Текст книги "Его искали, а он нашелся (СИ)"

Автор книги: Avada Kadavra

сообщить о нарушении

Текущая страница: 99 (всего у книги 140 страниц)

Дуэль воителей, особенно сильных и уже научившихся этой силой управлять, часто бывает красивой – выверенность движений, грация хищных зверей и мощь, триумф искусства убивать. Это, конечно, частности, ведь из подобного правила исключений, возможно, больше, чем подтверждений. В то же время, битвы классических чародеев чаще всего красочные, завораживающе масштабные, особенно если за этим наблюдать издалека, а не находясь в центре той местности, что стала точкой поединка. Будь это сражение накоротке, стандартный магический поединок или побоище на сверхдальней дистанции, трудно не восхититься потокам стихий, планарных проявлений и чистому волшебству во всех его формах.

Но есть и такие сражения, которые красочностью не отличаются, причем не всегда это сражения мастеров тихой смерти, совсем не всегда. Есть такой тип магии, делимый на множество подтипов и разделов, что не имеет вообще никакого проявления, целиком и полностью проходя вне жадных глаз наблюдательной публики, которая и вовсе не подозревает о самом сражении. Или не успевает удивиться, как становится лишь очередной жертвой такой вот битвы. Менталистика, сновидчество, аниматургия, позиционика... список можно продолжать долго, как и список архетипов, которым подобные виды волшебства доступны из-за связи с определенными планами или благодаря личной сноровке. В конце концов, если вам так нужна классификация всего и вся, обратитесь к Академиумам Нейтмака, там подобную схематику любят.

Р'Арнристаль сражения не любил, как не любил и вообще весь мир скопом и по отдельности, но сражаться ему приходилось даже слишком часто, пожалуй, всю его жизнь. Боевые менталисты встречаются крайне редко, просто в силу неприспособленности такой магии к прямому бою. К тому моменту, когда маг разума достигнет нужной планки, начав создавать конкуренцию боевым архетипам на их же поле, его сотни раз убить успеют. Тем не менее, исключения случались даже слишком часто – спустись-ка в Города-Ульи щупальцемордых людоедов, чтобы осознать, насколько опасно недооценивать то волшебство, что не стремится проявить себя красочными вспышками да оглушающим грохотом.

Сражаться Р'Арнристаль умел, пришлось освоить эту науку примерно тогда же, когда в порыве подросткового максимализма сбежал из дома, не желая быть слугой без права достигнуть подлинных вершин. Его семейство, как можно легко понять из имени отпрыска, относилось к тем, кого заносчивые ушастые змеи называют Колосьями, грубо говоря, приближенными и доверенными слугами. Теперь, с точки зрения прожитых лет, старый зверолюд понимает, что можно было и не бежать никуда. Жизнь колоска легка, проста и понятна, потому что уже есть место, куда тебя пристроят, уже есть работа, служба и понимание нужности этой службы. Все духи волчьи ему свидетелями будут, на "свободе" ему пришлось куда тяжелее, чем в таких кандалах. Многие и многие его знакомые руку бы отдали, чтобы обеспечить себе или своим потомкам такое теплое местечко, из какого он в гордыне своей убежал.

Да, он добился многого, многое совершил, доказал себе и миру свое превосходство, но счастье от того так и не получил. Пришло, под старость лет, понимание того, что все его сражения, потери, возвышения и прочие шаги по лестнице без конца были, как бы это сказать помягче... топтанием на месте. Не нашел он в жизни того, за чем когда-то ушел из дома, попал в розыскные листы Извечного Леса, воевал на границе с Алишаном, Нейтмаком, Извечным Лесом, опять же, и даже стал персоной, подлежащей немедленному уничтожению на территории Зайнберга и еще пяти мелких королевств.

Магистр Магии Разума, Псиманант и Шепчущий Душам, шесть десятков ступенек к бесконечности, двести сорок три с небольшим придатком прожитых лет, но все равно он ощущал, что лучше бы ему было не выеживаться, а принять службу и помереть где-то после восьмого десятка в окружении внуков и сыновей. Кризис могущества – довольно известная в крайне узких кругах проблема, которая многих выдающихся (к коим он себя причислял без лишней скромности) личностей сводила то в могилу, то в бутылку, то в отшельники.

