Текст книги "Его искали, а он нашелся (СИ)"

Автор книги: Avada Kadavra

сообщить о нарушении

Текущая страница: 102 (всего у книги 140 страниц)

Двое лежащих пред ней людей, лишенных возможности даже просто испугаться, низведенных до обычных наблюдателей, и станут тем глотком свежего воздуха, двумя маленькими огоньками в жадных ладонях их совратителя. Брионтия Мардо, довольно известная наемница, берущаяся за различные тонкие и мягкие задачи, действуя под покровительством сразу нескольких благородных семейств и пары высокопоставленных агентов Очей, но верная лишь одной только себе. Бордар Галл, тоже наемник, но давно остепенившийся, нынче работающий не на лордов имперских, как привык показывать всему миру, а на одного из высоких, но не высших членов Фонда Хранения и Печати. Образовавшееся невесть когда, как бы не вместе с Империей Веков, межгосударственное объединение состоящее в равной мере из жаждущих силы беспринципных ублюдков и самоотверженных энтузиастов, организация эта занималась поиском и сохранением опасных артефактов и проклятых реликвий.

Не боевых, а именно опасных, непредсказуемых, злых и просто не применимых в любых нормальных обстоятельствах. Фонд славился своим напыщенным и раздутым стремлением к секретности, несмотря на которую про них едва ли не каждая собака знала, наличием покровительства среди верхних эшелонов власти, которым тоже не улыбалось самим разбираться с различными проклятиями, а также страстной любовью к использованию живых отмычек, набираемых из тюремного отребья, подвернувшихся под руку бесправных смердов и прочего низкого люда. Энтузиасты, конечно, но в умении работать с проклятыми местностями они считаются признанными мастерами, как и в способах очистки от различных мерзостей артефактов высокой ценности.

Все эти знания тварь буквально впитывала, всасывала в свое единственное око, не переставая воздействовать на парализованных людишек, отправлять телепатические сообщения своим подопечным, готовить очередной мощный удар и смаковать то, что оно хотело сделать с этими двумя. Может быть, пока что рано их в сонм, ведь еще можно выпестовать из них что-то лучшее, более полное? Да и знания в голове мужчины, как бы их не затирали зельями и магией, тоже очень хотелось бы получить. Мелочи и малополезные нюансы, но из таких мелочей и состоит агентурная работа, что в прошлом несколько раз позволяла Пеклу пустить корни глубоко в закрома собирающих проклятия. Жаль только, что это были другие изверги из других доменов, да и сами смертные, благодаря разобщенности и ячеечной структуре их организации, каждый раз умудрялись отбросить перевербованные части самих себя, начав восстанавливаться едва ли не с нуля.

– Вот и все. Как собаки закончим. – Равнодушно и пусто резюмирует итог своей жизни Брионтия, прислоняясь к плечу своего врага, просто потому, что отчаянно хочет, чтобы в этот миг рядом был хоть кто-то. – Помолиться чтоль?

– Кому? – Столь же равнодушно и устало уточняет ее враг, точно так же не желая уходить в одиночестве, хоть и понимал он, что никто не даст им просто взять и умереть, не изверги. – Вон, там жрецов штук пять было. А толку никакого, даже слабеньких благ не давали. Только орали молитвы.

– Да хоть кому-то. – Глаза открываются все реже, речь становится все глуше, сил все меньше. – Если нас спасут, готова даже замуж за тебя выйти, тупой говнюк.

– Хоть одна хорошая новость. – Уже даже не шепчет, но хрипит, преодолевая выключающийся разум. – Нас-то не спасут.

Про себя Бордар тоже пообещал, что женится на ком угодно, хоть на этой двуличной суке, если его выдернут подальше отсюда или хотя бы дадут прожить еще денек, прожить собой, а не тем, что из них сделают чуть погодя. Они оба готовы были обещать, клясться быть верными и любящими, принять любые обеты или аскезы, лишь бы только все не заканчивалось так.

