Текст книги "Декларация независимости или чувства без названия (ЛП, фанфик Сумерки)"

Автор книги: Kharizzmatik

сообщить о нарушении

Текущая страница: 110 (всего у книги 166 страниц)

Я вздохнул и отодвинул от себя стол, покачав головой.

– Ты можешь произнести это слово, Эдвард, – сказал я. – Сказать его вслух – не значит…

– …сделать его более реальным, б…ь, я знаю! – огрызнулся он. – Ты уже говорил мне это дерьмо. Но скажи мне, отец, ты, на хер, сам можешь его произнести?

– Конечно, могу, – ответил я быстро. – Это всего лишь слово.

– Ну, тогда скажи. Б…ь, скажи это вслух. Отбрось эту херню – «она была проклятой прислугой», и просто скажи это, – потребовал он, гневно глядя на меня. – Скажи мне, кем была моя мать на самом деле.

– Рабыней, – отчетливо произнес я, теряя самообладание. – Она была рабыней, Эдвард. Я не знал, кто она, когда впервые встретил ее, потому что миссис Эвансон была такой помешанной на собственной заднице, что даже ее рабы выглядели безупречно…

Он сверкнул глазами в мою сторону, все больше распаляясь.

– Черт, не могу в это поверить. Моя мать жила с этой маленькой сукой, склонной к садизму? Б…ь, она жила с Алеком, она была рабыней моего дяди!? Неудивительно, что она, на хрен, так его боялась. Так вот почему он чувствует, что задолжал ей. Из-за того, что ей, б…ь, пришлось пережить в его доме?

– Я, гм… Думаю, что в этом есть доля правды. Это не моя история, чтобы ее рассказывать, и… – начал я, но он громко застонал и перебил меня с явным раздражением.

– Конечно, ты не можешь рассказать «не свою тайну». Да это сраный ответ тысячелетия. Никто не хочет, черт возьми, ничего мне говорить, потому что они якобы лишь пешки во всем этом, а я остаюсь в сраном неведении. Я не могу поверить. Иисусе, я, б…ь, не могу поверить, что ты скрыл это от меня. Как ты мог? После всего, как мог ты, твою мать, не сказать мне? – заорал он, хлопнув ладонями по столу.

Я пытался сохранять спокойствие, но его поведение меня завело. Я скинул его руки со стола, поднялся и взглянул на него.

– В твоих интересах сейчас успокоиться, – сказал я резко. – Если тебе нужны сраные аргументы, сын, то опусти задницу в кресло. Если нет, то убирайся с глаз моих. Выбор за тобой. Я не собираюсь сидеть и позволять тебе орать на меня, как на ребенка. Пора тебе уже вырасти из этого дерьма.

Он застыл на месте, хмуро поглядывая на меня и сжав руки в кулаки. Я был уверен, что он хотел что-то сказать, или даже снова наброситься на меня, но он знал, что я не играю с ним в игры. Что если он хочет ответов, то ему придется играть по моим правилам, потому что я не позволю обвести себя вокруг пальца.

Он насупился и плюхнулся в кресло, продолжая сверлить меня сердитым взглядом. Я опустился на стул и тщательно расправил какие-то бумаги на столе, а он кидал мимолетные взгляды на монитор ноутбука.

– Когда я должен был сказать тебе, Эдвард? Когда тебе было два, и ты даже не знал, что означает гребаное слово «раб»? Или когда тебе было восемь, и ты смотрел на свою мать так, будто она была непогрешимой? Или после того, как она умерла, а ты страдал по ней? – спрашивал я. – Я скрывал это от тебя не потому, что был мудаком, держащим тебя в неведении. А потому, что время всегда было неподходящее…

– А ты не думаешь, что я, б…ь, имел право это знать? – перебил он меня. – И не только я, но также и Джаспер, и Эмметт? Разве мы не имели право знать, кем была наша мать на самом деле?

Я вспылил и хлопнул руками по столу, разворошив документы, над которыми я, черт побери, только что работал.

– Это не то, кем была твоя мать! – отрезал я. – Разве мы уже не проходили это дерьмо с Изабеллой? Сколько раз я слышал, как ты говорил ей, что лишь потому, что она жила этой жизнью, не означает, что она такой и была? Сколько раз, Эдвард? А сейчас ты тут сидишь и не гнушаешься тем, чтобы перевернуть все это и использовать против меня, против своей матери?

