Текст книги "Декларация независимости или чувства без названия (ЛП, фанфик Сумерки)"

Автор книги: Kharizzmatik

сообщить о нарушении

Текущая страница: 51 (всего у книги 166 страниц)

Я кивнула и пошла за ним наверх на третий этаж. В своей комнате я сразу залезла в шкаф, достав оттуда мои высокие желто-коричневые с мехом ботинки. Я обула их и взяла свое новое теплое пальто, одевая его и застегивая. Эдвард зашел с парой перчаток в руке, и пока я их надевала, он натянул на меня черную шапку, которая прикрыла уши. – Вот, теперь в тепле и вся упакованная, – сказал он с теплой улыбкой на устах. Он пошел назад в свою спальню, и я последовала за ним, наблюдая, как он надевает свое пальто, шапку и перчатки. Он быстро поцеловал меня, и мы пошли вниз.

В фойе нас ждали его братья с девушками. Элис взяла меня за руку и потянула к двери, все последовали за нами. Эммет практически пролетел мимо нас, оставив входную дверь открытой, внутрь дома тут же залетел снег, оседая на поверхностях, окрашивая их в белый. Я засмеялась и Розали скривилась, но с улыбкой. Поколебавшись, я высвободила руку из хватки Элис и вернулась в гостиную за камерой. – Ты можешь меня сфотографировать? – нерешительно попросила я Элис. Она улыбнулась и кивнула, забирая камеру и ложа ее в карман, прежде чем снова взять меня за руку.

Я поежилась, когда вышла на холодный воздух и Элис сжала мою кисть. – Люблю снег, – сказала она с улыбкой.

Я улыбнулась в ответ. – Да, красиво, – мягко ответила я. Эммет подпрыгнул и начал собирать снег, делая шарики и бросая их в братьев. Я засмеялась, когда Джаспер с Эдвардом тоже начали лепить снежки и кидать их в ответ. Через несколько минут все вышло из-под контроля, и снег полетел в нас, девушек. Я наклонилась и в меня едва не попали, но вот Розали была менее удачливой и одна снежка попала прямо ей в грудь. Она злобно сузила глаза.

– Вы болваны, – выплюнула она, наклоняясь и собирая в руки снег. Она бросила его и заехала Эммету прямо по голове. Его глаза распахнулись от удивления, и он подбежал к ней, сгребая ее в охапку и перекидывая через плечо. Она начала визжать и бить его по спине, мы расхохотались. Она кричала ему поставить ее на землю, но он, ухмыльнувшись, через секунду кинул ее прямо в сугроб. Она застонала и вылезла, вся покрытая белым и побежала прямо на него. Я засмеялась, когда ребята начали бороться на земле, вываливая друг друга в снегу.

Элис отошла от меня и начала делать снимки меня, каждого из нас и окружающего пейзажа. Я присела на корточки и пробежалась рукой по снегу. Он был холодным, и я чувствовала, как рука мерзнет даже в перчатке. Воздух был прохладным и мой нос начал замерзать, думаю, лицо тоже покраснело. Я собрала полную ладошку снега и раскрыла пальцы, наблюдая, как снежки слетают и кружатся в воздухе. Удивительное зрелище, раньше я о таком только слышала. Через минуту я подняла глаза и увидела, что Эдвард стоит поблизости и с любящей улыбкой смотрит на меня. Когда наши глаза встретились, он подмигнул мне, я покраснела еще сильнее. Он тихонько засмеялся про себя, и я начала покусывать губу, снова уставившись взглядом в снег.

– Давайте сделаем снеговика! – предложила Элис через время. Эммет зарычал, соглашаясь, и возбужденно подпрыгнул. Розали поднялась с земли, сердито хмуря брови, и попыталась отряхнуться от снега, но бесполезно… они оба были совершенно белые.

Ребята начали катать большие круглые шары для снеговика, а Джаспер отвел меня в сторону, чтобы помочь ему найти ветки для рук. Мы смеялись и шутили, пока они пытались собрать шары вместе, иногда кидаясь друг в друга снежками. Удивительно было наблюдать и должна признать, мое участие в происходящем грело сердце. Я чувствовала себя такой молодой и счастливой, и беззаботной, и на мгновение я позволила себя забыться в этом ощущении, позволила чувству вины ослабнуть.

