Текст книги "Его искали, а он нашелся (СИ)"

Автор книги: Avada Kadavra

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 140 страниц)

– Зелья в тебя вливать придется силой, или будешь хорошей тварью и сама пасть откроешь? – Вопрос тоже проверочный (зелья все равно зальют силой, чтобы не выплюнула), где ответом будут не слова, а реакция на оный вопрос.

Вместо ответа лишь непонятная, – предвкушающая? – усмешка и неразличимое движение губ, будто она захотела его проклясть или хотя бы обматерить, но сдержалась.

...пока что не стоит тратить зелья...

– Я и так отвечу, без пойла. – Речь у нее грубая и отрывистая, характерная для орков, а вот голос удивительно мелодичный, приятный даже, особенно на фоне хриплых и пропитых баритонов солдатни. – Спрашивай, человек.

Если так подумать, то тратить зелья сразу тоже не обязательно – пусть спешка и будет оправданной, но прямой допрос тоже не лишним окажется. Правда, потом придется еще раз допрашивать уже с применением препаратов... пока что не стоит тратить зелья. А раз так, то можно и послушать, что скажет загнанная в угол крыса.

– Тебе лучше бы иметь такие ответы, что покажутся мне интересными, тварь. – Не меняя выражения лица, произнес Тревор, ставя на место пузырек с убийцей лжи и готовясь делать заметки в блокноте.

Улыбка орчихи стала еще более предвкушающей и довольной, отчего аристократ сразу понял, допрос с нормальными зельями действительно необходим – довольный орк, автоматически означает недовольных людей. Только пока что не стоит тратить зелья заняться этим можно будет чуть попозже.

Ночь постепенно вступала в свои права, а усталые глаза Мтран с радостью восприняли появление привычной темноты. Хороший орк днем спит, а не дурью мается, так что днем глаза орка болят и слезятся, ожидая мягкой темноты ночи. Мтран, как и любой пластун, умела смотреть и видеть даже самым солнечным деньком, но болели глаза нещадно. Сильнее болело только горло из-за сорванного голоса. Вернее, голос-то у нее нормально работает, кричать и вопить от каленого железа не пришлось, но вот голос, подарок туманной девки, что служит новому вождю, пришлось напрягать дальше некуда.

Мтран – умная, она знает, что если с непривычки слишком сильно налечь на работу с копьем, то все тело будет болеть или вовсе станет так плохо, что только к шаману и бежать, ну, или ползти. Ее новый голос нравился Мтран даже больше чем ее первый кинжал, подаренный бугаем ее банды, в знак признания новой пластунки. Тем более что кинжалы у нее уже новые, лично бледным вождем сделаны! И пусть все утрутся, даже Гртлашра, хоть она теперь и правая рука нового вождя.

На дело послали ее, Мтран, а не эту наглую и никчемную суку, что даже воином быть не смогла! Правда, когда Мтран попыталась подколоть ее по этому поводу, то только и сумела, что разок намекнуть на этот факт. Мол, она, Мтран, в отличие от Гртлашры не легла подстилкой в чужой шатер, а осталась воином. В ответ старшая в племени как-то странно улыбнулась, сдвинулась, что-то сказала, помахала руками и снова заговорила, а сама Мтран за ней уже не успевала...

В себя она пришла после того, как отлизала щели уже десятку гоблинских слабачек, при этом убеждая всех желающих, что именно здесь ее место и вообще, какая она, Мтран, воин? Так, пи*долизка при племени, пытающаяся занять свой рот и язык чем-то полезным, а не пустым трепом не по делу.