Наверное, он и вправду бы угас потихоньку, просто не видя причин продолжать. Прислуга, несколько особняков, возможность в любой момент потребовать себе какую-то провинцию на кормление (за право отдавать ему приказы, как своему вассалу, Император прошлого наместника пинком бы отправил в отставку без лишних раздумий), возможность стребовать долги с множества семейств и гильдейских советов... Но надоело ведь, совсем надоело – ему слишком легко стало смотреть в чужих умах и душах, видеть там все то, что слишком часто приходилось видеть, потихоньку отучаясь воспринимать эти огоньки душ с намотанной на них паутиной мыслей живыми существами.

Если бы не случившееся в столице, он бы новую весну не встретил бы. И так перестал принимать омолаживающую алхимию, проходить крепящие здоровье ритуалы и даже просто поддерживать тело в форме, – о чем он с того раза, когда ему сломало челюсть обухом боевого топора, не забывал никогда, – тоже перестал. Извергам он был даже несколько благодарен, как минимум за возможность окончить свой путь не так... бесцветно.

Его не попытались убить, хотя сразу трое из его прислуги были обработаны культом, но это можно было считать даже не покушением, а просто вежливым приглашением к битве. Разорвав в клочья их разумы и разбив на осколки разъеденные Похотью души, он даже не повернул к ним лицо, откинувшись в своем любимом и артефактном (потому и любимом) кресле. В несколько секунд он создал Сеть, начав формировать ее, дополнять, подключать к ней новые узлы, отдавать приказы и принимать инструкции пополам с донесениями. Его сила была известна, пусть и изрядно позабыта, что позволило избежать лишних подозрений, сразу получив всяческое содействие со стороны стражи, армии и свободных сил разных аристократических семейств.

Бойня на этом участке не прекращалась, силы Империи уже успели повредить один из якорей ритуала, правда, малый, да еще и только повредить – через полчаса его вновь заставили работать. Зато потери оставались в рамках относительно низких, как для такой-то бойни, а оборона не спешила сыпаться под ударами притормозивших тварей. Там, впереди, на первой линии воюет гвардия, умирают за своих господ закованные, раз за разом активируют легендарные артефакты, а Чезаре Траймз совсем недавно использовал Крушение Всего. Ультимативная способность мифического артефакта могла быть активированной только в руках кого-то перешагнувшего пятьдесят пятую ступень, но уж при активации смотреть было любо-дорого. Именно эта атака, аннигилирующая любую энергию любого типа, включая ауры и верхние слои души, позволила повредить ту самую точку ритуала, к которой стягивали все больше и больше сил. Совместных усилий сразу трех вражеских Легенд хватило для сохранения ядра вражеского войска, но мясо проредило преизрядно.

Впрочем, у Р'Арнристаля были свои дела.

С маневрами и выполнением команд помогала генерал Кара, недавно обретшая статус Героя, уж она-то координировать все и всех могла в любом состоянии и куда лучше, чем сам волколюд. Сильнейшему боевому менталисту столицы и, возможно, империи досталась роль того, кто занимается разведкой и контролем вражеской толпы, того, кто разрушает цепи командования, предугадывает маневры, подслушивает мысли, меняет приказы прямо в головах тех, кто их получил и всячески гадит той армии, какой не повезло иметь его во врагах.

Обычному магу лезть в голову извергам или даже их культистам подобно самоубийству, но уж кому, как не ему слышать шепот собственной души, спокойно и взвешено отделяя воздействие флера, структурируя душу так, чтобы делать ее неуязвимой ровно в тот миг и к тому воздействию, какое пытались применить против него. Даже элитные твари опасались незримых щупалец его воли. Он находился далеко, сокрытый за рядами обороняющейся и, порою, наступающей армии, за барьерами и стенами чужих домов, но все же присутствовал рядом с каждым, незримо и неотвратимо.

Твари чуяли его, осознавали его мощь, и, наверное, именно поэтому не спешили в атаку, давая людям время на то, чтобы собраться с силами и таки додавить первую ритуальную точку, стерев ее с лица мироздания слаженной атакой трех кругов боевых магов и шести ударов легендарных артефактов. Вторая точка, находящаяся в обозримой доступности их баталии, скрывалась за горизонтом, на территории, контролируемой тварями, но даже ее барьеры то и дело щекотали тактическими чарами.

А потом пришли по его душу.

