Текст книги "Его искали, а он нашелся (СИ)"

Автор книги: Avada Kadavra

сообщить о нарушении

Текущая страница: 107 (всего у книги 140 страниц)

Только сейчас они беззащитны, они уже впустили изверга в себя просто потому, что не имели возможности воспротивиться, занятые контролем вырывающегося нутра. Нити его уже в них, они подобрали ключи, уже отменяют теневую форму, пламенную плоть и замкнутое время. Еще удар сердца, и он пребудет в них, следующий удар, и они его. И даже река времен не отдалит этот сладкий миг, ведь за главным призом схватки, за Варудо Вечным он следит особенно внимательно, с поразительным и поражающим выжиданием, словно вой скрипки, плач виолончели, рыдание костяных клавиш и скрип забившихся пылью тромбонов.

Потому и побеждает, вливая, наконец-то, семя порока в жаждущие ласки души сладен...

слом

Потому и пропускает момент, когда тишина вырывается, обрывая нити истока когтистыми лапами, рвясь вперед, прямо на несколько растерявшегося от такой внезапной вспышки своеволия изверга, который не ожидал, что после завершенной настройки и срабатывания Парадигмы кто-то сможет хотя бы шевелиться. Двое остальных уже взяты, уже улыбаются своим мечтам, сбывающимся на глазах, уже отдались ему, а он прижимает их к себе, особенно флейту, которую еще нужно настроить заново, успеть сделать важнейшую часть будущего ритма. Каскад боевых чар, от которых так и не восстановившийся полностью тишина уклониться не может, бьет в упор, отбрасывая и калеча. Не успел, бедняжка принять плоскость, сказалась изящная обманка, созданная лживо поющими душами, закрывшая предчувствие последнего из первых, обрекая того на...

слом

Потому и пропускает момент, когда тишина вырывается, срывает когтистыми пальцами нити истока, разрывая дистанцию и готовя какую-то мощную атаку. Удивление изверга не наиграно, но ответный встречный удар, одновременно с прикрытием уже взятых жертв, выполнен с привычной идеальностью, распыляя наглеца на куски, вернее, распыляя обманку, изувеченную Повелителем могучую Тень. Где только нашел такую здесь, внутри купола Вечного? Наверное, выползла из подземных хранилищ, там много было вивариев, могли и Тень на привязи держать, могли. Прижимая теснее милого Варудо, он подготавливает такой нужный аккорд, уже гото...

слом

Потому и пропускает моме...

слом

А троица бьется в агонии, ведь суть его ата...

слом

Снова шаг, снова он в центре треугольника, снова на линии атаки, но никто не атакует – все три сферы потухли, стали матово черными, а после повернулись вдоль "треугольника", так, чтобы каждому милашке досталась сфера соседа спра...

слом

слом

слом

Снова шаг, снова он в центре треугольника, снова на линии атаки, но прежде чем гаснут сферы, им на встречу шагает тишина, буквально обнимая изверга, на ходу теряя облик людской и антропоморфный, совершенно не изящно толкая тварь плечом. Взмах кинжала, абсолютно обычного кинжала из неплохой стали, выглядящим дешевым и малость изношенным во всех имеющихся у Господина спектрах восприятия. Не пользуясь столь навязчиво предоставленной возможностью убить или взять почти беззащитного тишину, архидьявол смещает себя в сторону, выставляя перед собой сразу пять слоевых доспехов, будто пять надетых на тело призрачных силуэтов. Каждый из них способен закрыть от почти чего угодно, но нечто, так успешно притворяющееся ничем, простой сталью, может ведь проигнорировать даже это, как проигнорировал бы сию защиту клинок флейты.

Призванный словно оступается, вместо продолжения атаки выпуская оба кинжала из рук и в самый последний миг, когда три связующих дара уже почернели, уже почти совершили сдвиг, хватает свой дар рукой. Двумерной, мерзкой, пустой, плоской рукой! И неуязвимое к любому типу атак, абсолютное в своей изуверственной хитрости оружие становится таким же плоским, уходит из мира туда же, куда ушла одинокая тишина!

