Текст книги "Его искали, а он нашелся (СИ)"

Автор книги: Avada Kadavra

сообщить о нарушении

Текущая страница: 60 (всего у книги 140 страниц)

Где-то я такое уже встречал...

Я почти успел, честное героическое, но когда это в нашем мире считалось "почти"? Уже в шаге от противницы, меня разом сковало в какой-то сахарный сироп или желатиновый гель – вновь отвлекшийся от своих дел ритуалист опять переставил часть костяных фигурок местами и создал прямо под моими ногами селективный барьер. Кошку он нихера не тронул и даже ментальное давление на нее заблокировал, а вот меня сдавило и закрутило так, что я почувствовал себя случайно залезшим в стиральную машинку во время отжима котенком. Мир замелькал перед глазами, верх перепутался с низом, но кукла плевать хотела на физические состояния.

Вспыхнули пойманными образами зеркала, засияли фиолетовым и нереальным нимбы, а очередное проявление Грезы отвоевало кусок реальности у раскручивающего меня, словно камень в праще, барьера. Пару секунд потерял, не более – тварь только и успела залатать свое покалеченное тело, почему-то не став показываться из под надетой личины, а Шмиелэ еще не до конца прогнала навеянные мною эффекты – дебафнуло ее по-полной.

Меняю реальность таким образом, чтобы барьера с ускорением в ней не было, просто заменив оную реальность с еще одним отражением, после чего отражаю свой вес и массу, сначала делая их нулевыми, а потом возвращая их на место и отражая вектор гравитации в противоположную сторону.

Падаю вверх, к стремительно приближающемуся и очень высокому потолку, а место, где меня ранее сковало, становится абсолютно, на все тысячу из ста реальным. Даже не желаю думать о том, что случилось бы с оказавшейся там насквозь пропитанной Грезой куклой. Интересно, а этот дедуля не в одном ли ПТУ с Ферером, земля ему гвоздями, Роше учился? Помнится, он меня тоже почти загасил чем-то очень похожим. Только там была не концептуальная нейтрализация искажений, а...

Зацепляюсь щупальцами за воздух, меняю вектор и вновь активирую зеркала в теле, пережигая очередную порцию оных зеркал, укрывая себя коконом из чистой силы Грезы. Никакого структурирования, никаких попыток создать атаку, а один лишь сифон, пропускающий через меня и выбрасывающий в окружающий мир маленькое озерцо сырой силы. Все же здесь нет Грезы и ее единственный источник – это сама кукла, а я, как пилот этого Маленького Боевого Хоббитоподобного Робота, вынужден рассчитывать лишь на прочность стремительно изнашивающегося Туманчика.

В момент, когда очередная перестановка костяных фигурок вынуждает всю планарную и просто магическую энергию в определенном участке исчезнуть, я лишь поморщился – поток сырой силы был слишком быстрым, чтобы откачка начала вытягивать силу из нимбов, вросших в тело зеркал и самой плоти, все сильнее разлагающейся на сиреневый туман. Но, пока я покидал очередную мертвую зону, мои противники опять успели прийти в себя, сволочи.

Вот как пить дать, эта коллекция статуэток уже не легенда, а как минимум миф, рассчитанный на ритуалистов высокого класса. Он же одновременно умудряется держать ту странную защиту, отрицающую весь зал и не дающую поднять тревогу, держать чертовски могучий барьер, да еще и меня атаковать и такими ударами, что становится аж неуютно. Если я не придумаю чего-то умного, то куклу спокойно забьют до выключения связи, после чего закончат свои дела и будут думать над тем, как мне нагадить. И зачем я тогда вообще влезал? Чтобы пи*дюлей получить? Так я их мог и дома получить, даже до призыва.

Ладно, еще не вечер.

