Текст книги "Его искали, а он нашелся (СИ)"

Автор книги: Avada Kadavra

сообщить о нарушении

Текущая страница: 108 (всего у книги 140 страниц)

Неладное он замечает не сразу, позорно упуская целые мгновения, прежде чем осознает случившееся. В его оправдание, вероятность такого поворота событий не просто низка, она до сегодня казалась ему строго отрицательной.

Новоприбывший возник прямо внутри очерченного лепестками периметра, возник внезапно и неправильно. Это был не игольный укол блинка, пронзающий реальность и связывающий две точки, не путеводная ниточка Тропы или растянутый до невозможности шаг вдоль пыльной Дороги, даже не рваная рана принудительной телепортации, тупыми ножницами режущая ткань мироздания. Появившийся не возник на определенной точке пространства, но наоборот, подтянул пространство в отношении себя. И, казалось бы, пусть, ведь оказался гость строго напротив прущего волной Паноптикума, априори попадая под его Закон. Поначалу именно так и показалось Господину, пока он не присмотрелся, пока не увидел, пока не понял.

Высокий и худой старик людского племени, по крайней мере внешне относящийся именно к людям, не внушал ни страха, ни опаски, ни даже желания – изможденный, будто бы голодал многие месяцы, напоминающий низшего мертвяка усохшими мослами даже больше, чем сами мертвяки, едва заметно пошатывающийся на несуществующем ветру. Казалось, его могло убить простым присутствие даже не архидьявола, а любого сколь-либо значимого изверга. Казалось, что это одетое в изорванное и выцветшее рубище тело само прямо сейчас умрет. Но старик стоял под гнетом флера всеобщего, под штормом из энергий, под взглядом разглядевшего его Паноптикума, стоял и не умирал.

А еще были цепи, частью сокрытые под рубищем, а частью открыто свисающие с изможденного тела, позвякивая ржавыми звеньями, где под ржавчиной скрывался черный, как вороново крыло металл. Господин мог заранее понять, кого что он увидел, мог осознать и, возможно, даже успел бы предпринять какие-то действия. Но не имел он даже мысли, даже права на мысль, что это вообще возможно – увидеть эту мерзость здесь и сейчас, в этот день. Старик поднял голову, вглядываясь в несущиеся на него силуэты давно отдавших свою вечность тел бесцветными и тусклыми глазами, взглянул на них и шагнул навстречу. Уже пропали Тени, уже перестало литься огненным дождем Пламя, уже не в силах был взывать к реке Времени первый из принцев. Но даже продолжай они свои атаки, этот выродок шагнул бы сквозь чужие чары с таким же равнодушным и ко всему безразличным фатализмом.

Не оттого, что был неуязвимым, не потому, что не боялся ран и даже не из желания красиво умереть, но исключительно от понимания – у него все равно не выйдет сдохнуть.

Шаг.

Мгновения глухи к мольбам Закона, а скорость смены события в этой битве такова, что с первого исполненного поклона до сей секунды не прошло даже пяти минут, даже трех минут не прошло! Тем не менее слова старика произнесены, неспешно и глухо, хрипло и кошмарно в их неизлечимой мерзости, неправильности, гибельности. Не должно нигде, ни под Небом, ни в благословенном всеми Пороками славном Пекле, существовать подобного, не имеет оно на то никакого права, потому что должно исчезнуть, сгинуть без следа вместе со всем тем, что оно несет миру!

Но слова сказаны.

– Никто не пройдет там, где пала Вера. [1] – Слова не громкие, но буквально въедающиеся в суть любого, кто смел их слышать, независимо от своего желания, вызывали у верховного изверга предельную, сконцентрированную ненависть.

Море сношающихся силуэтов словно налетает на прибрежные скалы, останавливаясь и пытаясь то ли обойти вышедшего вперед безумца, то ли вообще откатиться назад, но конструкт, его драгоценный Паноптикум страшно опаздывает не успевает завершить перестройку, отпустить уже отмеченные жертвы, будущих братьев и сестрицу.

