Текст книги "Декларация независимости или чувства без названия (ЛП, фанфик Сумерки)"

Автор книги: Kharizzmatik

сообщить о нарушении

Текущая страница: 52 (всего у книги 166 страниц)

Но как только мы приземлились в Вегасе, все поломалось. Я сказал им, где буду на уикенд, не слишком мудро было просто раствориться из-под наблюдения без причин, и они выхватили меня прямо в отеле. Мы только распаковывались, Элизабет сияла, радовалась происходящему, но когда раздался звонок телефона и я сказал, что он важен, ее веселье испарилось. Она знала, что это значит. Она поняла, что неприятности нас настигли.

Звонил отец, он сообщил мне, что раз уж я поблизости, я должен утром поехать в Финикс, чтобы забрать кое-какие важные бумаги у Чарли Свона-старшего. Он был обычным человеком, который представлял наши интересы в казино Вегаса, где организация отмывала деньги. Из того, что я знал, Своны были приличными людьми, я лично встречался с ними только раз в Чикаго, когда они приезжали с визитом. Старший Чарльз был довольно жестким дураком, но казался прямым и респектабельным, а его жена Макенна всегда были милой.

Я пытался отказаться, говорил, что полечу туда лично и все заберу, если только они подождут до понедельника, но он настаивал на поездке в субботу после полудня. Я жаловался, разъяренный тем, что он со мной делает. Он знал, как много этот уикенд для нас значит, но он просто заявил, чтобы я выполнял задание, и бросил трубку. С той секунды, как раздался звонок, я уже знал, что бессилен, что ничего не смогу поделать. Отец раздавал приказы, его слово было окончательным, никто не мог ослушаться его без последствий – даже я. Он был боссом, лидером в семье. Он говорил, я подчинялся, когда ты приходишь в организацию, ты даешь клятву, что семья прежде всего… и под семьей они понимают не кровные узы. Они имеют в виду Боргату – семью мафии.

Через минуту Элизабет вздохнула со смирением. Глубоко внутри она понимала, и ясно, ей это не нравилось, но что тут поделаешь. Я был так молод, всего восемнадцать, когда принял клятву и отдал свою жизнь им, и каждый день я желал повернуть время вспять. Но я не мог… однажды входя в комнату церемоний и получая членство в La Cosa Nostra, возврата нет, нельзя уйти. Это первое что они говорят, принимая тебя в семью. Есть только один путь и этот путь – ты входишь на своих ногах, покидаешь же в гробу.

Для восемнадцатилетнего мальчишки тяжело понять, как присяга может изменить жизнь. Но изменить слову нельзя. Это не похоже на брак, где ты можешь поклясться в верности человеку, а потом развестись. Нет, развода с мафией не бывает. Дети попадают под влияние внешних атрибутов, роскоши. Они видят женщин и деньги, власть и уважение, и это влечет их, они не думают о последствиях, о сложностях. Как и я. Я видел только показательное, видел страх, который мой отец вызывал в людях, и это интриговало. Я хотел легких денег, эмоций, власти. И в тот день, когда я вступил туда, я думал, как гордился мной отец, как люди будут уважать меня. Элизабет колебалась относительно моего решения, но я пытался переубедить ее, что все будет в порядке, что это обеспечит нам безопасность. И она верила мне, верила моим заверениям, не пыталась изменить мое мнение, хоть и желала, чтобы мы могли просто убежать и начать новую жизнь, вдалеке от всего.

Прошли годы, и реальность ситуации накрыла меня. Я присоединился к организации для защиты, а оказалась, что это мое решение требовало для нас безопасности и охраны. Я принес опасность в нашу жизнь. Какой я был глупый, какой наивный, какой несведущий. Доллары ослепили меня, дали ложное ощущение благополучия, я никогда не принимал во внимание жестокость, опасность, которой буду за них расплачиваться.

