Текст книги "Его искали, а он нашелся (СИ)"

Автор книги: Avada Kadavra

сообщить о нарушении

Текущая страница: 92 (всего у книги 140 страниц)

Каждый экземпляр основной тройки клеймо несущих был клеймен по-своему. Гигант-Защитник испытывал боль и получал от нее свою страсть, забирая себе все раны, какие только мог забрать. Заключенный в водяную сферу водник пребывал в стране своих собственных грез, не приходя в себя ради необходимости сражаться, потому что его собственные выдуманные грезы сражались вместо него.

Дева же...

Старший над Клейменными превзошел, пожалуй, самого себя и, если бы здесь был кто-то с достаточными навыками ясновидения и аналитики, то он мог бы предположить, что в создании каждого из троицы принимал участие весь домен, а уж Деву перерабатывали не без помощи самого Господина, который щедро наградил одного из вернейших и сильнейших слуг за какое-то его деяние. Ну, или наказал за все то же деяние – в рядах дьяволов разница между первым и вторым минимальна, а зачастую ее и вовсе нет, ведь зависит она от состояния сущности изверга, а не от объективной реальности.

Главным трюком того, что сотворили с чрезвычайно сильной и древней Алдис'ай, познавшей все оттенки Синевы, какие только можно вообразить, являлось четкое воплощение единственно важного факта – их было двое, но она оставалась одна. Казалось, что вдоль ее идеально сложенного тела кто-то провел красную линию, разделив и тело и душу на две части. Первая половина оставалась той самой безымянной для всех Девой, чей разум был практически не затронут и оттого испытывал все то, что может испытывать наделенный в плену у извергов.

Вторая же часть была все той же Девой, но уже совращенной, полностью покоренной и испытывающей мстительное и непередаваемое никакими словами удовольствие от мучений своего же альтер эго. Стоит только узнице своей же души стать сильнее, соразмерно сильнее станет ее тюремщица, стоит ей придумать хитрый план или уловку и отточенный разум второй половины, – ее собственный разум, – найдет способ противодействия. Это нельзя было назвать даже раздвоением личности, потому что жертва была одновременно в обеих своих ипостасях. Если бы ее извращенная часть стала бы отдельной сущностью, действуя наподобие одержимости, ей было бы стократно легче, тысячекратно менее мучительно – потому что это был бы кто-то другой.

Дева была той, кто убивал.

Она была той, кто калечил.

Она нарушала все свои обещания.

Она убивала тех, кого раньше ценила.

Она творила то, что клялась предотвращать.

Воистину, настоящее персональное Пекло для одной и только одной узницы, где извергом и палачом выступает она сама, сама же расплачиваясь за свою слабость и неспособность противостоять контролю. Клеймившей ее твари даже не было нужды самому дарить Порок пленнице, он всего-то наслаждался уже готовым, никогда не прекращающимся и не имеющим возможности закончиться зрелищем. Смотреть, как половина лица радостно улыбается, наслаждаясь каждым моментом бытия, а вторая лишь молча рыдает над происходящим, как давно погасла в ее глазах надежда, уступив тупой жажде наконец-то сдохнуть.

Умереть не получалось, оставалось только убивать.

Потоки Синевы и молниеносные удары громадных энергетических клинков-крыльев не просто прореживали ряды пытающихся остановить клейменную воинов. Они их почти всегда игнорировали, банально не замечая всех тех отчаянных попыток заблокировать удар или поднять барьер покрепче. Превосходство в степени концентрации сил, полностью отсутствующее беспокойство о резерве, а также невероятная скорость совместно с массированными атаками превращали Деву в аналог очень быстрой и компактной гномьей боевой башни.