Впервые за время сегодняшней битвы, впервые за долгие десятилетия, если не века, с уст Господина срывается настоящий рык, звериное бешенство, заполняет его суть, заставляет отбросить даже Похоть, потому что то, что столь успешно стало между ним и его Пороком того Порока недостойно. Кружится в перестройке механизма Исток, меняя положение и творя нитями сотни фигур, все до единого зрящие перестают отслеживать события в городе, сосредотачиваясь на произошедшем и не произошедшем одновременно низменно подлом поступке тишины, призванного, любимого, ненавидимого, одинокого и теперь уже не столь ласкающего своим присутствием этот день! Он должен понять, осознать, каким образом произошло это, почему оно не произошло уже произойдя? Как удалось тишине избежать эффекта связи, как удалось столь невозможно быстро восстановить личность после сдвига? Какая Тень, какая грань Голода его дала ему подобное, как он эту грань открыл и принял?

И теперь, когда для множества непрерывно координируемых тварей их Господин замолчал, за один такт он понял и разобрал случившееся, возвращая души зрящих на прежние позиции. С потерей времени, с ослабшей эффективностью, которая будет выходить на полный пик еще не один час, теряя ценнейшую инициативу, но ответ того стоил. Просто потому, что без этого ответа, даже победи он сегодня, спокойно помнить сей день Господин бы не смог, не смог бы признать, что его переиграли.

Теперь может.

Может.

Может!

Рычание переходит в рев, а тот сменяется воем, завиваются вокруг твари целые потоки душ, сливающиеся в ленты, ленты те обращаются торнадо, в оке которого он продолжает свою песнь, выплескивает оргазмом скопившуюся обиду, грусть и разочарование. Потому что он понял не все, но вполне достаточно. Достаточно, чтобы осознать – это не Тень была, не артефакт, не хитрый союзник, героический Спутник, помогающий тишине издалека. Было это классическое искажение реальности, столь характерное для чистых Переменяющих, для могучих Провозносящих первый из Законов и, конечно же, для Зазеркальщиков, если те достаточно смелые и не боятся играть с подобными силами.

Почему-то изверг уверен – это, как и совсем недавно в Белом Зале, была Зеркаль, Царство Снов, использованное прямо сейчас, несмотря на пылающее Тенью тело, потерявшее всю плоть, несмотря на активное использование этой хладной и мерзкой сути Одиночества. Каким-то образом, действительно непонятным как ему, так и всем его душам, мальчишка использовал два истока силы одновременно, выигрывая жизнь раз за разом, ставя на кон все, абсолютно все, потому что кости выбросят лишь сотни, потому что монета раз за разом станет на ребро, потому что все остальные варианты отразило и сломало.

За спиной устало прислонившегося к выцветающему от касания черной ладони камню встают Варудо и София, успевшие выжечь не сработавшую связь, принять сработавший не здесь сдвиг. Они не просто выжили, они еще и приняли эти дары, впитали их, обрели части силы друг друга, став своему донору ближе, чем братья. Интересно, а полюбил бы Варудо свою игрушку теперь, когда несет в себе часть ее Пламени? Дико захотелось уйти, просто чтобы дать им выжить и посмотреть на результат – обычно одаренные Парадигмой всегда им брались, либо были взяты ранее, задолго до дарованной чести. Не было ни повода, ни желания рисковать раскрытием столь заманчивого козыря, под который так легко развращать действительно сильных противников.

Господин исполняет новый поклон.

Не такой, как перед началом битвы.

Этот поклон лишен насмешки, лишен вольготного приглашения и чувства собственного превосходства, лишен вызова и взывания, направления увидевших тот поклон ближе к Похоти.

Нет, сейчас он обещает, не играет.

И мгновенно срывается это обещание выполнить.