Он посмотрел на меня с удивлением.

– Я вовсе не имел в виду … – начал он, но я выбросил вперед руку, чтобы остановить его.

– Не важно, что ты имел в виду. Именно поэтому я и не хотел, чтобы вы узнали. Я ни в коем случае не хотел, чтобы ваше мнение о матери испортилось, и память о ней была запятнана этим. Ваша мать была чертовски потрясающей женщиной. Она была сильной и красивой, и один тот факт, что она была у кого-то в рабстве, не сделал ей менее удивительной, – сказал я сердито.

– Я знаю, – молвил он тихо. – Б…ь, я же сказал, что вовсе не это имел в виду.

Я посмотрел на него и покачал головой.

– Твоя мать никогда не стыдилась своего прошлое, но она не хотела говорить вам, мальчишкам, потому что не хотела, чтобы вы ассоциировали это с ней. Она желала, чтобы люди, глядя на нее, видели в ней жену и мать, сильную женщину… а не гребаную бывшую рабыню, – сказал я. – Она не хотела, чтобы это дерьмо было в ее жизни, как – я уверен – этого не захочет и Изабелла.

Он с минуту смотрел на меня, и гневное выражение на его лице ослабевало.

– Этого не случится, – уверенно сказал он.

Я кивнул.

– Именно так. И если вы двое когда-нибудь заведете свою семью, вы окажетесь в том же положении, что и я. А я выбрал, чтобы у Элизабет было будущее без оглядки на прошлое, и, возможно, было несправедливо не сказать вам, но это была ее жизнь, – сказал я. – Я полагаю, что ты сделаешь такой же выбор для Изабеллы и не допустишь того, чтобы ее история омрачила ее свободу.

Он нерешительно кивнул.

– Да, – сказал он.

– Знаешь, Эдвард, меня не волнует, что тебе наговорили. Невозможно видеть всю жизнь строго в черном и белом цветах. Иногда ты должен следовать зову своего сердца, а не головы, но некоторые люди не понимают этого, и ошибаются. Я любил твою мать, и я не позволю предрассудкам заставить меня отказаться от своей любви к ней, несмотря на то, что говорят люди. Это было нелегко, мы прошли через ад, сражаясь за право быть вместе, рискуя многим, так что я рад, что мне до сих пор удавалось оградить вас этого. Я пытался сделать это для тебя как можно более простым, так что, может быть, ты поучишься на моих ошибках, а не пойдешь тем же путем, что и я, и не столкнешься с теми же преградами.

– Вот почему ты сказал то дерьмо, когда мы ходили в тир, рассказав мне, что я должен делать, чтобы она освоилась во внешнем мире, если я хотел быть с ней. Ты уже знал это, и просил меня довериться тебе, потому что уже прошел через это сам, – догадался он.

– Да. Только у меня не было никого, кто мог бы объяснить или направить меня, и мне пришлось учиться методом проб и ошибок. Я был наивным, и полагал, что с Элизабет все будет в порядке, но на собственной шкуре прочувствовал, насколько это, б…ь, нелегко. Я терял терпение с ней бессчетное количество раз, потому что не понимал, и несколько раз крупно облажался. Я был в таком отчаянии, что зашел слишком далеко и повел ее к психиатру, надеясь на быстрое решение проблемы, а сам чуть не отбросил нас на несколько шагов назад, – сказал я, качая головой в память о том фиаско.

– Ты так делал? Я хочу сказать, что она вроде всегда выглядела очень… нормальной. Я имею в виду, как … Боже, я не могу поверить, что она была чертовой рабыней, – выпалил он, запнувшись на последнем слове.

Он закрыл лицо руками и заворчал себе под нос, очевидно, пытаясь скрыть волнение. Я смотрел на него, нахмурившись.

– Как-то раз я набрался терпения, и мы начали заниматься, она быстро училась. Учитывая, сколько времени ты провел с Изабеллой, я удивлен, что тебе в голову не пришла мысль о схожести их ситуации. Она должна была напоминать тебе о ней, – сказал я.

Он посмотрел на меня с любопытством.

– Она и напоминала. Но я точно не связывал эти качества с рабством. Я лишь видел сходство в том, что обе они были чертовски невиновны, – ответил он.

