Текст книги "Декларация независимости или чувства без названия (ЛП, фанфик Сумерки)"

Автор книги: Kharizzmatik

сообщить о нарушении

Текущая страница: 158 (всего у книги 166 страниц)

– А где она? – спросил я.

На ее губах дрогнула улыбка, и она взяла меня за руку, поднося ее к груди, туда, где бьется сердце.

– Она здесь.

ДН. Глава 80. Часть 5:

ОоОоОоОоОоОоОоОоОоОоОоОоО

Я уставился на лист бумаги у себя в руке, изучая написанные на нем слова, наверное, в гребаный миллионный раз. Лист выглядел измятым и потертым от частого складывания; некоторые строчки невозможно было прочесть, потому что я писал их в спешке. Бумага была исписана почти вся, некоторые слова я уже зачеркнул, но большинство еще предстояло. Это было, б…ь, издевательством надо мной, ядовитой насмешкой над тем, каким невыносимым ублюдком я был.

– Что ты делаешь?

Я подскочил и скомкал лист в кулаке, на хер, пойманный врасплох голосом позади меня.

– Иисусе, женщина, – выплюнул я и резко развернулся, замечая на крыльце Изабеллу. – Я не слышал, как ты вышла.

– Похоже, сегодня я забыла свой колокольчик, – с сарказмом заявила она, подходя ближе и присаживаясь рядом со мной на ступеньку. – Дверь за мной захлопнулась – удивлена, что ты не слышал. Видимо, ты читаешь что-то весьма интересное.

Я сухо засмеялся и попытался спрятать бумажку, качая головой.

– Я бы не сказал, – промямлил я. – Это лист мой кармы, Белла.

– Лист кармы? – озадаченно уточнила она.

– Ну да. Знаешь телесериал «Меня зовут Эрл»? Там главный герой пишет лист своей кармы, – попытался объяснить я, но она продолжала смотреть на меня, как будто я треплюсь на незнакомом языке. – Забудь. Это не важно. Это просто список людей, которых я обидел в своей жизни. Тех, кого я помню.

– А-а, один из шагов, – сказала она, наконец, уловив суть.

Восьмой и девятый шаги в клубе Анонимных Алкоголиков – написать список людей, которым ты насолил в жизни, а потом извиниться перед этими мудаками. Я не помню гребаные десять заповедей, но зато теперь в совершенстве знаю двенадцать шагов на пути к трезвости.

– Я могу его увидеть, или это против правил?

Я пожал плечами и протянул ей бумажку, не желая что-либо скрывать, но я был охеренно смущен, когда она начала читать список.

– Это сумасшествие, Эдвард. Тут около пятидесяти имен! Ты не мог навредить стольким людям.

– Мог, – промямлил я, нервно взъерошивая волосы.

Я вцепился в свою шевелюру и опустил голову вниз, осторожно поглядывая на Беллу.

– Быть того не может, – сказала она, снова качая головой. – Чарльз Нэш?

– Преподаватель в заграничной школе, где я учился. Я разбил окна его машины в свою первую неделю там, потому что он разозлил меня. Я даже, б…ь, не помню, почему психовал.

– Кевин Барроу?

– Я трахнул его невесту.

– Сара Портер?

– Как-то ночью я ехал пьяный и снес ее почтовый ящик. Один из тех, которые расписывают вручную.

– Каролин МакАлистер?

– Я въехал в ее тачку на парковке и наплевал на это, просто свалив. И, конечно, я был пьян.

– Джошуа Сандерс?

– Я отделал его за то, что он трепал всякую хрень, выбив ему два зуба, – ответил я. – И я уверен, что лично обо мне он и слова не сказал.

– Оу, – тихо поежилась она. – Анна Харт?

Я скосил на нее глаза, пытаясь не расхохотаться. Смех только сделал бы меня еще большим мудаком, но сдержаться было сложно.

– Злой дракон.

– Ауч, – сказала она, на ее лице было выражение ужаса – больше пояснений ей не требовалось. – Линетт Харрис?

– Я порвал ей целку, – ответил я.

Она озадаченно глянула на меня, и я покачал головой, не желая даже объяснять.