– Тысячи надежд угасли безвозвратно. – Сияющие милосердной Похотью силуэты запертых в Паноптикуме избранных счастливчиков не блекнут, нет, загрязняются, покрываются скверными ранами, гнилостными пятнами, прикосновениями той же мерзости, что наполняет старика.

Паноптикум обречен, изначально обречен, не имея ни малейшего шанса против выродка, вставшего у него на пути. В тот момент, как конструкт включил в себя нового участника, связал его нерушимым Законом, навязал контракт, что должен был стать оружием конструкта, а не против него, все было кончено. Потому что контракт заключен, а этому ничего больше и не нужно, чтобы передать дальше собственную заразу. Проклятый, забытый и лишенный абсолютно любых прав, ненавидимый извергами даже больше, чем людьми, которыми тоже ненавидим, не способный умереть никаким способом, даже если изо всех сил попробует свою жизнь оборвать.

– Тысячи огней без ответа. – Паноптикум захлебывается, пытается действовать в ответ, но любое передаваемое наслаждение, вся Похоть мира, отборнейший Порок будто падают в бездонный колодец, даже не сбивая старику шага, не ломая гнилой до основания ритм его мелодии, в которой слышен лишь усталый звон проржавевших цепей.

Страшнее Тени противника для изверга нет, это всем известно. Именно теневая магия наносит обитателям Пекла повышенный урон, именно Тень защищает от флера и магии душ лучше прочих щитов, именно для Теней любой изверг лишь желанная добыча. Но это все чепуха, мимолетное и неинтересное, просто закон природы, дилемма хищника и жертвы, пастуха и волка. Одни ненавидят все сущее в своем Одиночестве, и пусть их ненависть к смеющим испытывать в Пороках счастье дьяволам была чуть сильнее обычного, особой разницы Тени между ними и всеми остальными жертвами не видели, если вообще могли подобные мысли осознавать. Вторые относились к первым, как к смертельно опасному хищнику, злому, беспощадному и абсолютно скучному, потому что Тень совратить нельзя, только убить смертельной дозой флера.

Сейчас пред Господином вставало то, что изверги искренне ненавидят вне зависимости от домена или аспекта Порока. Будет это Гордыня, Агония, Похоть, Лень, Отчаяние, Злоба – совершенно неважно. Этот оппонент, эти выродки не так опасны в бою, победить их легче, отбиться проще, избежать конфликта не сложно, но никто его не избегает, потому что изверги, суть которых наслаждение Пороком, воспринимают вторых воплощением первозданного Зла. Зла, с которым нельзя говорить, нельзя спорить или переубедить, Зла, которое забирает у себя и всех тех, кто попадется ему на пути то единственное, что изверги воплощают и ради чего они вообще существуют.

За спиной старика развеваются удлинившиеся цепи, узлами и щупальцами рея на фоне пурпурных небес, а там, за этими цепями видны... словно сквозь окно в иное место, будто врата без врат... видны огни, такие похожие на искры его хранимых душ, такие страшные в своем отличии. Они не пылают Пороком, не воют в экстазе, наслаждаясь своим положением и всеми его прелестями. Это огни не душ, но Свечей, зажженных в неисчислимых храмах, которых давно нет. Огни Свечей, давно отгоревших, но не имеющих права погаснуть до конца – тусклые, усталые и преисполненные бесконечной обреченности.