Я мягко улыбнулся и кивнул.

– Это и было нашим намерением, – сказал я. – Видишь, как знание о том, что твоя мать была рабыней, изменило твое мнение о том, что было ей присуще: от любви к книгам вплоть до умения готовить? Мы не хотели этого.

Он смотрел на меня недолго, пока обдумывал то, что я сказал. Он больше не злился, но был по-прежнему грустен, что заставляло меня чувствовать себя паршиво. Я видел невыплаканные слезы, блестевшие в его глазах, и как он сдерживал их, не желая показывать, насколько близко к сердцу принимал эти слова. Он старался быть сильным, и так было всегда, таким был мой сын. Так же, как Изабелла была похожа на Элизабет, мой сын был похож на меня.

– Тебе она тоже напоминает о маме, – сказал он тихо.

Я неохотно кивнул.

– Еще как.

12 июля 1980

– Вот ты где, – прозвучал голос Элизабет, напугав меня, потому что я не слышал, как она подошла.

Я обернулся и посмотрел на нее, сведя брови на переносице, когда она протянула мне стакан. Я осторожно взял его.

– Я подумала, что ты захочешь пить, раз уж ты говорил, что тебе очень жарко.

– Ну, да. Спасибо. Что это? – с любопытством спросил я, разглядывая содержимое стакана.

Она нежно улыбнулась, и быстро огляделась, как будто проверяла, что никто не слушает наш разговор.

– Это домашняя вишневая кола. Мой фирменный напиток.

9 августа 1981

Я бросился к входной двери Чикагского дома Эвансонов и, не удосужившись постучать, распахнул ее с такой силой, что она ударилась об стену. И даже не закрыв ее за собой, я ринулся вверх по лестнице. Я был в панике, сердце бешено колотилось в груди, и казалось, что оно, на хрен, сейчас разорвется. И я знал, что до фига огребу за свое поведение, но никто и ничто не имело для меня значения в тот момент. Было наплевать, что они могли подумать, или что они могли бы сделать со мной потом… значение имела только она.

Я подбежал к двери в конце зала на втором этаже и почти столкнулся с Алеком, выходящим из другой комнаты. Он схватил меня, чтобы остановить, но, охваченный гневом, я грубо оттолкнул его прочь.

– Как ты мог? – процедил я, глядя на него. – Как ты мог оставить ее здесь одну? Без защиты?

– Я искренне сожалею, Карлайл, – спокойно сказал он.

– Сожалеешь? Ты извиняешься передо мной? А ты, мать твою, извинился перед ней? – кричал я.

Он покачал головой, и я горько усмехнулся, с досады схватив себя за волосы.

– Конечно же, нет. Как ты мог, Алек? Я, б…ь, никогда и ничего у тебя не просил! Ты же знаешь, как я отношусь к ней! Как ты мог позволить этому случиться?

– Я не подумал, – сказал он. – Я никогда и подумать не мог, что ее могут тронуть в моем доме.

– Ты полагал, что этим ублюдкам можно доверять? – выплюнул я. – Из всех людей именно ты сегодня решил побыть таким чертовски доверчивым? Ты должен был присматривать за ней! Ты же знаешь, какими становятся некоторые, когда речь заходит об ирландцах! Они видели в ней игрушку, ты, черт возьми, помахал перед их мордами куском мяса, а затем повернулся спиной, наивно полагая, что они не нападут?! Тебе, на хрен, следовало бы лучше их знать!

– Я знаю, – ответил он. – Уже слишком поздно и ничего нельзя изменить, но я понимаю, что допустил ошибку в суждениях.

– Ты чертовски прав, ты, на хер, ошибся, и рекомендую тебе найти способ это исправить, возместить ей, потому что это дерьмо на тебе. Ты по гроб жизни обязан ей, Алек, – отрезал я, отворачиваясь и уходя прежде, чем он смог ответить мне.

Я толкнул дверь в спальню и сразу же услышал ее рыдания, и этот звук болью отозвался в груди, разрывая ее на куски. Я закрыл за собой дверь и бросился к кровати, обнял ее и, сев, прижал к себе. Она крепко вцепилась в меня и уткнулась лицом мне в шею, а я убаюкивал ее в своих объятиях. Я чувствовал, что она дрожит всем телом, одежда ее была разодрана, а на теле виднелись кровоточащие раны. Я смотрел на нее, и меня переполняли боль и гнев.