Он не знал имени этой твари, но точно осознавал, что она была Легендой, имея на подхвате еще одну Легенду, только послабее. И обе они были специалистами по работе с мозгами и душами смертных, умеющими и любящими, как и он сам, действовать вне пределов привычной дистанции. Не видно врага, не слышно врага, но что он, что все до единого Тактики, Командиры и сама Кара почувствовали их скверное донельзя присутствие. Почувствовали, осознали, прикинули и отдали эту битву ему – как единственному, кто мог ее не проиграть.

Они сражались, пока две армии воевали свою собственную битву, пусть даже твари не торопились в атаку, тревожа смертных самым краешком общего флера. Две паутины, два исполинских спрута, два веретена, что пытались поглотить друг друга. Твари действовали обе, как одна, а сам он отправил подальше всех помощников, ведь даже самые талантливые из менталистов были слишком уязвимыми против флера – без навыка аниматургии, контроля собственной и чужих душ, воевать с извергом такого рода нет смысла. Их нужно убивать иначе, принудив к сражению лицом к лицу, где они не могут распорядиться своей пугающей мощью.

Он воевал и так.

Тех было двое.

Он сражался за двоих.

Нити рвались, сминались паутины, но победителя не имелось, хотя твари были, в общем-то, сильнее. Только не спешили той силой пользоваться, предпочитая вести очень своеобразный диалог. Диалог, где словами были кинжальные уколы гасящего разум воздействия, где лезвия мыслей и колья чаяний сталкивались со щитами презрения и стенами равнодушия. Твари умели играть в эту игру, играли в нее куда дольше самого волколюда, а потому приходилось слушать, приходилось отвечать, ища в сказанном источник их слабости.

...мы можем многое предложить...

Говорили они и не лгали, ведь действительно могли, как могли и скрасить ту бесконечную тоску, какую ведает лишь Герой, достигший своей цели и понявший, что не той цели он достиг. Кому, как не душеведу знать, что именно они предлагают, знать в чем именно разница между почти распавшейся искалеченной душонкой присланных к нему культистов и подлинным шедевром, основой которой послужит иная душа, могущественная душа, душа, что сама может контролировать процесс, сама его направит, сама завершит.

...ты знаешь, что мы возьмем...

Шептали обе совратительницы, не спеша хоть как-то этот шепот подкреплять, работая лишь с чистыми фактами и логикой. Они могли его убить еще до начала бойни, сразу же выведя из строя столь опасную единицу, каким был Р'Арнристаль. Они лишь поприветствовали его, дали ему собраться с силами, дали возможность подумать и оценить, принять и понять.

...ты все равно ничего не теряешь...

Звенело перезвоном хрусталя и страстным стоном, говоря все то, что он и так давно знал, давно понимал и, в общем-то, даже не скрывал это от себя или от других. У него нет ни семьи, ни того места, что он хотел бы назвать домом. Все его друзья давно либо мертвы, либо уже не друзья, а сам он воюет и убивает во имя тех, на кого ему, по большому счету, наплевать. Обещанное извергами всегда несет яд, это аксиома, нарушить которую удасться лишь единицам из миллионов, но ведь любой яд может стать лекарством. А если и не может, то бывает такое настроение, когда даже яд выпьешь.

...гарантии...

Его ответ четок и лаконичен, пусть даже он и готов принять яд почти добровольно, это не значит, что он хочет просто умереть сию же секунду. Или хуже, чем умереть – даже мага душ можно пленить и сковать так, чтобы отобрать его же душу, а он ничего не мог ответить. Твари пообещали многое и были готовы обещать еще, честно озвучивая ту цену, какую никто в здравом уме платить не станет. Можно ли назвать здравомыслящим его самого, давно уже погасшего и внутри, и снаружи?

...абсолютно любые...

Клекот и вопль, оргазменная страсть и невинная чистота.

...сделка...

...заключена...

Канал создать непросто, но он бы не был собою, не сумей он справиться, не отвлекаясь от происходящей битвы, тем более что с той стороны ему помогают и всячески содействуют. Тихо, незримо, не вызывая никаких подозрений, заодно взломав амулеты и разумы парочки самых чувствительных телохранителей, приставленных к нему тактиками. Они все равно не видят всей картины, замечая лишь сидящего в кресле-качалке старого зверолюда, который и вовсе будто спит. Лишь те самые, отличающиеся повышенной чувствительностью, способны уловить нотки используемых им сил, осознать, что он не просто спит, но что-то делает. Тех, кто мог понять, что именно он творит, он сам же и отослал подальше от глупой смерти в неравной схватке.