– Я убедил ее подарить мне девственность, когда она была в старшей школе, а я был еще подростком. Она была хорошей девушкой, набожной католичкой, а я повел себя как урод. После выпуска она ушла в монастырь. И мне тошно от этого дерьма. Монашки же должны быть девственницами, да?

Я вопросительно глянул на нее, не до конца, б…ь, уверенный, она пожала плечами.

– Не знаю, но ты не должен винить себя за такое, – сказала она. – Я имею в виду, у нее же хватило ума заняться с тобой сексом.

Я хихикнул и игриво подтолкнул ее локтем.

– Фу, Белла, – заявил я, – от этого мне точно стало лучше.

Она покраснела и засмеялась, снова возвращаясь вниманием к бумажке.

– Хорошо, может, ты и навредил некоторым из этих людей, но, брось, Таня Денали? Что ты ей сделал?

– Я обманул ее, – сказал я, пожимая плечами.

– Постой, – выдохнула она, – ты не можешь извиняться перед кем-то за то, что тот сделал неправильные выводы и занимался сексом, зная, что все закончится только на сексе.

– Если ты так говоришь.

– Говорю, – ответила она, продолжая изучать список. – А Билли Блэк? Почему он тут?

Я одарил ее недоверчивым взглядом, она как никто знала, что я ему сделал.

– Я сжег его дом и едва не прикончил его сына, Белла.

– Да, но ты заплатил за это, – парировала она. – Он получил новый дом. А ты держался подальше от резервации.

– Это все сделал мой отец, а если ты помнишь, моя задница все-таки побывала в резервации, – сказал я. – Б…ь, я никогда не извинялся перед ним.

– А ты хочешь извиниться? – спросила она, приподнимая брови.

– Да.

– Тогда ладно, – сказала она. – И зря ты занес в список Джейкоба. Ты же не сможешь извиниться перед тем, кто уже мертв. Как и твой отец. Что, по-твоему, ты сделал отцу?

– Я даже не знаю, с чего начать, – промямлил я.

– А я уверена, что он давно тебя простил, – сказала она.

Она напряглась, прочитав следующие несколько имен, а потом нахмурилась.

– Постой, почему я в списке?

– Потому что я причинил тебе боль, – тихо сказал я.

– А теперь ты смешон, Эдвард Каллен, – жестко сказала она. – И твои братья? И Элис с Розали? Ты слишком строг к себе.

– Нет, – я засмеялся, хоть мне и не было смешно. – Я еще даже не внес в список тех людей, которым причинял боль после инициации.

Она вздохнула и протянула список мне, качая головой.

– Мы все совершаем поступки, которые делать не стоило, но иногда мы просто должны. Это больно, когда людям плохо из-за нас, но это жизнь, и если бы подобное не происходило, мы бы не замечали хорошего. Понятное дело, что ты обидел многих. Тех, чьи вещи ты портил, девушек, которых обманул, парней, с которыми был жесток… я понимаю, почему ты хочешь извиниться. Ты был легкомысленным и делал это, не думая. Но вина не должна контролировать тебя. Ты мучаешь себя, как мучил других. От этого легче не станет. Или они, или ты, ты просто защищался. Я так это вижу. Может, достаточно?

Пока она говорила, я сложил лист и засунул его в карман.

– Не знаю, – правдиво ответил я.

– Должно быть, достаточно. Ты не можешь провести остаток жизни, пытаясь исправить все плохое, что делал в прошлом, так ты пропустишь то хорошее, что ждет тебя в будущем, – ответила она, поднимаясь.

Она пересекла лужайку и залезла в почтовый ящик, изучая его содержимое. Она достала оттуда что-то и вернулась назад, присаживаясь рядом. Несколько минут мы сидели в тишине, она смотрела на письмо, которое было похоже на открытку, мы не говорили ни слова.

Вскоре раздалась телефонная трель, и Изабелла подскочила, быстро забегая в дом. Дверь за ней громко хлопнула, и я поежился, поднимая со ступеньки письмо, которое она уронила. Я глянул на марку и ухмыльнулся, заметив пальмовое дерево на пляже. Сверху было написано «Оушенсайд, Калифорния» – письмо от Клары.

