сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 185 страниц)
Так оно и вышло. Несмотря на все уверения, мольбы, слезы и просьбы ополоумевшего Бёрнли, обоих мужчин конвоировали в городское отделение тюрьмы и заперли в камерах до наступления рассвета. Это была непростая ночь, в ходе которой никто из них так и не смог сомкнуть глаз.
Марлоу быстро разузнал, что случилось. Как только смог, он поспешно отправился на работу, чтобы повидаться с преподобным.
— Быстро же вы сменили взгляды на личную жизнь, святой отец, — заметил он, ехидно складывая руки на груди.
— Вы были правы, Марлоу, — Дантаниэл в отчаянии ходил по камере. — Я гомосексуалист, так же, как и Бёрнли. Но это ни в коем случае не должно было вскрыться!
— Я знал это, думаете, я случайно затеял этот разговор? Но я не хотел увидеть вас тут, Данте. Тем, что выдал ваш секрет, этот юноша подставил под удар не только своё будущее.
— Я знаю. Знаю! Но он не выдержал, такая жизнь и для него и для меня была слишком сложной! Вы себе не представляете, что это такое – прятать свою истинную суть! – в отчаянии шептал черноволосый священник.
У него было достаточно времени, чтобы разобраться в своих чувствах и проанализировать поступок Адама. Наверное, он никогда не смог бы простить его до конца, но понимание того, что они виноваты в равной степени, пришло к нему чуть позже, когда удалось немного остыть.
— Ну отчего же. Я представляю, каково это – быть не таким, — зрачки темноволосого тюремщика сверкнули зеленой вспышкой, Данте даже показалось, немного ярче, чем обычные глаза.
— Я не должен был позволять ему соблазнять себя. Это все началось пару лет назад, когда мы только познакомились. Он сразу положил на меня глаз – его прикосновения, взгляды, все это шло к одному. И я дурак, не понимаю, какой демон овладел моим телом и душой! — еще одна длинная серия шагов из одного угла камеры в другой.
— Успокойтесь, преподобный. Вы служитель Бога: не думаю, что у властей хватит духу поднимать руку на священника.
— Нет! — Данте гневно обернулся. – Я отвечу по всей строгости, если потребуется. Мой грех не смоет даже смерть! Я очень далеко зашел!
— Даже смерть… — тихо и задумчиво пробормотал Мэл, потирая подбородок. — Вы боитесь ее, преподобный?
Данте медлил с секунду, прежде, чем ответить.
— Я боюсь. Но то, что мы натворили - еще страшнее!
Сладкая сказка за пару дней обернулась проклятием. Марлоу ошибся лишь в одном, рассудив, что можно ожидать от закона снисхождении по отношению к преподобному. В противовес, именно духовное звание и сослужило ему дурную службу. Когда подробности истории всплыли и распространились по небольшому городку, люди вышли на улицы с требованием казнить извергов, публично поругавших моральные устои, институт брака, а так же уважение и любовь к семье. Решением, принятым от 28 августа 17… года, святого отца Дантаниэла Блэра Баррингтона и его любовника, Адама Бёрнли, было решено казнить на виселице в назидание всем, кто отваживался бросать вызов Богу подобным грубым и постыдным образом.
Дантаниэл молча и сдержанно принял это решение. Он поджал губы в тонкую струнку и простоял несколько дней, отвернувшись в окно тесной тюремной клетки. Он был счастлив с Адамом то недолгое время, что им довелось пробыть друг с другом, и за эти короткие мгновения счастья он готов был простить ему этот опрометчивый поступок. Их история являлась неправильной с самого начала, возможно, ей не суждено было кончиться иначе. И хотя смириться с тем, что судьба так жестоко распорядилась их жизнями казалось невозможным, у Данте отчасти получилось принять все то, что выпало на их долю. По правде сказать, его накрыло апатией. И как будто даже смерть не была больше так страшна.
Счастья просто не существовало. Ни для кого.
Мэл Марлоу заходил еще пару раз, пытался немного приободрить преподобного. В утро казни именно он вызвался сопровождать заключенных, чтобы их привести решение судей в исполнение, его лицо выглядело немного перекошенным и бледным. В последний раз, когда ему удалось пройти мимо камеры Дантаниэла, он остановился ненадолго и передал ему кое-что.
— Преподобный отец, я хочу кое-что дать вам, — сказал он, торопливо оглядываясь. — Вот возьмите. Это … что-то вроде лекарства, оно снимет боль и немного облегчит ваши страдания. Перед виселицей…
В руку недоумевающего Данте лег крошечный стеклянный сосуд с какой-то темной жидкостью.