– Ничего страшного, Лиззи, – сказал я тихо, покачивая ее, когда она закричала и вцепилась в меня. – Я уже тут. Ты в порядке.

– Они… они… – лепетала она сквозь рыдания.

Я быстро шикнул на нее, не желая, чтобы она произносила это.

– Я знаю, что они сделали, bellissima. Мне очень жаль, – сказал я спокойно.

– Я пыталась сопротивляться, – хныкала она. – Как ты учил меня. Я пыталась.

Я крепче притянул ее к себе, ее тело содрогалось от рыданий. Я чувствовал, что глаза наполняются слезами, а боль в груди усиливается. Она была такой сильной.

– Я знаю, Лиззи. Я так сильно горжусь тобой за твой отпор. Ничего подобного никогда больше с тобой не случится. Клянусь.

5 января 1983

Я сбежал вниз по ступенькам, протирая глаза в попытке проснуться. Было еще рано, так рано, что солнце даже не поднялось, и я по-прежнему чертовски хотел спать. Я был утомлен, но, проснувшись в пустой комнате, я уже никак не мог снова заснуть, пока не пойму, куда же она подевалась.

Она знала, что я ненавидел просыпаться и видеть, что она ушла. Это беспокоило меня.

Я направился на кухню, зевая и пытаясь продрать глаза, потому что они заплыли и слезились. Я снова потер их и замер, когда пнул дверь и увидел ее, несколько раз моргнул, фокусируясь на ней.

Она стояла у стойки, размазывая глазурь по торту. Я почувствовал сладкий запах и понял, что она, черт возьми, просто готовила. Я сложил руки на груди и прислонился к косяку, качая головой.

– Доброе утро, – сказал я хриплым ото сна голосом.

Она подпрыгнула, вздрогнула и резко обернулась, чтобы посмотреть на меня. Она реагировала так на все и всех вокруг себя из-за того, что часто уходила в себя – и я не мог сказать, хорошо это или плохо. Это означало, что она уже начинала понемногу привыкать к этому миру и позволяла себе расслабиться, но это также было и плохо, потому что любой ублюдок мог подкрасться к ней сзади.

ДН. Глава 63. Часть 5:

– Доброе утро, – тихо сказала она, и румянец окрасил ее щеки, когда глаза скользнули по моей обнаженной груди. – Я, гм… я состряпала тебе торт.

– Я вижу, – ответил я, отталкиваясь от двери и подходя к ней.

– Это итальянский кремовый торт, – пояснила она. – Я не знаю, какие торты ты любишь, а этот у меня хорошо получается, и он всегда был моим любимым.

Я улыбнулся и, обхватив ее за бедра, притянул к себе еще ближе. Она смущенно улыбнулась, а я протянул руку и зачерпнул пальцем немного глазури с коржа. Я попробовал и замычал, кивая головой.

– Это и мой любимый тоже, – сказал я.

Ее глаза распахнулись от удивления.

– Правда? – спросила она взволнованно. – Это твой любимый торт?

Я усмехнулся, пожав плечами.

– Сейчас да, – отшутился я.

Она засмеялась, а я наклонился и прижался губами к ее губам. Нежно поцеловал ее, и она испустила тихий стон, обняла меня за шею и притянула к себе еще ближе. Ее губы раскрылись, и я проник языком в ее рот, наши языки смешались в чувственном порыве. Я любил целовать ее, любил ее вкус, ее тепло и сладость.

Спустя некоторое время я отстранился, она смотрела на меня с обожанием, и ее щеки снова покраснели.

– С днем рождения, Карлайл.

1 октября 1996

Я сидел в кабинете и слушал часто меняющиеся звуки фортепиано, чувствуя раздражение каждый раз, когда начинали фальшивить. Это происходило каждое утро, когда играли по очереди то Эдвард, то Элизабет. Логичнее было предположить, что фальшивые ноты звучали из-под пальцев восьмилетнего мальчика, а не взрослой женщины, но Эдвард был своего рода маленьким волшебником фортепиано. Он прекрасно играл и Бетховена, и Шопена. И возгласы «Оле, маленький Моцарт» – так звала его Элизабет – раздавались регулярно…

Я встал и, чуть помедлив, вышел в коридор. Я неторопливо подошел к закутку, в котором находился рояль, остановился и посмотрел на них. Они сидели рядом на скамейке, Эдвард терпеливо пытался объяснить ей ноты мелодии «Ярко, звездочка, сияй». Он всегда так терпелив с матерью…

– Не эту, мама. Вот эту, – говорил он чуть жалобно и нажимал на клавишу.