Огоньки пляшут вокруг застывшей неподвижной статуей твари, притягивают взгляд и забирая себе сердца тех, кто на них смотрит. Тварь творит чары, творят эти чары и плененные ею души, творят чудовищной мощи псионическое поле, способное надежно выключить сознание по меньше мере половине из тех отчаянных глупцов, что еще надеются дать ей бой. Они укрылись водяной стеною, исказившимися под гневом друида деревьями, несколькими барьерами и постоянно обновляют очищающие блага, но приноровившись кое-как нивелировать действие флера, они забыли про остальные типы воздействия. От чего-то попроще их бы закрыли простые и надежные материальные чары, но ментальная мощь не имеет физического проявления, ее не остановить имеющимися средствами. О, они могут пережить и это, но для этого нужно к удару подготовиться, а изверг специально использовал лишь примитивнейшие стихийные чары да флер, чтобы использование сильнейшей из своих душ и еще тройки таковых похуже, стало внезапным и не потребовало повторения. Изо всех сокровищ твари, после всех битв этого слишком долгого дня, лишь огонек сущности могучего подземного менталиста остался целым, не сжег сам себя по воле владыки своего.

Десять ударов сердца.

– Прощай, варвар. – Последнее слово, последнее признание. – Ненавижу тебя.

Пять ударов сердца.

– Прощай, сука. – Последняя правда, последняя воля. – Ненавижу тебя.

Три удара сердца.

Тварь сосредоточена, затрачивает всю доступную себе концентрацию, перекидывает все доступные процессы на имеющиеся в резерве души, но резерва того мало. Прикрывают тварь ее подчиненные, пока сама она беззащитна, прикрывают, готовые жертвовать собой и принять на себя ее раны. С любой из сторон света ли, из-под земли ли, телепортацией или иным способом попытайся ударить по колдующему извергу, его успели бы предупредить, но удар приходит сверху. Не то чтобы оттуда не ждали удара, просто перекрыть это направление у потрепанных культистов и рядового мяса оказалось нечем и некем.

– ...ааааааааааааас!

Выведенная на форсаж неисправная, но очень громкая, стереосистема могла, даже без прочих факторов, оглушить или контузить рядом оказавшегося, но беда была в другом. Материал, из которого сделан Молот Империи почтенного Ураза, помимо десятков иных свойств, был способен заглушать интуитивные и предсказательные способности. В бою это было немалым подспорьем, ради которого в сплав брони добавляли множество редчайших примесей, ведь именно предвидение могло скомпенсировать нехватку силы, живучести и поражающей мощи, случись Молоту выйти против сильного, но живого противника.

Изверг легко мог среагировать и без предвидения, потому что надо быть глухим и слепым, чтобы пропустить приближение орущего благим и не очень матом пилотируемого голема ростом в два таких изверга! Мог, тысячу раз мог, если бы в иной ситуации, если бы не прилетел этот голем, летать, между прочим, никак не приспособленный, именно в момент максимального напряжения сил.

Грохот падения многотонной туши, которая в землю-то не проваливается при ходьбе лишь благодаря руническим компенсаторам массы, не смог перекрыть звучного и, Бордар с Брионтией могли в том поклясться, недоуменного хруста, с каким почти взявшая их тварь стала очень плоской, как чувство юмора Бордара, по мнению его, судя по всему, будущей жены.

– Поверить не могу. – Уже без воздействия сковавших сознание чар, но все так же потерянно произносят оба спасенных в последний миг нехороших человека. – Так не бывает.

– Сюка злая, снашал я твой овца, твой осэл, твой сэстра и тэбя тоже снашал! – Пилот, спасший их шкуры, похоже, даже не заметил своего подвига, пытаясь встать в боевую стойку, но у него не особо получалось. – Чтоб я эще раз, эще адын раз сагласылся на непылную рабатэнку па прафессии! Пачиму, пачиму, пачиму каждый раз, кагда мнэ кажэца, что у мэня всэ нармальна, начынаэтца пыздэц, прасты мэня всэ богы скопом!!?