— Вам надо проглотить его не позднее, чем за пару часов до повешения.
— Что? Но Марлоу… — Данте хотел вернуть ему капсулу.
— Нет. Не надо святой отец. Вы были добры ко мне все эти годы. По правде, кроме вас у меня больше нет близких друзей. Я хочу сделать для вас хотя бы что-нибудь, что могло бы облегчить вашу ношу, — быстро шептал надзиратель. — Это должно сработать.
Дантаниэл внимательно посмотрел на него. В его взгляде его блеснул огонек благодарности.
— Тогда я могу попросить вас об одной услуге? Вы могли бы… дать ее Адаму? Чтобы ему не было больно?
— Я передам. У меня есть еще.Но помните, не позднее, чем за два часа. Вы сделаете это, святой отец?
Данте кивнул, немного помедлив.
— Спасибо вам, Марлоу. Вы хороший человек. Да благословит вас Господь, — шепнул заключенный, принимая подарок.
— Благословит, не сомневаюсь. Мне жаль, что так получилось… Дантаниэл, — тюремщик впервые назвал своего друга по имени.
— И мне, Мэл. И мне…
You Taught Me How to Love
And Set Me Up to Fail
Gave Me Prayers Without the Words
A Cross Without The Nails
And Let Me Go
It Was Enough to Make It Right
Just Not Enough to Save Your Life.
(One less Reason – Ghost)
Волк взвыл. Мэл вздрогнул и очнулся. Он отключался ненадолго, уходя в свои мрачные воспоминания, которые иногда тоже охотились за ним одинокими лунными ночами. А затем все стихло. Черная шкура Данте снова начала редеть, под ней проступила человеческая кожа. Друг принял обычный вид. Он лежал на своей разорванной одежде и бездонными, опустевшими глазами смотрел в ночное небо.
Мэл предпринял очередную попытку подойти к нему. Друга било тяжелейшим ознобом, а капельки пота катились по его плечам и животу, словно вода с птичьих перьев. Марлоу нашел один из лоскутков его изодранной одежды, валявшейся на земле, и попытался вытереть испарину с бледного лба. В красном зрачке Данте он видел мелькающие образы того дня как наяву - они мучили бессмертную душу преподобного и никогда не оставляли его в покое. Петля виселицы с раскачивающимся в ней подрагивающим телом, немного удлинившимся под тяжестью собственного веса. Светлые волосы на безжизненной голове Адама, шевелить которые теперь мог только ветер. Закрывшиеся голубые глаза. Последний взгляд, который двое людей, поплатившихся за свою любовь, бросают друг на друга над толпой людей в последний раз перед тем, как попрощаться навсегда. Слезы, бегущие по лицу. Ужасные шрамы на душе, так и не закрывшиеся со временем, но, наоборот, оставшиеся там страшными гниющими ранами. Залечить их не мог даже бег столетий.
Марлоу довольно часто задавался вопросом, почему Дантаниэл просто не вырвал с мясом предателя Бёрнли из своей груди. Он продолжал любить этого парня даже теперь, спустя триста лет своих скитаний по его милости.
В тот день Мэл дал преподобному Баррингтону свою кровь. Ему это казалось самым верным решением и единственным выходом из сложившейся ситуации. Шанс на то, что это сработает был очень мал – ведь души священнослужителей неподвластны чарам тьмы. Он знал одно - совершив свой грех, Дантаниэл отрекся от церкви, расщепил собственную сущность, и этого оказалось достаточно для того, чтобы закляте сработало. Насильственная смерть не должна была уносить таких людей, как Дантаниэл – это было несправедливо и потому Марлоу потрудился, наложив на колбу с жидкостью несколько мощных заклинаний.
Его план сработал.
Пальцы Данте перехватили его руку. На этот раз получилось намного спокойнее и нежнее.
— Обними меня, Мэл… — еле слышный шепот в ночи заставил Марлоу вздрогнуть.
— Брат, ты случаем не тронулся умом, пока лежал в горячке? — устало отозвался темноволосый колдун. Получилось это и вполовину не так ядовито, как он планировал.
Впервые за последние пару часов Данте невесело хмыкнул через боль и одолевающие его кошмары.
— Ты можешь устраивать браваду перед Элаем и Дагоном, но со мной этот чертов фокус никогда не пройдет. Ты это знаешь.
Марлоу стиснул челюсти. Чертов сучонок стал слишком проницателен с годами и для этого ему даже не были нужны колдовские силы.
