Текст книги "Декларация независимости или чувства без названия (ЛП, фанфик Сумерки)"

Автор книги: Kharizzmatik

сообщить о нарушении

Текущая страница: 102 (всего у книги 166 страниц)

Мы добрались до колледжа в Порт-Анжелесе ровно в восемь, он завел меня внутрь, остановившись у входа в учебный класс, чтобы нежно поцеловать и убедиться, помню ли я инструкции. Они с Джаспером заранее посветили меня в детали того, с чем я могу столкнуться, так что я была подготовлена, но он все же выделил время, чтобы напомнить, прежде чем я войду в аудиторию. Он хотел удостовериться, что я знаю все, что следует рассказать о себе, и на какие вопросы отвечать не стоит, и в последний раз убедиться, что у меня есть все, что нужно.

Перед тем, как уйти, он сказал, что мы увидимся уже через несколько часов, а я смотрела ему вслед, пока он не скрылся из виду, и только потом вошла в класс. Я вежливо улыбнулась куратору, снова почувствовав тошноту, но стараясь побороть ее. Это, несомненно, было сложно, но я была так возбуждена тем, что, наконец, делаю что-то для себя. Я совершенствовалась как личность, а не как рабыня, и этим по-настоящему стоило гордиться.

– Имя? – спросил мужчина, даже не глядя на меня.

– Изабелла Мари Свон, – сказала я.

Он кивнул и просмотрел список фамилий, пометив одну из них ручкой.

– Водительские права, – сразу сказал он, протягивая руку.

Я залезла в карман и, вытащив удостоверение, нервно подала ему. Я знала, что оно поддельное, но изготовлено было достаточно качественно, ведь я даже смогла пройти контроль безопасности в аэропорте, и поэтому не было причин бояться, что оно не обманет инспектора в школе, но все равно нервничала, когда он разглядывал его.

Он засунул удостоверение в какой-то прибор, и мое сердце бешено забилось, пока я гадала, что он делает. Я вздохнула с облегчением, когда поняла, что он лишь делает копию моих прав, после чего он отдал их мне обратно. Он дал мне какой-то бланк, и я сел за стол заполнять его своим лучшим почерком. Он все еще был не совсем уверенным и выглядел немного по-детски, но был, по крайней мере, разборчивым. Я сдала документ, и он быстро пробежался по нему глазами.

– Номер социальной страховки? – спросил он.

Я напряглась и покачала головой.

– Я не готова написать эту информацию на бумаге из-за того, что сведения о моих личных данных могут быть украдены, – сказала я, повторяя слова доктора Каллена, которые он велел говорить, если спросят про страховку.

Он проворчал себе под нос что-то о том, что я создаю ему кучу работы, и отпустил меня, сказав занять свободное место, и пообещав начать в ближайшее время. Другие соискатели зарегистрировались для прохождения тестирования, и после того, как класс заполнился, он принялся давать инструкции. Я слушала внимательно, не желая допустить ни одной ошибки и не опозориться, а потом нам раздали набор тестов.

Первым шел тест по письму. Я быстро справилась с пятьюдесятью вопросами по грамматике и пунктуации, закончив досрочно. Вторым испытанием было письменное эссе, из-за которого я нервничала больше всего, потому что мои способности к сочинительству были далеко не на высоте. Я много практиковалась, описывая разный вздор, публикуемый в журналах, но прежде никогда не писала ничего серьезного. Джаспер помогал мне как мог, но это не могло в полной мере подготовить меня, учитывая, что мы не знали заранее, о чем придется писать.

Инструктор сказал, что в нашем распоряжении сорок пять минут, чтобы написать эссе на заданную тему, и я замерла, когда взглянула на бумажку и прочитала:

Что нужно для того, чтобы стать хорошим родителем?

В своем эссе опишите качества хорошего родителя. Приведите аргументы, чтобы объяснить свою точку зрения. Используйте свои личные наблюдения, опыт и знания.

Я сидела, глядя на задание, а время шло… Я слышал, как люди вдыхали и выдыхали, как стержни ручек скрипели по бумаге, а я все продолжала смотреть на вопрос, на который должна написать развернутый ответ. Каково это – быть хорошим родителем?

