Текст книги "Декларация независимости или чувства без названия (ЛП, фанфик Сумерки)"

Автор книги: Kharizzmatik

сообщить о нарушении

Текущая страница: 64 (всего у книги 166 страниц)

Она быстро одернула руку от ключа, ее глаза расширились от страха, когда она глянула на меня. – Прости, я не знала, – быстро проговорила она. Я вздохнул, пробегаясь рукой по волосам.

– Все в порядке, я, блядь, должен был тебе сказать. Я просто думал, ты знаешь хотя бы это дерьмо, – сказал я. Она вздохнула, покачивая головой.

– Я могу пересчитать те разы, когда я ездила на машине в Финиксе, на пальцах одной руки Эдвард. Я ничего не знаю о машинах, – сказала она. Я кивнул.

– Тогда хорошо. Я не подумал об этом дерьме. Моя оплошность, – промямлил я. Я склонился вперед, понимая, что должен начать с основ, который знает даже гребаный пятилетний ребенок, но я знал, что не могу ее винить, это не ее вина, что она так жила. И все равно меня это бесило – не мог ничего с этим поделать.

– Газ и Тормоз. Газ – чтобы ехать, Тормоз – чтобы остановиться. Поняла? – Она кивнула. – Хорошо. Рукоятку на R – включится задняя передача и машина поедет назад, на D – передняя передача, машина едет вперед, положение P – для парковки, чтобы, блядь, припарковать машину. Поняла? – спросил я, надеясь, что она поймет это дерьмо. Она кивнула. – Боковые зеркала, зеркало заднего вида, просто смотри на эти хрени, чтобы видеть, что вокруг тебя и ни в кого не врезаться. Понятно?

Она осмотрелась, прежде чем кивнуть. – Думаю, да, – нерешительно сказала она, голос был не очень уверенный.

– Расслабься, это легко, – сказал я, пожимая плечами. Я объяснил ей, как включать поворотники, как и когда ими пользоваться, даже не зная, сможет ли она отличить правую сторону от левой, если уж она не знает такие элементарные вещи. Но я не стал спрашивать и оскорблять ее этим, поэтому просто сделал для себя мысленную заметку.

– А что насчет знаков? – нерешительно спросила она. Я вздохнул.

– Останавливайся перед большими красными восьмиугольниками, которые говорят СТОП. И если светофор красный, ты тоже должна остановиться у полосы. Если он зеленый, можно ехать, – сказал я, пожав плечами. Это же все просто элементарно.

– А если желтый? – спросила она. Я оглянулся на нее и улыбнулся.

– Если желтый, нажми на газ, чтобы проскочить раньше, чем зажжется гребаный красный, – ответил я, снова пожав плечами. Она нахмурилась, но только кивнула.

– Хорошо, – сказала Изабелла. Я вздохнул и покачал головой.

– Тогда отлично, детка, устроим гребаное шоу на дороге. Просто оставайся между желтой и белой полосами разметки, и все будет замечательно. Переключи эту хрень на заднюю передачу и поехали.

Она протянула руку и взялась за рычаг переключения передач, безуспешно пытаясь его сдвинуть. Потом ее брови нахмурились, и она подняла на меня сконфуженный взгляд. Я вздохнул, понимая, что, блядь, не объяснил ей, как быть дальше. – Ты должна надавить на педаль газа и, нажав на кнопку, передвинуть рычаг на заднюю передачу, чтобы ехать, – сказал я. Она кивнула и сделала, что я сказал, удачно включив заднюю передачу. – Хорошо, теперь убери ногу с педали тормоза, нажми на газ и поворачивай руль.

Она вздохнула и убрала ногу с педали тормоза, делая глубокий вдох, прежде чем нажать на газ. Машина резко дернулась назад, когда она, блядь, придавила педаль прямо в пол. Она начала крутить руль и разворачивать нас, едва не задев боком стену здания госпиталя и двигаясь в опасной близости от знака парковки. Она резко нажала тормоз и машина, дернувшись, моментально замерла.