От воспоминаний о прошедшем позоре в промежности словно зажегся маленький сигнальный костер, а тело сковала приятная слабость. Сейчас бы еще рот заткнуть чем-то, чтобы поработать губами и языком и вообще отлично будет. От того, чтобы позорно отсосать обработанному ею щенку ее спасла не собственная гордость. Чего уж перед собой-то пыль пускать? Гртлашра обула ее на славу и даже мысли о сопротивлении ее словам возникнуть не могло. Каждый раз, когда Мтран пыталась не то что сопротивляться, а хотя бы вспомнить о том, что ей говорила эта сука, она осознавала себя в лучшем случае отчаянно пихающей пальцы в истекающую соком щель. В худшем – отдавшейся все тем же гоблам в качестве свободного рта для их п*зд. В совсем хреновом, если особенно сильно материла Гртлашру в своих мыслях, – в качестве игрушки для превратившихся в отупевшее и не умеющее даже говорить мясо самцов, которым она, внезапно, решила помочь унять стояки.

Но ее вел приказ вождя, а приказ вождя главнее приказов Гртлашры, причем всегда. Так что утерев слюни и прикусив губу, Мтран принялась за работу. Два дозорных уже отключились – на них пластунка почти не тратила голос, ограничившись самым-самым малым, чтобы не воткнули в нее свои ножи. В смысле, нормальные, железные ножи, а то кто же им позволит другие в нее втыкать.

А вот щенок, который ее спрашивал, все еще смотрел на нее щенячьим же взглядом, будто оторванный от сиськи детеныш варга. В последний раз, когда он еще мог говорить, то выдал ей свой и-ди-нти-фи-как-ти-ом-ный амулет, что защищал от злого шаманства создателей всей этой каменной громады. В обмен она честно выполнила условия сделки, усевшись жопой на лицо щенка, и даже дождалась, пока он в четвертый раз испортит свои портки человеческим семенем. Ей люди не нравились и драть их не хотелось, но нравилась власть, которую она имела над важным и сильным (а силу она в щенке чуяла немалую) человеком. Он тут был чем-то вроде малого вождя – повыше бугая, но ниже первого шамана.

Особо она не спрашивала, благо понимала, что умные вещи должны делать вождь и его братва, а ей нужно делать, как приказали. Приказ был простым – попасть в плен, желательно так, чтобы не порезали ее сгоряча, дождаться момента и, успокоив голосом стражу, дать шаманский сигнал самому вождю. От мысли, что она справилась с этим приказом (почти, почти справилась и расслабляться не собирается!) Мтран не удержалась и двумя пальцами довела себя до быстрого пика, сбросив часть обуревающих ее чувств.

Холодная голова важнее.

Наблюдающий за ней щенок, похоже, кончил в пятый раз, окончательно портя свои странные и тонкие шкуры, в которые был одет, но Мтран уже не обращала на то внимание. Несколько раз этот каменный мешок, в котором ее собирались пытать, проведывали, но тогда ее "пленители" еще сохраняли видимость того, что они тут воины, а не ее личные суки. Может быть, Мтран и перестаралась с голосом, но ей не приказывали делать все незаметно – только быстро и не поднимая тревоги.

Кивнув своим мыслям и понадеявшись на то, что вождь, – или хотя бы кто-то из его человеческой братвы, – решит ее в награду нагнуть по-волчьи, Мтран приступила к последней части приказа. Стражник даже не пошевелился, когда орчиха (развязали ее в обмен на то, что она даст пощупать титьки) вытащила его кинжал. Перемахнуть бы ему глотку, да только чары людских шаманов могут почуять смерть соплеменника, особенно так глубоко в сердце каменной крепости.

Вместо чужой глотки, Мтран вскрыла собственное плечо, поморщившись от боли – после работы туманной девки ее тело стало быстрее, сильнее и куда легче переносило раны, но приятного в том, чтобы себя резать, нет. Надавив на рану, пластунка добилась того, что из-под кожи в ее ладонь вылилось вместе с кровью и небольшое черное зернышко. Словно маленький орешек, с ноготь размером, но бледный вождь сказал беречь плечо сильнее всего и не дать этому орешку потеряться.

Она тогда с трудом сдерживалась, чтобы руками между ног не полезть, но все же запомнила все-все-все, что вождь говорил. В том числе и то, как это зернышко использовать – либо вбросить в любую лужу или бидон с водой, либо приложить к от-ра-жа-ю-щей по-вер-дос-ти. Зеркало Мтран видела и у вождя, и у второго шамана, так что знала, как оно выглядит. По ее голосу щенок приказал принести крынку с водой, просто на всякий случай, если это зеркало не подойдет.