Два из семи хвостов плетки попадают в тело куклы, но нимбы перестраивают конфигурацию, складываясь в ровную зеркальную гладь, на которую нематериальность пирамидок не срабатывает, отчего те со звоном отскакивают от импровизированного щита. Часть эссенции при этом проваливается в зазеркалье, а в самой плети осталось ее не так и много после всех наших плясок. Кажется, ее артефакт может постепенно накапливать и возобновлять эссенцию, если в пирамидке осталось хоть немного, но это дело долгих дней, а не коротких мгновений боя.

В не успевшее распасться обратно зеркало врезалась, если так можно говорить про нежнейшее касание кончиками пальцев, рука замаскированной твари и не меньше трети зеркальной массы, начиная от центра щита, мигом почернела, осыпаясь оземь. Гад довольно быстро подобрал такую "частоту" той мерзеннейшей патоки, что истекает с его ладоней, которая наносит моей кукле максимально возможный вред.

Львиная доля зеркал уже израсходована на щиты или атаки, а неприкосновенный запас выжидает того момента, когда можно будет нанести решительный удар. За все время сражения, занявшего от силы минуту, ну, может, полторы, не было сказано ничего, не обронено ни единого звука, кроме грохота наших ударов, рева применяемой ни разу не повторившимся ритуалистом магии, шипения рассекающей воздух плети и тяжелого дыхания кошкодевушки. Ни я, ни, похоже, тварь дышать необходимости не имели.

Сложенные щепотью ладони бьют в направлении твари, заставляя ту неестественно выгнуться, пропуская зеркальные когти третьей руки мимо себя и тут же легким касанием заставляя ту разлететься на испускающие сиреневый туман ошметки. Та же судьба уже постигла три из семи (хотя больше пяти ни разу не успевал вырастить) рук и все четыре щупальца, произрастающих со спины. Да и нимбы уже потускнели дальше некуда, заставляя связь с куклой сбоить и допускать новые ошибки.

У меня банально не остается зеркал, что позволят сражаться и атаковать на равных с моими противниками. Да и ресурса Туманчика хватит на еще пару минут такой пляски, при учете, что я не буду получать новых ран, что смотрится как-то маловыполнимо. Мои противники отошли от удивления, успокоились, собрались с силами и теперь медленно да методично давили меня за счет опыта, превосходства в оснащении и куда большей выносливости. Не реши я с самого начала пойти с козырей, то может быть и сумел бы справиться лучше, но мои карты оказались биты, а новых у меня нет.

По крайней мере, они так думают.

И даже во многом правы.

Мое начальное превосходство в скорости уже сошло на нет – кошка сравнялась со мной в боевом потенциале, а тварь и вовсе сражается с этакой ленцой, так до сих пор и не показав свое истинное лицо или иных, более опасных приемов. Не сказать, что они гадине нужны, так как эти ее касания, блинк и внебытийность составляют очень мощную и опасную связку. Тело покойного полурослика уже почти перестало существовать, так как постоянная нагрузка и регенерация большую часть реальной массы сделали нереальным бульоном из тумана Грезы и зеркальных якорей с мелкими вкраплениями ошметков быстро растворяющейся материи. Ну не предназначена созданная для инфильтрации конструкция к долгим и затратным сражениям. Уже то, что я сумел продержаться столько, заслуга исключительно моих талантов в ясновидении, что позволяют хоть как-то стоять против этой парочки.

Но.

Уклон, изгиб туловища, в котором разом исчезли все до единой кости, позволяет пропустить очередной удар из блинка, одновременно делая скользящий шаг вперед, тыкая почти вслепую (все меньше и меньше остается зеркальных сенсоров), заставляя улыбчиво-вежливого сделать мягкий и осторожный шаг назад, а потом еще один, когда кошка едва успевает перенаправить удар плети, что почти задел союзника...

Но.