Она переехала туда год назад с Мэгги – девочкой, которую освободили из рабства Аро. Они знали друг друга еще с поместья Свонов и решили жить дальше вместе, чтобы рядом был тот, кто тебя поймет. Я отдал им часть своего наследства, чтобы они не переживали о деньгах, но Мэгги досталась и часть наличности Аро. Его жена была в тюрьме, отбывая восьмилетний срок за порабощение Мэгги. Ее посадили после того, как Мэгги дала показания, рискуя своей жизнью. Я переживал, что ее, на хер, убьют, но Алек ответил, чтобы я успокоился. Мэгги не выдала секреты организации, и Алек сказал, что в этом есть и моя заслуга – я был с ней добр.

Изабелла вернулась через несколько минут, дверь вновь хлопнула, и села рядом.

– Это была Эсме, – сказала она, забирая у меня открытку. – Она хотела узнать, как мы устроились.

Устроились. Через шесть недель после свадьбы Алек, наконец, официально отдал мне Вегас. Мы с Изабеллой упаковались и наняли грузовик, чтобы перевезти вещи. Мы хотели облегчить мое расписание, чтобы мне не приходилось часто оставлять ее. Я знал, что она рада уехать из Чикаго, сосредоточения жестокости, ей не нравилось, что ее постоянно сопровождает охрана. Я чувствовал вину. Она оставила там семью, людей, которых любила, и она будет скучать по ним. Б…ь, я тоже буду скучать. Там остались дети, к которым она привязалась, ей пришлось уйти из школы, бросить программу по рисованию, которая ей нравилась. Она вела себя так, будто это ерунда, но я-то знал, что она многим жертвует ради меня.

Я сказал ей, что она сама может выбрать место, куда мы отправимся. Я ожидал, что она остановится на южной части Калифорнии, она уже была в этом штате, и там жила Клара. Поэтому меня ошеломило ее решение поехать в Блу Даймонд, штат Невада. Это был маленький городок в тридцати минутах езды от Лас Вегаса, и под маленьким я, б…ь, подразумеваю «крошечный». Он был в два раза крупнее Форкса, но жителей там было в десять раз меньше – около трехсот человек. В старшей школе собрались еще большие мудаки, чем жили в Форксе, кроме заправки и полицейского участка там больше ни хера не было. Только деревья, дороги и поля с одинокими домами.

И именно это нам было нужно. Изоляция. Она нашла способ подарить нам чертов пузырь, где мы можем быть просто собой, но на этот раз мы были умнее. Мы знали, что остаемся частью окружающего мира и всегда ей будем.

– Ты сказала Эсме, что я грохнул решетку на двери? – спросил я, глядя на Изабеллу.

– Нет, – она закатила глаза, – я сказала, что мы хорошо адаптируемся.

– А тебе тут нравится? – с любопытством спросил я.

Она улыбнулась и кивнула, беря меня за руку.

– Да. Нравится. Очень тихо и мирно, – ответила она. – Если мы устанем, недалеко от нас большой город, но мне и тут хорошо.

– Да, тут мило, – сказал я, оглядываясь.

Мы были окружены деревьями, впереди простиралась грязная дорога, а ближайший дом находился в миле от нас. Я могу разгуливать тут голым и проветривать яйца, и ни один мудак и слова не скажет.

– Что следующее, миссис Каллен? Мы начинаем заново, и впереди целая жизнь. Что теперь?

– Не знаю, – она пожала плечами. – Может, в третий раз попытаемся со школой? Бог любит Троицу.

Я хихикнул и кивнул.

– Да, а еще я уверен, что в Лас Вегасе есть приличные школы искусства.

– Я посмотрю. Думаю, я могу снова давать уроки детям. Мне действительно это нравится, – сказала она. – А ты? Хочешь вернуться в школу?

– Я думал об этом, – ответил я. – Думал о том, чтобы посещать классы фортепиано и получить степень по музыке. Я имею в виду, я не смогу построить на этом карьеру, но мне и не нужна работа для денег. У меня нет желания учиться в медицинском колледже или стать юристом, и честно, я не собираюсь посвящать себя подобному. Не хочу лишнего стресса.

– В этом есть смысл, – проговорила она. – Ты тоже можешь учить! Давать уроки фортепиано!

– Б…ь, я не могу учить, Белла, – со смехом сказал я. – Ты забыла, как я учил тебя в Форксе? Для этого дела, черт возьми, нужно терпение.