Паноптикум пал, заразившись, запятнавшись той же заразой, что терзала остальные огни, став частью не сонма, но абсолютной тюрьмы из которой нет выхода, в которой нет надежды на перемену, нет ничего, кроме чужого долга, чужой судьбы и чужой смерти. Перед Господином порочной Похоти стоял первосвященник мертвого Бога, проводник воли инфернальных тварей, в каких обратилось оставшееся без Владыки божественное воинство, его Слуги, Творения и Вестники. Перед дьяволом стоял уже давно не человек, но инфернал, паскудный демон, гниль и плесень, не ведающая счастья и забирающая его у всех остальных. Абсолютно неубиваемое, всегда воскресающее заново существо, не имеющее права умереть без воли Бога, но и Бога тоже не имеющее, только память о нем, только горькую его славу.

Узника Инферно легко победить, особенно извергу, особенно учитывая всю ненависть вторых к первым. Инферналы могут осквернять обнаженные души, могут поглощать и после игнорировать любые количества флера, просто потому, что даже желай они поддаться ему, демоны не в силах превозмочь свою природу. Но прямой бой, атаки используемыми через души техниками и ударами, просто вобьют демона в пыль, дав победу дьяволу. Победу столь же решительную, сколь бессмысленную – умирая демон возродится вновь, восстанет в том саду божественном, что породил его когда-то, даже если Бога там уже нет. Восстанет в муках, восстанет против своей воли и продолжит свою жизнь без цели и без желания жить. Даже слабейших из них неимоверно сложно убить окончательно, а действительно сильных не прекратить даже самому Господину. Правда, перед ним и не истинный демон, а только почти ставший таковым первожрец. И ради того, чтобы проверить его неубиваемость изверг расстарается на славу, что, наверное, будет единственным исходом, какому они оба обрадуются одинаково.

Паноптикум потерян, до последнего не верящий в свой финал, до последнего надеющийся, что объятия друг друга спасут их всех от участи стать новыми Свечами, новыми огнями за спиной безымянного выблядка. До последнего держался его Закон, не давая извергу помочь, вырвать свою драгоценность из пасти вечного мучения. Новый противник ему не ровня, даже если он примет сторону остальной троицы, а троица примет помощь, он все еще сильнее их четверых, все еще победит, пусть теперь станет действительно опасно. Почему-то даже без зрящих или собственной интуиции, изверг знает, осознает эту мелодию каждым фибром сущности, каждым движением лепестка, каждым взмахом нити Истока – смертные эту помощь примут.

И за это он их уничтожит.

Он их всех уничтожит.

Молча, не размениваясь на театральность и красоту окружающей их музыки, одна тварь шагает навстречу другой. За спиной первой вся мощь Домена, вся изощренность Похоти, весь опыт десятков тысячелетий. За спиной второго только его цепи, только его мука и огни Свечей, что даже не здесь, не в его власти, а просто видны их муки в той темнице, куда их отправила связь с инферналом. За спиной первого превосходящая сила, что могла бы сразить и десяток таких выродков, превосходство опыта и арсенала. За спиной второго трое смертных, выбравших из двух зол то, союз с которым им выгоднее. В конце концов, славные и великолепные в своей тупости наделенные редко видели зло, – то, что они считают злом, – от демонов, куда реже, чем от извергов, многократно реже.

Они сходятся в третий раз, и все понимают, что этот раунд будет последним.

Только теперь Пороку противостоит не одинокая Тень с отзвуком Грезы за спиной, не одно лишь Пламя, не только Закон.

Против Порока вышел последний участник, дав защитникам столицы взять изверга не в треугольник, но в крест.

Инферно сказало свое тихое и преисполненное боли, но очень веское слово.

Последним против Порока встал Грех.

Если запрашивать досье у храмовых клириков, интересоваться мнениями волшебных гильдий, позадавать вопросы авантюристам или даже купить задорого и совершенно не официально агентурные сводки Очей Вечных, то все они легко сойдутся в одном мнении, касаемо одной весьма известной личности. А мнение это крайне просто описать одним единственным утверждением, четкой уверенностью в том, что Эреб Пилдор – нехороший индивид и лучше бы его вообще не было. Нельзя сказать, что полукровка наделенного гиганта и человеческой воительницы, в свое время над поверженным противником надругавшейся, был прямо таки кровавым маньяком, режущим всех вокруг направо и налево... потому что это будет диким преуменьшением. Один из самых прославленных, в плохом смысле, преступников континента, знатно наследивший во всех его регионах, имел репутацию черную настолько, что многие твари на его фоне смотрелись эталонами адекватности.

