Текст книги "Его искали, а он нашелся (СИ)"

Автор книги: Avada Kadavra

сообщить о нарушении

Текущая страница: 79 (всего у книги 140 страниц)

Форма Тени позволяет регенерировать такие травмы, что пользователя этого умения легко принять за дальнего (или ближнего) родича старины Алукарда. Не до того уровня, чтобы восстанавливаться из кусочка ноздри, но обычную ампутацию конечностей я мог с высокой вероятностью даже не заметить – новые рученьки вырастут быстрее, чем старые отлетят подальше. Простая сталь и магия Форму и не поцарапают, но даже очень могучее колдунство, нанеся урон, не смогло бы остановить процесс обновления теневого тела – бессмысленно рубить тень, бесполезно рвать ее на части.

Удар Косновения могучим колдунством не являлся только потому, что этот прием представлял собою чистой воды пиз*ец возведенный во сто тысяч пятисотую степень! Складывалось ощущение, что руки до самых плеч просто аннигилировало на каком-то глубинном уровне, после которого никакая регенерация не восстановит. Если бы мой разум не нырнул в объятия плана так полно, то от этой боли я окочурился бы на месте, не вставая на ноги, так сказать.

Черная кровь продолжала истекать из меня вместе с магией и жизнью, боль грозила затопить сознание агонией, а изнутри рвалась наружу жадная до всего и вся тварь, чующая мою слабость и жаждущая перехватить контроль, вцепиться в ненавистного врага еще раз. Понимая, что счет по-прежнему идет на секунды, и трачу я их отнюдь не разумно, начинаю шевелить жопой в целях оной жопы спасения. Вспоминая сущность моих оппонентов, спасать жопу нужно сразу во множестве смыслов.

Кража тени работает с некоторыми перебоями – слишком насыщенная и злая в зале атмосфера, чтобы опираться на тонкие техники в подобных условиях. Там, где тонкость не помогала, неплохо работала грубая сила. Вкладывая в кражу тени целые реки магии, я лишал эту технику столь характерной для нее незаметности, получая взамен пробивающую мощь и способность буквально врастать в оболочки и души подвернувшихся культистов. Если стандартная кража остается для жертвы незаметной до самого конца (или до момента развеивания техники, что случается куда чаще), то сейчас даже полностью лишенный любых предчувствий чурбак мог осознать тянущуюся к сердцу погибель, холодными пальцами забирающуюся под кожу.

По-хорошему, мне бы стоило сначала принять человеческий облик и только потом пытаться лечить травмы, но с учетом ситуации, в человеческой форме я бы мгновенно помер. А так я просто вливал целые ручьи силы, за секунду тратя достаточно резерва, чтобы накрыть мощнейшими щитами хоть целую крепость или эту же крепость в теневой разлом отправить. Тратил без сомнений и жалости, столь же безжалостно отдавая попавшимся под технику свои раны.

Отдавал.

Отдавал.

Но не мог отдать до конца!

Какой-то эффект, несомненно, имелся, ведь боль ослабевала, да и кровь истекать пусть и не перестала, но хоть не лилась ядовитым ручьем. И травма, пустота на месте моих рук, постепенно выравнивалась, а Форма запускала взрывную регенерацию... но как же неторопливо она это делала! Слой за слоем возвращалось утерянное, и, поверьте, ощущения от этого процесса были отнюдь не приятными. Горстка переживших потоки флера культистов, причем самые человечные и наименее мутировавшие от даров их господ, падали штабелями, благо никто не напрягал себя особой защитой посреди и так защищенного зала, а если какие обереги у них и были, то взрыв экстаза эту защиту снял окончательно. Культистов впритык хватало для моих целей, а чистые твари или одержимые для моего самоисцеления вот никак не подходили. Мне преизрядно повезло, что даже эти сохранили свои души и оболочки относительно целыми – на момент удара они находились в отдельном сегменте ритуального зала, закрытого собственным концептуальным барьером, запитанным не от Косновения, а от артефакта.