Мало ли что? Бледный вождь-человек говорил об от-ра-жа-ю-щей по-вер-дос-ти, а вдруг это зеркало не подойдет? Это вождь умный, много слов знает, а Мтран... тоже умная, но не настолько умная. Лучше иметь сразу два охотничьих копья, чем понадеяться на одно и остаться без мяса, голодной и высмеянной. Гртлашра точно будет всю зиму ржать над ней, если она приказ вождя не выполнит... если ее вообще живой оставят. Или, может быть, просто мысли из головы заберут, сделав тупой и безмозглой, как всех мужиков ранее.

Мтран как-то не могла определить, пугает ли ее последний вариант, аль манит. Зато точно знала, что приказы вождя исполняют в любом случае, а потому приказала глупым мыслям замолчать.

Зернышко только-только коснулось зеркала, как тут же пропало, будто втянувшись в проклятую стекляшку. От осознания того, как она обосралась, Мтран едва удержалась от отчаянного вопля – ей же сказано было хранить зернышко пуще жизни. Вернее, вождь так не говорил, но туман-девка и Гртлашра объяснили. А она его прое*ла, как последний гоблин!

Прежде чем орчиха попыталась в панике разбить зеркало, дабы достать черное зернышко, по оному зеркалу пошли самые настоящие волны, а потом она, как наяву, услышала знакомый и такой приятный (до мокроты между ног!) голос вождя-человека. Причем прямиком из зеркала, а значит, ее сейчас либо отчитают за про*б, либо похвалят за успех.

– Связь стабильна, а защитные поля крепости мне не помеха. – Непонятно, но внушительно высказался вождь. – Ну-ка, зеленая, отойди в сторонку от зеркальца.

Приказ она выполнила быстрее мысли, а следом за приказом по зеркалу прошла очередная волна и оттуда, словно из маленького окошка, рыбкой выскользнула тонкая и быстрая фигура закутанного в свои странные тряпки вождя.

Однако, очень сильное шаманство!

Страшной белой рожи на его лице не было, а сама она висела на поясе, рядом с оружием. Пока Мтран тихонько поедала вождя глазами, стараясь незаметно напрягать и расслаблять бедра, чтобы бугорок приятно сжимало, вождь осмотрелся, поморщив нос от взгляда на довольно лыбящегося щенка (он ей тоже не понравился, надо было его таки прирезать!), а потом достал из-под плаща еще одно зеркало.

– Ладно, пора за работу. – Взгляд в сторону пластунки, что тут же сделала самое подобострастное (вдруг поверит и решит наградить, аль хотя бы по жопе да ляжкам шлепнет) лицо. – Ты справилась, Мтран, поздравляю.

От похвалы и осознания того, что вождь ее заметил и даже запомнил имя, Мтран сжала ноги особенно сильно, кончая на месте и едва удерживая в себе стоны и судороги. Вот теперь ей точно будет чем ответить всем-всем-всем наглым сучкам, что попытаются тявкать против нее! В смысле, нормально ответить, а не ответить.

– Сейчас я накрою крепость своим собственным полем и перестрою защиту так, чтобы нас не воспринимали противниками. – Продолжил, тем временем, вождь. – Внешние поля придется перехватывать и реконструировать в нужной конфигурации уже после того, как захватим контроль над фортом. Затем я блаблабла блаблаблабла блабла бла блаблабла и блаблаблаблабла. Потом блаблаблаблаблабла да еще блаблабла и блабла бла блаблаблабла блаблаблабла блабла. А блаблабла блаблабла блаблабла бла блаблаблаблабла. Как тебе такое, Мтран?

Поняв, что вождь вновь обращается к ней, орчиха, уже успевшая тем же методом кончить еще раз, придала лицу максимально умное выражение, и уверенно закивала.

