Текст книги "Его искали, а он нашелся (СИ)"

Автор книги: Avada Kadavra

сообщить о нарушении

Текущая страница: 84 (всего у книги 140 страниц)

Которая ни капельки не помогала в этот момент.

Я не знаю, как действовал этот ее перк или, возможно, предельно прокачанное умение, но она не гасла даже умирая, возрождаясь из собственного пламени подобно Фениксу. И уж кто-кто, а архидьявол уровнем за сотню нашел способ этим воспользоваться, медленно обращая ее тело в ничто потоком флера, позволяя этому телу восстановиться вновь и снова повторяя процедуру. У нее не может быть бесконечного запаса возрождений, я этот факт просто знаю, даже оказавшись прямо внутри чужого домена, но воля Господина каким-то неясным способом восполняет заряды воскрешений. Вот только каждый следующий раз она воскресает уже немного другой. Это и при обычных использованиях возрождения, наверняка, имело место быть, но изверг сей аспект ее способностей только усилил, буквально перековывая ее в ее же собственном Пламени. Решение одинаково изящное и мерзкое, как раз в характере самого большого извращенца из всех пришедших на огонек извращенцев.

А еще он не может не понимать, что его контроль вступит во взаимодействие с Ярмом, только это его не волнует. То ли его пешки уже успели захватить контролера, то ли он имеет все силы исказить Скованную до той степени, когда даже Ярму уже не за что будет вцепиться. Оба варианта одинаково возможны, как нечто третье, четвертое, восьмое, пятнадцатое и даже все это вместе взятое. Благодарен я был своей несостоявшейся сестре по оружию за то, что ее подготовка отъедала сколько-то там внимания от собственной защиты.

Жаль только, что если уж он позволяет себе такие игры в боевой, мать ее, обстановке, то в своих силах более чем уверен. А учитывая его возраст, силу и социальный статус, которого самоуверенный дурак давно бы лишился, то в излишнюю самонадеянность верить выходит примерно... никак не выходит.

Огромный был соблазн ударить прямо так в нитевой форме, но при всех своих достоинствах это мое состояние очевидно слабо в атаке. Можно попробовать вытянуться, пробраться вовнутрь горна, не задев ни одну из уже его нитей, но едва ли это у меня выйдет. Оставалось только использовать мгновенную смену формации, повторив то же самое, что я уже сделал с Косновением немного раньше. На последствия мне сейчас откровенно наплевать.

Нить тянется, сматывается в кольцо, словно атакующая змея, но оставаясь такой же незаметной, полностью закрытой внебытийностью и скрытностью. Вы много знаете способов заметить тень от пролетающей на высоте сотни метров паутинной ниточки? Вот и я тоже оставался невидимкой, покуда на меня не обратят внимания. Одно лишнее движение, мельчайшая флуктуация магической энергии, даже просто слишком громкая мысль-намерение и вскроют эту маскировку, словно и нет ее.

Тем не менее, я остаюсь когда-то Повелителем, пусть даже павшим и низложенным под гнетом собственной силы, но все еще обладающим как минимум значительной боевой мощью, лишь возросшей от произошедшего падения. Я собираюсь нанести удар по существу, природа которого больше остальных уязвима к природе моей. Удар подлый, коварный, в спину, без шансов на то, чтобы его отразить, без оглядки на собственную защиту, вкладывая все что только могу вложить. При таком раскладе, даже выйдя против мифической твари уровнем более чем в дважды больше моего, я все еще могу...

...нить взмывает вверх, словно и правда змея, обращаясь змеей уже совсем натуралистичной, даром, что теневой, и хоть на клыках ее нет яда, но выпустить через эти клыки реки Тени я смогу и без полного анатомического соответствия...

...остальное тело, гуманоидное, но узкое, вытянутое и неправдоподобно тощее, скрытое вернувшимся в реальность плащом, готово продолжить бросок, вцепится во врага всеми конечностями и десятком новых...

