Текст книги "Декларация независимости или чувства без названия (ЛП, фанфик Сумерки)"

Автор книги: Kharizzmatik

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 166 страниц)

– Ты в порядке? – тихо спросил он нерешительным голосом. Я нахмурилась и подняла глаза на него. Он сосредоточенно смотрел на меня.

– А не должна быть? – с недоумением спросила я. Он вздохнул и слегка пожал плечами, все еще поглаживая рукой мне спину. Потом он поднял вторую руку и нежно провел по моим губам указательным пальцем.

– Ты тихая, – ответил он. Я улыбнулась.

– Со мной все хорошо, – сказалa я, не желая, чтобы он думал, что что-то не так. – Даже замечательно. Спасибо тебе… за это.., – пробормотала я, краснея.

Он засмеялся, его лицо светилось. – Пожалуйста, но я уверяю тебе, что благодарить не надо. Я повторю это дерьмо в любое время, когда пожелаешь, я получил от этого удовольствие. Значит это было… хм, – начал он, приподнимая бровь и усмехаясь. – Тебе понравилось?

Я кивнула, краснея еще больше. Эдвард засмеялся про себя и погладил мою пылающую щеку. – Должен сказать, я удивлен, что у тебя краснеет все тело, – сказал он, его рука спустилась ниже. Он пробежал пальцами по шее, потом по груди, разглядывая ее. Я тихо застонала, когда он коснулся сосков, они моментально затвердели. Глянув вниз, я увидела, что моя грудь действительно порозовела. Подняв взгляд, я увидела, что Эдвард еще рассматривал ее, его пальцы выводили круги вокруг сосков. Я нервничала быть возле него оголенной, когда он так изучал меня. Я начала отодвигаться и он тут же словил мой взгляд.

– Не стесняйся, amore mio, – нежно сказал он. В это же время он поднял обе руки и обхватил грудь, массируя ее. – У тебя удивительно тело.

Я глухо застонала, глаза закрылись. Я накрыла своими руками его.

– Я люблю тебя, Эдвард Каллен, – тихо сказала я. Он убрал руки от груди. Открыв глаза, я увидела, что он сидит и смотрит на меня. Он обнял меня и снова притянул к себе, откидываясь назад на кровать. Я уткнулась лицом ему в шею. Поцеловав его в ямке у шеи, я ощутила, как он содрогнулся. Я поняла, что впервые поцеловала его где-то кроме губ и моментально почувствовала себя плохо. Он целовал меня всюду, ласкал все тело, а я ничего для него не сделала. Я не знала, как обращаться с ним, как доставить ему удовольствие. Он поглаживал мне спину и чмокнул в макушку.

– Я тоже люблю тебя, Изабелла Мари Свон. Sempre, – сказал он. Я подняла на него глаза, наши взгляды встретились. Потом я снова уткнулась ему в шею, вздыхая. Он удивительно пах, таким теплом.

– Sempre, – пробормотала я в ответ, закрывая глаза. Я знала, что это правда. Я буду любить Эдварда вечно, пока хожу по этой земле. Он был моим всегда.

Глава 32. Счастье

«Любовь есть то состояние, в котором счастье другого человека

важнее, чем твое собственное»

Роберт А. Хайнлайн

Эдвард Каллен

Я открыл глаза и застонал, так как отлежал свою гребаную руку, и, казалось, что миллионы иголок одновременно втыкались в нее с каким-то садистским усердием. Я осмотрелся и увидел, что рука оказалась в ловушке под телом Изабеллы, из-за того, что в какой-то момент она перевернулась на спину, и положила голову мне на плечо. Я стал вытаскивать из-под нее руку, и она, тихо пробормотав во сне, перекатилась с меня. Я вздохнул с облегчением и сел, покрутил плечом и встряхнул рукой, пытаясь восстановить кровообращение в ней.

