Текст книги "Локи все-таки будет судить асгардский суд?"

Автор книги: Ершел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 166 (всего у книги 174 страниц)

– Ты видел тело Тора? – тихо спросил Локи по дороге в казематы. Он спускался по золотой витой лестнице как ни в чем не бывало. Будто они с Фандралом решили посетить нижние этажи Гладсхейма, чтобы допросить какое-нибудь чудовище из подземелий, пускай на данный момент чудовищем пытаются выставить его самого.

– Я его обнаружил. Позавчера. Зашел утром проведать друга.

– Позавчера? – удивился Локи. Как странно, почему отец так долго медлил? Похоже, готовил декорации для нового спектакля. – И что же ты видел?

– Он лежал в смятой постели, – Фандрал нервно облизнул потрескавшиеся губы. – Все шторы были задернуты. Темень. Я впустил солнце, позвал его по имени – ничего. Тогда я решил облить водой из кувшина. Я думал, он пьян…

– Так от чего брат умер? – задал Локи самый важный вопрос.

– От неизвестного яда. Не спрашивай подробности.

– Спрошу их у отца. И не поверю ни единому твоему слову, пока не увижу тело! – гнул свое Локи. До чего дошел Всеотец: подговаривает друга Тора, показывает «труп» царевича. Сколько усилий и ради чего? Ведь воспитанник уже не раз доказывал свою преданность короне. Что от него еще хотят? Неужели к отцу попала какая-то новая информация о таинственных силах, которые Локи получил в ином мире, но так и не освоил?

Тюремная камера, к которой направился Фандрал, была отделена от прочих магическим барьером. Локи видел всё вокруг, но его не видел никто. Пол устилала трава и мягкий мох, образуя подобие лужайки. Снизу бил ключ с прозрачной водой. Она собиралась в желоб, проложенный вдоль камер, и убегала под дворец. На стенах висели антимагические цепи: твори любую магию внутри, но наружу не пробьется ни крупицы. Вокруг пестрели надписи на древних языках – некоторые Локи сходу прочитал. Не то заклинания, не то послания тех, кто сидел здесь до него. Ворон слетел с плеча и устремился к потолку.

– Похоже, он хочет остаться со мной, – Локи указал на птицу. – Он – живые глаза Одина, вот и наблюдает.

– Надеюсь, Всеотец скоро придет к тебе. Не хочу верить в твою причастность, – откликнулся Фандрал. – Помнишь нашу безумную вылазку в Етунхейм? Ты спас меня тогда от ледяного гиганта. Ты прикрывал наши спины столько раз. Я не могу и не хочу верить, что ваши с Тором дружеские поединки закончились вот так! И то, что ты убил его не в честном бою, а ядом! Ты бы не поверг Тора в царство Хель и не лишил бы Асгард защитника в преддверье Рагнарека! – Фандрал как будто убеждал сам себя.

– Я не причастен ни к чему. И я это докажу. Верь мне, – заверил Локи. Что бы ни думал о нем Фандрал, это был товарищ, воин, к которому Локи мог повернуться спиной. И даже сейчас, когда Всеотец разыграл его втемную, он не верил в убийство родича. Зря. Об убийстве Локи думал не раз. Другое дело, смог бы он по-настоящему убить, если бы представилась возможность, или ограничился бы очередным ножичком в бок и сбрасыванием вниз с высоты нескольких футов?

Фандрал вышел за дверь, но закрыл ее неплотно, что не укрылось от Локи.

– Там мощные чары? – спросил он недоуменно.

– Нет, – Фандрал развел руки в стороны в извиняющемся жесте. – Я не хочу унижать тебя клеткой. Надеюсь, ты не станешь подставлять меня и никуда не уйдешь.

– Конечно, – вздохнул Локи. Куда ему идти? Он потеряет честь, если сбежит. Оставшись наедине с вороном, он снял тяжелую одежду и растянулся на теплом мху. Приятно журчала вода. Если закрыть глаза, то легко представить себе полянку где-нибудь на бескрайних просторах Асгарда. Только солнца не хватает. На грудь тяжело опустился ворон, заглядывая глазами-бусинками прямо в душу.