Резкий не вопль даже, а визг, короткий и жалкий в сравнении с той песней, какую кукла могла выдать в начале сражения, все же вынуждает Шмиелэ отвлечься, пропустить тот момент, когда меня, едва заблокировавшего очередной удар твари, можно было смять и размазать по мраморному полу. Костей в теле куклы уже почти нет – все пошли на материал для Туманчика, на заплатки, какими я лихорадочно пытался связать уже окончательно прошедшую точку невозврата конструкцию. Кости заменяет чистая Греза, овеществленный мираж, принявший форму зеркальную таковой у настоящих костей, но слишком легко обращающийся тем миражом, из которого его сотворили...

Но.

Вновь пропущенный удар вырывает слишком большой кусок из крохотного туловища уже давно потерявшего любой облик комка конечностей и сиреневого тумана, а последний из нимбов, и без того редкий и замедлившийся, осыпается на пол с неразличимым на наших скоростях и за шумом нашей битвы звоном. Плеть Шмиелэ превращается в петлю висельника, оборачиваясь всеми семью хвостами вокруг не успевающей отступить куклы, после чего разрезает ту на множество ломтиков, практически сразу начинающих растекаться фиолетовыми лужицами и туманом.

Но.

Ничто не может длиться вечно, не в моих силах было выиграть это сражение с заданными параметрами и ставшими на моем пути противниками. Неважно, кем они меня считали, неважно, что они подумали обо мне, не важно даже поверили ли эти ребята в то, что это был последний отчаянный бой Пыпыща Попятчева, а не куклы, занявшей тело погибшего от самого первого удара хоббита. Есть иногда моменты, когда победить просто невозможно. Моменты, в каких приходится видеть, смотреть сквозь растекающиеся глаза разрушенной куклы, как отчаянная и едва успевшая поселиться в глазах приготовленного в жертву человека надежда, обращается прахом вместе с исчезнувшей куклой.

Но.

Куклой, в которой к моменту распада не осталось ни единого кусочка зеркала, ни мельчайшей песчинки материализовавшегося сна.

– Он отдал все. – Мягко и ласково протягивает то, что притворяется обычным человеком настолько искусно, что даже защита Библиотеки поверила, и звучат его слова так, как говорят сомелье о редчайшем сорте вина. – Отдал, продал себя до конца и потерпел крах. Прямо под глазами тех, кого пожелал спасти от их участи. Это так... совершенно.

Ни капли усталости на улыбающемся лице, ни грани тревоги в голосе и даже сбившегося дыхания тоже нет. Почему-то от этого радушия и веселья больше жути, чем от хриплых угроз и безумного рычания взбешенного зверя.

– Ха... Мях... Рада, что вы оценяли, уважаемый. – Кошка, не в пример собеседнику, явно выложилась по полной, только сейчас начав понимать, насколько близко весь их план оказался к краху, а их жизни к чему-то, рядом с чем простое окончание было бы величайшим из благ. – Мя!!? Подождите, что значит "спасти хотел"? Я же все проверила, Цветком Переживаний сканировала даже! Пыщ старый же был из тех, кто хер свой клал на всех, кроме его любимях книжек и стопочек документов!

Мужская фигура отвлеклась от задумчивого рассматривания того места, с какого уже давно испарились все следы распавшегося на энергию полурослика, подарив той нечитаемый взгляд и столь же добродушную улыбку, что раньше дарил смотрящему на своего убийцу поверженному противнику.

– Он смотрел на нее, дорогая. – Не оборачиваясь, указывая пальцем за спину, не человек безошибочно ткнул в сторону Жюстин Ренеяль, до которой уже почти дошли руки продолжающего спокойно и взвешено делать свое дело ритуалиста. – И, мне так показалось, был готов бросить все силы на попытку побега или, может быть, не менее отчаянную попытку достучаться сквозь Шаль? Но бросился в бой, сразу принеся себя зеркалам. Всего.