– Может, ты прав, – ответила она. – Значит, я буду давать уроки рисования детям и посещать занятия, а ты будешь учиться на фортепиано. Звучит отлично.

– Да, – согласился я. – Мы можем построить художественную студию в городе, если хочешь. Будешь давать уроки там.

– Правда? – спросила она, ее голос звенел от возбуждения. – Ты построишь для меня студию?

– Белла, я построю для тебя гребаный космический корабль, если ты захочешь, – ответил я. – А еще нам стоит построить дом. Этот тоже хорош, не считая сраной сломанной двери, но нам нужен собственный дом, чтобы тут остаться.

– Вау, это будет чудесно! – воскликнула она. – Мы можем построить его у дороги. Там много земли на продажу, полно места.

– Купим несколько акров и построим замечательный двухэтажный дом. Не слишком огромный, чтобы мы могли с ним управиться, но просторнее этого. Мне нужно пространство.

– С хорошим двориком, – с улыбкой сказала она. – И обнесем его изгородью.

– Нам понадобится чертовски большой двор, потому что я хочу бассейн, – заявил я. – Я не переживу тут очередное гребаное лето.

– Мне нравятся бассейны, – с улыбкой призналась она. – Но я по-прежнему не умею плавать.

– Тогда придется научиться, – я хихикнул. – Только не проси меня это сделать.

– Не переживай, не буду, – ответила она. – А еще мы можем посадить деревья во дворе, которые дадут тень. Можно даже дом построить из дерева.

– Ты хочешь деревянный дом? – удивленно уточнил я.

– Да, – она пожала плечами. – И качели на крыльце.

– Ладно, – с ухмылкой ответил я. – А хочешь трамплин?

– Конечно, – серьезно ответила она, хоть я просто шутил. – А еще навес. Мы можем поставить во дворе столик с зонтиком.

– И гриль, – добавил я.

Она засмеялась и недоверчиво глянула на меня.

– Ты хочешь гриль?

– А почему бы и нет, – сказал я. – Мы можем готовить гребаные хот-доги. И устраивать барбекю летом.

– Нам некого приглашать на них, Эдвард, – сказала она.

– Пока нет, но скоро будет кого, – уверенно заявил я. – Мы будем знакомиться с людьми. Мы же теперь женаты, Белла. У женатых пар есть друзья и прочее дерьмо.

Она засмеялась, качая головой.

– Может, нас навестит семья. Эмметт и Розали привезут мальчиков, – сказала она.

Розали родила во время нашего медового месяца, подарив миру еще одного мальчишку. Она назвали его Эмметт Младший – как засранца Эмма, он унаследовал от отца темные волосы и черты лица. Бедный малыш.

– Уверен, что так и будет, – согласился я.

– И я хочу вырастить сад, – призналась Изабелла.

– Ага, с цветами в горшках, – добавил я.

Она засмеялась и закатила глаза.

– В нашем саду не будет цветов в горшках, – заявила она. – Может, будут кусты роз.

– Я хочу еще одну татуировку, – бросил я, ее слова навели меня на мысль. – Что-нибудь на предплечье.

– Я тоже хочу, – сказала она.

Я шокировано глянул на нее, она покраснела.

– Дерьмо, что, правда, tesoro? – спросил я, ухмыляясь. – Ты хочешь вытатуировать на себе мое имя?

– Нет, – ответила она. – Я хочу силуэт птицы… для мамы.

ДН. Глава 80. Часть 6:

– Мило, – заметил я. – Знаешь, я хочу домашнюю птичку. Попугая, которого я научу говорить «иди на хер». Это дерьмо будет смешным.

– Мы не станем заводить сквернословящую птицу, Эдвард, если только ты хочешь, чтобы у нас были друзья, и они приходили к нам на барбекю, – игриво сказала она. – Я хочу кота.

– Ни за что, – пресек я, качая головой. – Я не люблю котов.

– Почему?

– Они охеренно противные. Смотрят на тебя, как будто продумывают план против твоей задницы. Б…ь, наверняка они так и делают. Я не заведу в доме чертова кота. Может, собаку? Питбуля.

– Я не стану заводить питбуля.

– Ну, тогда купим одну из этих дурацких собачек. Которые, б…ь, хватают за лодыжки.

– Может, нам стоить взять золотую рыбку?