– Мунин, – Локи попытался дотронуться до черной головы, но получил невесомый удар клювом по пальцам. – Ладно, не буду.

Он положил руки за голову. Творился какой-то абсурд. Брат не мог умереть – эта мысль твердо засела в голове. Кто угодно, только не брат. Да и от какого яда? Кто мог его отравить? Никто! Очередные игры отца, очередное наказание за то, что о семье забыл и давно не приезжал. Или еще что-то в этом духе. Может, отец в курсе предательства? И все переговоры – совместная шуточка отца с Хагаларом? Гадать можно долго, но бессмысленно. Локи заставил себя выкинуть из головы все тревожные мысли и заснуть, несмотря на то, что встал всего несколько часов назад. Бесполезно лежать на полу тюрьмы и накручивать себя. Во сне он быстрее скоротает невыносимые часы ожидания. Отец обязательно придет, иначе его шуточка не имеет смысла.

Фандрал и в самом деле первым обнаружил еще теплое, но уже не дышащее тело. Немедленно осознав чудовищность ситуации, он принял единственно верное решение – перенес Эйр в покои Тора со всей своей божественной прытью, а потом спокойным шагом направился за царем и царицей. Царская чета не позволила себе расторопность, поскольку вид спешащих царя или царицы вызвал бы кривотолки и жуткие слухи. Фригг, которую печальная новость застала в Фенсалире, собрав в кулак всю свою волю, медленно вышла из покоев, будто ничего не случилось, прошла быстрым шагом по саду, где ее никто не видел, и снова замедлилась в Гладсхейме.

Она вошла в комнату последней и застала печальную картину: Эйр колдовала над телом Тора, Фандрал мерил шагами пространство между кованым сундуком и дверью, а Один склонился над сыном, держа за руку и невнятно бормоча. Стражники, попеременно охранявшие покои царских сыновей и ставшие невольными свидетелями происшествия, мялись у стены, стараясь с ней слиться. Фригг владела целительными силами и почти ни в чем не уступала Эйр, однако помощь уже не потребовалась: сердце Тора, судя по всему, остановилось во сне, а тело оставалось теплым лишь потому, что было укрыто толстыми шкурами. Эйр колдовала по инерции, не пытаясь спасти того, кого уже нельзя было спасти.

– На первый взгляд, это смерть от острой сердечной недостаточности, – сказала она, закончив внимательный осмотр, – но у Тора никогда не было никаких проблем с сердцем.

– Никогда, – кивнув, подтвердила Фригг. – Должна быть какая-то другая причина.

Эйр потянулась за сундучком, который принесла с собой, и достала оттуда четыре маленьких одинаковых флакончика с прозрачной розовой жидкостью внутри. Затем с помощью шприца взяла немного крови Тора и добавила по капле в каждый. В трёх жидкость стала бурой и мутной, а в одном – прозрачной. Эйр потрясла его и посмотрела на свет – содержимое переливалось голубоватым свечением.

– Яд, – произнесли целительницы одновременно. Странный яд, едва различимый, не похожий ни на что. Таинственный отравитель пытался выставить всё так, будто сам сын Одина скончался от хандры и тоски, не выдержав потрясений последних месяцев.

– Похоже, его долго травили каким-то ядом, имитирующим естественные причины смерти, – тихо произнесла Эйр, вглядываясь в клубящиеся магические переливы. – При вскрытии определю точнее.

– Нет!

Все вздрогнули от резкого окрика, и даже стражники прекратили едва слышно шушукаться.

– Оставьте его во льду, – продолжил Один, не поднимая головы. – Не хороните. Асгард не должен потерять защитника мира.

Царица мысленно согласилась с мужем. Асам ни в коем случае нельзя узнать о смерти наследника, особенно о бесславной кончине. Его душа отошла в Хельхейм, а вовсе не в Вальгаллу. Когда случится Рагнарек, он встанет на сторону Хель, а не Асгарда. Это позор.

Фригг провела рукой по мертвому лицу. Все считали, что царевич переживает из-за смерти человека. Даже она не разглядела за напускной дерзостью и злостью медленное угасание из-за неизвестной отравы.