Окружающая тело изверга река душ бьет плетью, наотмашь, не доводя свой удар до сплотившихся на противоположном конце площади смертных, интуитивно почувствовавших, что теперь их брать в плен максимально неповрежденными и целостными не станут. Взмах плети обозначен, а следом за ним слетают бесчисленные капли золотого сияния, словно отброшенные громадной змеей чешуйки. Каждая искра – очередное смертельное воздействие, от простейших и знаковых для Пекла клинков, до куда более изощренной контрактной магии, планарных взаимодействий или просто обманок, стремящихся забить белым шумом мелодию предчувствий и предзнаменований.

Волною пляшет флер, убавляя накал воздействия на Дворец, давая тем передышку, обрывая долгую игру Господина по вскрытию умов и сердец, в том Дворце спрятавшихся. Некоторое количество попрятавшихся по углам прислужников или свитских лизоблюдов уже слышали его мелодию, уже пустили Похоть внутрь, несмотря на все барьеры, но добраться до командиров или засевших за артефактными комплексами поражения магов пока не получилось, пройдена была лишь половина. Теперь начать придется заново, но зато посмевшая обидеть его тройка дружно вздрагивает, сталкиваясь с тем, что он на них направил.

Чем больше флера, тем он сильнее, но чем сильнее тот, кто правит им, тем тоньше его воздействие, а уж он-то может быть тонким, как самая заботливая колыбельная, грубым, как бессердечный рок палаческого топора. Желания вызревают и гибнут под гнетом непокорной воли, прорастают ядовитыми шипами самые причудливые фетиши, взращенные из детских комплексов, тайных желаний, постыдных фантазий, навязчивые идеи отнимают время реакции, потакают паранойе и все это под возрастающим возбуждением, желанием любви плотской, но искренней, постыдной, но возвышенной, примитивной, но изящной. Флер давит, гнетет, погружает в транс, из которого уже нет выхода обратно, требует огромных сил на нейтрализацию, хотя бы частичную, уже совершенного. Кто-то попроще пал бы только от этого, как пали недавно многие из пытавшихся его пришествие остановить, пали бы, даже не затронув коллекцию поющих для него душ, хватило бы лишь чистой силы родного аспекта.

Этим было мало, они превозмогали, словно дураки, бьющиеся лбом о склон горы, только здесь первыми ломались горы, не головы. Каскад капель, отметки прибоя реки опороченных душ, оказался встречен достойно. Слабее того, что мог каждый из них без отвлечения на флер, но все равно достойно. Один бы не осилил, двое бы попытались, но пали, втроем же им удалось устоять, выдержать первую ноту.

Тень жадным полотном раскрывает свою голодную пасть, сотворенный пролом, ведущий не к тем остаткам, презренному соскребу плана, что оставался в объятиях падающего города, но подлинной ее глубине. Глубине столь истинной, что даже ему не хотелось смотреть туда слишком долго – то, что живет настолько далеко от реальности, едва ли заинтересуется крохотным для него окошком, но проверять желания нет. Капли втекают в бездонную глотку черноты, лишь множа нежелание продолжать эту коду, приманивать и прикармливать возможного гостя. Это его стол, ему не нужны другие дегустаторы, особенно такие, способные сожрать в один выдох весь стол целиком!

Нити ключей хлещут многохвостой плеткой, выравнивая мироздание, убирая прочь раскрытую рану, чтобы та тут же восстановилась, возращенная обратно. Ключи снова бьют, Исток дрожит в предвкушении, заставляя дрожать и неумолимое Время. Варудо не выдерживает первым, переставая обновлять циклическую петлю, просто замораживая и застывая как разлом, так и реальность вокруг него. Хлопок, сгоревшая и сразу же возродившаяся в мелодии Похоти душа просто испаряет кусок реальности вместе с застывшим во вневременье разломом.