Элизабет кивнула и посмотрела на него, улыбаясь.

– Поняла, sole (6). Буду стараться, – сказала она, шутя.

Эдвард закатил глаза.

– Ты и в прошлый раз говорила то же самое, – проворчал он, рассмешив ее.

Она повернулась к пианино и снова начала медленно перебирать клавиши, и я поежился, когда она совершила ту же ошибку, музыка оборвалась, а Эдвард застонал, закрыв руками лицо.

– Может, ты просто сыграешь для меня? – предложила Элизабет со смехом.

Эдвард кивнул и взял первые несколько тактов произведения Шопена, которое готовил для своего скорого выступления. Я не понимал, почему он должен выбрать что-то настолько тяжелое, как похоронный марш, но и не мог отрицать тот факт, что получалось у него великолепно. Тем не менее, от этой песни по спине пробегал холодок… Я буду весьма рад, когда концерт закончится, и он, наконец, перестанет играть это дерьмо.

~ * ~

– Как…? – начал было Эдвард, но покачал головой и в отчаянии провел рукой по волосам. – Я хочу сказать: твою мать, папа. Это же какая-то херня.

Я кивнул.

– Я знаю, сынок. Это слишком сложно понять.

– И именно поэтому она так чертовски отчаянно старалась спасти Изабеллу? Потому что она была там, и сама была такой же? – спросил он.

Я видел боль в его глазах, когда он смотрел на меня с мучительным выражением. Я знал, что ему трудно принять это, все, во что он верил, сейчас подвергалось сомнению. Я пошатнул его уверенность, и теперь он вынужден искать опору.

– Можно сказать и так. Твоя мать не была рождена рабыней, как Изабелла, но Элизабет знала, что ожидает Изабеллу. Когда мы встретились с ней, Изабелла еще совсем ничего не понимала, и не знала о мире, ее окружающем. Она была так невинной и наивной, и твоя мать хотела спасти ее до того, как ее сломают, – сказал я, качая головой. – Она не хотела, чтобы эта милая девочка пережила то же, что и она сама. Твоя мать знала, что не может стереть свое прошлое, но чувствовала, что, подарив этой маленькой девочке реальное будущее, вдали от всего этого, она могла бы как-то наверстать упущенное.

– По той же причине она спасла Эмметта… что-то хорошее компенсирует что-то плохое. Она хотела спасти Эмметта, потому что он был плодом изнасилования, и она тоже была изнасилована и… – он запнулся и выражение ужаса мелькнуло на его лице. – Черт, нет. Боже, не смей говорить мне, что она была именно такой рабыней!

Мои глаза расширились от удивления, и я быстро мотнул головой.

– О, нет, совсем нет. Ее использовали для работы, – сказал я, не желая, чтобы он начал думать в этом направлении.

Мои слова успокоили его и, казалось, заставили немного расслабиться.

– В то время она подверглась нападению, но это сразу обнаружили и позаботились об этом.

– Позаботились? Так ты убил того ублюдка? – с нажимом спросил он.

Поколебавшись, я кивнул. Мне не пришлось делать это самому, но мой отец в то время был боссом, и он все устроил.

– Так вот почему ты не позволял нам увидеться с бабушкой?

Я уставился на него, не ожидая подобного вопроса.

– Что? – переспросил я.

Он покачал головой.

– Ты оставил бабушку в том доме в Чикаго и запретил нам видеться с ней и даже разговаривать. Почему? Ты боялся, что она, черт возьми, расскажет нам? Ты говорил, что она плохо отзывалась о маме, из-за того, что та была ирландкой, или все же из-за того, что она была рабыней?

Я пожал плечами.

– Бабушка была не в своем уме, Эдвард. Она так никогда не приняла вашу мать, и я не хотел, чтобы вы слушали ее бред. Быть рабыней – уже достаточно плохо, но быть ирландкой и рабыней – в ее глазах было недопустимо. Ваш дед, к счастью, имел больше сострадания.