Неверяще, словно получив подарок на новый год за пару месяцев до нового года, зверолюдка посмотрела в затуманенные от нейтрализирующих чар глаза пленницы, радостно хлопнув в ладошки. Она сейчас искренне, подобно маленькому ребенку, радовалась тому, что связанные с Библиотекой должны перестать дышать и быть последними – это давало ей шанс насладиться зрелищем чуть подольше. Пусть сама Жюстин, трижды допрошенная обо всем интересующем (причем рассказавшая все добровольно, за право еще раз поцеловать ярко-алые губы Шмиелэ), об отношении старого сморчка к ней даже не подозревала, но ведь в этом тоже есть своя красота. Получить такую жертву, стать ее свидетелем и осознавать, что даже этой жертвы не хватило... Это действительно чудесно, и полукровка страстно жалела о том, что у нее нет времени описать и передать свидетельнице печальной истории всю гамму агонии растворяющегося в зазеркалье.

Кстати...

– Бейн, в смысле... ну, Бейн? – Внезапно резко позабыла она о своем вопросе, задав совершенно иной, мгновенно понятый внимательными собеседником. – Или нет?

– Увы. – Теперь улыбка приняла легкие извиняющиеся оттенки. – Тот удар был отражением моего, а потому и нега пришлась целиком на основу твоего собрата. В некотором роде, раз уж нам придется хоть на несколько дней, но заплести детали произошедшего в венок сомнений, мне придется играть его роль, раз уж не удалось взять одарившую меня столь редким зрелищем личность. За сим утверждаю: я и есть Бейн.

Если в душе кошки мелькнули хоть какие-то сожаления о судьбе погибшего товарища, – да и товарища ли? – то заметить эту печаль было совсем невозможно невооруженным оком, да и вооруженным, наверное, тоже. Коротко поклонившись еще одной кукле, только теперь уже не хоббита, девушка задала вопрос, который ранее помешало задать осознание смерти союзника.

– Кстати, почтенный Буубга, я вас не отвлеку? – Вероятно, сначала она планировала спросить именно Бейна, но теперь не рисковала, пусть даже тварь и вела себя насквозь сочувствующе и доброжелательно, ведь кому, как не ей, знать, чего это сочувствие на самом деле стоит.

Сначала могло показаться, что ритуалист, прямо сейчас раскладывающий по нужным точкам ритуального узора еще парящие внутренности до сих пор живого раба, одного из последних оставшихся, вопроса просто не услышал. Жертвы для этого дела подбирались сплошь очень особые, а их души, тела, магия, кровь, внутренние эссенции или даже личности обладали целым перечнем очень необычных черт. Не могущественных, хотя средний уровень приносимых в жертву застыл между двадцатым и двадцать пятым, но именно редких, необычных.

Кто-то имел разноцветные глаза, кто-то был влюблен в свою сестру и брата одновременно и пронес чувства через всю жизнь, кто-то обладал бесполезной аномалией в ауре, не дающей никаких преимуществ, у кого-то на теле родимые пятна складывались в мистические узоры вследствие проведенного еще прабабушкой ритуала, кого-то в колыбели благословили жрецы сразу троих богов, светлых и темных, а кто-то умел дышать речной водой, еще в детстве случайно получив редкий титул. Как алхимики могут манипулировать эссенциями, через них получая доступ к концепциям, так основой работы ритуалиста было манипулирование концепциями с возможностью запускать работу через эссенции. Здесь и сейчас работал великий, возможно даже легендарный мастер, пользующийся могущественным артефактным комплексом.

И его мастерства хватало, чтобы отвечать на задаваемые вопросы, не прерывая работы.

– Нет, не отвлечешь, Шмиелэ. – Это, характерное для всей тройки диссонирующее с окружающей действительностью спокойствие и доброжелательность, казалось, вросло в них с корнями и, вероятно, так оно и было. – Я не могу вас впустить, пока что. Нужно завершить стадию, и я переставлю фигуры.

Желание оказаться под барьером было вполне понятным – бой был жарок, и пусть камень зала даже не оцарапало и не исказило потоками энергии снов, но кто знает, какой предел терпения у могучей Шали, не дающей случиться чему-то очень плохому? Даже здесь, у самого алтаря, где опасность почти материальна, это творение, рожденное из правильной комбинации установленных фигурок, могло даровать несколько секунд на последнюю молитву. Или на побег.