Начать стоит хотя бы с класса, полноценно развитого основного архетипа и двух остальных, не сильно ему уступающих. Не просто какой-то там Еретик, но целый Ересиарх, находящийся, как утверждали многочисленные досье, собранные на последнего из Пилдоров, в одном шаге от получения приставки Великий и перехода со ступени легендарности еще выше. Еретические классы по вполне понятной причине относились к ветке запретной и порицаемой, старательно отслеживаемой и поставленной на жесткий контроль. Высокоуровневого еретика приняли бы в любую структуру, но вот в начале своего пути их терпят даже меньше, чем чернокнижников и прочих любителей пощекотать чужие внутренности жертвенным кинжалом. Мало кто желает ссориться со всеми клирами скопом, покрывая младую поросль, ведь даже высшие еретики если и получают покровительство, то совершенно неофициальное, этакое прикрытие со стороны верхов, непубличное обозначение неприкосновенности.

Некоторые невежи считают, и даже в своих трудах потом описывают подобную чушь, будто еретики получаются из неправильно истолковавших волю своего Бога клириков, неверно толкующих писания, делающих не то, что Бог от них ждет. Считают, что ересь равна предательству божества, попыткой урвать часть его могущества и дарованных им благ, но при этом не платя Верой и Службой в ответ. Ошибка понятная, весьма рациональная, но менее масштабной она быть не перестает, потому что проблема лежит куда глубже.

Во-первых, если бы какой-то клирик начал слишком сильно заблуждаться в понимании доктрины Веры, ему быстро подсказали бы правильный ответ. Как коллеги, наставники или братья по клиру, так и сам небожитель – вещим сном, словом, молвленным одному из высших сановников или даже личным появлением, зависит от личности заблуждающегося. Нет, дело не в ошибке, совсем не в ней. В конце концов, еретические классы одни для любой религии, для любого отступника. В то же время, большую часть "заблудших душ" слишком далеко ушедших в своем заблуждении, воля Божества покарает без особого усилия – они же буквально пропитаны благодатью, частью силы своего патрона, а потому тот имеет над ними вполне явно обозначенную ответную власть! Исключить можно только совсем уж удивительных индивидов, которым удалось бы вырвать из себя присутствие Бога, а уж тех из них, кто сумел бы заполнить образовавшуюся пустоту собственной силой было столь мало, что их можно вообще не учитывать в раскладах.

Во-вторых, далеко не всегда Всевидящая клеймит еретиками именно клириков, жрецов, послушников и прочий божий люд. Часто на эту дорогу становятся люди и нелюди вообще не связанные с храмами напрямую или косвенно. Это не афишируется, но становление еретиком практически не зависит от показателей атрибутов или уровня, только от определенных навыков и мировоззрения, склада характера. Потому и не афишируются такие откровения – сила у еретических классов есть, а значит найдутся желающие этой силой обладать, особенно если получить ее сравнительно просто.

Природа любого Еретика, от самого слабого и только ставшего на эту долгую и гибельную дорожку, до мастодонтов подобных Эребу, состоит в вызове, отрицании и намеренном неверии, отказе от Веры. Еретики не то чтобы не верят в богов, ведь атеизма, или как там называется эта странная недорелигия, про которую и знают-то только из свидетельств некоторых призванных, не может быть на Алурее, где небожители регулярно свои Чудеса являют. Скорее, любой Еретик – яростный антитеист, верящий в Богов даже более искренне, чем простые клирики, но истово, до глубины души выступающий против их власти над умами и душами любых наделенных.

