Текст книги ""Фантастика - 2024". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) (ЛП)"

Автор книги: Михаил Атаманов

Глава 30

Ноа

День одиннадцатый

Представителя Федерального агентства по чрезвычайным ситуациям звали Аарон Эндрюс. Это был невысокий, полноватый чернокожий мужчина в синей куртке и кепке с эмблемой агентства, сжимавший в руках планшет и ручку.

Он прибыл с военным эскортом. Четверо солдат в военной форме стояли вокруг двух бронированных «Хаммеров», М4 висели у них за плечами.

Розамонд, Аннет, Джулиан и Виггинс окружили Эндрюса в небольшом фойе у входа. Никто не сделал ни малейшего движения, чтобы пройти внутрь к толпе беспокойных беженцев.

– Что происходит? – спросил Джулиан. – Кто это с нами сделал, и мы уже отправили их ядерной бомбой в прошлый век?

– Я могу только подтвердить, что на нас действительно напали, – сказал Эндрюс, на его лице отразилась досада.

– Конечно, до вас доходили хотя бы слухи, – заметила Аннет. – Слухи, за которыми есть хоть какой-то смысл? Обоснованное мнение?

Его взгляд ненадолго переместился на солдат, а затем вернулся к Розамонд.

– По слухам, это дело рук Китая. Они отрицают это, и их ядерные боеголовки на месте. Но это ничего не значит.

– Белый дом знает, – сказал Виггинс. – Можете поставить на это свою задницу. Они тянут время. Конгресс и в хороший день не отличит голову от хвоста. У них не хватает смелости сделать то, что необходимо.

Эндрюс пожал плечами.

– Не мой департамент.

– Когда мы можем ожидать прибытия грузовиков с гуманитарной помощью от агентства? – спросила Аннет.

Эндрюс сжал переносицу пальцами.

– Я здесь не для этого.

Все уставились на него.

Ноа прочистил горло.

– Что?

– Мы оповещаем города, поселки и деревни в регионе. К югу от Каламазу в Портедже и за пределами Сент-Джозефа на старом шоссе 31 были созданы центры экстренной помощи Федерального агентства по чрезвычайным ситуациям, а также палаточные госпитали Красного Креста. Автобусы агентства будут сопровождать граждан в соответствующие региональные центры, в зависимости от того, как Национальная гвардия расчистит дороги и сохранит их свободными. Я передам вам расписание для распространения среди ваших граждан.

– Не многие здесь захотят провести месяцы в переполненном, вонючем лагере для беженцев, – заявил Джулиан, нахмурившись.

Эндрюс напрягся.

– Это не лагеря…

– Мы передадим информацию, – быстро проговорила Розамонд, чтобы сгладить напряжение. – Большое спасибо, что сообщили нам.

– А как насчет еды? – поинтересовался Ноа. Для них это проблема стояла наиболее остро. Даже если ополченцам удастся наладить снабжение, того, что у них есть, хватит на несколько сотен человек не больше чем на неделю. – Когда начнут прибывать грузовики с продуктами?

Эндрюс переминался с ноги на ногу и вздыхал, его явный дискомфорт усиливался.

– Их нет.

– Приедут в следующий раз? – уточнила Розамонд.

– Я не отвечаю за это, – мрачно сказал Эндрюс. – Если люди голодны или нуждаются в жилье, они могут обратиться в один из официальных центров помощи.

– Никакой помощи не будет? – с тревогой спросила Аннет. – Совсем ничего?

Он лишь беспомощно пожал плечами.

– Я просто пытаюсь делать свою работу. Мне жаль.

Неприятное предчувствие охватило Ноа.

– Это неприемлемо. – Голос Розамонд прозвучал спокойно, но с острыми гранями ярости. Она жестом указала за спину. – Посмотрите на этих людей. Они и так не получают достаточно.