– Яд мне неведом, – подала голос Эйр, оторвавшись от магического сканирования взятых проб крови. – Он такой изощренный. Даже не знаю, где его могли создать, кроме деревни бесконечной магии. А царевич Тор в последнее время часто туда наведывался.

Фригг задумчиво кивнула. Целительница, не посвященная в дела царской семьи, рассуждает верно. Локи расчистил себе путь к трону удивительно бездарно. Она думала о нем лучше.

– Тор упокоится в льду, – повторил Один и хотел было поднять тело, но Фандрал опередил его.

– Позволь мне!

Один не выказал раздражения ни единым жестом.

 – Оставайтесь здесь, – бросил он остальным и вместе с Фандралом прошел через тайный проход в стене, демонстрируя его потрясенным охранникам. Только Эйр не подала виду, что удивлена. Она тяжело опустилась в одно кресло, Фригг – в другое. Повисла напряженная тишина, которую никто не смел нарушить. Царевич умер. Наследник Одина. Хозяин Мьельнира. Защитник мира. Его рождение предсказали норны, он должен был свершить великие дела, но что он успел сделать, едва преступив порог совершеннолетия? Поигрался с инопланетянами в Мидгарде? Устроил заварушку в Етунхейме? Спалил пару деревень в Норнхайме? Неужели ради такой малости норны спустились в Асгард и изменили жизнь правящего дома?

Фригг старалась забыться в размышлениях. Они с мужем так долго решали, стоит ли спасать Локи, что совсем забыли о Торе. Он в последнее время не причинял беспокойств, во всем шел за отцом, был готов на любые подвиги и жертвы. И вдруг его находят мертвым! В постели, будто дряхлого старика, разменявшего пятое тысячелетие.

Незаметно открылась дверь в стене, пропуская Одина и Фандрала. Царь присел на кровать, еще хранившую тепло наследника, Фандрал встал рядом с ним. Один выглядел ужасно, будто собирался отдать Хель свою душу заместо души сына.

– Всеотец, – начала было Эйр, но не закончила.

– Никому не говорить о том, что произошло. Поклянитесь хранить молчание. Я позже решу, что делать.

Стража, Эйр и даже Фандрал, сбиваясь, дали клятвы и удалились: возбужденные, расстроенные, но вынужденные молчать. Фандрал несколько раз оборачивался. Была бы его воля, он остался бы подле тела друга. Он очень любил Тора, но не сберег. Ни родственники, ни друзья ничего не заметили. В конечном счете Тор остался один.

– Идем, Фригг.

Один отвел супругу в их общие покои на самой вершине дворца. Оттуда открывался чудесный вид на столицу. Когда-то в молодости, сразу после замужества, царица любила смотреть на Асгард с высоты птичьего полета. Не говоря ни слова, Один сел за стол и принялся за письмо. Фригг не задавала вопросов. Всё было ясно и без слов.

– Я заигрался, – грузно произнес Всеотец, скрепляя письмо печатью. – Я думал, что нет того, кто превосходит меня мудростью. Я совсем забыл о смерти.

Фригг села рядом и взяла супруга за руку. Только так она могла его поддержать. Никакие слова не залечат ужасную рану.

– Что бы ни случилось, – глухо произнес Один, – не сжигайте тело. Пусть будет так, во льду. Пусть покроется инеем.

Фригг кивнула. Сейчас она видела перед собой не царя Девятимирья, а безутешного отца, которому невероятно, до боли тяжело расстаться с сыном. С сыном, которого растил много столетий, которого любил и в котором видел будущее Асгарда. Если он хочет, чтобы пустая, бездушная оболочка осталась в замке, замороженная, не подвластная разложению, пусть будет так. Она не против.

Письмо, законченное, запечатанное, сиротливо лежало на столе. Один долго крутил его в руках, а потом разорвал на множество клочков и пустил по ветру. Написал новое. Снова запечатал и снова не отправил. Весь остаток дня супруги провели словно в забытье. Вместе, но как бы порознь. Государственные дела отошли на второй план, а царская чета посвятила несколько часов друг другу и своему горю. Оно объединило их крепче любого торжества или победы, только никому не пожелаешь Такого объединения.