Ругался их спаситель, судя по всему, либо контуженный, либо очень нетрезвый, либо все это вместе, очень страстно, но однообразно и не особо изобретательно, зато громко, даже громогласно. Двое уже отошедших от паралича людей не оглохли только потому, что после первых пары высказываний механика передачи звука завизжала особенно противно и затихла, окончательно сломавшись.

– Я такое только в дурацких книжечках про влюбленных рыцарей читала. – Соблазнительница едва сдерживала настоящую истерику, но визгливые и потерянные нотки в ее голосе, чудом не срывающемся на безумный смех, явно указывали на состояние психики той, кто только что уверовала, пусть и непонятно в кого. – Ну, не бывает же так, не бывает!

– Ой, захлопнись. – Бордар тоже в шоке, только не истерическом, а фаталистическом, потому что выполнить данные в отчаянии клятвы придется. – И так тошно.

Боялся воитель, что если не выполнить хотя бы часть этих обещаний, то сама Фортуна воплотит свою суть рядом с ним и даст эпической силы тумаков нерадивому клятвопреступнику. Обладатель двадцать первого уровня и необычного класса рубаки прожил достаточно долго, чтобы не тешить себя иллюзиями. Если только что его, их обоих не поцеловала взасос упомянутая Фортуна лично, то он – гоблин, потому что так действительно не бывает, просто слишком маленькие шансы.

– В храм Шейлы, да. – Хихикая, словно умалишенная, Бри перезаряжает свой монструозный скорострел, забивая в него последние два болта, причем не зачарованных, а обычных. – Обязательно туда. Она точно оценит, не может не оценить.

– Пожертвование планируешь? – Как ни странно, но остальные атакующие не спешат их добивать, хотя должны были бы если не ударить, то хотя бы побежать подальше от ворочающегося на земле голема. – Это правильно, я тоже пожертвую. Много.

– Дурак? – Вопрос даже недоуменный, а не в целях оскорбить и тут же ответ на него. – А, ну да, точно дурак. Свадебный ритуал заказать. Ты теперь от меня никуда не денешься! Не после такого.

– А эта блудница-то тут причем? – Не то чтобы он отказывался от своих слов, но хотелось безнадежно верить, что первой откажется эта двуличная мразь, а на него тогда и вины не падет. – А, хотя да, тебе же по професии.

Рубака твердо решил сдержать слово и принять брачные обеты вместе с этой гадиной хладнокровной, раз уж судьба так распорядилась. Но вот когда обет будет исполнен, первым делом, он ей шею-то и свернет. Соблазнительница тоже не собиралась отказываться от своих слов и даже убить своего будущего мужа собиралась быстро и безболезненно, может быть, даже приятно. Ну, в крайнем случае, оба были готовы потерпеть хотя бы пару месяцев, чтобы не гневить те силы, какие спасли их жизни, заодно дождавшись повода, хоть бы и формального, для кровопролития. А в том, что повод будет, ни один из них не сомневался.

С душераздирающим скрежетом встал на ноги голем, удерживая единственной уцелевшей рукой легендарный артефакт, используя его вместо костыля. Помимо отсутствующей по самую плечевую шарнирную ось руки, одна из его ног перестала гнуться, а вторая, наоборот, гнулась даже слишком охотно, но не в ту сторону. Чем бы ни был тот пространственно-гравитационный эффект колапсирующего типа, – не то чтобы Барай даже в нормальном состоянии мог выговорить этот термин, – но машину потрепало сильно. Падение удалось притормозить, благо конструкция Молота предусматривала необходимость прыгать с горных вершин прямо на врага, приземляясь точно посреди пехотного строя и учиняя всякие бесчинства.