В комнате было ужасно жарко, потому что мой отец по каким-то дьявольским причинам поддерживал в доме высокую температуру; я сбросил с себя одеяло и перекинул ногу через край кровати. Я все еще был одет в свои джинсы, даже не удосужившись переодеться перед сном, и теперь дико вспотел и чувствовал себя некомфортно. Я встал, потянулся и, в очередной раз тряхнув рукой, подошел к шкафу. Открыл средний ящик и вытащил брюки фланелевой пижамы. Я подошел и бросил их на край кровати, затем, расстегнув пуговицу и молнию на штанах, приспустил их и стащил. Быстро надел фланелевые брюки, и тихо присел на край кровати, глядя на Изабеллу.

Сейчас она уже уютно устроилась на подушке, крепко обнимая ее. Одеяло опустилось до талии, открывая ее обнаженную спину. Я позволил своим глазам на мгновение задержать на ней взгляд и увидел несколько бугорков ее позвоночника, и даже смог разглядеть маленькую частичку ее правой груди. Она была так чертовски красива, и меня беспокоило, что она не замечала этого. Я видел выражение тревоги на ее лице, ее нервозность и застенчивость, когда она позволила своему телу откликнуться на мои ласки. Я не был гребаным тупицей, и понимал, что это для нее значило. Она никогда не делала этого дерьма, и я знал, что был первым, кто когда-либо вот так видел ее грудь. И, блядь, она была удивительной. Столь совершенные пропорции – чуть больше, чем сложенная пригоршней ладошка, ровно настолько, чтобы обхватить ее, сжать и нежно поглаживать. Я ощущал себя каким-то гребаным неопытным ребенком, ласкающим свою первую пару грудей, но я действительно никогда раньше не уделял им так уж много внимания. Я был из тех парней, которые входили, получали свое, и сваливали, и лишь изредка я стискивал или щипал их; но было что-то такое в ее груди, что привлекало меня. Она была высокой, а ареолы на груди были красновато-розовыми, почти такого же цвета, как и ее румянец. И соски ее были невероятными, и так явно реагировали на мое прикосновение, затвердевая под моей рукой.

Остальное ее тело, которое предстало передо мной, было таким же удивительным, я не лгал, когда говорил ей это. Я любил ее охеренный живот, который был мягким, но плоским, и было что-то дьявольское в ее пупке, что приводило меня в восторг. И кожа ее была настолько гладкой и мягкой, и вкус ее тела был восхитительным с легким солоноватым привкусом. Я не раскрыл нижнюю часть ее тела, так как пытался создать ей наибольший комфорт, не желая полностью ее обнажать. Мне не хотелось излишне быстро завести ее слишком далеко, и увидеть ее, черт возьми, совершенно голой.

Честно говоря, я боялся, что если бы уже снял с нее нижнее белье, то не смог бы справиться с собой, так как мне пришлось бы бороться с гребаным влечением заполучить все и сразу. Я знал, что она не готова к этому, поэтому я решил сыграть в более безопасную игру и запустил руку под ее трусики. И, блядь, она была абсолютно влажной, так очевидно возбужденной и готовой. Ее лобковые волосы были удивительно мягкими и вьющимися, не торчали в разные стороны, но все же выглядели естественно. Черт побери, я не мог врать – в прошлом я всегда предпочитал чисто выбритые киски, но что-то такое было в ощущении волос Беллы, что задевало меня. Я не смог удержаться и потрогал их, и тут же почувствовал дикое желание потереться о них щекой, мечтая зарыться своим носом в ее клитор, чтобы ощутить запах ее возбуждения, и ввести свой язык, чтобы вкусить ее влажность, и именно поэтому я, блядь, и оставил на ней нижнее белье, потому что это подтолкнуло бы ее слишком далеко. И все же пахла она сладко, и я мог чувствовать запах ее влечения ко мне.

И Господи, если она сама была не слишком восприимчива, то ее тело идеально отвечало на мои прикосновения. Она на самом деле, черт возьми, становилось все более страстной, и это давало мне веру в то, что я еще увижу ее порозовевшей от смущения с головы до пят. Она изогнулась, съежилась и стала сжимать бедрами мою руку, восхитив меня своей смелостью. И она издавала эротические гортанные звуки, стонала и тихо вздыхала. Эти звуки сразу же нашли отклик в моем члене, и он вырвался из-под контроля, стал таким, твою мать, твердым, и из него потекла проклятая сперма, но я старался не обращать внимания на это, потому что все это дерьмо было не ради меня. Речь шла о моей девушке, о том, чтобы сделать ей приятное. И я никак не мог остановиться, целуя и облизывая ее, и прикасаясь к ней, просто желая попробовать на вкус каждый дюйм доступных мне участков ее кожи, до которых я мог достать своим ртом.