Супруги легли вместе, хотя в последнее время редко делили одну постель. Фригг заснула почти сразу, ощущая радом тепло мужа, которому когда-то отдала невинность и жизнь.

Следующим утром Один не проснулся.

Иногда Хагалару казалось, что всю жизнь он делал неправильные выборы. Один за другим. Прожив несколько тысячелетий – гораздо больше, чем среднестатистический ас, – пережив войну, плен, пытки, – он все же раз за разом делал неправильный выбор. То из-за собственной гордыни, то ради спасения других.

Первым неправильным выбором был побег с хутора Гринольва. Как признался недавно по пьяной лавочке тот самый злополучный Гринольв, Орм был настолько увлечен любимым воспитанником друга, что собирался усыновить его и ввести в семью. Ключевое слово: «собирался», но так и не усыновил. То ли опоздал, и Хагалар сбежал раньше, то ли на самом деле то был лишь пьяный бред, как недавно у Гринольва. Подробностей не узнать, оставалось только верить или не верить бывшему “хозяину”. Который о многом не догадывался. Например, что Орм жив.

С тех пор, как Гринольв напомнил об искренней любви своего друга к воспитаннику, Хагалар потерял покой. Он и в самом деле не знал, где похоронен тот, кого он обожал в пору своего полного ничтожества. Он решил проверить Нифльхейм, потому что вроде бы Орм говорил, что именно там его идеи полукровок приобрели огромную популярность. И Хагалар нашел. Только не могилу, а информацию, которая позволила перенестись в Ванахейм, где Вождь обнаружил вполне себе живого Орма. Старого, но сохранившего удивительно ясный разум, все еще работающего над полукровками для армии инеистых великанов, но не в холодном и промозглом Нифльхейме, а в благословенном мире ванов. Полукровки турсов получались либо с асами, либо с огненными великанами и назывались в таком случае ётунами, но Орм искусственно вывел кучу гибридов, ранее науке неведомых. Своего прежде любимого воспитанника он не узнал, и Хагалар не стал ворошить прошлое. Он помнил Орма мужчиной в самом расцвете сил, а вовсе не стариком. Когда-то он искренне обнимал его, благодаря за очередной подарок, а сейчас предпочитал даже не дотрагиваться. И всё же он не удержался и сыграл злую шутку – рассказал, что Гринольв жив, причем в добром здравии и даже в молодости.

– Это лучшая весть за многие столетия, – тяжело проговорил Орм, и на глазах у него выступили слезы. – Мой друг, которого я предал и бросил, которого не нашел и оставил на произвол судьбы. Судьба милосердна к нему. И я буду спокоен.

Хагалару не казалось, что Орм как-то особенно переживал прежде из-за отсутствия известий о любимом друге, но язвить не стал.

– Мне передать ему что-нибудь? – спросил он доброжелательно.

– Нет, не нужно, – покачал головой Орм. – Пусть считает, что я мертвый. Ведь скоро и так помирать. Асы вечно не живут. Пусть будет счастлив с молодой женой и любимой армией. Эх, где мои три тысячи лет!

И Хагалар снова оказался перед выбором. Орму он представился заговорщиком, собирающим иномирские силы вокруг Локи. Про проект полукровок он знал и уже прикидывал, как использовать его не против Асгарда, а на благо. Он мог сделать большую гадость Гринольву и рассказать о том, что его лучший друг не просто жив, а еще и находится по другую сторону баррикад: готовит иномирскую армию. Хагалар прекрасно знал, как сильно Гринольв переживает из-за потери единственного друга, а также понимал, что этот Орм – старый и больной – окончательно добьет и без того ослабленного Гринольва, который с трудом осознал даже то, что дети, которых он выращивал, давно завели собственных детей и внуков. Никто в целом Асгарде не догадывался, насколько сложно бравому полководцу найти себя в новом веке. Он никого к себе не подпускал, друзей так и не завел… и Хагалар сделал очередной выбор – смолчал, ни о чем не сказал Гринольву, хотя сам несколько раз инкогнито посещал Орма. Так и хотелось задать вопрос об усыновлении, но зазвучал бы он сейчас глупо, а, главное, бессмысленно, да и вряд ли Орм вообще помнит о былом увлечении, даже если оно и имело место быть.