Душа плачет и стонет, когда внутри его тела, придя прямиком через построенный канал, оказывается вторая из тварей, которая послабее. Нематериальная, добровольно лишившаяся своего вместилища, запустившая распад сотканного из полуматерии тела, она вошла в него без боли, искусно и мягко, словно уже заранее знала, что он согласится, что именно в его тело ей придется течь через именно такой канал. Вероятно, это действительно так – твари знали о нем, готовились к этой сделке и были уверены, что он ее примет.

Похоть и страсть не особо и туманят мозги, оставаясь на самом краю сознания – когда это нужно, никто не контролирует Порок лучше, чем изверг, чующий добычу. Новый путь, новый ручей и реку создавать сложнее, но теперь их двое и вторая, даже не пытаясь (а он отслеживает в полной готовности к предательству) влиять на него, помогает со всем своим мастерством. Как бы силен он ни был, как бы далеко не зашел на своем пути, но она ему не уступит – изверги и души всегда едины, без вторых не будет первых.

Вторая передача замаскирована под обычную ментальную нить связи, какие он творил многими десятками, то и дело давая подсказки командирам или отдельным бойцам. Стоит только генералу Кара принять его посыл, открыть разум, как он атакует – быстро, четко, смертельно резко, со всем своим мастерством.

Удар, перехват мышления и тут же смена восприятия.

Генерал даже не успела осознать атаку, как уже забыла про нее, перестала воспринимать созданный канал, не могла осознавать существование копошащегося в ее мыслях Р'Арнристаля. Сам бы он не справился, ведь у генерала слишком хорошие амулеты, а сама она очень даже сильна и волей, и умом, но он не один. Вторая помогает всеми силами, а первая, которой он уже не мешает, а прикрывает, не только приоткрыла брешь в амулетах, но и незаметно рассеивает внимание свиты генерала.

Миг, и вот вторая уже внутри незаметно для всех испытывающей непрерывный оргазм Кара. Невысокая и по-мальчишески, словно подросток какой, сложенная женщина не сбивается, не перестает отдавать команды, не придавая своим оргазмам никакого значения, ведь они стали новой нормой, признаком довольства и хорошего настроения. Ее цепь командования только укрепляется, становится разветвленнее, охватывает все больше, отправляя вместе с командами и приказами что-то еще. Что-то, что не видит и не осознает никто из командиров и тактиков младшего звена, а если и осознает, то они втроем быстро это осознание гасят.

Противостоять и ему, и этим двум армия сумела бы, пусть и не без труда, не без потерь людских и не без утраты инициативы, но их действия идут изнутри периметра обороны, скрытно и незаметно. Идеально подобранная тактика, превосходное исполнение, что он не стесняется передать по сети связи. В ответ приходит лишь заигрывающее принятие комплимента, будто тихий смешок пополам с приглашением отведать подобных ласк самому.

Спустя шесть минут армии перестают уничтожать друг друга, хотя удары, особенно сверхдальние, наносимые магами из-за спин первых линий, еще продолжаются.

Спустя десять минут генерал Кара полностью переходит на невербальное командование через цепь, потому что ее рот оказывается постоянно занятым членами ее свиты, а к полевому штабу выстраивается небольшая очередь – командующая через цепь генерал может заставить своего подчиненного кончить почти мгновенно, так что очередь движется очень быстро.

Спустя двадцать минут генерал проглотила уже многие литры семени, которое все уходит в ее формы, превращая худую и андрогинную носительницу крови какой-то очень древней и вымершей расы в бимбофицированную версию самой себя, а почти вся армия уже не стесняясь обжимается и занимается сношением с недавними врагами.

Спустя полчаса Чезаре Траймз передает Колокольчик Распада одной из тварей, не отвлекаясь от трех культисток и одного культиста, что из ложечки кормят его чем-то подозрительно похожим на дерьмо. Остальные сильнейшие бойцы пали еще раньше, цепь командования только укрепляется, а панические вопли и приказы из командных амулетов, ведущих в Дворец, уже давно никто не слушает.

– Твоя часть уговора исполнена. – Даже не пытаясь предать или влезть в душу говорит наконец-то показавшаяся на глаза первая. – Мой Господин исполнит наши обязательства сегодня же.

Низкая, как для столь сильной твари, лишь чуть выше него, краснокожая и обнаженная, совершенная в каждом движении и столь же опасная дьяволица нехарактерно собрана, как для ее вида. Не все у них в порядке, не все прошло так же гладко, как и тут.