Мэл начал медленно расстегивать потрепанную жилетку. Сняв и положив ее на землю, он встал на колени и расстегнул джинсы, отбросив их туда же. Данте проследил за его действиями. Марлоу никогда не задавался вопросом о предназначении нижнего белья и, как следствие, носить его тоже не считал нужным. Огоньки его ядовито-зеленых глаз друга неоднозначно блеснули в темноте.
Теплое тело легло сверху на Данте, прижимая его к мерзлой земле.
— Так лучше? — тихо спросил Мэл, склоняясь ближе к его лицу.
— Гораздо, — нашел в себе силы ответить Данте. Он тут же поморщился, потому что его тело пробило стрелой боли. — Хотя мне кажется, что сейчас я действительно умираю.
Марлоу потянулся и отвел черные пряди с его лба. Он принялся растирать дрожащее тело ладонями. Его руки снова потеплели и чуть покраснели от магии - он старался не разогреваться чересчур сильно, чтобы не наделать Данте пару лишних ожогов на его и без того разукрашенном теле.
— Докатились мы с тобой, Мэл. Кто бы мог подумать, да? Два вечно скитающихся полусгнивших трупа.
— Я не знаю, как ты, Дан, а меня в общем-то устраивает такая жизнь, — уверенно ответил друг со шрамом. Его бедра тесно и тепло притерлись к слегка выпирающим косточкам брюнета. Пальцы четко очерчивали красивые мышцы и плечи на теле, горевшим под ним от озноба. Он лег так, чтобы заглянуть в лицо другу, который улыбался его ласкам. Его дрожь начала постепенно стихать.
— Конечно. Предел мечтаний, — Данте фыркнул. — Напомни, почему даже преисподняя отторгает нас?
На секунду в вещем глазу черноволосого ворлока снова отразились картины. Срезанная веревка. Доски кленового пола у помоста, на которые он смотрит бесконечно и долго, не понимая, почему снова проснулся, ведь еще вчера его тело тряслось от агонии в виселичной петле под стенами городской ратуши. Потом мелькнули чьи-то знакомые руки, волокущие его прочь с места казни. Потом многие годы попыток понять и принять свою новую сущность и тот факт, что для того, чтобы достойно умереть со своим грехом, надо сначала прожить вечность, мучаясь последствиями выбора.
Марлоу внимательно следил за тем, о чем думал Данте. Непроизвольный ряд его потока сознания позволил Мэлу убедиться, что за все годы его друг так никогда и не понял все до конца. Но по крайней мере, он не сомневался в верности их дружбы.
— Наверное, просто у нас такая судьба - вечно бродить по миру, как двум неприкаянным вурдалакам, которые одни и друг для друга. Всегда.
Данте усмехнулся.
— Но мы хотя бы не одиноки.
— Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось, — хрипло прошептал ему Мэл.
— Я поправлюсь, Марлоу. Не будь таким сентиментальным. Раз уж вытащил меня с того света… Теперь мучайся и не жалуйся на меня.
Темноволосый парень со шрамом ничего не сказал. Им с Данте никогда не надо было ничего друг другу объяснять. Он высунул язык и прошелся по шее бывшего преподобного, стирая капельки его пота, слизывая симптомы лихорадки. А еще через минуту его черты начали меняться, плечи стали шире, обнаженное тело покрылось черной лоснящейся шкурой. Данте провел ослабевшей рукой, ласково почесав за ухом огромную пантеру с рассеченным зеленым глазом, которая прижимала его теперь к земле намного тяжелее и теплее, чем это с делал бы человек.
— Спокойной ночи, тигр, — Дантаниэл улыбнулся, почувствовав на щеке шершавый язык еще раз. – Я тоже рад, что ты со мной.
========== 3.Странности. ==========
http://s005.radikal.ru/i212/1404/77/013ec382f446.png - к главе
— Осторожнее, ребята. Он едва живой, — прошептала Райли, открывая с негромким металлическим лязгом дверь дома Кима. Из всех друзей только он жил без родителей и имел полную свободу действий, потому отвезти Эмбера сюда казалось самым разумным решением (если, конечно, считать сейчас разумным хоть что-то, кроме обращения в скорую).
— Не тронь меня, — Эмбер оттолкнул руки Мики, который пытался помочь ему выйти из машины. — Я могу сам.
На удивление, Эм действительно поднялся. Он пошатывался, каждый шаг давался ему с видимым трудом, кровь сочилась из рваных ран на теле, но парень не проронил ни слова, упорно доковыляв до входа своими силами.