Я вздохнул и оглянулся на Элизабет. Мы поженились через несколько недель после моей присяги, маленькая церемония на День святого Валентина. Я хотел подарить ей пышную свадьбу, она заслуживала такой удивительный день. Я желал дать ей все, она того стоила. Но она не хотела, напротив, она попросила нас пожениться скромно, только в кругу семьи. Родители предоставили нам дом, отец пригласил священника. Эсме приехала и помогала Элизабет, у нее больше никого не было, Алек остался в стороне. Я знал, что Элизабет его пригласила, но он считал нечестным портить ей такой день. Я уважал его за это, хоть и желал втайне, чтобы он стал моим свидетелем.

С того дня прошло десять лет – десять очень сложных лет, но они стоили каждой капли проблем. Я благодарил Бога за нее каждый день, за то, что она вошла в мою жизнь. Она была моим миром, моим смыслом существования. Она и наши мальчики – единственное, что держало меня в жизни, единственное, что позволяло мне оставаться на плаву. У нас было трое сыновей – Джаспер появился первым, ему сейчас было пять. Во время нашей первой близости после рождения Джаспера мы зачали Эдварда. Элизабет всегда хотела большую семью, но я боялся, чтобы она беременела так быстро снова. Я переживал, что ей будет сложно, но она заверила меня, что все хорошо.

Другой наш сын, на самом деле старший, был послан нам Богом. Еще до рождения Джаспера, Элизабет была волонтером в центре помощи изнасилованным женщинам, и там была девушка по имени Мария. Марию изнасиловали, и она забеременела. Элизабет старалась ей помочь пройти через это. Мария родила и сбежала, моя жена переживала, что произошло с ней и ребенком. Однажды в обед Элизабет случайно решила съездить в центр, чтобы показать Джаспера, и заметила Марию, она стояла на улице на углу. Приблизившись, она поняла, что женщина плачет и паникует, в руках она держала ребенка. Она практически всунула ребенка в руки Элизабет, и жена взяла его, сбитая с толку. Мария заявила, что больше так не может; не может смотреть на ребенка – постоянное напоминание случившегося. Элизабет стояла на месте, с беременностью в несколько месяцев и держала на руках двух детей, не знающая, что делать. Она пыталась поговорить с Марией, приглашала в здание, но та отказалась и ушла, оставив Элизабет с ребенком.

Так Эммет вошел в нашу жизнь. Элизабет мертво стояла на своем и решила вырастить его сама, я не понимал, почему, у нее уже был Джаспер и скоро должен был родиться второй ребенок, но позже понял, что она говорила, это была карма. Элизабет очень верила в судьбу, в то, что случайностей не бывает, и она чувствовала, что раз ей послали этого невинного младенца, которому нужна любовь, она должна его оставить. Когда я понял, что она серьезна и не откажется от решения, я согласился, и мы его взяли. Мы догнали Марию, и она подписала все бумаги, мы официально смогли его усыновить.

Эммету недавно исполнилось шесть, а нашему младшему, Эдварду, четыре. Все трое замечательные дети, старшие немного непослушные. А Эдвард всегда тихий, он тень Элизабет. Он следовал за матерью повсюду, повторял все ее действия. Невозможно не столкнуться с моей женой и при этом не видеть этого худенького, маленького, молчаливого рыжеволосого мальчонку рядом с ней. Он был настолько маменькиным сыночком, что в этот уикенд мы едва оторвали его от нее, потому что он впервые проявил темперамент. Он кричал и плакал, умолял ее не бросать его, и я знал, что это режет ей сердце, в ее глазах стояли слезы. Она почти сдалась, прося меня простить ее, хотела остаться дома. Но я настоял, чтобы мы поехали, чтобы смогли побыть вместе без препятствий, поэтому она взяла себя в руки и проявила силу, пообещав Эдварду скоро вернуться и сказав, что не бросает его.

Бьюсь об заклад, теперь она жалеет, жалеет, что поехала со мной в Вегас. Потому что вместо того, чтобы делать ставки, заниматься любовью и танцевать, мы едем по этой пустынной грязной дороге в Финикс. Вместо смеха и радости, разочарование и злость.

– Блядь, я извиняюсь, хорошо? – наконец выпалил я, не с силах больше это терпеть. Я никогда не извинялся, но только не перед женой. Она вероятно единственный человек, которому я мог сказать «прости», и иногда мне казалось, что я только то и делаю, что извиняюсь перед ней. Я чувствовал себя хреново, я не мог ничего сделать правильно, когда дело касалось ее. – Когда-нибудь у нас все выйдет, я обещаю тебе, stella mia. Ti amo, perdonilo. Per favore. (моя звезда. Я люблю тебя, прости меня. Пожалуйста.)