– Послушайте, мне очень жаль. – Эндрюс развел руками и оглянулся на свой вооруженный эскорт, словно желая, чтобы они пришли спасать его из очередного разъяренного города. – Только за последние два дня в округах Берриен и Касс подверглись нападению двенадцать грузовиков. Каждый развозной грузовик требует военного сопровождения. У Национальной гвардии есть другие задачи, поэтому количество автоколонн с гуманитарной помощью пришлось сократить. Мы оказались вынуждены расставлять приоритеты.

– А как насчет воздушной доставки? – спросил Ноа, перебирая в уме идеи, что может быть лучше, чем ничего. Молли предупреждала его, но он не хотел в это верить. – Разве нельзя использовать грузовые или военные самолеты, или что-то еще для доставки грузов?

– Мы так и сделали. Большинство военных самолетов остались в строю, и все еще летают. Как и многие старые модели самолетов и вертолетов. Но это невероятно дорого и отнимает много ресурсов. Не говоря уже о жестоких бандах, картелях и ополченцах, которые воруют и грабят все, что могут. В Детройте ни один из доставленных по воздуху товаров не попадает к людям. Их крадут банды с мощным оружием.

– У нас нет такой проблемы, – заверил Ноа. – Вы могли бы доставлять помощь по воздуху в любой из маленьких городков в округе.

– Позвольте мне уточнить. Население Фолл-Крика сколько? Тысяча человек в хороший день? У нас семьдесят пять тысяч голодающих семей в Каламазу. Двести тысяч в Гранд-Рапидс. Сто двадцать тысяч в Лансинге. В Детройте – семьсот – восемьсот тысяч, даже не считая пригородного населения.

Эндрюс нахмурился.

– Мы делаем все возможное, чтобы охватить каждую общину, но некоторым из вас придется справляться самим.

Внутренности Ноя скрутило от волнения и нарастающего гнева.

– Значит, вы просто бросаете нас?

– Вы живете в сельской местности. У вас есть фермы и ресурсы, которых нет в городах.

– Ты что, издеваешься? – Выражение лица Джулиана потемнело, как грозовая туча. – Ты собираешься стоять здесь и нести эту чушь? Сейчас зима. Ты видишь какие-нибудь посевы, готовые к сбору урожая?

Эндрюс сделал шаг назад и поднял руки, защищаясь.

– Вам нужно успокоиться, сэр.

– Мы спокойны. – Розамонд положила свою руку на руку сына, мягко сдерживая его. Она сохраняла спокойствие, хотя уголок ее правого глаза продолжал подергиваться. – Мы знаем, что это не ваша вина, мистер Эндрюс. Но есть ли кто-нибудь, с кем вы могли бы поговорить? С региональным руководителем? Мы нуждаемся в помощи не меньше, чем большие города.

Выражение лица Эндрюса смягчилось. Он всего лишь бумажный бюрократ, не способный ничего сделать, даже если бы захотел. Он выглядел крайне уставшим. Измотанным.

– У нас в Мичигане десять миллионов человек. Проблемы нарастают как снежный ком. Массовые отключения электричества, потеря воды и тепла, отсутствие связи и транспорта… аварийные службы делают все возможное, но мы не можем позаботиться обо всех… мы просто не можем.

Ноа почувствовал, как гнев вытекает из него. Он чувствовал себя подавленным. Даже подозревая, услышать это вслух оказалось в равной степени досадно, тревожно и удручающе.

– У меня связаны руки. – Эндрюс вытер лоб. Его лицо осунулось, под глазами залегли круги. – Мне жаль. Правда.

Никто не проронил после этого ни слова. У них просто пропал дар речи.

Случилось то, чего они так боялись.

Фолк-Крик оказался предоставлен сам себе.

Глава 31

Квинн

День одиннадцатый

Горе – тяжелая штука. Особенно когда ты горюешь о чем-то потерянном, но в то же время никогда не принадлежавшем тебе.

