Текст книги "Локи все-таки будет судить асгардский суд?"

Автор книги: Ершел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 124 (всего у книги 174 страниц)

Минувшее сражение стало легендой, родился старший царевич, а в скором времени и младший. Дети росли, набирались сил и знаний, а Один старел: его скорый конец стал очевиден всем, кто видел его в расцвете сил. Дело шло к естественной развязке, и тут случилась новая напасть – погиб Локи, разрушив Радужный Мост. Как это произошло, никто точно не знал, но слухи до поселения доходили самые ужасные. Алгир тут же связался со своей семьей: ему рассказали, что практически сразу после принесения присяги Локи в Асгард ворвались ледяные гиганты, и сражение с ними чуть не стоило жизни обоим царевичам.

Страшная судьба неумолимо преследовала дом Одина: из четырех детей в живых остался только один. Но именно тот, кого так ждали: тот, кто поднял Мьельнир и стал защитником девяти миров. Тор был настоящим сыном Одина, наследником всех его идей и мнений, а о планах на будущее Локи во дворце знали мало, но поговаривали, что он принесет много проблем, что он часто действует не так, как велит долг, а как выгодно лично ему.

Прошло совсем немного времени, и Асгард потрясла еще одна невиданная новость: похороненный царевич воскрес. Как это случилось, что произошло в Мидгарде – никто опять же точно не знал, но ссылка в поселение якобы для того, чтобы помогать чинить каскет, Радужный Мост и все то, что можно починить, не означала ничего хорошего. Для Алгира это был сигнал: готовится новая зачистка, скоро Один уничтожит окружение Локи, оставив только старшего сына и его свиту. Два царевича – слишком много для одного трона, особенно когда речь идет о такой большой империи, как Девятимирье. Тор во всем повторяет слова отца, поэтому, даже если бы он не был старшим, вполне естественно, что трон достался бы именно ему. Он во многих аспектах лучше Локи. Но Алгир, будучи на посту мастера логистики много столетий и пользующийся тем, что поселение – вроде как не большой Асгард и к политике никакого отношения не имеет, знал очень многое. К примеру, что прижизненную коронацию Тора не поддержал никто из великанов. Они демонстративно не явились на праздник, а Один просто не успел наказать их за дерзость – грянул взрыв Радужного Моста. Когда известие о прижизненной коронации просочилось в Иггдрасиль, миры заволновались. Всеотца все уважали и боялись, его подвигами восхищались, но его сын пока ничем не заслужил народную любовь, зато еще до коронации успел прославиться своей горячностью, твердолобостью и нежеланием идти на компромиссы. Да еще и его вылазка в Етунхейм, случившаяся незадолго до смерти Локи, успела стать достоянием общественности до взрыва Радужного Моста.

Как только в поселении появились осколки Тессеракта и стало возможно перемешаться меж мирами, логисты тут же доложили, что до сих пор, хотя прошел почти год, не утихают возмущения по поводу того, что сын Одина без суда и объявления войны ворвался в дом Лафея вместе со своими воинами, разрушил огромное ледяное плато и убил многих великанов. Возмущались буквально все. Алгир велел своим молодчикам открыться перед владыками других миров. То, каким образом они переносятся на самом деле в Асгард и из Асгарда, скрывалось. Асы упоминали, что пользуются аналогом Радужного Моста, который с трудом воссоздали в поселении. Поскольку Хеймдаль видел далеко не все покои во дворцах великанов и прочих обитателей Девятимирья, то логисты спокойно договаривались с местными владыками далеко не о поставках реактивов. Алгир все продумал: у нас товар, а у вас купец. У нас – опальный царевич, которого скоро уничтожат, чтобы не мешался под ногами венценосного брата. У вас – куча проблем, которые Тор, истинный наследник Одина, решать не будет. Все понимают, что Одину осталось недолго, а также – что вести новую кровопролитную войну всех против всех невыгодно да и нечем. Значит, в ваших интересах получить на троне того царевича, который будет лояльнее, с которым можно договориться. А то, что Локи за перемены – тому пример поселение, которое он взялся модернизировать.

