Текст книги "Его искали, а он нашелся (СИ)"

Автор книги: Avada Kadavra

сообщить о нарушении

Текущая страница: 112 (всего у книги 140 страниц)

Она слышит, но слушать не хочет, верить не может и не верит.

Она знает, что делает Отец, не верит до конца, но знает.

– Волей моей. – В голос Императора Веков возвращается сила и мощь, какие он воплощал. – Нарекаю тебя, дщерь моя, продолжением Власти моей. Законом завещаю, Венцом заклинаю, Правом нарекаю. Прими Власть свою, чтобы править... Вечно... Прощай и прости нас всех...

На челе Валзеи то, о чем даже мечтать было бесполезно, потому что давно разочаровался в ней тот, кто мог этот Венец передать именно ей. В суть ее вливается сила, терзая и рвя неготовую к этому девушку, Принцессу, что против воли стала Императрицей, которая так и не смогла сказать отцу своему последних слов, которая так и не успела попрощаться ни с кем из них, так и осталась для каждого родича той бесполезной девочкой, пустой ветвью главной линии. Сила течет, меняет ее, открывает новые грани того, что раньше она знала только в теории, только из дневников и записей тех, кто сумел стать Властью, воплощенной в Короне и Троне.

Императрица выстояла, не умерла в тот же миг, не выдержав напора вливающейся в душу и сущность могущества.

Но к моменту, когда она пришла в себя ее отец, предыдущий Император Прадий Беспощадный был безнадежно мертв, остался лишь пустым телом, а сила Императрицы, многократно возросшая, давала точно понять очередной безрадостный факт: ни уничтожить свою душу, ни вытолкнуть ее за пределы канала прямиком в пасть архидьявола отец ее так и не сумел. А это значит, что спустя пару минут, которые мерзость потратит на правильное обращение всех ее родичей, которых оно взяло, придет новая мелодия, та же самая, но другая, созданная и сыгранная только для нее. И новоиспеченная правительница, во Дворце которой уже не осталось никаких артефактов, что способны хотя бы поцарапать мифическую тварь, помешать ей не сможет.

Иронично оказаться последней Императрицей, которая будет править меньше часа.

Братья, оба, посмеялись бы от души.

Ах, да.

Душ от них и не осталось.

Приказать что ли гвардии, сейчас преклонившей колено, пусть и с кучей нарушений полноценного церемониала, – в подобных обстоятельствах простительных более чем полностью, – убить ее до того, как... как ее тоже возьмут? Главное не засмеяться сейчас, не захихикать, потому что слез-то нет, но абсурд ситуации ее может доконать до безумия даже раньше, чем это сделает тварь.

И ведь все они тоже это поняли, отец вполне четко выдал указания и объяснил ситуацию. Остатки артефактов успеют использовать, но там даже тени шанса на продавливание защиты твари не имеется, а спешно организовываемая контратака шансов имеет еще меньше. Валзея продолжала держать в контроле созданные отцом конструкты, все еще замедляя время, давая подготовиться и, может быть, даже умереть в бою. На большее сил уже не хватает, не после столь резкого усиления, которое навредило не меньше, чем возвысило. Ей нужен отдых и если бы не тот факт, что поддержание и направление уже готовых искажений Закона никаких особых затрат не требует, она сама бы упала если не замертво, то в обморок. Приставленные к ней бенефики с целителями только зазря тратят резерв, потому что в ее текущем положении любые блага смывает водами реки.

– Не спеши прощаться с жизнью. – Уверенности в голосе и движениях аж шатающегося на дрожащих в коленях ногах громилы куда меньше, чем раньше, зато наглости столько же, сколько и было. – Если что, умирать никогда не поздно... хотя с этими ху*сосами, знамо, может быть и поздно.

– Если тебя утешит, то ты своим поведением и грубостью в моем отношении заслужил несколько казней кряду. – Равнодушно и как-то даже весело произносит Императрица, действительно не спеша кидаться на кинжал. – Но я тебя, за неоднократное спасение моего императорства милую. Награду тебе выдать или хватит устной благодарности?

В ответ только хрюкающий смех, от которого камердинеров хватил бы удар, будь они еще живы к этому моменту. Интересно, он долго учился действовать настолько вне рамок приличия, что больше в рамках неприличия? Случайно так не сделать, виртуозно проходя по всем табу и запретам придворного этикета. Для такой полнейшей беспардонности этот этикет нужно знать лучше половины придворных лизоблюдов.

