сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 185 страниц)
На этом Элай и Марлоу присоединились к нему во мнении. Ситуация балансировала на грани между "плохо" и "очень плохо". Их совместное неписаное правило гласило: если устраиваешь кровавую грызню в одном месте, будет лучше не задерживаться там долго, ведь огромный мир обладал пространством достаточным для поиска ночлега и пищи. Это была не единственная причина: вторая сложность заключалась в том,что Хантеры могли бродить неподалеку, а с неподвижным, почти умирающим товарищем на руках двигаться дальше не представлялось возможным. Кроме прочего, это значило, что ближайшие несколько дней им не стоило высовываться и развлекаться на полную катушку, а это уже тянуло на рекорд.
Марлоу молчаливо сделал круг по полянке. Становилось холодно. Элай и Дагон принялись собирать ветки, валявшиеся тут и там, на земле и под деревьями. Если ожидание собиралось затянуться, то им нужно было как-то пережить этот период.
— Поддай огоньку, Мэл, — Дагон собрал приличное количество прутьев, чтобы получился небольшой костер.
Марлоу подошел к кучке веток и вытянул руки. Искорка пробежала по его предплечью от локтя до запястья. Кончики пальцев его начали краснеть, как если бы были сделаны из металла и сунуты в раскаленную добела печь. Он слегка прикрыл веки. Огненная сфера размером с небольшой мяч сорвалась с его ладони и осветила крошечную полянку, поджигая сложенные шалашиком ветки и хворост. Костер вспыхнул несколько раз, дрогнул и разошелся зеленоватым пламенем, возле которого можно было греться остаток этой сумасшедшей ночи. Элай присел на бревно, валявшееся неподалеку. Дагон подошел к нему, пристроил брату голову на плечо, обнимая его левой рукой. Иногда Марлоу задавался вопросом, зачем эти двое вели странствующий образ жизни в поисках приключений - ведь для того, чтобы испытывать полный спектр всех самых болезненных чувств им не нужен был никто, кроме друг друга.
Элай потерся носом о щеку брата и улыбнулся. Они умолкли, не продолжая движения, а Мэл отвернулся и обхватил себя руками, все еще ежась от порывов ветра. В этом году осень выдалась на редкость промозглой, и почему-то именно сегодня это ощущалось особо остро.
Данте внезапно заскулил и резко вывернулся, полностью превратившись в волка. Его одежда лопнула и разошлась по швам, клочки джинсов плавно опали на землю. У парня был чудесный дар влипать во все возможные приключения и собирать их на свою шкуру, как репей.
Марлоу сел на землю рядом с ним и оперся спиной о ствол дерева.
— Вы спите. Я за ним присмотрю, — буркнул он.
Элай и Дагон согласились. Через минуту, когда колдун со шрамом бросил взгляд в их сторону поверх пылающего костра, на бревне сидели уже не люди. Это был огромный коршун с блестящими черными глазками и пестрым оперением и рыжий лис с темными кончиками ушей, который суетливо вынюхивал что-то на земле.
Мэл остался один. Он пододвинулся ближе к огню. Разные зрачки волка, рычащего и изворачивающегося в агонии, отражали блеск колеблющегося пламени.
Данте держался наполовину в сознании. В его памяти, в воспаленном мозгу, как сумасшедший водоворот, кружились несвязанные картинки, целые хороводы ощущений и отблесков ушедших лет. Он словно плыл и не очень понимал, где находится. Мелькала среди прочих одна мысль, которая никак не давала ему покоя, плотно засев под шкурой и выжигая там страшные дыры. А может, это была и не совсем мысль, скорее образ - бездонные голубые глаза, плавно меняющиеся в иную форму - они становились то серыми, то зелеными, под цвет морской волны. А еще там присутствовали тонкие черты лица, все еще живые в памяти, даже несмотря на то, что сам их обладатель был мертв вот уже несколько столетий...
========== продолжение 1 ==========
Англия, 17 … год.
— Данте. Да-а-анте-е-е, — мягкий и вкрадчивый голос внезапно распорол тишину, как тонкое лезвие. Он проплыл над пыльной конторкой и пошевелил волосы на затылке темноволосого юноши, склонившегося над большим фолиантом. Улыбка против воли наползла на губы священника, ведь мелодия, так сладко напевающая его имя, была ему знакомой.
