сообщить о нарушении
Текущая страница: 56 (всего у книги 185 страниц)
Торквемада схватила факел и двинулась в его сторону. Лицо ее казалось зловещим и диким в отблесках пламени. И тогда Мэл предпринял последнюю попытку докричаться до своей бывшей невесты:
— Скайлер! Пощади мою семью! Тебе нужен только я! — Попытался он воззвать к ее сознанию.
Девушка нарочно отводила глаза, не поднимая их и не смотря на юношу, который кричал ей с вершины собственного погребального погоста.
— Скайлер! — крикнул Мэл на пределе своего голоса.
— У тебя был шанс сказать свои последние слова, Мэлоди. Теперь же, — она безмолвно подошла к подножию костра. — Теперь же тебе остается только молиться…
Таинственная тишина повисла на площади. Лица людей казались каменными, высеченными из гранита масками. Когда Мэл окинул их взглядом, ему почудилось, будто он находится в параллельном мире. Никто не собирался им помогать. И даже та, которой, как думал Мэл, стоило доверять, предала его и привела на плах своими же руками.
Скайлер наконец подняла глаза, чтобы в последний раз взглянуть на бывшего жениха.
— Я думал, у тебя есть ко мне чувства… — тихо прошептал он.
— Чувства? А у тебя они были? Нет, мой дорогой. Ты никогда не был честен со мной, я поняла это по кровавому пятну на твоей рубахе. О каких чувствах может идти речь… — женщина поднесла факел и медленно подожгла нижние поленья. — Но знаешь? Я все-таки сделаю тебе подарок на прощание и подожгу тебя первым. Тебе не придется видеть их смерти. Видит бог, ты мог бы облегчить свою и их участь. Если бы во всем сознался…
Закончив, она забросила факел прямо в центр костра. Искры разлетелись в стороны, моментально охватывая одежду и нижние края кафтана Мэла, который, стиснув зубы, чувствовал, как огонь начинает пожирать его тело.
Больше ничего не имело значения; вся жизнь, любовь и ненависть, желание спасти тех, кем Мэл дорожил, слилось в нем в единую мелодию боли. Он слышал крики отца и плач сестры — ее голос звучал сипло от дыма и постоянного напряжения, он слышал причитания матери, но громче всего, громче гоготания толпы и победных криков охотников, ревело внутри разгорающееся желание мести. Пламя заставило Мэла ощутить несправедливость всей кожей, он чувствовал свою беспомощность, но все же не было полымя безумнее, чем то, что сжигало его душу, и не было ничего, что могло бы остановить этот бурлящий поток. Огонь непримиримой мести родился именно в этот момент, а вместе с ним — желание спалить все вокруг своей болью. Мэл сжимал зубы и извивался в агонии, его кожа лопалась пузырями, а жадное пламя дошло уже до середины груди, но молодой колдун не проронил ни звука, чтобы не радовать скалящегося и клокочущего от радости Луция. В самый последний момент он поднял обожженные глаза и посмотрел прямо на Скайлер.
— Тебе не жить, тварь. Я вернусь за тобой, — только и прошептал он перед тем, как вырванная из груди душа покинула его тело.
***
Данте замолчал. От желания подшучивать и валять дурака уже не осталось и следа.
Они с Мэлом снова сидели на земле, слушая шелест теплого ветра в деревьях. Когда Марлоу закончил, настроение его окончательно испортилось. Он молча поджигал взглядом мелкие сухие листочки возле правого ботинка.
— Мэл… — тихо произнес лишенный слов Данте.
— Я был бы тебе признателен, если бы мы обошлись без твоих идиотских замечаний, — старший ворлок устало протер лицо ладонью.
— Нет, что ты… Я не буду, — Данте закусил губу и попытался найти подходящие слова, но они как-то не шли в голову, поэтому он просто спросил: — Но почему ты не сразу почувствовал опасность?
— Я был слишком молод тогда, моих сил не хватило даже на то, чтобы сорвать веревки, — горько буркнул Мэл. — Хантеры всегда были осторожны, носили с собой обереги и монетки. В тот день они навесили их на веревки, чтобы я не выбрался.
Вспомнив бармена, с которым и сам столкнулся недавно, Данте содрогнулся. Да, это он вполне мог понять.
— Ты не знаешь, выжил ли кто-то из твоей семьи?
— Нет. Меня казнили первым. Я больше никогда их не видел.