– Мне хватило того, что я смогу хвастаться в кабаках, как херачил по наглой роже саму Императрицу, которая мне отсосать хотела. – Просмеявшись выдает этот дегенерат, таки, похоже, доведя кого-то из слушающих их разговор до обморока, вынудив, заодно, гвардию покрепче взяться за клинки да древка посохов, готовясь прибить идиота. – После такого любые титулы да ордена уже никак не прокатывают.

– Если ты действительно так сделаешь, то я тебя прикажу утопить в золотарской яме, вместе со всем кабаком. – Не то чтобы она злилась, но такая, с позволения сказать, беседа, вынуждала на миг забыть о тикающем таймере к ее падению. – Но похоронят тебя со всеми почестями, даже выделю место под склеп здесь, во Дворце.

– Вот это уже лучше, а то я уже думал вырывать из рук все острые предметы, малахольная. Уж лучше готовься убивать, не умирать. – Улыбка, просящая сделать под ней вторую, показательно игнорируется, но одно признать приходится со всей честностью к самой себе.

Не известно передумала ли Императрица Веков упасть на кинжал, но вот четкая и злая, донельзя мотивированная уверенность в том, что сначала она убьет этого Путника, куда лучше обреченного фатализма смертницы.

Так они двое, обессиленные и почти мертвые, и стали ждать конца: рядом, но по отдельности.

Цель достигнута, запланированное уже воплощено и самое время собирать сладостный урожай тяжелого труда, в очередной раз поменять мелодию и заодно обратить внимание на происходящее в уже принадлежащем ему городе. Души отмеченных Вечностью уже вслушиваются в его Хор, постепенно принимая ту форму, какую от них желали, заставляя сокрушенно качать головой от невозможности провести развращение правильно и постепенно, максимально смакуя каждый миг, каждую отвоеванную ступеньку к Пороку. Изверги, высшие их представители, разумеется, могли при нужде быть поразительно методичными и столь сдержанными, что легко затмевали бы иных аскетов, но мало кто мог заставить себя любить подобные ограничения. Находились энтузиасты, ищущие новых оттенков познания в недобровольных ограничениях, и они действительно их находили, но среди отдавших свой аспект Похоти таких немного.

Город практически пал, пусть даже оставались еще очаги крайне злого сопротивления, которые придется решать именно ему, решать лично и в полную силу, чтобы уменьшить дальнейшие потери среди и так изрядно прореженной элиты. Сами по себе жители столицы теперь не так уж и нужны были домену и его Господину, пусть и глупо отказываться от такого количества активов в Банке. С получением душ Вечных дальнейшая игра перейдет на совсем иной уровень и, есть немалая вероятность того, что придется поделиться заявленными правами с еще парой доменов, естественно, самых противоположных и наименее конфликтующих с Похотью аспектов. Впрочем, отказываться от взятого не в правилах извергов, как и кого-либо еще, а потому применение жителям столицы и сокрытым в городе богатствам несомненно найдется, как же иначе?

Приносящий Весть занят сражением с воплощением воли непослушных и скучных Эзлесс, которые даже отдать себя Похоти нормально не смогли, да и не особо были к тому склонны. Если бы Господин воплощал Жадность, тогда подобные личности, какими слыли все до единого забирающие злато, стали бы жемчужиной его коллекции, но Похоти было... ну, не плевать, уж больно сильна душа и многое можно с ней совершить, но сравнительно равнодушно. Целью, конечно же, было не дать Эзлесс воспользоваться правом призыва и, будучи честным с собственной природой, Господин сомневался слишком во многом. Не верил, что они сумеют призвать этого червячка золоченого, не верил в то, что он именно настолько силен, как предполагается, да и в само существование этой сущности не верил до конца. Больно уж давно его вызывали, пробуждали ото сна, больно противоречивые сведения удалось собрать, а с извергами любого Порока это нечто если и сталкивалось, то свидетелей не оставило.

Приносящий Весть, являлся главным оружием домена, его клинком и ударной булавой, будучи даже опаснее Господина в прямой схватке. Не столь многогранен, лишенный артистизма и столь явной способности подстраивать и перестраивать себя под конкретного врага, но именно в бою очень опасен. Для создания Приносящего не использовались множественные великие души, не вкладывали в него неисчислимые ценности, что было намеренным ходом. Пищей и топливом этой машины донесения точки зрения Господина всему мирозданию являлись души обычные и серые, практически ничем не выделяющиеся, никого так и не привлекшие по-настоящему. Они и были только топливом, а не ядром, вокруг которого зародился из флера источник разума, новорожденная тварь, которая живет и поет под мелодию имеющихся у нее душ.