Те, кто сражался с ней в ближнем бою, конечно же, беззащитными не были, по крайней мере, некоторые из них. Находились и силы для блокирования, и ловкость для уклонения, и магия для постановки действительно эффективной защиты, вот только даже превосходно оснащенные бойцы могли пережить один, максимум два выпада клейменной, а потом следовали примеру тех, кто и этого не мог – умирали. Находящиеся на расстоянии лучники, маги и целители со жрецами тоже познавали на себе мощь Девы, которая заливала их удивительно крепко структурированными чарами, что рвали защиты будто бумагу. Нет, им приходилось чуть полегче, но жертв было намного больше – это вблизи ее остановить пытались лучшие из лучших, а вот там, за спинами, собрались те, кого лучшими назвать не выйдет.

Казалось, управляющий клейменными изверг намеренно отводил союзные войска, давая Деве проложить путь и таким образом скомпенсировать потери от временного успеха обороняющихся. Небо – один из столпов мощи Гримментрея, чей храм сам защищал и помогал своим защитникам, но одно дело отражать удары Пекла, тогда как родственные и близкие силы Неба просто не замечали большей части защиты. Сверху парил над храмовым комплексом водный пузырь, проливаясь дождем из речной воды и смывая силу Моря и Глубины, разрушая тем самым второй из основных столпов силы храма.

Джуниор, которого появление Девы отбросило метров на двести назад, прямо в ряды союзников, чем зашибло нескольких из них, неплохо разбирался в тактике обороны, так что глубину нависших над ним и всеми, кто сейчас рядом, проблем он видел отчетливо и кристально ясно. Термин "задница тролля" был, для описания положения наделенных в этом бою, несколько мягковатым, но в гудящую от удара голову ничего другого не приходило. Его железная (и мифрильная) Верность спасла гвардейца, приняв большую часть удара на себя, но даже остатков хватило, чтобы выбить и покалечить бедолагу, надежно лишив его возможности встать на ноги в ближайшее время, если речь пойдет о своих силах.

Помочь ему могли, благо целителей хватало, а потери среди них являлись не самыми крупными, да только никто не обращал на Джуниора внимания, пытаясь то ли выжить, то ли перегруппироваться, то ли все-таки убить отродье клейменное. Хотя бы одно из трех сильнейших. Свою роль сыграли погнутые и окровавленные доспехи, обширные переломы и краткая потеря сознания из-за которых его лишенное чувств тело приняли за свежий труп и попросту проигнорировали. В иной ситуации спасение полноценного гвардейца стало бы задачей близкой к первоочередной – все же он, со всеми его умениями, уровнем и артефактами, был единицей полезной для выживания, даже если отбросить пиетет перед благородной кровью.

Но момент оказался упущен и Джуниору оставалось лишь бессильно наблюдать за бойней, которую устраивала клейменная, которую даже твари не прикрывали, потому что подойти боялись. Вот плеть из чистой синевы обернулась вокруг Дортза из дома Бонтлторд, его коллеги по должности, который так и не вернет свой карточный долг – истощенные амулеты и покрывший тело слой молний позволили вырваться из хватки чар, только для того, чтобы десяток предельно концентрированных небесных игл пробили тело в десятке мест, а взмах крыла завертевшейся на месте Девы, что в тот миг играючи срывала с себя сияющие серебром канаты чьей-то молитвы, размазал Громовержца вместе с его броней.

Не сможет Джуниор отдать свой долг старине Бродерику, выслужившемуся выскочке из семейства мелких чиновников, потому что не спасла ни ловкость, ни железная от множества правильно подобранных ритуалов и зелий укрепленная кожа, ни несгибаемая воля прирожденного воина, когда его, прямо во время спасительного кувырка, поймали в область покоя и буквально стерли потоком Синевы. А вон убило Мергельяна, вечно ворчливого боевого мага из гильдии Черненой Чаши, накрыв сразу целой связкой высокоуровневых чар и сотней пущенных им вдогонку перьев с крыльев Девы.