— Они могли бы остаться…
— Они не остались, Данте. Я пять сотен лет скитался по этой земле и не встречал никакого напоминания о том, что кто-то из них мог спастись. Торквемада уничтожила их, а я поклялся, что убью ее, как только мне представится такая возможность… За многие столетия я не раз встречался с ней. Она сжигала меня несколько раз, думая, что может убить. Но она ошибалась… — зеленые глаза Мэла полыхнули резвой вспышкой, когда у его ног загорелся особо крупный листик. — Однажды я сам найду ее. Когда она будет меньше всего этого ждать. И тогда она заплатит за все, что отняла у меня.
Его слова так походили на исповедь. В сознании Данте, свежие и четкие, промелькнули видения — он помнил, как встретил Мэла, когда тот впервые пришел в его церковь. Уже тогда преподобный знал, что что-то гложет душу этого человека, но теперь открывшаяся картина описывала все яснее некуда.
— Ну, она же не разбила твое сердце? — тихо прошептал Дантаниэл.
— К счастью, нет. Я никогда ее не любил. Скорее, доверял ей, никогда не считал ее опасной. И так просчитался. Торквемада сумела подобраться совсем близко, обманула бдительность и чуткий слух, на которые я полагался всегда, даже в минуты смятения. Я не услышал приближения катастрофы. А потом все, что мне осталось — просто стоять и смотреть, как рушится то, во что я верил. Она выжгла все живое, отняв у меня тех, с кем, как я думал, я буду жить вечно… — волосы темноволосого ворлока упали на лицо и прикрыли грусть в его глазах.
Дантаниэл не выдержал. Он опустился на колени и подполз к Мэлу, обнимая его за шею. На этот раз Марлоу не стал его отталкивать; он сидел недвижный как статуя и просто ждал. Данте прошелся пальцами по его волосам, по его шее. От его тепла Мэл почувствовал сотни легких бабочек в районе желудка — это ощущение не менялось никогда в течение всей его жизни.
— Мэл, тебе не нужно быть одному. Ты же знаешь, что всегда можешь положиться на меня и что я никогда тебя не предам? — тихо шептал Данте в его ухо. — Я всегда буду с тобой, убегаешь ты от меня или нет.
— Я уже говорил, что считаю, что мне смертельно повезло? — Мэл тяжело вздохнул и замкнул руки на его талии.
— Повезло или нет, не важно. Но если ты хочешь, чтобы я помог тебе найти Торквемаду и вывернуть ее наизнанку, я сделаю это. Ради тебя.
Марлоу отстранился от него. Лицо его было серьезным.
— Так, Данте. Вот чего я от тебя не прошу, так это лезть животом на вилы озлобленных средневековых изуверов. Мы неспроста скрывались от них все это время, хотя нас было четверо! Они тебе не по зубам, когда их слишком много. Пообещай мне, что ты не будешь делать никаких глупостей? Это только моя война, — решительно произнес колдун.
Дантаниэл молчал некоторое время прежде, чем дать ответ.
— Я сделаю все, как ты скажешь мне, Мэл. Но не проси меня быть снисходительным к этой твари, если она попадется мне в руки.
Сомнение читалось в глазах Марлоу. Данте знал, что у Мэла не было причин верить ему, — тот прекрасно осознавал, каким неугомонным мог быть его апрентис. Но Мэл молчал, и Данте просто привлек его к себе, чтобы скрепить их небольшой договор объятием.
Мэл прикрыл веки. Можно ли прожить годы, ни разу не поговорив о своих чувствах с кем-то еще? А как насчет бесчисленных лет скитаний по всем закоулкам земли в поисках ответов на свои вопросы?
Марлоу не хотел рассказывать о том времени, что он провел, восстанавливая свою жизнь после сожжения дотла, и потому умолчал о подробностях произошедшего с ним после инквизиции. Но в его памяти эти картины сейчас стояли живее некуда, появляясь клочками, как выцветшая мозаика.
Первое время сознанию Марлоу было некуда возвращаться. Все его тело, подвергнутое поруганию на площади перед лицом деревни, обратилось в изувеченную гору костей и плоти. Ворлок висел на столбе, в назидание всем в поселении, чтобы народ даже не думал отрекаться от веры, ведь Молот Еретиков не знал слова «пощада».