Однако ничто и никогда не сравнится с тем, что это я подвел ее к первому оргазму. Это было ошеломляюще – то, как ее тело напряглось, а потом затряслось, и как она резко подалось вперед. Она выгнула спину и задержалась так на несколько секунд, будучи в этот момент почти полностью парализованной, прежде чем издала гортанный стон. Он был громким, громче, чем я, черт возьми, когда-либо ожидал услышать из ее уст, и я немедленно прижал свои губы к ее, пытаясь заглушить звук, потому что всего на один этаж ниже нас находились гребаные люди. Я знал, что с моей стороны было чертовски глупо вытворять это дерьмо в доме моего отца и разбудить его, но я, блядь, просто не думал об этом в то время, все, что меня тогда волновало – это доставить ей удовольствие. И я не ожидал, что она закричит, но она закричала. И этот звук чертовски потряс меня, заставив поежиться, ведь я помог ей пережить оргазм, и нежно поглаживал ее некоторое время, почти пребывая в проклятом ступоре из-за этого.

В моей жизни было много секса, больше, чем я когда-либо смог бы сесть и подсчитать, и за эти годы я испытал множество сраных оргазмов. И никогда я не был с девушкой, которая не кончала бы со мной – в этом я был дьявольски хорош. Но ничто – и я действительно имею в виду гребаное ничто – и никогда не было столь же эротичным и доставляющим столько удовольствия, как смотреть за тем, как Изабелла достигает наивысшей точки и взрывается в самой ее кульминации. За тем, как ее лицо искажается от мучительного наслаждения и за тем, как офигенно красиво было ее содрогающееся тело. Она и пальцем не задела мой член, но я морально чувствовал, что только что пережил единственный в своей жизни половой акт, в котором я был лишь наблюдателем.

Однако, в физическом плане это были совсем другие ощущения. Физически я пребывал в гребаной агонии. Я не привык быть тем, кто не кончает.

И это все еще было совершенно ошеломительным, почти нереальным. Я сидел, наблюдая за движениями ее обнаженной спины, когда она глубоко вздохнула во сне, все еще пытаясь смириться с тем, что я чересчур быстро перешел к делу. Я не мог даже толком сказать, чем это было вызвано; казалось, что это пришло из ниоткуда, и мы оба просто поняли, что пора двигаться вперед.

И то, как она почти таяла, когда я говорил с ней по-итальянски, было невероятно. По ее телу пробегали мурашки, когда я щекотал ей кожу, говоря сексуальные словечки на иностранном языке. Она не могла понять, что я говорю, но казалось, что ее тело понимает, отзываясь на них должным образом. Я, мать вашу, вообще перестану говорить по-английском и стану придерживаться итальянского, если она постоянно будет реагировать таким образом, в чем я был чертовски уверен.

Я спокойно смотрел на нее в темноте, мой член еще некоторое время пульсировал, и требовал найти освобождение для себя в скором времени. Изабелла начала бормотать во сне, очевидно, видела какой-то сон, а я улыбнулся, когда услышал свое имя, скатившееся с ее губ. Она снова говорила это дерьмо каждую ночь, и время, когда она говорила обо мне во сне, все так же было моим самым любимым за весь гребаный день. Я до сих пор не спросил ее, что она видела во сне, что заставляло ее говорить обо мне, но это лишь потому, что какая-то маленькая частица меня не хотела знать. Я боялся, что это окажется чем-то дьявольски тривиальным и испортит мне то искреннее воодушевление, которое я испытывал при этом, желая, чтобы на самом деле она, черт возьми, фантазировала обо мне.