— С-спасибо, что подвезли, — Кимбел бросил напуганному таксисту деньги и засеменил вслед за другом, возле которого уже роился Мики. Тот искренне пытался оказать помощь, но получал на это лишь раздраженный взгляд и просьбу отойти. Хорошо, что водитель такси предпочел ни о чем не спрашивать. Ким не имел понятия, какие объяснения можно придумать для подобного.
— Эмбер, Эмбер, стой! Ты накапаешь кровью на ковер. Погоди!
Кимбел ворвался домой вперед друга и спешно застелил все у входа пакетами из супермаркета, которые Райли принесла с кухни, но Эмбер не обратил на это никакого внимания. Он смахивал на зомби или какую-то еще нежить, только выбравшуюся из могилы. С безвольно свешивающимися вдоль тела руками, он смотрел перед собой, но глаза его на самом деле не видели ничего. Угловатыми, дерганными рывками парень проследовал в темноту прихожей, двигаясь так, будто каждый шаг доставлял ему дикую боль.
Райли, Ким и Мики застыли на пороге, без понятия, что делать.
— Где ванная? — хрипло спросил Эмбер, не оборачиваясь.
— Налево, вторая дверь. Ты же знаешь! — дрожащим голосом пробормотал Ким и мысленно попрощался со своим ковром, по которому друг прочавкал прямо так, в грязных кроссовках.
Никакого ответа. Как будто глухая стена. Только след кровавых капель напоминал о том, что еще минуту назад тут кто-то стоял.
— Ребята… Мне показалось или ран на нем стало меньше? — тихо спросила Райли двух дрожащих парней.
— Очень трудно определить. Он весь похож на исполосованную картошку, — отозвался полумертвый от страха Мики.
— Что это была за херня? Что нам с ним делать? Его надо отвезти в полицию, желательно заехать по пути в скорую, — так же негромко отозвался Ким, не сводивший глаз с двери в санузел.
Ему казалось, что они привезли домой не Эма, а кого-то чужого, лишь отдаленно похожего на их друга.
— Погоди, давай посмотрим, что дальше будет. Может, нам удастся его разговорить?
Трое друзей тревожно переглянулись, а затем в нерешительности отправились на кухню. Им всем хотелось срочно промочить пересохшее от учащенного дыхания горло.
Эмбер вернулся где-то через час, в своих порванных в некоторых местах джинсах, перепачканных в крови. Однако ран на нем действительно как будто стало меньше — он промыл их, и теперь его кожа блестела в свете тусклой лампочки. Друзьям на обозрение представились его глубокие, открытые порезы во всей красе. Блондин медленно повертелся перед зеркалом, апатично осмотрев свою фигуру.
— Иголка с ниткой найдется? — поинтересовался он бесцветным тоном. Ответа не последовало. Мики, Ким и Райли, парализованные удивлением, стояли в дверях и смотрели на него, как на приведение.
— Что вы так смотрите? Я же медик. Я могу зашить себя сам.
— Эмбер. Послушай, у тебя шок. Нам надо позвонить твоей маме. В полицию, куда угодно. Это нельзя так оставлять. — настаивал Ким.
— Нельзя? Мы уже оставили. Иголку и нитки.
Кимбел подошел к комоду, достал швейный набор, который держал на любой случай, кроме такого, и протянул его Эму.
— Ну, ты хотя бы проспиртуй… Дать водку?
Молчание. Эмбер медленно повернулся к зеркалу и откусил от черной катушки примерно дюймов десять нитей. Затем он сложил их вдвое и принялся за работу. Серебристый кончик иголки прошил кожу и прошел насквозь, с тихим шуршанием стягивая вместе края одной из шести самых глубоких ран.
— Ужас, — Райли прикрыла ладонями лицо и уткнулась в грудь Мики. — Ребят, сделайте вы с ним что-нибудь ...
— Эмбер … — попытался сделать что-нибудь Ким.
— Только подойди, — в руке блондина опасно сверкнули портняжные ножницы.
Друзья замолчали. У них не находилось ни единой мысли, с чего надо начинать расспросы, когда Эмбер вел себя так.
Парень стоял перед зеркалом, как замороженный. Он поднял взгляд и посмотрел в лицо своему отражению. Оттуда на него холодно таращился человек, которого Эм видел впервые. Он словно оказался заперт в новом теле, и вроде бы ничего не изменилось — все те же голубые глаза, ясный и прямой взгляд, золотистая челка — все осталось таким же, как с утра, когда он встал, поцеловал свою маму и ушел на работу. Но это было так лишь внешне; внутри тем временем бесконечной рекой растекся лед, сковавший все органы равнодушием.