После того, как снеговик был кое-как собран, Эдвард подошел ко мне и замер рядом. – Хочешь прогуляться со мной? – мягко предложил он. Я улыбнулась и кивнула, он указал головой в сторону леса. Он начал идти к деревьям, и я последовала за ним по пятам, пытаясь найти в снегу тропинку. Идти было трудно, хоть всем остальным это, похоже, не доставляло неудобств. Когда мы дошли до ближайших деревьев, Эдвард протянул мне руку в перчатке. Я положила свою ладонь в его, и он переплел наши пальцы.

– Так как тебе понравился снег, моя Белла? – спросил он, глядя на меня, пока мы пробирались между деревьями. Я улыбнулась и пожала плечами.

– Он милый. Холодный, но красивый на вид, – сказала я. Он кивнул.

– Не такой красивый, как ты, – прошептал Эдвард, приподнимая бровь. Я залилась краской, а он тихо засмеялся.

До реки мы шли в тишине, звук бегущей воды становился громче. Эдвард замедлился, и мы встали возле берега, глядя на воду. Я склонила голову к его плечу, и он отпустил мою руку, приобнимая меня за плечи и прижимая к себе. – Я раньше все время приходил сюда, когда был ребенком, чтобы побыть одному. Бродил по лесу часами, несколько раз терялся. Единственное время, когда я чувствовал себя в безопасности, было здесь, в лесу. – Он замолчал и вздохнул. – Через несколько миль отсюда красивый маленький луг. Он вдали от дороги, поэтому никто туда не ходит. Может быть, я поведу тебя туда и покажу, когда потеплеет.

Я глянула ему в лицо и улыбнулась. Он смотрел между деревьев, в его чертах застыло выражение тоски. Наверное, он ощутил мой взгляд и криво улыбнулся через секунду. – Нравится то, что ты видишь? – поддразнил он. Я игриво ткнула его локтем и засмеялась.

– Ты знаешь, что да, – ответила я. Он тихо засмеялся и еще крепче меня прижал.

Какое-то время мы стояли в тишине под деревьями, когда две белки выбежали на из леса. Я улыбнулась и смотрела, как они прыгают по снегу у нас перед глазами, милуясь друг с другом. Через секунду они забрались на дерево около нас, запрыгивая на одну ветку. Я наклонила голову, понимая, что они делают, но Эдвард смотрел прямо на них, когда одна белка сбила кучку снега и та полетела вниз. Снег упал прямо ему на лицо и я истерически захохотала, пока он просто застыл там на месте, глядя на теперь пустую ветку.

– Сукин сын, я убью эту гребаную белку, – выдавил он. Я захохотала еще сильнее, сгибаясь пополам и хватаясь за живот, пытаясь дышать. Он развернулся ко мне и приподнял бровь. – Нашла что-то смешное? – спросил он совершенно спокойным и сдержанным тоном с серьезным выражением лица. Я кивнула и продолжила смеяться. Он слегка сузил глаза, но криво улыбнулся, и я пыталась успокоиться, потому что я знала это выражение лица, он что-то замышлял. Я прикусила губу, чтобы сдержать смех, но тут одна из белок вернулась на то же дерево. Она сделала несколько шагов, и очередная порция снега полетела на Эдварда.

Я тут же снова захохотала, а он еще больше сузил глаза. Он сделал шаг мне навстречу и мои глаза расширились. Я отступила назад, он шел дальше, я развернулась и бросилась бежать. Через несколько шагов проснулась моя неуклюжесть, я зацепилась за что-то ногой. И полетела лицом прямо в снег, за собой я услышала смех Эдварда.

– Видишь? Вот что случается, когда ты надо мной смеешься, – сказал он. Я улыбнулась и перевернулась – чтобы видеть его, набрала в руку снега и кинула. Снежок попал ему прямо в грудь, и его глаза расширились от удивления.

– А вот что случается, когда ты смеешься надо мной, – сказала я. Он рассмеялся, покачивая головой.