Барьер забирал себе положения почти пятой части фигур, еще три четверти оставалось на конструкцию ритуала и поддержание Шали, так что мастер не мог помочь своим соратникам почти ничем, кроме самых простых (для мифического артефакта в руках сроднившегося с ним владельца) эффектов. И даже этот барьер, положения для которого были заранее рассчитаны на случай неприятностей, придется убрать под конец, когда ритуальный рисунок будет завершен. Потому что полная мощь резных фигурок откроется, только если отдать их все одной-единственной цели, сотворению нужного пейзажа, правильного завершения для их, без всяких шуток, великой миссии.

– Да я не про это, мне и тут постоять не в обиду. – Отрицательно замахала головой хвостатая диверсантка, уже полностью успокоившаяся и вернувшая себе чистоту речи. – Я несколько про другое. В этом месте, в смысле, в любой из лакун, а не только у алтаря, тут же связи с большей частью планов вообще нет. Не заслонка даже, а полное несуществование третьего типа. Есть лаборатории, где определенному типу планарной энергии пробили канал, но они вообще не в центральном корпусе и не в алтарном же зале!

– Разумеется, это так. – Согласился мастер, подступая к первому из плененных работников Библиотеки. – Именно несуществование. Именно третьего типа.

Все жертвы умирают молча, но не все они одурманены и лишены чувств. Часть из них лишь парализована, но полностью осознают происходящее, иным чувства даже усилили, сделав каждую царапину невыносимо мучительной, а настоящие муки заставив выйти за пределы доступного воображения, третьих опоили такими зельями, что превратили любую агонию в чистейший экстаз. Последних, в оргазмических судорогах отдающих ритуалу свою суть, было, пожалуй, больше всего.

– Действительно странно. – Продолжил тем временем старик, даже отвлекаясь на миг от работы. – Поначалу я был уверен, что это был какой-то артефакт-резервуар, потом думал, будто он использовал какой-то артефакт-контейнер с засунутым в него могучим кошмаром. Но сейчас... да, сейчас весь фон почти сошел на нет. Воистину, это приятная загадка, о какой я подумаю на досуге. Не мог же он прорвать концепцию несуществования для Грезы? Да еще и третьего типа.

Искупая секунду промедления, мастер ускорил работу разделочных инструментов, в несколько секунд заканчивая с очередным сотрудником, между прочим, его официальным коллегой-архивариусом, после чего склонился над той самой дамочкой, что стала причиной сражения. Ну, вернее, причиной того, что это сражение оказалось таким простым для вторгнувшихся в алтарный зал. Воистину, это большая жалость, что столь прелестную душевную боль и отчаяние нельзя растянуть на более долгий срок.

– А ведь и верно! – Мастер, чье мастерство росло долгими десятилетиями, сумел уловить какую-то несуразность в ситуации, по привычке переходя на занудный лекторский тон. – После разрушения всего тела и души, Греза, не имея дороги, чтобы уйти из замкнутого котла отрезанной реальности, должна была разлиться по стенам и подняться вверх под потолок из-за созданного барьером эфирного течения... Но... Бейн, а я ведь Грезы не чувствую!

Блик.

Шелест.

Движение.

Раскачанное собственными усилиями и могущественными дарами восприятие непонятным образом упустило тот момент, когда из пролившихся из вытащенных внутренностей капелек крови, которые еще не успели проглотить линии рисунка, натекла несуразная, невозможная для мастера с его педантичностью и аккуратностью, лужица. Но этого восприятия хватило, чтобы поймать тот миг, когда в этой кровавой лужице отразился не бесконечно далекий белоснежный потолок алтарного зала и даже не спокойное лицо почти не испачкавшегося мастера, а искаженное бешеным напряжением и столь же бешеным весельем помолодевшее и смазавшееся от контакта с энергией Грезы лицо Пыпыща Попятчева из дома Прыходонотчевых, клана Трыдыгородских.