– Белла, рыбка сдохнет через неделю.

– А песчанка?

– Они похожи на крыс, – я содрогнулся. – У меня будут кошмары.

– Рак-отшельник?

– Кто в здравом уме захочет рака? Он же, б…ь, уродливый. Может, змею или игуану?

– Они не намного лучше, – с сарказмом заявила она, закатывая глаза. – А лошадь?

– Ты будешь убирать за ней дерьмо, Белла?

– Ладно, никаких животных, – она вздохнула. – Может, ребенка?

Я открыл было рот, чтобы ответить, но не издал ни звука. Я замер на месте, выражение ее лица стало настороженным. Она, похоже, нервничала, даже паниковала, словно вот-вот убежит от меня куда подальше.

– Ребенка? – уточнил я, не уверенный, что правильно расслышал это дерьмо.

– Да, – нерешительно подтвердила она. – Ребенка.

– Э-э, ладно, – ответил я, нервно приглаживая волосы.

Я не был уверен, что, б…ь, говорить, я не ожидал, что она попросит меня о подобной хрени.

– Я имею в виду, если хочешь.

– А ты хочешь? – спросила она. – Хочешь иметь ребенка?

– Наверное, – ответил я, – но я об этом пока не думал. Когда-то мы говорили, что у нас будет большая семья, помнишь…

– Да, – тихо сказала она. – Но ты был бы счастлив? Если бы появился ребенок?

Она умоляюще смотрела на меня, практически, б…ь, прося сказать правильные слова, от выражения ее лица мое сердце забилось быстрее.

– Думаю, да, – признался я. – Он был бы частью тебя, как я могу не быть счастлив? А почему ты спрашиваешь меня об этом дерьме, tesoro? Хочешь начать работать над этим?

Она медленно покачала головой, с ее лица по-прежнему не уходило это выражение.

– Нет, я не думаю, что мы должны, – промямлила она, – я думаю, э-э… я, возможно… ну, ты понимаешь…

– Беременна? – недоверчиво уточнил я, напрягшись, когда она кивнула. – Ты думаешь, что беременна?

– Да, – сказала она. – Я имею в виду, знаки появились уже давно, но я не точно не знала. Я же никогда еще не беременела, а потом у меня появилась задержка…

– То есть ты не уверена? – спросил я. – Но это возможно?

– Тест показал…

– Ты сделала тест? Когда?

– Немного раньше, в доме, – призналась она. – Поэтому я вышла на крыльцо, чтобы сказать тебе, но ты меня отвлек.

– Иисусе, Белла, – пораженно выкрикнул я, я не мог думать четко. – Ты уверена, что тест положительный?

– Ну, там было две полоски, и это означает, что я беременна, – сказала она дрожащим голосом.

Я видел, что ее глаза наполняются слезами, на щеках выступил румянец.

– Так что да, я уверена.

– Как это случилось? – выдохнул я, пытаясь понять. – Как ты забеременела?

– По-моему, это очевидно, – ответила она, – не думаю, что тебе нужно объяснять, как это происходит…

Я хихикнул, качая головой.

– Нет, это я знаю. Я просто думал, ты на противозачаточных.

– Так и было, но потом со свадьбой и прочим я забывала принимать таблетки, – ответила она, по ее щекам полились слезы, она подняла на меня глаза.

Я поднял руку и вытер влагу, грудь сжало. Глаза начало жечь, в горле застрял ком, и я с трудом сдерживался. Меня охватили десятки разных эмоций, от гребаного смущения до парализующе сильного страха. Ребенок… у нас будет гребаный ребенок.

Что, б…ь, я буду делать с ребенком?

Я обнял ее и притянул к себе, она разрыдалась. Обвив меня руками, она зарылась лицом мне в грудь, я нежно поглаживал ее спину.

– Ребенок, – шептал я, пытаясь осознать эту хрень.

– Ребенок, – эхом повторила она.

– Мой ребенок, – выдавил я. – С моим ДНК.

– Половиной твоего ДНК, – поправила она.

– Маленький бедный ублюдок.

– Эдвард! – задохнулась она, толкая меня в бок.

Я рассмеялся и попытался уклониться от следующего удара, крепче прижимая ее к себе. Губы расплылись в улыбке.

– У нас будет ребенок, tesoro.

– Да.