– Господи Иисусе, Белла, я сказал НАЖАТЬ на газ, а не утопить педаль в пол! – сказал я, крепко вцепившись в гребаное сидение. Она смотрела на меня, в глаза застыл страх. – Просто чуть надави на педаль, понятно? – сказал я, пытаясь говорить спокойно, чтобы не нагнетать ее панику, хоть она уже и так нервничала.

Она кивнула и, протянув руку, переключила рычаг передач на переднюю. Она отпустила тормоз, легонько нажала на газ, и мы начали движение по парковке. В конце стоянки она заметила знак «стоп» и резко ударила по тормозам, нас снова встряхнуло, но хотя бы уже не так сильно, как в первый раз. Мы простояли там с минуту, осматриваясь по сторонам, прежде чем я снова начал заводиться, интересуясь, почему она не едет. На дороге не было ни одной гребаной машины.

– Там ничего, блядь, не едет, можешь двигаться. Нет повода торчать здесь, – сказал я. Она вздохнула и посмотрела на меня.

– И куда мне именно ехать, Эдвард? – спросила она с легким раздражением. Я уставился на нее на пару мгновений, прежде чем улыбнуться. Она, черт возьми, ждала моих указаний.

– Туда, – показал я налево. Она кивнула.

– Значит, налево, – проговорила она, все еще раздраженным тоном. Она включила левый поворотник и глянула в обе стороны, прежде чем нажать на газ и вывернуть на дорогу. Она выровнялась на своей полосе, ее руки на руле дрожали, но она держала его ровно. Тем не менее, она явно нервничала, что, блядь, заставляло нервничать и меня.

Мы приблизились к светофору, и где-то за сто шагов до него он сменил свет на желтый. Здравый смысл подсказывал мне, что лучше ей нажать на тормоза, потому что он определенно станет красным раньше, чем она проедет, но, конечно, я ничего не сказал и она, черт возьми, сделала по-своему. Она нажала на гребаную педаль газа, отчего меня вдавило в кресло, и, вдвое превысив лимит скорости, поехала вперед, когда эта херня уже стала красной.

– Ты только что проехала на гребаный красный, Изабелла! Красный значит «остановись», ты что, блядь, прослушала эту часть?! Ты что, не понимаешь английский? – сорвался я, сбитый с толку. Она издала раздраженный звук, почти рык, и быстро глянула на меня прищуренными глазами.

– Ты сказал нажимать на газ, когда желтый. Так я и сделала, – едко сказала она, явно взволнованная.

Я застонал и покачал головой. – Конечно, если ты успеваешь, блядь, проскочить на желтый, а тут ты определенно опоздала, – продолжал кричать я.

– А откуда я должна была знать? – заорала она. Звук ее повышенного тона еще больше завел меня, моя рука непроизвольно сжалась в кулак, и я ударил по турбине спереди, издавая стон.

– Ты, блядь, просто должна была знать! – выкрикнул я, не имея нормального ответа на ее вопрос, потому что, на самом деле, откуда она должна была знать это дерьмо? Она бросила на меня недовольный взгляд, в ее глаза застыл страх и ожидание. Я смотрел на нее пару секунд, чувствуя себя полным мудаком из-за этой вспышки, ведь ее вины не было, потом я посмотрел в лобовое стекло, достаточно рано, чтобы увидеть, что она несется прямо на почтовый ящик. – Блядь! – заорал я, быстро схватившись за руль. Я резко вывернул его, и машина повернула, боковое зеркало задело ящик, но, слава Богу, не сбило его. Изабелла нажала на тормоза, машина резко встала посреди дороги. Я продолжал удерживать руль, пока она тормозила, мать вашу, надеясь, что на отцовской машине не осталось царапины. Последнее, чего я хотел, чтобы он наказал ее, и мне пришлось бы вмешиваться. Сегодня я уже получил одно гребаное помилование, сомневаюсь, что повезет и во второй раз, если до этого дойдет.

– Я, э-э… – начала она. Я отпустил руль и поднял руку, чтобы остановить ее, покачивая головой.