Она повернулась ко мне, сузив глаза. – Не смей дразнить меня итальянским, Карлайл Каллен, – остро сказала она. Я робко улыбнулся и снова обратил свое внимание на дорогу.

Она молчала с минуту, а я терпеливо ждал, зная жену достаточно хорошо. Наконец она вздохнула. – Лучше бы этой злобной ведьме там не быть, – выдавила она, голос не то чтобы злой, но с оттенком отвращения. Я легко улыбнулся, покачивая головой. Она всегда называла миссис Эвансон злобной ведьмой, отказываясь произносить ее имя вслух, словно оно было ядовитым.

– Эвансонов там не будет. Эта женщина редко уезжает из дома. – Я понимал, что она уже это знает, без надобности повторять вслух, но я хотел ее заверить. Она кивнула через мгновение, на лице застыло задумчивое выражение. Она вернулась к окну, созерцая тоскливый ландшафт, но атмосфера в машине стала легче. Мы оба не были счастливы, но напряжение спало, и она заинтересовалась направлением нашей поездки.

Я потянулся и снова включил радио, переключая станции в поисках классической музыки. Губы Элизабет дрогнули в улыбке и она оглянулась на меня. В ее глазах играли искорки, которые заставили меня улыбнуться.

– 'O sole mio (солнышко мое) может это сыграть, – сказала она с явной ноткой гордости. Она всегда называла Эдварда своим солнышком, из-за его яркости. – Он выучил это на прошлом уроке на той неделе. И играл кое-что из этого все эти дни. – Я улыбнулся в ответ, кивая. Он был действительно одаренным ребенком, и игра на фортепиано давалась ему легко. У нас всегда был дома инструмент, больше для вида, ведь ни я, ни жена не умели играть, но Эдвард постоянно ходил вокруг него с тех пор, как встал на ноги. Сначала он случайно нажимал клавиши, потом начал складывать ноты вместе и запоминать их, придумывая что-то свое. Он был врожденным талантом, очень одаренным, но мы никогда не подталкивали его, полагаясь на его желания. Мы хотели, чтобы он сам решал. Он совсем недавно начал брать уроки на фортепиано и учился читать ноты, что, как нам сказали, было удивительно для четырехлетнего ребенка. Но обычные уроки казались ему скучными, он терял там терпением. Он больше любил просто нажимать на клавиши по своему желанию.

– Когда-нибудь он станет потрясающим музыкантом. Очередным Моцартом, – похвасталась она. – Он может быть, кем захочет, – в ее голосе прозвучала тоска, и я слегка улыбнулся.

– Да, может. Если он выберет музыку, он сможет заниматься ей. Он может стать учителем, или артистом, или адвокатом, пусть выбирает, если только он сможет там развиваться. Я хочу, чтобы все мальчики сами выбрали себе путь, – сказал я. Элизабет улыбнулась и кивнула.

– Он сможет быть врачом, как ты, – сказала она. Я закатил глаза.

– Только из-за того, что я собираюсь в медицинскую школу, чтобы получить степень, я не стану врачом, Элизабет. Это займет слишком много времени, включая интернатуру и резидентуру (последипломная подготовка врачей на основе специалиста общего профиля (в США)). У меня нет возможности посвятить себя этому, или чему-то другому, – ответил я. Она грустно улыбнулась.

– Может когда-то, – сказала она, пожимая плечами. Я подарил ей в ответ маленькую улыбку. Я уверен, этого «когда-то» не будет, но не хотел ей этого говорить, пусть продолжает верить.

Декларация независимости ИЛИ Чувства без названия. Глава 37. Продолжение

Она болтала какое-то время об Эдварде и фортепиано, прежде чем перевести разговор на других мальчиков. Я улыбался и слушал, зная, что мы приближаемся к резиденции Свонов, и она начинает нервничать, разговор помогал ей отвлечься.