– Агась. Да, вождь! Точно!

Вождь посмотрел на нее как-то странно, – лучше бы трахнул, – но, видимо, она ответила правильно, ведь наказывать ее не стали, даже дав продолжить свои дела. Она так завелась, пока голосом говорила, что успеет еще раз пять за эту ночь кончить, прежде чем устанет хоть немножечко. А раз вождю она не нужна и он не потребовал от нее готовности к бою, то можно и расслабиться.

Совсем чуть-чуть.

Уже к утру тоненькие завитки Грезы пронзят форт Ельный от вершины его башен до самых глубоких камней фундамента. По правде говоря, таинственный вождь вполне мог бы справиться и сам, даже не приближаясь к форту, но он посчитал нужным проверить в деле собственное племя, одновременно проявляя максимальную скрытность. Тем более что, в последнее время, этот вождь ощущал странное предчувствие опасности, утверждающее о том, что лучше бы ему пока скрывать себя в Грезах, не действуя слишком нагло. Вот уже несколько месяцев как ощущал.

Сейчас, даже попытайся могучий зрящий посмотреть происходящее в форте Ельном, то он бы не увидел ничегошеньки необычного. Максимум, если бы был действительно могучим, уловил бы отдельные витки странных помех, которые принял бы за мусорные видения, не обращая на них внимания. О том, что произойдет в этом месте дальше, предположительный видящий не догадался бы никогда.

Даже если бы он действительно был.

В одном далеком мире, где про Алурей и его проблемы даже не слышали, была весьма известная фраза, звучащая примерно так: "Не стоит недооценивать предсказуемость тупизны". Существо, которое сейчас думало примерно те же мысли, никогда в том мире не бывало, да и самой фразы не слышало, но если бы слышало, то согласилось бы с полным пониманием правоты автора фразы.

Иногда, очень редко, людская тупость пополам с наглостью могла поставить в тупик. А уж если эта тупость с наглостью удивительным образом дополнялись хитростью и изворотливостью, то результат мог получиться действительно удручающим. За свою долгую-долгую жизнь существо много раз сталкивалось с тем, что его пытались купить, уговорить, умолять или запугать. Регулярно встречались даже те, кто смел ему угрожать или считал, что может говорить с ним с равной позиции.

Но впервые за множество веков, существо оказалось в ситуации, когда его шантажировали. И, пожалуй, вообще впервые в жизни вынуждено было признать, что конкретно этот шантаж реально имеет шансы на успех. Просто день невообразимых открытий, воплощающий собой пословицу: "Все возможно под небесами".

Сидящий в реальном мире, вызвавший (именно наглым образом вызвавший!) его на разговор мальчишка, был очень неудобным собеседником. Пожалуй, таких он встречал даже реже, чем опасных противников. Противником выблядок Ланорских не был даже в самых нереалистичных своих мечтах – сейчас, да и в любой другой момент, старый Ткач мог убить мальчишку если не за секунду, то за пару часов. В крайнем случае, если он сможет очень далеко и хорошо спрятаться за мощными и специализированными защитами, то за несколько суток.

Вот только убивать – нельзя. А сломать и подавить не выходит!

Смешно, но существо настолько сосредоточилось на войне с пока еще не известным коллегой, что просто не обратило внимания на маленькую занозу, которая, внезапно, смогла осознать масштаб проблемы и подобрать на удивление действенные меры противодействия. Ланорские, пережив очередное покушение и погубив еще одно его дитя (причем, сейчас убивал лично малолетний сопляк, в том сомнений нет) резко осознали, насколько опасной стала их жизнь.

И придумали, Ткач признавал то, очень умно придумали ответ.

Они собрали всю возможную и невозможную информацию о нем, о его деятельности и о проведенной им зачистке. Они даже выяснили, пусть и косвенно, кто именно из Меларетской аристократии оказывает существу "покровительство". И они не стали угрожать ему этими данными – что толку, если существо может заткнуть практически неограниченное количество ртов? В его власти прозреть сквозь туманы Грез, увидеть в зеркалах отражения грядущих событий. Любые "мертвые руки", что так любят применять против своих жертв шантажисты, против него бесполезны – он узнает о заготавливаемой "бомбе" еще до того, как ее подготовят.