Голем он и есть голем, неважно насколько сложный и созданный ли тварями или людьми, а Приносящий был големом. Основу его мышления, если чрезвычайно гибкий и постоянно обучающийся набор алгоритмов вообще можно называть мышлением, составляли его доспехи, которые и были Приносящим. Сидящие внутри тысячи тысяч душ, дающие этим доспехам подобие жизни, как раз и были Вестью – идеальный тандем, примитивный до крайности, пустой до непристойности, неизящный до истерики, пресный до ненависти – древнее творение использовалось первоочередно против других извергов, против которых оно являлось абсолютным оружием. Дичайшая накачка флера просто смывала любые воздействия, идущие снаружи, а не изнутри, броня держала удары даже безусловно божественной мощи, а если уж противник оказывался достаточно сильным, чтобы грубая мощь с ним не совладала... Приносящий был куда сложнее и хитрее, чем могло бы показаться, смертельно опасным и тоже адаптируемым, пусть в несравнимо меньшей мере, чем Господин.

Будь противником ему божественный Вестник или даже Аватара, тот бы нашел чем ответить и, скорее всего либо одолел врага, либо вынудил бы того отступить, чтобы призвать уже полноценного Бога, против которого тоже сумел бы продержаться несколько циклов обменов ударами, прежде чем пасть навсегда. Но именно Змей, со всей его странной природой и непонятными техниками, стал для Приносящего неудобным противником, которого было крайне трудно загнать в рамки готовых алгоритмов. Змей не шел в прямой бой, действовал осторожно, скользил вокруг, скаля несомненно ядовитые клыки, воздействуя опосредственно, на сами концепции цены и платы стремясь нарушить баланс внутренних процессов голема, вызвать перерасход сил и разрушение заключенных в исполинском творении душ.

Получалось не очень – Приносящий создавался именно таким, максимально неудобным для кого угодно вообще, не имеющим очевидных или неочевидных слабостей. Воздействия гасились доспехом, не проходили дальше обернувшейся Пеклом стали, столь же крепкой, как само основание иного плана, как его манифестация. Приносящий принял решение, невесомо, за счет обнуления веса, лавируя между порушенными их битвой каркасами зданий зажиточных кварталов, то приближаясь ко дворцу, то удаляясь опять. Обе сущности не торопились разрушать город, обе просто ждали чего-то. Приносящий видел, воспринимал в своем видении мира достаточно много, чтобы не сомневаться – каждое движение Змея забирает у того часть не бесконечного запаса сил, не ослабляя, но укорачивая срок его пребывания в текущем положении. Змей ждал то ли помощи от дворца, то ли момента, когда падет купол, то ли той секунды, когда найдет способ проникнуть сквозь концептуальную защиту голема, заставить его замедлиться хоть на миг и влить в него свой яд, природу которого пока что выяснить не удалось.

Битва не прошла зря – на боках и капюшоне Змея зияли оплавленные дыры, оставленные кулаками и магией Приносящего, а новосозданные золотые цепочки разной толщины неторопливо латали эти раны. Сам Приносящий ран не получил, но некоторые участки доспеха потускнели, будто бы потеряв часть вложенной силы, а одна из рук застыла в не до конца сформированной боевой формации, заклинив ее и превратив в обыкновенный молот, тоже опасный, но не настолько, как работающая на флере арканическая пушка. Запас сил у Приносящего закончиться не мог физически, он слишком связан с Пеклом, являясь его частью, но потеряв достаточно много душ, он снизит качество работы алгоритмов, станет медленнее и тупее, не столь опасным.

Впрочем, пока что Господин вмешаться не может, заканчивая нисхождение, которому никто не мешает больше, совращает самые ценные души из всех, за которыми они только пришли, готовится ко второму приглашению, стремясь взять уже и так почти взятую девочку, какой глупый отец передал свои права перед принятием объятий Пекла и Похоти. Пожалуй, если выйдет, то он не станет забирать ее душу из тела, да и отцу ее создаст новое, чтобы их странные отношения перешли на качественно новый уровень семейного понимания. Или поступить проще, банально создав для обоих общую мелодию Хора, чтобы они сами все нужное придумали и воплотили в неотличимой от реальности фантазии?