Тогда жители удивлялись тому, что сын колдуна не обратился в золу. Они видели в этом дурной знак и от страха перед необъяснимым несколько дней спустя срезали веревки и бросили Мэла прямо у подножия костра, не хороня его тело в земле.
Но Марлоу недолго провел в состоянии беспомощного эмбриона, обожженного, абсолютно без одежды, без возможности ходить или хотя бы позвать на помощь.
На тот момент он не колдовал по-настоящему ни разу, только слушал, как делал это его отец. Но тогда от этого зависела его жизнь. Придя в себя, он воздел ослепшие глаза к небу и продолжал мысленно бормотать все известные ему целебные заклинания, как если бы произносил их в последний раз всего час назад. Он полагал, в действительности они никогда не забывались. Его отец научил его всему. И это помогло.
Когда же Марлоу очнулся и почувствовал себя достаточно сильным для того, чтобы подняться, он посмотрел на ворота ближайшего к нему дома. Во дворе спокойно гуляли куры. На сей раз Мэл понял, что у него не будет другой возможности. Он был тем, кого лишили не только шанса, но и самой жизни. Как еще он мог спасти себя?
Инстинкт убийцы, проснувшийся в нем с невероятной силой, диктовал новоявленному ворлоку, что нужно делать. Мэл теперь стал существом, порожденным тьмой, обреченным вечно пребывать среди теней, охотиться и таиться. Его отец рассказывал про эту последнюю стадию обращения, и Мэл знал, что не выживет иначе. А раз охотиться, то почему бы и не убивать? Почему не следовать своей истинной природе? Если этого нельзя изменить, можно было с таким же успехом этим наслаждаться. Мэл вполне мог обрушить свои темные побуждения на эту деревню, жители которой так жестоко поступили с ним.
Он испытывал безумную жажду мести. Но сначала ему нужно было набраться сил...
Уже на следующее утро женщина в самом крайнем из домов кричала поутру оттого, что кто-то перебил всех ее кур, лишив птиц крови и даже внутренностей. Марлоу сбежал. Его тела не нашли ни рядом с костром, ни в соседнем лесу.
Поселенцы жили в страхе несколько лет, запирая на ночь двери и боясь за своих детей. Они боялись не зря, пятнадцать лет спустя Мэл вернулся в родные края и сравнял деревню с землей, превратив ее в груды углей и дымящегося пепла. Он не нашел там Скайлер или какого–либо упоминания о своей семье. Вместе с другими охотниками Торквемада покинула местность, забрав с собой все упоминания о роде Марлоу, хотя последний оставшийся в живых и знал, что война на этом не заканчивалась. Наоборот, она только начиналась. Мэл был готов убедить их в этом всеми возможными способами.
И тогда он пустился на поиски женщины с черными волосами и зелеными глазами. Он перебирался из города в город, ютясь в ночлежках и чужих домах. Именно такая жизнь и ожидала выжившего сына потомственного колдовского рода. Поначалу он скитался по земле, скрываясь от преследования, проводя бесчисленные месяцы в ползании по лесной грязи в поисках скудной пищи и сна в зловонных норах. Он жил как мог, набираясь сил и знаний, едва выживая в пору зимних холодов, пока его тело еще не привыкло к природным условиям настолько, что Мэл смог спать на земле, не нуждаясь в ночлеге и любой другой пище, кроме мяса.
Он оставался в полном одиночестве, подобно дикому животному в пустыне, и потратил половину жизни на то, чтобы докопаться до сути того, зачем он все еще был тут, если на это не находилось никаких причин.
Те дни были погружены во мрак и уныние; Мэл помнил, как жил, совершенно никому не нужный, и думал, что на свете, кроме него, не было больше ворлоков, живущих столетиями. Других себе подобных Мэл никогда не встречал.
В один день груз эмоций придавил его настолько, что Марлоу не смог придумать, куда еще ему обратиться. Может, инквизиция и преследовала тех, кто исповедовал иную веру, но церковь всегда была тем местом, куда безбоязненно мог зайти каждый, не объясняя никому причин своей тоски. И Мэл впервые в своей жизни сделал совершенно неожиданную вещь: он пошел в ближайший храм Господа. Сел перед решеткой исповедальни. И начал свою речь. И именно тогда он встретил его — того человека, ради которого был готов жить, жить уже не просто ради себя одного, а ради двоих, и встречать каждый новый день с надеждой на то, что прошлое удастся забыть. Ему казалось, что он смог заполнить пустоту в душе и даже отчасти смириться с собственными демонами.