– Если. – Высказывает он, зная, что тварь, ощупывающая его вниманием душ множества видящих, поймет весь подтекст без труда.

– Если. – Соглашается она, еще сильнее его желая, но не смея пойти против сделки... пока что и при таких условиях, не иначе, опасаясь гнева своего архидьявола.

Или его одобрения.

– Не желаешь ли посетить леди-генерала? – Одним прикосновением заставив мимопроходящего культиста выступить в роли кресла, на которое собеседница и уселась с наслаждением вытянув вперед идеальные ноги, она спрашивала без интереса и желания поддеть, ведь он с семейством этой выскочки, этими самонадеянными идиотами, так трясущимся над наследием в их крови, что регулярно это наследие усиливали, несмотря на все риски для наделенности, конфликтовал в свое время. – На прощание, так бы молвить.

– Я уже со всеми попрощался.

Почему-то после этих слов она заткнулась и даже оскорбилась, пусть и на свой, дьявольский, манер.

Симфония чувств того, кто лишает себя собственной сути – лакомая сладость, которая быстро приедается, особенно в таких ситуациях, когда вокруг слишком много источников нужной ноты. Но чаще всего речь идет об обычных адептах Безумия, с хохотом и предсказуемо-комичным непониманием прописных истин теряющих ту часть мелодии, что делает их смертными, или кем-то, кто уже успел достичь многого. Кем-то, кто силой своей и волей своей рисует непередаваемо особый оттенок мелодии, создавая отдельную нить в общей симфонии. Но уж если этот кто-то отчаянно не желает идти на такой шаг...

Сумев вскрыть такую неправильно холодную скорлупу несуществования, он понял этого мальчика куда лучше, чем тот мог бы вообразить. Последний и первый, обреченный на поражение с самого начала, отчаянно пытающийся что-то доказать даже не окружающим, а всему миру скопом, при этом не осознавая толком, что именно он хочет доказать. Снедаемая обреченным Одиночеством душа была столь сладкой, что сердце его переполнялось сладостной печалью от невозможности обогреть эту душу самому, душу в которой было столько места для его возлюбленной Похоти, но которая сама себя лишила всего.

Это как глоток редчайшего вина, один вдох искусно сотворенного парфюма, который тут же пройдет, навсегда исчезнув. Хотелось поймать его ноту, влить ее в свою мелодию, сделать частью лепестков своего цветка, вознести на новый пьедестал всемогущественного Хора, но иногда приходится принимать мир таким, какой он есть. Насладиться тем, чем можно и нужно насладиться, вместо пустых сожалений о невозможном – уже не человек, уже не Призванный, зашел слишком далеко, оставляя ему только наблюдать за этим падением, выжать из него столько страсти, сколько возможно. Взять все, что только можешь, услышать ритм и запомнить ноты, а после оставить потерявшего свой шанс глупца в его заслуженном Одиночестве.

Хор пел и кипел, разбирая и анализируя полученную информацию, встраивая вырванные из-под скорлупы несуществования картины в мозаику происходящих событий, которая, наконец-то, обретала новую целостность, более полную и совершенную. Вот и нашелся тот кусочек паззла, та утраченная трель флейты, которой недоставало в общей картине – убийство лишенного имени и памяти о нем принца, провал следующих за его мелодией под взором дремлющего исполина, сломленные точки контроля, одна из которых пала даже раньше, чем удалось вырвать Вечный из постылой яви. Да хоть погибель Косновения, наконец-то, за которую так хотелось отблагодарить всеми оттенками покорной страсти, повергнуть в пучину вопящей пошлости, ведь долго придется сотворять, ткать из чужих желаний нового специалиста такого толка. Ну, или перековывать кого-то из имеющихся, но, все Аспекты свидетели, как же он ненавидел столь пресно повторяться, создавать что-то из надобности, но не из полета фантазии.

Он ступал по ковру из размягченных тел и тайных знаков, что укрывали площадь забытых Поэтов, каждым прикосновением подправляя множащиеся ошибки, изменяя несхождения, исправляя неправильность. Исток Ключей на спине избранного для этого дня тела выпускал новые и новые нити, формируя мелодию лепестков, обеспечивая передачу его пожеланий на поле боя, контролируя и тасуя сокровищницу Хора, подбирая оптимальный тембр. Часть сознания была здесь и сейчас, часть предавалась разврату с Хором в прошлом, часть смотрела в будущее, часть вела войну, ненужную, ненужную войну с Дворцом, который никак не хотел понять все благо предначертанного для них пути и пасть в его объятия, часть сражалась через очи и руки его игрушек, часть вообще пребывала в сладостном ожидании чего-то, оставаясь в резерве.