Голем выдержал и даже функционировал, но и только. Если бы этот набор болтов приземлился чуть в стороне от раздавленной твари, то она бы его и прикончила, пока пилот восстанавливал бы равновесие и связь с управляющим контуром. Опять он выжил, опять вынужден пилотировать покалеченное и практически недееспособное ведро с шестеренками да болтами, опять кругом твари и что-то худшее, чем смерть. Только теперь он уже один, уже нет второго голема, прикрывающего спину, нет четкого и чистого, словно ледяная вода в горном ручье, ощущения присутствия рядом опытного Поводчика, что подстрахует в атаке и поддержит в обороне.

От воспоминаний о том, чем закончилась та битва в уже тысячу сто раз проклятой Каменной, дико заныли от бессильной злобы немногочисленные оставшиеся зубы. Вспоминая же долгие допросы, выворачивающих голову и память менталистов, подозрения и презрение, которого хлебнул с головой, вспоминая, как привыкал месяцами к своим протезам, как приходило осознание, что больше не будет он ни нормальным человеком, ни даже мужчиной... Вновь отчаянно захотелось то ли взвыть благим матом, то ли воткнуть в грудину собственный кинжал. Только матом он и так уже говорит, говорит непрерывно, совсем не заботясь о горном говоре, лишь бы не замолкать, потому что боится выключиться прямо в тот же миг от сводящей с ума мигрени и жжения в энергетической оболочке. А кинжала и вовсе сейчас нет – чтобы влезть в предназначенную для имперского недомерка кабину, выкинуть пришлось даже одежду, не говоря уж об оружии.

Даже тогда, сражаясь вместе с остальной бригадой, прикрывая склочного старого пердуна без одной брови, он все равно не чувствовал чужих спин, все равно сражался в одиночку, на самом переднем краю, не желая, не признавая за презирающими его ублюдками даже тени права эту спину прикрывать. И даже один он стоил многого, даже один он писал свою легенду, свой собственный рассказ у огня семейного очага, пусть даже не будет у него никогда той семьи и очаг давно отгорел. И, сука поганая, он не собирался от смерти бегать, но пусть падлы попробуют эту смерть ему на блюде принести, он их сам накормит до отвала, со всей горской гостеприимностью!

Наконец-то приведя голема в относительную боеготовность, став на колоннообразные ноги уже без риска пораскинуть ими в комическом падении, Барай оценивает окружение. Прямо под ним осталось токсичное и дымящееся пятно раздавленной твари – даже в падении он заметил, на кого именно то падение пришлось, немножко скорректировав приземление амулетами контроля веса. Ювелирная работа, амулетчик, прямо хоть сейчас сдавай зачет в позабытом Ставроске, если его там не прибьют быстрее визга. Семейка того шакала, который когда-то и вынудил его отправиться в добровольную ссылку, просиживать штаны в Каменной, до сих пор не против пустить Бараю кровь. А ведь он совершенно невиноватый, ничего не совершивший толком!

Вокруг хватает тварей помельче, но они сейчас бьются в агонии и пускают медового цвета пену вместе с культистами. Не иначе, поймали откат от общих чар, которыми управлял раздавленный или что-то в этом роде. Нечто похожее он слышал и раньше, мол, поэтому и стоит быть осторожным с телепатической и симпатической связью, а также созданием незащищенных магических кругов – если выбить основу, то упадут все опоры. Надо же, как удачно он приземлил свою задницу, просто образцово. Сейчас бы еще раздавить не пришедших в себя засранцев, найти на шакалов силы, а потом хоть немножечко отдохнуть – он уже чувствовал, осознавал и знал, насколько близко подошел к тому краю, после пересечения которого из ушей потекут сгоревшие мозги.

Сейчас, еще немного.

И отдохнуть.

Отдохнуть...

Тварь могла появиться совершенно бесшумно, как уже демонстрировала ранее, но предпочла дать ему знать о своем прибытии звуком лопнувшего мыльного пузыря. Очень большого мыльного пузыря, хлопок которого оказался услышан сквозь все преграды и собственное тяжелое дыхание, будто въедаясь в и без того усталый разум. Тварь, трупоедское отродье пещерного слизняка, тягучая и гибкая, словно нахерник из обработанной алхимией кишки овцы, улыбается так радостно, что прямо хочется порадоваться вместе с ней.