Итак, больше двух тысяч зим назад Хагалар сбежал. Правильнее было бы остаться на хуторе, но он слишком бредил войной. Настолько, что даже бросил не то подругу, не то возлюбленную – они так и не определились с отношениями, а потом Орм еще и сделал ее полукровкой, что окончательно всё запутало. Больше он ее никогда не видел, только слышал краем уха, что она впоследствии тоже пыталась сбежать, но неудачно – за ней и еще несколькими беглецами погнались, и они не нашли ничего лучшего, чем прыгнуть в водопад. Те, кто прыгнул, погибли. Те, кто испугались, счастливо дожили до совершеннолетия, а кто-то жив и до сих пор. О неудачном побеге он узнал давно, когда только пристроился во дворец, но душевной боли не испытал. Он успел забыть о первой любви, как и об Орме. Он вообще удивительно быстро забывал тех, кто хорошо к нему относился, зато прекрасно помнил тех, кто причинил хоть малейшее зло.

В армии ему не давали выбора, и отказаться от самоубийственного похода в Муспельхейм он тоже не мог, как и спасти хоть кого-то из ловушки, куда они угодили всем отрядом. Он был слишком юн, неопытен и ничего не умел. Не мог он и утаить сведения, которые добыл ценой жизни боевых товарищей. И вот дворец, вот Один, вот новый выбор – какую награду потребовать за чужой подвиг? Он мог попросить место во дворце, но нет, етун его дернул озвучить самое сокровенное желание – и он оказался подле Всеотца. Не то ученик, не то шут, не то всё сразу.

И снова он мог сидеть тихо и покорно исполнять предписанную роль, но гордыня подвела – он вмешался в дела взрослых, и взрослые ему жестоко отомстили. Точнее, тогда казалось, что жестоко отомстили, сейчас Хагалар понимал, что все было ровно наоборот – от него избавились самым мягким из возможных способов: ведь тюрьма лучше пыток и казни.

И снова он мог сидеть тихо и ждать, когда тюремщикам наскучит его держать в камере. Всем, даже засадившему его Одину, было ясно, что он ни в чем не виноват, но в те годы Хагалару казалось, что его действительно считают главным преступником Асгарда.

Он мог ни во что не вмешивать невинную девочку, но вмешал из-за жажды приключений. И сколько трупов на его совести? Он всю жизнь отговаривался тем, что трупы, в общем-то, не его, что он ничего такого не хотел и не просил, но он действительно мог не втягивать юную деву в свои дела. Долгожданная свобода и снова выбор. Один делает предложение, от которого невозможно отказаться. Так казалось в те годы, но на деле отказаться можно было. Если бы он подумал хотя бы немного, то остался бы самым обычным асом… Но ему захотелось большего, захотелось проявить себя и хорохориться перед всеми. И вот – несколько столетий триумфа, славы и могущества. Но Фригга… Его прекраснейшая Фригга. Он сам отказался от нее, хотя мог поступить иначе. Один не приказывал, норны – тем более. Ему просто дали выбор, а он…

– Тор должен стать сыном Одина.

– Мне все равно, за кого из вас выходить замуж.

Две фразы, брошенные одновременно. Они вместе отреклись друг от друга, но он мог не отрекаться, мог оставить ее при себе, и Тор был бы его сыном, а вовсе не Всеотца. Он мог не отдавать свою жизнь и всё, что любил, Асгарду и Одину. Но он отдал. По своей воле. Еще один неправильный выбор.