Алгир развернул свою кампанию тихо, мягко, незаметно. Ему повезло, что никто его ни в чем не подозревал. Даже Хагалар. Мастер магии – опасный противник – делился с ним своими соображениями и подозрениями, поэтому Алгир был первым, кто узнал о шпионке – некой Царице Листиков. Пришлось отозвать логистов из Муспельхейма, чтобы не попасться пронырливой женщине. За больше, чем полгода переговоров Алгир достиг успеха почти во всех мирах. Его мальчики работали безупречно, и на них никто не обращал внимания: все глазели, раскрыв рты, на логистов Мидгарда, которые творили промышленную революцию, и частично на логистов Хельхейма, которые доставляли нефть. Логисты всех остальных миров тихо сидели и работали на своего мастера, которому были лично преданы.

То, что Локи надо немедленно делать единственным наследником – поселенцы поняли совсем недавно, и Алгир не подавал виду, что сам дошел до этой мысли больше полугода назад. Его соседи подбирали яды для отравления Тора, и Алгир пока не вмешивался, скрывая свой козырь в рукаве. Вовсе необязательно травить старшего царевича. Если за спиной Локи будет поселение, а также лояльность шести миров Иггдрасиля, то у Всеотца не будет иного выхода, кроме как объявить его законным наследником, а Тор либо смирится, либо будет болтаться в петле, и поселению не придется брать на себя цареубийство. Это было просто, красиво, и Алгир не сомневался в успехе. Теперь не сомневался, когда остались только ледяные гиганты.

Каждые несколько лет собиралось межмировое собрание по всяким научным вопросам. Из-за поломки Радужного Моста провести его теперь невозможно иначе, чем с помощью осколков Тессеракта. Когда все будет готово, надо встретиться с союзниками в нейтральном мире. Не с научными целями, конечно, а с политическими. Пора представить подданным нового царя, обговорить детали и вынудить Одина принять правильное решение.

Алгир и сам себе не мог объяснить, зачем всё это делает: ради Асгарда, ради Локи или ради мести Одину, который почти три тысячи лет назад уничтожил всё и всех, кого Алгир любил? Прошло столько времени, многое забылось: лица друзей и свиты Орма стерлись из памяти. Никого не осталось из тех, кого Алгир когда-то знал. Как бы он хотел вернуться в прошлое и поблагодарить Орма за добрый совет. Он не знал, где и как его господин похоронен, но предполагал, что в Нифльхейме, раз именно туда направил свои стопы блудный советник. В мыслях все чаще вертелось нежно-ласковое обозначение, которым Орма называли его воспитанники на хуторах – «хозяин». Грубое слово, приличествующее рабам, а не свободным асам, приобретало совсем другой, сладостный оттенок, когда речь шла об Орме, когда оно срывалось с детских уст. Алгир не раз видел, как Орм обращался со своими детьми. Он любил их. Что не помешало ему бросить и их, и свою семью. И где теперь все те дети, о которых так заботились советники? Многие ли выжили? Были ли они счастливы и сыты, живя на хуторах? Алгир любил задаваться вопросами, на которые не было ответов, и постепенно погружаться в полудрему. Он знал, что когда-нибудь, уже скоро, он заснет навсегда и больше никогда не проснется. Но не сегодня. Не сейчас.

Когда Тор искал Сиф, он всегда первым делом шел на ристалище, а, не найдя там подругу, направлялся в ее личные покои или в пиршественную залу, однако в этот раз удача от него совсем отвернулась. Сиф не было во дворце, она скрывалась где-то в окрестностях. Идавёлль – равнина, на которой построили Гладсхейм – когда-то состояла из множества холмов. Потом часть холмов стоптали, подравняли, несмотря на то, что вместе с ними почти полностью исчезли серебристые травы, когда-то давшие название местности. Сохранилось меньше десяти холмов: большинство их них скрывали от глаз постороннего Вальгаллу и Химинбьорг – чертог Хеймдаля, – а также хранили главные сокровища сада – узорчатые фонтаны. Если кто-то желал уединения, то ему ничего не стоило затеряться меж холмов, скрывавших в себе тайные проходы. Но Сиф не была обычной асиней с обычными интересами: ее всегда выдавали громкие крики птиц. Тор пошел на них и вскоре нашел боевую подругу у неработающего фонтана. Она куталась в длинный теплый плащ бардового цвета – знак принадлежности к богатому роду – и нервно мяла что-то в руках. Только подойдя ближе, Тор понял, что она занималась расточительством, из-за которого и скрывалась от посторонних глаз – крошила хлеб. Частично поедала сама, частично кидала приставучим чайкам, которым можно было и не кидать хлеба вовсе: они его легко выхватывали из рук и уносились ввысь, оглашая округу жуткими ни на что непохожими воплями. Если кусок был особенно большим, то начиналась драка: голодные птицы нападали на счастливую обладательницу горбушки и ждали, не выпадет ли хлеб из клюва. Если выпадал, то счастливой обладательницей становилась другая, и всё повторялось, словно в детской игре. Если бы «игра» не сопровождалась кошмарными воплями, оглушающими, словно детский плач, то ими можно было любоваться. Тор отмахнулся от особенно приставучей птицы, подошел ближе к Сиф и набрал в грудь побольше воздуха:

– Я должен сказать тебе.