Но при этом Мэл никогда не открывал никому страшной правды о том, как это тяжело — жить вечно.
А затем по какой-то причине все это стало неважным. И охота за Скайлер, и сложность жизни ворлока, и вечность, прижимающая к земле своим весом. Мэл готов был отложить все это на неопределенный срок просто потому, что рядом с ним появился тот, кто сделал это самое вечное существование терпимым… Жаль, что Мэл никогда бы не решился сказать этого Данте прямо.
***
Данте ощутил, как руки лучшего друга все крепче сжимают его ребра. Дыхание Марлоу в шею показалось бывшему преподобному удивительно горячим. Мэл и Данте стояли, обнявшись, ощущая порывы ласкового ветра, касающегося их своим теплом. Друзья не отходили друг от друга ни на шаг.
— Ты в порядке? — осторожно спроси он, проводя рукой по шее Мэла.
— Я всегда в порядке, — глухо бросил Марлоу.
— Ты хотел что-то сказать мне? - переспросил Данте, которому показалось, что его создатель молчит о чем-то еще.
— Ничего особенного. Давай спать, пес. Утро вечера мудренее…
Комментарий к продолжение 1
Ну вот так. Получается, что застала она его врасплох. А потом Мэлу уже стало не до того, чтобы ее искать, потому что он встретил кого-то получше :)
Вот такой вот балет. Всем дорогим читателям пламенный привет :)
========== Глава 4. Непростое решение ==========
У Эма осталась пара минут до полного саморазрушения. Парень схватил подушку и запустил ее в стену, вслед за ней полетели ваза и рама от картины, далее последовало еще что-то бьющееся. Эм не разбирал, что он крушил вокруг себя. Он был на грани отчаяния: бешенство и безысходность клокотали и бурлили в душе нескончаемым потоком, они накатывали волнами и размывали внутренние органы, а слова Элая вертелись в этом вихре как заевшая пленка. «Нам приходилось подавлять тебя, чтобы ты не дурил».
Телохранители хреновы. Конечно, они просто не могли показать свой нос неподалеку; это же так трудно — физически поддержать того, кого они могли бы назвать своим собратом!
Перебирая в голове события прошедших лет без ворлоков, те серые дни, которые Эм едва мог припомнить теперь, он начинал осознавать, что это время действительно прошло для него впустую в эмоциональном плане. Ни вспышек злости и раздражения, ни всполохов магии — ничего этого он не замечал за собой. Вокруг него сгущались непроглядный мрак и полнейшее ничто. Разумеется, ему помогли контролировать ворлочью сущность. Как он мог не понять очевидного?
Сейчас силы вроде бы вернулись, по крайней мере, Эмбер мог чувствовать их пульсацию намного отчетливее, а это значило, что его руки больше никто не держал связанными. Вот только легче от этого не становилось. Наоборот, Эмберу сильнее хотелось разорвать все, что он видел, уничтожить мысли, которые наводняли его голову. Уничтожить все вокруг…
В стену полетел старый анатомический манекен Эмили — на нем мать когда-то тренировалась и изучала строение тела. К черту это все.
Эм ощущал себя загнанной жертвой, лишенной свободы выбора. В изнеможении опустившись на вывороченный и лишенный подушек диван, парень закрыл лицо руками. Что теперь нужно делать, теперь, когда обнаружилось, что ворлоки не покидали город? Самым разумным казалось просто собрать вещи и уйти самому, бежать прочь из этого хаоса. Эм не мог больше стоять и смотреть, как темное облако плывет в его сторону, неся смерть и разрушения. Как Элаю вообще хватило храбрости стоять и спокойно толкать речи про спасение? После всего, что они сделали.
После того, как они убили Лиз.
Эм понимал, что внять советам Элая и сбежать значило бы дать ненужную слабину и встать на одну ступень с колдунами, пуститься во все тяжкие, как они. Стать как они.
Этого не могло случиться. Эмбер обещал себе сделать все возможное, чтобы не походить на Данте. Чтобы ничто больше не напоминало о нем.
От водоворота мыслей раскалывалась голова, и чем больше Эмбер думал, как ему лучше поступить, тем становилось труднее принять верное решение. Он снова вскочил и принялся метаться по развороченному коттеджу, переворачивая новые и новые предметы.