Считать недобитого ребенка неправильным выбором у Хагалара не поворачивался язык. Но зато он точно помнил, где выбрал неправильно – в тот день, когда оставил Локи во дворце, а не забрал в Бездну. Когда решил, что ребенку нужны родители, а он уж как-нибудь сам разберется. В этот день он потерял свое будущее. И потом, когда вернулся в Асгард, у него был шанс снова оказаться подле трона и стать опорой детям, но он не оказался, предпочел лелеять обиды и уйти в поселение, где не сумел найти подход к Локи и отказался возвращаться во дворец… Десятки, если не сотни неправильных выборов привели к теперешней жизни, которая не соответствовала никаким его чаяниям. Всё, к чему он стремился, было уничтожено, почти все, кого он любил, были мертвы. И вот снова распутье – гибель Тора. Он знал, кто отравил его, но убивать Фену сейчас… Бессмысленно. Он сам виноват, он недоглядел. Ведь знал, как поселение относится к Локи и как жаждет посадить его на трон, но слишком увлекся мировой политикой и человечком. Это его просчет. Фену – просто исполнитель, смерть Тора – желание поселения. И это было больно. Безумно больно, ведь Хагалар помнил Тора младенцем и воспринимал почти как родного сына. Он видел в нем будущее, причем будущее, которое почти не шугалось его, в отличие от Локи. Он придумал сотни способов, как оставить Тора в живых и посадить на трон Локи. Да и, в конце концов, Тор был тем самым легендарным защитником, обещанным много столетий назад. Тот, ради кого он потерял Фриггу, тот, ради кого она нарушила все свои обеты, предала себя и в конечном счете погибла под пятой Одина, изменившись до неузнаваемости. Из-за Тора. Он одним своим появлением на свет разрушил жизни всех членов правящего дома, а теперь умер, поставив жирную точку в своих подвигах. Хагалар понимал, что его единственное предназначение сейчас – спасти Локи. Это самый простой выбор, его легко сделать. Но вдруг этот выбор такой же неправильный, как и все предыдущие? Быть может, стоит подождать и посмотреть, что предпримет Один, который подозрительно легко дал пронюхать о смерти наследника, тщательно ото всех скрываемой?

Вынуть мальчишку из петли он всегда успеет. Но стоит ли вынимать? Или все же Один – великий бог, вечный правитель Асгарда, и дети ему не нужны? Или проще убить всю царскую семью и заявить свои права на престол? Выбор огромен, требовалось сделать последний шаг. Спасти Локи – косвенного убийцу Тора… Пустить дела на самотек… Захватить власть… Трудный выбор, от которого зависит слишком многое и который не хотелось делать. Если бы мог, Хагалар скинул бы ответственность на кого угодно, хоть на пресловутую Царицу Листиков, но кто она и кто он? Никто, кроме него самого, не проживет его жизнь до конца.

====== Глава 120 ======

Для верховной богини Асгарда темные одежды – столь большая редкость, что пришлось приложить усилия при поиске подходящего платья. Пальцев одной руки с лихвой хватит, чтобы сосчитать все случаи, когда прекраснейшая из бессмертных меняла светлые, подчеркивающие высокий статус одеяния на траурные, смотревшиеся на ней чужеродно. Однако настал день, когда лишь темные тона хоть немного отражали всю трагичность сложившейся ситуации.

Она сидела во главе стола, на почетном месте, где раньше председательствовал Всеотец. Вокруг нее доверенные лица Одина, все как один – марионетки, покорно исполняющие волю царя. Хорошие, но безынициативные, отобранные по одному-единственному признаку – личной безоговорочной верности.

– Моя царица, позволь выразить величайшие соболезнования по поводу случившегося, – произнес один из них, прежде чем занять свое место. Его имя и должность не имели никакого значения. Точно такие же слова мог произнести любой из них.

– Благодарю, – милостиво кивнула Фригг. Как никогда она рада своему извечному равнодушию, позволяющему принимать только обдуманные решения. – Мы собрались, чтобы согласовать наши действия на ближайшее время. В стране должна быть власть. Народ должен видеть своего правителя.

Повисло неловкое молчание.

– Положение и правда не из приятных, – заметил кто-то с дальнего конца стола. – Всеотец вторые сутки пребывает во сне Одина и вряд ли пробудится в ближайшее время. Старший царевич упокоился с миром, а младший схвачен по обвинению в убийстве брата. Других наследников мужского пола у Всеотца нет, и он не оставил никаких указаний насчет преемника на ближайшие недели и месяцы.