Я взглянул на будильник, стоящий на столе и увидел, что уже чуть более двух часов ночи. Я все еще был крайне утомлен, но ведь проснулся я от все тех же непродолжительных вспышек уже ставших привычными кошмаров, и поэтому не хотел прямо сейчас снова закрывать глаза из страха, что они вернутся. Я не хотел, чтобы эта проклятая ночь была испорчена какими-то кошмарами, я был на гребаном седьмом небе и не хотел сегодня иметь дело с этими демонами. Через минуту я встал и тихо подошел к двери, случайно наткнулся на что-то на этом треклятом полу и упал. Дааа, моя гребаная комната давно не прибиралась, и нам просто необходимо в ближайшее время сделать что-то с этим дерьмом. Может быть, я, блядь, даже приберусь в ней завтра и позволю ей помочь, если она захочет, но я не смогу просто сидеть сложа руки, и смотреть своей ленивой задницей, как она сделает это за меня. Проклятье, это просто-напросто было неправильно.

Я матерился, так как мой большой палец начал пульсировать от удара обо что-то, и, подойдя к двери спальни, открыл ее. Я вышел в коридор, тихонько прикрыл дверь, и направился по ступенькам вниз. Оказавшись в холле, я подпрыгнул, когда поднял глаза и увидел человека, стоящего в дверях на кухню, и схватился за грудь, потому что был застигнут врасплох и мое сердце заколотилось. Я, мать твою, не ожидал, что в этот час кто-то еще на ногах, и еще меньше планировал нарваться на своего проклятого отца.

– Иисус, мать твою, Христос, папа! – зло сказал я. – Ты напугал меня! – мой отец вздохнул и покачал головой, глядя на меня с легким раздражением.

– Следи за своим языком, – сказал он многозначительно. Он ненавидел, когда я говорил то, что он называл «кощунством», потому что, по всей видимости, убивать было, черт побери, нормально, а вот упоминать всуе имя Господне было сраным грехом, который он ну никак не мог стерпеть. – И, может быть, если бы ты поработал над своей наблюдательностью, люди не смогли бы застать тебя врасплох, – быстро добавил он. Я закатил глаза.

– Да ладно, – пробормотал я. И направился на кухню, а он отодвинулся, чтобы пропустить меня. Я подошел и, открыв шкафчик, вынул стакан. Открыв холодильник, я схватил кувшин с апельсиновым соком, достал его и налил в стакан. Поставив кувшин обратно в холодильник, я повернулся и увидел, что отец стоит в дверях и смотрит на меня с любопытством. Я закрыл дверцу холодильника и наклонился на барную стойку, отпивая из стакана.

– Бессонница? – cпросил он через минуту, поднимая брови. Я пожал плечами и отпил еще.

– Наверное, можно и так сказать, – ответил я. Он кивнул.

– Снова кошмары? – cпросил он нерешительным голосом. Я вздохнул.

– Если ты спрашиваешь меня, вижу ли я их до сих пор, то да, – сказал я, немного раздраженный тем, что он вслух сказал об этом дерьме, тогда как я не был в настроении сейчас это обсуждать. По выражению его лица я мог с уверенностью сказать, что он искренне переживал, а потому я постарался сохранять спокойствие, не желая рявкать на него, когда он всего лишь пытается, мать твою, вести себя по-отечески или что-то в этом роде.

– Ты же знаешь, что мы можем снова посадить тебя на Тразодон (препарат в таблетках, который используется для лечения серьезной депрессии, не вызванной другими препаратами, алкоголем или сильными стрессами (такими, как смерть близких); несовместим с алкоголем. Среди побочных действий: бессонница, дезориентация, обмороки), если хочешь, – предложил он. Я медленно покачал головой и выпил еще немного сока.