Я сбросил скорость, когда мы выехали на небольшую дорогу в пустыне, ведущую к собственности Свонов. Элизабет напряглась, когда я свернул, ее речь иссякла. Я протянул руку и положил ей на колено, легко его сжимая.

– Расслабься, хорошо? Ничего страшного. Я постараюсь все сделать максимально быстро, и ты больше сюда не вернешься, – сказал я. Она вздохнула и кивнула, но напряжение не спало.

Я ехал по длинной подъездной аллее с маленькой скоростью, дорога была ухабистой, и я не хотел повредить взятую напрокат машину. Дом появился в поле зрения и глаза Элизабет расширились, ее нога задрожала под моей рукой. Она нервничала и волновалась, я хотел сказать ей, что нет повода для волнения, но знал, что слова не помогут. Ей будет некомфортно вне зависимости от того, что я скажу. Я подъехал к парадному входу и заглушил двигатель, вынимая ключи. Оглянувшись на Элизабет, я заметил, как она, с мрачным предчувствием во взгляде, смотрит в окно.

– Готова? – спросил я. Она вздохнула и отрицательно покачала головой.

– В той мере, в которой всегда буду, Карлайл, – мягко ответила она, голос дрожал. Я кивнул и, поколебавшись, вылез из автомобиля. Я обошел машину и открыл дверь для нее. Протянул ей руку, и она аккуратно ее взяла. Я помог ей выбраться из машины и, захлопнув за ней дверь, переплел наши пальцы. Я повел ее ко входу и ощутил, как она слегка сопротивляется, когда мы подошли к ступеням. – Могу я… э-э… можно подождать минутку? – мягко спросила она. Я вздохнул и кивнул.

– Конечно, можешь, Лиззи. Сколько нужно, – ответил я. Она тепло улыбнулась.

– Спасибо. Сам ты можешь идти, – сказала она. Я поколебался, но она кивнула, заверяя, что все хорошо. Я кивнул в ответ и отпустил ее руку, медленно поднимаясь по ступеням к входной двери. Я тихо постучал и сделал глубокий вдох, не желая тут быть. Никто не ответил, поэтому я поднял руку и постучал еще раз. Почти тут же позади меня раздался пронзительный вскрик, почти визг. Я резко обернулся и увидел хилую маленькую темноволосую девочку, которая бежала прямо на Элизабет. Она была совсем крошечной, невысокой, и тощей, как щепка. Волосы тусклые, а грязи столько, что и словами не опишешь, сама грязная и в грязной одежде. Элизабет услышала шум и развернулась, ее глаза расширились от шока, когда она заметила ребенка. Элизабет замерла на месте и тут девочка похоже заметила ее у себя на пути, как раз в тот момент, когда в нее врезалась. Элизабет отступила на несколько шагов, а девочка отлетела и упала прямо на попу. Элизабет моргнула несколько раз, девочка сконфуженно смотрела на нее. Она задрала наверх свой маленький, запачканный грязью носик, пока разглядывала мою жену, ее брови нахмурились. Она смотрела с интересом, внимательно изучая лицо жены. Элизабет смотрела в ответ, в чертах лица определенно угадывалось замешательство.

– Ты ужасно грязная, дитя, – наконец выдавила жена, глядя на ребенка. Лицо маленькой девочки нахмурилось еще больше, и она осмотрела себя.

– Где? – удивленно переспросила она, голос был высоким и звонким. Элизабет рассмеялась и присела рядом с девочкой.

– Везде, – ответила она. Элизабет улыбнулась и указательным пальцем потерла девочке нос. Девочка улыбнулась, на лице застыло облегчение.

– О, хорошо, – просто ответила она, как будто такой ответ ее обрадовал. Она скосила глаза через секунду, и в чертах ее лица проступило возбуждение. – Хочешь поиграть?! – спросила она, почти умоляя. Элизабет засмеялась, улыбка на ее лице прямо расцвела после такого вопроса.

– Во что мы будем играть? – просила она нежным и любящим голосом, она просто светилась теплотой, которую я так любил. Девочка пожала плечами, ее лицо снова нахмурилось.

– Не знаю, – ответила она. Маленькая девочка начала покусывать губу и, похоже, серьезно задумалась.

