Текст книги "Вернуться в Антарктиду (СИ)"

Автор книги: Нат Жарова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 83 (всего у книги 110 страниц)

– Подрасти? – заинтересовался Тим. – Кого вы имеете в виду?

Он тут же увидел маленькую девочку, еще даже не школьницу, а детсадовку, со светлыми волосами, заплетенными в две смешные косички. На ней был сарафан, усыпанный крупными розами, и розовые сандалии. Девочка сидела в плетеном кресле на веранде какого-то экзотического дома, явно не в России, и болтала ногами, не достающими до пола.

– Ее зовут Адель де Гурдон Долгова-Ласаль, – подсказал индус. – Это дочка Патрисии Ласаль и Павла Долгова. Тех самых, что пытались привезти сломанное «Черное солнце» в Европу.

Тим, разумеется, слышал о Патрисии и ее работе в «Ямане».

– Совсем кроха…

– Адель – ключевая фигура в нашей сложнейшей партии. Без девочки не будет гармоничной склейки. «Глаза урагана» разъединяют, а склеивать суждено Адели.

– Если мы вынуждены привлекать детей, то плохи наши дела.

– У Адель старая душа. Нам с вами можно у нее поучиться.

Тим упрямо мотнул головой:

– Это как-то совсем неправильно! Я не смогу иметь дело с ребенком. Ей бы в куклы играть!

– Сейчас не время для сантиментов, – жестко возразил Акил. – Ребенка вовлекли до нас. Адель в силу возраста не понимает, что некоторые взрослые ей цинично врут, поэтому нуждается в близком человеке, который бы ей все объяснил. Но это не ваша проблема, Тимур-джи, с ребенком в этом плане будут работать другие. Вам же просто нужно принимать во внимание, что девочка обладает даром телепатии и чувствует настроение собеседников. Именно чувства и загоняют ее в ловушку, а могут и наоборот – помочь нам. Адель с рождения путешествует по мирам и общается с разными существами. Среди них есть и Павел Долгов.

– Ее отец? – удивился Тим. – Он же погиб.

– Ему не повезло умереть сразу. Он попал к ренегатам, и те были поражены его появлением, ведь до сих пор барьер, отделяющий их мир от остальных, считался непроницаем. Они не могли позволить умереть пришельцу, пока он не выдаст им все свои тайны.

– А разве Долгов обладал какими-то особенными тайнами?

– Долгов знал достаточно, чтобы у ренегатов родился отличный план. Они используют его дочь, чтобы держать постоянно открытым канал с нашим миром. Нет связи прочней, чем между близкими кровными родственниками. Адель думает, что разговаривает с отцом и поддерживает его, но на самом деле этот контакт лишь позволяет следить презренным потомкам асуров за действиями Патрисии и в какой-то мере управлять ею. Ренегаты заставляют ее рушить барьер, чтобы выпустить их из заточения.

– Бедная девочка. Как понимаю, мать не способна ей помочь.

– Я разделяю вашу скорбь, Тимур-джи. С учетом того, что к Адели тянется еще один телепат, ситуация сложилась серьезная.

– Второй это кто? Тот альбинос из Орвина?

– Да, наркоман, служащий «Прозерпине». Точней, он служит Доберкуру, желающему любой ценой вернуть себе сына.

– Я встречал альбиноса на базе в Орвине. Но там, кажется, был еще один... Белый Сахир.

– Телепатов у «Прозерпины» двое, вы правы. Они братья-близнецы, но с Адель в основном работает младший из них. Он тоже притворяется Павлом Долговым и тоже просит Адель повлиять на мать.

– Значит, прежде всего мы должны помочь ребенку освободиться от чужого влияния, – произнес Борецкий. – Братья-альбиносы будут моей целью номер один. До них и добраться проще. Они существа из плоти и крови, пусть и обладают расширенными возможностями.

– Не спешите карать виновных, Тимур-джи. Убить телепатов, конечно, можно, но не забывайте, что после теракта вас обязательно схватят. И как же тогда защитить мир от ренегатов? А ведь это не менее важно. Возможно, важней всего.

– Что же вы предлагаете – позволить этим тварям обделывать черные дела и никак не мешать?