– Достаточно справедливо, – сказал он. Он протянул мне руку, и я осторожно ее взяла. Он поднял меня на ноги и тихо засмеялся. – Ты теперь вся в снегу, – сказал он, отряхивая мое пальто. Я улыбнулась и пожала плечами.

– Это просто вода, она мне не навредит, – сказала я. Он закатил глаза.

– Ты можешь получить обморожения. Может заболеть, подхватить пневмонию. Блядь, есть еще лихорадка. Все это может случиться, – сказал он. Я засмеялась.

– Эдвард, я родилась недоношенной посреди грязного сарая. Моя мама говорила, что я была крошечной и синей, но я выжила. Меня круглыми сутками избивали, больше раз, чем я могу сосчитать, а я выжила. Мне целились пистолетом в горло, а я выжила. Это же просто замороженная вода… Я выживу.

Он громко вздохнул с оттенком раздражения. Я ждала, что он начнет спорить и подняла голову, замечая, что он крепко сжал зубы. Я улыбнулась, понимая что он пытается успокоить свой темперамент для моей же безопасности.

Мы оба молчали с минуту и наконец, он разжал челюсть, успокаиваясь. – Я тоже был недоношенный, – наконец сказал он. Я с удивлением глянула на него, и он кивнул. – Родился на несколько недель раньше. Джасперу было всего лишь девять месяцев, когда появился Эммет, ему был год. Поэтому у мамы было двое детей на руках, а она была то ли на шестом, то ли на седьмом месяце беременности. Она отказывалась от любой помощи, хотела все делать сама, но для нее это оказалось слишком. Так она протянула несколько недель, прежде чем стресс взял верх и у нее начались схватки.

– Вау, – сказала я. – Наверное, трудно ей было, сразу трое детей.

Он кивнул. – Да. Они решили подождать, прежде чем мы вылезем из пеленок, а потом уже заводить еще. Она хотела много детей. Не знаю, почему они остановились, – в его голосе зазвучала тоска, стоило ему заговорить о матери. Я знаю, как ему тяжело, но он старался открыться для меня.

Я легко улыбнулась и сократила дистанцию между нами, обняв его за шею и вглядываясь ему в лицо. Он положил руки мне на бедра и посмотрел вниз, улыбаясь. – Наверное, они поняли, что достигли совершенства, когда родился ты, и поэтому остановились, – мягко сказала я. Он криво улыбнулся и склонил голову, нежно прижимаясь к моим губам. Я закрыла глаза и вздохнула, когда он приоткрыл мои губы языком, страстно меня целуя.

Он оторвался через некоторе время, и я открыла глаза, чтобы увидеть, как он смотрит на меня.

– Я далек от совершенства, Изабелла, – сказал он. – У меня больше недостатков, чем достоинств. – Я улыбнулась и отрицательно покачала головой.

– У тебя могут быть недостатки, но даже они делают тебя таким замечательным. Ты идеальный… идеальный для меня.

–

Глава 37. Несмотря ни на что

«Удивительно, как я не отказалась от всех своих идеалов,

они казались столь абсурдными и невозможными, чтобы продолжать верить.

Но я осталась верна им, ведь, несмотря ни на что,

я все еще верю, что люди в глубине души добрые»

– Анна Франк –

Доктор Карлайл Каллен

Я стоял около большого окна в гостиной и смотрел на просторный двор. Дети были на улице, играли в снегу, кидались снежками и пытались построить ужасного на вид снеговика. Они хохотали и казались очень веселыми, что должно было показаться мне прекрасным зрелищем. И честно, я не мог вспомнить, когда в последний раз видел всех троих мальчиков одновременно счастливыми, хотя бы одному из них всегда было плохо. Обычно Эдварду. Долгие годы мой младший пребывал в перманентном состоянии боли и хаоса. Его душа надломилась, сердце было ранено, и я так часто винил себя за это. Винил за то, что не старался достаточно, чтобы унять его тревоги в день смерти матери много лет назад, когда он проснулся в госпитале и осознал, что его мама умерла, а это был не ужасающий ночной кошмар, который ему привиделся. Мой младший сын, копия Элизабет: как по внешности, так и по духу – я очень давно обманул его ожидания.