Неловкий взмах сжимающей молот рукой заканчивается хлестким, будто плеткой, ударом удлинившейся донельзя руки. Конечность обмоталась вокруг оружия, вокруг скрипящего неисправными механизмами сустава голема, рывком лишив Молот Империи кисти на единственной оставшейся руке и легендарного оружия сразу. Хваталка твари дымит и пузырится, будто нагретый каучук, но стремительно восстанавливается снова, принимая вид яркий и нелепый. Столько красок, столько цветных линий, что от них рябит в глазах, а разум не успевает за действиями уже один раз победившей его Легенды. Тогда у Барая был исправный и почти не поврежденный Молот и некое прикрытие под боком, а сейчас нет ничего, только желание закончить все побыстрее, как и осознание тщетности всей этой битвы.

Второй удар, третий, четвертый и вот голем уже не шевелится вообще, лишившись всех конечностей. Вернее, ноги-то остались, но шагательные шарниры сломаны, повернуты в неправильные стороны, центр массы смещен, все амулеты безнадежно разрядились, а сам пилот не способен даже заставить эту рухлядь хотя бы дернуться. Рухлядь, которая была шедевром механистики всего-то несколько долгих часов тому назад.

Неслышно напевая себе под нос какую-то мелодию, тварь переводит фокус внимания на только-только осознавших дважды сменившуюся ситуацию смертных. Эта тварь занята, очень занята, у нее свои важные поручения, но секунду для решения ситуации на этом участке она выделить может. Переступив ногами по влажной от близости к озеру земле, едва заметно проваливаясь в эту землю, изверг атакует, вкладываясь в ту самую секунду, какую он может уделить на эту задачу.

Шлепок, словно влажной тканью о каменную стену, а следом за ним гаснут жизни самого центра человеческого строя – их гидромант и друид падают замертво, лишь у самой земли распадаясь на сотни аккуратненьких кубиков. Работа с пространством стала коньком Растяжения Близости, ведь с самого своего зарождения ему удавалось получать те души, какие были с метрикой и положением связаны. Собранный им сонм дает невероятную мобильность, ставит сего дьявола на роль того, кто может непременно догнать и взять, гарантированно отступить со взятым, избежать кары и ударить снова, в самый удобный момент.

Хлопок, будто ладошкой по вязкой глине, а следом за ним прямо посреди строя еще не осознавших опасность обороняющихся возникают десятки ярких-ярких огоньков, захватывая взгляды и погружая людей в сладкий сон, наполняя сновидения нежнейшей лаской Похоти, чтобы проснувшись смертные сразу же пошли следом за новыми хозяевами. Такой контроль ненадежен, может не сработать до конца, но несколько часов, а то и сутки влажных снов гарантированно позволят выжившим культистам и штурмовикам прийти в себя после отката и закончить начатое.

Покончив с мимолетным делом, изверг неспешно, но вместе с тем укладываясь в десяток секунд, вскрывает защиту на поверженном големе, раскрывая управляющую клеть и лежащего в ней человека, скрюченного, искалеченного, такого смешного в своем отчаянии. Пожалуй, Растяжение возьмется за него лично, утешив и показав новую правду, но при этом не исцеляя и не приделывая вместо отсутствующих конечностей планарных симбиотов, нет. Он покажет калеке, насколько приятно калекой быть, насколько бессилие может превратиться в наслаждение, после чего поможет, в ответ на просьбы и мольбы помочь, окончательно лишит дерзкого беглеца, за которым пришлось шагать через половину Вечного, всех конечностей, лишит глаз и слуха, лишит тактильных ощущений и запахов. И лишь когда от него останется только кусок блуждающих в своих желаниях и страстях плоти, лишенный всего и все обретящий, он посчитает смертного рассчитавшимся за свершенную дерзость.

Да, так будет лучше.

Правильнее.

Изящно.