Могучие и влиятельные смертные умирали один за другим, не в силах остановить противницу, прямо сейчас накачиваемую силой через свое клеймо до самых кончиков перьев. Их бы убили куда раньше, если бы не его "старый" знакомец, прямо сейчас пляшущий вокруг крылатой сучки, словно борзая собака вокруг травимого ею медведя. Нет, были среди обороняющихся адепты Неба и посильнее, даже если не считать жрецов из свиты Иерема (одного из них прямо только что на крыло натянуло до самых бровей)! Секрет в том, что сочетание сразу громадной ловкости, специализации на ближнем сражении, могучей магии и легендарного артефакта нужного типа имелось лишь в единичном экземпляре.

Джуниору вспомнились годы, проведенные в домашнем обучении, да и в зрелом возрасте он любил почитывать книги, благо должность его только одобряла постоянное расширение кругозора и квалификации. Из продвинутых курсов высшей энерго-планарной феноменологии он знал, что сильный пользователь энергий определенного плана мог, в той или иной мере, подавлять более слабых коллег. Могучий теневик не даст теневику слабому даже пошевелить те самые тени, владыка Пламени приугасит, а то и полностью потушит огонь соперника, чернокнижники сумеют перекрыть доступ к Тьме начинающим самоучкам – это все пройденный этап, известные константы.

Но среди всех особенностей Неба одна была самой необычной, даже несуразной в некотором роде. Небеса отлично противодействовали Тьме, Тени, Смерти и всем стихиям, кроме Ветра. Могли их адепты показать класс и для других планарщиков, для кого сильнее, для кого слабее, а для кого и совсем слабо. Но лишь один план из всех делал адепта Синевы почти бессильным, неспособным наносить хоть какой-то урон врагу своему.

Неба хватит на всех.

Древняя, как сам мир, мудрость была не просто словами, но еще одной аксиомой, неоспоримым фактом действительности Алурея. Защищаясь Небом от Неба, даже относительно слабый маг мог стоять под дождем из посылаемых могучим коллегой чар очень и очень долго. Просто невообразимо долго, как для подобных дуэлей, особенно если сравнивать таланты двух поединщиков. Да, слабейший из такой пары вообще ничего врагу сделать не сможет, но и проживет подольше.

Для Девы эта истина проблемой не являлась – кем бы ни была она раньше, до своего клеймения, но помимо фантастического сродства с Синевой у нее была еще и мощь физическая, подкрепленная какой-то разновидностью боевой медитации или предвидения. Те, чья связь с Небом позволяла блокировать ее атаки, гибли от ударов рук, крыльев или сброшенных перьев, а те, кто, имея связь с Небом, оставался еще и воином, либо были слишком неповоротливыми и тоже гибли в бою, либо их связь с планом была недостаточной. Мощь Девы поражала, стандартные чары собратьев она даже не замечала, пробивая их с той же легкостью, что и чары иных направленностей.

Рыжий бретер вертелся юлой, выживая там, где остальные мерли подобно скотине в мор, встречая Синеву Синевой, а от всего остального просто уклоняясь, пользуясь все той же странной пространственной техникой. В те редкие моменты, когда его доставали физические атаки крыльев или изящных рук Девы, он встречал их либо тонким и краткоживущим, но ужасающе прочным барьером, либо своей шпагой, что лучилась чистым Солнцем, заставляя клейменную если не отступать, то хотя бы опасаться.

Мелкий и юркий, в сравнении с очень крупной как для птицелюдки Девой, которая еще и вовсю пользовалась преимуществом полета, левитации и возможности воевать в трех измерениях сразу, он держал оборону сам и даже, порою, успевал спасти чью-то жизнь и душу, пусть и не часто. Самое смешное, что действительно развеселило потихоньку избавляющегося от последствий сотрясения Джуниора, так это действия извергов, а вернее, их отсутствие. Из-за вступивших в резонанс зачарований храма и волшебства клейменной, никто из дьяволов или других клейменных не мог помочь Деве. Это, конечно, не случайность, а намеренное действие клириков, попытавшихся и сумевших отделить Деву от подкреплений, но все равно смешно вышло.