Решения, решения.

Вмешиваться в сражение двух исполинов пока что необходимости нет – оба они далеки от победы, но скорее уж Приносящий Весть вымотает Змея и вынудит того уйти туда, откуда пришел. И ведь пришел же как-то, прямо под купол, несмотря на все преграды! Вроде бы удалось захватить тела и души нескольких Эзлесс, так что стоит как расспросить их подробнее о семейных чарах, так и распотрошить в поисках ответов, что спрятаны в глубине их сути.

Не так уж далеко от места сражения гигантов происходит еще одно, в которое вмешаться придется первым, потому что именно здесь Похоть может и проиграть. Как-то разочаровал его чаяния мастер поводков, мелодия его зафальшивила, ноты пропущены, так еще и одна из скрипок оказалась перевербована в чужой ансамбль! Действительно смешно и Господин улыбается сладкой улыбкой, подавляя раздражение, ведь так нечасто такие трюки применяют смертные против дьяволов, а не наоборот.

Очень хочется надеяться, что милый тишина не нырнул в глубины Тени, решив, как Герой настоящий, продолжить безнадежное сражение – сломать его охота до безумия, желание разбить тишину мелодией невыносимо, а уж кольцо на пальце мальчика манит своей природой не хуже самой идеальной приманки. Он не успел до конца понять природу артефакта, разглядеть каждую ступень его даров, но даже увиденного хватило, чтобы поставить невзрачное кольцо выше почти любого иного артефакта из встреченных сегодня.

Впрочем, речь идет о судьбе подведшей его игрушки. Хозяин поводков, мастер Клейма, которому он в милости своей доверил клейменых, подвел Господина, подвел глупо, подвел безответственно, а теперь еще и смеет просить о помощи. Поражение его очевидно, вдвоем Иерем и та, которая должна была священника Воздаяния забрать, но стала Тварью Небесной дурной силищи, медленно и неотвратимо зажимали клеймящего, выбивая как его зверушек, так и свиту извергов, вынуждая сражаться там, где он слабее всего, в тех правилах, где не развернуть всю мощь своей природы.

Небесная дева парит, давит синевой, вычитывает будущее в прямую линию от победы к поражению, а кружащий вокруг первосвященник Равновесия точечными ударами сбивает любые попытки выйти из обороны. Потерявшийся в фантазиях речной скиталец прижат почти к самой земле скоординированными ударами магов и священников, безрассудно тратящими остатки алтарных запасов благости, тогда как однажды обманутый в лучших чувствах гигант-защитник едва успевает забирать себе все растущее количество пропущенных ударов. Иерем же стремится то перехватить контроль над речными водами у фантазера, то разобщить связь передачи ран у обманутого, то стереть в ничто очередного клейменного, которых остается все меньше и меньше.

Нет, это решительно никуда не годится.

У поводков будет-станет новый мастер, более компетентный и не допускающий таких досадных промахов.

Имелись и другие точки, где пригодилась бы помощь Господина, парочка выверенных толчков, рушащих формацию смертных, прерывающих их мелодии и дающих волю мелодиям его подопечных игрушек. Но это все было куда менее опасно, практически не представляя угрозы, не требуя немедленного исправления, стремительного вмешательства в чужую пьесу. Время теперь играло на извергов, последние капли сил покидали защитников города, а сам город все сильнее пропитывался Пеклом, обращаясь в продолжение тела Господина. Лепестки не просто сопрягали два куска пространства, они прорастали множеством незримых корней, оплетая весь обреченный град и связывали его с куполом еще прочнее. Пока две реальности не станут неотделимы друг от друга, пока не свершится начатое века и века тому назад, в тот же день, когда до извергов дошла информация о природе кровной связи Вечных, об их смертельной уязвимости.

Тварь стоит неподвижно, лишь мечутся плетьми нити Истока Ключей, поредевшие и большей частью оборванные, но все еще позволяющие перенаправлять и компенсировать мелкие огрехи лепестков. Битва с трио, разросшимся в квартет, далась тяжело, намного тяжелее, чем могла бы, слишком сдерживала изверга необходимость проводить сопряжение, слишком много отнимало оно сил. Полученные раны, потраченные заготовки, утерянные души, каждая из которых была так близка ему, так просилась обратно, уже не в силах вернуться. Все окупилось, все плоды будут сняты с веток мирового древа, а новый мир получит свою весть, познает даримую ему Похоть, но пока что есть время сокрушаться ранам, жалеть о потерянных возможностях и допущенных ошибках.