Хоббит, хотя это не было ни хоббитом, ни живым существом, ни чем-то понятным вообще, выпрыгнул из застывшей красным стеклом лужи подобно кукольному гоблину из табакерки, еще в полете отзеркаливая себя за спину откровенно растерявшемуся от подобного перформанса ритуалисту и громко вопя при этом:

– Буубга, ее тут нет!

И, как будто подтверждая свои слова, воткнул единственную руку, да и конечность вообще, состоящую почти целиком из застывших на самой грани перегрузки и почернения зеркальных осколков, прямиком в живую, теплую и такую уязвимую плоть единственного из тройки диверсантов некомбатанта. Правда, у тела хоббита не осталось ног, да и сам он ростом был далеко не гигантом даже по меркам самих мохноногих коротышей. Пусть рука-зеркало успела исказить метрику пространства и изображение реальности, став разом несколько длиннее (или это окружающая ее материя мира стала короче?), но даже это не могло сменить некоторые константы мироздания.

Рука того, что притворялось почему-то не желающим исчезать хоббитом, проткнула сердце того, кто вот уже семнадцать весен притворялся добропорядочным архивариусом, выпустив в него всю накопленную в остатках зеркал мощь.

Вот только к сердцу эта самая рука проложила путь прямиком через задницу.

– Няяяят! – Шокировано возопила Шмиелэ, вновь срываясь на ненавидимый ею в обычной речи "звериный" говорок и застывая столбом от невозможности, нереальности происходящей картинки.

– Удивительно. – Со впервые за очень, очень долгое, невообразимо долгое время потерянным самоконтролем произнесла замаскированная под человека тварь.

– Надо будет помыть руки. – Прошелестела, не раскрывая рта, тварь, променявшая, как считали предыдущие двое, человечность на шанс спасти свою любовь и унести своих убийц на тот свет, после чего звучно шлепнулась о холодный камень рядом с не успевшим даже удивиться ритуалистом, бережно сжимая в единственной хваталке вырванное сердце.

Сердце билось в кукольной ладони, буквально сочась чем-то, даже через все ретрансляторы (число которых стремительно смещалось в сторону нуля) манящим к себе обещанием всех удовольствий мира, всех возможных наслаждений и ласк, исполнением любых фантазий. Впервые за все время нашего сражения я все-таки смог! Не дракон, который Смог, а смог идентифицировать ту херню, с какой по глупости да играющему в жопе идиотизму связался в этой истории. Надо было вообще не вставать на ноги после самой первой плюхи, но кто же мне доктор? Знал бы где падать, то взял бы парашют или амулет защиты высшего порядка.

Исходящий от парящего сердца флер Порока был мною предельно нагло игнорируем, так как я его едва различал через сводящий с ума и забивающий не слух даже, а саму голову шелест взбесившейся Грезы. Степень напряжения, которое мне довелось пережить, подготавливая эту атаку, можно сравнить разве что с приснопамятным штурмом Каменной, с той лишь разницей, что в этот раз в бою использовалась только Греза.

Когда я понял, что шансов на победу нет и не предвидится, если только предо мною прямо сейчас не появится добрый волшебник верхом на вороненом рояле, то есть почти сразу, то тут же начал искать обходные варианты. Мне же не убивать отморозков нужно было, а хотя бы поднять тревогу и их добьет защита алтарного зала. Мне же будет достаточно просто выпасть из фокуса общего внимания, чтобы самоуничтожить Туманчика и скрыть следы своего присутствия, а все шишки все равно соберут самые главные вторженцы, а не бедный Костик.

Главной проблемой был барьер, поднятый гадкими фигурками, которые заодно и саму тревогу блокировали. И барьер этот был так бесконечно крут, что я его даже в полной своей силе замаюсь пробивать. Даже если бить буду не малопригодной к нанесению прямого урона Грезой, а едкой, как мое чувство юмора, силой Тени!

