Текст книги "Основные произведения иностранной художественной литературы. Азия. Африка"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 107 страниц)

ИБН ТУФЕЙЛЬ (ok. 1110–1185)

Писатель, живший в Андалусии (в Гранаде) и в Марокко. Он был государственным деятелем и врачом при халифах из династии Альморавидов и Альмохадов. Ибн Туфейль создал ряд трактатов по философии, медицине и астрономии.

В историю арабской художественной литературы Ибн Туфейль вошел как автор знаменитого «Романа о Хайе, сыне Якзана».

Роман о Хайе, сыне Якзана

«Роман о Хайе, сыне Якзана» – самое значительное произведение арабо-испанской литературы, получившее широкую известность не только у арабских, но и у западноевропейских читателей. Этот весьма своеобразный философский роман отражает сложный сплав рационализма и мистицизма, который сложился в средневековой арабской мысли под перекрестным влиянием идей древнегреческих философов (перипатетиков и неоплатоников) и восточного (индусского и персидского) мистицизма. Однако фабула романа и та поэтичность, с которой излагаются его события, вводят это произведение в сокровищницу арабской художественной прозы.

Философско-мистический смысл романа заключается уже в двойном значении его заглавия: имя Хай ибн Якзан означает «Живой, сын Бодрствующего», где «Живой» надо понимать как основную черту человека, а «Бодрствующий» – один из часто употребляемых эпитетов Аллаха, т. е. смысл заглавия состоит в том, что «Человек является порождением Бога».

Герой романа, Хай ибн Якзан, начал свою жизнь на необитаемом острове. По одной версии, он был «из тех, кто рождается без отца и без матери», по другой – мать Хайя, тайно родившая его от некоего Якзана, бросила младенца в море, которое и вынесло его на необитаемый берег. Младенец был вскормлен газелью и вырос среди диких зверей вне человеческого общества. Наблюдая окружающую его природу, анализируя и осмысливая ее отдельные явления, Хай постепенно силою своего разума постигает общие законы жизни и основы мироздания. Этот процесс познания мира описан Ибн Туфейлем очень увлекательно и поэтично и складывается в своеобразный гимн человеческому разуму, способному без помощи общества самостоятельно выработать законы мышления и затем силою логики и способности к общению овладеть всей полнотой человеческих знаний о мире.

Однако высшую божественную истину совершенный человек, как считает Ибн Туфейль, познает не разумом: духовный путь Хайя завершается мистическим откровением, интуитивным постижением «Существа необходимо сущего» и экстатическим слиянием с этим Существом. Об этом автор лишь сообщает читателю, оговариваясь, что описать пути духовного откровения и состояние экстатического слияния с Высшим невозможно. Когда духовное становление Хайя свершилось, на остров прибыл благочестивый человек Асаль, искавший уединения. Встретив Асаля, дикарь угадал в нем себе подобного, однако объясниться с ним не мог, так как не знал ни одного из человеческих языков. Когда Асаль научил его говорить, Хай открыл ему свой духовный опыт. Асаль же рассказал дикарю о жизни людей в обществе и поведал ему кораническое учение и предание, которое поразило Хайя своим антропоморфизмом («зачем вместо ясного раскрытия высшей сущности пророк пользовался притчами, придавая Богу телесные свойства?») и нелепостью социальных установлений («почему пророк разрешил стяжать имущество… так что люди предались пустым занятиям и отвратились от истины?»). Хай отправляется к людям, стремясь разъяснить им истину. Однако люди не поняли поучений Хайя. Узнав человеческое общество с его порочными взаимоотношениями и ложными представлениями, Хай отчаивается исправить людей, которым не под силу подняться «до высот умозрительного размышления», и возвращается в уединение на свой остров.

Стройная фабула романа тяготеет к философской притче о совершенном человеке и путях познания истины. Основная ситуация (человек один на один с природой постигает мир) окрашивает все события своеобразной поэзией.

Произведения Ибн Туфейля

Роман о Хайе, сыне Якзана / Пер. и предисл. И. Кузьмина; Под ред. И. Ю. Крачковского. – Пг.: Госиздат, 1920,– 108 с.