– Я должна сказать тебе.

Слова, произнесенные одновременно, заглушили новые вопли чаек, столь несуразные в такой напряженный момент. Мимо, к немалому удивлению Тора, прошел слуга с огромной корзиной, полной мороженых водорослей, и пробормотал, что от вредных птиц совсем житья нет: только и делают, что едят да портят фонтаны. Воины не стали вступать в разговор, но красивый момент всё равно упустили.

– Думаю, мы хотели сказать одно и то же, – нашлась Сиф, отрывая особенно большой кусок хлеба: старого друга она вовсе не стеснялась и ничего от нее него не скрывала.

– Наверное, – пробормотал Тор, провожая взглядом слугу. Стоило ему скрыться среди заснеженных деревьев, как навстречу ему вышла асинья. Что за напасть! Поговорить с глазу на глаз даже среди холмов оказалось решительно невозможно, а если кто-нибудь заметит, что Сиф скармливает птицам, то не избежать скандала. – Отец сказал мне о твоей скорой свадьбе.

– Да, – украдкой вздохнула Сиф, но в голосе ее слышалась непоколебимая решимость. – К сожалению, я совершеннолетняя, мне нужен хоть какой-то муж. Я рада, что это будешь не ты. Мы навсегда останемся боевыми товарищами.

– Я никогда не желал тебя в супруги, ты знаешь, – подтвердил Тор, подсаживаясь на самый краешек фонтана: очередные царедворцы прошли мимо, нарушая границы личного пространства. – Мама и тетя прочили тебя мне в жены.

– Я знаю. И теперь выйду замуж за пяти или шеститысячелетнего старика, – Сиф озорно усмехнулась: она как всегда была полна решимости лично вершить свою судьбу.

– В Мидгарде у меня остался друг, который упал во льды и там долго спал: успело смениться три поколения людей, – Тор с удовольствием вспомнил Капитана Америку. Он был не похож на Гринольва ничем, кроме судьбы.

– Что ж, если мне будет сложно совладать с супругом, я навещу твоего друга и спрошу совета, – обещала Сиф. – Как его зовут?

– Стив Роджерс.

– Это о нем спрашивала за ужином Беркана?

– Да, о нем.

Сиф хмыкнула и протянула оставшийся хлеб Тору. Бог грома сунул его в рот при всеобщем чаячьем неудовольствии.

– Гринольв настаивает на скорой свадьбе, не хочет ждать ни лета, ни, тем более, начала зимы, так что, как только мои родители будут готовы, мы поженимся, – твердо заявила Сиф. – Он переедет в мои дворцовые покои, мы договорились. Он понимает, что я не хозяйка дома и никогда таковой не буду. Это все понимают. Даже Всеотец обещал, что в честь свадьбы отдаст нам на несколько дней в услужение своего Фальхофнира. Сразу после торжественного парада в нашу честь. Живой талисман Гладсхейма на время перейдет к нам обоим – это будет объявлено во всеуслышание. Надеюсь, Гринольв поймет намек и никогда не забудет, что я жена ему, но не служанка. Вот будет позор, если конь покорится моей руке, а не его. Надеюсь, этого не случится, хотя меня уже предупреждали о том, что Один любит злые шутки. И да, Гринольв знает, что я не поеду в его земли, мне надо быть ближе к ристалищу и к воинам, чтобы первой попасть на новую войну.

– Без Радужного Моста войны не будет, – уточнил Тор, слегка подавленный напором подруги и поведением отца: подарить на несколько дней любимое Косматое Копыто в качестве символа равенства супругов? Что за нелепость! Но и Сиф хороша: еще недавно заикнуться боялась о свадьбе и всячески избегала вопросов о своей дальнейшей жизни, а теперь решительно настроена на неравный брак и обязательно последующее за ним повторное отвоевание прав.

– Гринольв обещал, что Мост вот-вот восстановят.

– Гринольв обещал? А он откуда знает? Неужели от Хагалара?