Еретиков вообще связывают с клириками только потому, что для становления одним из них, помимо ненависти, презрения или просто антипатии к Богам в любой форме, нужен еще и очень хороший базис клерикальных знаний, начитанность и эрудированность достаточная, чтобы не просто понимать проповеди жрецов, но еще и знать, в чем их ошибочность, недоговорки или наглая лживость. По крайней мере с точки зрения самого Еретика.

При этом ладно бы просто ненавидели бы себе тихонько, может быть, воду бы мутили, или даже вырезали бы каких-то там деревенских дервишей. Хватает под небесами и Вероотступников, и Расстриг, и Проклятых Верой. Побороть тех, кто предал храм смогут те же храмовники – отступники лишились покровителя, потеряли божественную милость и право на помощь, ослабнув и лишившись почти всей ударной мощи. Часть из них быстро гибнет от рук карательных отрядов, часть меняет клир, хотя принимать отступников решаются редко и следят всегда очень внимательно, пусть и не Боги, так остальные жрецы. Некоторым удается сменить класс повторно, чаще всего на нечто очень и очень черное, связанное с кучей жертв и подступающим отварением. Пассивные способности жреца при потере благодати не исчезают, а использовать их можно и в самых изощренных жертвоприношениях, тогда как освободившееся место, пустота в душе, где раньше был Бог, позволяет залить себя той же Тьмой по самые брови. Такие, обычно, тоже живут не слишком долго, а умирают уже тварями.

А вот с Еретиком все не так – его наделенность нетронута и удивительно крепка, очень редко позволяя запятнать душу скверной, его сила всегда с ним, зависит только от него, а еще эти гады поразительно эффективны. Эффективны против жрецов, против клириков, против неоперившихся Святых или даже против полноценных паладинов, являясь, в некотором роде, настоящими убийцами божественности. Ослабить божественное проклятие или вовсе убрать его? Преодолеть вражеское Чудо во время битвы армий? Защитить от прозрения божественных пророчеств? Все это они могли, умели и регулярно практиковали, а ведь еще оставалось многое из того, что обычно использовали классические клирики.

Да, ссориться с храмами, открыто помогая подобным личностям, было чревато, но иметь подобного специалиста в штате желала любая сколь-либо достойная уважения структура. Потому что с храмами может однажды оказаться не по пути, или просто возникнут между мирскими и храмовыми бонзами недопонимания, слишком мелкие, чтобы воевать, но требующие вмешательства кого-то, умеющего исправлять натворенные клириками пакости.

По-хорошему, многих носителей ереси не трогали особо, пока те первые не начинали мешаться под ногами, но, увы, Эреб все-таки настоящий Пилдор, последний потомок уничтоженного жрецами Воителя древнего рода выдающихся воинов. Его мамаша была далеко не первой в своей линии, кто мог спеленать трехметрового роста гиганта, обладающего шаманским классом и огромной физической силой, чтобы зачать достаточно сильного ребенка. Пилдоры никогда не были многочисленными, но вот уже более полусотни поколений не случалось так, чтобы кто-то из носящих их родовое имя не возвышался хотя бы на сороковую ступень Лестницы. И когда не желающих расставаться с накопленными реликвиями и воинскими трофеями могучих одиночек прижали на тему равенства воинского, пожелали взять по праву клинка и силы то, что Пилдоры считали своим, когда их всех на корню вырезали, а сокровищницу обчистили, когда покровители отвернулись, когда действия клириков даже не осудили особо, родился нынешний Эреб Пилдор – убийца, подстрекатель, иногда мятежник, наемник и разбойник, не щадящий на своем пути вообще никого.