– Как тебя зовут, милая? – мягко спросила Элизабет. Девочка снова улыбнулась.

– Изабелла, – сказала он. Прозвучало больше как «Иззи-бева», но жена, похоже, поняла, она кивнула и повторила имя. Я не слишком хорошо понимал лепет детей, в словах моих собственных иногда совсем не было смысла, когда они говорили.

– И сколько тебе лет, маленькая Изабелла? – спросила Элизабет. Девочка снова задумалась.

– Три! – громко провозгласила она, показывая два пальца. Элизабет начала хохотать и нагнулась к ней, нежно распрямляя еще один пальчик Изабеллы, чтобы получилось три.

– Вау, так ты большая девочка, да? – спросила Элизабет. Изабелла с энтузиазмом кивнула.

– Так мама говорит! – сказала она, ослепительно улыбаясь. – Мама всегда говорит, что большие девочки хорошие. А я хорошая, если грязная? Мама говорит, что грязь – это плохо, она не любит, когда я играю в грязных местах, потому что я пачкаюсь. О-о-о, мы может там поиграть! – ее глаза расширились от радости, и Элизабет улыбнулась.

– Думаю, можем. Что еще ты хочешь поделать? – спросила моя жена. Девочка пожала плечами.

– Не знаю. Иногда я помогаю маме, но она сказала не сегодня, – ответила она, покусывая нижнюю губу. Она, наконец, поднялась с земли, становясь рядом с моей женой. Элизабет встала и отряхнула с себя грязь, но бесполезно, ей теперь придется хорошо почиститься и сменить одежду. Элизабет посмотрела на девочку, и тут ее взгляд наткнулся на ее ноги. Она была босая, на ногах засохла грязь.

– У тебя кровь течет, – хмурясь, сказала Элизабет. Девочка опустила взгляд на ступни, личико снова нахмурилось. Я улыбнулся, насколько красноречивая детская мимика. – Ты, наверное, порезалась или еще что-то. Жжет?

Изабелла покачала головой. – Кровь всегда течет, но это не больно! Мама говорит я храбрая, – гордо заявила она. Элизабет мягко улыбнулась.

– Тогда думаю, что ты и вправду храбрая! – легко подтвердила она. – Но чтобы кровь не текла, надо носить обувь. Разве песок не жжет тебе ноги?

Изабелла снова покачала головой. – Я люблю песок, он грязный! У меня нет обуви, мама говорит, что когда я подрасту, смогу носить ее обувь, но у меня пока нет своих. А кровь это хорошо, если я не захожу в дом. Мне нельзя туда, хозяин злится.

Стоило слову «хозяин» слететь с губ этой маленькой девочка, как жену словно пронзило. Я был так поглощен их разговором, что даже не подумал, что жена может быть не в курсе, что девочка – раб. Рабы ее возраста были редкостью в подобных местах, когда-то я мельком слышал, что у Свона есть раб-ребенок, но не придал этому значения. Но моя жена – это другая история. Очевидно, что она была не членом семьи, никто в семьях мафии не позволит своим собственным детям иметь столь плачевный вид, но Элизабет об этом и не думала. Сама идея, что такая крошечная маленькая девочка может быть порабощена, чтобы служить, работать, была для нее отвратительной, она неспособна была это принять. Элизабет всегда признавала только лучшее, не желая видеть плохие стороны. Ее разум будто выработал защитный механизм, способ защищаться от боли.

Улыбка Элизабет сползла с лица, глаза расширились от шока, и я понял, что должен был предупредить ее о такой возможности. Она уставилась на Изабеллу, на лице мелькали разные эмоции, от гнева до грусти и боли. Изабелла нерешительно смотрела на нее и выглядела удивленной.

– Лиззи? – мягко позвал я, немного переживая за нее. Она проигнорировала меня и продолжала внимательно глядеть на девочку. Я сделал шаг к ним навстречу и тут услышал шум позади себя. Дверь отворилась, и я резко повернул голову, сталкиваясь лицом к лицу с Чарльзом-старшим. Он был ошеломлен моим присутствием и несколько раз моргнул, замирая на месте.