Мой отец был жесток и опасен, и отказался даже признать, что это он породил меня. Я многие годы мучилась под его пристальным наблюдением, и он сам не гнушался зачастую избивать меня. Он продал меня, не обращая внимания, кто пришел за мной, и если бы доктор Каллен не заплатил так много денег, чтобы купить меня, скорее всего, я бы попала на какой-нибудь аукцион. Он продал бы меня в секс-рабство, не задумываясь, и с радостью бы потратил деньги, которые заработал на мне, на виски и новые туфли для своей ужасной жены. Он тратил сотни долларов на каждую новую пару шпилек, которые она будет использовать в качестве оружия против тех, кто слабее ее – для развлечения. Это было гадко и отвратительно. Они были эгоистами и не испытывали ни унции сострадания к другим.

Я почувствовала, что начинаю злиться, и поджала губу, стараясь совладать с собой. Намеренно старалась не думать о Чарли и Джейн, потому что это выводило из себя, и даже воспоминания о матери в контексте с Финиксом причиняли сильную боль.

У моей мамы всегда были самые лучшие намерения, но она была так же беспомощна, как и я сама. Она была самой лучшей матерью, какой только могла быть, учитывая обстоятельства. Она прятала меня, чтобы защитить, и, как могла, закрывала собой. По мере возможностей оказывала мне моральную поддержку, учила всему, что знала сама, несмотря на то, что знания у нее были скудными, и хранила для меня одну вещь, которую я не потеряла даже спустя годы – надежду.

Она не переставала надеяться, что когда-нибудь я обрету другую жизнь, мечтала, что ее ребенок будет жить в мире лучшем, чем был у нее. Все, что заботило ее – это чтобы я когда-нибудь приобрела то, чего у нее никогда не было – свободу. Свободу любить, свободу самой принимать решения о своем будущем, свободу учиться… свободу делать все, что я делала в доме Калленов.

Она растила меня шестнадцать лет, чтобы вот сейчас я могла сидеть здесь, держа перед собой бланк с тестом, а я позволила памяти о человеке, который жестоко обращался с ней, очернить этот момент. Это было неправильно. Я не могла позволить ему сломить меня, потому что Чарльз Свон не был моим родителем. Он не был моим отцом. Чарльз Свон был ужасной личностью, который издевался над моей матерью ради собственного удовольствия, и лишь потому, что он передал мне свои гены, не означает, что он хоть сколько-нибудь важен для меня. Рене была единственным родителем, который у меня был… единственным родителем, которого я хотела для себя.

Я попыталась сморгнуть слезы, отчаянно стремясь восстановить контроль. Я посмотрела на часы на противоположной стене и с изумлением увидела, что уже двадцать минут прошли с тех пор, как я впервые прочитала задание. Время ускользало слишком быстро, поэтому я сделала глубокий вдох и принялась писать. Я сосредоточилась, чтобы освежить в голове структуру построения предложений и грамматику, одновременно стараясь писать разборчиво, потому что у меня не будет шансов на благоприятную сдачу, если нельзя будет прочесть ни единого слова. Я писала все, что приходило в голову, когда я думала о матери – о том, как хороший родитель должен поддерживать своих детей и приглядывать за ними, и делать все возможное, чтобы оградить от обид, но давать им свободу, чтобы они сами могли справиться с трудностями, которые встретятся на жизненном пути. Я писала, что хороший родитель никогда не откажется от своих детей, всегда имеет свою мечту и поощряет их к обретению мечты, давая понять, что они могут стать великими людьми. Я вынуждена была опустить некоторые подробности, когда дело дошло до моего собственного опыта, потому что не могла изложить ситуацию, но сделала все, что было в моих силах.

Куратор крикнул, что время вышло, как раз когда я ставила точку в конце предложения. Он прошел мимо, забрав у меня бумаги. Это заставило меня занервничать, потому что я не имела возможности даже взглянуть на то, что написала, но знала, что ничего не могу исправить.