Я никогда себя не прощу за то, что отстранился от собственной семьи после гибели Элизабет, я казался себя ничтожным, когда признавал это, но в то время я был не в силах даже смотреть на детей. Все еще бывают дни, когда я пытаюсь не видеть его, пытаюсь держать Эдварда на расстоянии, ведь он – это постоянное напоминание о моей жене и о том, что с ней случилось. И видеть, как он был сломлен внутри, видеть, как он изображает фальшивое счастье, чтобы порадовать нас, только усугубляло мои муки. Сложно было думать о том, что вытерпел мой сын, свидетелем чего он стал в тот день. Я по кусочкам собирал эту историю долгие годы, а он никогда не рассказывал сам, но я знал, что он видел ее гибель. Она была так красива, он так любил мать, и он был вынужден смотреть, как жизнь покидает ее. Не могу представить, каково это.

А моя жена… сложно найти подходящие слова, чтобы описать ее. Элизабет была чудесным созданием; у нее была самая нежная и добрая душа, которая только может быть дана человеку. Я поклялся любить ее и ценить, поклялся заботиться о ней, и я обманул ее ожидания… так страшно. Эдвард зря обвинял себя в смерти матери, он не знал даже половины всего. Если бы он догадывался о моей глупости, моей наивности. Он не знает, как я подвел жену, как не смог разобраться в происходящем, прежде чем стало поздно.

Эсме зашла и встала позади меня, обхватив своими маленькими ладошками мою левую руку. Она прислонилась ко мне головой и вздохнула. Мы оба стояли тихо и смотрели на двор, впитывая беззаботную невинность. Я бы отдал все, чтобы вернуться туда, в те времена, и снова быть счастливым, не обремененным жизненным злом.

– Я застала Эдварда за фортепиано утром, – сказала Эсме. – Он играл.

Я вздохнул: – Сияй Маленькая Звезда или Похоронный марш? – уточнил я. Теперь он играл только эти две мелодии, когда садился за инструмент.

– Не угадал, – сказала он. Я услышал улыбку в ее голосе. – Что-то новое. Что-то оригинальное.

Мои глаза слегка расширились от шока, что он написал что-то сам. – Вау, – просто сказал я. Она кивнула, но не ответила.

– Не могу поверить, что ты мне не сказал, – мягко упрекнула Эсме через минуту. Я оглянулся на сестру и заметил ее взгляд, следящий за Эдвардом на снегу. Могу сказать точно, о чем она говорила, судя по выражению ее лица, на нем, как обычно, было любящее участие. Я вздохнул, покачав головой.

– Что ты хотела услышать? Что мой младший сын идиот? – спросил я. Эсме застонала, жестко ткнув меня локтем под ребра.

– Не называй его так, – резко отрезала она. Я покачал головой и молчал, продолжая наблюдать за игрой детей. – Он любит ее, – добавила она через мгновение, голос был мягким.

Я закатил глаза. – Она просто новое приобретение, свежее мясо. Новизна скоро пройдет, и он двинется дальше, – сказал я.

– О, избавь меня от этого. Даже ты сам не веришь в свои слова, младший брат, – сказала она, мотая головой.

– Остается только надеяться, – сказал я. Она закатила глаза и отвернулась, глядя на детей.

– Они делают друг друга счастливыми, – заметила она. Я посмотрел в окно, наблюдая, как мой сын украдкой смотрит на Изабеллу, его глаза засверкали, едва их взгляды встретились. Я вздохнул.

– Они оба идиоты, – ответил я с легким разочарованием.

– Карлайл! – Эсме раздраженно толкнула меня. Я отступил на несколько шагов и тихо засмеялся. Эсме покачала головой и закатила глаза, хватая меня за руку и снова притягивая в свои объятия. – Что ты намерен делать? – спросила она через пару мгновений.

– Не знаю, – ответил я. И это была правда; понятия не имею, как справиться с этой ситуацией. – Когда я впервые понял все, я подумывал сослать ее на время к тебе в Чикаго … если бы вы оба приняли ее.

Она вздохнула: – Ты знаешь, что приняли бы. – Я посмотрел на нее и приподнял брови, скептически глядя на сестру. Она подняла голову и робко улыбнулась. – Я бы как-нибудь убедила мужа.