Времени дожидаться сколь-либо существенного восстановления тупо нет, а потому я, не меняя Формы нарисованного человечка, разрываю на части оказавшегося рядом гуманоида с безликой маской вместо лица (по-моему, на той маске попыталось проступить лицо кого-то знакомого, но тварь не имела шансов пролезь в мои мозги и вытащить нужный образ) и еще одного совсем уж непонятного изверга, рывком сближаясь с так нехорошо меня обидевшим карапузом. Одно меня радовало – пусть мне ответочка дьявольского ритуалиста сделала плохо, я сумел сделать плохо ему в ответ! Причем, справедливости ради, не могу сказать, будто мне пришлось намного хуже, чем ему. И это с учетом характерной расовой способности изверга получать удовольствие даже от самых жутких мучений, ведь сжиженная Тень во внутренностях даже для этих ребят окажется перебором. Собственно, именно Тень для них этим перебором раз за разом и оказывается – классовый дебафф же, против него не попрешь!

Ближайшим к сути описанием произошедшего с Косновением было пресловутое и, на этот раз, полностью буквальное "распидорасило". Тело его оставалось все таким же маленьким и легким, но вокруг этого тела само пространство покрылось не трещинами даже, а кровоточащими ранами. Из ран этих неостановимым потоком перла мерзкая псевдоплоть, еще менее материальная, чем обычные тела извергов, а также стремительные ручейки эссенции и каких-то иных фрагментов, которые еще не стали эссенцией, но и душами называться уже не имели права. Будто вскрыл брюхо обожравшемуся чудищу, а из разорванных кишок полезло полупереваренное месиво вчерашней трапезы.

Боль потери не затихала, но постепенно отдалялась, вот только радости от этого я не испытываю – наступающий холод и пустота все ближе подбираются к последним бастионам воли, а тени всех переживших флеровый взрыв культистов я уже украл, отдав им столько собственной муки, сколько сумел. Зал ритуалов по праву называть можно огромной конструкцией, а ведь его еще и поделили на сектора, разделив эти сектора всевозможными барьерами. Пусть большую часть, самую незащищенную часть, тварей и слуг их первым же ударом и накрыло, пусть часть барьеров не выстояла против исторгнутого подпавшей под Повторное Развращение дьяволицей, но остались и выжившие, лишь немного задетые ударом и откатом пошедшего вразнос ритуала, да еще и быстро приходящие в себя. Они – наша погибель, ведь стоит им скоординировать свои атаки, дать Косновению время на реакцию, как песня наша будет завершена на похабной ноте. Они – мое личное спасение, моя отчаянная надежда успеть сбросить с себя вредоносные эффекты, украсть их жизни и судьбы взамен сократившейся моей.

Между мною и спасением все так же стоит Косновение, но я, не иначе волею самой Фортуны, каким-то чудом вновь опережаю его, атакуя отчаянно, без попыток сдерживать себя или экономить резервы, стремясь если не сразить врага своего, то хотя бы продать поражение по максимально выгодному тарифу. Стечение обстоятельств, слепая удача, позволившая мне сначала задеть что-то важное внутри Косновения, а после поймать кражей тени группу почти незапятнанных культистов, только-только выпавших из-под рухнувшего барьера, но не задетых флером. Два броска костей, две тоненькие соломинки. Одна задержала стремящуюся стабилизировать свой проклятый котел тварь, не дав свершить расправу, ведь Косновению ясно было мое плачевное состояние, оно знало, насколько страшны были мои раны. Вторая дала столь необходимую мне возможность отодвинуть смерть, мгновение в мгновение, в миг самой отчаянной нужды.

Кости брошены.