...пространство вокруг меня мгновенно проявляется, отвоевывая право на контроль из власти почти полностью отданного Пеклу мира, укрывая меня, еще сильнее укрепляя развернувшуюся в полную силу Эгиду...

...ничего не могу.

Призрачная рука одной из бесчисленных душ перехватывает сотворенную из собственной плоти змею, издевательски легко развоплощая мое творение, разливая во всем теле жгучую боль. Душа эта воистину древняя, принадлежащая созданию, подобных которому уже давно нет под небом Алурея, а может и не было никогда. Наслаждающийся своим положением вечный пленник только начинает истаивать, возвращаясь обратно в сонм изверга, а сам Господин невероятно быстрым движением разворачивается ко мне, сближается и почти интимно касается кончиками пальцев где-то в районе того места, где у нормальных людей находится солнечное сплетение.

Вспыхивает медовым паводком вязкая магия Пекла, предотвращая использование форсажной Эгиды, а в предоставляемую внебытийностью защиту словно впиваются сотня гарпунов одновременно, отображая внимание сотен и сотен видящих. Гарпуны рвутся обратно, каждый в свою сторону, вскрывая ранее кажущуюся такой надежной оборону в один миг, а мифическая тварь с ироничной и мягкой улыбкой завершает свое касание.

И пришла Боль.

Непонятным мне самому образом я перефокусирую Эгиду, собираю всю ее рядом с собственным сердцем, защищая то, чем стала моя душа от незавидной даже после всего пережитого судьбы. Лишь поцелуем самой Фортуны, будто бы лично ставшей за моей спиной и облобызавшей в десна не хуже старины Брежнева, перевожу мельчайшую частичку полученного урона через кражу тени. Не имея возможности украсть тень хоть у кого-то, возвращаю украденное себе же, только теперь в виде кинетической энергии, одновременно обнуляя вес и без того легонькой Формы благодаря листу на ветру.

Боль.

Боль расползалась по телу тысячей иголок, мотками колючей проволоки, пробирающимися под кожей, стремящимися дойти до сердца. Расстояние до края площади я преодолеваю быстрее, чем мгновенно, летя раненной и очень гордой птицей, которую пнули, чтобы птица эта полетела. Боль сменилась уже не просто болью, а непередаваемой агонией, обжигающей ледяное нутро адским жаром, прорываясь все глубже и глубже, сквозь всю защиту, сквозь все попытки ее не остановить, а хотя бы замедлить.

Агония.

Страдание, лежащее вне рамок описательных возможностей, которое нельзя передать никак иначе, чем подарив его кому-то, кто желает узнать его границы. Страдание неуловимо и неостановимо переходящее в абсолютное блаженство, дикий экстаз бесконечного оргазма натыкается на броню из холода и одиночества, что стала моим щитом, не переставая быть проклятием. Симфония ощущений, родившаяся на стыке двух бурлящих сил, раскрывается новыми цветами мучений, не давая ни пасть в небытие, ни остаться в живых.

Му́ка.

Камень первой стены обращен пылью и щебнем мгновенно, как и следующей за ней, как и последовавших за первыми двумя. Даже без форсажа Эгида позволяет игнорировать любой чисто физический урон, защищая надежнее любых лат, барьеров и артефактов, но главная битва за право быть происходит не снаружи, а внутри, около укрытого всеми силами сердца, к которому тянутся медового цвета ручейки опороченного яда, воплощенным Пороком и являющегося.

Ненависть.

Расстояние полета растет, но отмечать промелькнувшие метры и кварталы удается только краем сознания, вся суть которого обращена в рычащий от злобы, воющий от боли и терзаемый неисполнимым никакими силами желанием комок нервов. Хруст и грохот камня, стекла и дерева – лишь жалкое подобие того, что происходит в остатках моей души. Ненависть горит, забирает все больше и больше того, чем я был, забирая меня самого, лишь бы не отдать тому, что несет мне влитый внутрь яд.

Одиночество.