Остальные экзамены прошли гладко. Я немного нервничала на экзамене по чтению, поскольку нужно было интерпретировать стихи и много чего еще, но я надеялась, что неплохо справилась с заданием. Лишь пару раз я действительно зашла в тупик, не зная точного ответа, и просто поставила галочки наугад, но полагаю, что вероятность правильного ответа в этих случаях процентов двадцать пять. Знания, которые я почерпнула из «Джеопарди», пригодились в социальных и научных дисциплинах, и я спотыкалась на математике, пока не вспомнила, как Джаспер предложил начать с ответа и работать в обратном направлении. В целом, мне казалось, справилась я хорошо, хоть и была не совсем уверена, что прошла – из-за эссе.

Инструктор отпустил нас около 3:30 пополудни, и я вышла на улицу. Машину Эдварда я обнаружила на стоянке, предназначенной для карет аварийных служб, верх ее был откинут, а музыка громыхала на всю округу, что было не удивительно, учитывая, что он проигнорировал большинство правил парковки. Голова его была откинута на сиденье, а солнце светило прямо на него, и бледная кожа сияла в лучах.

Я подошла к машине, потянула на себя пассажирскую дверь, проскользнула внутрь и пристегнула ремень безопасности. Эдвард выключил музыку и, переключив рычаг коробки передач, немедленно отъехал от тротуара.

– Как ты, tesoro? – спросил он, чуть погодя, мягко сжав мою ногу.

Я робко улыбнулась, взяла его за руку и переплела наши пальцы.

– Нормально, – ответила я.

Он посмотрел на меня и кивнул.

– Хорошо, – тихо отозвался он.

Я ждала, что он начнет расспрашивать меня, но он этого не сделал. А продолжал держать свою руку у меня на коленях, нежно потирая бедро большим пальцем.

– Это были самые длинные гребаные почти-восемь-часов в моей жизни. Клянусь Богом, в этой сраной дыре совершенно нечем заняться.

– Мне очень жаль, – автоматически сказала я, чувствуя себя виноватой, что он был вынужден прозябать в томительном ожидании, пока я сдам экзамен.

– Не извиняйся за это дерьмо, Белла. Я был только рад этому. Я рад, что у тебя появилась возможность пройти этот тест, – сказал он. – Я горжусь тобой. Мне кажется, что я недостаточно часто говорю тебе об этом.

Я улыбнулась.

– Спасибо. Это действительно много значит для меня, Эдвард.

– Всегда пожалуйста, – сказал он, слегка приблизив ко мне лицо.

Я поцеловала его в губы, и он быстро отодвинулся, сосредоточившись на дороге. Мы оба замолчали, никто не говорил на протяжении всей обратной дороги до Форкса.

Войдя в дом, я пошла прямо на кухню, чтобы приготовить что-нибудь поесть, потому что проголодалась. Эдвард сел на стол рядом с плитой, и с любопытством наблюдал за тем, как я готовила.

– Ты готовишь что-то мексиканское? – спросил он через некоторое время.

Я кивнула.

– «Энчиладос по-швейцарски», – сказала я, чуть помедлив. – Это… э-э… любимое блюдо моей мамы.

Он кивнул, глядя на меня со странным выражением лица.

– Выглядит отлично.

– Спасибо, – сказала я.

– Мы можем поесть и посмотреть кино, или еще что-нибудь, – добавил он быстро.

– Хорошо, – согласилась я.

– Или можем сыграть в игру, – сказал он.

– Хорошо.

– А вообще, можем просто пойти и завалиться в кровать, – сказал он.

Я пожала плечами.

– Хорошо, – в очередной раз повторила я.

(2) блинчики с острой мясной начинкой

ДН. Глава 59. Часть 3:

В комнате стало тихо, через пару секунд я подняла глаза на Эдварда и увидела, что он смотрит на меня сердито. Вздрогнув, я мгновенно застыла.

– Ты в порядке? – нерешительно спросила я, обеспокоенная переменой в его поведении.

– Да я просто в полном порядке, – сказал он с явным раздражением в голосе. – А вот в том, что касается тебя, я не уверен.

– Что ты имеешь в виду? – в замешательстве спросила я, не понимая, о чем он говорит, но было очевидно, что он чем-то расстроен.