Я тихонько засмеялся, отрицательно покачав головой. Алек тяжело поддавался уговорам, и сомневаюсь, что даже Эсме смогла бы вовлечь его в это, особенно если бы она рассказала ему правду о сложившейся ситуации. Он отказывался вмешиваться в проблему с Изабеллой долгие годы и настаивал, чтобы Эсме поступала так же, и я его не винил. Все происходящее было катастрофой.

– Ты можешь так говорить, Эс, но лично я не уверен. Тем не менее, это не имеет значения. Слишком поздно. Я потерял эту возможность, – сказал я. Теперь, если я попробую отослать ее в Чикаго к Эсме, мой сын последует за девочкой, а это последнее, чего я хотел.

– Не выставляй себя дураком, который думал, что у него была такая возможность. Эти двое влюблены. E stato amore a prima vista (Любовь с первого взгляда), бьюсь об заклад, – сказала она. Я вздохнул и качнул головой вместо ответа, нечего было говорить. В глубине сердца я понимал, что сестра права, хоть и не хотел это признавать.

Дело в том, что уже некоторое время я был в курсе происходящего. Я заподозрил влечение между ними еще когда они сами, наверное, его не осознали. Я боялся, как они поведут себя, оставшись наедине, и в то первое утро я вошел на кухню, ожидая худшего. Она была такой застенчивой и перепуганной, боялась мира, а я боялся, что резкая натура моего сына помешает ей встать на ноги. Они были оба на полу кухни в то утро, сидели в луже сока, Изабелла содрогалась от ужаса, а Эдвард шокированно смотрел на нее. Он крепко в нее вцепился, держал за запястье, не позволяя уйти, и тут я вмешался, прерывая происходящее. Эдвард быстро отпустил ее, будто она была огнем, и он обжегся, и встал. И первая фраза, которая слетела с его губ, была последним, что я мог ожидать. Такое простое слово, которое так свободно и порой бесполезно используют люди, но настолько могущественное слово для людей, подобных нам. То слово, которое он не произносил с поры своего невинного детства, восьми лет, когда проблем еще не существовало. Он даже не смог выдавить из себя его той весной, когда мне пришлось привлечь все свои связи и положение в обществе, чтобы вытащить его из неприятностей, чтобы у него был второй шанс начать жизнь заново. И вот он произносит его в то утро, настолько просто, обыденно, наверное, он даже не понял, что сказал. Это просто слетело с его губ, небольшое дело, оно не несло в себе скрытого подтекста. Но это случилось, и стоило мне это услышать, как я все понял. Понял, что мой сын наконец-то встретил человека, который прорвался через его оборону, пусть он сам этого еще не понимал.

И это слово было «прости».

Это слово я сам никогда не произносил, независимо от ситуации. Слово, которое я должен был сказать, извиниться перед Изабеллой за мою жестокость в годовщину смерти Элизабет. Я представлял, что жена смотрит за мной с небес, стыдится моего поведения, испытывает отвращение. Я никогда не прощу себя за совершенное, и я не ждал, что Изабелла сможет меня простить. Она не заслужила такого, это было нечестно. Я намеренно был жесток, причинил ей боль, боль простому, пойманному в ловушку ребенку, в ловушку жизни, из которой не вырваться. Умом я понимал, что это не ее вина, что она не могла что-то изменить, так же, как и мои сыновья, просто кости были уже брошены. Но я не всегда действую с умом, иногда туман застилает мой разум.

Если спросите мою сестру, скорее всего она скажет, что в глубине души я хороший человек. Порядочный человек, со страстным сердцем и способный сильно любить. Элизабет говорила то же самое. Она никогда не видела во мне зла, но теперь, когда она ушла, я не уверен, что зло не проросло во мне. У меня и раньше были срывы, но все – после ее гибели, когда в душе появилась черная дыра. Эта чернота поглотила меня, питала мой гнев, грусть и вину. Я жаждал крови, без разницы, сколько людей я убил, прежде чем моя тяга к мести исчерпала себя. Эта скромная темноволосая девочка, которая так нравится моему младшему сыну, стала случайностью в моей войне, моих поисках мести. Глядя на нее сейчас, я видел в ней расплату, мою последнюю возможность исправить все плохое, что я совершил за последнее время. Я не отрицаю, что чернота во мне часто поднимает свою уродливую голову и приходится бороться с искушением наброситься на Изабеллу, бороться с этим иррациональным гневом, который рождает во мне желание схватить ее и скрутить ей шею.