– Не переживай. Все хорошо, это моя вина. Без разницы. Просто давай посмотрим, можно ли повторить попытку. Я буду сидеть рядом и заткну рот, чтобы не отвлекать тебя, а ты просто смотри внимательно за дорогой. Идет? – спросил я, стараясь говорить тихо. Я знал, что вел себя неправильно, но как и в случае с ее чтением, я просто, черт возьми, не знал, как ее научить. Она должна научиться этому дерьму, и в том, что она до сих пор этого не умеет, нет ее вины, но как, мать вашу, научить кого-то тому, что кажется для тебя элементарным?

– Хорошо, – тихо сказала она. Я кивнул и достал гребаный ремень, быстро пристегиваясь. Она глянула на меня с удивлением, а я горько улыбнулся, прежде чем махнуть ей рукой, просто указывая ей ехать дальше.

Она отпустила педаль тормоза и нажала на газ, возвращаясь на свою полосу и двигаясь вперед. Она подъехала к знаку «уступи дорогу», и тут меня осенило, что я не объяснил ей, что он означает. Только я открыл рот, чтобы заговорить, как было уже поздно, она пронеслась мимо этой хрени, даже не замедляясь. Я начал изрыгать проклятия, шины громко завизжали. Изабелла вскрикнула и ударила по тормозам, это было последнее, что стоило делать, машину начало заносить, я заорал и приказал ей снова нажать на газ. Машина выровнялась, и она снова стала смотреть на дорогу, со всей силы вцепившись в руль. Я с ужасом уставился на нее, замечая, как все ее тело трясется, а глаза наполняются слезами. Она, блядь, была напугана, и старалась сдерживаться, но я тут же почувствовал себя плохо, ведь это, нахрен, была моя вина. Потому что гребаный урок вождения не должен проходить так трагично, даже с тем, кто вообще ничего не знает о вождении.

– Сверни направо на парковку, – мягко сказал я, когда мы приблизились к продуктовому магазину. Она включила поворотник и, заехав на стоянку, нажала на тормоз – машина косо встала на разметке. Я потянулся к коробке переключения передач и нажал на «парковку». – Давай ты сделаешь перерыв, детка.

Она нерешительно глянула на меня и сделала, как я сказал. Она все еще сидела, крепко вцепившись в руль, так крепко, что, могу поклясться, едва не погнула эту хрень, все ее тело дрожало. Я приблизился и легонько погладил ее руку, с тяжелым вздохом. – Ты в порядке?

Она кивнула и по щеке скользнула слезинка, которую она так старалась сдержать. Она быстро отпустила руль и вытерла слезы. – Со мной все хорошо, – прошептала она, голос дрожал. Я вздохнул и, отстегнув ремень, обнял ее. Наклонившись, я отстегнул ее ремень и притянул Беллу к себе.

– Я просто все во много раз усложнил, прости, – промямлил я. Она, наконец, полностью отпустила руль и склонилась ко мне, чтобы я мог ее обнимать. Она кивнула, но не сказала ни слова. Я чувствовал, как трясется ее тело в моих руках, очевидно, она была напугана, и, черт возьми, я не мог ее винить. Должно быть, ее ошеломило случившееся. Я помнил собственное нетерпение, когда впервые оказался за рулем, я привык к машинам, я точно знал, что, блядь, должен был делать, но до сих пор немного нервничал, когда водил.

– Хочешь, я поведу домой? Думаю, братья лучше научат тебя этому дерьму, – сказал я, вздыхая. Она быстро отстранилась от меня, ее брови нахмурились.

– Почему, кстати, я вообще должна учиться? – спросила она. Я удивленно глянул на нее, прежде чем пожать плечами.

– Чтобы ты могла сама передвигаться, чтобы не полагаться на нас все время, – сказал я.

– То есть он опустит меня одну, к людям? – сконфуженно спросила она. Я пожал плечами.

– Наверное. По крайней мере, ты сможешь ездить в продуктовый магазин или еще в какое-нибудь дерьмо, верно? – спросил я, кивая в сторону магазина рядом с нами. – И мне не нужно будет ездить с тобой, будет намного легче, мать твою, если ты сможешь делать покупки в удобное для тебя время, да? И плюс, это полезный навык, ты оценишь это, когда мы выберемся из всей этой ситуации, и ты будешь свободна от этого дерьма.