– Итак, она на самом деле была ирландкой? Я к тому, что хоть это-то, по крайней мере, правда? – спросил он.

– Да, она, действительно, была ирландкой. И к тому же, чистокровной. Она родилась в Ирландии, у девочки-подростка, которая не могла воспитать ее, и поэтому бросила. Первые два года своей жизни Элизабет прожила в детском доме, после чего пара ирландцев из Америки усыновила ее. Она жила с семьей в округе Бриджпорт в Чикаго, пока ей не исполнилось шесть, и все это время она жила, как нормальные дети, и даже ходила в детский сад. Но ее приемный отец попал в неприятности, задолжав много денег одной ирландской банде, и не смог заплатить, тогда, как-то ночью, они украли Элизабет в качестве возмещения долга,– сказал я.

Он смотрел на меня с любопытством.

– И вот так она стала рабыней? Она была нормальной девочкой, которую, на хрен, похитили? И ее даже не искали? – спросил он, нахмурившись.

Я кивнул.

– Конечно, искали, но ты знаешь, сколько детей в этой стране пропадают без вести, Эдвард? Более двух тысяч детей, каждый день. Твоя мама исчезла в 1971 году, за десять лет до учреждения Национального центра по делам пропавших и эксплуатируемых детей. Ее искали, но ее и след простыл, поэтому они занялись следующей пропавшей девочкой. У них не было ни Интернета, ни других вспомогательных инструментов для поиска, которых полным-полно сейчас. Все, что тогда было – сплетни, доносы, а когда разговоры о ее пропаже прекратились, то все стихло, будто она никогда и не существовала, – сказал я.

– А ее родители? – спросил он.

Я отрицательно покачал головой.

– Они так и не заплатили, даже после того, как забрали их дочь, так что их просто убили, – сказал я. – Некоторое время Элизабет провела в подвале одного дома, принадлежащего шайке ирландцев, но вскоре после того, как люди, у которых она жила, были убиты, ее доставили в Borgata, и передавали из дома в дом, как прислугу, и, в конечном итоге, она оказалась у Эвансонов в Финиксе.

– И ты должен был ее освободить, – сказал он. – Как? Я имею в виду, кто поручился за нее?

– Я, – спокойно ответил.

Он посмотрел на меня с недоумением, явно, не ожидая такого ответа.

– Непросто было их убедить, и никто не вступился бы за меня, так что это был единственный путь. Я пытался уговорить Алека сделать это, но он отказался, сказав, что это не его дело, и он не желает вмешиваться. Я вступил в мафию в день, когда мне исполнилось восемнадцать лет, и поручился за нее той же ночью. В то время она уже была относительно свободна, жила с Алеком и Эсме какое-то время, но после того, как я поручился за нее, она была вольна уйти со мной.

– Так просто? – спросил он.

Я горько усмехнулся.

– В это нет ни хрена простого, Эдвард. Я испробовал все, что мог. После того, как на нее напали, я был просто в отчаянии, я даже хотел забрать ее и убежать, но это было бы полной катастрофой. Единственный способ, при котором твой дедушка позволил бы этому случиться – это если бы я присоединился к Borgata, и он проделал чертовски хорошую работу, чтобы убедить меня, что так будет лучше. Он убеждал, что это – единственный способ обеспечить безопасность Элизабет, единственный, позволяющий нам на самом деле быть вместе. Он так гордился мной, когда я согласился вступить в ряды организации, а это, поверь мне, происходило крайне редко. Наконец, я сделал хоть что-то, что порадовало его. Наконец-то, я оправдал имя Каллен, – горько сказал я, качая головой.

– Я, э-э… не знаю, – сказал Эдвард.

Я пожал плечами.

– Неважно. Все это уже кончено. Это все, что ты хотел узнать? Потому что я устал и, откровенно говоря, у меня нет сил продолжать, – бросил я с раздражением.

– Думаю, да. Б…ь, я не знаю. Я до сих пор в шоке от этого дерьма, – сказал он. – А как насчет Эмметта и Джаспера?

Я вздохнул.

– Я скажу им, при первом же удобном случае. Они должны услышать это от меня, – добавил я. – Сказать или нет Изабелле, решать тебе.

– О да, и не думаю, что хорошая идея сделать это прямо сейчас. Я скажу ей… когда-нибудь… но только не сегодня, – пробормотал он. – У нее и так достаточно всякой херни на уме, а еще это.