– Я о том, Белла, что тебя что-то тревожит. Ты понимаешь, что с тех пор, как я забрал тебя, ты едва произнесла с десяток слов и половина из них были «все в порядке»? Ты знаешь, что я чувствую, видя это дерьмо, а ведь ты давно перестала так делать. Что-то случилось на этом тесте? Кто-то сказал тебе что-то, или оскорбил тебя? Потому что, клянусь, я отымею их всех, если они тебя обидели, и насрать, как они это сделали, – жестко сказал он, гнев в голосе нарастал с каждым словом.

– Нет, – быстро сказала я, покачав головой. – Никто ничего мне не говорил, правда.

– Ты не сдала? – спросил он, вопросительно подняв брови. – Ты испугалась чего-то или ошиблась? Хорошо, если так, ты сможешь пересдать позже, когда будешь чувствовать, что лучше подготовилась, – вздохнул он.

– Нет. Я имею в виду, что… ну, я не знаю, но не думаю, что не сдала. Мне кажется, что ответила я верно, – сказала я, вздрогнув от того, что снова произнесла это слово.

Он застонал и с досадой провел рукой по волосам.

– Тогда в чем дело? Потому что что-то явно произошло, – с нажимом сказал он.

Я пожала плечами.

– Не знаю, наверное, слишком много всего навалилось. Темой для моего эссе сегодня было «Что значит быть хорошим родителем?», и это заставило меня вспомнить о маме, – сказала я. – А сама я действительно в порядке. И знаю, что ты ненавидишь это слово, но так и есть. И мне на самом деле все равно, чем мы займемся сегодня вечером, лишь бы я провела это время с тобой, – продолжала говорить я, пока он молча смотрел на меня, как бы впитывая все, что я сказала.

– Ты скучаешь по ней, – сказал он через некоторое время.

Я кивнула.

– Очень, – тихо молвила в ответ.

– Хочешь поговорить о ней? – предложил он тихим и искренним голосом, в котором не осталось ни намека на гнев. – Ты не должна держать в себе это дерьмо, не позволяй ему разъедать тебя изнутри. Ты можешь поговорить со мной, я всегда рядом и готов выслушать.

Я вздохнула, пожав плечами.

– Я знаю, что могу обсудить это с тобой. Просто… я, наверное, на самом деле не знаю, что сказать. Я переживаю за нее, и мне ее не хватает, и, скорее всего, я никогда больше ее не увижу, чтобы сказать, как я люблю ее. Я, хм… никогда не говорила ей об этом раньше.

– Никогда не говорила ей о чем? – спросил он с любопытством.

– Что люблю ее, – тихо сказала я, чувствуя, что глаза наполняются слезами. – Мы никогда не обсуждали это, и сейчас мне больно даже думать об этом, потому что раньше я считала, что мы толком не любили друг друга. Легче не испытывать ни к кому привязанности, потому что люди умирают, оставляя тебя в одиночестве, но я поняла, что лучше потерять, познав, что такое любовь, чем оставаться в спасительной безвестности. Это я узнала здесь… этому я научилась у вас. И сегодня я поняла, что моя мать по-настоящему любила меня, и что она была лучшей из матерей, которую я когда-либо могла бы попросить. Но я никогда не говорила ей об этом. Я даже ни разу не сказала ей, что люблю.

В конце речи я всхлипнула, и рыдание вырвалось из горла. Я быстро подняла руку и прикрыла ладонью рот, а Эдвард спрыгнул со стола. Он крепко обнял меня, слезы покатились, я зарыдала, несмотря на все усилия, чтобы сдержаться. Он начал покачивать меня, а я плакала в его объятиях, и моя грудь разрывалась от боли.

– Я уверен, она знает, что ты любишь ее, Белла, – тихо сказал он, нежно поглаживая меня по спине. – Ведь она мама. Знаешь, мамы просто чувствуют это дерьмо.

– Знаю, – пробормотала я, вцепившись в него. – Я бы хотела, чтобы она знала об этом, чтобы я говорила ей это раньше. И мне бы очень хотелось сказать ей сейчас.

– Я бы тоже этого хотел, – сказал он, целуя меня в макушку. – Я, действительно, хотел бы помочь тебе в этом, Белла. Я чертовски хочу этого, но есть некоторые гребаные вещи, которые мне не под силу.