Капли душ не стоят на месте, не летят по прямой, меняют курс на более правильный, мелодичный, верный! Еще не успело совершиться вырезание, как они начали обходить разлом сверху и снизу, по бокам или ныряя в родственные каплям-душам планы. Знаки на камнях вокруг троицы повреждены, ковра плоти и вовсе не осталось, но даже остатков хватает, чтобы усилить флер, пробурить защиту их разумов, ворваться в головы потоком нового разврата. Каждый видит свое, каждый желает своего и в своих фантазиях получает желаемое. Огненное торнадо, скорее даже шар, идеальная сфера Пламени, внутри которой пытаются спрятаться наглецы и глупцы покрывается разноцветными пятнами, дрожит и гаснет, теряет заряд и направляющую волю. Капли сливаются в узор, тоненькие ленточки, автономные конструкты из чистых душ, настолько уравненных своей Похотью, что стали единым организмом, многогранным и смертоносным.

Сфера перегорает, сжигая часть духовного паразита, чтобы сожженное возродилось вновь, потому что став единым, золотая слизь, медовый голем, имеет право на возрождение ничуть не хуже Софии, покуда жива хоть одна его капля. Оно уже почти обнимает в своих липких объятиях пламенную деву, но Варудо, несмотря на все противодействие флера, ритуальных знаков и лезущих к открытой коже нитей Истока, успевает застыть конструкт. Флейта отступает, успевает отступить только потому, что его доспехи защищают почти от всего, даже от флера, каким бы тот ни был искусным и обезличенным, не имеющим отношения к Господину и не подпадающим под юрисдикцию мифических лат. Тишина снова применяет знакомый прием, делая плоским не только себя, но и то, к чему он коснулся, разделяя ношу Одиночества с выбранной жертвой. Души, почти все родственники, почти все добровольцы из уже давно вымершего в добровольном жертвоприношении культа, гибнут навсегда, не возвращаясь в лепестки. Более того, даже сама попытка вернуть хотя бы часть повредила один из лепестков, вырвала из него еще несколько сотен сношающихся силуэтов, самых ближних к тем слотам, которые занимали украденные.

Какой забавный трюк, какая глубокая вершина понимания плана! Призванный мальчик мог бы приберечь этот козырь, имел некоторые шансы использовать его напрямую против Господина. Имел, но были они невысоки – он и есть свой Домен, даже удайся мальчику поймать его, вынудить к физической близости в совсем не желанном смысле фразы. У твари нашлось бы чем отразить столь ультимативную атаку, нашлось бы чем ответить, как предотвратить неотвратимое. У сотканного из сотни душ, сделанных идентичными друг другу в мере большей, чем отражения в зеркале, такого аргумента не имелось.

Ох, зеркало-зеркало!

Господин не понимает способа, да и безответственно будет искать его сейчас, слишком многого поиск потребует из того, что нужно вложить в иные дела, но основа трюка понятна. Зеркало, что было сломано, отражение, что поменялось местами с явью – трюк неимоверно сложный и столь же старый. Немного есть тех, кто сможет повторить это под небом Алурея, единицы буквально – у местных зеркал есть свой хозяин, свой Господин и воля его значит для сноходцев чрезмерно многое. И даже так это проблемой не было бы... но это пресное бы, звучащее нескладными оправданиями за пропущенную клавишу, воняющее собственной слабостью и глупостью, недальновидностью. Сама по себе Зеркаль хитра и коварна, но в прямом бою не так уж опасна, потому что плох тот зазеркальщик, которого принудили к прямому бою, потому что можно разбить сотни и тысячи зеркал, не найдя того одного отражения, в котором ты выживаешь.

Греза лжива, обманчива, нестабильна и квинтэссенцией Похоти ее вполне можно исказить, убедить в том, чтобы отразить сновидца таким, каким его хочет видеть изверг, а не сам сновидец. В таких случаях, разбивая зеркало зеркальщик спасает свою шкуру, применяет хитрый трюк для побега, подобно выбрасыванию чернильного облака каким-то спрутом. И это еще только если адепт Царства Снов вообще способен применить такое быстро, ведь в большинстве случаев подобную обманку слишком долго готовить, слишком тяжело провести в нужный момент и при этом самому не разлететься осколками.