Акил чуть откинулся назад, осматривая собеседника, словно врач пациента:

– Это не вы сейчас сказали, Тимур-джи, это сказала ваша гордыня, упивающаяся новыми возможностями. Вы обязаны держать себя в руках и быть очень осторожным и разумным. Не идите на поводу у силы, что плещется отныне в вашей крови.

Тим чувствовал недовольство, поднимающееся в нем удушливой волной. Однако Акил был в чем-то прав. Сначала надо понять, как тут все устроено. Прикинуть расклад сил в Орвине. Вытащить из плена Громова и Марка… и уж потом, нащупав слабые места…

– Надеюсь, в вашем арсенале найдется способ, защищающий мозг от телепатического воздействия? – спросил он нетерпеливо.

Акил долго молчал и смотрел на него. Тиму было неуютно под этим взглядом, но внезапно он понял, что успокаивается. Желание вскочить и немедленно действовать пропадало. Вместо него пришел стыд. Он вел себя сейчас как глупый пацан, никогда не нюхавший пороха, но похваляющийся, что уделает всех одной левой.

– Нельзя жить в воде и враждовать с крокодилом, – наконец проговорил индус.

– Извините, – произнес Борецкий, опуская голову, – кажется, мне предстоит еще многому научиться.

– Разумеется, – ответил индус, – но я дам вам средство, которое укрепит вас и заодно надежно скроет от телепатов. С ним вас будет сложно отследить и тем, кто смотрит на вас из Зеркала с изнанки нашего мира, и тем, кто попытается остановить в реальности. Ваши руки будут развязаны, а разум спокоен и чист.

Акил поднялся, вытащил из-под накиданных на спальный матрас одеял небольшой мешочек и протянул Борецкому:

– Я хранил это много лет, а до этого его хранил мой отец, а ранее мой дед и прадед. Однако сегодня настал день, когда я понимаю, что реликвии пора перестать быть музейным экспонатом и вновь превратиться в рабочий инструмент.

– Что это? – спросил Тим, беря в руки мешочек.

– Дри атонг или «Солнечный нож». В нем заключена сила божественной ваджры. Теперь он ваш, Тимур-джи. Откройте чехол, смелее!..

Тим потянул завязки и извлек из мешочка некрупный нож с клиновидным лезвием. Он был тяжел и, сразу чувствовалось, очень-очень стар. Его хранили бережно, чистили от ржавчины и полировали тряпочкой регулярно, но при этом изделие все равно дышало стариной.

И силой. Нечеловеческой. Жуткой.

Нож холодил руку, и Борецкому показалось, что по клинку скользнул отблеск, похожий на ледяную молнию. Тим даже не успел понять, было ли это эффектом от светодиодной лампы, подвешенной под потолком палатки, или он уловил это благодаря обновленному зрению.

– Я научу вас пользоваться ваджрой, – сказал Акил. – Техника проста, если вы понимаете, что именно делаете.

– Нож, кажется, управляет диффузией? Он один из предметов Триады.

– Без него при переходе из мира в мир умножается хаос. Нож, который правильней все-таки называть «пурбой», упорядочивает структуры и гасит лишнюю энергию, вбирая ее в себя, чтобы потом владелец употребил ее с пользой.

– Я смогу с его помощью защитить невинных людей? Вопрос непраздный, – уточнил Борецкий, – поскольку я сам стал источником опасности. Даже для моих ребят.

– Да, вы сможете их защитить. А еще, как я надеюсь, вы поможете Юрию Громову сокрушить «Прозерпину» изнутри.

– Даже не сомневался, что вы давно уже все придумали. Как же, по-вашему, мы сокрушим «Прозерпину», Акил-джи?

Гималайский Страж стал предельно серьезным:

– «Прозерпину» сотрясают внутренние дрязги. Она лишь кажется монолитом, однако ее создатели вдруг обнаружили, что ими движут разные мотивы, и это ослабляет каждого из них. У Доберкура в приоритете месть и жажда личного бессмертия. У Трейси – возрождение из небытия проигравших поклонников «Наследия предков» с их утопической идеологией превосходства элиты над чернью. У Д'Орсэ – реальная политическая власть и желание наказать выскочек, сумевших неожиданно подвинуть старую аристократию и тем самым нарушивших заведенные правила. Ваш Громов, как «глаз урагана», вобьет последний клин между тремя семействами, а вы поможете ему в этом.