Вновь двигаются лепестки, подымая вверх сотни и сотни огоньков, перестраивая и меняя сонм, заодно создавая нового Господина, убивая старого. Этот, уже почти умерший, слишком вымотан, эти его раны проще разобрать на составные доли вместе с остальным псевдотелом и его личностью, чем зашивать их наживо, не прекращая нисхождения и не отвлекаясь от контроля города. В конце концов, можно потратить умственные усилия на другие, более логичные, тактически и стратегически выгодные действия.

Например, – отскок, шаг, пропустить колонну черноты мимо, поднять щит против нескольких штырей, разбить таран встречным ударом спирали молний, – на сожаления о том, что не убил мелкого гаденыша сразу, наплевав на желание насладиться агонией его человечности!

Господин мрачно, совсем не играя, смотрел на вновь возникшего перед ним тишину, на бездумно улыбающуюся кровавой усмешкой маску, на глухую и неподатливую пустоту в ясновидении, какой тот казался зрящим его Хора. В третий раз подобная картина превратилась даже не в фарс, а в форменное издевательство, надругательство над его, доброго Господина, чувством меры. Ему, конечно, приятно, что мальчик пришел к нему, принеся свою душу и свое странное кольцо, да и кинжалы его, не показавшие своей природы до сих пор, изучить очень хотелось. И он бы принял как должное, решись это дитя других небес прийти сюда аки на казнь, желая умереть самому, но не отступить от глупых принципов. С каким же чистым сердцем он дал бы мальчику новое видение мира, обогрел бы и утешил!

Но тишина пришел сюда готовым убивать и побеждать, несмотря на то, что ранее не сумел справиться даже в компании еще троих не уступающих ему в силах союзников. Это было именно оскорбление, нечистое, дурное и безыдейное оскорбление самой памяти о той страстной боевой песни, какую он ранее познавал, противостоя квартету. Как смеет он позорить их память, если уж плюет на доброту предлагающего ему все изверга? Разве не понимает, как опресняет, выхолащивает ту Похоть, какую подарил совсем недавно?

Хамоватый мальчик.

Но это он вылечит.

Тварь и то, что было человеком, потом стало тварью и вывернулось в нечто совсем уж несуразное ничего не сказали и теперь, только услышал Господин едва различимый смешок, насмешку, издевательство, будто тишина понял нечто, что сам изверг понять не смог. Это явный обман, не может быть ничем кроме обмана, но, как и тогда, после провала в Библиотеке, когда он вынужден был ускорить операцию, прервав несколько важнейших моментов финальной подготовки, начав играть без полностью собранного оркестра, так и сейчас этот смех задевает что-то внутри. И на это что-то, за его прикосновение, Господин отвечает веселой яростью и вожделением, как и всегда доказывая миру, насколько он идеален и как ошиблись те, кто идеала его не увидел.

Все трюки призванного учтены.

Все приемы проанализированы.

Все тактики разобраны на отдельные элементы, которым нашлось противодействие.

Осталось только закончить это осточертевшее представление.

Тишина атакует первым, нетерпеливо и несколько поспешно, торопливо, как видит он теперь, привыкнув к его манере действий, найдя все ее изъяны и недостатки. Человек делает шаг вперед, заканчивая его уже огромной скатоподобной Тенью, размером в небольшой дом, прижимается к земле и выдыхает целый рой жалящих лент, идущий строго по линии земли, оставляя после себя только бесчисленные разрезы реальности, сливающиеся в один крупный провал. Опять он с этими проломами в глубины Тени, как будто не выучил прошлые уроки, как будто не понял, что на такой глубине не водится сущностей, которых он мог бы покорить или хотя бы заинтересовать. А если бы вдруг водились... но именно на это он и надеется, не так ли? Умирать в хорошей компании для этих глупых смертных почему-то приятнее, чем вечно наслаждаться Пороком в объятиях этой же компании!