– Я знаю, Эдвард, – прошептала я. – Я и не жду, что ты поможешь мне. И я не должна была вываливать это на тебя, потому что это неправильно. У тебя больше поводов страдать, чем у меня. Моя мама еще жива, а ты свою потерял…

Он вздрогнул, когда я произнесла эти слова, ярость вспыхнула в его глазах, заставив меня сжаться. Я сразу подумала, что сказала что-то не то, но, в любом случае, не хотела огорчить его. Я попыталась извиниться, но он быстро поднял руки и прижал указательный палец к моим губам, чтобы заставить молчать.

– Ты не сказала ничего дурного, – серьезно молвил он спустя мгновение. – Ты права, говоря, что твоя мать еще дышит, а моя нет. Но ты и ошибаешься – моя мать жила, тогда как твоя нет. Моя мать была вольна сделать свой выбор, и сделала именно такой. Она приняла неверное решение, пошла до конца, и умерла из-за этого. Вот почему умерла моя мама, Белла. Она умерла, потому что сделала выбор в пользу дерьма, которое и убило ее, и это, на хрен, реально отстойно, но это была ее жизнь. Твоя мать никогда не имела возможности принимать решения насчет своей жизни, и значит, она никогда не жила. И лучше уж умереть преждевременно, чем не жить вообще, и по этой причине поводов скорбеть у тебя куда больше, чем у меня. По крайней мере, в моей жизни был выстрел. И это, Белла… этому я научился у тебя. И поэтому я, черт возьми, прослежу за тем, чтобы ты получила шанс на жизнь.

Потрясенная, я смотрела на него, открыв было рот, чтобы ответить, но он снова прижал палец к моим губам.

– Ты сожжешь наш ужин, tesoro, – сказал он мягко, тонко намекая мне, что больше ничего не нужно говорить.

Я кивнула и повернулась к плите, чтобы закончить начатый энчиладос. Слезы продолжали сочиться из глаз, и я смахивала их тыльной стороной ладони.

Ели мы в относительной тишине; Эдвард заметил, что я так же хорошо готовлю мексиканские блюда, как и итальянские. После окончания ужина я направилась на кухню, чтобы все прибрать и положить остатки еды в холодильник. По привычке я сделала слишком много, и чувствовала себя неловко, зная, что большую часть придется выбросить, раз Эмметта не было дома. От этой мысли боль в груди снова дала знать о себе, и опять подступили слезы… Я буду очень скучать по Эмметту и Джасперу.

Спать мы с Эдвардом легли рано, после обсуждения на кухне все еще пребывая в угрюмом настроении. Он обнял меня и гладил по спине, пока я не заснула беспокойным сном.

Следующие несколько дней пролетели незаметно. Я понятия не имела, когда вернется доктор Каллен, но уже привыкла к тому, что есть только я и Эдвард, и страшилась момента, когда это прекрасное время подойдет к концу. Это было похоже на то, будто я одним глазком взглянула на наше совместное будущее, и полюбила каждую минуту, что мы провели вместе. Мы все время были заняты, выходили поужинать и в кинотеатр, проводили время во дворе и снова посетили художественную галерею в Порт-Анжелесе.

Днем в пятницу мы с Эдвардом уселись в гостиной, чтобы посмотреть фильм. Он назывался «Криминальное чтиво», и Эдвард сказал, что это один из его любимейших фильмов, кино-на-все-времена, но мне он показался очень странным. Я запуталась в некоторых моментах, и Эдвард старался объяснить мне, но что бы он ни говорил, в этом не было смысла, и я засомневалась, а понимает ли он сам, что же происходит в этом фильме. В одном из эпизодов картины рассказали анекдот про помидоры, и я разразилась истерическим хохотом, вспомнив, что как-то раз Джейкоб Блэк говорил об этом, и что тогда он мне вовсе не показался смешным. Эдвард наблюдал за мной с любопытством, а я лишь пожала плечами, сказав ему, что просто было смешно. Мне не хотелось испортить наше совместное времяпрепровождение разговором о Джейкобе.