– Как?

– Для начала поработаете под прикрытием в массиве Орвина. Я это устрою, организую новые документы вам и вашим парням. Потом, когда Громова вывезут из Антарктиды на вторую базу, основанную д'Орсэ втайне от двух других партнеров, вы полетите с ним. Наконец, настанет момент, когда они соберутся открыть портал в параллельную реальность, и тогда вы выступите на первый план. Д'Орсэ мечтают прорубить дорогу в мир, где их семейство станет самым главным на планете. Они используют силу «Черного солнца» из храма на Мадагаскаре, для чего с помощью Зеркала свяжутся с параллельным миром, где Чаша – третий элемент Триады – окажется на храмовом алтаре. Вам придется ваджрой подкорректировать каналы.

– Хорошо, Акил-джи. Задачка, кажется, не из легких, – качнул головой Тим, – но решать ее будет нескучно, это факт.

– У нас впереди еще двое суток, мы успеем обсудить детали, – пообещал Акил. – Да и после моего отъезда у вас будет возможность связаться со мной, чтобы уточнить непонятное.

Борецкий склонил голову:

– Я благодарю вас за доверие, хотя и признаю, что все это для меня неожиданно, особенно ваш выбор, но я постараюсь никого не подвести.

– Вы не подведете, – ответил индус. – И это ваша судьба, а не мой выбор...

26.5

26.5/6.5

Прошло два дня, настало утро отъезда.

Индийцы погрузились на два вездехода, куда накануне сложили личные вещи и добытые образцы, и, обнявшись на прощание с Борецким и Куприным как со старыми верными друзьями, направились в сторону оазиса Ширмахера. Прогноз погоды накануне пришел нерадостный, поэтому они спешили убежать от надвигающейся бури.

Тимур тоже первым делом проверил натяжение растяжек, удерживающих палатку, в которую им предстояло переселиться. Он собственноручно натаскал к ней побольше камней, чтобы понадежнее прижать края стенок.

Зиновьеву настолько полегчало к этому времени, что он, стоило звукам моторов затихнуть вдали, сразу же выскочил из «Бурлака» и принялся наворачивать круги по лагерю. Закончив разминку, он постоял немного у машины, опираясь на нагретый солнцем бок. В пока еще чистом небе над ним кружили поморники, вспугнутые его шумной активностью со своих насиженных мест.

– Раз ты вылез, то помоги перенести вещи в палатку, – сказал Борецкий.

– Запас консервов тоже брать?

– Нет, пусть останутся в машине. Бери одеяла, одежду, посуду – все то, без чего не обойтись в ближайшие два-три дня.

Напихав в два мешка, обнаруженных в шкафу «Бурлака», все необходимое, Анатолий дотащил их до «индийской юрты». Что удивительно, свое моментальное выздоровление он принял как должное и неудобных вопросов командиру не задавал. Борецкий тоже помалкивал, хотя и понимал, что вечно отмалчиваться не выйдет. Но у них впереди было несколько недель, чтобы обсудить все что угодно, тем более, погода ухудшалась. Будут сидеть в палатке и отшлифовывать план действий до блеска, ну, и «волшебство» всякое перетрут.

Оглядев расписанную национальными мотивами палатку изнутри, Зиновьев жизнерадостно поинтересовался, долго ли им в ней куковать.

– Пока Акил Ядав сделает нам новые документы, – ответил Тимур. – Их должны доставить самолетом из Дели. Не переживай, запасов нам хватит. Да и лето на носу, не так мерзко будет тут торчать.

Лето, конечно, в Антарктиде своеобразное. Пусть и не в глубине континента они находились, а совсем рядом с океанским побережьем, но надеяться на курортные условия было глупо. Хорошо, если морозы не ударят, хотя стабильный минус по ночам был ожидаем. Вторую половину суток лагерь полностью оказывался в тени гор. Их склоны почти отвесно вставали над озером, отбрасывая холодные отблески на промерзшую землю даже в самый яркий полдень, поэтому почва вокруг прогревалась плохо.