Сначала лишь несколько касаний, переплавить отчаяние в интерес, злость в задумчивость, пустоту на месте отсутствующих частей в гордость их отсутствием. Затем распространить ту гордость, сменить ее тональность, возбудить желание, послать нескольких слуг, что только распалят страсть, превратить увечье в исток похоти, зародить мысль, намерение изувечить тело еще сильнее, ради страсти умственной и духовной. Какая песня, какая милость с его стороны, ради этого даже стоит потратить несколько душ, стоит дать поручение ближайшим слугам. Тем более что здесь эти слуги есть, еще не вставшие на ноги после отката, можно оплести их флером, ведь прошлый пастырь их уже нашел свою последнюю усладу, а значит не спросит за взятое, даже если бы решился перечить Растяжению ранее.

Наклониться, вставая на корточки, дать ногам подогнуться, сложиться кольцами в две напряженные пружины, подготовить принявший форму, овеществивший намерение флер...

Человек смотрит прямо в лицо Легенде, глаза его краснеют от лопающихся сосудов, зрелище покрывающих тело Растяжения Близости лент и узоров слепит, сводит с ума. Человек хрипит, теряет последние остатки самообладания, смертный еще не ведает счастья своего, еще смеет опасаться, смеет не желать того, что его Легенда счастьем нарекла.

– Я иду к тэбэ... Хэстия... – Почему-то глупый и такой наивный калека верит, что сейчас умрет, будто что-то в глубине его разума запрещает даже подумать о том, что изверги в любой ситуации предпочтут взять его в плен.

– Нет, дорогуша. – Сахарной нитью растягивает слова изверг, наклоняясь так низко, что почти готов поцеловать свою жертву, упираясь одной рукой во влажную и зыбкую грязь вокруг места их битвы. – Ты идешь ко мне.

Тварь движется не только быстро, но еще и внезапно, совершенно непредсказуемо как для глаза, так и для чьих-либо предчувствий. Вот она склонилась над своей жертвой, а миг спустя тягучее тело расправляется, словно гиганская лягушка на пружинах вместо ног отскакивая от жертвы подальше.

Мгновенно, стремительно, непредсказуемо... и бесполезно.

Действие это было исключительно физическим, без волшебной подоплеки или воздействия на пространство, поскольку изверг был уверен – этого хватит, чтобы избежать чего-то, о чем резко всхлипнули томящиеся в сонме души-интуиты, прервавшие ради этого всхлипа свою вечную оргию. Изверг был кругом прав, ведь мало было вещей, что заставили бы его ошибиться. Его действий с головой хватало, чтобы избежать опасности, многократно отработанным движением разрывая дистанцию.

Подвела окружающая среда, подвела опора его ног, как-то быстро превратившаяся из крепкой и утоптанной, пусть и влажной, земли в липкую и зыбкую грязь, от которой этой каучуковой каланче не вышло нормально оттолкнуться. Прыжок был не просто выверенным, нет. Он был правильным – напряжение псевдомышц, вложенная в движение энергия, позволяющая оттолкнуться не то что от грязи, даже от воды, если бы была в том нужда. Только вложенная в движение сила будто ухнула в жадную пасть размягченной земли, впиталась в нее без следа.

Изящный пируэт обратился нелепым скольжением попавшей на лед утки, задерживая тварь на доли мгновения, не больше. Ровно настолько, чтобы поймать тонким и гибким телом брошенный чьей-то рукой легендарный молот, выбитый ранее из рук разрушенного голема. Без активированных умений это оружие не настолько опасно, чтобы убивать кого-то вроде Растяжения Близости одним ударом. Но изверг был готов клясться своим сонмом, местом в общем Хоре, благосклонностью Господина, что сила в этом броске не уступала той, с какой бил ранее держащий этот молот голем!