Фильм закончился, и побежали финальные титры, а я все еще с удивлением таращилась на экран.

– Эдвард?

– Да, детка? – спросил Эдвард, и в его голосе отчетливо послышался смешок.

Я взглянула на него и увидела на лице ухмылку и лукавый огонек в глазах.

– Что было в портфеле? – нерешительно спросила я, не понимая, что произошло.

Я просидела у экрана более двух часов, а в результате испытывала лишь недоумение.

Он усмехнулся.

– Мы не знаем, Белла.

Я нахмурила лоб.

– Они забыли рассказать нам? – спросила я.

Он начал истерически хохотать, покачивая головой.

– Они не забыли, а просто не сказали нам. На самом деле вовсе не важно, что в нем, – сказал он.

– Не важно? – переспросила я, вообще ничего не понимая. – Если это не имеет значения, то зачем они постоянно показывали его?

Он продолжал смеяться и сгреб меня в объятия.

– Иногда ты такая, черт побери, милая, – сказал он с умилением, и припал своими губами к моим.

Целуя меня, он продолжал тихо посмеиваться, игриво покусывая мои губы. Это уже вошло у него в привычку – кусать мою нижнюю губу, пока мы целовались, и я любила это. Этот жест кричал о страсти, как нечто первобытное.

Он толкнул меня на диван и придавил сверху своим телом. Я чувствовала, как выпуклость в его штанах уперлась в мое бедро, и застонала прямо ему в рот, что заставило его зарычать. Я стала расстегивать пуговицы на его рубашке, и он прервал поцелуй, чтобы я смогла снять ее. Его губы тем временем начали исследовать линию моего подбородка, энергично лизать и посасывать шею. От этих прикосновений все тело покалывало, и по венам растекалось тепло. Он схватил мою ногу, отодвинул ее в сторону и уместился между бедер. Я застонала еще раз, когда он прижался ко мне, а его эрегированный член потерся о то место, которое отчаянно нуждалась в его прикосновениях. Рукой он начал водить вверх и вниз, сильнее вжимаясь в меня.

– Я тебя люблю, – внезапно выпалил он, оторвав губы от моей шеи и взглянув на меня, пока его рука скользнула под рубашку.

Он быстро расстегнул лифчик, скользнув рукой по моей груди, и большим пальцем нежно тронул сосок, заставив его мгновенно напрячься.

Я начала было говорить, что тоже люблю его, но меня оборвал звук открытой и захлопнутой парадной двери. Эдвард замер, слушая быстрые шаги, которые пересекали гостиную и направлялись к нам. Повернув голову в этом направлении, он ждал с выражением паники на лице. Он убрал руку из-под моей рубашки и быстро сел, и в эту секунду в комнату вошел доктор Каллен. Он застыл и уставился на нас, из-за выражения его лица мое сердце забилось с перебоями. В его глазах снова полыхал мрачный огонь, и хотя я понятия не имела, что стало причиной, тем не менее, знала, что ничего хорошего из этого не выйдет. Он едва ли не с раздражением переводил взгляд с одного из нас на другого, и, казалось, его гнев только усиливался. Отодвинувшись от Эдварда, я села и постаралась быстро привести в порядок одежду, зная, что вид нас двоих в столь интимной позе отнюдь не поспособствует успокоению доктора Каллена.

В комнате повисла напряженная тишина, и казалось, она длилась вечность, но в действительности прошли лишь доли секунды. Эдвард переместился, инстинктивно прикрыв меня своим телом, а доктор Каллен сжал руки в кулаки, стараясь совладать с яростью.

– Мой кабинет. Сейчас же, – сказал он резким и визгливым голосом, как будто был в панике.

Я нахмурилась и запуталась еще сильнее, поскольку доктор Каллен никогда не паниковал. Он всегда казался спокойным и владеющим собой, даже когда был в ярости. Я не могла представить, что могло его взволновать, и от этой мысли мне внезапно стало плохо. А вдруг что-нибудь случилось с кем-то из мальчиков? Или мы с Эдвардом сделали что-то не так?

– Кто? – осторожно спросил Эдвард, а доктор Каллен повернулся и пошел прочь.