– И, б…ь, это будет чертовски тяжело, но если забыть о грязных пеленках и чертовом плаче, у нас будет ребенок, – прошептал я, – частичка тебя.

– Частичка нас, – поправила она.

– Иисусе, – бормотал я. – Я просто… я не знаю, что говорить, Белла. У меня, на хер, язык отнялся. Я буду папой?

– Будешь.

– Это же сумасшествие, – сказал я, слезы хлынули из глаз.

Я попытался сдержаться, но бесполезно.

– Что, если я облажаюсь?

– Не облажаешься, – с уверенностью заявила она. – Ты будешь хорошим отцом.

– Не могу быть так уверен, – покачал я головой. – Что, если я, б…ь, угроблю ребенку жизнь? Он будет ненавидеть меня.

– Он? – спросила она, выбираясь из моих объятий, чтобы заглянуть в глаза.

– Он или она, какая разница, – сказал я, напрягаясь от своих слов. – Дерьмо, я не могу иметь дочь, Белла. Я убью любого урода, который только приблизится к ней. Я знаю, что творят мальчишки, я сам таким был! Иисусе, а что, если у меня будет сын, и он будет похож на меня?

– Тогда я буду гордиться, – сказала она, я улыбнулся и снова обнял ее, целуя в макушку. Мысли смешивались, меня охватывала паника. Руки начали потеть, возбуждение становилось все сильнее, а внутри разливалось знакомое ощущение. Я знал, что, на хер, хочу выпить, но должен бороться с этим, я не могу сдаться. Только не сейчас. У меня есть жена и скоро будет ребенок.

– Настанет день, – прошептала она, ощущая мое напряжение, – настанет час, настанет та самая минута. Мы справимся с этим, когда оно придет, Эдвард.

– Да, – ответил я, но мой голос звучал не так уверенно. – Все будет хорошо.

– Конечно, будет. Мы же выжили, помнишь? Я смогла пережить рабство, а ты – мафию, вместе мы справимся и с родительскими обязанностями.

Я засмеялся, вытирая слезы тыльной стороной руки.

– Не знаю, Белла. Будет нелегко, – проговорил я. – Дерьмо, мне придется делиться твоими сиськами.

– Извращенец, – проворчала она, снова толкая меня.

Глубоко внутри я знал, что она права, мы пройдем через это. В будущем нас ждет хаос, много бессонных ночей и беспокойных дней, но оно того стоило. Я буду выполнять свои обязанности, чтобы возвращаться к ней домой каждую ночь, в наш дом посреди гребаной неизвестности, и однажды у нас будет семья. Будут дети, красивые девочки, похожие на Изабеллу, и, может, несколько рыжеволосых сорванцов, похожих на меня, и мы дадим им самое лучшее в жизни… лучшее детство, чем то, которое было у нас. Будут дни рождения и годовщины, и годы будут пролетать, а мы будем принимать все, что пошлет нам судьба. И будут драки и сломанные кости, и исключения из школы, – этого не избежать с моими генами – но хорошее от Изабеллы перевесит все плохое.

А она будет моим убежищем, моим спасением в кровавой бойне… и мы будем чертовски счастливы. Потому что, когда мы вместе, иначе и быть не может.

ДН. Эпилог. Часть 1:

Эпилог ДН

«Я думала, что самое сложное – это конец.

Неважно, что ты говоришь или кому говоришь.

Или даже не так – лишь когда ты произносишь последнее слово,

история по-настоящему приобретает смысл»

Сара Дессен

Изабелла Мари Свон Каллен

Жертвенность.

Все мы приносим жертвы. Иногда приходится проигрывать и отдавать что-то ради спасения других, отдавать то, что нам дорого, если это необходимо, пусть даже больше всего на свете хочется это сохранить. Это напоминает мне о словах Джаспера, которые он произнес в моей комнате в Вашингтоне – Nella vita – chi non risica, non rosica – кто не рискует, тот не пьет шампанского. Он говорил, что я могу думать в первую очередь о собственном спокойствии, продолжать жить так, как живу, но он не верил, что выжить – это единственное, что меня интересует. Он предложил мне сделать ставку и рискнуть, взять от жизни то, о чем я мечтала, пока есть шанс. Он повторял, что нет никаких гарантий, но есть возможности, и хотя не может обещать мне успех, он заверил, что если я не попытаюсь, ничто не изменится.