Он бы улыбнулся, если бы даже в одиночку Дева не грозилась перебить всех, кто встал у нее на пути, причем нехорошо перебить, с выдумкой. Улыбку окончательно убил очередной ход извергов, воспользовавшихся неразберихой в центре внутреннего парка, телепортируя прямо в ряды магов сразу десяток тяжелобронированных тварей, окончательно ломая и оборону, и надежду Джуниора на то, что его заметят и вытащат. Заметят, вытащат, подлечат и даже приласкают, только не свои.

Оказавшись уже буквально под сенью Первохрама, пачкая его пол кровью и потрохами обороняющихся, отрезав еще удерживающие парк силы от подкреплений и маршрута отступления, изверги поставили жирную точку в судьбе храма. Вспыхнули амулеты оставшихся клириков из свиты Иерема, унося тех, усталых, побитых и потерявших в числе, поближе к алтарю, следом за ними вытащило еще нескольких высокоуровневых союзников, а неизвестный бретер, попросту не имеющий амулета спасения, так как пришел непонятно откуда и непонятно кому служит, остался едва ли не один на один против Девы. А примерно через две с половиной секунды и вовсе оставшийся один на один – без надежного прикрытия клейменная выбила всю невезучую мелочь рода людского (и еще пяток зверолюдов, а также одного хоббита).

Обидно.

Если не бретеру, то Джуниору.

Рыжий был хорош, настолько хорош, что вполне заслуживал себе кличку Рыжий, благо что барона Кванцентрынского, выдающегося таланта Берсерка, убили предатели из состава прислуги прямо в момент поднятия купола над Вечным. Даже потеряв любую надежду, бретер буквально вдохнул целый кисет своих зелий, большая часть которых была в газообразной форме, а после принялся продавать свою жизнь за такую цену, что даже у торгаша в тринадцатом поколении инфаркт бы случился.

Удар крыла встречает барьер, ответный тычок шпаги переходит в рассекающий выпад, оставляя длинную царапину на безбрежно-синем доспехе из чистой энергии, которым укрылась с самого начала штурма двуликая Дева. Поток синевы мягко отводится в сторону, а десяток лент, словно сотканных из лучшего цветного шелка, огибают размывшуюся фигуру, даже не в силах ее коснуться. Новая атака – водоворот из безбрежной Синевы, обращающийся настоящим колодцем, на дно которого падает бретер. Ловушка, которая могла сдержать и сковать хоть молодого дракона, хоть легендарного изверга, лопнула, открывая тоненький проем, сквозь который проскользнул упрямо не желающий сдаваться наделенный.

Чтобы тут же попасть в хватку замедляющего облака покоя, которое, будучи разорванным в клочья, сменилось еще одним, а потом на блок человека (а Джуниор был уверен в его расовой принадлежности) обрушился удар крыла. Барьер мигнул, но какая бы сила за природой этого умения ни стояла, а за несокрушимость пришлось платить временем существования. Удар крыла встретило небесным щитом, и щит продержался, пусть и какой-то миг, жалкий и короткий. Мига хватило, чтобы встретить чуть ослабленный удар кулака лезвием шпаги.

Изящная и хрупкая, как и у всех крыланов, чьи кости, подобно птицам, очень легкие и ломкие, ладонь схватилась за пышущее Солнцем лезвие и с хрустом его сжала. Вспышка Неба неизмеримой мощи и такая же вспышка Солнца едва не выжгла Джуниору глаза, а когда он проморгался все было кончено. Оземь падают обломки шпаги и гвардейцу, несмотря на шум битвы, крики раненных и проклятия умирающих, кажется, будто он слышит тонкий перезвон падающей стали.

Бретер висит в воздухе, взятый за горло Девой, половина лица которой лишь молча плачет, а вторая улыбается самой сладкой улыбкой, настолько сладкой, что даже изверг бы вздрогнул, особенно если из низа их иерархии. Обессиленный и поломанный во всех местах парень, часть маски которого тоже отломилась, растеряв сияние синевы, падает у ног Девы, что сама склоняется, нависая над жертвой и, скалясь в безумной страсти, впивается руками в тело жертвы, прямо в плоть, до крови и мяса.