Преподобный тут же одернул себя. Он мигом вспомнил, что не должен был вестись ни на какие уговоры демона с золотыми кудрями, который был послан в этот мир из самого ада лишь затем, чтобы смущать его покой.
— Да-а-анте, я знаю, что ты тут. — Текучий тембр щекотал и вылизывал уши.
— Я занят, Адам. Зайди попозже, — строго отозвался Дантаниэл в надежде, что это сработает.
— А врать нехорошо. Ты же священник, — шаги все приближались. Они отстукивали по каменным плитам, гулко раздавались в сводах церкви, в такт начинающему ускоряться сердцу преподобного.
Юный священник порывисто встал и попытался запереть дверь на засов, пока не стало слишком поздно. К сожалению, когда он обернулся, то понял, что уже опоздал. Голубоглазый Адам появился в дверях с неизменной нахальной улыбкой. Он оперся плечом о дверь и принялся внимательно изучать облаченную в ткань темной сутаны стройную фигуру священника. Данте весьма недовольно прочесал собственные взлохмаченные черные волосы. отчаяние скользнуло в этом жесте, что не укрылось от проницательных глаз светловолосого юноши.
— Адам, серьезно, ты не можешь сюда приходить так просто, — служитель церкви совладал с собой.
— Хм. Это почему? — вкрадчиво, как игривая кошка, промурлыкал посетитель.
— Потому что мы в церкви.
— Это я понимаю. Но я как раз думал, что дом Господа открывает для всех свои врата?
Данте вздохнул. Это никогда не бывало просто. С ним.
— Пожалуйста, Адам, мне действительно надо доделать… — он немного притормозил, замечая, что тот отходит от дверного косяка и плавно начинает проникать в комнату. Медленной и грациозной походкой, немного смахивающей на женскую, юноша сделал шаг в комнату. Затем обернулся и изящным движением прикрыл дверь. Тонкие пальцы с массивным серебристым кольцом легли на засов. Уже через мгновение Данте оказался запертым в ловушке холеной парой аристократичных рук Адама Бёрнли — сына местного мецената, который выделял неограниченное количество средств на реставрацию их маленькой церкви.
Преподобный отступил назад. По комнате поплыл свежий аромат душистого алиссума – медово-сладкий запах, смешанный с нотками свежескошенной травы и сена. Было трудно с чем-то перепутать его. Было трудно дышать.
Мальчишеская улыбка Бёрнли стала еще шире и задорнее.
— Ну. Вот так гораздо лучше, — он снова обернулся. Сапфировые зрачки его блеснули в свете лучей солнца, пробивающегося через единственное окно под потолком темной комнатки.
— Адам. Открой дверь, — в тоне Данте послышалась тревога.
— Мм. Давай поторгуемся. Что мне за это будет?
— За это я сделаю вид, что ты сюда не приходил и мы забудем об этом. Оба.
— Какой серьезный. Люблю, когда ты такой, — не обращая никакого внимания на строгий голос, Адам сделал еще один шаг к объекту своих издевательств.
— Бёрнли, не делай этого … — неровно произнес Данте, стараясь успокоить ненормальный темп своего пульса.
Молчание. Адам опустил ресницы, затем снова их поднял. Данте, не отрываясь, смотрел в его лицо, замечая, что оно почему-то становится ближе. Еще ближе. Совсем близко… Он мог почувствовать дыхание на своих губах – то самое, теплое, ласкающее его чувствительные рецепторы.
— Ты пропадаешь всю эту неделю. Избегаешь меня?
— Нет. Да… Нет… — Данте окончательно и мастерски загонял себя в тупик. — В смысле, у меня много работы. Некогда.
Копчик преподобного уже уперся в угол стола, за которым он только что доживал последние минуты своей жизни. Он вдруг обнаружил, что отступает, пятится назад, словно нашкодивший пес.
— Опять врешь.
Данте молчал. Его взгляд невольно скользнул по губам молодого человека, а тому, в свою очередь, не составило труда отследить это движение. Крупное кольцо волос упало на его лоб от легкого поворота плеч. Данте перевел глаза на золотистые локоны. Адам с интересом наблюдал, как в лице преподобного мечутся все мыслимые и немыслимые терзания души.