– И снова, блядь, сделать из меня психа? Нет, спасибо, я пас, – пробормотал я. Последний раз, когда я принимал это дерьмо, оно избавило меня от кошмаров, но я начал вести себя как гребаный Джокер из Бэтмена, постоянно ржал, как маньяк, безо всякой причины, и был безрассудным до того, что был почти на грани чертова самоубийства. Он также торкал меня и в сексуальном плане, усилив мою потребность трахаться, и я стремился делать это постоянно, заводясь от любой гребаной вещи, но неважно, что я делал, я просто не мог кончить. Это дерьмо было пыткой, я не получал от него никакой помощи. Он кивнул, что понимает, а я вздохнул. – Ну, так, а ты почему встал? – спросил я, прежде чем он мог сказать еще хоть слово о моих кошмарах, потому что не хотел больше говорить о своих бредовых проблемах.

Он покачал головой. – Я должен подготовиться к поездке в Чикаго, – сказал он, и нотки раздражения вновь зазвучали в его голосе. Мои глаза слегка расширились от удивления.

– Сейчас? – спросил я в недоумении. Он кивнул. – Я не знал, что тебе нужно быть в Чикаго в эти выходные.

Он пожал плечами. – Также как и я, до тех пор, пока не позвонил твой крестный, примерно двадцать минут назад. Я должен был лететь в следующие выходные, чтобы мы могли принять к нам нескольких человек, но, видимо, возникла проблема с русскими, поэтому перенесли на эти выходные, чтобы переговорить с некоторыми из них.

Я поморщился от удивления. – У тебя проблемы с русскими?

Он кивнул. – Они весьма жестокие подонки. Они работают по принципу «каждый сам за себя», и совершенно никому не доверяют. Это позорище, что они претендуют на то, чтобы называть себя организованной преступностью, так как нет абсолютно никакой организации ни в чем из того, что они делают. Они не имеют иерархии власти и постоянно борются друг против друга. За бабки они сделают все и они реально не имеют уважения ни к кому, с чем, как ты знаешь, oрганизация не может смириться, и позволить этому и дальше происходить на наших улицах. Они действительно не лучше, чем обычные уличные отморозки.

С минуту я просто смотрел, немного удивленный, поскольку я достаточно давно не слышал, чтобы у них были серьезные проблемы с конкурирующими группировками. Люди имеют обыкновение не переходить дорогу Компании по очевидным причинам, так как у нее довольно длинные руки, и они не размениваются на пустяки, так что злить их было довольно глупо. – Ну, желаю удачи и какого-нибудь дерьма, – сказал я, не зная, что, блядь, еще сказать на все это. Он засмеялся над моим тухлым ответом и покачал головой.

– Да, спасибо. Надеюсь, что вернусь в воскресенье вечером, – сказал он. Я кивнул, подтверждая, что услышал его, и он на секунду задумался. Посмотрел на меня с любопытством, и открыл было рот, будто собирался что-то сказать, но тут же его захлопнул. Потом вздохнул и покачал головой. – Хороших тебе выходных, сынок, – пробормотал он, поворачиваясь и торопливо выходя из кухни, прежде чем я мог хоть что-то сказать.

Я остался там на некоторое время, и, нахмурив лоб таращился на то место, где он только что стоял, недоумевая, что за херней мы только что обменялись. Через секунду я вздохнул, озадаченный, но мой отец всегда приводил меня в замешательство, так что это не было чем-то очень уж новым. Я снова поднес стакан к губам, жадно допил остатки сока и поставил стакан в раковину. Выйдя из кухни, я отправился наверх. Поднявшись на второй этаж, увидел, что дверь в спальню моего отца открыта и в ней включен свет. Я слышал оттуда его голос, он был ворчливым и звучал раздраженно, но разобрать слов я не смог. Я направился на третий этаж и тихо открыл дверь в спальню, быстро проскользнув внутрь. Закрыв дверь, я постоял минуту, уставившись на кровать. Изабелла лежала на спине, и ее обнаженная грудь оказалась абсолютно неприкрытой, так как одеяло полностью сползло с нее. Продолжая стоять и смотреть на нее, я начал чувствовать себя эдаким чертовым любителем подсматривать в окна, но я был заворожен этим зрелищем. Ее соски торчали, и были усеяны мурашками, танцующими на ее теле, а я вдруг понял, что невольно облизываю губы, желая сосать их, языком рисовать окружности вокруг них. Мой член дернулся на этот мысленный образ, так как кровь прилила к этому месту, и в моих брюках образовалась выпуклость. Я застонал про себя и покачал головой, зная, черт побери, что раз уж он начал пульсировать, значит я никак не смогу просто забраться обратно в кровать и заснуть. Мой член вопил на меня, раздражаясь из-за гребаного отсутствия внимания, которое он привык получать, так как он был эгоистичной сволочью и не любил, когда им пренебрегали.