Предсказанная синоптиками с «Майнтри» буря разразилась ближе к вечеру. Это был просто ветер, без осадков, но выл он в печной трубе так зловеще, так неистово хлопал натянутой тканью, что поневоле думалось о наступающем конце света. Шквальные порывы осыпали палатку песком и мелкими камнями, словно желая похоронить притаившихся в ней людей заживо.

К ночи и без того сильный ветер усилился до ураганного. Тимуровцы прятались в походном убежище, не решаясь высунуться наружу. Выйти по нужде представлялось проблемой, бешеный воздушный поток спирал дыхание и валил с ног. Палатка трещала и ходила ходуном, но валуны, достигавшие метровой высоты (Тим постарался на славу), удерживали ее на месте.

Такая погода продолжалась трое суток с небольшими передышками. Делать тимуровцам было особо нечего, даже физкультурой в тесноте не позанимаешься, поэтому Борецкий медитировал по совету Акила и учил этой технике других. Вынужденная передышка на самом деле была нужна ему, чтобы сполна овладеть новым телом, наполненным непривычными, но мощными энергиями.

Тимуровцы топили печь, готовя на ней незамысловатые блюда. У индусов в запасах оставался даже хлеб – пропитанные спиртом лепешки, запаянные в целлофан. Когда-то, в первые годы освоения Антарктиды, с хлебом тут была беда, замерзшие буханки приходилось пилить ножовкой, а затем размачивать в кипятке, выходила тюря. С тех пор проблема разрешилась: для выездных экспедиций станционные повара научились делать «походный хлеб». Рецептура варьировалась от страны к стране, но неизменным оставалось одно: пропитанный алкоголем мякиш, запаянный в индивидуальную упаковку, не черствел даже на самом лютом морозе.

Выглянув на второй день сквозь исцарапанное окошко наружу, Куприн заметил, как «Бурлак» прямо на глазах вдруг начал самостоятельно удаляться от лагеря. Каким-то образом он сумел оборвать стальной трос, преодолел вал из камней, набросанных под колеса, и покатился по направлению к озеру.

– Сейчас ветер наш пневмоход угонит! – гаркнул Андрей.

Зиновьев недоверчиво рассмеялся:

– Покататься решил?

Но Борецкий среагировал мгновенно:

– Купер, за мной! – он схватил куртку и, натягивая ее на ходу, бросился к выходу. – Зина, задерни полог как следует, за палатку отвечаешь!

Стоило им оказаться снаружи, как ураган едва не оторвал их от земли. Держаться было не за что и некогда искать подпорки, поэтому, сориентировавшись и пригнувшись, Тимур и Андрей помчались вслед пневмоходу на свой страх и риск.

Первые попытки обуздать «Бурлак» оказались неудачными, он набрал ход, и запрыгнуть с разбега на подножку никак не получалось. В один из моментов машину развернуло, приподняло и чуть не опрокинуло набок, словно легкий картонный ящик. Наконец Тим вскарабкался и дернул на себя дверь, радуясь, что хотя бы запирать ее в Антарктиде не требуется, возиться с ключами было бы недосуг. Он уселся на место водителя и запустил мотор.

Пневмоход затормозил аккурат перед огромным скальным обломком, валявшемся на пути. Машина ткнулась в него решеткой бампера и встала, покачиваясь с боку на бок.

Куприн уже тащил к колесам дополнительные камни, отдирая вмерзшие в лед валуны. Борецкий, поставив машину на тормоз, поспешил к нему на подмогу, и они еще час в сгустившейся тьме перекатывали скальные обломки, обкладывая пневмоход со всех сторон. Парочку особо тяжелых камней они, кряхтя от натуги, забросили прямо в салон.

Пока работали, ветер немного утихомирился, будто впечатленный предпринятыми людьми усилиями, но зато повалил снег.

– Надеюсь, в таком виде он хотя бы до утра не сбежит, – пробормотал Тимур, утирая с лица пот, – а там распутаем трос и привяжем.