Знание не азбучное, не из тех, которым учат в волшебных и приключенческих гильдиях или даже аристократических семьях, но он им владеет. И сейчас это знание бесполезно чуть более, чем полностью! Грезам он противостоять сможет, он может эти грезы воплотить и подарить новые, только уже принадлежащие Похоти, но он не чувствует никакой Зеркали, вообще никакой. Только огромного объема и густоты Тень, применяемую своенравным тишиной, силы самой недружелюбной и опасной для любого изверга, от простого беса до самого Господина. За этой броней он не видит ни способа совмещения двух настолько противоположных планов, ни того зеркала, которое раз за разом разбивают вместе с тем развитием событий, какое тишина сам нарек несбывшимся. Обмануть нетрудно, несложно вмешаться в процесс слома, есть нужные души, да и чистым флером тоже можно попытаться, но из-за Тени, абсолютной, бескомпромиссной, безжалостной, не ведающей любого Порока, до столь хрупкого и уязвимого зазеркального механизма не дотянуться, не пробить и даже не нащупать.

Только ломать вместе с тишиной и его Тенью.

Встречный удар, таран света, заставляет тишину оставаться в своей неуязвимости, нависая над ним тысячей лезвий, поток мутной воды, словно лавина, вынуждающий флейту снова использовать Закон, порыв ледяного ветра, гасящий пламя. И непрерывное давление, с каждым шагом, с каждым заклинанием, все ускоряясь и ускоряясь. Море душ, сияющее огоньками полотно, укрывает тварь, хранит его и не дает даже помыслить об ответной атаке. Все трое и не мыслят, как не пытаются они и убежать – им ясно, как самое очевидное из возможных решений, что убежать не выйдет. Это под своими ногами выжгли они знаки на камнях, сделали их снова камнями, но вокруг все пылает разноцветными линиями, колдовскими символами, скверной Похоти. Их берут в клеть, загоняют подобно зверям и все, что им остается, это лелеять свою злость, переходящую в отчаяние и решимость сдохнуть как можно позже – мелодия слишком знакомая извергам, чтобы помешать их собственной.

Время сменяется Пламенем, облаком мимолетных искр и создаваемого ими пепла, накрывая половину площади, пусть даже на короткое мгновение. Облако сносит, изгоняет, выдавливает из неположенного ему места, но природа искр и без того мимолетна, они и сами существуют считанные удары сердца, будто один взмах крыла бабочки. Они тоже Пламя, тоже сжигают, но лишь сырую силу, не уничтожая узоры вокруг, но обращая в ничто лишь кроху от общей картины. Это вносит диссонанс, нарушает целостность клетки, заставляет тратить силу на то, чтобы убрать облако.

Под искрами уже скрыта чернота, комок вставших на дыбы теней, внутри которого мелькают тени живые. Мелкие, хрупкие, бесполезные здесь, они бы уже стали ничем, если бы не это облако, если бы не подозрительно знакомая тварь в глубине черноты, та самая, что в несбывшемся событии послужила обманкой и жертвой, приняв удар вместо тишины. Теням он отвечает Солнцем, возжигая громадный шар золотого света прямо над площадью, не только прибивая черноту к земле, поближе к ритуальным линиям, но еще и впитывая его жаром отправленные со стороны дворца и парочки других точек удары высшей магии. Кто-то понял, что натиск его ослаб, кто-то решил этим воспользоваться.

Солнце в миниатюре горит ярко и ровно, в такт с поющими от страсти душами его адептов, парочка из которых все-таки не выдерживает и отправляется поглубже в лепестки, восстанавливать почти сожженные сущности свои. Вот отправленных становится трое, вот их уже пять, вот девять, а вот и первая настоящая гибель, которую не выйдет исправить потом, после завершения текущей мелодии. Но рукотворное Солнце не просто пылает, оно вобрало в себя большую часть атаковавших площадь чар, выдохнуло громадный луч вниз, еще сильнее прижимая троицу и отправляя остаток силы за горизонт. Немного в сторону Дворца, чтобы напомнить тем об осторожности и чувстве такта, все остальное по беззащитным кругам боевых магов и носителям легендарных артефактов, неосмотрительно раскрывших недостаточно защищенные позиции. Следом за солнечным потоком идут другие атаки, более изощренные, правильнее подобранные, только выходит хуже, чем получалось раньше – прерванные ранее зрящие еще не вышли обратно на полную мощность, приходится тратить чуть больше сил, компенсировать превосходством там, где не выйдет ударить с абсолютной верой в немедленную победу.