Я прошел в ванную, скользнул внутрь и тихо прикрыл дверь. Замок громко щелкнул в дьявольски тихой комнате, и я замер, испытав страх, что это дерьмо разбудит Изабеллу. Я прислушался и, не услышав звуков из спальни, слегка расслабился, мысленно ругая себя за то, что был таким гребаным трусом. Я оглядел ванную, размышляя. Я подумывал о принятии душа, но беспокоился, что шум льющейся воды разбудит Изабеллу, и она будет гадать, какого черта мне понадобилось мыться в 2 часа ночи. Где-то через минуту я выругался, и просто прислонился к двери, полагая, что это вполне подходящее место, так как мне, блядь, хотелось сделать это по-быстрому.

Я оперся на дверь всем телом и, опустив руку, приспустил штаны и боксеры. Мой член немедленно высвободился, стоя прямо в воздухе, твердый как ад. Я обернул вокруг него свою правую руку, сжав его у самого основания и застонал от этого ощущения. Он набух и пульсировал до такой степени, что адски болел. Было видно, как он трепыхается в моей руке, нуждающийся в том, что его потерли и освободили. Я провел рукой по члену, потрогав ладонью набухшую головку, и зашипел, поскольку она была чертовски чувствительной. Сперма текла из нее, как никогда прежде, и я подставил руку, чтобы собирать ее в ладонь. Я побежал рукой вниз по стволу, слегка смазав его своим уже вытекшим семенем, и несколько раз провел рукой по всей длине своего члена. Через некоторое время я убрал руку и поднес ее ко рту, прочистил горло и сплюнул в ладонь. Было отвратительно чувствовать этот гребаный плевок на своей руке, но вся имеющаяся у меня смазка находилась в спальне и не было ни одного способа, благодаря которому я мог зайти туда и забрать ее, не ощущая себя даже еще хуже, чем сейчас. Моя девочка мирно спала в нескольких шагах от меня, а я дрочил как все эти сраные извращенцы.

Я снова опустил свою руку и плотно обернул ею свой член, несколько раз погладив его, чтобы распространить смазку. Я прислонился спиной к двери, и стал водить рукой вверх и вниз по всей длине ствола моего члена, выкручивая руку, когда добирался до его вершины, чтобы помассировать головку. Я тихо стонал и продолжал поглаживать его, увеличивая темп и сжимая сильнее через каждую секунду. Мое дыхание участилось, частота биения сердца возрастала, пока я массировал свою разбухшую плоть рукой, крепко зажатой в кулаке. Он бился в моих руках, и я чувствовал неистовый прилив крови под кожей. Я водил рукой вперед и назад, тихо постанывая от удовольствия, начавшего пробегать по моим жилам. Я закрыл глаза и представил свою девушку, лежащей на моей скомканной простынe, ее мягкие каштановые волосы разбросаны по всей подушке. Я думал о том, как ее тело извивалось от моего прикосновения, о том, как вибрировали ее ноги, когда я прижимал пальцы к ее клитору, как она практически отступила от своих моральных принципов и оттаяла ради меня. Как она покачивала бедрами, крайне возбужденная, ее тело чертовски отчаянно жаждало, чтобы я доставил ей удовольствие, она хотела очень многого. Я думал о том, как она закричала, когда была готова, как она выгнула спину, и все ее тело окрасилось в такой офигительный великолепный розовый цвет. Как ее лицо исказилось от наслаждения, какой чертовски влажной была она из-за меня. Как сладостно она пахла, как нектар, и как какой-то проклятый запретный плод, который я отчаянно жаждал вкусить. Я был чертовски голоден, а она была наилучшей из деликатесов, и я нуждался в ней. Я, блядь, жаждал ее, как я никогда не жаждал ничего раньше.