Естественно, его пытались убить, иногда даже убивая, но трудно убить того, кто после смерти воскресает на том же месте, где был убит, только полным силы и очищенным от любых проклятий. Или воскресает не на том самом месте, а на заранее выбранной и ничем не примечательной точке, найти которую даже с помощью развитого Зрящего и поддерживающего его круга очень сложно, а ведь чем выше ступень развития, тем больше таких точек можно оставить! Разовый и единичный Дар одной из реликвий рода, использованный тогда еще юношей прямо во время штурма родовой твердыни, поскольку юноша знал, что именно этот, добытый в последнем походе трофей, и есть главная причина конфликта.

Три перерождения за каждые двадцать пять ступеней, каждое из которых возобновляется раз в три года – недостаточно, чтобы совсем не опасаться за жизнь, даже если забыть о том, что любую форму отказа от гибели можно преодолеть или обмануть. Но достаточно, чтобы стать крайне живучей занозой в заднице всего мира. Кроме того, Дар имел еще одно задокументированное и очень нервирующее свойство, раскрытый теми, кто исследовал использованный, пустой, отброшенный артефакт. Любой, кто окончательно оборвет жизнь Эреба Пилдора, получит крайне скверное проклятие, работающее с Законами Удачи и Судьбы – фатальное невезение, скажем прямо. И проклятие это легко пройдет по цепочке от исполнителей, до выгодоприобретателя, спровоцировавшего смерть, разойдется по всему родовому древу, захватив даже владения и подданных убийцы, пусть и в ослабленном виде.

Мифическому артефакту одаряющего типа мифической же силы посмертное проклятие, чего тут думать-то? В иной ситуации это проблемой бы не стало, сняли бы даже такой подарок, перенаправили бы на какого-то неудачника или на добровольную жертву... да хоть на специально призванного обладателя нужных классов. Это если проклятие вообще укоренится, ведь прославленный Ильхан или Император Веков защищены на высочайшем уровне, там свои были мифические артефакты. А в крайнем случае всегда можно обратиться к храмам и Божествам, которым точно по силам разобраться с подобным вызовом их могуществу.

Не стало бы это проблемой, да. Но ведь Эреб не зря был Ересиархом бешеной силы, совершенно дурной мощи и вот именно его проклятие, даже Воплощению было бы снять... ну, не невозможно, все же Бог собственной персоной, но и запросил бы за это небожитель, как за полноценное явление себя на поле битвы. Оставались те самые всевозможные артефакты и прочие заготовки, без которых правители умирали бы от проклятий погубленных ими людей с пугающей регулярностью – посчитайте количество тех, кто проклинал, пусть даже без класса, умений и навыков малефика, на чистой ненависти. Оставались, да, только проверять никого не тянуло.

А потому, когда восемьдесят четыре года тому назад Эреба Пилдора сумели поймать и пленить, его убивать не стали, только отправили под заключение, причем весьма мягкое – услуги подобного индивида могли пригодиться Вечным в будущем, а сам "пленник" прекрасно осознавал, что последними своими эскападами перебрал лишку. Возможность отсидеться в персональной темнице, выполняя не обременительную работу для Очей и династии Вечных, была бы неплохим исходом. Конечно, он пустил немало крови Империи и ее верным Лордам, но лично Вечных он своим вниманием обошел. Не из опасения, не подумайте, слишком уж Ересиарх наплевательски относился к статусу и количеству разгневанных им персон, просто не было точки конфликта, не нашлось и не могло взяться противоречий. Искать их самостоятельно вообще без причины было бы слишком даже для Пилдора.

Многочисленные убитые и пострадавшие подданные, дворяне и вассалы волновали династию строго в рамках потерянных ресурсов: короли используют людей подобно лимонам – выжимают и выбрасывают. Императоры же куда выше простых королей, не так ли? Тем более что жаждущим мести честно пообещали, что Неба пленник никогда больше не увидит, при этом искренне собираясь это обещание выполнить – выпускать такую фигуру, обладающую такими возможностями, при этом не имеющую никаких прав, никто не собирался, не придурки же Вечные. Эреб тоже об этом знал, но свое мнение держал при себе – в отличие от династии хрономантов, он, благодаря все тому же Дару, не старел, что иронично, так что времени у потомка великанов было вдоволь, мог подождать.