Он не знал, чего это стоило Ланорским, но вынужден был проявить к ним определенное уважение – не часто его могли переиграть на этом поле и никогда еще не делали этого настолько слабые в сравнении с ним личности. Важно другое: они справились за считанные дни, поместив собранные документы и собственные домыслы в шкатулки из крайне инертного к предвидению материала.

Не проблема, ведь кто-то, да касался этих документов, шкатулок и компромата. А значит, поиск всех информационных мин займет лишь чуть больше времени. Да, им удалось закончить первый этап до того, как он среагирует, не дав Ткачу убить задумку еще до ее начала, но и только. Все это он уже видел, все это он уже делал...

Но что это? Доставка и работа со шкатулками была поручена самым ненадежным, проштрафившимся или просто двойным агентам, о чьих грехах Ланорские знали. И, зная о том, надежно убили всех, вообще всех, кто только мог быть причастным, чье существование только могло дать зацепку Ткачу. Ни единой живой души не осталось, что знала бы о том, где именно сейчас находятся тайники с собранной информацией.

Уже сложнее, но не одним Ланорским доводилось зачищать концы и бросать их в Бездну морскую. Пусть сейчас носители знаний мертвы, но они жили, мечтали, видели сны и собственные отражения в зеркалах. А если видели, то и старому Ткачу удастся найти эти следы, утраченные образы, соединив их обратно в мозаику чужих планов и замыслов. Подобные усилия ему приходилось прикладывать не часто, а ради таких слабосилков, пожалуй, никогда.

И... ничего? Ткач знал, что во владении Ланорских было огромное количество весьма редких артефактов, зелий и амулетов, но не ожидал того, что эти сокровища начнут тратить настолько отчаянно и быстро. Суть всех убитых была буквально выжжена. Как вариант: растворена, потеряна, разбита на обломки, выброшена за Грань и еще несколько более экзотических вариантов. Смерть души в объятиях иного плана очень, даже слишком "очень" мешает ясновидению, если оно пытается настроиться на вторичные следы чужого существования.

Ткач видел всепожирающие Пламя и Хлад, голодную хватку Теней и безумие Тьмы, сияние Солнца и синеву Небес – за подобной преградой различить можно немногое, а понять и того меньше. Будь тема поиска более материальной или имейся у него изначальная информация, то он бы пробил этот барьер, но чего нет, о том нет смысла рыдать.

Сами шкатулки находились в руках автоматонов, големов, нежити или еще чего-то, что не имеет жизни, не способно спать и не отражалось в зеркалах. Вот теперь поиски превращались в действительно тяжелую задачу. И стоило только хоть кому-то из Ланорских или их людей таинственно умереть, как собранные данные отправятся всем, кто может быть достаточно влиятельным для их получения. Королю, орденам, гильдиям, тайной страже, знатным семействам... всем.

Ткач плевать хотел на это.

Опасной для него утечка не была – даже узнай Король о его "покровителе", это будут проблемы самого аристократа, а не Ткача. Ему да, не избежать проблем после того, как его интриги выведут на свет, но Ткач не пострадает. Во всем Меларете сейчас просто нет тех, кто мог быть ему опасным чисто физически, а от толпы он легко уйдет, пусть даже не без потерь. Он вообще мог бы, пожелай он того, умертвить жизнь во всем королевстве. И имел все шансы на успех или, вероятнее, частичный успех, пока не вмешаются боги, недовольные массовой гибелью их паствы.

Причина того, что он остановился в растерянности, не в людях, а в его Враге, что только и ждет момента для новой атаки. Он ведь не зря прятался, стараясь одновременно отыскать другого Ткача, не зря затирал за собой следы. А оказавшись вновь на виду у людей, жалких и бессильных повредить ему, он даст увидеть себя и ему, увидеть их глазами, услышать их ушами, коснуться их снами.