Литература о писателе

Кузьмин И. Предисловие // Ибн Туфейль. Роман о Хайе, сыне Якзана. – Пг., 1920. – С. 7—24.

Петров Д. К. Одна из испано-арабских проблем // Зал. Коллегии востоковедов при Азиатском музее РАН. – Л., 1926. – Т. 2. – С. 73–90.

Carcia Gomez Е. Un cuento arabe, fuente comiin de Ben Tofail у de Gracian. – Madrid, 1926. – 100 p.

Gauthier L. Ibn Thofail, sa vie et ses oeuvres. – Paris, 1909.

ИБН АЛЬ-ФАРИД (1181/1182-1234/1235)

Абу Хафс Омар Ибн аль-Фарид – самая значительная фигура арабской суфийской поэзии – родился в Каире в религиозной семье. Получив солидное теологическое образование, поэт еще в молодости оставил город, чтобы поселиться отшельником на холме аль-Мукаттам, к востоку от Каира. Затем он отправился в Мекку, где пробыл пятнадцать лет, после чего возвратился на место своего уединения, куда к нему для благочестивых бесед стекались единоверцы. Там, в уединении, не принимая по нескольку дней пищи и доводя себя до состояния исступленного экстаза, создавал Ибн аль-Фарид свои стихи. Поэзия Ибн аль-Фарида, как и вся суфийская лирика, строится на двуплановом значении образов. Любовь к божеству и стремление к слиянию с ним метафорически уподобляются земным чувствам и состояниям: любви и опьянению.

Наибольшей известностью пользуются две касыды Ибн аль-Фарида – «Винная касыда» и «Путь праведника» (называемая еще «Большая таийя»).

Первый план «Винной касыды» – восторженный гимн вину и радостям опьянения. Однако каждый образ этой поэмы имеет мистический подтекст: вино – божественное озарение; любимая – божество; виноградная лоза – бытие; месяц в небе – совершенный человек, наполненный, как чаша, светом истины, и т. д.

«Путь праведника» считается шедевром арабской стилистики и классическим образцом суфийской лирики. Предполагают, что ее распевали на суфийских собраниях. В этой касыде Ибн аль-Фарид в аллегорических образах любви и природы передает собственный опыт мистического восхождения к божеству, раскрывая божественную красоту через красоту человека и природы, что придает поэме пантеистическое звучание. В языке и стиле Ибн аль-Фарида чувствуется экстатическая взволнованность: его поэтическая речь, часто пренебрегающая грамматическими нормами, насыщена восклицаниями, риторическими вопросами, клятвами и т. д. Сложные риторические фигуры и изысканные технические приемы, столь характерные для позднесредневековой арабской поэзии, служат Ибн аль-Фариду для создания эмоционального напряжения, которое нарастает, достигая кульминации к концу поэмы. Мистический подтекст придает образам Ибн аль-Фарида особую яркость и значительность. В этом взаимодействии земного и мистического планов – секрет эмоционального и эстетического воздействия его лирики.

Произведения Ибн аль-Фарида

О таинственном вине / Пер. с араб. И. Н. Холмогорова // Всеобщая история литературы / Под ред. В.Ф.Корша, А.И. Кирпичникова. – СПб., 1885 – Т. 2,– С.315–316.

[Стихи] / Пер. 3. Миркиной // Арабская поэзия средних веков, – М., 1975,– С. 509–542.

Литература о писателе

Крымский А. Е. Суфийский поэт Омар ибн аль-Фарвд // Крымский А. Е. Арабская поэзия в очерках и образцах. – М., 1906. – С. 334–340.

Hammer-PuigstaU J. Omer Ibnol-Faridh // Hammer-Purgstall J. Literaturgeschichtc der Araber. – Wien, 1856,– Bd. 7.– S. 405–420, 916–918.

Matteo I. di. Sulla mia interpretazione del poema mistico di Ibn al-Farid // Rivista degli studi orientali. – 1919–1920,– Vol. 8,– P. 479–500.

Nallino C. A Ancora su al Sand e sulla mistica musulmana // Rivista degli studi orientali. – 1919–1920. – Vol. 8,– P. 501–562.