Тварь просто снесло, унося вдаль вместе с молотом, заставляя буквально обернуться вокруг этого молота, обжигаясь от касания к чужому артефакту. Враз утратившая твердость, обратившаяся вязким комком смолы тварь, смогла избежать того, чтобы ее разорвало на части даже не потратив при этом ни единой души, не получив никакого урона. Кроме, разумеется, морального, вызванного прерванным обращением, и лучшего, злейшего оскорбления для дьявола придумать было сложно.

Растяжение мигнул спустя два удара сердца, уже преодолев пару километров в полете, сломав своим телом десяток деревьев и выйдя на низкую параболу полетной траектории. Если бы он не стал действовать, то летел бы еще долго, пусть и не до границы купола, но все равно далеко, настолько сильным был полученный удар. Увы, кроме физической силы этот удар ничем повредить не мог, только касанием легендарного артефакта.

Иную Легенду это бы вынудило потратить силы, перенести урон на душу-другую или даже получить серьезную рану, вырванный кусок плоти и ауры. К счастью, Растяжение потому и послали воевать с големами, что дробящие удары любой мощи были ему безвредны в силу выбранной формы псевдотела, сводясь в ничто за счет амортизации. В этот раз изверг возникает из ниоткуда без звука, не совершая красивого жеста, предупреждая о своем приходе, да и нет в том нужды.

Выйдя из телепортации посреди той же поляны, рядом с еще не успевшим понять, какого счастья лишился, смертным пилотом, тварь прислоняет Дробитель Чудищ к неподвижной машине, чувствуя, как пузырится вязкая структура его тела там, где магия артефакта вступила с его плотью в конфликт. Ноги все сильнее утопают в грязи, которая уже и не грязь вовсе, а стремительно прорастающее посреди лесного массива болото. Из ниоткуда приходит зыбкий холод, чувствительные рецепторы всем телом улавливают гнилостную вонь застоявшейся воды и болотной тины, а видимость падает из-за клочьев зеленоватого и вредного тумана, пригнанных со стороны озера.

Необычно, но, несомненно, знакомо.

Курлыкающим смехом Растяжение встречает вылетевшее, казалось, из ниоткуда бревно, поваленный древесный ствол, просто телепортируя его в сторону, чтобы отшагнуть чуть в сторону, пропуская мимо летящий уже с другого направления камень, размером с борзую собаку. Грязь и болотная магия отпускают ноги неохотно, с приложением усилия, да и обманчиво-слабая попытка болотника вытянуть из тела изверга волшебство тоже может стать опасной. Уклонившись от еще одного броска камня, Растяжение посылает в предположительную точку нахождения противника пространственный разрез и поток размягчающего сознание и приглашающего поговорить флера. Не то чтобы он надеялся сходу склонить противника к диалогу, во время которого оплести разум уже в полноценную паутину, но мало ли, вдруг хотя бы заставит чуть расслабить маскировку?

Чего-то изверг несомненно добился, разрез успел кого-то коснуться, но ни боли, ни наслаждения, выпущенные во внешнюю линию сонма души сенсоров и парочки эмпатов не уловили. Главное, предыдущий удар позволил точно установить, что где-то вон там кто-то да есть, а уж бить пространственными искажениями по площадям тварь умела неплохо. Переливчатая трель лопающихся на морозе винных бутылок вливается в разум вместе с ядовитым вином пролитого флера, замедляя и закольцовывая любую мысль, превращая любого гения в идиота, способного лишь на инстинктивные действия, но не на нормальное мышление. В сочетании с рвущимся и расползающимся на тонкие лоскуты пространством, эта комбинация могла по праву считаться одним из коронных трюков твари.

Три сильных души и одна из жемчужин его коллекции временно выбывают, вынуждено отдыхая после пропущенного напряжения. Еще несколько душ распадаются с разочарованным вздохом, лишенные пытки удовольствием уже навсегда, но приняв на себя урон, не полученный более важными пленниками. Изверг смещается еще раз, проводя заменяющую телепортацию между собой и пустым пространством, ровно в тот же миг, как начал атаку, и теперь со стороны наблюдает ее результат.