И вот, вместо того, чтобы погибнуть, не сумев удержать под контролем Форму, я рвусь в новую атаку и тварь снова не готова к ее отражению, просто не успевает защититься, применить хоть один из целой колоды крапленых козырей, собранных в ее котле за долгое, очень долгое существование. Мягкое Косновение, старейшее творение Господина своего, существо-домен, помещенное в домен основной, кошмарная матрешка со столь же кошмарным содержимым внутри, взращенный инструмент не битвы, но победного пира, придворный повар и палач в одном амплуа, тот, кто растворяет в себе не оправдавших ожиданий слуг Его, создавая из них основу, из которой Господин взрастит новых...

Ясновидение сходит с ума и сводит с ума меня, понукаемое частичками моей теневой плоти, все еще плавающими внутри этой мерзости. Я сейчас настолько близко к нему, настолько понимаю его природу, что никакая защита не поможет скрыть от меня истину, но, будь я проклят, если бы я не желал это знание вырвать из собственной головы и вернуть обратно! Хотя... если уж откровенно, то я уже давно проклят и без подобных заявлений.

Подавляю инстинкты Тени, требующие снова вцепиться во врага, терзать и жрать его, восполняя силы за счет уже готовой эссенции, восстанавливаясь быстрее получения ран. Можно нырнуть, просочиться в котел через вспоротое пространство, а после выжрать Косновение изнутри, попросту не дав тому повторить свой трюк с кристаллизацией. Откровенно говоря, этот план даже более рабочий, чем любые другие – оно действительно не успеет переварить меня-нас раньше, чем я-мы сожрем, заберем, возьмем слишком многое. Увы, но сохранить рассудок при таком раскладе уже не выйдет – вместе с бульоном из поверженных душ, я сожру и себя самого.

Вместо ближнего, сверхближнего даже боя следует атака дистанционная, пусть и оставалось там той дистанции пяток шагов между мною и покрытым разломами Косновением. Трещины вокруг него расширились, добравшись до потолка и, похоже, задевая конструкт ритуала. Оно разглядело меня, но вот сделать хоть что-то опять не успело, лишь расширив свои раны, попытавшись создать какой-то барьер, одновременно обратившись к ритуальным знакам вокруг. Сил твари хватало на контроль разорванного брюха, удерживание пробитого котла и даже на стремительное самовосстановление. На барьер и атаку через контроль реальности в зале не хватило даже всей воли этого.

Никогда еще не творил столь насыщенной магии столь быстро и безжалостно, причем, безжалостно не к врагам, а к себе! Контроль теней служил лишь спусковым крючком для начала процесса, а потом эстафету перехватили сразу Созидание, Проявление и даже Форма. Из меня и так вырвали немало плоти, а уж дальше я продолжил начатое Косновением. Кровь и ошметки моего тела стали основой спущенных чар, позволив мне буквально созидать уже не попавшихся под руки мелких Теней, но самого себя. Я говорил, что мне было больно раньше? Забудьте сказанное, потому что именно сейчас мне стало по-настоящему скверно!

Атака приняла вид десятков каплеподобных шариков размером с мячики для пинг-понга, каждый из которых был своеобразным карманом в пространстве, ведущим прямо в Тень. А уже там, в Тени, это была не капелька, а огромный комок структурированной теневой силы, упакованный Проявлением в миниатюрную формацию. Наполнитель во всех мячиках сделал одинаковым – сотни и сотни теневых лент с примитивным даже не самосознанием, а, скорее, алгоритмом действий. Задача лент, попав внутрь котла, наносить максимальный урон извергу, стремясь поразить не эссенцию или плавающие в ней души, а внутренности твари. Если я их не успел нащупать, то щупать будут мои чары... прозвучало не очень.

Почти все капли нырнули в разломы, раскрываясь уже там, что Косновению явно не принесло приятных ощущений. Эта хрень, между прочим, куда хуже обращает наслаждением получаемый урон, даже если сравнивать с не самыми сильными представителями их племени. Какие-то ограничения, связанные с природой дьявола, что являет собою искусственный домен в куда большей мере, чем, собственно, дьявола. Воплей нет, как нет и ответного удара, лишь содрогнулось что-то, сокрытое за маленьким внешним тельцем Косновения. Вроде просто небольшая, едва заметная судорога и задрожавшие конечности, но я чуял, как оно забилось в судорогах там, внутри самого себя.