Она уставилась на меня на пару мгновений, на лице застыло любопытное выражение. – Свободна? – переспросила она, нежно поглаживая меня по щеке. Она смотрела на меня, на ее губах появилась легкая улыбка, а на глаза снова навернулись слезы. Я улыбнулся и кивнул, наклоняясь и мягко ее целуя.

– Да, свободной. Ты и я вместе, не имеет значения, что для этого потребуется, – пробормотал я около ее губ. Она вернула мне сладкий поцелуй, ее пальцы нежно проследили щетину у меня на лице.

– Я люблю тебя, Эдвард, – сказала она, отодвигаясь. Я улыбнулся и кивнул.

– А я люблю тебя. Ti amo, la mia bella ragazza. Sempre. (Я люблю тебя, моя красивая девочка. Навсегда.) – Прошептал я. Ее улыбка стала шире, слезы полились по щекам. Я снова заставил ее плакать, но хотя бы в этот раз счастливыми слезами.

– Sempre, – ответила она, кивая головой. Она склонилась ко мне, и я прижался к ее губам, страстно целуя, мой язык скользнул ей в рот. Через минуту она, тяжело дыша, оторвалась, ее щеки заалели. – Я не хочу, чтобы кто-то другой учил меня водить, я хочу, чтобы это был ты.

Я тихо засмеялся. – Я должно быть офигенно хорошо целуюсь, если ты уже забыла о недавней катастрофе с твоим обучением, – игриво сказал я. Она засмеялась, покачивая головой.

– Мы вместе учимся, помнишь? Ты сказал, что мы все освоим вместе, и я верю, что так и будет, и вождение тоже к этому относится, – сказала она. Я улыбнулся, ее слова с новой силой всколыхнули мою любовь к ней, меня тронул тот факт, что она не хотела себе другого учителя, кроме меня. Потому что я хотел быть рядом на каждом этапе ее пути, без разницы, как это будет сложно. Мы оба выжили, и мы выживем и в нашей ситуации, и такое дерьмо, как вождение машины не станет исключением. Если она смогла выжить в рабстве, в плену, если я почти пережил смерть и потерю мамы, вместе, без сомнения, мы сможет пережить этот гребаный урок.

– Тогда отлично. Чистый лист, начинаем это дерьмо заново. Во-первых, когда ты подъезжаешь к желтому, притормози и остановись. Лучше перестраховаться, чем сожалеть, ты же знаешь…

Декларация независимости ИЛИ Чувства без названия. Глава 43

Глава 43. Я верю

«Я верю, что лучше сказать правду, чем солгать.

Я верю, что лучше быть свободным, чем рабом.

И я верю, что лучше знать, чем быть в неизвестности»

– Генри Льюис Менкен –

Изабелла Свон

Я открыла дверь холодильника и вздохнула, оглядываясь по сторонам. После того дня, что был у меня, я не хотела ничего, кроме как подняться в свою комнату и поспать, забыв обо всем, что сегодня произошло, но это просто невозможно. Уже вот несколько минут седьмого, а доктор Каллен должен быть дома около семи, ожидая ужин на столе и порядок в доме. Меня не было весь день и поэтому ничего не сделано, но все равно это не позволяет мне не подать ужин, поэтому я попыталась успеть. Факт, что сегодня День рождения доктора Каллена, заставил меня еще больше заволноваться из-за этого, я хотела сделать все безукоризненно, даже, несмотря на то, что он не хочет его признавать.

Обучение вождению было одним из самых потрясающих опытов моей жизни. Я не думаю, что Эдвард действительно понимает, насколько удивительным было это для меня. Впервые в жизни кто-то доверил мне полный контроль. Это было не так уж значительно, так как все, что они практически сделали, было вождение машины под их руководством, но, тем не менее, они дали мне маленький кусочек власти. Я отвечала за что-то, что не являлось пылесосом или стиральной машиной, отвечала за кое-что более мощное и дорогое, то есть они дали мне чуточку контроля над тем, в чем совершенно нет для меня необходимости. И впервые в моей жизни кто-то находился в моей власти, даже если это был просто Эдвард, но я не думаю, что он понял тот факт, что его жизнь находилась в моих руках. Я могла нанести ему серьезные травмы, хотя я никогда не сделаю это, но он и вправду показал, что доверяет мне. Он все время твердит мне, что доверяет, и я никогда не сомневалась относительно него, но он показал мне это сегодня, и это действительно значит для меня больше, чем он способен понять.