– Мистер Каллен, я не слышал, как вы стучите! Приятно вас видеть! – вежливо поздоровался он, протягивая мне ладонь. Я крепко пожал руку, это был жест уважения, а так же способ померяться друг с другом в нашем мире. Он был в два раза меня старше и намного дольше в организации, хотя наши статусы были равны. Я знал, что тот факт, что мой отец босс, дал мне небольшое преимущество перед ним, и я знал, что он тоже это понимает.

– Мне тоже приятно, – ответил я. Развернувшись к жене, я видел, что она по-прежнему стоит на месте и ожидающе на нас смотрит. Изабелла стояла рядом, ее взгляд был прикован с Чарльзу-старшему. Он коротко глянул на мою жену и улыбнулся, прежде чем заметил девочку. Тут же его лицо скривилось в гримасе от гнева.

– Девочка, ты прекрасно знаешь, что не должна быть здесь, когда у меня гости. И где твоя проклятая мать? – яростно спросил он. Я заметил, как по лицу девочки пробежала волна страха и она отшатнулась от его тона. – Ренеее! – громко заорал он, покачивая головой. – Неумелый гребаный человек.

Из-за угла выбежала женщина и застыла на месте, ее глаза расширились, когда она увидела Изабеллу, стоящую около нас. Она перепуганно смотрела на крыльцо. – Простите меня, сэр. Я должна была лучше за ней приглядывать. Я понесу наказание и клянусь, такого больше не повторится, – быстро проговорила она. Чарльз-старший кивнул, и женщина, подбежав, схватила ребенка на руки. Моя жена шокировано наблюдала за ними, на ее лице пробегали разные эмоции. Я видел, что у нее дрожат руки, и она борется с собой, чтобы сдержаться, но это давалось ей с трудом. Она повернулась и посмотрела на женщину, которая уносила девочку в грязный большой сарай под высохшим деревом. Женщина что-то говорила Изабелле, покачивая пальцем у нее перед глазами, на ее лице было явное разочарование. Маленькая девочка понурила голову и уткнулась взглядом в землю, все в ней говорило о грусти. Наконец она кивнула, и женщина легко потрепала ее по голове и отошла. Изабелла села в грязь, по-прежнему разглядывая землю.

Элизабет даже не колебалась. Я вздохнул и покачал головой, когда она пошла через двор к сидящей Изабелле. Она присела перед ней на корточки и что-то сказала, Изабелла кивнула. Элизабет тогда села прямо в грязь, выпрямила ноги и тут Изабелла оживилась. Я наблюдал, как жена собрала грязь в кулак и сделала кучку. Изабелла широко улыбнулась, я видел, как засияли ее зубы даже с того места, где я стоял, и она начала играть в грязи с моей женой.

Вздохнув, я повернулся к Чарльзу-старшему, который внимательно за мной наблюдал. – Я… э-э… я не думаю.., – начал он. Я поднял ладонь, останавливая его, и покачал головой.

– Не имеет значения. Давайте перейдем к делу и быстрее закончим, – сказал я. Он кивнул и мы пошли в дом, я следовал за ним. Он зашел в офис и начал разбирать бумаги с минуту, доставая те файлы, которые ждал мой отец. Ушло не меньше часа, прежде чем все было готово и я забрал необходимое.

Мы попрощались, и я вышел через парадную дверь, замирая, когда увидел жену, сидящую на крыльце с Изабеллой. Я прикрыл глаза, вздыхая. Изабелла хихикала, а Элизабет держала в руках кукурузную солому и плела из нее куклу. Я сделал шаг на крыльцо, они обе обернулись на меня.

– Я могу одолжить твой карманный нож? – сразу спросила жена с радостью в голосе. Я вздохнул и полез в карман, доставая его. Она взяла его и достала ленточку из волос. Обрезав ее ножом, она начала связывать куклу по частям, чтобы она держала форму. Наконец, получилось, и она протянула игрушку Изабелле. Та осторожно взяла ее, рассматривая с широко открытыми глазами. На лице были неподдельный интерес и удивление. Я понял, что у ребенка, наверное, никогда не было игрушек, не с чем было играть.

– Нам нужно идти, – тихо сказал я через мгновение, зная, как жена на это отреагирует. Она вздохнула и кивнула, немного нахмурившись.