Сеть чистой Истины падает сверху, накрывая одновременно разрастающийся разлом и обжигая краем мгновенно отпрыгивающего в сторону тишину. Отпрыгнуть ему удалось, пусть и потеряв немного черной плоти, но только для того, чтобы нарваться на разноцветное, будто бы радужное одеяло астральной энергии, что сначала обернулось вокруг мальчика и только потом детонировало, разрывая на части... нет, не все тело, а только сброшенные верхние слои, очень густую теневую силу, замешанную на крови и плоти тишины, но все-таки именно чары, а не кусок тела с душой. Уменьшившаяся Тень больше похожа на безголового и очень худого тигра, тоненького, но поразительно стремительного, будто бы смазывающегося даже для зрения мифа.

Возможно, зря он переменил себя именно на эту формацию, именно в этого Господина превратился, заточенного в стационарную дуэль против оборонительных линий, а не в сражение один на один? Но нет, все правильно, сейчас важнее именно противодействие остаткам обороны Вечного и вскрытие Дворца, если последнюю из династии зарежет ее же гвардия, не желающая получить идущий сквозь нее поток Похоти. Менять себя еще раз не хотелось, ведь обидно умереть, даже не просуществовав хоть немного, а необходимости действовать столь радикально нет, хватит и имеющихся запасов именно на случай приблизившихся вплотную нападающих.

Солнечная сфера на пути заходящей сбоку юркой фигурки, еще одна там, где бежит теневая иллюзия, лишь силуэт, только очень реальный, этой же зверушки, поток водяных капель навстречу и мощная ментальная, бьющая даже сквозь щит Одиночества, пусть и едва-едва волна-приказ, паутина псионики и флера, требующая подумать о самом постыдном интимном опыте в жизни, испытать одуряющую смесь стыда, возбуждения и желания повторить. Под подобным прессингом очень сложно действовать быстро, даже если он тебя задел лишь частично, а потому сферы задевают сразу иллюзию и... вторую иллюзию, под которой пряталась настоящая Тень, получившая целый душ из Дождя Глубины, псионический крик, огненную иглу и под конец рассекающий удар божественного Чуда, выкачанного из свежеполученной в этой же битве души клирика Воителя. Последнее тишину и доби...

слом

Под подобным прессингом очень сложно действовать быстро, даже если он тебя задел лишь частично, а потому сферы задевают сразу иллюзию, вторую иллюзию и остатки иллюзии третьей, когда настоящий тишина выпрыгивает из ошметков последнего силуэта, выдыхает поток черноты навстречу Дождю, избегает огненной иголки и презрительно игнорирует попытку воздействовать псионически. Ну, именно это и ожидалось, трюк с разбиванием зеркал уже успел поднадоесть, хотя интерес к методике сочетания столь разных истоков силы только возрастает и возрастает.

Стоят они снова друг напротив друга.

Господин посреди остатков площади, в центре очерченного лепестками круга, а его игрушка поближе к краю, присевшая на одно колено, упираясь рукой в землю, и даже без сверхзрения видно, насколько тяжело он там, под маской своей, дышит. Господин не торопится, прекрасно понимает, что мальчик еще может убежать и обязательно попробует бежать, если его передавить, мальчик прямо сейчас готов либо ударить, либо отступить, если удар провалится. Хочется закончить, уже надоело, но трюк с зеркалами вынуждает отдавать первую ноту, выжидая идеального для убийства момента, чтобы даже разбив реальность вместе с зеркалом, – где же эти зеркала лежат, Господин ведь просеял половину города в целях найти истоки силы Царства Снов, не в желудке же он их прячет? – тишина мог только отступить, отменить проигрыш, а не обратить его успехом.

Секунда.

Вторая.

Третья.

Господин – вершина идеала своего Порока, а потому тишина даже малейшего шанса не имел в том, чего возжелал. Пусть он сочетает качества великолепного обманщика и превосходного видящего, но у него видящих целые ряды Хора, все разные, все старательные, все готовые душу положить ради его капризов, а потому обман, едва видимую пелену, будто копия его же мелодии, только без пары нот в комплекте, он разглядел и распознал. Собственно, именно потому присел на колено тишина, что вынужден был его мелодию слушать, чтобы создать ложь как можно более естественной.

Не вышло.

Лепестки сместились, совершая оборот в десятке измерений сразу, меняя положение в реальности и положение реальности относительно себя – город под куполом все больше напоминал Пекло, а потому открывались все новые грани контроля реальности. Не абсолютного, но для некоторых целей более чем достаточного, даже чрезмерного, если уж честно.