Болотная магия – неприятная школа, неудобная и слишком грубая, лишенная излюбленного извергами изящества, но воевать против нее не так уж и сложно. Куда забавнее другое, само ощущение от присутствия болотника и, судя по всему, либо телекинетика, либо очень странно развитого Джаггернаута, казалось его зрящим душам неправильным. Применялась эта сила даже более грубо, чем обычно, примитивно до крайности, но с потрясающим контролем. Будто атакует не человек, а какой-то монстр или даже очень разумное чудище.

Сущность легендарного изверга улавливает отблески чужих чувств, но еще не успевает их расшифровать, что печалит даже сильнее, чем прерванная милость, оставившая избранного им калеку без внимания Растяжения еще на пару минут. Хотелось взять не только изувеченного мальчика, но и атаковавшую его, пожалуй, девочку. Да, он почти полностью уверен был в половой принадлежности внезапной гостьи, чуял ее всем естеством. Увы, пришлось убивать, но не брать, ибо не имелось времени, да и сил, пожалуй, тоже. Растяжение отдавал всего себя работе с тканью реальности, а не флеровым паутинам, уступая в искусстве соблазнять множеству своих собратьев. Навязанная самим Господином роль, как водится, была столь же искренне им любимой, сколь и до края ненавистной.

Желтоватый туман испаряется мгновенно, видимость вновь улучшается, открывая идеальный круг около ста шагов в радиусе, где словно дрожит легкое марево, словно горячий воздух или пустынный мираж. Если бы не мгновенно распылившийся в нечто даже меньше, чем пыль, листок какого-то дерева, прекративший быть после попадания в зону трепета, в эту ложь можно было бы и поверить. Любоваться своими трудами не получалось, пусть Растяжение был уверен в том, что затуманивающий эффект лег на разум противницы без малейшего сопротивления, но он не почуял ее гибели, словно с таким трудом использованная техника ударила в холостую. Значит, либо не завязанный на разум тревожный амулет с телепортирующим эффектом, активацию которого он не заметил, несмотря на его отношения с пространством, либо был кто-то еще, сумевший вытащить союзницу из зоны погибели, либо...

Сворачиваясь узлом изверг ставит сразу два барьера: чистый энергетический и пространственно-искажающий, чтобы оба они распались от одного касания легендарного молота. Дьяволу сразу же стали понятны две истины, простые и даже несколько будоражаще-обидные. Первая истина была в том, что не стоит оставлять без присмотра артефактные молоты, пусть даже они и жгут руки при касании всем, кроме того шагающего голема, к которому этот молот привязали. Его противнице, вот, тоже жжет руки, но заживают они даже быстрее, чем обугливаются. Вторая истина еще проще – не могла дурманящая простота лишить разума то существо, которое и так тупее того молота, каким она пытается проломить ему череп.

Несмотря на маняще превращенное кем-то тело, болотного огра узнать не так и сложно, если уметь смотреть нужным взглядом. Сам изверг, может, и не умел, но его зрящие справились, чем даже заслужили его мимолетную похвалу. У подобных существ мозгов и так-то не много, а в бою они даже теми крохами не пользуются. Чистый инстинкт убийцы, направляющий импульс охотника, толкающий тело по идеальному маршруту. Да, этот конкретный экземпляр умен, очень умен, но все равно остается огром, тупым и этой тупостью не тяготящимся, а потому к коронному трюку Растяжения неуязвимым.

Знать бы еще имя того, кто сотворил с неразумным монстром такое – подобного смертного, кем бы он ни был, всеблагая Похоть уже ждала, вне зависимости от его или ее желания. Непрерывно пульсирующая связь, указующая воля Господина, что координирует их всех в этот день тут же отзывается на незаданные вопросы, вливая в сущность Растяжения имеющиеся образы. Мелькнула эта дикая до страсти охотница в хранилищах памяти, мелькнула на точке внешнего контроля, в ритуале стяжения, как раз перед разрушением этого ритуала и воспоследовавшим полным молчанием.