Я застонал и убыстрил темп поглаживаний, сжимая свои бедра в такт с движением руки. Я представил себе ее грудь, вообразил себе эти торчащие соски, и как я жадно обхватываю их своим ртом и слегка покусываю зубами. Я думал о тех первобытных звуках, которые срывались с ее губ, о тех гортанных стонах и мычаниях и том гребаном страстном горловом вскрике, которому она позволила вырваться, когда взорвалась под моей рукой. Я думал о том, какой влажной она была, как ее сладкое тепло просачивалось в мою руку, когда я потирал ее.

Я чувствовал в себе все возрастающее напряжение, мои мышцы сжимались из-за приближения моего освобождения. Я сжал руку еще крепче и сделал свои потирания более осознанными, продолжая водить рукой и бережно проводя ладонью по разбухшей пурпурной головке. Я чувствовал, как он забурлил под моей кожи, как мурашки охватили все мое тело, а мое дыхание сбилось. Я откинул голову назад, ударившись ею об дверь, и крепче зажмурил глаза. Я яростно работал рукой и почувствовал теплоту, распространявшуюся по моим венам. Все мое тело напряглось, так как наслаждение стремительно поднималось в моем организме, и я стиснул зубы, а мой член начал пульсировать. Я замычал – звуки раздражали, так как застревали у меня в горле – и крепко схватился свободной рукой за дверной наличник, так как мое освобождение уже подступало. Моя нога дрожала от интенсивности, с которой я двигался, чаще всего это происходило в тот момент, когда я массировал головку моего члена. Она была липкой и просто чертовски увесистой в руке, но я не хотел забрызгать этим дерьмом весь пол, и не мог собрать все это в темноте, а утром Изабелла войдет, чтобы пописать или еще за чем-нибудь и обнаружит это. Она хоть, блядь, и не будет знать, что это такое, но все же, это дерьмо было неправильно.

Я прекратил двигать рукой, как только взрыв рассеялся, и полностью обессиленный откинулся на дверь. Я сделал несколько глубоких вдохов, пытаясь успокоиться. Ноги мои, казалось, были чертовски бесполезными, так как они не удержали бы меня, если бы я попытался ходить. Мои веки отяжелели, и я чувствовал себя отвратительно выдохшимся, поскольку чертов оргазм был очень интенсивным. В последнее время я мастурбировал каждый гребаный день, но ни один из них никогда не достигал такого уровня, как в этот раз.

Мой член дернулся несколько раз, пока не сдулся. Через минуту я оттолкнулся от двери и подошел к раковине, включив воду той рукой, которая не была липкой. Я вымыл руки антибактериальным мылом и, схватив полотенце, стер сперму и слюну cо своего члена. Я сунул его обратно в штаны, слегка сморщившись, поскольку эта хрень была сейчас очень чувствительной, и выключил воду. Я вытер руки и подошел к двери, на миг задержав руку на дверной ручке. Я медленно открыл дверь и заглянул в комнату, где на кровати лежала Изабелла. Теперь она свернулась в клубок, и выглядела полностью удовлетворенной. Я подошел к кровати и сел рядом с ней, через мгновение протянув руку, чтобы погладить ее по спине. Она вздохнула во сне, и я дернулся поближе к ней и, обернув руки вокруг нее, притянул ее к себе, чтобы обнять.

Я быстро погрузился в глубокий сон, так как она снова была в моих объятиях. Много времени спустя я с трудом разлепил глаза и посмотрел вокруг, комната была слегка освещена светом, проникающим с улицы. Я посмотрел рядом с собой, и нахмурился, когда понял, что был совершенно один. Я быстро сел, мои глаза лихорадочно сканировали комнату, размышляя, куда она, черт возьми, подевалась. Я взглянул на часы возле кровати, и мои глаза расширились, когда я увидел, что было уже почти 2 часа дня. Я никогда не спал так долго, кроме тех случаев, когда на самом деле до этого трахался всю ночь, и знал, черт возьми, что моя девушка никогда столько не спала. Она, должно быть, встала несколько часов назад.