Материнская любовь для Квинн Райли всегда оставалась понятием туманным. То, о чем она читала в книгах или смотрела в фильмах. Скорее идея, желание, чем реальность.

И вот теперь она ушла навсегда. У нее никогда не будет матери, которая целует ее в макушку перед сном, которая обнимает за сказкой или песней, которая слушает, когда она жалуется на школу, мальчиков и домашние задания, которая всегда рядом.

Ни она, ни бабушка не говорили об этом, когда Квинн вернулась в дом после публичной казни, пораженная и все еще не оправившаяся от шока. Кроме того, с ними был Майло. Как бы он ей ни нравился, но он не член их семьи.

Бабушка, видимо, считала так же и занялась делом. Она показала Майло, как консервировать мясо под давлением. На ужин они вместе приготовили мясной рулет. Когда стемнело, бабушка принесла керосиновые лампы и показала Майло, как их зажигать и обращаться с ними.

Квинн действовала на автомате, почти не присутствуя. Она сидела за столом и возилась с кольцом на губах, а ее мысли витали за тысячу миль отсюда. Она не могла есть. Кошки прыгали к ней на колени и терлись о ноги, но она не обращала на них внимания.

После ужина они слушали экстренные предупреждения по радиоприемнику с наручным регулятором. Правительство наконец-то перешло на новое сообщение, которое повторяли до тошноты. Национальная гвардия совместно с Федеральным агентством по чрезвычайным ситуациям и Красным Крестом распределяла помощь и создавала убежища по всему восточному побережью.

Они по-прежнему не называли причину отключения электричества и не упоминали слово ЭМИ. В сообщении содержалась просьба сохранять спокойствие и порядок, а также заверения в том, что электричество будет восстановлено в течение нескольких недель.

– Чушь собачья, – заявила бабушка. – Они явно не знают, что за хрень случилась и как с этим справится.

Майло рассмеялся на это.

Квинн не переставала видеть мертвое тело своей матери, падающее в снег, и не могла найти в себе силы что-либо сделать, не говоря уже о том, чтобы улыбнуться или рассмеяться.

Ноа забрал Майло после шести. Когда они наконец остались одни, бабушка добавила в дровяную печь несколько охапок дров, чтобы поддерживать в ней жар, а затем устроилась за кухонным столом. Она прислонила свою трость к ближайшему шкафу и положила голову на свои покрытые венами и старческими пятнами руки.

– Она мертва? – спросила бабушка без предисловий.

Квинн кивнула.

Они сидели в маленькой, теплой кухне, и пламя уютно потрескивало позади них. «Моссберг 500» стоял возле кухонного шкафа рядом с бабушкиной тростью. 22-й калибр Квинн лежал на столе на раскрытой газете, ожидая, когда его почистят и смажут.

Валькирия и Локи поссорились – скорее всего, Локи, как обычно, донимал Валькирию – и гонялись друг за другом по спинке дивана в гостиной и вокруг мягкого кресла. Один мяукал, требуя еще еды, хотя он уже вылизал свою миску.

Тор забрался к бабушке на колени и устроился там, чтобы вздремнуть, а Хель забралась на верхушку холодильника, взирала на всех оттуда, покачивая пушистым хвостом.

Завывал холодный ветер. Он скрипел ставнями и раскачивал несколько шатающихся черепиц на крыше. За окнами кухни царила абсолютная тьма.

Квинн не плакала. Она давно поклялась, что никогда не будет плакать из-за своей матери. Она не собиралась нарушать эту клятву и сейчас.

Однако это не заглушало яростной боли в ее груди. И боль, пульсировавшую во всем теле, как живое существо.

Какой бы дрянной ни была Октавия, она все равно оставалась матерью Квинн. А теперь ее нет. Теперь у Квинн вообще нет матери, ни плохой, никакой-либо другой.