Вот перегорела в очередной раз Пламенная Дева, возрождаясь из пепла еще немного иной, чуточку ближе к тому совершенству, которое он предначертал для нее. Можно надавить, вырвать душу и погрузить ее в один из лепестков, но это так грубо, так неизящно, так отвратительно логично, что он не позволяет себе и подумать, помыслить о таком извращении. Иногда, конечно, извращенность простых решений сама по себе служит истоком для разврата, но сегодня у него иной Хор, иная матрица мышления и совсем иные желания, не то настроение, нет.

Сколько еще раз она воскреснет, прежде чем полностью завершит этот круг перерождений, уже добровольно встав в рядах его детей, его игрушек и кукол? Восемь или все-таки двенадцать? Это действительно интересная мысль, настолько интересная, что он снова решает немного откатить уже сделанные изменения, дать пленнице почувствовать эти перемены, ужаснуться в оргазмическом экстазе и воспротивиться им, не заметив уже накладываемой новой паутины. Сильная душа, сильное Пламя, которое не портят даже покореженные оковы, к которым она тянется со всех сил, будто держась за якорь, что тянет ее ко дну, подальше от того блаженного сада, какой для нее уже подготовлен.

Проходя мимо, идя своим маршрутом, выглядящим совершенно случайным метанием по сияющей от его волшебства площади Семерых, он снова проводит пальцами по щеке такой покорной в своей непоколебимой непокорности девы, вызывая новый экстаз, новую вспышку пламени, новый кусок личности, новую мелодию на месте старой, уже постылевшей.

Не замечая.

Не успевая.

Не понимая.

Удар приходит из ниоткуда, словно и не было всех видящих в его хоре, словно и не существовало замкнутого поля из сотен других, отдельных полей и эффектов, создаваемых лепестками. Тень – злая, чужая, не способная слышать его мелодию, как и воспроизводить любую мелодию вообще, атакует стремительно и бескомпромиссно. Предвидение последнего шага помогает увидеть, осознать грядущее, не понимая ни природы атаки, ни ее источника, но это и не нужно.

Лепестки дрожат, давая команду Хору, нужные души принимают позицию, открывая дорогу к тому событию, что устроит его больше остальных. Снова с радостью и похотливым смехом укрывает его чужая судьба, принимая на себя урон от того удара, какой должен был принять ее Господин. Но в последний миг он видит, как меняет траекторию абсолютная ненависть Теней, принявшая форму тонкой и обманчиво хрупкой лапы, с лезвиями вместо пальцев, оставляя настоящие раны в пространстве. И вместо попытки подарить боль только и ждущей этого душе, лезвия теней срезают несколько десятков контролирующих нитей из Истока Ключей, нарушая работу лепестков, принося позабытое ощущение полученных повреждений.

Он давно так не наслаждался болью, давно позабыл – каково это получить удар, что сумеет достичь цели хотя бы на ту часть, как стали его частью нити ключей. Услада его сути, сменившаяся тональность ритма событий могла бы стать тем украшением, что хранилось бы в его памяти веками, если бы не нечто иное. Страстное наслаждение полученным ударом и рядом не стояло с искренним и таким позабытым удивлением, какое настигло его восторгающуюся происходящим суть в тот миг, когда он не узнал атаковавшего.

Это был тот самый, павший.

Но это была не получившаяся из него тварь.

Что-то иное, поменявшееся, но не осквернившееся.

Со звуком тихого выдоха он заклинает окружающую материю, проявляя прямо на устилающих площадь знаках нужные узоры, стремясь ни в коим случае не убить, но поймать, забрать себе это свершение. Догадываясь, но даже подумать не предполагая, что именно ему когда-то доведется предать Похоти кого-то, кто сумеет пройти этот путь дважды, пусть даже разными маршрутами. Это восхищало настолько, что дарило новое дыхание, новые силы и убирало все сомнения, что понемногу прорастали из списка растущих потерь.