Направленный вниз молот солнечный остановлен и возвращен на стартовую позицию, отодвинут во Времени к тому моменту, когда его еще не было. Мигает мир, река продолжает свое вечное течение, забирая с собой выброшенную в ее воды композицию... чтобы открыть спрятанную внутри солнечного творения кристаллическую наковальню. Творение на основе крайне специфического восприятия силы Недр почти не фонит, а те незначительные флуктуации, какие оно издает, терялись на фоне ярости Солнца. Наковальня падает вниз со скоростью выпущенной из элитного свинцестрела пули, но прежде нее приходит одновременно неподъемная тяжесть и призматический эффект, когда попавшие на друзы кристаллов лучи преломляются и возвращаются обратно.

Черно-белый мир гасит кристаллическую магию, замедляет падение наковальни, высасывает ее прочность и крепость, даже Тяжесть Гор, неотъемлемый атрибут любой высокоуровневой техники Тверди, словно слабеет, переносится не на тела жертв, но на весь монохромный мир разом, тут же становясь куда легче и терпимей. Новая петля Закона, а потом Варудо Вечный, сильнейший из троих, первым использует недавно обретенные знания, первым понимает, как именно его применить – застывшие души великого мага, одна настоящая и две подделанных, какими он хотел расплатиться вместо своей, что даже сейчас пробуют пересилить заморозку, начинают пылать бесцветным и бездымным пламенем. И едва запылала наковальня, пылать начала и пленная душа, которую удалось спасти в самый последний миг, в отличие от обеих подделок. Секунда и Вечность слились воедино, превратив кристалл в ничто, и это ничто не восстановит ни один иной хрономант, да и то же разбитие зеркала здесь не помогло бы ни на грош. Сжечь можно все, даже Время, даже Смерть, даже Вечность – это знала София, теперь принял новую для него истину и Варудо.

Казнь испортивших ему мелодию продолжается, не останавливаясь, не давая продыху, игнорируя любые попытки избежать очевидного, оставляя тем лишь бесплодные трепыхания, надежду сделать хоть что-то. А изверг все ближе, шагает так же неспешно, как ранее шагал заковавший его в петлю флейта, все ослепительней сияние хоровода огоньков, все больше золотого пламени и меда вокруг. С каждым шагом, с каждым приближением Господина, реальность уступает, полностью заменяясь Пеклом – финал нисхождения, этап сшивания Вечного и Домена. Это должно было произойти позже, мягче и не так торопливо, но сопротивление не понимающих своего счастья смертных спутало слишком многое. План рассчитан и не на такое, он стерпит даже больше потерь, больше утраченных ритуальных точек, больше малых поражений – запас прочности величественного замысла невообразим для примитивного разума.

Каждый миг смертные по всему городу слабеют, становятся все бесполезнее и так едва работающие молитвы, исчезают даже те крохи планарного мастерства, что еще доступны слабосилкам, классическая магия сбоит, ритуалы перестают работать так, как должны, стационарная защита начинает расходиться на нити, пространственные карманы и тайники проявляются в основном слое. Его верноподданные и порочные слуги же только крепнут, становятся живучее и опаснее, даже мелкие виспы, которых в иной ситуации можно уничтожить просто швырнув в них кошель с железными опилками.

