с Андреем разыскивали по частным коллекциям, должна была послужить прототипом. Образцом для лабораторных исследований. Эта информация будет тебе полезна? Я все утро старалась припомнить как можно тщательнее…

Она смотрела на него с так, словно от его ответа зависела ее жизнь. Мила очень хотела ему угодить, отсюда и этот завтрак, и усердное копание в прошлом, от которого совсем недавно опрометью бежала. Она была готова вновь положить себя без остатка на алтарь бескорыстного служения. Соловьева это и трогало и напрягало, он не знал, сумеет ли ответить ей симметрично. За годы скитаний он очерствел и отвык, когда от него кто-то зависел.

– Возможно, – произнес он свое любимое слово, которое слишком часто звучало последние дни. Он постоянно и во всем сомневался. Даже в себе самом.

Мила улыбнулась:

– Могу я попросить об одной услуге?

– Можешь и даже без всяких предварительных вопросов.

– Ты и так много для меня сделал, и я не хочу обременять… Вик, мне надо забрать вещи из пансионата, в сумке не все.

Он вгляделся в ее глаза, которые были бесхитростны и робки. В них светилась нежность, обещание, ожидание и загнанная вглубь чувственность.

– Мила… – начал Вик, и остановился, чтобы прочистить горло. Она так старательно избегала этого разговора, что было жестоким возвращаться к нему вновь и вновь. – Это невозможно. С тем, что ты оставила в пансионате, придется распрощаться. Надеюсь, там не было ничего ценного.

Ее глаза медленно гасли. Она не понимала, а ему вдруг сделалось страшно подвергнуть ее новому шоку. Он физически ощутил ее боль и ужас. Хотелось ее защитить, уберечь от новых потрясений, но…

– Пансионата больше нет, – сказал он.

– В смысле?

– Выгляни в окно.

Она бросилась туда так стремительно, что опрокинула стул, на который успела присесть. Вик встал и, подняв его, подошел сзади, укладывая руки ей на плечи. Мила вздрогнула от прикосновения, взглянула мельком на его левую руку и снова уставилась в окно.

Высокое синее небо и прекрасная погода не радовали – ни его, ни ее. Мирный вид по ту сторону стекла совсем не соответствовал тому, что он означал на самом деле.

– Что это? – едва слышно спросила Мила.

– Это результат диффузии двух параллельных миров.

– Еще кто-то раздвоился, как я?

– Пока не знаю.

– Скажи, причина во мне? Рядом со мной постоянно будут гибнуть люди?

Она встретила перемены без истерик. Выстраданный вопрос был задан ровно, без дрожи в голосе. Ей было горько и страшно, ее тело окаменело, а взгляд заволокла пелена, но она держала марку.

– Мне кажется, что на сей раз ты не виновата, – сказал Вик, чуть сильнее сжимая ее плечи.

– А кто виноват?

Он тяжко вздохнул:

– Не знаю, смогу ли объяснить...

– Попытайся хотя бы.

– Вселенная состоит из энергии и информации. Энергия и информация являются в ней равными партнерами. Представь, что мы живем внутри гигантского компьютера, где каждая элементарная частица содержит биты информации, и каждый раз, когда две частицы сталкиваются, эти биты меняют свои значения. В любом взаимодействии информация обрабатывается путем изменения этих битов. Вселенная вычисляет. Но поскольку ею управляют законы квантовой механики, то она вычисляет так, как это свойственно квантовой вычислительной машине. (*)

(Сноска. Сет Ллойд, профессор Массачусетского технологического института, в своей книге «Программируя Вселенную» пишет: «Вещи возникают из информации, то есть из битов. К примеру, яблоко часто ассоциируют с информацией. Именно траектория падающего яблока подсказала Ньютону универсальные законы тяготения, а искривленная поверхность яблока есть метафора искривленного пространства времени Эйнштейна. В генетическом коде, записанном в семенах яблока, запрограммирована структура будущих яблонь. И еще одно, не менее важное свойство яблока: оно содержит свободную энергию – калории богатой битами энергии, благодаря которой функционирует наше тело. Передать запах яблока могут всего несколько молекул и сопутствующих им битов, но чтобы обеспечить яблоку пищевую ценность, необходимы миллиарды миллиардов битов».

Идея книги «Программируя Вселенную» состоит в том, что мы можем воспринимать Вселенную в терминах обработки информации, проводимой ею на самом фундаментальном уровне. В традиционном физическом описании Вселенной главной величиной является энергия. Недавно, однако, стало ясно, что информация является столь же важной величиной. По мнению Ллойда, один из лучших способов понять законы природы – это создать машину, которая бы иллюстрировала эти законы. Цифровая революция, происходящая сегодня, это последнее звено в длинной цепи эволюций в области обработки информации, уходящей в прошлое нашего мира. Считается, что едва ученые увидят и поймут, как работают квантовые компьютеры, они смогут, по крайней мере, определить границы вычислительной способности Вселенной)

Мила слушала внимательно, не протестуя против непонятного захода издалека, но плечи ее оставались напряжены, а взгляд устремлен вдаль.

– А что она вычисляет?

– Саму себя, – ответил Соловьев и повторил: – Вселенная вычисляет саму себя. Как только она возникла, то сразу начала вычислять и создавать себя согласно этим расчетам. Сначала это были очень простые конструкции, на уровне элементарных частиц и полей. Потом, по мере накопления все большего количества информации, конструкции стали усложняться. Появились звезды, галактики, жизнь. Вселенная давала начало все более запутанным и сложным объектам, таким как люди, язык, общество, история и культура. Мы все состоим из частиц, все управляемся с помощью сложно структурированных матриц и обязаны своим существованием естественной способности вещества и энергии обрабатывать информацию.

Интуитивно, но Мила догадалась, к чему он ведет:

– И как часто квантовый компьютер Вселенной допускает ошибки? Ведь я – одна из них? Машинный глюк?