Меня разрывало надвое – разрывало между желанием помочь кому-то и уничтожить. Меня тошнит от этого – как порядочный мужчина может бороться с желанием причинить вред невинному ребенку?

Я постукивал большим пальцем по ноге, пытаясь держать себя в руках, пока Эдвард в нескольких шагах от меня стоял и буквально сверлил взглядом Изабеллу. Он задержался в стороне на секунду, а потом бросился к девочке, замирая рядом с ней. Он наклонился и сказал ей что-то на ухо, она кивнула в ответ. Я сжал зубы и напрягся, когда он показал головой в сторону леса, показывая ей следовать за ним.

– Расслабься, Карлайл, – нежно сказала Эсме, ощутив мое напряжение. Я громко вздохнул и попытался отвлечься, сделав несколько глубоких вдохов, но не помогало. Они зашли за линию деревьев, и Эдвард, подойдя к ней, взял за руку. Я не хотел на это смотреть, не хотел иметь с этим дело. Я прошел глубже в гостиную и сел на кресло, от злости спрятав лицо в ладонях.

А Эсме осталась около окна, наблюдая, как остальные дети доделывают снеговика, прежде чем обернулась и подошла ко мне. Она села напротив, я ощущал как ее взгляд изучает меня.

– Так мило, что они считают, будто они очень ловкие. Напоминает мне былые дни, когда ты.., – начала она, улыбаясь воспоминаниям.

Я понял, к чему она ведет и моментально поднял ладонь, останавливая ее. – Прекрати это! – жестко сказал я, не желая больше слушать. Она улыбнулась и подняла руку, игриво закрывая рот на замок. Она считала это забавным, и, будь я рациональным человеком, то думал бы так же, но я не был. Не нахожу ничего забавного в сложившейся ситуации.

– Почему ты просто их не оставишь? Эдвард так счастлив. Он всегда был сломлен, а теперь улыбается. Он снова смеется, – сказала Эсме через минуту. Я покачал головой.

– Ты знаешь почему, – просто ответил я. Она вздохнула с легким раздражением. – Черт возьми, сестра, ты серьезно думаешь, что я не хочу счастья для сына? Я хочу! Мне нравится видеть его живым после стольких лет. Но ты серьезно думаешь, после всего, что их поведение разумно? Думаешь, что для них это лучший выбор, что они должны быть вместе?

Она смотрел на меня, слегка сузив глаза от злости. – Разве не им решать?– спросила она. Я прищурился, хмурясь.

– Они не знают, как будет лучше, они не способны принять подобное решение, – отрезал я. Она приподняла бровь, очевидно не удовлетворившись моим ответом.

– Тогда ты должен им сказать, – остро выпалила она. Я сузил глаза, а она качнула головой, понимая, что я готовлюсь спорить. – Он подозревает, что ты хранишь секреты, Карлайл. Он не идиот. Думаю, ты должен сказать ему правду.

Я горько рассмеялся. – Правду, Эсме? О которой конкретно правде ты говоришь? И сколько правды мне им рассказать? Ты предлагаешь мне выложить ему все, все наши карты? А что насчет того, что это его ранит, что знание всего этого его сломает? Ты хочешь видеть его чертовски счастливым, ты думаешь, что правда о произошедшем сделает его таким? Потому что если нет, ему будет чрезвычайно больно. В нем слишком много от меня, ты это знаешь, признай же, что есть огромная вероятность, что скажи я ему о значении этой девочки, он сорвется. Сорвется – может, на меня, может, на нее, но точно на кого-то из нас. Иисусе, Эсме, я пытался ее убить! Я уже сорвался однажды! Только не говори, что ты всерьез веришь, что Эдвард легко это перенесет, просто перешагнет и все. Если я скажу ему правду, он начнет спрашивать, начнет сомневаться во мне. Эдвард и я с трудом сохраняем и такие отношения, разве ты не видишь, что это может разрушить то немногое, что у нас осталось? Потому что я вижу. Ты этого хочешь?