Сближаюсь еще сильнее, вновь меняя Форму. Теперь уже не нарисованный палочный человечек, а этакий червь в скафандре – сегментное тело с тесно прилегающими друг к другу кольцами-частями. Костенька не очень умный, но уроки, подкрепленные отборными пи*дюлями, всегда усваивает быстро – каждый сегмент может быть мгновенно отброшен без лишних травм и сожалений, спасая сокрытую за столь своеобразным живым доспехом сущность. Опять использовал Проявление вместе с Формой и Созиданием, только не так болезненно, опять не поняв толком, как именно мне удалось сотворить сделанное. Открытие новых приемов прямо в бою, несомненно, очень радует, особенно если приемы нужные и к месту, вот только сам звоночек тревожен донельзя. Если новые трюки успеваешь применить еще до того, как поймешь их природу разумом – это свидетельствует о слишком тесном слиянии с чужими инстинктами. Я и раньше умудрялся такие трюки вытворять, но никогда ранее меня при этом не жрало столь стремительно. А ведь я и сам продолжаю себя калечить, не останавливаясь, не имея на то ни права, ни возможности.

Не до конца регенерировавшие, продолжающие исчезать без возможности украсть чужие тени, черви-руки, черви-плети, вырвавшиеся из спины и плеч, разделяющиеся на десятки отдельных отростков, отчего я сам становлюсь похож на эпицентр пространственных разломов, только не телесного цвета, а черного – два разлома сталкиваются и мои конечности, продолжающие буквально терзать пространство, все глубже его прорывая, стремясь истощить поставленные слабеющим ритуалом преграды, вцепляются в проломы, ведущие к содержимому котла. Из пастей на концах червей-меня льется яд, льется сжиженная и концентрированная Тень, будто притащенная в явь из глубинных слоев этого плана.

Щупальца рвут псевдоплоть, расплескивают эссенцию, превращая ручейки в реки, а реки в водопады, расширяют разломы, заставляя живую фабрику Косновения буквально выворачиваться наизнанку. И, конечно же, поток самых мощных чар, какие я только могу выдать в таком положении, не задумываясь о резерве или возможном ударе по мозгам. Простых заклинательных техник в арсенале вообще нет – только связки всех моих классовых умений, порою, всех вместе взятых. Боль нарастает, недолеченные раны продолжают кровоточить, заставляя Форму терять плотность, но я только пускаю вытекающую черноту на очередную атаку, заливая адский котел до самого края.

И это приносит свои плоды, просто не могло не принести!

Косновению катастрофически не повезло, настолько не повезло, что становится немножечко смешно – оно могло уничтожить нас всех тысячу раз, но события сложились тем единственным порядком, что подарил мне победу. В какой-то миг понимаю – оно уже не встанет. Да, тварь по-прежнему жива, его таланты продолжают латать внутренности, пытаются вытравить влитые в него тени, продолжают кристаллизовать эссенцию, пытаясь если не спастись, то хотя бы устроить напоследок очень мощный взрыв и предсмертное проклятие. Но если раньше я ощущал за каждым действием противника злую и сосредоточенную волю, жажду встать и навалять мне таких люлей, чтобы вставить их по самые гланды, то теперь эти действия потеряли связность, целенаправленность, стали напоминать судороги агонизирующего организма. Пусть каждая такая "судорога" оставалась чрезвычайно изощренной техникой владения внутренними эссенциями, они потеряли ту самую направляющую волю. Словно работа периферийной нервной системы при уничтоженном мозге.