Фригг обвела взглядом присутствующих, но каждый опустил голову. Ситуация действительно крайне сложна. Один всегда заблаговременно готовился ко сну и раздавал указания – каждый знал, что делать, и государственный механизм работал как часы. В последний раз он собирался передать власть Тору, но ничего не вышло. Царица на свой страх и риск вручила Гунгнир Локи, но краткое царствование приемного сына закончилось катастрофой, хотя инструкции советники получили заблаговременно. Не зря законы запрещают несовершеннолетним участвовать в управлении государством. Сейчас же инструкции с назначением преемника были тайно сожжены лично царицей, а в ближайшем будущем ожидались, как минимум, война с половиной миров Иггдрасиля и починка Радужного Моста. Прежде сон Одина длился не более месяца, но никогда прежде его не вырывали из сна насильно, как случилось несколько зим назад. Никто не предполагал даже, когда он проснется. Неловким, невысказанным в воздухе висел вопрос: «проснется ли он вообще?» – ведь столь сильные потрясения в столь почтенном возрасте крайне негативно сказываются на здоровье, даже если ты трижды Всеотец.

– Коли так, я стану официальным преемником своего мужа, – объявила Фригг, так и не дождавшись ответа. – Я выступлю перед народом.

Тишина стала крайне напряженной.

– Ваше величество, – начал один из славных мужей Асгарда, – прости, что смею говорить такое, но наш народ слишком консервативен. Невиданное дело, чтобы женщина восседала на троне. Возникнут вопросы, начнется смута, и сам Имир знает, к каким ужасным последствиям это может привести.

– На пороге войны нам нельзя допустить разлада, – поддакнул другой. – Народ должен сплотиться. Он должен видеть мужчину, сильного лидера, того, кто сможет повести их за собой к победам, славе и богатству; только при таком правителе народ будет спокоен, а спокойный народ – залог успеха любого предприятия и решения.

Взгляд придворного впервые пересекся со взглядом царицы – и не уступил. Асгардец смотрел спокойно и твердо – зная свою правоту и чувствуя поддержку всех мужей, присутствующих в зале.

– Уж не предлагаете ли вы объявить Гринольва внебрачным сыном Одина Всеотца? – хмыкнула Фригг. – По вашим словам, он идеально подходит. Никто из вас не готов взять ответственность, никто из вас не согласится выпустить из тюрьмы братоубийцу, и, похоже, никто из вас не готов признать меня единственной правительницей Асгарда. Какой же выход вы видите? Говорите, я слушаю.

И вновь молчание было ей ответом. Достойнейшие из достойнейших переглядывались или сидели, опустив голову и делая вид, будто их нет. Каждый надеялся, что другой найдет идеальный выход, что случится чудо. Но время шло, а чудо откладывалось.

– Что ж, я вижу, что пока никто не может предложить ничего дельного, – Фригг встала. – У нас еще есть время, но скоро придется объявить народу о сне Одина. Думайте. Иначе вам придется-таки признать меня – первую женщину на троне Асгарда.

Никто не возразил царице, но еще до того, как двери за ней закрылись, возмущенные голоса наполнили комнату. Звучали речи о традициях и силе, порядке и устоях. Несколько голосов упомянули Одина – и шум пошел на спад. Женщина в Асгарде зависела от мужчин и выбирала свою судьбу, только когда ей позволяли либо родственники, либо вооруженные до зубов подчиненные, присягнувшие лично ей в верности. Когда будущей царице было меньше тысячи зим, она мечтала изменить асгардские порядки, но время шло, она взрослела, пора было задуматься о замужестве. Ей выпала честь стать женой самого Одина, тогда еще только царя Асгарда. Более удачно выйти замуж было невозможно, поэтому вместо того, чтобы изменить порядки, в котором жила, Фригг возглавила то, что всей душой презирала и ненавидела в детстве. Но задумываться об этом ей не приходилось, ведь она стала всесильной – Один прекрасно к ней относился: не презирал, не бил, не подминал под себя, наоборот во всем советовался и дал полную свободу действий. Все вокруг уважали ее и откликались по первому зову. Как же все изменилось, стоило остаться без мужского плеча! Ни супруга, ни сыновей, ни личного войска – и она тут же столкнулась с консервативной асгардской системой, о суровых реалиях которой успела забыть за тысячи лет царствования. Нет, так больше продолжаться не может. Она не пленница Фенсалира, не красивая кукла на троне и не утеха для мужчин. Никогда прежде она не чувствовала себя настолько незащищенной. И никогда больше не почувствует.