В общем-то, не ошибся ну вот ни капельки – дождался.

Апартаменты почтенного Эреба были изолированы от всего мира, являлись настоящим шедевром барьерного искусства, создавая крайне надежную темницу, сохраняющую некоторый комфорт. И все же, несмотря на то, что Пилдор не был особо хорошим сенсором, не почувствовать происходящее в стольном граде Вечном он не мог, хотя сейчас и сомневался, стоит ли считать это место Вечным или оно уже слишком изменило свою природу. Послушать происходящее получалось откровенно не очень, но как-то не хотелось выбираться из камеры, простите, апартаментов именно сейчас. Да, прошли те первые унизительные годы, когда Эребу регулярно сокращали количество жизней до одной единственной, чтобы не думал неудобного, удалось примерным поведением и покорной сговорчивостью избавиться от унизительных процедур казни, часто не самой приятной – многим хотелось покуражиться над беззащитным Ересиархом.

В общем, если бы Пилдор решился на прорыв и побег, то имел бы шансы покинуть темницу и даже пробиться под свет солнечный, но не более – все его точки возрождения найдены и уничтожены еще до самого заключения, новых ставить негде, а убить его смогут, и не единожды. Более того, обязательно убьют все девять раз и юбилейный десятый – три жизни, три попытки первичного Дара, еще три за взятие четвертьсотенного рубежа, а последние три за звание Героя. Десятая жизнь, последняя, у него своя, собственная. Рисковать он не собирался, предпочитая выжидать, но вот сейчас, в этот момент, когда Вечный то ли тащит через Астрал куда-то в алишанские пустыни, то ли сбросили в глубины Пекла, то ли что-то совсем невообразимое сделали, сейчас уже можно попробовать. И даже успешно попробовать, ведь стража сейчас чем-то занята, чем-то кровавым и болезненным, если верить доносящимся отголоскам битвы, затихающим отголоскам.

Вырвать стену, принять на себя проклятия и контракты, выжечь волшебные клейма на коже и распотрошить тело, вырывая вшитые в кости артефакты-ловушки, потеряв первую попытку. Потом встретить растерянных, явно не этого ожидавших от всегда тихого и спокойного Эреба стражников, пусть элитных, но не готовых к битве с ним. Даже одетый лишь в простую тканевую одежду, он остается громадного роста полувеликаном, которому большая часть человеческого племени дышит лишь чуточку выше пупка. Ступень и классы сделают остальное, оружие он вырвет из мертвых рук, проигнорирует магию и стрелы, возродится еще несколько раз и все-таки выйдет из заключения. Особенно пока охрана и так занята кем-то еще, тогда как самому гостей дожидаться может быть вовсе не нужно – пусть его пленители и были теми еще выродками, но они защищали Пилдора от гнева большей части континента, а среди атакующих как раз могут быть те самые недоброжелатели гневные. В общем, пока что Эреб не решил, какую линию поведения выбрать – бежать без оглядки ли, атаковать ли ослабленных конфликтом стражников, помочь им против нападающих или выступить против всех, третьей стороной?

По итогу богоненавистник решил просто подождать, готовясь ко всему – слишком многое на кону, да и все больше ощущений доходит до него сквозь защиту апартаментов. Похоже, он уже знает, кто именно пришел к нему в гости, как догадывается и о цели прихода – очень не хочется ошибиться, не хочется проиграть последнюю свою партию даже не вытащив карты, но выдержке узника можно лишь позавидовать. Одна ошибка, одна оплошность и цена ее станет неподъемной, но он за свою жизнь уже обманывал похожих "союзников", побеждал их тогда, когда они обращались врагами. Остается надеяться, что и в этот раз выйдет предать первым.