Она чувствовала оцепенение. И пустоту. Пустота тяготила ее, словно место, отведенное ее матери, приобрело вес и форму, железный комок горя, обиды и потери.

Через несколько минут бабушка мрачно вздохнула.

– Иногда ты можешь любить человека, и это все равно что отправлять всю эту любовь в черную дыру. Это не значит, что твоя любовь недостаточно хороша. Это не значит, что ты сама недостаточно хороша. Ты слышишь меня, девочка?

У Квинн сжалось горло. Ей удалось кивнуть.

– У каждого человека на этой планете есть свободная воля. Бог дал нам эту свободу воли. Это и дар, и проклятие. Каждый из нас принимает свои собственные решения. И как только мы достигаем определенного возраста, мы несем ответственность за эти решения.

– Иногда не имеет значения, как сильно их любили и как правильно воспитывали. Решения, которые принимает человек, порой бывают эгоистичными и злыми до глубины души. Люди решают причинить боль другим людям. Иногда на это есть причина, а иногда нет.

Квинн моргнула, сдерживая внезапную влагу в глазах.

– Ты должна помнить, что вина лежит на человеке, который сделал этот выбор и предпринял эти действия. Октавия делала то, что хотела, и ты тут ни при чем. Ты ничего не могла сделать, чтобы она стала другой. Чтобы заставить ее полюбить тебя. Поверь мне, девочка, я пыталась.

На памяти Квинн бабушка никогда не говорила так много об Октавии. Бабушка держала свои чувства по этому поводу при себе. Как и многое другое.

Бабушка тоже была матерью. Она дала Октавии всю любовь, которую могла дать, а Октавия отвергла ее, как отвергла свою дочь Квинн.

Квинн протянула руку и накрыла хрупкую бабушкину руку своей.

– Как ты себя чувствуешь?

– При чем здесь чувства? – ворчливо сказала бабушка. Она не отдернула руку.

– Октавия твоя… была… твоей дочерью.

Бабушка слегка покачала головой. Ее глаза блестели.

– Я давно оплакала Октавию.

– Ты продолжала любить ее? Даже когда она не любила тебя в ответ?

Бабушка накрыла руку Квинн своей. Ее голос звучал хрипло, как гравий.

– Каждую чертову секунду каждого чертова дня.

Квинн моргнула и тяжело сглотнула. Бабушка все еще находила в сердце силы любить свою дочь, даже когда та этого не заслуживала. И была последним человеком, который этого заслуживал.

Может быть, и Квинн могла чувствовать то же самое. Обида и гнев, любовь и тоска, все это переплелось вместе, бок о бок.

Может быть, не нужно разбираться во всем этом. Это просто было.

Бабушка прочистила горло.

– Это твой дом, ты знаешь.

Квинн посмотрела на бабушку.

Ее лицо оставалось таким же суровым, торжественным и свирепым, как всегда. Ее живые голубые глаза повлажнели и наполнились тяжестью, как в ту ночь, когда умер дедушка.

– Твое место здесь. Со мной.

Квинн проглотила комок в горле.

– Я не собиралась больше никуда уезжать.

Бабушка осторожно поставила Одина на пол и поднялась на ноги. Она взяла свою трость, стоящую у шкафа вместе с ружьем, которое перекинула через плечо.

– Ну, хорошо. Значит, все решено.

– Хорошо, – пробормотала Квинн.

– Тебе нужно готовиться ко сну. Завтра длинный день. – Когда бабушка проходила мимо нее, она замешкалась и сжала плечо Квинн с удивительной силой. – Любовь не всегда оказывается засосанной в черную дыру. Иногда она все же остается. И приносит пользу.

Эмоции бушевали в груди Квинн. Если бы она попыталась заговорить, то начала бы рыдать, как глупый ребенок. Она не могла ничего сделать, кроме как кивнуть.

Бабушка одарила ее понимающей улыбкой и, шаркая, вышла из кухни, направляясь в свою спальню. Квинн осталась сидеть на кухне.