Изначально урок по вождению начался ужасно, так Эдварду от природы свойственна нетерпеливость, а я совершенно не понимала, что я делаю. Я ничего не знаю об автомобилях и мне немного стыдно признаться, но я едва обращала внимание на Эдварда, когда он водил, или даже на доктора Каллена в этом деле, так что я действительно не знаю эту технику. Я знаю, что его раздражала сложившаяся ситуация, и он дал мне расплывчатые инструкции, которые в итоге еще больше усугубили раздраженность нас обоих. И я сделала много ошибок, непреднамеренно, просто пытаясь следовать тому, что он мне говорил, и пару раз чуть было не разбила машину. Раз я действительно задела почтовый ящик и сбила бы его окончательно, если бы не быстрая реакция Эдварда. Это могло быть катастрофой и все еще может стать, так как остался след от удара на боковом зеркале со стороны доктора Каллена. Я не была уверенна, что сделает доктор Каллен, если будет достаточно сердит, чтобы захотеть наказать меня. Это было его указанием, так как он один заявил, что я должна научиться водить в любом случае, поэтому Эдвард утверждает, что это не такое уж большое дело. Но сама я не была достаточно уверена в том, что доктор Каллен всегда очень логичный человек. Он наказал меня за то, что не являлось моей виной в октябре, он сам подстроил ситуацию, поэтому я признаю, что след на его машине потенциально может гарантировать другое наказание. Возможно, он рассмотрит это как неуважение к его собственности или, возможно, он даже не попытается оправдывать свои рассуждения. Он, в конце концов, не должен.

После изначальной ухабистости урока вождения, после того, как Эдвард набросился на меня пару раз, так как я, видимо, «практически, нахрен, убила его или вызвала сердечный приступ, или все сразу», как он выразился позже, дела пошли немного более-менее гладко. Я думаю, что это связано с тем, что я начала плакать: слишком большое количество давления и страха сломало меня. Я могу сказать, что он почувствовал себя плохо, и он все время извинялся, но я заверила его, что все хорошо. Я знаю, какой он, как он теряет самообладание, и как ему не хватает терпения – мне это не нравится, но я справляюсь с этим. Он справлялся с моей некомпетентностью в некоторых вещах, которые он считал здравыми, а я справлялась с его неспособностью сдерживать себя все время. И, к счастью, после того, как мы оба успокоились на стоянке у продуктового магазина, и он смог рационально объяснить мне некоторые вещи, у нас не было больше каких-либо серьезных неудач. Он принудил меня объехать вокруг города несколько раз, заставляя меня нервничать сначала, но потом я расслабилась, чувствуя себя более уверенной за рулем.

Но любое счастье или гордость, которые я чувствовала после таких достижений, которые должны были быть для меня большими, к сожалению, были омрачены событиями предыдущих дней. Потому что слова доктора Каллена, сказанные в его кабинете, внедрились в мои мысли, эхом отдаваясь в моем разуме, как бесконечно повторяемая песня.

…Мой сын будет весьма убедительным… проявит нетерпение…

…ты захочешь слепо следовать за ним…

…втягивая себя глубоко… действует только когда причиняет кому-то боль…

…не могу позволить ему пасть жертвой всего этого…

…мне необходима твоя помощь…

…я достану тебя из-под земли и убью тебя… я не могу позволить, чтобы моему сыну причинили боль…

…секреты, которые могут убить его… вещи, о которых я даже не знал…

…смертельные последствия, когда близкие люди шпионят за тобой…

…все тайны вращаются вокруг тебя…

…не осознавая всю серьезность бросаться его жизнью …

…ожидают, как я только передам своего сына им…

…ты бережешь его, тогда как я его потерял …

…пытаешься уберечь его от того, чего он сам не понимает, от чего его нужно оберегать…