В тот же миг приходит понимание – за свою многозадачность и силу Косновение платило некоторыми уязвимостями, для обычных извергов нехарактерными. Например, если повредить твари даже не сонм (которого у этой мерзости не имелось в том виде, в каком его привыкли воплощать изверги), а этакий центральный орган его котла, то эффект будет сравним с очень жестокой лоботомией. Неприспособленное к прямой битве создание и не должно было сражаться, хоть и могло это делать – не зря же зал ритуала был защищен настолько хорошо. Подпустив меня на дистанцию удара, промедлив с защитой из-за трюка с кольцом и, наконец-то, ошибочно посчитав меня смертельно раненым, оно подписало себе приговор – уже вложенных внутрь него автономных и не очень заклятий хватит для добивания потерявшего разум отродья Пекла.

А мне оставалось лишь выдать самый яростный вопль на какой был способен, с визгом и хохотом принявшись рвать на части всех, кто имел нехватку ума оказаться слишком близко ко мне и нести на себе метки Пекла. Потому что Косновение ошиблось лишь в оценке моей способности сражаться уже смертельно раненым, но вот как раз смертельность моих повреждений никаких сомнений не вызывала.

Вздрагивающий и продолжающий извергать, – каламбур намерен, – клубок плоти остался на месте, ритуальные круги и контуры стремительно приходили в рассинхрон, а я, впервые с момента начала бойни, сумел осмотреться вокруг, не сосредоточивая всего себя на единственном противнике. И тут же, без возможности обдумать, начинаю новую бойню, даже не пытаясь удержать хохот и вопль сидящей внутри меня Тени. Нет ни причин, ни желания, да и сил, пожалуй, тоже.

Рывок, стелясь вдоль сверкающего от символов пола, снова меняя форму и становясь почти плоским, а то и без "почти", пропускаю над собой добрый десяток бьющих невпопад атак. Лучи, комки энергии, несколько энергетических клинков, в каждом из которых томилась плененная душа, парочка сетей и один очень мощный таран бьют куда-то за спину, задевая своих же союзников, а расстояние между мною и чужими внутренностями уменьшалось со скоростью, очень владельцев тех внутренностей нервирующей.

На последних метрах дистанции группа извергов, сумевшая собраться в какое-то подобие боевой, – насколько это понятие применимо к специалистам по ритуалам, – звезды, направила атаку вниз, накрыв радужными переливами своей извращенной магии надвигающийся на них ковер-убийцу. К их сожалению, красочная иллюминация оказалась единственным результатом их трудов, ведь прочность предельной Формы не слишком зависит от размеров принятой Тени. По крайней мере, это разочарование стало последним в их существовании, когда я выпустил сотни тончайших лент, пробивая их тела и сонмы, одновременно начиная отдавать очередную порцию ран.

Разорванные, иссушенные, расплывающиеся гнилью и сладкой патокой тела еще только начали падать оземь, а я уже меняю облик, продолжая рывок, оставляя жертв за спиной. Я еще могу взять от них многое, могу отдать им еще больше, да и просто восполнить резерв магии за счет их извращенной жизни было бы не лишним, но я не смею остановиться. Остановлюсь – и необоримым станет сияние выпускающих души сонмов, разорванных моими ударами, а последнее, чего я желаю сейчас, так это проверки своей выдержки против сосущего все соки голода.

Снова гуманоидный облик, снова не перестающие кровить руки, только теперь каждое касание этих рук лишает врага его конечностей. В ход идут уже не чары, а до края насыщенная силой и оттого почти неотразимая в своей грубости кража, лишенная привычной изящности. Первым идет касание, задевающее немногочисленных боевых тварей, предпочитая их гибель гибели менее опасных образцов адского воинства. Следом за касанием, кражей и ответным даром с моей стороны идут уже полноценные чары, насыщенные и прямые, словно палка. Скорость моя сейчас слишком высока, а твари так и не отошли до конца от флерового взрыва, отчего просто не успевают пустить в ход заготовленные в сонмах души, что могли бы их спасти от подобных ударов. Тем немногим, что все же успевали сбросить кражу или отразить первую атаку я дарил вторую, более изощренную и пластичную, одновременно окутывая небольшой участок реальности вокруг моей жертвы Проявлением, не давая отступить, поднять защиту или огрызнуться.