В ее голове промелькнуло воспоминание. Квинн было около пяти лет, и она не могла уснуть, а Октавия склонилась над ней посреди ночи, пьяная, раскрасневшаяся и красивая, глаза блестели так ярко, когда она смеялась. «Я так скучала по тебе, малышка. Мне просто необходимо было сказать тебе, увидеть твое милое личико. Я просто не смогу заснуть, не увидев тебя. Я люблю тебя до умопомрачения, малышка. Ты знаешь это?» Чертова дурацкая луна.

Квинн не шевелилась. Поленья потрескивали и трещали. Ветер вздыхал и стонал.

Она долго смотрела на языки огня, танцующие за стеклом в дверце дровяной печи. Пока ее зрение не затуманилось от слез.

Глава 32

Ханна

День одиннадцатый

Волна боли охватила живот Ханны. Она резко вдохнула, каждый мускул ее тела напрягся. В пояснице и животе возникла яростная судорога, такая же знакомая и первобытная, как сама жизнь.

Она ждала, пытаясь дышать размеренно, но ничего не получалось. Схватки становились все чаще. Она боролась с ними каждый раз, но чувствовала, что слабеет, чувствовала, как боль и истощение высасывают последние силы.

Дело даже не в самих схватках, как будто этого недостаточно.

Раскаленная боль, какой она никогда не испытывала, пульсировала в висках, в основании шеи. Интенсивное давление постоянно давило на ее череп. Руки и ноги покалывало как иголками, они онемели и стали холодными, несмотря на обогреватель.

У нее началась преэклампсия. Она знала, что это так. Знала, что может произойти дальше – судороги, кома, смерть. Эта штука внутри не просто паразит, высасывающий из нее жизнь. Это бомба замедленного действия, которая вот-вот взорвется.

Она должна вытащить это.

По обе стороны проносились черные сплетенные деревья. Их фары освещали занесенные снегом дороги.

Джип занесло и закрутило в глубоком снегу. Лиам зарычал, пытаясь восстановить управление. Он сгорбился над рулем, полный решимости. Видимость составляла двадцать или может тридцать футов. С каждой минутой она становилась все хуже.

Сердце Ханны колотилось в груди. Она ненавидела свою беспомощность больше, чем когда-либо. У нее мало полезных навыков, если они вообще есть. Она даже не могла вести машину с этими ужасными судорогами, с ее деформированной рукой.

Она чувствовала себя бесполезной, грузом, удерживающим Лиама, не позволяющим ему выпустить на волю свою крутость. Подвергая их всех опасности.

Ханна стиснула зубы. Она твердо решила сделать все, что в ее силах, чтобы выстоять. Она сделает все возможное, чтобы помочь.

Ханна неловко держала карту на коленях. Они миновали озеро Поу-Поу на западе и муниципальный аэропорт на востоке. В метель его совсем не видно, только указатель. Отсюда по шоссе 140 они должны проехать двадцать пять миль на юг до Фолл-Крик. Они были так близко. Так близко, но все равно казалось, что это тысяча миль.

Несмотря на боль, ей удалось найти нужную дорогу, и она давала Лиаму указания, пока он вел их в море абсолютной темноты.

Лес закончился, и она почувствовала открытое пространство по обе стороны. Ханна представила себе фермерские дома, фермерские рынки и небольшие предприятия, разбросанные где-то за пределами снежной тьмы. Они не видели ничего, кроме того, что лежало прямо перед ними.

И Пайк, всегда в зеркале заднего вида. Только тусклое красное пятно, почти скрытое бурей белых кружащихся хлопьев. Почти, но не совсем.

Он следовал за ними. Непрерывно. Неумолимо. Безжалостно

Ханна чувствовала его, чувствовала его зловещее присутствие. Он преследовал ее в темноте, кружил вокруг них, как акула кружит вокруг своей добычи, неуклонно приближаясь, подбираясь все ближе и ближе, пока не почувствует, что готов нанести удар.