…путь спасения для нас всех, где никто не должен быть принесенным в жертву…

Вновь и вновь это повторяется в моей голове, мой разум пытается вникнуть в суть этого, вплоть до того пункта, который до сих пор не был замечен. Я вообще не сомневалась в словах доктора Каллена, я могу сказать, что его тон был обоснован и серьезен, когда он говорил все это, и жизнь его сына не была той вещью, которую он использует, чтобы манипулировать мной. Доктор Каллен, естественно, любит своих троих сыновей, и беспокойство в его словах было очевидным … есть проблема, я просто не могу понять ее. Я думаю, что это неудивительно, учитывая, что доктор Каллен прямо сказал, что и не ожидает, что я пойму его, пока он не уточнит, но он ожидал, что я тут же ему подчинюсь. И это было трудно, потому что я до сих пор не была полностью уверена в том, что должна делать, чтобы помочь ему, каким образом заставить Эдварда отступить, не выдавая разговор между мной и доктором Калленом. Я даже не совсем уверена, что именно из этого разговора я должна держать в секрете, если я могу рассказать ему хоть что-то. Я знаю, что Эдвард знает меня достаточно хорошо и с легкостью способен читать мое настроение, поэтому хранить от него секреты вовсе не легкое дело. Я усовершенствовалась в искусстве неуловимости, уклонения и скрытности, пока росла в доме Свонов, так как эти характеристики способствовали таким как я в избегании бед и в выживании. Но с Эдвардом все было по-другому: впервые в жизни кто-то действительно знал меня – знал всю меня. И вот теперь мне опять придется скрыть часть себя, для его же безопасности, и это очень сильно меня беспокоит.

И самой худшей частью было то, что я даже не знаю, зачем я делаю это. Что в этом было такого опасного, чтобы это потенциально могло ранить Эдварда? И кто причинит ему боль?

Настолько, насколько мне было страшно слышать это, я не могу винить доктора Каллена в том, что он поставил меня в известность, что скорее убьет меня, чем разрешит причинить боль своему сыну, но если все сводится к этому, то я сама скорее умру, чем позволю причинить боль Эдварду из-за меня. Но проблема заключается в том, что я даже представить себе не могу, что во мне есть такого, что может причинить боль Эдварду, углубляясь, если это не доктор Каллен, который причиняет боль. Я не могла даже внять ему, когда он ранит собственного ребенка, хотя, он и пытается сохранить своего сына в безопасности и не причинить ему вреда. Но факт был в том, что во мне не было совершенно ничего необычного. Я никто, разве что шестнадцатилетняя ребенок-раб, и никогда не буду никем другим, кроме как ребенком-рабом. Возможно, мой отец связан с организованной преступностью, но он отказывается признавать меня. Я ему была важна настолько ничтожно мало, что он легко и с радостью продал меня за наличную сумму, совершенно не заботясь о том, что случится со мной или для чего меня вообще приобрели. Это было очевидным, когда он намекал на то, что взяв меня на аукцион и продав, как сексуального раба, он выручил бы больше денег. И моя мать была никем, кроме как рабом, была ребенком-рабом, как я, и на сегодняшний день она никто более чем невольный goomah, как объяснил мне Эдвард. Я даже технически не существую в мире, поэтому для меня, честно, никто не имеет никакого значения за пределами этого дома. Так, как задавание Эдвардом вопросов или углубление в тему может ранить его? Я никто, поэтому нет никаких оснований быть раненым тому, кто получил данные относительно меня.

Так какой же в этом может быть секрет?

Я думаю, что может это из-за того, что я рабыня, и он чувствует, что я недостаточно хороша для Эдварда из-за этого. И иногда я действительно чувствую себя так, но Эдвард умеет заставить меня почувствовать себя достойной и красивой. Но чем больше слова доктора Каллена вращались в моей голове, тем больше мне казалось, что в этом было что-то большее, чем это. Если бы это было просто из-за того, что я рабыня, у него не было бы никакого стимула разрешать нам продолжать дальше то, что мы делаем. Я была немного ошеломлена, когда он сказал, что разрешает нам продолжать встречаться до того момента, пока мы не щеголяем этим перед ним. Значит, что его проблема не в этом, так как казалось, что у него лично почти нет с этим проблем. Это было больше что-то внешнее, кое-что, что все еще было для меня тайной, кое-что, что может навредить всем нам, если Эдвард начнет пытаться выкопать информацию обо мне.