Ткач напряженно думал над тем, как выбраться из неприятной ситуации, которую он действительно не сумел предвидеть. Его ошибка, его глупость и его расплата. Ткач не злился и не давал воли эмоциям, ведь совсем недавний горький опыт напомнил ему о пользе холодного разума. Время для сладкого возмездия придет неминуемо, но не сейчас.

Для начала, он согласится оставить в покое щенка, что прямо сейчас сжимает в руках боевой артефакт, готовый испепелить тело владельца в тот же миг, как мальчишка ослабит хватку. Разумная предосторожность – старик мог бы попытаться заменить Ланорского куклой, но это бессмысленно именно сейчас. Мальчишка и сам не знает местоположения тайников с информацией, а любая его (или кого-то им притворяющегося) попытка узнать об этом автоматически приведет к тому, что информация уйдет по адресатам. Механизма, что позволит изъять оные бумаги обратно, вообще не предусматривалось при создании ловушки.

Дальше нужно начать подготовку к переносу его Мастерской. Скорлупа, внешнее проявление, материальные стены останутся на том же месте, вместе с заготовленной обманкой и ловушкой, а сама основа, что, подобно айсбергу, большей частью скрывается в Грезе, будет перенесена. Меларет стал слишком тесным и неуютным, а значит, пора менять место пребывания. Найти новых "покровителей", зачистив предварительно старых, построить новый дом и развернуть Мастерскую обратно. Да хоть в том же Сорце! Солнечный свет болезненно ярок, но в лучах его так легко спрятать незаметную дымку миражей...

И лишь когда последние части его твердыни, что давно уже стала частью его тела, будут перенесены и установлены на новом месте, он накроет и мальчишку, и "нанимателя", и всех, кого посчитает нужным. Тогда собранный компромат перестанет быть опасным для него лично, став просто устаревшей информацией. А единственный из тех, кому он не желал давать эти знания, уже не сможет использовать их для своего удара. Или даже сам обманется, посчитает выброшенную скорлупу истиной и попытается нанести удар, раскрывшись взамен.

– Тот, кто помог тебе убить дитя мое. – Зашелестел он своим настоящим голосом. – Скажи мне все, и я оставлю тебя и твое...

Слово "пока что" не прозвучало, но все присутствующие поняли несказанное без малейших ошибок. Ткач действительно был согласен временно следовать духу сделки, взамен на полученную информацию. Переиграв своего будущего убийцу, Сигизмунд Ланорский переиграл еще и врага оного убийцы. Как бы то ни было, но щенок должен знать хоть что-то о таинственном Ткаче, а это знание можно и купить по-честному. Особенно, если учесть странную защиту на сознании щенка.

В глубине души существа зрела подсердечная ненависть и самая маленькая толика не страха, но опасения – слишком давно он не сталкивался с кем-то, кто был бы ему хоть мало-мальски достойным противником. И сказанное щенком это опасение только подогревало. Рука мальчишки крепко-крепко сжимала самоубийственный артефакт, не позволяя просто ворваться в его разум и забрать суть его вместе с ответами. Оставалось только следить за словами мальца, ища в них хоть тень лжи...

Лжи не было.

Была лишь история о странном незнакомце, оказавшемся в нужное время в нужном месте, играючи победившем посланную за Ланорскими погоню и подосланных убийц. История о том, что незнакомец, не имеющий лица, незримо был рядом, направляя руки щенка против его беззащитного Дитя. Незнакомце, что не взял награды и не назвал настоящего своего имени.

Ткач понимал, что мальчишка, как минимум, молчит о своем классе, что позволил ему уничтожить его гонца, посланного вслед за ищейкой-соблазняющей, дабы убить всю семейку жалких дворянчиков, мнящих себя достаточно умными, чтобы действительно искать его. Возможно, Зеркальный Воин или даже Клинок Грез. А может быть просто какой-то артефакт, откопанный в семейном хранилище. Ткач ощущал в мальчишке смутно-родственную силу, но едва различимую, не опасную ему лично. За уничтоженного гонца он не сильно переживал – одноразовая шавка, пусть даже и залитая силой по самые края. Не чета павшему ребенку, не стоящая его слез и плача. Мальчишка умрет, ответив лишь за самое первое убийство, пусть и косвенное, но не сейчас.