Оно защищает меня, хранит лучше любого оберега, обрекая своей опекой, своей проклятой Эгидой, навсегда разделяющей весь мир и того, кого она укрыла. Ненавистное одиночество, суть от сути, плоть от плоти того, чем я стал, не позволяет сдохнуть даже тогда, когда я готов отдать любую цену за право на забвение, лишь бы только перестал жечь яд, лишь бы не хладила давно уже не чужая ненависть, лишь бы все это прекратилось!

Я не хочу умирать!

Последняя стена, внешняя, принадлежащая какому-то богатому имению, пробита на излете, позволяя мне удариться костями о стену внутреннюю, покрыть ее трещинами и упасть навзничь, уже не в силах удерживать даже базовую Эгиду. Черная кровь льется из сломанной, истерзанной, стремительно регенерирующей Формы, заливая и прожигая собою деревянный резной пол, дорогой ковер и каменную крошку. Одиночество выжигает яд, забирая за собой все, что я только мог отдать, забирая чувства, улыбки, смех, желания, дружбу, радость, счастье... забирая все. Забирая и оставляя меня... одного.

Природа Тени спасла меня, она же меня убила.

Не осталось эмоций, не осталось чувств, ничего не осталось. Я пошел на гибель ради шанса для других и гибель я получил в награду. Нет больше дружбы, нет больше ни Ганса, ни Лосия, ни Тарии, ни Гестии, ни Тиа, ни Ыгры. Все то, что испытывал к ним Константин, осталось там, на камнях той площади, где он нанес свой последний удар. Осталось в бойне ритуального зала, где он зачерпнул больше, чем может вместить даже самый отчаянный человек. Осталось в алтарном покое Вечной Библиотеки, в подземельях Тавимарка, на улицах Аренама и в глубине диких земель. Осталось в пожранной жадной Мглою далекой крепости, осталось в катакомбах Края и древнем некрополе, где хозяйничает запертый Спектр.

У меня по-прежнему есть память, но эта память теперь пуста, словно файлы с фоточками на жестком диске домашнего компьютера. Когда-то ты был там, на тех фотографиях, улыбался и веселился вместе с теми, кто на тех изображениях стоит рядом, но время прошло. Осталась память о нем, но нет ничего, что эту память бы держало, нет того, кто эту память хранил, а фотографии рассматривает совсем другой человек. Осталась только Тень, только тварь огромного могущества и бесконечного голода, уже не желающая от своей силы и природы отказываться.

Встаю на ноги, вернее, перетекаю, как двигаются Тени, а не люди. Во всем теле уже нет ни единой капельки плоти, а маска падает оземь, скалясь мне в лицо своей кровавой улыбкой, отскакивает в дальний угол, словно сброшенная кожа. Лица тоже нет, одно лишь черное пятно, голодная пасть, ненасытная глотка. Мысли отрывисты и остры, словно застывшие льдинки и нет в них тепла. Лосий, Ганс, Тиа, Тария, Гестия, Ыгра... Человек уже сделал для них все, что только мог сделать и прибавил к этому изрядную долю того, что сделать было невозможно.

Мне же теперь все равно.

Усилием воли открываю небольшой пролом, разрывая реальность стонущей раной, упираясь в созданную извергами линзу, делая провал максимально глубоким из возможных. Дорога открыта, а силы во мне хватит, чтобы суметь пережить этот путь, чтобы вырвать вечность любой твари, что посчитает меня тварью менее страшной, что посмеет увидеть во мне добычу. Хватит этих сил и для побега от тех, кто действительно только добычу во мне и может видеть.

Пьеса с осадой Вечного закончена.

Остальные актеры пусть доигрывают без меня, пока наподдавший мне изверг не отвлекся на секундочку от важных дел и не закончил начатое. Любая тварь должна знать, когда сражаться нет смысла, когда лучше сбежать и отступить, отвлекшись лишь на то, чтобы пройтись по ближайшим кварталам, собрать тепло и жизни тех, кто еще прячется по углам. Дорога мне дальняя, путь неблизкий, а лишние души, пожранные Хваткой, подарившие мне свою память, свои души, усилившие меня, будут совсем не лишними.