Он говорил это, чтобы воссоединить меня с Эдвардом, но его слова запали мне глубоко в душу.

В мире более двадцати семи миллионов людей живут в рабстве, попавшие в ловушку, используемые для физического труда или сексуальных утех. Половина из них – дети. Только в Соединенных Штатах около трехсот тысяч детей находятся под угрозой порабощения, около трех миллионов уже живут на улицах, треть из которых уже через сорок восемь часов такой жизни уходит в проституцию. Средний возраст тех, кто работает в порноиндустрии и проституции в Америке – от двенадцати до четырнадцати лет, и хотя их рассматривают как преступников, на деле это жертвы. Их жизни им не принадлежат, у них нет права прекратить это, они не хозяева своих тел.

Работорговля – один из наиболее прибыльных видов криминальной деятельности, она приносит тридцать два миллиарда долларов дохода в год. Это больше, чем прибыль «Найка», «Гугла» и «Старбакса» за все последние годы, вместе взятая. В тысяча восемьсот пятидесятом году, за десять лет до того, как рабство в Америке было запрещено, средняя стоимость раба была сорок тысяч долларов, сегодня можно купить человека за девяносто. Девяносто долларов. У большинства людей обувь стоит дороже, они не знают, что могут купить за эту цену живого, дышащего человека. Доктор Каллен заплатил за меня намного больше, около миллиона долларов, но даже этого мало.

Человеческая жизнь не имеет цены. Людей нельзя продавать… ни при каких обстоятельствах.

Нет возможности посчитать число всех жертв, ибо правда в том, что большинство из них никто не знает. Это фантомы, скрытые от общества, без личности, их никто не замечает. Но я вижу их, я знаю, что они есть, потому что я была одной из них.

Они натирают полы и готовят еду, которую не смогут поесть. Они собирают хлопок и делают одежду, которую никогда не смогут купить. Она собирают урожаи бобов какао и готовят шоколад, который никогда не попробуют. Семьдесят процентов какао-бобов поступает из Западной Африки, где порабощено около пятнадцати тысяч детей, работающих на полях. Каждый раз, когда Эдвард покупает «Тоблерон» в магазине, я думаю, чьи руки делали его. Может, какому-то ребенку пообещали купить велосипед, и он согласился помочь, только чтобы выбраться из заточения в маленькой комнате с десятками других детей, а потом его заставили работать двенадцать часов в день и избивали до смерти, если он делал ошибки? Такое произошло с одиннадцатилетним мальчиком Али Диабатом… а другие?

Конечно, они есть.

Они стоят на перекрестках и около домов, продавая себя за деньги, которых не получат. Когда-то я ехала по Южной улице Доктора Мартина Лютера Кинга в Чикаго и видела проституток, стоящих вдоль дороги. Я задумалась, сколько из них попали туда по собственной воле, какие у них истории. Возможно, они встретили в интернете мужчину, который убедил их сбежать из дома, обещая такую желанную для подростков свободу, а когда они прихали, то попали в ловушку? Заставляли ли их заниматься сексом и продавать свои тела другим под угрозами побоев, если они попытаются сбежать? Я знала, что такое возможно, учитывая, что случилось не так давно с четырнадцатилетней девочкой из Канзаса, которую завлек в Чикаго мужчина из всемирной паутины. Вопрос в том, сколько таких…

В этом есть своя ирония – видеть проституток на улице Доктора Мартина Лютера Кинга. Я думала, знают ли они, какая судьба была у этого мужчины, была ли у них когда-нибудь возможность ходить в школу и слышать его речь «У меня есть мечта» (1)? Он мечтал о мире, где все будут равны, где никто не обидит слабого и судить будут лишь по характеру. У них самих есть мечты? Хотят ли они жить в лучшем мире, чем тот, который у них есть сейчас? Уверена, что хотят, я помню, как росла в сарае в Финиксе. Даже в минуты самого черного отчаяния, когда надежда умирала, я продолжала мечтать.