— Ну? Так и будешь столбом стоять? — спокойный вопрос, который прозвучал хлестко, как удар плети, рассекающей воздух.
Данте плотно зажмурил веки. Знай он, каким это окажется проклятием, жутким и очень мучительным, он бы никогда не позволил себе подобную слабость. Для начала — Адам был женат. Будь данная деталь единственной бедой, связанной с именем этого утонченного блондина, все оказалось бы не так трагично. Но вторая проблема была куда хуже – он был женат на родной сестре Данте, Рейчел Блэр Баррингтон, миловидной рыжеволосой девушке, которой преподобному приходилось смотреть в глаза дома вечером по возвращении домой. Но и это было не все. Еще более безнадежной, чем две предыдущие, казалась третья напасть…
Руки Адама осторожно легли на талию молодого священника, очерчивая контуры его тела. Данте сделал один— единственный глоток воздуха, который был сейчас ему необходим.
Бёрнли не давал ему прохода с того самого момента, как они впервые встретились. Пределом для Данте стало понимание того факта, что и он смог найти в себе ответные чувства к этому молодому мужчине. Он попросту не мог сопротивляться всепоглощающему обаянию Адама.
Бёрнли был смелым и отчаянным, к тому же никогда не сдавался и шел напролом, не давая шанса ни себе, ни тем, кто его окружал, оглянуться и посмотреть на то, что они творили. Он не давал шанса понять, что воспылать эмоциями к священнослужителю было неправильно.
Его язык коснулся манящих его полных губ Данте. Он будто пробовал их на вкус. Преподобный напрягся всеми мышцами, в попытке выстоять на последнем рубеже, но его сопротивление было сломлено всего одним предложением.
— Я так скучал по тебе, — интимный шепот прополз дрожью по всему телу.
Дантаниэл заскулил, как маленький волчонок.
— Что ты меня мучаешь? Нам нельзя встречаться, и ты это знаешь, — руки его обхватили стройного юношу, крепко прижимая его светлую голову к груди. Собственные слова казались разумными только в некоторые моменты, но, к сожалению, их силы было не достаточно, чтобы раз и навсегда оборвать эту тонкую, но такую прочную нить, ведущую к безграничному безумию.
Адам улыбался. Его губы послушно раскрылись для поцелуя. Он налег на своего тайного возлюбленного всем телом, всем существом, судорожно закапываясь пальцами в его волосы. Данте вобрал в себя его язык, всасывая его, как ядовитое жало, и безропотно поддаваясь магии, затмившей его разум. Его губы, как проклятые, оставались на поругание чужим губам, так что это мракобесие казалось нескончаемым.
Темноволосый священник покрывал поцелуями шею, лицо, каждый дюйм теплой кожи юноши. Ресницы Адама трепетали от удовольствия и триумфа.
— Я знаю, что нельзя. Но я так не могу больше, Данте. Я думаю о тебе каждый день. И особенно, когда я с Рейчел, я так боюсь назвать ее твоим именем.
— Я так не могу, ведь она моя сестра ...
Ладони Данте стиснули ягодицы Адама, крепко впиваясь ногтями в его кожу через ткань. Если путь к счастью лежал в достижении максимального удовольствия, избегая при этом боли, значит, они оба где-то пропустили поворот в нужном направлении. Адам неумеренно жарко дышал в рот, жадно целующий его губы, гладил плечи и шею Данте, расплавляя их своими ладонями. Изнеможение и желание кружили голову двум мужчинам, теряющимся друг в друге. Ничего не помогало против этой зависимости и даже тот факт, что Данте так старался избежать фарфоровой мордашки Адама всю эту неделю. Это лекарство не приносило облегчения, наоборот, напряжение соскучившегося тела давало о себе знать только сильнее.
Теперь, когда Бёрнли извивался в его руках, покорно делясь своим теплом, Данте не понимал, как можно было держать себя в узде.
— Пришел по мою душу, — обреченно шептал он в его влажные, чуть припухшие губы.
— Возьми меня, Дантаниэл. Я уже устал тебя об этом умолять, — настойчивые ладони и ласковый язык, движения пальцев по лицу смывали все: уверенность, решимость противостоять. Оставалось лишь желание — дикое и неутолимое, как воск горящей свечи. Оно текло по телу и оставляло после себя незаживающий красный след.