Лишними не будут.

Не будут.

Провал открыт, врата предо мною, но почему же я медлю? Ради чего, ради кого, ради каких идолов не спасаю свою жизнь. Жажда жить, жажда быть... она спасла меня от яда, сохранила от гибели, позволила продолжить свою собственную сказку, не поставить точку, не завершить повесть. Я ведь жажду жить, истово желаю, всем существом своим. Жить и забирать жизни чужие, продолжая свою, забирать чужое, прибавляя его к своему, забирая и прибавляя, получая собственную силу из чужой слабости.

Периферийное зрение улавливает блики мелькающих сообщений системного трея. Там многое скопилось, что стоило бы рассмотреть подробнее, но уже сильно позже того момента, как оставлю опасность позади. Тем не менее, взгляд вцепляется в небольшой участок, буквально в две строчки, на которые до сего момента было страшно смотреть. Страх ушел вместе со всем остальным, но почему-то это зрелище не отпускает, притягивает внимание, заставляет медлить.

Имя: К??с?а???н

Раса: ????????? (тварь; ????????)

Знаки вопроса.

Их обозначение предельно ясно, легко уловимо через ясновидение и банальную логику. Я многое получил за этот день, за сраженных врагов и за отданные жертвы. Мне всего-то нужно распределить полученное и я смогу избавиться от раздражающей несуразности, завершить перерождение, оставив позади прошлую жизнь. Я уже перерожден, уже принял себя нового, а эти знаки – лишь косметическая несуразность, ведь те же кровососы тоже некоторое время любуются на знаки вопросов, прежде чем Статус придет в норму после обращения.

А я куда сильнее кровососов, куда опаснее клопов-переростков, тут даже сомнений нет. Распределив полученное, а после и дополнив его, я могу надеяться сходу принять статус не Легенды даже, но Мифа. Мифа слабого, буквально новорожденного, как была новорожденной Гестия, обращенная эпическим чудищем первого уровня. Но даже едва пробудившийся Миф обретет силу, невероятную силу, мою по праву силу!

Почему я все еще не шагнул вперед?

Всего лишь...

Всего лишь один шаг...

Мой вопль подымает каждую тень в округе, в пределах всей моей сферы теней и за ее границами, заставляя те трепетать подобно дрожащим листьям во время шторма. В том вопле вся моя ненависть, все мое одиночество, все страхи, вся забытая и отданная боль, что почему-то осталась со мной, не отпуская даже сейчас.

Рывок вперед и мой кулак ударяет в большое зеркало, являющееся частью громадного серванта, что стоит посреди разрушенной моим "прилетом" гостиной, покинутой своими хозяевами еще при первых звонках опасности. Осыпаются оземь осколки зеркала, падают рядом с ними серебряные фужеры с гравировкой на морскую тематику, звенят, разбиваясь, хрустальные графинчики с самым разным содержимым, да и сам сервант заваливается на бок, открывая дыру в стене за ним и в последующих за нею стенах. За спиной схлопывается более не поддерживаемый разлом, а изнутри рвется неостановимой лавиной безумный хохот.

И я смеюсь, визгливо, захлебываясь и шелестя каждой тенью в такт смеху, смеюсь, как может смеяться только Тень, смеюсь над собой и миром, смеюсь, слыша как с каждой секундой смех этот все больше напоминает мой прошлый, смеюсь, не замечая, как смех переходит в хрипящие всхлипы, будто пытаешься говорить с раздавленной глоткой.

Тени замолкают.

Стихает шелест.

Падаю на колени.

Глаза вновь встречают оскал моей маски, а я невольно оскаливаюсь в ответ, показывая вновь обретенные зубы, вдыхая воздух снова появившимися легкими, чувствуя биение сердца, что опять гоняет кровь по венам. В осколках зеркала видно мое лицо – бледное, чуждое, неправильное, искалеченное моей силой, но все же мое.