Джуниор в ужасе, наведенном и чуждом, осознает, понимает лишь потому, что Дева сама об этом кричит, рыдает без единого слова, но с наслаждением рассказывая забавную с ее точки зрения историю. Историю о том, что каждый убитый адепт ее излюбленного плана, познает покой небесный совсем иным способом, что ее руки могут отнять этот покой, забрать у побежденных их Небо. Чтобы первая стала сильнее, чтобы клеймо ее стало крепче, чтобы стены узилища ее стали несокрушимее, а вторая, чтобы смеялась и танцевала на давно уже забытой надежде, от которой не то что осколков, пыли и той не осталось.

В зал входит все больше и больше клейменных, подтягиваются изверги и еще живые культисты, проламывает себе дыру в стене заключенный в мучительные латы гигант, заканчивает смывать со стен и земли последние частички защитных чар Речной Властелин (как назвали его ребята из тактиков). Рядом с гигантом ступает хозяин всех Клейменных, выглядя, может, и мелко, но отнюдь не невзрачно – пышущая дурной мощью тварь страшна настолько, что у Джуниора замирает сердце, а артефакты один за другим выгорают, не давая ему раствориться в приносимом тварью флере.

Невольно он оборачивается к Деве, трусливо предпочтя не смотреть на ее хозяина, но не отрывая взгляд от ее развлечения, словно все-таки завороженный, потерявший волю. Ее руки уже в грудной клетке окровавленного парня, который кажется таким молодым... Мысль о количестве молодящих эликсиров, выпитых бретером, так никуда и не уходит, пока Джуниор пытается убедить себя, что если он сейчас будет лежать, молчать, не шевелиться, то его не заметят, пропустят, что он еще поживет хоть немного.

Бретер умирал.

Хуже, чем умирал.

Но в последний миг, когда Дева дала ему немного свободы, почти закончив забирать себе все то, что могла от своей жертвы взять, когда она пожелала насладиться последним его воплем, отчаянным криком теряющего Небо мученика, бешеным проклятием, просьбой, мольбой или чем-то еще, таким сладким для второй и мучительным для первой, он поступил иначе. Не атаковал, не попытался убежать или хотя бы призвать свою силу, дабы убить собственную суть самому, чтобы не отдавать ее клейменной в руки.

В последний миг он схватил ее ладони, – твердые будто сталь, неостановимые и невероятно сильные, – будто бы вонзая их еще глубже, к самому своему сердцу, а после протягивает ладонь к склонившемуся над ним лицу, плачущему и смеющемуся, лишь едва-едва его касаясь. И вместо крика, вместо последней попытки уязвить хотя бы словом, если не делом, он вкладывает все, что еще имеет, – а сил у него, разогнанного смертельной порцией зелий, хватало, – все, что знает, что успел понять в эти часы, в своей последней битве... все это он отдает простым словам, последней фразе, в которую он буквально вкладывает душу.

– Прощаю Вас и отпускаю.

Вложи он все свои силы, даже будь он полностью свежим и готовым к бою, не сумел бы задеть Деву, не осилил бы оставить на теле ее даже царапины. Но вот слова, сказанные искренне, от всего гаснущего сердца... слова эти были чем-то иным, радикально отличающимся от всего, что привыкла отражать ее защита.

Дева отшатнулась, будто не коснулись ее, а хлестко ударили, будто не рукою, а раскаленной сталью. Хотя куда там для ее защиты обычная сталь, какой бы горячей она ни была? Это касание, оставившее на идеально чистой и мраморно-белоснежной коже маленькую кровавую капельку, оно словно затронуло что-то другое, скрытое под кожей, под нерушимым слоем Синевы, под самым ее Клеймом. Что-то давно забытое, не ясное и, казалось бы, невозможное.