– Мда, без колес в этих краях никак, – поддакнул Куприн. Он гордился, что так вовремя заметил «побег» и предотвратил катастрофу.

Они вернулись к палатке, где изнывал не в силах ослушаться приказа командира Зиновьев. Снег, несущийся на ослабевших крыльях юго-восточного ветра, облизывал серые закоченевшие валуны и жидкими струями растекался под ногами. Белые хлопья с шуршанием били по непромокаемой куртке и норовили проникнуть под капюшон. Дюралевые ребра палатки вздыхали, натягивая ткань, и едва уловимо позвякивали, выпрямляясь.

– Я на склад заверну, – спохватился Тим, – чтоб уж заодно. Утку принесу, завтра потушим.

Мясные продукты по непреложным правилам хранились в специальном холодном складе, оборудованном на леднике. Иначе под палящим солнцем брикеты с мороженым мясом моментально оттаивали, а потом сразу же и замерзали, стоило температуре опуститься в ночное время.

Затащив упаковку с утиным филе в предбанник, чтобы до него не добрались пернатые разбойники, Тим с наслаждением разделся, подсел поближе к печке и вытянул ноги.

– Командир, – подал голос Зиновьев. Он снова сидел за ноутбуком, который оставил им Акил, – я наскреб кое-какую инфу про альбиносов. Не желаете ознакомиться? Мне их даже жалко стало.

– Читай, – кивнул Тим. – Но вряд ли я пожалею Белого Сахира. Репутацию садиста на ровном месте не получают.

– «Альбинизм – это врождённое отсутствие пигмента кожи, волос и радужки глаза, – начал Анатолий. – Поскольку альбиносы очень чувствительны к солнечной радиации, они больше других страдают от солнечных ожогов, корост и язв, у них повышенный риск рака кожи. Из-за ослабленной иммунной системы многие из них не доживают до 30 лет. Особенно тяжело им приходится в Африке из-за господствующих там предрассудков. Их считают порождением дьявольских сил, обвиняют в вампиризме из-за бледного вида, а кое-где на них идет настоящая охота. Африканцы уверены, что части тела альбиноса усиливают любое колдовство, поэтому шаманы платят большие деньги за руки, ноги, кровь и волосы альбиносов. Ради этого их убивают или калечат. Недавно в парламенте Танзании у альбиносов появился свой представитель. Благодаря ему за неполный год было арестовано 170 человек, подозреваемых в убийстве альбиносов. Там же при поддержке властей была однажды организована демонстрация, во время которой альбиносы пытались донести до людей свою проблему. Однако в тот же день на одну из демонстранток напали, девушке отрезали одну руку и пытались отрезать вторую, но она смогла убежать…»

– Прям леденящий душу триллер, – прокомментировал Купер.

– «Прозерпина» поступила умней, – сказал Борецкий. – Они заполучили двух альбиносов целиком, да еще и напичкали всякой химией, превратив в послушных марионеток.

– Командир, как вы считаете, эти братья-телепаты реально серьезные противники? Если их держат на наркотиках, то стоит отобрать у них дурь, начнется ломка. Им станет не до нас, как думаете?

– Наркотиками у них усиливают дар телепатии, – ответил Тимур, – а телепатия – это очень серьезно. Посерьезней камер видеонаблюдения и искусственного интеллекта, которые можно обойти или сломать. Сломать телепатию можно, наверное, только вместе с мозгами. Не представляю пока, как отобрать у них дурь, если любое намерение будет им очевидно задолго до начала операции. Но вы правы: это предложение следует обдумать.

Тим надеялся, что Акил даст ему внятные указания по работе с ваджрой, и он сумеет ослепить или ослабить их «всевидящее око», однако пока он просто учился чувствовать «Солнечный нож». Пурба оказалась с норовом. Подчинить ее себе, заставить откликаться и слушаться стоило огромных усилий. Он не успел добиться существенных результатов до отъезда индийцев, но Гималайский Страж казался на этот счет спокойным.

– Со временем все придет, – сказал он на прощание, – не торопитесь, Тимур-джи, как говорят на моей родине, усердие никогда не бывает напрасным...