Эта штука априори не пропустит под свою эгиду ничего из существующих в ее базе данных угроз, а та база данных является настолько полной, что с таким же успехом я могу говорить, что этот барьер не пропустит ничего существующего вообще. Чувствуете иронию? Ничего существующего! А если в этом мире и есть план более пригодный для игр с реальным-нереальным, чем моя любимая, век бы ее не использовать, Греза, то я его как-то не знаю.

В тот момент, когда по телу куклы пришлась фатальная двоечка ударов, я уже отразил всю оставшуюся плоть и зеркала (которых и осталось то с горсточку) в том варианте зеркала, где их уже не было, а в довершение укрыл все это внебытийностью, пытаясь по полной использовать эффекты титула того, кого нет. Ведь что может быть умнее и гениальнее, чем укрыть в ставшее реальностью отрицание любого бытия конструкцию, чья реальность настолько низка, что является во многом субъективной?

Доверьтесь мне, я инженер (нет).

Всем желающим попробовать что-то подобное на будущее, попробую объяснить... Полученный мною титул был, простите за тавтологию, получен в связке с высшими техниками теневой магии, задранной в небеса скрытностью и погружением на глубокие слои плана, чья природа во многом на скрытность и заточена, да еще и действовала такая штука считанные мгновения. Так вот. Использовать подобную методику при работе со столь легкой, хрупкой и податливой штукой как Греза, не имея достаточно крепкой сцепки с планом, находясь под взглядами внимательно тебя убивающих крутых перцев, да еще и не на пару секунд, а на куда больший срок...

Плохая идея, Костик, очень плохая.

Попытайся я учудить такое не через куклу, работая сквозь мощнейший зеркальный усилитель, то меня бы просто не стало. Без вариантов. То есть, вообще без вариантов, без любых вариантов и даже без моего любимого вытягивания ситуации на голом пафосе и неадекватности. Кончился бы Константин Юрьевич, начинайте другую историю, не такую упоротую.

Даже одно лишь наличие в кукле моего разума, моей воли, которой на некоторое время не стало, было почти смертельно. Хоть на краткую долю, на жалкую тысячную часть удара сердца передержи я свое отсутствие, хоть на гран ослабь концентрацию, то остался бы от меня красивый такой баклажан – мыслительных способностей было бы примерно столько же. То-то Ыгра бы обрадовалась, что она наконец-то умнее меня! И это еще при условии, что мое тело вообще смогли бы вытащить из Грезы, потому что я, конечно, оставил в своем пепелаце предохранители, что должны будут выкинуть весь склад и пребывающий в нем пепелац в реальность, но хер его знает, как бы оно вышло.

На то время, пока я, сжимая воображаемые булки до появления в моем анусе гравитационной сингулярности, наблюдал за происходящим в зале, я словно следил за происходящим со стороны, будто от третьего лица, не осознавая собственного я, самого факта моего здесь присутствия. Почувствуй себя рассказчиком в трэшевой фентезятине с кучей кровищи и попрания традиционных ценностей! Ощущения не болезненные, но очень страшные после того, как оценил уже произошедшее. Я ведь реально нарвался и почти подох, при этом вообще не появившись на поле боя лично и сделав все возможное, чтобы боя вообще не произошло, а если он все же произойдет, то чтобы я сумел сразу убежать! Хороший план, Костик, ох*енный прямо план! Надежный, как гномьи механические часы!

В тот миг, когда я, прости меня здравый смысл, анально, но совершенно не в том смысле, карал ритуалиста, во мне была такая куча ужаса и злобы, что я серьезно опасался лопнуть. И, наверное, таки лопнул бы куклу от перенапряжения и потери контроля из-за все той же злобы, если бы не фонящее сердце в моей руке.