Тяжелые двери отворились, пропуская внутрь некогда прекрасную в своей молодости и красоте девушку, которая сутками просиживала в алхимической лаборатории. В столе обнаружился старый рецепт, написанный рукой того, кто сейчас называл себя Алгиром. Успокаивающее лекарство, угнетающее психику. Фригг нужно было создать антидот – то, что разрушит действие седативного препарата. Она не боялась бури, которая неминуемо последует. Она была ко всему готова. Антидот, конечно, не решит проблему сразу, но запустит механизм, который будет сложно обратить вспять. Немного травы, немного магии, немного редчайших ингредиентов – и готова специфическая отрава. Отрава, которая подарит новую жизнь не только ей, но и всему Асгарду.

Локи сидел на полу камеры и терпеливо ждал. Ждал, что отец придет и объявит, что все это очередная проверка, очередное испытание, а по сути – издевательство. Или же придет сам Тор, хохоча до упаду, мол, глупый братец поверил шутке, выдуманной Фандраллом в пьяном угаре. Но ни один из них не появился. В тюрьме не было окон, поэтому пропадало ощущение дня и ночи. Локи не знал, сколько времени провел в заточении. Скорее всего, не очень много, поскольку легкий голод не перешел в безумное желание съесть ворона, который то взлетал размять крылья, то вышагивал по траве, то пил из ручья. Если Всеотец приставил птичьего стража, чтобы понаблюдать за побегом, то он просчитался: никуда сбегать Локи не собирался, как и говорить вслух, выдавая свои и чужие тайны. Недолгий сон не принес упокоения. Локи снова входил в свои покои, но в них никого не было. Царевич подходил к кровати, и вдруг его хватали за ногу и увлекали вниз, а из-под кровати горели бешеным огнем глаза голодного Фандрала. Изо рта у бывшего друга капала слюна и спастись от него было невозможно… Локи проснулся от предсмертной агонии и больше не решился засыпать. Видение было более чем отвратительный и, возможно, вещим.

Когда по ту сторону камеры появилось лицо Хагалара, который не мог его видеть, а нашел, видимо, по ауре, Локи только глаза закатил. Как же его достал противный старик! Без него нельзя шагу ступить. Он точно в сговоре с отцом. Сперва переговоры, наверняка подстроенные, теперь пленение. Локи что – просто забавный зверек для почтенных старцев, над которым раз за разом ставят всё более кошмарные эксперименты?

– Здравствуй, мое несчастное дитя, – голос Хагалара был непривычно грустен и холоден. Долго репетировал, наверное.

– Здравствуй. И как долго вы с отцом готовили этот дешевый фарс? – огрызнулся Локи в ответ. Он не видел смысла играть и подыгрывать. – Смерть Тора – очень смешно!

– Приди в себя! – Хагалар беспрепятственно вошел в камеру и схватил Локи за грудки, приподнимая над полом и несильно встряхивая. – Не веришь никому, только собственным глазам?

Крепко сжав запястье царевича, Хагалар бесцеремонно потащил его на верхние этажи. На слабые попытки вырваться и пойти рядом мастер магии ответил парочкой заклинаний, не болезненных, но весьма неприятных, и Локи предпочел покориться. Вождь сам на себя не походил, и судя по тому, что их странную парочку никто не замечал, отвод глаз работал отменно. Они вышли за пределы темниц, прошли по длинному коридору и спустились вниз по другой лестнице в сторону погребов и морозильных камер. Ворон догнал их и бесцеремонно устроился на плече Локи. Однажды в поселении Хагалар вот так же тащил его из разгромленного лабораториума. Неприятное воспоминание заставило царевича предпринять еще одну отчаянную попытку освободиться, но Хагалар ее даже не заметил. Одной рукой он открыл тяжеленую дверь в камеру, другой втолкнул туда Локи, с трудом устоявшего на ногах. Ощущение дежавю усиливалось.