Я вылез из постели и направился к двери, открыл ее и вышел в коридор. Я остановился возле двери ее спальни, задаваясь вопросом, там ли она. Я несколько раз провел рукой по лицу, пытаясь избавиться от этого гребаного туманного состояния и окончательно проснуться, пока слушал звуки изнутри. Через мгновение я постучал и ничего не услышал, поэтому толкнул дверь, чтобы убедиться, что ее там не было. Я вздохнул, закрыл дверь ее спальни и направился к лестнице. Я оказался на втором этаже и стал спускаться еще ниже, и замер, когда услышал голоса. Их было несколько, и я застонал, осознав, что внизу находились мои братья и их, мать вашу, подруги.

Я медленно направился вниз по ступенькам, будучи не в настроении связываться с ними, но желая найти Изабеллу, и остановился, когда очутился в холле. Я услышал знакомый смех, который раздавался из гостиной, и мои глаза расширились от удивления, когда я понял, что Изабелла была с ними, болтала и смеялась. Я пошел в ту сторону и увидел, что Изабелла стоит на краю комнаты, спиной ко мне. Все остальные расположились кто где, и смотрели телевизор, показывающий, как обычно, эпизод гребаного Jeopardy. (Американское шоу, его русский аналог – передача «Своя игра» на НТВ, в которой игроки отвечают на вопросы ведущего, кто быстрее) Роуз заметила меня, как только я вошел, и усмехнулась той мерзкой улыбочкой на лице, которая обычно бывала у нее, когда она была в настроении побыть стервой. Я закатил глаза, глядя на нее, и, подойдя к Изабелле, встал сзади. Я обхватил ее руками за талию и прижал к себе, удовлетворенно выдыхая тепло на ее тело. Она напряглась от удивления, очевидно не зная, что я уже спустился, но немного расслабилась, когда до нее дошло, что это всего лишь я.

– Доброе утро, la mia bella ragazza, – пробормотал я, прижав свои губы к ее уху. Она улыбнулась, но прежде чем смогла ответить, я потащил ее к ближайшему стулу. Это удивило ее, но она слегка захихикала, когда я сел, и посадил ее себе на колени. Я закрыл глаза, прижал ее к себе, потом оперся щекой на ее плечо и зарылся лицом ей в шею. Я глубоко затянулся, наслаждаясь ее опьяняющим фруктовым ароматом – она, очевидно, сегодня утром приняла чертов душ – и наклонился, чтобы запечатлеть маленький поцелуй на ее шее. Своими ладошками она сжала мои руки, обвивающие ее, и дрожь пробежала по ее телу, когда мои губы встретились с ее кожей. Я открыл глаза и встретился взглядом с четырьмя парами глаз, которые таращились прямо на меня, с гребаным выражением потрясения на их лицах. Я думаю, судя по взглядам, которыми они одаривали меня, они не ожидали, что в их присутствии я стану выставлять напоказ свои чувства к моей девушке.

Я закатил глаза и отодвинулся от шеи Изабеллы. – Не бросайте на меня свои чертовы взгляды, я знаю, что все вы, ублюдки, в курсе, – сказал я. Как только эти слова сорвались с моих уст, на лице Элис появилась самая широкая улыбка, которую я когда-либо видел. Я застонал и, покачав головой, откинулся в кресле, еще крепче притянув к себе Изабеллу, продолжая все также удерживать ее за талию. Она была немного ниже меня ростом, и поэтому ее голова оказалась на моей груди. Я опустил вниз голову и быстро поцеловал ее в макушку, а после этого положил на нее свою щеку.

– Одно дело знать, брат, и совсем другое – на самом деле это увидеть, – покачал головой Эммет. Через секунду он начал смеяться. – Но видеть это действительно приятно, скажу я вам.

Я улыбнулся. – Да, и это чертовски приятно ощущать, – сказал я. Он усмехнулся и кивнул, явно понимая меня. Я издевался над ним с тех пор, как он начал встречаться с Розали, что он ведет себя как баба, а теперь оказалось, что я сам делал то же самое дерьмо, за которое гнобил его.