– Да уж, представляю, – сказал я, бросая взгляд на все еще работающий ноутбук.

Оказалось, что она не переместилась ни на дюйм с тех пор, как я видел ее, что меня ничуть не удивило.

– Она старается приспособиться к информации о смерти матери, случившейся в то же самое время, как сама она обрела свободу. Жизнь ее матери закончилась именно тогда, когда ее – только начинается. Кстати, об этом…

Я отодвинул стул и открыл правый нижний ящик стола, вынул из него файлы, которые лежали сверху, и передал их Эдварду, который взял их очень осторожно.

– Что это? – спросил он с любопытством.

– Все документы на Изабеллу, ее паспорт и наследственная информация. Пройдет некоторое время, прежде чем утрясется вопрос с имуществом Свонов, но адвокат подписал, что она будет назначена единственным наследником. Никто, разумеется, не станет этого оспаривать, потому что у Свонов более нет никаких родственников, но мы должны выждать из соображения приличий, – сказал я. – Алек разбирается со всем, но это займет несколько месяцев.

– Так она, на самом деле, получит все? – спросил он. – Я знал, что он подписал бумаги и все такое, но ни секунды не думал, что он и вправду сдохнет. Я имею в виду, что он был охеренно гадким уродом, но полагал, что он доживет лет до ста восьми, чтобы только помучить нас всех.

Я улыбнулся и покачал головой.

– Да, она получит все. Все земли Свонов, их дом, деньги… также она, фактически, станет владелицей всех рабов в соответствии с нашим кодексом поведения, но, знаешь… мы посчитали, что это было бы неразумно.

– Да, – он согласился. – Это был бы капец – передать ей рабов. Это все равно, что пощечина.

Произнеся эти слова, он прищурился и посмотрел на меня с подозрением. Какое-то время он молчал, но я точно знал, что он размышлял, выражение его лица подтверждало мою догадку. Иногда он может быть таким предсказуемым.

– Просто скажи это, Эдвард, – позвал я.

– Каким же охеренно бесчувственным ты должен быть, чтобы делать всю ту херню, что ты сделал за свою жизнь! – выпалил он. – Владеть долбаными людьми после того, как моя мать сама прошла через это дерьмо?! Ей бы, б…ь, было стыдно за тебя!

Его слова ранили, но я сохранил видимость спокойствия, борясь с желанием грубо ответить ему.

– Ей было бы стыдно, но, уверяю тебя, у меня были хорошие намерения. Нонна сама вызвалась приехать со мной сюда многие годы назад, проведя всю жизнь с семьей Аро. Он сказал, что она уже слишком стара и хотел избавиться от нее, и я ее спас ей жизнь, забрав к себе. После ее смерти я не намеревался обзаводиться еще рабами, но Джеймс опередил меня и, заручившись поддержкой Аро, буквально навязав мне Джанет. Я взял ее с неохотой, и я знаю, что убить ее было неправильно, но она была для нас угрозой, и у меня не было выбора. А Изабелла… ну, ты знаешь, почему я купил Изабеллу, – я замолк и посмотрел на него. – Знаю, что я порой совершал ужасные поступки, и твоя мать не была бы счастлива со мной, но, как бы ни хотел, я не могу повернуть время вспять.

– Да, и, как я уже говорил ранее, я не единственный, кому ты должен сознаться в этом дерьме, – процедил он с раздражением в голосе. – Ты должен, б…ь, извиниться перед ней.

Я сердито вздохнул.

– Может быть, когда-нибудь я решусь… разумеется, после того, как ты скажешь ей правду. Мои извинения за то, что я сделал, не будут иметь никакого смысла, если она не будет знать, за что.

– Что ж, сейчас, действительно, охеренно неподходящее время, – согласился он. – Последнее, что ей теперь нужно – это чувство вины за то, что случилось с моей матерью. Ей и без того хватает, из-за чего переживать.

6. солнышко (итал)

ДН. Глава 63. Часть 6:

Я кивнул.