– Ты, – отрезал он, его шаги удалялись по направлению к лестнице. – Сейчас же, Эдвард!

Он торопливо начал подниматься по лестнице, а Эдвард быстро встал. До этого момента я надеялась, что реагирую слишком эмоционально, потому что по-прежнему была крайне чувствительна, когда речь заходила о настроении доктора Каллена, но было ясно, что он шокировал Эдварда так же, как и меня.

– Идем. Иди в спальню и оставайся там, пока я не приду, – твердо сказал он, схватив меня за руку и потянув с дивана.

Он отпустил мою руку, поднял с пола рубашку и быстрым шагом устремился к лестнице. Я следовала за ним так быстро, как могла, но ноги у него были длиннее, и я не поспевала за ним. Он преодолевал одним шагом сразу две ступеньки, в то время как я шагала на каждую, и налетела на него, когда мы добрались до второго этажа. Я замешкалась, а он подошел прямо к двери кабинета доктора, толкнул ее, не утруждаясь постучать и захлопнул, даже не взглянув на меня. Я стояла на втором этаже, не желая уходить, потому что волновалась, но при этом отчаянно хотела спрятаться, потому что испугалась, и, наконец, решила просто следовать указаниям Эдварда.

Я кинулась на третий этаж и пошла прямо в спальню, закрыв за собой дверь. Я подумывала запереться, зная, что замок не выдержит возможного натиска, но это ложное чувство безопасности чуть притупило бы мою тревогу. В конце концов, я передумала, потому что не хотела закрываться от Эдварда. Я принялась ходить по комнате, прогоняя в голове все варианты того, что могло случиться. Я так и не вспомнила ничего такого, что я или Эдвард могли натворить, и что так расстроило бы доктора Каллена, так что не понимала, почему он так взбешен.

Я внимательно прислушивалась ко всем шумам внизу, но мои уши слышали лишь абсолютную тишину. Ни гневных восклицаний. Ни криков. Ни возмущения. Вообще никаких шумов. И эта тишина вместо того, чтобы утихомирить мой страх, только усилила его. Если бы они кричали или дрались, по крайней мере, я бы знала, что происходит, по крайней мере, я бы знала, что с Эдвардом все в порядке. А тишина лишь подбрасывала угли в топку моего воображения, и я рисовала себе дикие картины – ни одна из них даже отдаленно не была хорошей – так что к тому времени, когда я, наконец, услышала какое-то движение, я на самом деле довела себя до паники.

Как только дверь внизу хлопнула, мое сердце бешено забилось, руки задрожали, и страх пробежал по телу. На лестнице послышались торопливые шаги, и сердце заколотилось еще сильнее, с таким бешенством, что я почти чувствовала движение крови по венам, как оно эхом отдается у меня в ушах. Я почувствовала головокружение и застыла на месте, ужас сковал меня… а шаги все приближались.

Дверь распахнулась так резко, что с треском врезалась в стену, и я вскочила, совершенно ошарашенная. Эдвард вбежал в комнату и, даже не взглянув на меня, направился прямиком к шкафу. Он начал собирать вещи, тихо ругаясь, а я застыла в недоумении. Резким движением он бросил на кровать две вещевые сумки, и я в ужасе вытаращила глаза, когда он начал бросать в них свою одежду.

– Собирай вещи, Изабелла, – сказал он, и голос его был могильно холодным. – Нам нужно убираться отсюда.

– Что? – быстро переспросила я, не смея пошевелиться, боясь, что брякнусь в обморок или меня вытошнит, если я сделаю хоть шаг.

Он нетерпеливо застонал.

– Я сказал тебе собирать гребаные вещи, – выплюнул он. – Мы должны валить отсюда и скорей!

Он ринулся в ванную комнату и начал метаться по ней, в спешке разбрасывая вещи. Я пялилась на сумки на кровати и чувствовала головокружение, неуверенность и страх. Он готовился к побегу, и это пугало меня, потому что я не знала, что произошло, а он ничего мне не объяснил. Я хотела спросить, хотела, чтобы он все объяснил, но боялась услышать ответ. Потому что то, как он метался в столь возбужденном состоянии, говорило об одном, и это невероятно тревожило меня.