САЛИХ АТ-ТАМИМИ (1776–1845)

Салих бен аш-Шейх Дервиш бен аш-Шейх Зейни ат-Тамими – иракский панегирист и историограф при дворе иракских губернаторов. Ат-Тамими с юных лет считал себя учеником классика аббасидского периода Абу Таммама, подражая тому не только в творчестве, но и в личной жизни. Подобно своему великому предшественнику, Тамими в своих стихах прибегал к стилистическим ухищрениям, использовал сложные обороты речи, архаизмы. Фамилия Тамими происходит от названия племени тамим, кочевавшего по Нижнему Евфрату, однако сам поэт и его современники находили столь много общего между ним и поэтом-классиком, что за Тамими утвердилось прозвище «Маленький Абу Таммам». На багдадских литературных собраниях Тамими познакомился с Даудом-пашой, ставшим через несколько лет османским губернатором Багдада (1817–1831), и подружился с ним. Дауд высоко ценил поэтическое дарование Тамими, величал его «главой поэтов своей эпохи». Дауд вынашивал мечту о возрождении арабской государственности и культуры и, придя к власти, назначил Тамими «заведующим Диваном арабского возрождения» – так именовалась должность придворного панегириста и историографа. В сочинениях Тамими, оставшихся в рукописях, изложена история военных кампаний Дауда и его государственных деяний, собраны панегирики современных Дауду-паше поэтов, стихотворные шутливые истории, анекдоты и пословицы. Лишь 1/4 часть стихов самого Тамими вошла в его рукописный диван, остальные стихи затерялись. Этот сборник через 100 лет был напечатан в Неджефе. Подобно своему великому предшественнику Абу Таммаму, Тамими чаще всего сочинял панегирики. Он посвящал их предводителям племени хузаа, кочевавшему по Среднему Евфрату, и, конечно, своему покровителю Дауду-паше, которого восхвалял за постройку мечетей и школ. В одном из панегириков упоминалось об изгнании влиятельного противника Дауда, в другом повествовалось о подавлении восстания сепаратистов в Хилле. В панегирике Дауду по случаю победы в войне с Ираном (1822–1823) Тамими подразделил враждовавшие стороны, как ему казалось, по религиозной принадлежности: он восхвалял турок-мусульман и поносил персов-зороастрийцев. Конъюнктурные соображения толкнули Тамими на сближение с победителем Дауда Али Резой (время правления – 1831–1836). В сложной обстановке придворных интриг было весьма опасно проявить малейшее инакомыслие перед вспыльчивым, малограмотным, необузданным в жестокости правителем. Сравнивая современных властелинов с идеализированными образами видных мусульманских деятелей и халифов прошлых веков, Тамими таким способом пытался склонить их к благоприятным для населения поступкам. Более того, приписывая правителю в стихах черты благородства, панегирист лелеял надежду на то, что «хвалимый» хотя бы в малой степени что-то из них воспримет. Такого рода поэтическая практика отражала переходную стадию общественного сознания, начавшего эволюцию от безоговорочного послушания сюзерену к принципам гуманизма, присущего Новому времени.

АБДАЛЬ-ДЖАЛИЛЬ АТ-ТАБАТАБАИ (1776–1854)

Абд аль-Джалиль ат-Табатабаи аль-Басри – аравийский поэт, принадлежавший к известной басрийской семье. Перебравшись в Бахрейн, он занялся торговлей жемчугом, в чем, видимо, не преуспел. Подобно несметному множеству поэтов-странников, искавших подаяния у эмиров и богачей, ат-Табатабаи много путешествовал. Бывая в Неджде и на берегах Персидского залива, он поддерживал ваххабитов. Достигнув Басры, он становится рьяным приверженцем османов, а совершая хаджж в Мекку и Медину, восхвалял шерифов, теократических правителей Хиджаза, тогда враждовавших с ваххабитами.

В равной мере на Востоке и на Западе в эпоху феодализма человек сознавал себя личностью, только связав так или иначе свою судьбу с носителем верховной власти, олицетворявшей какую-то возвышенную идею. Любой арабский поэт той поры всячески старался выразить преданность своему сюзерену, что придавало его существованию смысл, а ему самому материальную поддержку и нравственную силу. Военная доблесть и преданность сюзерену рассматривались, естественно, как главные достоинства личности.