– Там! – Она указала вперед. Маленький зеленый дорожный знак слева от них гласил «Робертс-роуд». Метель разыгралась так сильно, что Ханна даже не смогла прочитать надпись, пока они не оказались в нескольких футах от нее.

Лиам затормозил, едва не перевернувшись, проехал по широкой дуге, разбрасывая снег, и снес дорожный знак при повороте. Они продолжили движение.

– Это должно быть впереди в двух милях. – Ханна посмотрела в зеркало со стороны пассажира. Считала в уме, следила за появлением красных фар. – Пайк повернул вместе с нами. Он кажется еще ближе.

– Не спускай с него глаз.

Она кивнула, хотя Лиам смотрел только на дорогу.

Во время очередной схватки она задыхалась, стиснув зубы и напрягая мышцы. Казалось, это длилось вечность, прежде чем боль отпустила ее. Ханна опустилась на сиденье, измученная и обессиленная.

Снег кружился в свете фар, падая на стекло. Миллионы и миллионы хлопьев. Как бы быстро дворники не сметали их, они не переставали падать.

Кабина наполнилась щелканьем и скрипом щеток, тиканьем печки, громким пыхтением Призрака.

– Полмили, – сообщила она.

Лиам надавил на тормоз, но медленно, рывками. Джип занесло боком на снегу. Лиам выправил машину, и они остановились – почти лицом вперед, но с небольшим перекосом. Лиам выключил двигатель. Фары погасли. Обогреватель затих.

Как будто у них заглох двигатель. Или шина лопнула. Или закончился бензин.

Это был просчитанный риск. Пайк мог не клюнуть на наживку. Он мог просто сидеть и ждать, пока холод проникнет в кабину, и дать им замерзнуть.

Ханна сомневалась в этом. Та же гипотермия представляла опасность и для него.

Кроме того, это не его путь. Он любил убивать лично.

Они сидели с колотящимися сердцами, едва осмеливаясь дышать, и оба смотрели в зеркала заднего вида. Красные огни были едва видны. Достаточно близко, чтобы они могли видеть его, а он – их, но достаточно далеко, чтобы сделать точный выстрел.

Рука Лиама оставалась на ключах в замке зажигания. Его «Глок» находился под правым бедром для удобства доступа. AR-15 лежала на сиденье рядом с ее ногами и рюкзаком.

– Возьми свой пистолет, – сказал он. – Будь готова.

Ханна позволила карте соскользнуть с колен. Вытащила «Ругер» из кармана и сняла с предохранителя. Сжав больную руку в неловкий кулак, она уперлась прикладом оружия так, как показывал ей Лиам.

Ее руки дрожали. Страх сжимал ее, оседлав каждую волну боли. Она считала бесчисленные снежинки, каждый взмах дворника, пытаясь сдержать умопомрачительную панику.

Она не даст страху взять над ней верх. Она не позволит ему победить.

Ханна оглянулась на Призрака. Он поднял голову и зарычал, его хвост был жестким, а загривок поднят. Он знал о присутствии опасности, чувствовал их тревогу. Даже едва оправившись после ранения, Призрак оставался настороже, готовый защищать свою семью.

– Хороший мальчик, – прошептала Ханна. – Хороший мальчик.

Она повернулась назад, не отрывая взгляда от бокового зеркала.

Красные фары наблюдали за ними.

Шли минуты. Снегоход не двигался.

В кабине становилось все холоднее. Морозный воздух находил щели в дверях и окнах и проникал внутрь.

Схватки шли волнами, становясь все сильнее. Голова пульсировала так, будто кто-то вбил в виски железный прут. Зрение затуманилось, по краям появилась темнота, когда она, не мигая, смотрела в зеркало заднего вида.

Оба красных огонька, застыли неподвижно.