Я уже встречался с жителями Пекла, пусть даже общение наше проходило исключительно в виде бокса по переписке. С той разницей, что мне таки удалось набоксировать собеседнику достаточных тумаков, чтобы ему резко стало плохо, грустно и мертво. У меня даже специальный титул есть, даже два, если быть точным. В общем, не сложились у меня отношения с этим планом и продолжают не складываться все дальше и дальше.

И вообще!

Какого хера местные спецслужбы делают и чем занимаются? Сношают друг друга прямо в глазницы, не иначе! То у них эльфийская мстительница убьет наглухо второго принца, расколбасив в процессе одного из Героев и пару кварталов, то какие-то мутные типы зарежут призванного союзно-вассального государства, надавав по щам известному медиамагнату, то прямо в святая святых, куда как бы никому постороннему не проникнуть, в один день проникают сразу два отряда злоумышленников, да еще и драку устраивают!

Кукла уже не на грани распада, а далеко за ней, настолько далеко, что только и остается, что горько рыдать кровавыми слезами. Сейчас моего МБХР можно запинать силами одного достаточно смелого карапуза, который уронит на это чудо магической мысли свой горшок. Зеркал осталось буквально пара зерен, из-за чего сигнал до куклы доходит с дикими перебоями, а управление тупит при этом страшнее, чем я на экзамене по матанализу. Если бы не сжатое в руке сердечко, все еще пытающееся подчинить отсутствующие в кукле тело и разум, то было бы совсем хреново. А так я могу использовать в качестве батарейки эту самую силу Порока, просто профильтровывая ее через остатки зеркал.

Да, вредно, да, опасно даже через все прокси, но других вариантов как бы и не имелось. Но все проходит, прошла и слабость после Финального Жопоразрывательного Удара Неотвратимого Мщения Полуночного Дракона – перегруженные зеркальные зерна частично восстановились, а я уже приготовился выбросить каку, как вдруг в голову пришла мысль, скорее даже Мысль. Причем, уверен, не навеянная, а моя личная, из того репертуара, после какого я едва не убил себя об стену буквально пару секунд назад.

Все-таки отбросив сердце, я примерился к трупу мастера жертвоприношений и, не слушая не могущей пробиться сюда парочки, – кошкодевка еще и какую-то гипнотическую херню, тоже на голос завязанную, пыталась применить, – начал отрывать от него куски плоти и прикреплять к себе. Давление флера стало реально (не)приятным, так что пришлось остановиться. Слишком я устал морально, могу и не удержать концентрацию под таким прессингом, а этим ребятам только дай повод. Мне одной отобранной у стремной нежити плети, почти промывшей мне мозги, хватило для правильной оценки угрозы дьявольских трюков, мне повторения не надо.

Надругательство над трупом я совершил не от злости большой и не от тупости несусветной, хоть на этот счет та же Тиа явно найдет что сказать, преимущественно изящными эльфийскими матами. Мне нужна была та связь, какую мастер имел со своим творением, со всей этой ритуальной конструкцией. Ясновидение сбоит по черному, словно я вновь только вышедшей из леса бродяга, не умеющий толком контролировать и направлять свои видения. Хоровод образов такой мутный, что от него тошнит, а ведь в него примешано вдоволь Порока, сладострастных видений, присылаемых прямиком из Пекла.

Знаете, аспект Агонии мне нравился куда больше, чем нынешний. Там и трюки были попроще, и воздействие попрямее, и, что самое важное, дьяволы того конкретного домена были куда слабее. А ведь еще и замаскированная тварь даже через барьер усиливает наваливающуюся на меня эйфорию и возбуждение, надеясь таки додавить, как он считает, почти павшую душу. Все же маскировка у Туманчика была сильнейшей его чертой – до самого последнего момента мой враг не понял, что ему противостоит кукла, причем чужая, а не настоящий Пыпыщ. Сейчас, когда все-все-все уходит на попытки не развоплотиться окончательно, он бы природу эту сразу понял, но теперь ему мешает барьер.