На этот вопрос у Сиф не было ответа, и Тор решил лично спросить у новоиспеченного друга-предателя. Если Радужный Мост и в самом деле скоро починят, то бравые воины Асгарда под руководством Гринольва восстановят порядок в Девяти Мирах, и он сможет показать отцу, на что способен, как когда-то Сиф доказала всем, что способна драться с мужчиной на равных. В нее почти никто не верил, все говорили, что только валькирии имеют право воевать, а благородные девы Асгарда даже не поднимут тяжелый меч или топор. Но Сиф пошла против правил, против воли родителей, против злых языков. Заручившись поддержкой наследников престола, она выбила себе право посещать занятия вместе с воинами, она сама изобрела копье, с которым превосходно управлялась, она выучилась владению всеми видами оружия, хотя лучше всего ей давались легкие кинжалы. Бесчисленное количество раз она сражалась с Локи на кинжалах, и кто чье мастерство оттачивал, было неизвестно. Она даже Огуна соблазнила на метательные ножи и обучила управляться ими, что спасло ее во время последней стычки с ледяными гигантами. Сиф никому не была обязана своим возвышением, она вошла в компанию Тора не как невеста, а как равная, как друг, боевой товарищ, и ни Огун, ни Вольштаг, ни даже Фандралл никогда не пытались заигрывать с ней. Она олицетворяла собой достижение поставленной цели. Когда воины смотрели на нее: молодую, прекрасную, сильную, героиню нескольких сражений – они видели воплощенное упорство и талант. За ней будущее. За такими, как она. Тор восхищался ею и был готов встать рядом и поддержать, был готов вместе с ней и остальными друзьями принести справедливость в Девять Миров. Выбросить, словно ненужный хлам, всё старое, отжившее, и насадить то новое, которое он сам посчитает достойным нового Девятимирья. У Тора были огромные планы на будущее, и ничто не могло омрачить их, особенно теперь, когда вокруг столько асов, на которых он может положиться.

====== Глава 92 ======

Белое Царство, Золотое Царство – как только не называли Асгард в других мирах, но в зимнюю половину года он был достоин только одного прозвища – Темное Царство. Почти шесть месяцев в году темнело очень рано, а если небо застилали тучи, то световой день составлял не более трех часов или вовсе не наступал, и рассветные сумерки плавно перетекали в закатные. В такие дни, больше напоминающие ночи, в Гладсхейме почти всё время горели свечи, факелы, костры, печи и камины – всё то, что давало хоть немного тепла и света, к которому тянулись все обитатели «Чертога Радости» – стражники, советники, придворные дамы и кухарки, но только не супруга Всеотца, которая не любила свет и предпочитала темноту. Ведь именно во тьме она видела тени прошлого и будущего, нашептывающие ей свое предназначение. Это было сродни страшному проклятью: ведать грядущее, но не изменять его. Фригг могла рассказать, что видела в миражах и видениях, но её слова слишком часто неправильно истолковывали и обрекали себя на еще более страшную судьбу, чем предсказанная. Однако сегодня, в шестнадцатый день месяца тори, видения не преследовали ее, несмотря на царство дневной ночи.

Ближе к вечеру царица легкой поступью вошла в личные покои: безжизненные, полутемные. Заботы Фенсалира и развлечение дерзких иномирских гостей сменились долгожданным отдыхом. Когда-то давно Фригг мечтала о том, чтобы отвоевать у жизни всё, что позволит судьба. И ее завоевания были огромны. Она была не просто женой Одина и матерью наследников, она была самой могущественной женщиной Иггдарасиля. Когда дело принимало серьезный оборот, то именно к ее словам Один прислушивался. Ее не просто так нарекли хранительницей мирной жизни, ремесел и домашнего очага, покровительницей не только брака, но и всех связей между асами. Природный ум позволял ей не прибегать к силе, а выстраивать сложные стратегии, которых никто не ожидал от женщины. Она знала, что именно поэтому почти всегда выходила победительницей из споров с супругом да и не только с ним.

Только вот давно уже не представлялось случая поспорить о чем-то по-настоящему существенном: до последнего времени судьба Локи была делом вовсе неважным, а последствия недавних событий были настолько непредсказуемы, что даже неясные видения будущего их не затрагивали.

Фригг обладала такими богатствами, о которых не смела мечтать ни одна асгардийка, но сейчас она чувствовал себя разбитой, усталой и недостойной всех тех громких титулов, которыми ее величали. Она желала только одного: забыться ранним сном, – но заснуть мешал холодный ветер, колеблющий одинокие факелы: дверь на огромный балкон была распахнута. Нахмурившись, царица поспешила закрыть ее, но замерла, едва мазнув взглядом по фигуре, сидевшей на парапете.