Она протянула руку и расправила спутанные волосы Изабеллы. – Спасибо, что позволила поиграть с тобой, Изабелла, – мягко сказала она. – Ты будешь хорошей маминой девочкой, да?

Изабелла кивнула. – Буду. Вы еще приедете поиграть со мной? Вы мне нравитесь, у меня нет друзей, чтобы играть с ними.

Элизабет вздохнула и грустно улыбнулась. Я увидел, как ее глаза наполняются слезами, и отвернулся, не в силах на это смотреть. – Я посмотрю, что можно сделать, малышка, – нежно ответила она, голос дрожал. Краем глаза я видел, что жена наклонилась и крепко поцеловала Изабеллу в лоб. – Пока, bella bambina (маленькая красивая девочка).

Элизабет выпрямилась и пошла вниз по ступенькам к машине. Я шел следом, изредка оборачиваясь к маленькой хрупкой девочке. Она широко улыбнулась мне, и я помахал ей, когда она заметила мой взгляд. Я коротко ей улыбнулся, отворачиваясь и направляясь к машине, но вдруг замер, когда кто-то обнял меня за ногу. Я быстро глянул вниз и с удивлением заметил Изабеллу, которая вцепилась мне в ногу.

Я рассмеялся и, наклонившись, потрепал ее по голове. – Спасибо, что навестили меня! – звонко сказала она, отпуская меня. Я улыбнулся и кивнул.

– Пожалуйста, дитя, – ответил я. Она кивнула и развернулась, убегая от нас на крыльцо. Мы смотрели, как она спрыгнула с него, развевая вокруг пыль. Я развернулся к машине и открыл пассажирскую дверь, помогая Элизабет залезть внутрь. Потом я обошел вокруг и сел на водительское сиденье, заводя машину и включая кондиционер на полную мощность. Я насквозь промок от пота, одежда прилипала, но Элизабет, видимо, вообще не волновала жара. Я просмотрел бумаги, которые взял у Чарльза-старшего и бросил их на заднее сиденье, а потом мы тронулись с места и я быстро повел машину на трассу. Элизабет сидела молча, глядя в окно, с изумленным лицом. Я заметил, как у нее по щеке скользнула слезинка, и вздохнул, поднимая руку и стирая влагу с ее щек.

Глянув на часы, я улыбнулся. – Мы еще можем вернуться в Вегас, мы успеваем на шоу, – сказал я. Элизабет вздохнула и покачала головой.

– Просто отвези меня домой, Карлайл, – мягко попросила она. – Я хочу увидеть своих детей.

Я нахмурился и кивнул, не слишком удивленный, но все равно было больно. Я выехал на автобан, и в машине воцарилась глубокая тишина, нарушаемая только звуком работающего двигателя и переключением передач. На этот раз тишина не раздражала, но наоборот, заставляла грустить. Я иногда поглядывал на жену, сердце разрывалось от вида ее, смотрящей в окно и плачущей.

– Знаешь, мальчики подрастают, может нам стоит начать работать над девочкой теперь, – наконец предложил я, желая, чтобы она улыбнулась. Она всегда хотела много детей, но после Эдварда мы остановились, было слишком много хлопот. Теперь ему четыре, скоро он пойдет в школу, как и остальные мальчики, поэтому завести другого ребенка имело смысл.

Элизабет поначалу никак не отреагировала и продолжала смотреть в окно на проносящийся мимо пейзаж. Отсутствие реакции обеспокоило меня, и я напрягся, тишина снова начала действовать мне на нервы.

Наконец она покачала головой. – Единственная девочка, над которой я хочу поработать, это та bella bambina, кто-то должен спасти ее. Она слишком яркая, слишком хорошая, чтобы попасть в подобную ловушку жизни. Если ты хочешь подарить мне дочь, Карлайл, подари мне эту.