Он хотел убежать.

ДН. Глава 59. Часть 4:

У меня не было никакого другого объяснения, которое имело бы смысл. Что-то случилось с доктором Калленом, который поселил в нем панику, и теперь Эдвард хотел убежать. Он постоянно твердил, что мы убежим вместе, если до этого дойдет, но я никогда не думала, что это когда-нибудь случится. За последнее время столько всего произошло, разговоры о моей свободе и нашем совместном будущем заставили меня поверить, что это не случится никогда. Зачем нам убегать, если они собираются помочь нам быть вместе, и никто не планирует нас разлучить? Зачем убегать, если меня хотят освободить?

В тот же миг меня поразила мысль, от которой я почувствовала тошноту. А если они изменили свое решение? Если они все же не собираются меня освобождать? О Боже… что со мной будет?

На ватных ногах я прошла несколько шагов до кровати и плюхнулась на нее, так как картинка перед глазами начала расплываться, предупреждая о том, что я близка к обмороку. Я услышала, как Эдвард засуетился вокруг меня, но слова доктора Каллена звучали в голове, сбивая меня. Я обещала ему, что никогда не сбегу. Он сказал, что если мы когда-нибудь убежим, нас найдут, и Эдварду не поздоровится, а я слишком сильно любила его, чтобы позволить этому случиться. И я поклялась, что не стану тупо следовать за Эдвардом, зная, что он был импульсивен и неуравновешен. Я не могла ослушаться хозяина, ведь правда? Это было против того, чему меня учили всю жизнь. Всегда подчиняться приказам хозяина, независимо от того, какими они были и что означали для нас.

Эдвард вышел из ванной и застыл, ошарашено разглядывая меня.

– Почему ты сидишь вот так? – спросил он, в отчаянии бросая какие-то вещи. – Мать твою, Белла! Собери вещи, быстро! У нас нет времени!

Я смотрела на него, а мысли с еще большим безумием завертелись в моей голове. Он застонал и с досадой продолжил бросать одежду в сумки, ворча что-то про себя, но я не смогла разобрать слов, так как пыталась разобраться в том, что происходит. Что я должна делать?

Эдвард застегнул молнии на обеих сумках и, взяв их, протянул мне руку. Я уставилась на него и начала обмахивать себя рукой, так как на глаза навернулись слезы.

– Пойдем, – просто сказал он.

В тот же миг, как слова сорвались с его языка, мое сознание отключилось, последствия перестали меня волновать. Я должна была идти. Я доверяла ему, и пусть это нелогично, но я должна была верить, что он не собьет меня с пути истинного.

Я взяла его за руку, он стащил меня с кровати и потянул к двери. Мы сбежали вниз по ступенькам в такой спешке, что я споткнулась и едва не упала. Мы оказались в гостиной, Эдвард быстро потянул на себя переднюю дверь, стремительно выволакивая меня на улицу, но шаги сзади привлекли мое внимание. Я обернулась, и ужас сковал меня, так как я увидела, что из комнаты под лестницей вышел доктор Каллен, при мысли, что нас поймали даже до того, как мы успели выйти за пределы дома, мои колени подогнулись.

Эдвард замер и уставился на отца, который разглядывал нас с серьезным выражением на лице.

– Будьте осторожны, – через секунду сказал доктор Каллен, и эти слова подняли во мне волну смятения.

Он говорит, чтобы мы были осторожны? Он не запрещает нам ехать, он не угрожает моей жизни и не встает у нас на пути? В этом вообще не было никакого смысла. Что произошло? Или мы бежим все вместе?

– Будем, – ответил Эдвард, потянув меня на крыльцо.

В спешке он даже не потрудился закрыть дверь, оставив ее распахнутой, когда мы направились к машине. Он открыл ее и быстро бросил сумки на заднее сиденье, велев мне садиться. Я села, он захлопнул дверь, и этот звук заставил меня подпрыгнуть и завизжать. Эдвард забрался на водительское сиденье, завел машину, передвинул рычаг на передачу и надавил ногой на педаль газа. Шины закрутились, разбрызгивая вокруг себя гравий, и мы покатили на полной скорости.