В начале XIX в. эмир Сауд бен Абд аль-Азиз повел войну с эмирами Бахрейна, принадлежавшими к дружественной поэту семье халифа (члены семьи халифа, выходцы из Неджда, правили в Кувейте и Бахрейне с середины XVIII в. по 1942 г.). Эти эмиры, потерпев поражение до наступления месяца рамадан 1225 г. хиджры (1810), прибыли для переговоров к Сауду и оставались в небольшом недждийском княжестве с сильно укрепленной столицей ваххабитов Дарийе. Тогда ат-Табатабаи послал Сауду панегирик, в котором говорилось:

 
Приветствую тебя, король,
Которому повинуются все нынешние властелины!
В тебе от рождения воплощены все человеческие добродетели,
Твоя набожность даровала тебе славу,
Ты очистил Божью веру, она ослепительно заблистала,
Твой единственный довод – Коран и удивительное жизнеописание Пророка.
 

Ат-Табатабаи указал, что он сочинил этот панегирик в месяце зу-ль-хиджж 1224 г. хиджры (1809 г.) и тут же отослал его эмиру Сауду. Это значит, что он направил его после сражения, которое произошло между войсками Сауда и приверженцами эмиров Бахрейна, но до того, как сам он очутился в одной компании с бахрейнскими эмирами, находившимися в Дарийе в двусмысленном положении – то ли гостей, то ли пленников. Поэт признавался, что, сочиняя и посылая это стихотворение вождю ваххабитов, он страховал себя от вероятного пленения.

В другом его длинном панегирическом стихотворении прослеживается течение войны, которую вел Сауд против эмиров Бахрейна. Касыда начинается с благодарности Создателю, ниспославшему людям пророка Мухаммада и зажегшему верой людские сердца. Затем поэт прославляет основоположника ваххабитского учения Абд аль-Ваххаба и его миссию. По словам поэта, Абд аль-Ваххаб выступил со своими проповедями в то время, когда повсеместно «распространились разврат и бунты», когда арабы с пренебрежением стали относиться к кораническим предписаниям и запретам. Потом ат-Табатабаи перешел к прославлению эмира Абд аль-Азиза бен Мухаммеда (1765–1803), который вместе со своим отцом Мухаммедом ибн Саудом (ум. в 1765), приняв ваххабитское учение, в 1744 г., в начальный период кампании, вступили в союз с Мухаммедом бен Абд аль-Ваххабом. Деятельность ваххабитских вождей, по словам поэта, была чужда своекорыстным интересам, они стремились к установлению справедливости в государстве и желали, чтобы их подданные пользовались равными правами и жили в достатке. Из этого стихотворения видно, сколь основательно ат-Табатабаи усвоил постулаты ваххабитского вероучения. В касыде повествуется о ваххабитском войске, которое потекло из Неджда к «иссохшему Бахрейну, подобно живительным ручьям», о подчинении эмиров Бахрейна ваххабитам. Поэт с показной антипатией изображал противников ваххабитов:

 
Идолопоклонники облачились в одеяния гнусности,
Забирая в плен и убивая людей, похищая овец.
 

Поэт надеялся, что эта его касыда поможет ему вызволить из плена себя и своих друзей – бахрейнских эмиров. Он старался оправдать в глазах ваххабитов свое и их поведение:

 
Меня ввел в их ряды сын Халифы, который по наивности
Ухватился за это предприятие. Рука обманщика поманила
его, ныне раскаивающегося.
Ниспошли ему и нам полное прощение!
 

После того как эмиры Бахрейна дали письменное обещание ваххабитам оставаться их покорными вассалами, они были отпущены из плена – и немедленно нарушили свои клятвы.

Отпущенный ваххабитами вместе с бахрейнскими эмирами, ат-Табатабаи иронически заметил в стихотворном послании, направленном им тогда же одному из своих друзей:

 
Кичащийся щедростью Сауд взял выкуп при освобождении
бахрейнцев за коней, всадников и оружие.
Расторженье бахрейнцами договора заставило Сауда вкусить позор и униженье.
 