Половина лица ее принимает вид чистейшего шока, раскрывая затянутый похотливой поволокой глаз в выражении неверия, столь же чистого, как самая прозрачная родниковая вода, как чиста синева покорного ей Неба. Но это вторая половина, та, что стоит у руля, что принимает решения, что творит паутину пыток и мучений для половины второй. Тюремщица так и не понимает, не успевает осознать, потому что первая часть, истинная и, в гордыне столь же могучей, как могуча жестокость Мастера Клейма, не сломленная до конца, впервые за века и века поменялась.

Все еще текут слезы, но это другие слезы, наполненные не мукой, но облегчением. Наполненные тем, что тоже есть частью природы каждого адепта Небес.

Покоем.

Свободой.

Искуплением.

Изверг могуч, а его скорость реакции оставит далеко позади почти любого из тех, кто привык самому быть воплощением скорости. Он бы легко успел, сумел бы помешать, перехватить, заморочить, разрушить план всего лишь человека, даже не нажившего сотни лет. Если бы он не желал видеть, пожалуй, излюбленное свое зрелище. Если бы он не вынужден был управлять всей сворой своих вернейших псов, благодаря множеству подвернувшихся пленных расширившейся и разросшейся в несколько раз. Если бы он, прекрасно зная о подобном трюке, хоть на один короткий миг заставил себя поверить в то, что такой исход вообще возможен.

Первая получила краткий миг свободы воли и действий. Шансов на спасение у нее не имелось, ведь сил и умений ее ненавистного хозяина с лихвой хватит для того, чтобы вернуть кандалы на место, ведь никуда не делось ни клеймо на ее душе, ни лишь чуточку отброшенная в сторону вторая. Все, что сумел подарить ей глупый человек, так это краткий миг надежды, за которым следует еще большее отчаяние, когда и эта надежда, восставшая из праха, вновь в прах обратится.

У нее не было шансов, но, подобно очень многим личностям сравнимых характеров и мировоззрения, личностей, достигших всего того, чем она и привлекла на свою душу посланников Пекла, личностей, сумевших доказать миру, доказать самим себе, что они всего лишь Герои своей истории... подобно всем им она привыкла игнорировать невозможное. И никакие века мучений, страшнее которых даже извергу будет сложновато вообразить, ни одна из неисчислимого множества сводящих с ума оргий, так и не сумели погасить ее волю. Могли бы, очень даже могли, но изверги сами не захотели терять такую сладкую игрушку.

Если бы она не была повернута к Старшему над Клейменными спиною, укрытая собственными крыльями будто одеялом, он бы увидел зрелище, какое не видел ранее никогда, зрелище, свидетелей которому, возможно, уже давно не осталось под Небом этого мира. Дева улыбнулась, обеими половинами лица улыбнулась, закрыла глаза и позвала Небеса, отдавая им себя так, как не успела отдать в тот злополучный день, когда ее клеймили.

Большую часть успевшей проникнуть в парк мелочи, неважно были это другие клейменные или рядовые изверги, буквально испарило, но даже людям досталось преизрядно, заставив немногих знающих едва ли не в штаны гадить. Потому что изверги это страшно, мерзко, ужасно, кошмарно и вообще так плохо, что хуже не придумаешь, но мало есть на свете тех, кого оставит равнодушным это ощущение. Чувство того, что где-то рядом, в считанных шагах от тебя отдает душу плану, добровольно и с радостью, подлинная Героиня, настолько же древняя, насколько она была сильной.

Небесные твари это очень редкое зрелище, настолько редкое, что большая часть мира о них либо не знает, либо знает только из рассказов и книжных описаний. Природа Неба такова, что планарное заражение им проходит без особых последствий, ну, если сравнивать с теми же стихиями или проклинаемой Тьмой. Падение посвященного Небу в свой класс редко заканчивается разрушениями и жертвами, если не считать тех, кто окажется слишком близко – жаждущие покоя, способные в любой момент получить его в родной синеве, новоиспеченные твари просто уходят, возносятся в свое Небо и больше никогда не возвращаются.