Как все, оказывается, просто.

Любой дурак может шагнуть за грань, до полного отварения, а после вернуться назад, как ни в чем ни бывало. Абсолютно любой дурак, если только сумеет понять, осознать и только самостоятельно, без подсказок принять столь элементарную в своей сути истину. Дело ведь не в благородстве, не в дружбе или верности, не в лучших проявлениях наших чувств, иначе каждый второй бы регулярно менял бы суть по три раза на день.

Так просто...

Столь же невозможно...

Легче не стало.

Я все еще не хочу гибнуть, все еще больше всего желаю убежать из этого безумного города, не продолжая битву, не повторяя испытанную агонию. Я ведь могу сделать это и сейчас, никто не осудит и не остановит, а соратники мои первыми выпнут меня в разрыв, давая шанс хотя бы мне. Спутников всегда можно найти или воспитать новых, гибель столицы и падение Вечной Империи и вовсе выгодно мне, как бесконтрольному призванному. Я уже сумел сотворить невозможное с точки зрения любого жителя этого мира, старушка Система не даст соврать, указав все в моем статусе:

Имя: Константин

Раса: ?человек?; ??????

Там, на той площади, меня ждет смерть, неприятная и во всех отношениях унизительная. Одно чудо со мной сегодня уже случилось и даже моего оптимизма и самоуверенности не хватит, чтобы поверить, будто такое везение повторится снова. Я чудом сумел покинуть площадь, чудом не сдох от одного-единственного удара этого бл*дского Господина всех бл*дей, чудом пережил яд и вытравил его из своей сути.

Как же я не хочу умирать.

Подымаю маску, оставляя на ней красные пятна – не кровь, а вылившееся из разбитого графина варенье, судя по запаху и вкусу (пальцы облизать – двухсекундное дело) вишневое. Смотрю на давным-давно, словно вечность тому назад, нарисованную улыбку и понимаю, что попросту сдохну. Нет у меня шанса в сражении с мифическим извергом, не было раньше и не появилось сейчас после чудесного спасения.

Я могу каким-то чудом выдержать один или даже несколько ударов, если поставлю все на защиту.

Могу таким же чудом нанести собственный удар, если позабуду про оборону и стану отыгрывать самоубийцу.

Не больше.

Но и не меньше.

Черт возьми, – хотя лучше не надо, – но как же мне, едва не умерев, захотелось жить! А ведь думал, что давно уже смирился с неизбежностью финала, но где-то еще осталось во мне немного веры и надежды на лучшее, даже странно. В детстве в Деда Мороза и то не верил!

Скалю кусочкам своего отражения заостренные зубы, словно полный рот сплошных клыков, после чего подымаю один из кусочков разбитого зеркала сияющими золотой пылью пальцами, до хруста его сжимая. Несколько секунд, непозволительная роскошь, потраченная на нерешительность, и частично трансформировавшаяся пасть крошит небольшой фрагмент размером с детскую ладонь.

Стеклянные грани раздирают горло, когда за первым осколком идет второй.

Третий.

Шестой.

Десятый...

Интерлюдия третья: «Прощение»

Любая стационарная защита, при достижении и преодолении определенной планки качества, начинает превращать укрываемую территорию в отдельную лакуну с собственными законами реальности. Разумеется, большая часть таких изменений уж очень незаметна, почти косметическая, даже если речь идет о действительно хороших барьерах и полях. Большей мерой забавный научный феномен, так интересный всяческим исследователям или теоретикам, чем нечто, что можно использовать к собственной выгоде. Для того чтобы действительно подойти впритык к тому, чтобы создать своей защитой отдельную реальность, нужно изрядно превзойти планку легендарности. А мифическая защита на то и мифическая, что только в мифах ее и встретишь. Это тоже прописная истина, никому кроме теоретиков не интересная и трудно применяемая для всех мастеров барьеров без исключения.

Почти без исключения.