В лепесток ударяет не таран, не поток и даже не стрела, но необъятное, как само Небо, перо чистейшей Синевы, самой чистой и безмятежной, какую он видел за очень долгое время, может быть и вообще за все свое существование – изверг не часто сталкивался с тварями Неба, еще реже встречая столь сильных и, пожалуй, проблемных, как вырвавшаяся из-под их опеки игрушка, безнадежно себя испортившая, сорвавшаяся с поводка комнатная собачка, выбравшая не ту дорогу, отрекшаяся от своих хозяев, отплатив черной неблагодарностью за их ласки и заботу.

Первым делом он атакует расслабившегося тишину, посчитавшего, не иначе, будто Господин первым делом возьмется за спрятанную им нежданную союзницу, а не за самого видящего. На что только надеялся? Извергу совсем не ясно. Он больше концентрации потратил не на подготовку атаки, но на попытку разглядеть, не спрятана ли за "открытым горлом" хитрая ловушка, на какие тишина показал себя превосходным выдумщиком. Изверг подхватывает ложную мелодию, сливает ее с правдой, использует связь лжеца и его лжи, пробираясь через эту связь поближе к сущности непослушного тишины. Тот, разумеется, сопротивляется, отчаянно и зло, резко и даже немного болезненно, но помочь ему это не помогло бы... если бы не все та же союзница с неисчислимыми крыльями, которую явно кто-то поддерживает, подпитывает напрямую от Неба, а посылаемые клеймящим видения даже указывают на этого кого-то. Когда второе перо, в этот раз иной природы и конфигурации, отправлено в полет, Господин вынуждено прерывается, почти задавив мальчика морально и ментально.

Второе перо тоже встречено правильным образом, принято на немного дополненную конфигурацию лепестков, а сам великий изверг, Похоть Воплощенная, изрядно успокаивается – новорожденная тварь лишь немногим слабее его по силам и в понимании своего истока силы, но она именно новорожденная, опасная, но еще не сумевшая освоить то, что ей подарило обращение. Дай ей хотя бы пару месяцев на привыкание, стала бы более серьезным врагом, особенно если на нейтральной территории, но здесь, уже почти в Пекле, противостоя именно ему, она не выдержит этой битвы, не удержит преимущества.

Десяток чар, разной направленности и типа воздействий, горящие в пламени флера души, подстраиваемые под противницу барьеры и замкнутые поля различных типов вынуждают крылатое отродье Неба, расположившееся так высоко, что уже почти касаясь купола над Вечным, резко подогнуть еще не опаленные крылья под себя, ныряя вниз, поближе к земле и подальше от прямого наведения его атак. Тварь маневрирует, использует очень необычную форму предвидения, буквально выравнивая свое будущее, перебирая десятки линий вероятности, сотни их, подбирая ту, где получит меньше урона. Таких, где ран получать вообще не придется она все равно не находит.

Паническое бегство это или спланированное отступление, но оно не приносит ничего, ведь Господин уже навел на нее всю свою мощь, снова приостановив почти завершенное и завершившееся схождение. Сверху, из поверхности купола начинают бить множественные медово-золотые молнии, пытаясь сковать маневрирующую птицу в клеть, пока Иерем Стайр с новыми силами набрасывается на враз ободрившегося клеймящего, бесполезную игрушку, что даже сама о себе позаботиться не в силах. Город уже в Пекле безо всякого "почти", что и открывает такие способности к контролю окружения, а если взглянуть в небеса чуть внимательнее, не боясь потерять себя в навеянных фантазиях, то станет видно, что молнии эти вылетают не просто из пурпурного неба, но из самых мясистых его частей, будто кусочек одного из лепестков проявился на том участке. Дожимать попавшую в западню небесную тварь помешало летящее в его сторону лезвие, того самого абсолютно обычного кинжала, какой так и не раскрыл свои тайны его взору.

Изверг отвлекается от бывшей девы, давая ей некоторое время на восстановление, возвращаясь к сбросившему наваждение тишине, который успел обернуться очередной теневой формой, оббежать противника по широкой дуге и поймать брошенный ранее кинжал, – обязательно, обязательно изучить это оружие, – обратно в свои руки. На эту наглость Господин уже готовил ответ, его Хор уже почти вскрыл, почти забрал потерявшего последние слои своей защиты небытия мальчика, осталось буквально несколько ударов сердца, он уже чувствует этот вкус, уже почти забрал его, почти, почти.