– Телепаты проверяют каждого работника? – спросил Куприн, вырывая Борецкого из задумчивости. – Если так, то нам никакие фальшивые документы не помогут.

– Вряд ли каждого, – качнул головой Тим, – на базе заняты десятки человек, но тех, кто чем-то выделяется, могут и проверить. Наверное.

– А уже известно, какую легенду для нас сочиняют? – полюбопытствовал Зиновьев.

– Им требуется обслуживающий персонал: водители, уборщики, инженеры. Работа непыльная и позволит нам оставаться малозаметными, передвигаясь по всей территории.

– Связаться бы с Марком, – вздохнул Толя, – уж он-то бы нам помог сориентироваться. И за Громова тревожно. Жив ли? Справился ли с Белым Сахиром?

– Громов наших планов не знает и не выдаст, а вот Марк, хотя и проходил специальную подготовку, чтобы противостоять гипнозу, рискует сильно – ответил Тим. – Но на данный момент с ними обоими все относительно хорошо.

– Откуда известно? – задал вопрос Куприн.

– Сорока на хвосте принесла, – отшутился Тим. – Громов, правда, болеет и его здорово плющит в диффузионных каскадах, но он крепкий мужик и продержится до нашего прихода. Оба они продержатся.

В душе Борецкий не больно-то разделял этой уверенности. Всю ночь он проворочался на раскладушке, стараясь не шуметь. Думы его были тяжелы и вертелись вокруг одной и той же задачи. Им было мало внедриться в логово «Прозерпины», чтобы узнать ее секреты, помешать планам и выручить своих людей (именно в таком порядке, хотя беспокойство за пленников возрастало с каждым днем и мешало делать рациональный выбор). Предстояло еще обмануть телепатов, победить одного из них – самого страшного и сильного, и это требовало совершенно парадоксального подхода.

Тим насмотрелся на «картинки» поступков Белого Сахира, и увиденное, если отрешиться от чувства гнева и омерзения, не позволяло отнестись к нему как к типичной помехе или спустя рукава. Требовалось продумать множество запасных планов на все случаи жизни. Действовать с наскока, по обстоятельствам в Орвине не выйдет.

Акил Ядав считал, что между кланами в «Прозерпине» готова начаться грызня, и что именно Громов своим поведением вобьет последний клин, но Тим привык доверять более обоснованной информации, чем эфемерные видения. Ему очень не хватало веры в надежность получаемой информации, но другой у него не имелось...

Ночью снова поднялся ветер, запуржило, неся с побережья ледяную крошку, и к утру палатку здорово выхолодило. Мало удовольствия было вылезать из-под теплого одеяла и облачаться, как в железные латы, в остывшую одежду.

Когда Тим вышел наружу, стараясь не шуметь и не будить товарищей, тучи уже разогнал ветер, и небесный купол над головой сиял пронзительной чистотой. Тимур проделал несколько упражнений, разгоняя кровь. Нахохлившийся поморник, сидевший у палатки, долго терпел вид наглого человека, размахивающего руками и ногами, косил опасливо на него круглым глазом, но в итоге не выдержал – резко каркнул и снялся с места, хлопая крыльями.

Добежав до берега, где стоял обложенный со всех сторон валунами «Бурлак» (к счастью, невредимый), Тим умылся ледяной водой Вдохновения.

Прямо перед ним простиралось на четверть оттаявшее озеро – загадочное и неизведанное, снизу, у дна, соленое, поверху – пресное. Его ледяная поверхность, примыкающая к леднику Маргариты, казалась матовой и была иссечена тенями от вмерзших в него глыб. А какое небо раскинулось над ним! Сказочное небо. Над горами оно пенилось розовеющими поверху облачками, а в узкой полоске ближайшего ущелья темнело синевой. Вкупе с голубым льдом под ногами и скалами цвета ржаных сухарей все это напомнило Борецкому картины Николая Рериха с его резкой палитрой.

После ограниченного и подслеповатого мирка палатки ему было приятно смотреть на раскинувшуюся красоту, но Тимур помнил о главном. Что толку бессмысленно глазеть, когда каждый час на счету? Он глубоко вдохнул, прищурился и усилием воли сместил настройку. Неукротимое время словно замедлило бег, позволяя человеческим глазам заглянуть в вечность...