Очевидно, что, хотя в стихах ат-Табатабаи много пассажей, где в сильных выражениях поддерживается ваххабитское движение, «оживившее религию», «упрочившее ее устои», «подавившее разврат», – вполне искренними и навеянными исключительно религиозным чувством такие стихи считать нельзя. Он – горожанин, человек высокообразованный и эстетически утонченный, попав в окружение полудиких бедуинов, принципиально отвергавших городскую культуру и вообще достижения современной цивилизации, призывавших к упрощению и аскетизму, к уничтожению всех, кто не столь же прост, как они, не мог испытывать ничего, кроме опасения за свою жизнь и жизнь своих друзей. Ат-Табатабаи не мог противопоставить вызывающей грубости ваххабитов ничего, кроме стихов, и использовал поэтический дар ради расположения ваххабитских правителей в свою пользу.

Перебравшись в 1843 г. в Кувейт, ат-Табатабаи продолжал посылать панегирические касыды ваххабитским эмирам по случаю побед, которые они одерживали в длительной и кровопролитной войне против египетских войск.

В Кувейте бытовала поэзия, сочинявшаяся на местном диалекте арабского языка, а литературная и общественная деятельность ат-Табатабаи, остававшегося в Кувейте до самой смерти, послужила возникновению там новой литературы. Обладая солидной богословской и филологической подготовкой, он знакомил многочисленных участников образовавшегося вокруг него кружка с достижениями арабской средневековой культуры, особенно с классической поэзией. В кружке читались стихи дивана самого ат-Табатабаи, тогда еще рукописного (впервые диван был напечатан в 1883 г. в Бомбее): о ваххабитском движении в Аравии, дидактические наставления молодежи, парафразы на произведения классиков – Абу Нуваса, Джарира, аль-Мутанабби, – панегирики пророку Мухаммеду и османскому султану Абдуле Маджиду, стихотворные комментарии к Корану. Влияние литературной деятельности ат-Табатабаи проявилось в творчестве нескольких крупных кувейтских поэтов неоклассического направления. Под воздействием ат-Та-батабаи неоклассическая поэзия постепенно вытесняла поэзию на диалекте. Последующие поколения кувейтских литераторов сочиняли свои произведения исключительно на арабском литературном языке, который они использовали также в качестве средства преодоления кувейтцами изоляции от арабского мира.

АБД АЛЬ-БАКИ АЛЬ-ОМАРИ (1790–1862)

Абд аль-Баки-эфецди аль-Омари аль-Фаруки аль-Маусыли – иракский поэт, прирожденный политик, всегда умевший расположить в свою пользу османские власти. Аль-Омари гордился тем, что ведет свой род от второго «праведного халифа» Омара бен аль-Хаттаба (время правления – 634–644). Происхождение аль-Омари способствовало его успехам в административной карьере: османы-сунниты склонны были доверять ответственные должности тем арабским аристократам, чьи родовые кланы в исторической ретроспективе враждовали с шиитами. Взаимоотношения же родоначальника семьи поэта – халифа Омара – и первого шиитского имама Али часто оказывались неприязненными. Литературную деятельность аль-Омари рассматривал как решающий фактор для упрочения своего политического влияния, он полагал себя глашатаем османского режима, одним из бойцов в армии губернатора, поэтому он часто употреблял в своих стихах местоимение «мы»: мы истребили, мы убили, мы пленили и т. п. Если судить по стихам аль-Омари, поэт отрицал наличие у арабов тех исконных качеств, какие издавна приписывались им арабскими поэтами и историками. Зато османы у него превосходят арабских всадников. Репутация поэта-глашатая османского режима вынуждала аль-Омари постоянно угождать турецким властям. Сам аль-Омари так изображал вручение своих панегирических стихов багдадскому губернатору в его дворце:

Мои стихи – товар, я продавал его ему и трясся, не помня себя от ужаса, ибо критик проницателен, а место ужасно опасное.