Но какую информацию он когда-нибудь сможет найти? Не было ничего…

Я была в недоумении. И я еще больше запуталась, как подойти к делу, как умерить его любопытство и заставить остановиться, независимо от того, что он делает, не демонстрируя свои мотивы и не вызывая у него подозрений. Мне необходимо найти золотую середину между честностью и нечестностью… найти способ сказать ему правду и заставить его понять то, что я понять не смогла, да еще ограждая его от той части, с которой я тоже не справилась.

Но как это сделать?

Я не хотела, чтобы он думал, что я теряю надежду, но чем больше слова доктора Каллена проникали в меня, тем больше моя новообретенная надежда начинала пошатываться. Потому что доктор Каллен не мог найти выход для нас всех из этой ситуации, не принося кому-нибудь страдания, и он знал все факты.

Так как я могу ожидать, что мы с Эдвардом поймем это все и будем в порядке?

В машине, когда он упомянул о нас, как о «свободных» вместе, это сильно подействовало на меня. Я почувствовала сильнейшую жажду свободы, которую когда-либо вообще чувствовала в своей жизни, когда он сказал это, и я не была даже уверена, что именно свобода значит для меня. Но я хотела этого, чтобы это не значило, я так отчаянно хотела этого для нас с Эдвардом, и чтобы у нас вместе все было хорошо. Я не была уверенна, что это возможно сейчас, и это сильно поражало меня, и это было очень тяжело принять, после того, как я наконец-то позволила себе искренне надеяться на это. Сейчас я решила не упускать ни единого момента с ним, не имеет значения, каким он невыносимым может быть иногда или как трудно могут восприниматься некоторые вещи, потому что я не могла быть уверенной, как долго это продлиться. Я сделаю все возможное, чтобы помочь умерить ситуацию, поэтому доктор Каллен не примет никаких мер и не будет пытаться сломать нас, но я все так же не знаю, как это сделать.

Как можно остановить кого-то в пересечении невидимой черты, когда ты сам не можешь ее видеть, и даже не имея возможности узнать, где эта линия, как можно заставить их понять и убедить всех замереть на одном месте без каких-либо объяснений, почему они должны оставаться на одном месте? И еще хуже: как можно заставить кого-то настолько непредсказуемого и иррационального как Эдвард сделать это?

Я подскочила и вскрикнула, когда чья-то рука обвилась вокруг моей талии, быстро оборачиваясь к Эдварду, который стоял позади меня. Он обескуражено смотрел на меня, очевидно удивленный такой моей реакцией, но я настолько погрязла в собственных мыслях, что даже не услышала, как он приблизился. Я немного улыбнулась ему, мое сердце начало хаотично биться в груди от одного взгляда на него. Он только что вышел из душа, его волосы потемнели почти до коричневого цвета от влаги и были уже в таком положение, как если бы он прошелся по ним пальцами. На нем не было ничего, кроме пары свободных джинсов, которые немного сползли вниз, заставляя выглядывать черную пару боксеров. Он был бос и с обнаженной грудью – совершенно потрясающий. Я чувствовала его запах: смесь его шампуня, мыла и его естественный солнечный аромат, опьяняющий мои чувства.

Он улыбнулся и наклонился ко мне, прижимаясь своим ртом к моему. Я приоткрыла губы, и из них вырвался тихий стон, когда его язык проник в мой рот и начал медленно взаимодействовать с моим. Чувствовался ментоловый вкус от зубной пасты, и был еще какой-то небольшой горьковатый привкус, который удивил меня. Через минуту я разорвала поцелуй, нахмурив лоб в замешательстве.