Среди сохраненных, раздобытых, разработанных, просто нагло украденных или отобранных силой знаний, что хранила в своей власти Вечная династия, имелось много того, о чем остальной мир практически не подозревал. А если и подозревал, или даже точно знал, то все равно понятия не имел, каким способом увиденного результата удалось добиться. Игры со спящим в крови неотъемлемым Правом, ставящим любого из них над Законом, не поддаются нормальной магической теории, только и всего.

Это не совсем правдиво, ведь как бы то ни было, не одним только Временем были сильны Вечные, не только играми с константами реальности могли удивлять и повергать. Будь иначе, то рано или поздно, но против них нашли бы свои способы противодействия, а их династия так и не взошла бы на престол, не говоря уж о том, чтобы держать его столь крепко и долго даже по меркам долгоживущих рас. Именно к этим вот трюкам, украденным или завоеванным, не относящимся напрямую к их крови, широкие круги шпионов да аналитиков относили умение работать с защитными полями на недосягаемой простыми магами высоте.

В чем-то эти предположения были правдивыми, но каждый из несущих в себе кровь правителей Империи Веков знал, что только частично. Напрямую манипуляция константой Времени не давала особых преимуществ в барьерной магии. То есть, могучие защитные мистерии в их арсенале присутствовали, регулярно использовались и раз за разом спасали жизни своих пользователей, но они относились именно к силе династии, а не классической магии.

Защита этого имения, поэтично названного Одинокая Птица, к силе династии не относилась, оставаясь при этом нехарактерно крепкой, мощной, монолитной и непоколебимой. Не настолько, чтобы разом перепрыгнуть на грейд вверх, нет, но заметно лучше стандартных и нестандартных типов защиты. Что-то из этого было заслугой более изощренных техник создания, затраченных на установку купола отрицания реагентов, регулярных усиливающих и обновляющих ритуалов, целой плеяды комбинированных подборок амулетов и множества других вещей. Но основой, делающей и без того отличную броню еще крепче, служила все-таки сила династии, только не напрямую.

Едва заметное влияние, которое когда-то наложил давно уже отправившийся в Вечность предок, не оставило после себя никаких следов и пусть хоть удавятся от натуги всяческие эксперты, но не увидят они никаких игр с Законом. Просто в тот миг, когда фундамент имения, – маленького дворца, если уж не скромничать, – был заложен, чужая воля сумела сделать так, чтобы все лепестки будущего творения развернулись одновременно. Их и так стараются активировать как можно более синхронно, но всегда будут незримые, едва отличимые разрывы – сама природа магических ритуалов, что основывали защиту, не позволяла достигнуть абсолютной синхронности.

Воля Вечности смогла эти мельчайшие "несхождения" нивелировать, полностью погасить, создав не просто шедевр магической защиты, но настоящее произведение искусства. Больше подобных успехов династия не демонстрировала, попросту из-за отсутствия в том необходимости. Чистые мистерии на силе крови все равно давали больший выхлоп, требовали меньше усилий и не вынуждали посвящать в семейные тайны посторонних. Императорский дворец был закрыт не в пример крепче, изысканнее и, самое главное, надежнее, тогда как Одинокая Птица осталась памятником давнему эксперименту одного из предков. Успешному, но уже давно не нужному – династия любила хранить плоды подобных деяний. Во многом потому, что очень часто они переставали быть ненужными, когда им находили новые применения, зачастую совсем не тем способом, о каком мыслил создатель.

Сейчас обладающее уникальной системой защиты поместье позволяло, за счет той самой защиты, вообще игнорировать происходящее в Вечном безумие. Там, за обманчиво тонкими, проявившимися в реальность от чрезмерно концентрированного энергетического шторма, барьерами бушевала настоящая война, какой столица Империи Веков не видела уже не один, простите за каламбур, век. Внутри здания была только тишина и спокойствие, словно ничего опасного и не происходит вовсе – чистые полы, шелковые занавески, паркет из зачарованного дерева, белоснежные стены и колонны из редчайшей разновидности мрамора.