Долго время я ощущала вину за смерть матери Эдварда. Элизабет Каллен потеряла свою жизнь, пытаясь спасти мою, пытаясь избавить меня от такого детства, которое было у нее, но, в конце концов, я поняла, что это не моя вина. Не удивительно, что Джаспер вспоминал мать, говоря эти слова. Nella vita – chi non risica – non rosica – именно так она проживала свою жизнь. Просто выжить для нее было недостаточно, как не было достаточно и для меня. Она знала, что в жизни есть намного больше, и ничего не делая, ничего не получишь. Она стремилась сделать мир лучше – если не для себя самой, то для своих детей. Так поступают многие из нас… иногда мы все просто должны.

Жертвенность.

В украденной мной книге Альберта Швейцера я запомнила одну фразу. Четыре простых слова, которые так легко повторить – «моя жизнь – мой пример» – но понять их смысл мне удалось намного позже. Правда в том, что слова не так важны, как действия, только наши деяния говорят громче сказанного. Люди могут сочинять истории, приукрашивать факты, но великие поступки не требуют объяснений. Теперь я это понимаю, потому что моя жизнь – мой пример, как и жизнь Элизабет, и Карлайла, и всех остальных, которые пострадали, пытаясь помочь другим. Тем, кто не мог защитить себя сам. Я могу говорить часами о том, как ужасно рабство, я могу писать на эту тему до тех пор, пока не заболят пальцы, но слова не станут достаточной мерой жизни в безопасности.

Мэгги, рабыня-подросток, приехавшая из Финикса и жившая в доме Аро, сбежала из дома, где с ней дурно обращались, когда ей было десять. Она жила на улице, просила милостыню, спала под мостом, а потом наткнулась на мужчину, который дал ей сэндвич и пообещал помочь. Ее любимой игрой было изображать школу вместе с маленькой сестренкой – она мечтала стать учительницей, но едва она закончила пятый класс, как ее мир обрушился.

Клара была иммигранткой из Мексики, она приехала в Америку в четырнадцать лет, чтобы сбежать от нищеты и бесправия в собственной стране. Она посылала деньги домой, чтобы поддержать мать, она воровала, когда не могла найти работу, напуганная и одинокая в чужой стране, где никто не подал бы ей руку помощи. Однажды кто-то предложил ей работу домоправительницы, это был мужчина с мягким голосом и теплой улыбкой, которому очень хотелось верить. Прошло несколько недель, и поведение мужчины резко изменилось, однажды ее заперли в комнате, привязали и заставили делать позорные вещи, ей приходилось бороться за свою жизнь. Она просто хотела помочь своей семье, сбежать от жестокости, а попала в ловушку намного хуже той, в которой была в своей стране.

Нонна была сиротой, она путешествовала из семьи в семью, пока не оказалась в доме Аро. Она попала туда из-за ошибки в системе опеки, никому не было дела до того, что ее поработили, ей не позволяли выходить или посещать школу. Она не знала никого, всю жизнь мечтая о том, чтобы у нее была своя семья. Ближе всего ей стали Каллены, поэтому не удивительно, что она не хотела большего, живя у них, ей нравилось быть приемной бабушкой для трех маленьких мальчиков, которые обожали ее. Эдвард говорил, что они не знали ее настоящего имени. Она называли ее Нонной, что на итальянском означало «бабушка».

Происхождение Джанет осталось тайной, что не удивительно. В стране находятся тысячи безымянных жертв, которые появляются над водами океана, а потом так же быстро исчезают в бездне. Я нечасто ее вспоминала, для меня она была лишь историей, которая произошла еще до меня. Я интересовалась, была ли у нее семья, которая тосковала по ней, был ли кто-то, кто еще ждал ее и искал. Каждая жертва была чьей-то дочерью, чьей-то сестрой или братом, даже чьей-то матерью, должен же быть кто-то, чья любовь была достаточно сильной, чтобы не позволить забыть. Не знаю, каково это – когда тот, кто тебе дорог, исчезает, и ты не знаешь, что произошло.

Элизабет похитили ребенком и держали под залог долга, который так и не выплатили; родителей моей матери хладнокровно убили, а ее продали еще ребенком. Они обе потерялись в бесчувственном и полном жестокости мире организованной преступности, они познали боль и унижения по вине собственной семьи. Я родилась в этом мире, он был частью моей ДНК, его кровь курсировала в моих венах, и так всегда будет. Я principessa delta mafia по праву своего рождения, и это ничто не изменит.