Судьба, на самом деле, незавидная, как и любое другое становление порождением плана, ведь не может быть хорошим выбором обращение тварью, какая бы та тварь ни была. Тем не менее, если выбирать между падением в Небо и вечной жизнью в руках своего радушного хозяина и тех, кому он или вторая ты отдадут тебя поиграть, выбор даже для самого рьяного последователя Чистоты Бытия будет очевидным.

Дева нанесла прощальный удар, подгадила своим пленителям, растворила вторую в собственной душе, подарив ей покой, которого она все равно жаждала, как часть ее самой. Себя не обманешь, и как бы вторая ни наслаждалась муками первой, они обе понимали, что обе оказались равносильно несчастны. Дева освободилась, стремительно растворяясь в покое, которого так долго ждала, но у нее все еще были несколько секунд до падения, все еще была ее память и долг. Она по праву была Героем, по праву обрела свою силу и даже сейчас, сильнее всего стремясь перестать помнить, заново переживать, перестать быть и вознестись, она все еще помнила свои собственные обещания. В иной ситуации она бы забыла о них, позволила бы себе слабость, не рискуя дарованным ей шансом, обретенным без всякой божественности Чудом.

Но их простили.

Искренне, от всего сердца простили их обеих, простили за все, что одна сотворила, за все, чему не смогла помешать другая, простили за силу одной и слабость другой. Если бы не это прощение, не жалость, не понимание, не сочувствие, которых она, забирая Небо у одного несчастного за другим, насмотрелась вдоволь, так много, что не могла вспомнить все эти лица. Лишь простив их обеих, лишь лишив чужого контроля сразу две ее половины им дали шанс стать одним целым, обрести единство и в нем же приобрести волю к сопротивлению. Волю сделать один-единственный совместный шаг, сделать его вместе, потому что половина души не может уйти, оставив вторую.

В последние секунды ясного сознания, сохраняя даже не мысли, но поставленные перед собою цели, она склоняется над землей. Тело растет, а ее громадные, как для алдис'ай, более чем два метра роста стали полноценными тремя, а после и тремя с половиной, добравшись до отметки в четыре. Два верных крыла раскрылись, разрослись, умножились, облачая ее фигуру во множество крыльев, укрывающих стремительно теряющее форму тело. И все же она успевает, успевает схватить рукоятку сломанного клинка, притянуть к себе голой волей все его осколки. Сила Девы выжигает из двойственной сути артефакта все оставшееся Солнце, оставляя только одно лишь Небо, заполняя им кусочки металла, концентрируя его достаточно сильно, чтобы он снова слился воедино, обратился уже новым, совершенно иным клинком.

То же лезвие, та же форма, но теперь там одно только Небо и больше ничего.

Она проводит лезвием шпаги по ладони, прикладывая нешуточные усилия, чтобы порезать кожу и пустить себе кровь, уже не напоминающую даже кровь. Лишь пустое упрямство и память о прощении, повешенный на себя саму долг, пожалуй, единственный, который она могла позволить оплатить, удерживал ее от такого желанного забвения.

Кровь напитывает клинок, вливается в него, застывает на лезвии и рукояти тончайшим узором, словно множество переплетенных крыльев, небесно-синих и будто бы даже движущихся. Закричав, и криком своим преодолевая все сильнее тянущее ее в свои объятия Небо, Дева подымает клинок, что в ее руках выглядит детской игрушкой, вонзая ее прямо туда, где раньше билось ныне застывшее сердце простившего ее, простившего их мальчишки. Отданное сердце, потерянное сердце, пожертвованное ради их свободы, позволившее им вновь стать ею.

Удар завершен.

Клинок к сердцу.

И сердце для клинка.