Последние никогда ей не нравились, ведь Валзея предпочитала чуть более темные, пастельные тона. Кричащая белоснежность интерьера Одинокой Птицы вызывала одно только раздражение и, она не сомневалась, именно поэтому ей это имение и жаловали. Волей правителя, разумеется, но она догадывалась, кто именно эту волю вытребовал с отца. Даже тот факт, что ее братец теперь уже ничего и ни от кого не сможет требовать, не особо утешал. Во-первых, он все же оставался родней, той же крови и плоти, что и сама Валзея, а потому испытать к нему истовую ненависть она не могла физически, как, впрочем, и наоборот. Во-вторых, ей хватило везения в тот злополучный день в очередной раз разменяться со Вторым Принцем колкостями, отчего на прогулку по парку она не пошла.

Игнорировать необходимость регулярно прогуливаться ножками над сокрытыми под слоем камней и земли древними руинами... не самый умный поступок для тех, в чьих жилах застывает Время. Хитрый родовой титул требовал регулярного поддержания и пусть даже несколько пропущенных прогулок ничего страшного не сделают, но потерять внезапно столько полезных атрибутов и отдельную способность было бы обидно. Но она в тот день сама была обижена, зла и раздражена, а в таком состоянии попытка медитации, в ходе которой дотягиваешься самой сутью до сокрытого в древних камнях чего-то, могла обернуться большими проблемами, чем просто пропущенная прогулка.

Пропустила, называется, медитацию – несмотря на плещущуюся в ее жилах кровь ей пришлось держать ответ перед самим Императором, который очень внимательно ее выслушал. Разрабатывались самые разные версии и, видят Боги, даже она сама заподозрила бы если не прямое предательство отрекшейся от своей крови родственницы, то незаметное влияние на ее разум. Подчинить кого-то из их породы почти нереально, воздействовать незаметно чрезвычайно сложно, оказать разовое влияние требует целого подвига, но... она ведь самая слабая из их поколения, обладает худшей властью над Законом, уступая в том даже некоторым бастардам или представителям ненаследуемых, побочных линий!

Слишком сильна в ней кровь ее матери, тоже не водица, разумеется, но все же не Вечность. Она ведь была зачата не в законном браке, без соответствующих ритуалов и пусть на момент рождения мать ее уже была одной из законных жен, принятой по всем правилам, но кому как не ей знать, что Время вспять повернуть так ужасающе сложно. Чужая кровь, сильная, но ненужная.

Бесполезная.

– Значит, именно здесь находится коллекция андорских ваз, если я не ошибаюсь, с шестнадцативековой историей, верно? – Мелодичным и вкрадчивым голосом поинтересовался ее собеседник, вырывая Валзею из плена мрачных мыслей. – Помнится, при погребении в них складывали забальзамированные сердца вернейших из слуг господских, что связывали свои жизни с жизнями их господ.

Стоило только появиться первым следам атаки, как командир охраны поместья тут же активировал вверенный ему артефакт, успев, к счастью, попросить у Валзеи право на его использование. Запертый в пузыре остановившегося времени особняк и прилегающие территории стойко сносил все попытки извергов проколупать себе дверцу внутрь защитных систем. И будет сносить еще очень долго, по крайней мере, для засевших внутри долго. Мир за пределами особняка, конечно, не застыл, но изрядно замедлился, позволяя разменивать одну минуту снаружи на пару-тройку таковых внутри.

– Да, м-м-м, несомненно, да... – Валзея уже давно не вслушивалась в слова своего собеседника, сына главы гильдии Золотого Пера, между прочим. – Совершенно согласна.

С того самого момента (за несколько часов до чрезвычайной ситуации), как он предложил ей спор, сделку рассказать о каждой из реликвий, что хранится в этом доме больше, чем знает она сама, принцесса Вечная почти перестала отслеживать его речи. Дело даже не в случившемся катаклизме, просто она не особо могла похвастаться знаниями о "своей" коллекции. Зато своеобразная экскурсия по давно знакомым коридорам позволяла успокоить заполошно бьющееся сердце и собраться с мыслями.