Не так давно, в Гроте Павловского, когда они переживали похожую бурю, Громов рассказывал Тимуру, что сразу после шторма в горах иногда случается удивительное состояние атмосферы. Воздух успокаивается, очищается, и над мгновенно прогревающимися верхушками нунатаков в дрожащем потоке возникают невероятные миражи.

То, что увидел Борецкий сейчас, отчасти и правда напоминало мираж после бури. Картина была настолько четкой, что он поначалу решил, будто на широкой площадке, мостиком нависающей над ледником, действительно находятся люди.

Среагировав на движение, Тим вгляделся в уступ повнимательней, но в обычном «человеческом режиме» тот был абсолютно голым, пустым. А вот если всмотреться в глубь изображения и вслушаться в него, то все менялось.

Три изящные грации, облаченные в воздушные, развивающиеся лентами на ветру одежды, не скрывающие практически ничего, танцевали на площадке под едва уловимую мелодию. Завороженный, Тимур смотрел на них, ощущая, как бежит холодок между лопатками. Легкие фигуры «небесных танцовщиц», изгибаясь в причудливых позах, плавно двигались в прозрачном антарктическом воздухе.

Это было фантастично. Это было отголоском слов Акила о «поцеловавших его дакини» и надеждой самого Тимура на успешное будущее, но было ли это правдой?

На ум сами собой пришли полузабытые строки, которые он, будучи еще безумно влюбленным студентом, читал своей романтично настроенной барышне:

Милый друг, иль ты не видишь,

Что всё видимое нами -

Только отблеск, только тени

От незримого очами?

Милый друг, иль ты не слышишь,

Что житейский шум трескучий -

Только отклик искаженный

Торжествующих созвучий?(*В. Соловьев)

Солнечный луч добрался до уступа, тронул скалы, вспыхнувшие сотней серебристых искр, и мираж пропал. В реальности пропал или в зазеркалье, Тим уже и сам не знал, до такой степени все это перепуталось в нем. Танцовщицы улетели, но после них в душе осталось странное эхо от разлившейся над миром божественной музыки.

Тим напряженно улыбнулся.

С барышней тогда у него не сложилось, но... Всё это – сбывшееся и несбывшееся – было неотъемлемой частью его мира. Тем, что он защищал. Тем, что дал клятву сохранить в неизменности. Не только люди, за которых он был готов сражаться до последней капли крови, но и пейзажи, ассоциации, легенды и видения... Антарктида, Европа, Россия и даже крошечный остров в океане – все это было им самим, входило в него, давало ему опору и заполняло объем до краев.

Это трудно было выразить словами, но в этот миг Тим чувствовал себя по-настоящему целым. Он знал, ради чего рискует и готов умереть. И он точно знал, что это и есть теперь его главная сила.

Тим вытянул правую руку – и в ладонь ему легла пурба. Та самая, что находилась в своем чехле в палатке, под матрасом, на котором он спал. Но чехол сейчас остался на месте и был пуст, а «Солнечный нож» покорно позволил обхватить пальцами свою рукоятку. Глаза вырезанного на ней демона светились ровным белым огнем – знакомым, один в один похожим на серебристые клубы тумана, отмечавшего «колдовской» взгляд Акила.

– Милый друг, иль ты не чуешь, что одно на целом свете – только то, что сердце к сердцу говорит в немом привете? – прошептал Тимур окончание стихотворения, написанного в далеком 1892 году.

Он повернул пурбу так, что ее острый конец прочертил в воздухе восьмерку. И пурба отозвалась. Она заговорила с ним легко и более того – ожидала, что скажет он ей в ответ, готовая исполнить любое желание. Начертанная восьмерка горела, отбрасывая на одежду Борецкого мягкие сполохи.

– Давай, Юра, приходи в себя! – проговорил Тим, устремляя взгляд в центр этой восьмерки и сквозь нее. Сквозь прореху, проделанную им в ткани бытия. – Слышишь, Юрка? Хватит лежать овощем, ты нужен нам! Вставай!