Она просто смотрела на меня, на лице застыло слегка удивленное выражение от моей страстной тирады. Я качнул головой, раздраженно вздыхая. – Нет, ты хочешь не этого. Ты хочешь, чтобы я сказал ему такую часть правды, которая уверила бы его в правильности происходящего, что он и Изабелла должны быть вместе. Я так не могу; я не могу недоговорками вводить его в заблуждение. Или все, или ничего, Эсме. И я уверен, скажи я ему все, он, с его безотчетным гневом, набросится на нее и уничтожит, или попробует украсть ее и сбежать. Не могу я позволить случиться ни одному из вариантов, тогда пропадет все, ради чего я работал и к чему стремился. Еще хуже, если он набросится на нас обоих, и исчезнет сам, умоет руки, это его уничтожит. Элизабет бы не хотела, чтобы ее ребенок страдал, ты это знаешь.

Хмурясь, Эсме вздохнула. – Она была бы счастлива, увидев их обоих вместе, – мягко сказала она. – Я просто хочу… чтобы это стало возможно.

Я кивнул. – Знаю. Я тоже. И я пытаюсь найти какую-то середину, когда не придется говорить им все, но и не надо будет это видеть. Не знаю, как решить это, чтобы ни один не страдал. Может, в нормальной ситуации, без этого проклятого теста ДНК. Иисусе, ну почему я должен толкать их на это? Я ожидал, что будет только наследственность по семье Свонов, но после звонка я узнал, что замешаны не только Своны, и я понял, что погряз. И, черт возьми, я был так глуп, что не понял все раньше, я должен был знать.

Эсме покачала головой. – Ты не мог знать, Карлайл. Никто не мог. – Я вздохнул, и наступила тишина на пару минут. – Как думаешь, что с этим делать? С ДНК?

Я мотнул головой. – Не знаю. Я знаю, чего от меня ждут, я предпочитаю выбрать дело, логично было бы изложить это на бумаге и выставить на всеобщий суд, но осложнения, которые последуют за этим, меня пугают. Тот потенциальный гнев, неприятности, которые на нас обрушатся… не говоря о том, что Изабелла будет брошена к волкам. И черт, если это случится, даже не могу представить, что мой сын ради нее сделает. Я так хочу, чтобы не надо было проходить это проклятый тест, чтобы не надо было принимать это решение.

– Ты уже ничего не изменишь, Карлайл. Что случилось, то случилось.

Я горько засмеялся. – И всегда это «а что, если». Я едва могу спать по ночам, так переживаю из-за всего, думаю, как могу все изменить, как могу исправить ошибки, которые совершил. Это все моя вина. Я мог остановить это прежде, чем оно началось. Я ни о чем другом не могу думать, я знаю, что это глупо, но не могу остановиться. Что, если я бы не взял жену в Вегас в тот уикенд? Что, если бы мы поехали неделей раньше или позже? Что, если бы она не оказалась в то время в том месте? Столько вариантов, мы могли бы по-прежнему быть счастливы! И я виню себя за все. Черт, иногда я обвиняю даже отца, и я так чертовски злюсь, Эсме, так злюсь на эту девушку снаружи, и я знаю, что это неправильно, это не ее вина, но не могу остановиться.

– Если бы тот день сложился иначе, Карлайл, эта девочка снаружи вероятно была бы мертва. Ты спасаешь ее, а она исцеляет его. Разве оно того не стоило?

Я горько усмехнулся, покачивая головой. – Ты говоришь, как Аро. Сложись все иначе, моему сыну не нужно было бы исцеление, а моя жена, черт побери, не была бы сейчас мертва. Поэтому нет, путешествие того не стоило.

–

14 Февраля, 1993 года

Дорога была длинной и пустынной, за мили вокруг не было ничего, кроме выпуклых коричневых конструкций вдоль обочины автобана и россыпи зеленых, разной формы, кустов и кактусов. Воздух был раскаленный и душный, и несмотря на работающий на полную мощность кондиционер в машине, я был весь покрыт испариной. Подняв руку и вздыхая, я вытер брови. Я ненавидел юг.