Троица уже на последнем издыхании, несмотря на то, что прикрывают друг друга, регулярно меняясь местами, давая остальным отдохнуть и скопить силы на новую технику. Все тяжелее им дается переход, все реже огрызаются они в острой контратаке, все чаще приходится комбинировать силы и все реже эти комбинации работают. Варудо ускоряет и себя, и остальных, призванный принимает на свою душу весь поток флера, как самый малоуязвимый к его природе, София просто жарит непрерывным вулканом, выдавая такие количества силы, что ей дважды пришлось саму себя сжечь и воссоздать заново из-за полученных от перенапряжения травм.

Очередная волна капель-искр, поток медового ветра, отбрасывающий разозливших его мальчиков и девочку к самому краю площади, упирая их в стены ближайшего здания, вроде как ювелирной лавки. О побеге их Господин не переживает, потому что там, за этим полуразрушенным строением и потом еще одним, чуть более целым, уже помещен и передвинут его лепесток. Он твердо намеревается вбить в него всех троих, ведь против такого не поможет ни перерождение, ни способность стать плоским, ни латы Подлой Дуэли. Последние доставляют больше всего проблем, даже больше, чем доставил тишина, просто у того вышло обиднее. Латы вынуждают атаковать не напрямую, даже более не напрямую, чем обычно. Пылают огнем желанной агонии души десятков артефакторов, безнадежно сгорая один за другим, но тем самым ослабляя неудобный доспех, позволяя хотя бы так, но причинять вред надевшему его мальчишке. Флейта единственный кто мог бы убежать, если бы рискнул, но он не рискует, не верит в свои шансы, опасается ловушки, считая, будто тварь хочет их разделить. Верно считает, действительно хочет – так будет удобнее. Любого из троих, даже разодетого в мифический доспех принца, даже совмещающего два планарных контроля тишину, он одолел бы за несколько тактов, а уж несгораемую Софию он уже успел показательно скрутить в развратный узел.

Втроем они все еще сопротивляются, но и это сопротивление закончилось.

Прижав тройку в угол, подведя их к нужной позиции, Господин наносит решающий удар, признавая про себя, что теперь он уже почти не сдерживался, просто играл экономно, храня самые звучные инструменты, старался не повредить общую мелодию, не пустить в нее фальши. Он использовал не самые сильные трюки в арсенале, тратил души сравнительно слабые, малоценные, пускал в ход не наиболее могучие заготовки. И тем не менее он побеждал, просто потому что играл на победу, а не ради новых стонов и криков – а против этого всем троим не нашлось чего сказать.

Вдох ему не нужен, но человекоподобное тело накладывает определенные обязательства, требования, если хотите, которым можно не следовать, но лучше не пренебрегать. Жест нужен не ему, но тем душам, какие он привлекает к исполняемой технике, в очередной раз подтверждая, что изверг во многом состоит из того, что хранится внутри его сонма. Выдох сопровождается потоком, вызывающим безумие при одном лишь взгляде на него валом морским, движущейся грудой перемешанных полупрозрачных тел, даже сейчас не прекращающих своей оргии, последней и никогда не заканчивающейся.

Поток даже сам по себе может уничтожить крупную крепость за счет вложенной в него силы, инерции, количества скованной в экстазирующих телах мощи, но это лишь вершина горы. Любое прикосновение этих тел связывает коснувшегося с этой оргией, с каждым из призрачных силуэтов, привязывает тебя к ним, дает почувствовать их ласки и желания, любовь и нежность, непорочность и набожность, похотливость и развратность. Одно прикосновение их не сломит, но за первым пойдет второе, третье и сотое. А ведь прикосновением считается не только контакт кожей к коже, и даже не клинком к призрачной плоти, нет – любые чары, вмещающие твою силу, для Паноптикума Похоти столь же равноценны, как и ты сам. Убей хоть половину, развоплоти их Тенью или Пламенем, но каждая маленькая победа станет для тебя еще одним шагом к поражению. И ты присоединишься к ним, не выдержав соблазна, найдя себе силуэт по вкусу, по вкусу и вкусишь своей страсти, влившись в это море одной из самых ярких звезд.