Выплевываю покрытое крючьями копье прямо в напирающего на Тарию громилу с женским и мужским лицом одновременно, уже не обращая внимания на то, как он, прикрывшись одной из душ, с удивлением попался в сеть из десятков теневых нитей, каждая из которых заканчивалась впившимися в тело крючьями. Душа-то приняла на себя только удар копья, которое оказалось полым внутри, а преграда из проявленного пространства, что отделяла один слой атаки от второго, не дала концептуальному барьеру нейтрализовать сразу оба слоя. Следом удлиняю третью клешню, проросшую на спине, обращаю ее плетью с пастью на конце и той пастью вцепляюсь в пустоту, куда мгновением позже вывело Тропою пылающего пламенем изверга. Привычно отдаю ему часть травм, вливая через пасть едва ли не бочку теневого яда, и не без удовольствия констатирую, что этот перец совсем не Косновение и ему хватило бы куда меньшего.

Проношусь мимо уже вскрывшей нескольких тварей Тиа, задевая конечностями и чарами нескольких ее противников, сводя их попытку координировать удары на нет и не дожидаюсь, пока эльфийка воспользуется подаренным шансом, добиваю раненую Лосием мерзость, напоминающую девушку-слизня из какой-то манги. С той только разницей, что это был мальчик-слизень, а вот цели и несколько неприличный внешний вид у того были аналогичными порождениям японской культуры. Еще один плевок десятком лезвий, отгоняет от Тарии очередного кавалера, уже почти вложившим в ее мозги какую-то дрянь, а следом за этим его сонм внезапно разрывает тварь изнутри. Контур внимания переходит на весело хохочущую Дарящую, что сейчас, в окружении десятка бывших соратников, рвет соратников других. И что-то в подчиненных ею коллегах есть странное, даже на фоне извергов странное, отчего мне захотелось проверить ее статус и дарованные ей абилки.

Врываюсь сквозь едва держащийся барьер вокруг пятерки культистов, не задетых произошедшим побоищем, с невыносимым и пугающим меня самого облегчением передавая им свою боль. Трачу не меньше секунды на подготовку, накрывая весь зал полноценным дождем из примитивной, но очень мощной теневой магии, продолжая выпивать жизнь из культистов и старательно не активируя Хватку. Немного восстановленный резерв тут же проседает, когда вокруг меня вспыхивают узоры ритуала – еще две группки культистов при поддержке пары тварей стабилизировали участок распадающейся структуры и ударили по мне.

Одна из тварей опять взрывается, когда детонирует ее сонм, а вторая становится странной, начиная рвать сосредоточенных ритуалистов. В третью группку влетает сочащееся всевозможными ядами семечко, брошенное темным друидом, а успевший отскочить лидер ловит пролетевший по очень кривой тропке метательный кинжал в горло. Проявляю реальность вокруг, гася и без того нестабильный ритуал, который без Косновения потерял былую необратимость и способность напрямую ломать реальность об колено.

Выдаю, на всякий случай, теневой таран в направлении все так же агонизирующего урода, одновременно отмечая опасность для своей команды – продолжающие литься из его ран эссенции, оказавшись вне котла, начали конфликтовать друг с другом, не говоря уж о том, что даже просто задеть такой коктейль голой кожей чревато очень серьезными травмами. Как там было? Пол – это лава?

Создаю несколько теневых лент, добивая бьющихся в агонии тварей, затащенных на самый потолок туманными щупальцами. Окружившая их Мгла медленно, но неотвратимо забирала у них силы, резерв энергии и даже души из их сонмов, но отбиваясь они могли серьезно повредить Гестии. Один так и вовсе почти сумел подорвать себя и ее вместе взятых в пароксизме мазохистского пафоса. Гестия, лишившись самых опасных жертв, почти вырвавшихся из ее хватки, одним усилием добила оставшихся пленников ее холодных объятий и, не меняя облика туманного облака, рванула вниз. Потолки тут высокие, так что по пути она успела приобнять еще парочку обладателей крыльев и одного левитатора.