Не сейчас.

Ткач ушел, ушел молча, оставив щенка его судьбе. Вернуться можно всегда, если помнить о том, что нужно возвращаться. А память у Ткача хорошая, он еще никого не забывал в своей мести.

Сигизмунд выдохнул непонятно когда задержанный в груди воздух, после чего вдохнул полной грудью. В таких случаях неплохо помогала успокоиться медитативная практика, но он и так был спокоен будто покойник – нырнув в родной класс по самый край и еще немного выше, он превратился в холодное и спокойное чудовище, только и ждущее момента, когда голый разум и логика отдадут команду на атаку. Только такое чудовище могло договориться с куда более страшным чудовищем, ибо человека оно даже слушать не стало бы.

Сигизмунд сам диву давался, насколько им всем повезло. Спасибо стоило сказать отцу, который, выслушав доклад Ласианны и узнав о гибели Каспиана Барглора, без пререканий принял его авантюру. Очень дорогую в плане финансов и влияния, но столь необходимую для выживания. Это не было коронной для Фредерика многоступенчатой интригой, которую заготавливали за долгие месяцы, если не годы до момента атаки. План целиком принадлежал Сигизмунду и был создан за один вечер, да наполненную лихорадочной спешкой ночь. Выполнение же плана заняло всего три с гаком дня и целую кучу золотых монет. На телепорты, на амулеты связи, на покупку служебных големов, на создание курьерской нежити, на подкуп агентов и на устранение всех причастных.

Ласианна едва не на колени вставала, моля его перестать маяться дурью и пустить под нож тех, кто ближе и кого быстрее, но Сигизмунду претила подобная неразборчивость. Это были, в большинстве своем, его собственные люди, и никакая спешка не могла заставить жадного мальчишку в его душе ломать собственные игрушки. Зато всех, кто только имел наглость шпионить против них, кто "сливал", – как выразилась Ласианна, – родовые тайны... все они заплатили, все искупили свою вину. Сама мастер тишины не спала ни единого часа за все трое суток, все же сумев организовать сначала само задание, а потом и устранение всех исполнителей без единой осечки. Взяла за счет профильной работы аж два уровня и сейчас, по ее словам, думала над выбором второго класса.

Мэтр Когбан, главный казначей, почти поседел и немного полысел, но все же сумел купить огромное количество дорогого и редкого, – а еще запрещенного к официальной продаже, – древа черной пяди, дабы скрыть наспех построенную интригу от чужого взора. В прочитанных Ласианной манускриптах явно говорилось о том, что пользователи силы зеркал и снов умели глядеть в грядущее. Пусть тварь, что захватила тело шпионки, и сожгла все свитки, но удалось восстановить многое. Шааль, ничуть не вслушиваясь в едва различимые возражения, влила в глотку Ласианны несколько зелий и, введя ту в транс, заставила вспоминать.

Под конец, когда все уже было готово, Сигизмунду оставалось только самое простое – вызвать на разговор того, кого уже покойный мастер некромантии называл Ткачом, после чего пережить этот разговор. Было даже слишком просто: всего-то сесть перед специально купленным зеркалом, да начать представлять себе последствия своих действий. Может того и не хватило бы, но небольшой фиолетовый кристалл, дающий засветку для всех пророков, усиливая собственное "эхо намерений", как писалось в дневниках прадеда, гарантировал успех.

Тварь пришла.

Тварь услышала его слова.

Тварь вынуждена была слушать.

Сигизмунд, даже сквозь всю броню классовых умений, ощущал, насколько он близок к гибели. Одно неосторожное слово, один лишь только взгляд, одно нервное движение, и его роду, его дому, пришел бы конец. Нечто куда страшнее смерти, страшнее всего, что он встречал до сего дня, страшнее всего, что он привык считать страшным.