— Я не могу … Мне нельзя, я давал обет… Ты знаешь.
— Я знаю. Но ты ведь так этого хочешь, — настойчивое трение и ладонь, сжавшая центр удовольствия под свободной черной тканью одеяния священнослужителя до судорог. – Зачем ты сопротивляешься?
— Адам, нет …
— Данни, пожалуйста …
Серые глаза Данте распахнулись. Только Адам мог произносить это глупое ласковое имя так, что захотелось продать весь мир. В голове щелкнуло что-то. Белоснежная рубашка юноши соскользнула на пол, разорванная на груди. Адам согласно зарычал, когда сильные руки подхватили его под ягодицы и усадили на бедра, немного покачивая в стороны. Он обвился вокруг желанного им тела, как плющ вокруг ствола дерева.
— Это неправильно. Мы будем гореть в аду, Бёрнли… — последнее, что было сказано в пределах комнаты, ставшей святилищем одного из семи смертных грехов, объединившего в слитном порыве две заблудших души.
— Значит, так тому и быть. Хочу гореть. С тобой. Под тобой… — Последние слова были сказаны жарко и четко. Без единого сомнения.
Это желание исполнилось в тот же час. Адам изнемогал от сладкой муки, поваленный на поверхность стола в тесной церковной конторке. Он даже не мог стонать, хотя его легкие разрывались от выдохов наслаждения. Его существо жадно принимало все прикосновения и любовь, подаренную черноволосым молодым священником, который встал на путь вечных мучений ради него.
Томные изгибы двух тел в ласкающих ладонях, абсолютная покорность каждому движению: они как будто танцевали вместе невыносимо прекрасный и сладкий танец, пока их бедра прижимались плотнее, а возбуждение откровенно касалось кожи. Адам разводил колени еще шире, чтобы ощутить, движения твердого тела между ног.
Перекрещенные лодыжки юноши вздрагивали от каждого толчка. Данте медленно поднимал и опускал его бедра, возвращая их в прежнее положение еще и еще, с деликатностью совсем ему не свойственной. Молочно-белая грудная клетка Адама подрагивала, нестерпимое жжение раскручивалось внутри под взглядом сумасшедших серых глаз Дантаниэла. Охваченные блаженной теплой негой, они не замечали бега времени. Данте был немного несмел, но настойчив, оставаясь при этом нежным. Так хотелось сделать все, чтобы не причинить боль юноше, бившемуся в его руках. Они шагали к блаженному краю вместе, наслаждаясь, растворяясь друг в друге и теряясь с каждым нежным стоном.
Данте рычал, не в силах сдержать импульсы, сотрясающие его тело. Неправильно и, одновременно с этим, так прекрасно. Что может быть более правильным?
Мелодия их голосов в слитном аккорде достигла высочайшей точки в один момент - если бы Дантаниэл мог приказать сердцу перестать биться именно в этот миг, ему было бы не жаль сделать это.
Они лежали некоторое время на полу без одежды на разорванной белой рубашке Адама и черном церковном одеянии Данте. Два цвета словно смешались в их сознании, перепутав все личные и моральные правила. Стерев все ответы.
— Ты теперь мой, — Адам накрутил на палец золотую цепь с крестом, висящую на шее его любовника, подтягивая его к себе для поцелуя, глубокого и нежного.
— Я не смогу смотреть на Рейчел, Бёрнли. Что мне теперь сказать ей? Что я горю при одном взгляде на твое лицо?
Довольная улыбка тронула губы светловолосого юноши.
— Я сам не знаю. Мы придумаем что-нибудь, хорошо? Просто не оставляй меня. Я не могу без твоего тела, оно манит меня с первого дня, как я увидел тебя. Я без ума от тебя, Данте...
Без ума - это слишком мягкое сравнение. Данте плотно сжал веки. Им обоим было тяжело принимать эту новую реальность, где они были теперь неразрывно связаны. Но пути назад уже не существовало– ни для кого из них.
Возможно, этот грех и послужил той самой точкой невозвращения. Но кто бы мог предсказать это с точностью тогда? С того дня что— то неуловимо изменилось в их жизнях.