Среди современников аль-Омари пользовался репутацией крупнейшего поэта, и в силу этого обстоятельства его стихи специально переводились на турецкий язык для незнавших арабского турецких вельмож. Демонстрируя свои верноподданнические чувства Высокой Порте во время Крымской войны (1853–1856), аль-Омари, подобно ряду других иракских поэтов, восславил Англию и Францию, выражая этим европейским державам благодарность за помощь султану и за взятие Севастополя. В том же одическом стихотворении аль-Омари подверг осмеянию «московского короля».

Если политико-панегирическая поэзия помогала аль-Омари пользоваться доверием и поддержкой османов-суннитов, то его религиозные стихи завоевывали ему признание у арабов-шиитов. Стихи из его дивана «Остатки доброго» (1854) часто цитировали крупные авторитеты арабской литературы. В стихах этого дивана аль-Омари яростно нападал на Омейядов за то, что они превратили власть халифа в наследственную, диктаторскую, грубоматериалистическую, в то время как при «праведных халифах» она была выборной, совещательной, тонкодуховной. С негодованием он описывает убийство аль-Хусейна и осыпает Омейядов проклятиями за узурпацию власти. Вслед за религиозно-панегирическими стихами, обращенными к пророку Мухаммаду, Али и аль-Хусейну, аль-Омари восславил «святых» суфийских шейхов, что должно было восприниматься с одобрением в многочисленных суфийских сектах Ирака.

Хотя аль-Омари постоянно старался выглядеть в глазах османов ортодоксальным мусульманином и активным сторонником их режима, в глубине души он презирал и ненавидел турецких угнетателей. Не колеблясь, он посвящал панегирики персидским вельможам и военачальникам, несмотря на то что эти его «хвалимые» участвовали в военных действиях против войск Османской империи. Подразумевая древнюю вражду между Ираном и Турцией, аль-Омари в некоторых стихах связывал надежды на освобождение от турецкого господства со вторжением в Ирак войск иностранной державы и тут же признавал, что надежды эти беспочвенны:

Ирак превратился в шлюху,

Только меч может ее исцелить.

Этот сдирает с нее паршу зла вместе с кожей,

А тот ножом насилия пронзает ее.

Сколько козлов скакало по Ираку!

Но откуда взяться еще какому-нибудь Двурогому?

(«Двурогий» – один из эпитетов Александра Македонского).

В посмертном диване аль-Омари, включающем стихи как самого поэта, так и стихи других литераторов, каким-либо образом связанных с ним, – «Лучшее противоядие во владениях того, кто хорошо распознает добро и зло» (Каир, 1896) – сквозь подражание старине, которое выразилось в архаике жанровых форм и средневековой тематике, проступает влияние проникавшей в Ирак новой цивилизации. Во второй части сборника, многозначительно озаглавленной «Время» и противопоставленной первой части, названной «Религия», наряду с традиционной любовной лирикой и «винной» поэзией, окрашенными в гедонистические тона, напечатано стихотворение, написанное аль-Омари за несколько месяцев до смерти, – одно из первых, если не первое на Арабском Востоке, посвященное техническим достижениям Нового времени – открытию телеграфной линии Стамбул – Багдад (1861).

Аллегории этого стихотворения, сочиненного в жанре «васф» («описание»), заимствованы из полюбившейся аль-Омари «Альфиййи» (поэмы в тысячу строк) Ибн-Малика (род. в 1203 г. в Андалусии, ум. в 1273 г. в Дамаске), выдающегося грамматиста позднего средневековья. Стихотворение аль-Омари состоит из цепочки сравнений (в самом широком смысле этого понятия), объединенных одной целью – сведению к зрительному образу. В этом стихотворении автор полушутя-полусерьезно относился к изображавшемуся им детищу новой цивилизации. Такой легкий налет ласкового юмора, считавшийся по традиции признаком хорошего тона в стихотворениях некоторых жанров классической поэзии, в частности в «описаниях» и в «любовной лирике», впоследствии стал непременным качеством в стихах иракских поэтов на «общественную» тематику. С появлением этого «васфа» иракские поэты стремились пропагандировать технический прогресс, расширяя таким образом границы социальной тематики, что сближало литературу с жизнью.

Литература о писателе

Чуков Б. В. Общественное сознание и идейно-художественная эволюция литературы в Ираке XIX в. // Народы Азии и Африки, – 1977,– № 6, – С. 109–119.