Он посмотрел туда, в глубину ставшего провалом в страну кошмаров зеркала.

Посмотрел, так и не отведя взгляд.

И тогда, когда он почти сломался просто от одного присутствия, от одних лишь слов Твари, сильнее которой могут быть разве что сами боги (он надеялся, что хотя бы они будут сильнее), когда вопрос, требование почти выпотрошило его душу, он увидел в глубине чужой сущности страх. Едва различимый, тщательно скрытый и скованный в несокрушимые цепи нелюдской воли, но он был там, этот страх. Существо тоже могло бояться, а значит, он и сам сможет стать тем страхом.

Он чуял страх твари, пусть и едва различал его за целым океаном ужаса плененных тварью душ. Этот океан, эти пленники почти сводили его с ума, оглушали хоровым плачем и воем, но вместе с тем, не могли поколебать. Любой сенсор, оказавшись рядом с тварью, был обречен сгинуть в этом плаче. Любой видящий потерял бы всего себя в нескончаемых видениях украденных отражений, в потоке чужих кошмаров.

Сигизмунд вцепился в едва различимый уголек чужого страха, единственного настоящего страха, что существовал в этом гигантском чудовище, в огромном нематериальном кракене, чьи размеры поражали воображение. Вцепился и больше не отпускал до самого конца их разговора, спасаясь, таким образом, от небытия.

Тварь, несомненно, оценила.

Посчитала ли она его стойкость действием классового умения, или спрятанного на теле артефакта? Или, может быть, просто не заметила самого давления, не осознавая хрупкости людского сознания? Юного мальчишку, прямо на глазах своих перестающего быть человеком, это не волновало ни в малейшей мере.

Он понимал, что обречен если и не сойти с ума, то потерять что-то куда более важное, чем просто разум. А потому потратил последние секунды своего существования на то, чтобы ответить именно то, что тварь желала и боялась услышать. Где-то глубоко внутри шевельнулось и пропало чувство вины за то, что он, можно сказать, предает того странного наемника.

Который, если подумать, не был никаким наемником, да и человеком, возможно, тоже. Кем бы он ни был, но сам Сигизмунд понимал, что у этого таинственного незнакомца куда больше шансов в противостоянии с тварью, чем у всех Ланорских вместе взятых. Как минимум, он сможет убежать и спрятаться... наверное. Он рассказал все, что помнил, не скрываясь, но вместе со словами взлелеял то зерно страха, что уже поселилось в глубине сути этой твари. Это спасло Сигизмунда, спасло его род и дом, но почему-то ему было тошно от подобного поступка даже в столь нелюдском состоянии, в каком он пребывал в тот миг.

Еще одна секунда в компании кошмара из-за кромки, и он пал бы без возврата. Но тварь ушла. Ушла молча и без предупреждения, оставив своей жертве жизнь и душу. Сигизмунд чуял, что в его душе нет семян зла, нет того, что сможет заменить его собой, утопив настоящего в вечном страхе. Да и не смогла бы тварь это сделать, просто не смогла бы. Убить, сожрать, уничтожить – легко, но не перековать... не испугать вновь.

Артефакт смертника наконец-то отключился, позволив расслабить руку, что его сжимала.

Переговоры проходили посреди дикой территории на самой границе родовых земель, в какой-то природной пещере, куда засунули притащенное на повозке зеркало. Зеркало, что осыпалось оземь почерневшими осколками.

Короткий отчет занял всего несколько минут, за которые парень начал потихоньку оттаивать. Возвращались чувства и желания, просыпались эмоции, оттаивало ставшее ледышкой сердце. Ему было приятно видеть искреннюю радость в глазах Шааль, тревогу и облегчение в глазах отца и даже неподдельное счастье разминувшейся с гибелью висельницы, что демонстрировала Ласианна. И в этот раз, он был уверен, что ее чувства, вне сомнений, настоящие.