– Значит, когда-нибудь, – сказал я, снова бросая взгляд на ноутбук. – Ты не сможешь вечно утаивать это от нее, если хочешь сохранить ваши отношения. На следующий день после того, как купил ее, я сказал ей, что когда-нибудь объясню, почему выбрал именно ее. И будет лучше, если она услышит это от тебя. Я на самом деле думаю, что это она должна услышать от тебя… потому что, Эдвард, в конце концов, она все узнает, и ей будет не так больно, если правда будет исходить от тебя. Если она будет знать, что ты в порядке, и по-прежнему любишь ее. Ты не захочешь, чтобы она узнала обо всем каким-то другим способом.

– Я знаю, – просто сказал он.

Некоторое время мы сидели молча, потом я откашлялся и взглянул на него.

– Кстати, как ты? Я ведь так ни разу и не спросил, как ты справляешься со всем этим. Я знаю, ты был занят тем, что разбирался во всем, что случилось с твоей матерью, но как ты справляешься с тем, что произошло в Финиксе? – спросил я с любопытством.

Он пожал плечами и в отчаянии провел рукой по волосам.

– Черт, не знаю… Я старался не думать об этом. Я не впервые увидел, как кто-то умирает, но это дерьмо было просто охренительным – видеть, как Алек… ну ты понимаешь. И, Христос, видеть ее мать… Я до сих пор не могу поверить в это дерьмо, – бормотал он.

– Это большое несчастье, но ей сейчас лучше. Что касается двух других, не могу сказать, что я огорчен тем, что они мертвы, – сказал я. – Если ты хочешь поговорить об этом, я готов выслушать.

– Да, хорошо, спасибо, но нет, – промямлил он. – Я бы предпочел, черт возьми, забыть об этом.

– Понимаю, – ответил я. – Но если ты изменишь свое решение, я буду тут. Я никогда не был рядом, когда был тебе нужен, и я сожалею, поэтому если тебе когда-либо будет нужно выговориться, то я здесь, чтобы выслушать.

– Да, – пробормотал он, – фиг с ним.

– Что ты планируешь на день рождения Изабеллы? – спросил я с любопытством.

– Проклятье, не знаю, – сказал он, пожав плечами. – Она сказала, что не хочет ничего или, по крайней мере, ничего грандиозного, но я чувствую себя подонком, что мы не празднуем ее рождение. Я ведь даже не знаю, сколько ей лет. Я знаю, что на самом деле ей семнадцать, но какой возраст ты нарисовал в документах?

Я улыбнулся.

– По закону ей девятнадцать. Мы исходили из того, что, когда я забрал ее к себе, она уже была восемнадцатилетней.

– Девятнадцать, – повторил он, ухмыляясь. – Так я встречаюсь с женщиной старше себя.

Я беззаботно рассмеялся.

– Думаю, можно и так сказать. И Изабелла никогда раньше не отмечала свой день рождения, поэтому не удивительно, что она не хочет праздновать его после всего, что произошло.

– Да, я, наверное, просто свожу ее на ужин, или что-нибудь в этом роде. Я подумывал о поездке в Сиэттл, на ночь, если ты не против, – пробормотал он.

– Мне не из-за чего возражать, – ответил я, помотав головой. – Она – свободная девушка. Она может жить в моем доме столько, сколько захочет, но она также и вольна делать, что захочет.

– Это самое лучшее из всего, что ей когда-либо дарили, – тихо сказал он, после чего ухмыльнулся. – Уверен, что этот подарок – номер один.

Я засмеялся.

– Это не подарок, Эдвард. Я просто даю ей то, на что она имело право все время, то, что принадлежит ей по закону, – я замолчал. – Ты… э-э, ты хотя бы знаешь, чем она занимается сейчас?

Он вздохнул и снова взглянул на часы на стене.

– Спит, – сказал он с сомнением в голосе. – В смысле, она спала, когда я оставил ее.

Я кивнул и повернул ноутбук экраном к нему. Он взглянул на него и сощурился, чтобы получше разглядеть. Изабелла по-прежнему сидела в кресле, уставясь в темноту.

– Что за херня? – пробормотал он.

Я вздохнул.

– Она сидит там каждую ночь. Когда ты уходишь из спальни, она выходит следом за тобой. И сидит там часами, а когда ты, наконец, поднимаешься наверх, она кидается обратно в спальню, чтобы успеть оказаться там раньше тебя, – рассказал я. – Когда ты в школе, она читает и ходит туда-сюда по дому, как призрак. Она не ест, не смотрит телевизор, ни с кем вообще не общается. Она просто… где-то там.