После чего атаковала мою позицию и отвлекшуюся на добивание еще одного подраненного Лосием изверга Тарию. Не прекращая давить окружающих артиллерийским огнем, проявляю длинное теневое лезвие, заодно тем же Проявлением сжимаю расстояние между мною и одним из "обнятых" Гестией крылатых противников. Лезвие бьет точно в центр его груди, пробивая барьер, заставляя использовать какой-то хитрый блинк. Контроль над мгновенно покоренной каким-то очень хитрым разовым контрактом, против адептов Мглы заточенным, он так и не отпустил, но прежде чем щупальца замороченной союзницы успели до меня дотянуться, он уже начал растекаться гнилью – удалось скормить зрящему его сонма обман, подставив прямо под клинок Тиа. Да и зрящих у него в коллекции почти не имелось – то ли не заполучил, то ли во время удара флера случайно развоплотил в судорогах наслаждения.

Мгновенно пришедшая в себя Гестия не рискнула продолжать охоту, опасаясь еще одного сюрприза по уже ослабевшей воле, вместо этого прильнув к полу, обернувшись кольцом вокруг бьющегося в предсмертных муках Косновения. Даже не пытаясь атаковать или хотя бы коснуться этого существа своим туманом, она принялась выкачивать и отдавать Мгле целый бассейн эссенции. И, судя по тому, насколько быстро туман начал густеть, польза от этого действия выражалась отнюдь не только в возможности безопасно ходить по полу. Как бы чего ей не было – эссенция эссенцией, но ведь вылилась она из нутра древнего, аки говно мамонтов, изверга, успевшего с этой эссенцией поработать.

Снова срываюсь в ближний бой, вскрывая оставшиеся сегментные барьеры, опасаясь того момента, когда противники кончатся, а из пригодных к краже тени реципиентов останутся только мои товарищи да чудом живые жертвы. Вот уж кому повезло – не желая испортить материал раньше времени, изверги оградили их от своего флера по самым высоким стандартам. Так что если и был в этом месте кто-то, от оного флера почти не пострадавший, то это как раз жертвенные агнцы. Ну, самые ценные и оттого самые защищенные из них, потому что тех, кто попроще, и прикрывали похуже, так что там отнюдь не все остались незатронутыми.

Боль от ран ослабла и я имею право лелеять себя надеждой на благоприятный исход, если бы не давящее безумие и подобравшаяся слишком близко тварь в глубине моей сущности. Под конец я даже вышел из Формы, стремясь уменьшить урон по психике, благо врагов к тому моменту уже почти не оставалось. Очень помогла, как ни противно это признавать, Дарящая, а если точнее, то подчиненные ей куклы – на них можно было использовать кражу не спеша, отдавая раны не торопливо, а медленно и с расстановкой. Той даже не понадобилось ничего говорить, так как она сама подвела свои игрушки поближе и сняла с них всю защиту.

Вблизи я еще сильнее ощущал странность подчиненных ею, но когда понял причину этой странности, то не вздрогнул исключительно потому, что сидящая во мне тварь пожирала все мое внимание и душевные силы. Страху негде было поселиться, коммунальная крыша и так перенаселена, а ехать ей еще далеко.

Дарованный, – а это явно было даром, ведь на ее уровне таких способностей не получить никогда, – талант позволил ей скопировать свою личность и записать ее на новый носитель. Каждая из подчиненных ею тварей, фактически, была ее копией, только с разными телами, сонмами и наборами приемов. Стоит ли говорить о полном сохранении всей оригинальной памяти, навыков, мастерства и боевых ухваток? Это я еще не упоминаю о возможности напрямую корректировать память своих копий или просто затронутых дарованным талантом, вплоть до того, чтобы забрать внедренную личность обратно, оставив вместо нее вообще третью, полностью от оригинала переписанную.