А влившись, признав себя частью этого шедевра, отдав первый оргазм, потеряв часть плоти и став немного прозрачнее, ты возродишь тех, кого ранее развоплотил. Это настолько же выше контрактной магии, насколько изменение реальности выше обычных иллюзий – одна из самых безотказных его игрушек. Даже жаль, что придется отдавать всех троих именно Паноптикуму, потому что слишком яркие, желанные и вкусные. Отдав их этому забрать обратно не выйдет даже у него, есть вещи, есть Похоть, которая неподвластна и Господину. Он еще выгрызет себе флейту, как самого необходимого именно в чистом состоянии, но остальные двое уже не его и никогда не станут.

Как финал, главная нота происходящего, в саму суть Паноптикума вплетена особая структура, не дающая отступить с его пути. Буквальная невозможность сделать хоть что-то, кроме попытаться защититься или уничтожить, на уровне мировых Законов, причем принимаемая автоматически, не поможет ни сродство с планом, ни намоленные блага, ни спасательные амулеты или эвакуационные якоря. Этот эффект создают сами участники оргии, что является их исконным свойством, как свойство огня обжигать, воды испаряться и замерзать, а Похоти побеждать.

Они поняли природу атаки, пусть каждый по-своему и ни один до конца. Поняли, но судьбу свою принимать отказались, на что-то надеясь и не спеша отдаться добровольно, что даже не умиляет, слишком надоело. Первым ответил тишина, самоуверенно считая, что его Одиночество сохранит даже от этого – могло бы, не подготовь он Паноптикум заранее. Не спасет призванного и его трюк с разбитием зеркала, потому что его еще нужно захотеть использовать, а захотев суметь проконтролировать момент, когда реальность и зеркало поменялись местами.

Земля чернеет, наползающие на нее тени покрывают ее всю, мальчик вкладывает весь резерв, что еще имеется, тут же восполняя его и вкладывая еще, флейта в который раз восстанавливает восполняющий навык, давая возможность восстановиться снова, а земля пропадает, оставляя только провал в глубокую Тень. В этот раз провал еще шире и еще неприятнее, на такую дыру, на такое окошко могут и заглянуть те, кто древнее Древних. Но его козырь выше этого, там, где извивающиеся от страсти тела касаются разлома, тот закрывается, тускнеет и светлеет, а сами силуэты не проваливаются внутрь ни на один ноготочек. Откат бьет по тишине в полную силу, ведь все новые и новые силуэты касаются наполненного силой мальца разлома. Он уходит в себя, прекращает подпитку чар, пытается отречься от накатывающей Похоти, но ворвавшиеся вглубь него фантазии идут из самой глубины подсознания, их не изгнать и не преодолеть, ведь они часть тебя самого, просто возведенная в абсурд.

Опадает бессильным дождем Пламя, почти не обжигая несущихся на вынуждено неподвижных жертв силуэты. Немногочисленные раны на них не заживают, а просто исчезают – поглощенные Похотью и в ней же возрожденные, а следом падает на колени и яростно стонет София Пламенная, смешивая ненависть с экстазом, паря на волнах двух противоположностей. Что же, настоящий призванный оказался куда выносливее, куда более стойким, но ее извиняет проведенное в объятиях Господина время, за которое тот успел вложить в ее прелестную голову слишком многое.

Стены остановленного времени, замкнутого само в себя отрезка истории тоже остаются проигнорированными, ведь Паноптикум проходит сквозь них лишь немногим замедляясь, при этом не снимая эффект, а просто не подпадая под него. Они сами Закон в некотором роде, что им Законы иные, что им приказы будущего Императора, если у него нет будущего. Подпадая под диктат воли, под обязательство принять вызов Паноптикума, жертвы словно выпадают из власти кого угодно еще. Даже он сам теперь не в силах помешать своему творению, только наблюдать, заново начиная давить обрадовавшийся было гарнизон Дворца, снова беря под свое внимание штурмующие его отряды, немногочисленных оставшихся внутри агентов и свежеобращенных предателей. Ключи почти найдены, почти вскрыты замки, осталось только дожать.