Вторая вспышка небесной синевы не уступает в мощи самой первой, но наносит куда меньше урона извергам просто потому, что все цели в ближайшем радиусе уже развоплощены, а более дальние противники защищены как внешними стенами храмового комплекса, так и собственными барьерами, после первой вспышки спешно поднятыми и закачанными максимальным количеством силы. Штурмующие готовились отражать силу Гримментрея, но заготовленные трюки от чистой Синевы тоже помогают недурно, лишь самую малость хуже.

Где-то вверху, под самым куполом раздается предсмертный вопль экстаза одной из Легенд, на которую даже очень уставший Иерем Стайр нашел управу, но укрывшийся за мощью гиганта и собственными барьерами Старший над Клейменными, как и примерно половина его элитной свиты, прихлебателей и помощников, внимания на это почти не обратили. Они только-только пережили атаку, выстояли перед вспышкой Синевы, устояли не без труда, пусть риски те были не слишком и высокими. Все-таки поток чистой силы, каким бы густым он ни был, остается всего лишь силой, без контроля и наличествующего круга магов, что эту силу оформят, теряя почти всю опасность, особенно если применять те барьеры, которые простой голой мощью не продавить.

Когда сияние упало, открыв вид на внезапно ставший удивительно чистым внутренний парк, из которого испарило большую часть трупов и часть еще живых, перед лицом Старшего предстало зрелище, заставившее изверга, привыкшего получать оргазмическое наслаждение от чего угодно, страстно желать любого исхода, позорно растеряться, буквально не зная, что ему вообще нужно испытывать. Но с каждой секундой склоняясь к совершенно особому, характерному только для обитателей Пекла, типу бешенства. Бешеной злобы на того, кто посмел лишить его законной страсти, положенного ему самим мирозданием экстаза.

В центре парка, сейчас лишившегося всей растительности и напоминающего чистую, разровненную и словно бы оплавленную, а после разглаженную и утрамбованную площадку, стоял человек. Огненно рыжие волосы резко контрастировали с бледной кожей, едва укрытой обрывками одежды, от которых остались только закрывающая половину лица и один глаз часть маски, укороченные до колен штаны, кусочек левого рукава и носок правого сапога. И казался бы невзрачным этот человечек, ведь в этом храме хватало куда более впечатляющих во всех отношениях личностей. Чего стоил один только милашка Иерем, ради клеймения которого в качестве четвертого своего дитя он сюда и прибыл!

Но именно этот выродок, этот никчемный, подлый, бессердечный и жестокий смертный, лишил его той, чьи два лика столько веков дарили ему все оттенки Похоти и Отчаяния, столь очищенные, многогранные и выпестованные, что одни лишь мысли о том, что он их лишился, заставляли Старшего над Клейменными клокотать от распирающей нутро злобы.

Он бы уже бросился вперед, прикрываясь собственными творениями, своими детьми, лишь бы самолично отплатить этой мерзости за его поступок, если бы не... если бы не клинок в его руке. Синий, как Небо, тонкий, как перышко, будто бы сроднившийся с держащей его рукой и даже не обращаясь к сонму и его видящим, изверг знал, что никто, кроме единственного человека во вселенной, этот клинок в руки взять не сможет.

Если бы не парящая за его спиной фигура, незримыми нитями связанная с клинком и его хозяином, черпающая право пребывать в реальности, не выпадая из нее, не исторгаясь подобно всякой твари обратно в свое Небо, прямиком из этой связи. Огромного роста, покрытая десятками крыльев, больших и малых, она словно обнимала человека, укрывала от любых невзгод, дарила покой и надежду.

Его Дева была Героем, настоящей Легендой своей эпохи.

И она пала, пала добровольно и навсегда.

Но связь, связь клинка и его владельца позволила стать чем-то большим, сохранить больше, чем позволено иметь тварям, сохранить часть умений всех ее классов, переведя их в таланты твари, сохранить часть отточенного разума с вековым опытом и, конечно же, сохранив часть так и не растворившейся в Синеве памяти.