Скажу откровенно – если Дарящая поймает меня вне Формы Тени и без активированной Эгиды, то я под этой абилкой не то что лягу, даже среагировать не успею! И ведь она явно применяла ее действительно быстро, раз уж смогла в стремительном сражении поработить полтора десятка самых вкусных жертв. Этот ее трюк это даже круче тумана Гестии! Как минимум, за счет того, что отлично дополняется остальными талантами дьяволицы, вполне себе этот дар поддерживающими.

Поймав мое внимание, та только улыбнулась, не скрывая своих мыслей и своей верности. Она не собиралась использовать на мне этот прием, чтобы изменить меня по своему усмотрению. Но сам факт того, что у нее в распоряжении есть способность, что может заставить меня делать ради нее все что угодно, сделать меня кем она пожелает, доставлял ей целый вагон самодовольства. Как бы она действительно не решила применить свои новые таланты, просто чтобы "поиграть и вернуть все как было".

С едва слышным, но отдающимся эхом в каждой тени, шипением и скрежетом поворачиваю к ней свое лицо, осознав, что эту мысль она сама специально выпустила и позволила своему сонму оформить в образ, чтобы меня поддеть. Нет, определенно, ее желание развести меня на реакцию, причем абсолютно любую, хоть истовую ненависть, хоть столь же истовое омерзение, после повторного применения кольца стало еще более бесящим и невыносимым! А ведь, если подумать, то она внесла второй по значимости вклад в сражение, а если посчитать еще и эффект наложенного на нее кольца, то и вовсе, пожалуй, заняла первое место.

– Тин? – Немного неловкую и напряженную тишину разорвал осторожный вопрос Лосия, который, благодаря своему классу, превосходно ощущал бурлящую во мне мерзость.

– Это обращение или вопрос? – Не выдерживаю, подпуская сарказма в свой ответ, да только сарказм тот теряется за едва различимыми от хрипа словами, будто голос сорвал, прокурил и посадил одновременно. – Хреново мне, очень.

И, подтверждая сказанное, сажусь жопой прямо на гаснущее сияние пола. Резерва где-то три четверти осталось, но только за счет постоянно выпиваемой жизни моих противников. Такое восстановление, конечно, очень полезно в сражении, но здоровья не добавляет ни физического, ни психического. Зелья в крови едва-едва реагируют, поскольку их действие оказалось буквально вымыто из тела моими же действиями. Утешает только то, что вместе с зельями я избавился еще и от всех имеющихся интоксикаций, по ходу дела передав их моим жертвам вместе с ранами.

– Мы обосрались, верно? – Тария тоже, как и я сам, шутит с надрывом, заставляя себя быть привычно-веселой. – Не вышло-то открыть проходец наружу.

– Не вышло. – Соглашаюсь, едва сдерживая внезапную вспышку злобы и на нее, за ее неуместное веселье, и на себя, за провал, и на всех остальных, за то, что они тоже провалились, и, конечно же, на мою сраную жизнь. – Не вышло. Ничегошеньки не вышло. Косновение было и ключом и сердцем ритуала. Оно же было самим ритуалом, и даже зал стал частью его сущности. Подыхая, оно активировало предохранители, погасив всю структуру. Сука.

Злоба взбурлила особенно сильно и я, поддавшись ее порыву, меняю форму руки, обращая кулак когтистой хваталкой и со всех сил бью в неуязвимую стену ритуального зала, выпуская наружу скопившуюся обиду. Стена оказалась не такой уж и неуязвимой, ведь вмятина на ней осталась очень даже заметная, куда больше моего кулака. А потом та вмятина еще углубляться стала, когда я продолжил лупить в ту же точку, сопровождая каждую подачу злобным шипением, что шелестом подхватывали обретающие объем тени – после разлада ритуала их тут много появилось, ведь светящиеся знаки то гаснут, то мерцают.