– Ты пил? – полюбопытствовала я. Вкус горечи отчетливо напоминал о вкусе крепкого алкоголя, который он запирал в ящике в своей спальне. Он потрясенно посмотрел на меня, несколько раз моргнув, прежде чем смущенно улыбнулся. Его выражение было единственным ответом, который был мне нужен, чтобы убедиться в своих предположениях. Я помотала головой и улыбнулась. Я развернулась обратно к холодильнику, Эдвард усмехнулся и притянул меня обратно, обнимая вокруг талии. Я посмотрела на холодильник еще раз, когда Эдвард откинул мои волосы в сторону и зарылся носом в шею. Мои глаза непроизвольно закрылись, когда я почувствовала его губы и язык, скользящие по моей коже, и как его влажные волосы, пребывающие в полном беспорядке, задевали мою щеку и ухо. Ощущение было холодным и щекотным, заставляя дрожь проходить через все мое тело. Эдвард снова усмехнулся и оторвался от моей шеи.

– Давай сегодня выпьем, tesoro, только ты и я, – пробормотал он. Я взглянула на него, наморщив лоб.

– Зачем? – спросила я. Он пожал плечами.

– Черт, я не знаю. Может потому что сегодня пятница? Неужели действительно нужна причина, чтобы выпить? Я думаю, что это было бы весело. И я обещаю быть безукоризненным джентльменом, – сказал он и наклонился, снова оставляя поцелуй на моей коже. Я почувствовала небольшие укусы на задней части шеи и импульсивно застонала. Я была ошеломлена такой реакцией моего тела на его игривый укус, поскольку я никогда прежде не думала, что что-нибудь вроде этого может быть приятным. Но это было так, и он делал это все чаще и чаще в течение последней недели или около того, – Хорошо, блин. Может не таким и безукоризненным джентльменом.

Я легкомысленно засмеялась, покачивая головой.

– Как скажешь, – пробормотала я. Он вздохнул и запечатлел еще один мягкий поцелуй на моей шее, прежде чем выпрямиться.

– Знаешь, а у нас есть кондиционер, – сказал он. Я подняла брови в смятении и взглянула на него, не понимая, что он имеет в виду. Он увидел выражение моего лица, и легкая улыбка коснулась его губ, – Я хочу сказать, что ты так долго держишь эту чертову дверь холодильника открытой, что я решил, что ты пытаешься охладить кухню или еще что, выпуская весь чертов холодный воздух.

Я игриво закатила глаза и взглянула на холодильник, улыбаясь, – Я думаю об обеде, – сказала я. Он прогудел что-то в ответ, кивая.

– Что сделаем? Потому что я проголодался, – сказал он, выпуская меня из рук. Он подошел к шкафчику и вытащил стакан. Он повернулся ко мне, и я потянулась, чтобы взять стакан из его рук. Он в замешательстве посмотрел на меня в течение секунды, прежде чем пожал плечами.

– Я не знаю. А что бы ты хотел? – спросила я. Я открыла холодильник и схватила банку с вишнями и колу, выставляя их на столешницу. Эдвард что-то прогудел в ответ, и я взглянула на него: он стоял, прислонившись к столешнице и скрестив руки.

Его глаза кратко скользнули вниз по моему телу, и он усмехнулся.

– Тебя, – сказал он игриво. Я закатила глаза, чувствуя, как румянец загорается на моем лице.

– Если быть точным, то, сколько ты выпил, Эдвард? – спросила я, смешивая вишневую колу для него. Он рассмеялся, качая головой.

– Я не пьян, tesoro, я только пригубил. Сейчас мое желание тебя вызвано природой, а не химической реакцией, – сказал он. Я улыбнулась и подняла вишневую колу, отдавая ее ему. Он бережно взял ее и сделал глоток – улыбка на его лице стала шире, – Спасибо. Я клянусь, ты точно дьявольски хороша для меня. Я не заслуживаю этого.

Я пожала плечами.

– Ты можешь сделать это для меня позже, – игриво сказала я. Он хихикнул, обхватив меня одной рукой и притянув в свои объятья. Он поставил свою вишневую колу на столешницу и обнял меня второй рукой, крепко прижав к себе.