Узоры горят огнем, сшивая реальность суровой нитью, запрещая позвать голодное Одиночество к этому пиру, отсекая адепта Тени и ее Повелителя в объятия Господина. Четыре души призывают измененную для них Истину, опороченным Светом закрывая клеть новым слоем, создавая многогранную структуру, которую дополняют новые узоры, прорастающие уже на ней. Плеяда видящих, выделенных из общего Хора специально для этого мига, указывает душам ритуальных мастеров правильную комбинацию, замыкая структуру уже без возврата.

Выпавший обратно в людское тело смертный пытается противостоять, отвергая одно приглашение за другим, но воля его все сильнее трещит, уступает непрерывному давлению, а сияние Истины заставляет пасть на колени, преклониться перед тем, что сейчас подарит ему его новый Хозяин. Сформированные внутри клети цепи, со звеньями всех цветов радуги, впиваются в укрепленную ткань потрепанного плаща, в одежды под ним и в саму плоть, уже почти добравшись до обнаженной сути...

слом

Узоры горят огнем, сшивая реальность суровой нитью, запрещая позвать голодное Одиночество к этому пиру, отсекая адепта Тени и ее Повелителя в объятия Господина, но навстречу ключевым участкам узора бьют обернувшиеся хищными жвалами конечности сменившего Форму смертного. Каждый удар слаб, никчемен и бесполезен, но нанесен ровно тогда, когда должен быть нанесенным, будто не его ранее прочитали от корки до корки, но наоборот. Видящие, выделенные специально под этот удар, меняют вектор, пытаясь найти брешь в информационной обороне архидьявола, но находят лишь привычное совершенство, которое этот смертный просто не мог ни продавить, ни обмануть.

Четыре души отмеченных Светом вспыхивают, но сверхмощная клеть встречает лишь потерявшую всякую объемность тень, лишь след того, кто отправился к своему Одиночеству почти навсегда, оставив о себе лишь эту насмешку, тень от тени, несуществующую и оттого неуязвимую. Выскользнув из хватки четырех, он не пытается ни защититься, ни отступить, снова атакуя, выплевывая кусок первозданной черноты, почти кристаллизованной энергии Тени прямо в центр нынешнего тела изверга, стремясь поразить верхний узел междуховных связей. Не убьет и даже основу гроздей душ не царапнет, но получится неприятно и даже немного больно.

Это начинает казаться забавным.

Он сам и души излюбленных им зрящих уловили иное, другое развитие событий, противоположный нынешнему итог противостояния. От него остался лишь след, вихри нечетких воспоминаний, будто былого никогда не было, или оно былым лишь показалось. Воздействие шло не на разум, не на память, в том Господин мог быть уверен, ведь это его инструменты, основа его мелодии. Нет, обрывки иных, несбывшихся событий, осязаемые не только душами видящих, но даже им самим, пришли не с этой стороны. Не внушение, не иллюзия, но нечто близкое к контролю причинности – изверг тоже так мог, пусть и с иной, не такой подходящей для противодействия Дворцу или все-таки прорвавшей пелену Аватаре, конфигурацией Хора.

Но это он – Господин игрушек своих, мастер мелодии своей и всех остальных, кто ее слышит. Обреченный на Одиночество не мог провернуть подобного просто потому, что голодная сущность его природы не дает таких подарков, не позволяет похожих подходов. Дает иные силы, могучие и опасные, но не такие, не такие же! Артефакт не был ответом, не мог быть им, ведь уже успел Господин просветить свою непокорную игрушку, перед тем, как та пала впервые, не найдя на нем подобных вещей. И пропустить столь необычную трель, какую издал бы подобный атрибут чародейства, он бы не сумел, не посмел и не стал бы!

Но тогда как?

Страсть кипит.

Кипит желание.

Он этого смертного жаждет еще сильнее.

Плоть на одной из рук материальной части тела обретает стальной блеск, с разочарованием отпуская ноту одной из слишком старых, слишком долго звучавших душ, овеществляя крайне необычное Чудо. Удар измененной рукой разбивает кристалл черноты, выпуская облако темноты, сокрытое внутри затвердевших чар. Ленты, крючья, иглы и даже несколько мелких тварей – всего этого хватило бы на снос небольшой крепости, но вся мощь иного плана всасывается стальным блеском жадного до иной силы Чуда. Перезвон сожаления о потерянной игрушке смешан с наслаждением от этого сожаления, того сорта, что понятно только тем, кто научился радоваться, отпуская навсегда.