Это место действительно использовалось в качестве своеобразного хранилища для вещей дорогих, статусных, редких, но не несущих в себе истинного могущества. Коллекционирование никогда не было страстью их рода, но, имея средства, глупо не тратить их на раскрытие возможностей. Какой бы глупостью ни казались попытки собирать старые, практически бесполезные в плане эффектов артефакты мертвых и не очень цивилизаций, но за многие из них платили даже не деньгами, а политическим весом. Высокие Секты в составе Империи Рук, например, очень любили такие вещички, которые для них значили тот же статус, только куда более нужный для иноземцев. Это в Вечном можно хвалиться наличием подлинной коллекции деревянных масок Многоно разве что на каком-то рауте, перед другими коллекционерами, а для обезьяньих помазанников, порою, невозможно пойти на карьерное повышение, не имея достаточного количества свидетельств древности.

Главное, действительно не отдать вместе с простыми безделушками нечто намного более ценное, несущее в себе если не силу, то ключ к ее получению. Но на то и нужны были Трое из Библиотеки да их никогда не закрывающий глаз алтарь, не говоря уж о сотнях частных картотек и архивов, чтобы найти спрятанные среди драгоценного мусора настоящие бриллианты.

– А вот эти скрижали! – Продолжал говорить парень, оказавшийся таким любителем истории, что ему впору было давать ученую степень, настолько знания его были полны и нехарактерны для, фактически, потенциального верховного счетовода при магической гильдии. – Они могут показаться пустышкой, но, поверьте, если знать, что изображенные на них знаки станут понятными, только если суметь расшифровать уже другие послания, оставленные не в гробницах высшей аристократии Анрианон, а в основе краеугольных камней, что стоят на руинах перводворцов каждой династии... О, эти каменные пустышки разом повысят свою цену если и не до полного веса в золоте, то до половины подобной суммы! Не желаете знать, что здесь на самом деле спрятано, почти на самом виду? Как подарок от одного из познавших те, другие, письмена?

Молодой человек, в компании которого она была такой спокойной, такой уверенной, что и вовсе не желала думать о происходящем за пределами поместья, сейчас предлагал Валзее нечто по-настоящему ценное, раз о таком секрете не узнали раньше, при этом буквально лишь за право пребывать в ее компании. Этот дар, несомненно, приятен и, как дитя крови Вечной, она принимала подобное в порядке абсолютной нормы. Но полностью проигнорировать красивый жест было бы несколько ошибочно, ведь не просто пятый сын кого-то из графов, а, фактически, наследник гильдии из первой десятки, хоть и самого ее низа.

– Оставлять такой, такой, такой подарок без ответа... – Валзея пыталась подобрать правильные слова, но заученные и триста раз отработанные на многочисленных раутах шаблоны речи и поведения словно не хотели подсказывать ей нужные манеры, нужное амплуа, набор формальных и неформальных знаков, обозначающих легкое одобрение и признательность. – Будет плохо, неправильно.

Вот стоило вообще подымать эту тему? Она вроде как собирала свою коллекцию, так ведь должна была бы... должна была сама знать почти все то, что он говорил? Но ведь если она знала, то почему не узнавала ни слова из сказанного мальчишкой? Да еще и его манеры, поначалу кажущиеся чрезмерно грубыми... Он ведь счетовод, пусть и очень высокопоставленный, в будущем так и вовсе второй человек в Золотом Пере. Достаточно знатная персона, чтобы быть ей представленным и чтобы она согласилась беседовать с ним, но его никогда не учили ставить себя. Вернее, какие-то уроки были, но их начали давать поздно, не позволив впитать осознание своего положения с молоком, отчего вел он себя откровенно не на уровне беседы с ней, дщерью Вечной. Путал слова, повторялся, не мог нормально строить предложения, то и дело сбивался, даже допускал появления слов-паразитов!