Дверь в узилище открылась.

Светлое помещение, освещаемое множеством волшебных ламп, было декорировано в пастельных тонах, со множеством ткани, пышными ворсовыми коврами, гобеленами и картинами – Эреб ценил работы нескольких не особо популярных художников, часто прося себе их творения за оказываемые услуги. Ничего серьезнее выпросить все равно не получилось бы, а так хоть глаз радовало. Мебель здесь была сделана под его габариты, но специально для возможных гостей имелось и нормального размера кресло. В его большем собрате сейчас и сидел Эреб Пилдор, укрытый громадным шерстяным пледом, читающий, вернее, в сотый раз перечитывающий Право Меча, причем в одной из наиболее редких и не одобряемой даже самим храмом Воителя редакции.

– О, приветствую вас. – Грудным и грохочущим басом отражается от стен ровный и спокойный тон еретика. – Полагаю, называть вас лордом Брадмором будет ошибочно, не так ли.

Оплывшее, словно восковая фигура на жаре тело говорит само за себя – с одержимыми дьяволами он встречался не раз, а столь характерное таяние было прерогативой, преимущественно, именно медового холста, знаковой методики извергов. В глубине закрытой монолитами воли и собственных наговоров души промелькнуло мрачное удовлетворение судьбой заносчивого и мстительного до крайности Тирма Брадмора, которого он и сам не против был убить особо мучительным способом. Впрочем, он очень многих был готов этим способом убить, скорее, проще перечислить тех, кому Эреб Пилдор смерти не желал.

– Мы уже встречались, дорогой Эреб. – Голос у одержимого, слишком перенапрягшего свой сосуд и потерявшего, таким образом, всю свою маскировку, был под стать внешности, такой же клокочущий и словно кипящий, будто булькает котелок с бурлящим раскаленным жиром, причем человечьим, прямо по традиции самых отбитых племен диких кушитов. – Эта встреча четвертая, если вам интересно.

Ему интересно было, а сказанное впечатляло действительно сильно, близко к тому, чтобы заставить нервничать. Если эта тварь, не скрывающая почти свою природу, уже тогда была на месте надоедливого и въедливого Тирма, то одно это говорит о степени опасности твари, что уже успела усесться в гостевое кресло, безмятежно закинув ногу на ногу. Смотрелось отталкивающе, будто нечто попыталось идеально притвориться человеком, отточило этот навык до идеала, вжилось в свою роль до конца, но теперь словно не замечает своих повреждений, продолжая играть несмотря на то, что грим и костюм уже не соответствуют заявленной роли. Сокрытое под пледом могучее тело не напряглось в полной готовности только благодаря выдержке Эреба и еще оттого, что более собранным тот стать бы не смог при всем желании. Пусть у него только один класс чисто боевой, заточенный именно на сражение грудь в грудь, но разорвать это существо он, вероятно, сумеет даже голыми руками. Вот только за ним придут следующие, а говорить с ними будет уже сложнее.

– Что же, почтенный слово несущий. – Внешне и ментально, даже духовно, еретик не показывает ни смятения, ни опаски, ни растерянности, оставаясь монолитной глыбой, нерушимым изваянием самого себя. – Пусть ваша Похоть не угаснет, а теплое пламя ее обогреет страждущих и подарит им то счастье, которого они заслужили, желают они постигать его или нет.

Ритуальная фраза, причем очень старая, настолько старая, что кроме самого Эреба на континенте осознать всю глубину и подтексты ее сумеют, в лучшем случае, полусотня личностей, среди которых наделенных едва ли половина. Глаза его похожи на два оптических прицела гномьей работы, бездушные и холодные, смотрят они из-под оборонительных дюз надбровных дуг, отслеживая внешние и внутренние реакции собеседника. Глаза Ересиарха видят не меньше, чем глаза высокого жреца, даже без помощи божественной. Особенно без этой помощи.