Антарктическое солнце неспешно возносилось над Землей Королевы Мод, роняя розовые лучи на дымящийся испарениями Кратер и острые пики Дригальских гор. Дремлющее в ледяных оковах Зло просыпалось вместе с людьми, служащими ему. Питаемое очередной диффузией, Зло встречало рассвет, глядя на него чужими глазами, и предвкушало грядущее освобождение, рассчитывая, что все идет по установленному им плану.

Зло еще не ведало, что уже выбрана рука, способная его поразить, и конец его близок, но Тим увидел это совершенно отчетливо. Так же четко, как и открывающего глаза после продолжительной комы Юру Громова.

– Вот так, – удовлетворенно произнес он и, по-прежнему крепко сжимая в руке пурбу, зашагал обратно к палатке.

Предстояло набрать угля и затопить печь. И рассказать наконец Куперу и Зине о том, какие изменения претерпел их командир по воле – нет, не Акила, а танцевавших на уступе дакини.

Глава 27(7) Путь на Крозе. 27.1

Глава 27(7) Путь на архипелаг Крозе

27.1/7.1

Юрий Громов. Антарктида, параллельная реальность

Юра поправлялся долго, очень долго. Как ему потом сказали, два месяца он провел между жизнью и смертью. Ожоги и раны заживали медленно, и постоянно возникали осложнения. Последнее из них, обернувшееся воспалением легких, едва не доконало его, но организм выдюжил.

Когда Громов начал хоть что-то осознавать, на календаре уже был февраль. Не желая и дальше оставаться беспомощным куском мяса, в течение еще двух месяцев он упорно прилагал усилия, чтобы заново научиться управлять своим телом и сознанием.

С телом дела шли проще. На дрожащих ногах, с опорой на кресло, снабженное колесиками, и с поддержкой санитара он с великим трудом преодолевал – но все-таки уже преодолевал! – расстояние от палаты до уборной, благо дорога была короткой. Этот подвиг оставлял его без сил на полдня, но Громов мог собой гордиться.

С мыслительным процессом все обстояло куда хуже. Думалось медленно и вяло – наверное, из-за лекарств. Из-за них Юрий оставался равнодушен ко многим вещам, от которых в прежние времена пришел бы в неистовство или отчаяние. Его покинуло любопытство, он не задавался вопросами, где находится и кто его лечит. Чаще всего в период бодрствования он просто лежал, глядя в плоский белый потолок. Потолок казался странным, но в чем его странность, понять было невозможно, поскольку в памяти царила каша. После двух-трех попыток сосредоточиться Юра всякий раз малодушно решал, что ему просто следует набраться сил, а пока достаточно и того, что он жив, сыт, ему регулярно меняют повязки и ставят капельницы. С остальными вещами он разберется потом.

Странность была и в том, что его никто не навещал, кроме врача и санитара. Оба они больше походили на держиморд, чем на образованных медиков. Санитар, хоть и облаченный в белый халат, выделялся военной выправкой, а доктор… тот удивлял иным. Плешивый, с толстыми щеками, в которых тонули вечно бегающие, как у типичных мошенников, глазки, он имел привычку игнорировать обращенные к нему вопросы. Не объясняя, что происходит и как именно он собирается ставить на ноги пациента, доктор выполнял запланированные манипуляции, шумно причмокивая мясистыми губами, и лишь иногда бросал краткие приказы на английском («Откройте рот и покажите язык!», «Повернитесь на правый бок!»). Еще он иногда вполголоса беседовал с санитаром.

Вспоминать английский Громову было хлопотно, от усилий болела голова, и он по большей части равнодушно слушал чуждую уху речь, не понимания и половины того, что произносилось в его присутствии.

Существовало несколько смутных эпизодов, когда Юре казалось, что возле кровати стоит кто-то чужой – не привычный ему врач или санитар, а некто новый, незнакомый и опасный. Однако не было уверенности, что эти посещения ему не привиделись, потому что всякий раз, когда он пытался сфокусироваться на пришельце, то видел кого-то из прошлого: жену, друга, одного из тимуровцев. Особенно часто являлся Али, закрывший его собой при взрыве. Юра благодарил его, но потом перестал, поскольку Али никак на это не реагировал.