Я злился. Из-за зноя я чувствовал себя даже хуже, чем просто плохо. Кроме работающего двигателя и звука переключения передач, в машине была тишина. Радио не работало, и через минуту я потянулся к панели управления и включил его, быстро перебирая волны в поисках чего-то, что могло меня отвлечь. Без разницы что, просто нужен был шум. Я сжал зубы, пытаясь сдержать себя, но тишина доводила меня до безумия. Она знала, что я ненавидел молчание. Лучше бы она кричала, бранила меня, а не сидела на пассажирском кресле, не говоря ни слова, игнорируя меня и глядя в окно с пустым выражением лица.

Через мгновение я выругался и отдернул руку от радио, моя злость достигла предела и я сорвался. Она драматично вздохнула, но, с другой стороны, продолжала делать вид, будто меня и нет. А ведь она знала, всегда знала. Она угадывала мое настроение, и я рискну предположить, что и сейчас она знала, что со мной. Она знала, что делала со мной.

– Черт возьми, Лизи, если ты не скажешь ни слова, клянусь Господу, я взорвусь, – выдавил я сквозь стиснутые зубы. Она резко выдохнула и бросила на меня короткий взгляд, а потом снова отвернулась к окну, рассматривая коричневые конструкции с вкраплениями зеленого.

Я сжал зубы еще сильнее и выключил радио, понимая, что это бесполезно. Позже она все равно заговорит, хоть и продолжала сейчас пытать меня тишиной. – Что ты от меня хочешь? А? Это моя работа, Элизабет, ты знала, кто я, когда выходила за меня.

Она горько засмеялась. – Это наша годовщина, Карлайл, – просто сказала она, голос был полон гнева и возмущения. Элизабет редко расстраивалась, но уж если так случилось, она становилась ядовитой, и я оказывался на линии огня.

– Я знаю это, но им все равно. Они сказали ехать, и я еду, – ответил я, раздраженно вздыхая. Она знала, что я принял клятву, что дал обет верности организации, и в любое время они могут позвать меня и я побегу, 24 часа в сутки, 7 дней в неделю, 365 дней в году. Они были достаточно гибкие и нечасто причиняли неудобство, но факт остается фактом – я занимаю низкую ступень в иерархии, и когда они призывают, я отзываюсь.

– Я знаю, – жестко ответила она. – Но не сиди там и не делай вид, будто я не имею права быть расстроенной. Ты знал, что чувствую к этому месту, этому… Вермин.

Я вздохнул и покачал головой. – Я никогда не говорил, что у тебя нет права расстраиваться. И ты знаешь, я люблю это место не меньше тебя, так почему ты срываешь это все на мне? Ты должна была ехать, ты могла остаться в отеле и подождать.

Ее голова дернулась в направлении меня, и ее глаза сузились. – Да ты, наверное, шутишь! Ты думаешь, я бы сидела в номере одна, в нашу годовщину, и ждала, пока ты делаешь Бог знает что?! Ты мог бы уйти на целый день, и я бы вовсе тебя не увидела!

Я закатил глаза. – И это дерьмо лучше, чем не видеть меня? Ехать в машине пять часов в одну сторону, пытать меня молчанием, как будто это моя вина? Думаешь, я хочу быть там, думаешь, я бы не хотел провести день с тобой в Вегасе? – я понимал, почему она расстроена, действительно понимал, но не мог принять, что она винит меня. Я старался изо всех сил, делал все для нее. Я планировал поездку, согласовал с Эсме и Алеком, чтобы они присмотрели за мальчиками на уикенд в Чикаго, пока я повезу ее в Вегас на годовщину. Я распланировал выходные на каждый час, ведь это ее первый раз в городе. Я хотел повести ее на танцы и в казино, купить билеты на шоу, которое, я знал, она всегда хотела увидеть. Я собирался напоить ее вином и накормить, обращаться с ней, как с принцессой, занимать с ней любовью ночи напролет. Она была моим сердцем, моей родственной душой, я хотел проводить больше времени наедине, только она и я, вдали от всех сложностей. Я устал он сложностей, у нас они всегда были. Мы нуждались в возможности сбежать от всего, сбежать от стресса и остаться просто вдвоем, и вот такой шанс появился.