~*~

Именно так Изабелла Свон появилась в моей жизни, и перевернула всех сверх наголову. Я разузнал о ней через неделю и Чарльз-старший ответил, что она не для продажи. Без разницы, сколько денег я предложу, он не пойдет на это. Я старался объяснить это своей жене, надеялся, что она оставит эту затею, но она не смирилась. Хрупкая худенькая девочка из Финикса стала для нее чем-то вроде наваждения, и я постоянно повторял ей забыть об этом, отпустить, и через время мне показалось, будто так и случилось… но я ошибался. Она действовала у меня за спиной, нанимала частных сыщиков, изучала, связывалась с людьми и задавала вопросы, которые задавать было нельзя. А я ничего не замечал, живя внутри своей раковины отрицания и наивности, веря, что все в жизни в порядке. Что все великолепно. И хоть я был проницательным человеком, с острым глазом и мало что ускользало от меня, моя жена мастерски сохранила все в секрете. Она целую жизнь носила маску, прятала вещи от людей и научилась прятаться от меня. Понятия не имею, что жена думала, но я должен был знать. Я должен был осознавать, что она не сдастся, должен был знать, что эта девочка много для нее значила.

Она так отчаянно боролась за Эммета, ребенка насильника, потому что сама была изнасилована. Она не обращала внимания на то, как на ней это скажется, просто добавилось напряжения в ее и так полной стресса жизни. Она восприняла это как знак, что она была на углу в тот же момент, что и Мария с ребенком. Бог привел ее к ней, зная, что та замыслила. Я должен был понять, что она смотрит на Изабеллу точно так же.

Прошло долгих тринадцать лет с того полудня в Финиксе и девять – со смерти Элизабет, и не было ни единого дня, чтобы я не думал о маленькой девочке, из-за которой пострадала моя жена. Трудно было принять это, и еще труднее это будет для Эдварда.

Я никогда не говорил мальчикам, кто убил их мать и зачем. Все они поверили, что ее смерть произошла ненароком, случайность, явившаяся результатом связи с мафией. Я позволял им верить в это, и вся тяжесть упала на мои плечи, не хватало сил рассказать им, что мать убили из-за того, что она знала некие вещи, которые знать не следовало. Она задавала вопросы, а я сотни раз повторял ей, что в этом мире так делать нельзя. Задавать вопросы, совать нос в чужой бизнес – за это убивают. Она все знала и все равно делала. Я не хотел, чтобы мальчики думали, будто мать глупо пожертвовала жизнью ради незнакомца, оставила их, чтобы спасти чью-то маленькую девочку, о которой они тогда даже не знали. Я не хотел, чтобы они верили, будто для их матери дите-раб было важнее, чем они сами, не хотел, чтобы они сомневались в ее любви.

А теперь говорить было еще страшнее…. как сказать ребенку, что его мать убили у него на глазах и едва не убили его самого из-за его девушки? Как объяснить, что его сломал и собрал воедино один и тот же человек? Как я могу заставить сына увидеть, что вины Изабеллы в этом не было, если часть меня самого обвиняла ее все эти годы?

Жена так отчаянно пыталась спасти ребенка, что пострадала сама, и все, что я мог – это попытаться завершить ее дело… но это трудно, чернота внутри все еще струится под поверхностью кожи, угрожая поглотить меня.

Я слегка подпрыгнул, когда ощутил руку Эсме у себя на плече. Я так глубоко погрузился в мысли, что почти забыл о ее присутствии. Она вздохнула и нежно потерла плечо рукой.

– Она просила меня о своей матери, знаешь. Хотела узнать, видела ли я ее, – сказала Эсме. Я легко улыбнулся, кивая.

– Удивлен, что она не спросила о своей матери меня, но, догадываюсь, ей некомфортно обсуждать это со мной. Я все еще вижу предчувствие и страх в ее глазах, когда она рядом со мной, – сказал я. – Я почти проиграл с ней, в этом я хорош. Проигрыш за проигрышем.

– Эй, не надо так себя. Думаю, всегда есть место для спасения, – сказала она. – Кстати, предчувствую, что ты найдешь способ разобраться с этим, спасти ее, спасти, как хотела Элизабет, и найдешь возможность, как этим красивым детям снаружи быть вместе.

Она кивнула в сторону окна, и я оглянулся, заметив Эдварда и Изабеллу за деревьями недалеко от двора. Они оба широко улыбались и смеялись. Я застонал, покачивая головой.