– Хагалар? – спросила она недоуменно.

Ответа не последовало. Фригг, привыкшая к глупым шуткам старого знакомца, хотела было запереть дверь, как вдруг ночной гость повернул голову. Царица непроизвольно отпрянула в сторону: это был вовсе не Хагалар.

– Ты вернулся, – потрясенно произнесла она, во все глаза глядя на бледное лицо и черную одежду, сливавшуюся с ночной мглой. – Зачем? Тебя давно нет в живых.

Фигура легко спрыгнула с парапета, заставив царицу сделать пару шагов назад. В сердце закрался самый настоящий страх, хотя загадочное существо даже не пыталось пугать ее. По крайней мере, пока.

– Я думал, ты будешь рада меня видеть.

– Это невозможно, – Фригг с трудом подбирала слова и отступала все дальше вглубь комнаты, к свету, хотя свет был главным помощником ночного гостя. – Тебя не существует.

– Но не для тебя, – фантом остановился в дверях, словно не смел войти без приглашения. Пустая уловка для той, которая знала его много столетий.

Фригг молчала, будучи не в силах вымолвить хоть слово. Непривычные, давно забытые чувства оглушали ее, а непонимание терзало душу. Она была одна и полностью беззащитна, ведь кинжалы, которые она всегда носила при себе, не принесут вреда драугу. Незваный гость спокойно переступил порог комнаты, погасив одним своим присутствием все источники света. Теперь они остались наедине в полной темноте и полагались только на слух. Магия сумерек не действовала в абсолютной тьме без капли света.

– Ты ждала меня.

– Я надеялась когда-нибудь тебя увидеть.

– Ты скучала по мне.

– Как и ты скучал по мне.

– Ты скорбела по мне?

– Я не могу ни по кому скорбеть.

– Из-за меня.

– Из-за себя.

– Пророчество?

– Расплата за жестокость.

– Ты не была столь жестока, сколь я.

– А ты не была столь безрассудна, сколь я. Но я ни о чем не жалею.

– Как и я.

Они замолчали. Молниеносная словесная дуэль утомила обоих. Отдельные слова срывались с губ, не проходя сквозь сознание. Игра на скорость. На честность. На доверие…

…Фригг открыла глаза не столько из-за утреннего низкого солнца, прорывающегося в огромные окна, сколько из-за прикосновений Одина. Всеотец поглаживал ее по волосам, словно время обратилось вспять, и они вновь были молодыми супругами, едва познавшими друг друга.

– Морок, – хрипло прошептала царица, заходясь кашлем. Она знала об умении Всеотца ходить в чужие сны и видоизменять их, но с ней он такую шутку проделывал редко. Сейчас это было похоже на возмездие за раскрытие детям тайны Хагалара.

– Ты хотел причинить мне зло, но вышло иначе, – промолвила Фригг, не отнимая руки Одина. – Я рада вновь увидеть ее, особенно сейчас, когда понимаю, что это не драуг, а лишь воспоминание, фантом. Во сне я могу по-настоящему чувствовать. Твоя шутка удалась, Всеотец.

Один не ответил, и в этом молчании чувствовала укор даже та, которая не обладала даром эмпатии. Супруг мог бы ревновать ее к фантому, но для ревности даже прежде не было причин, и именно поэтому царь Асгарда когда-то взял в жены чужую невесту. Не по своей воле, не по ее, а по воле вездесущей судьбы, явившейся в облике одной из норн и сведшей на нет все планы правящей верхушки Асгарда.

С тех пор прошло очень много времени. Когда юная царица была беременна первым ребенком, Один несколько раз спрашивал, не жалеет ли она о поспешном браке? И всегда она отвечала одинаково: у нее не было выбора. Если бы не Один, у нее никогда не было бы детей, по крайней мере, от супруга, потому что тот, кто обожал ее, тот, для кого она очень многое сделала, – слишком уважал ее, чтобы прикоснуться к ней, пускай и в законном браке.

Фригг никогда не мечтала о чистой любви удачливого воина, она желала власти. Но приобрести власть асгардская женщина могла только одним всем известным способом, что Фригг категорически не устраивало. Она хотела доказать мужчинам, что способна на большее, чем быть любимой игрушкой на роскошном ложе. И она доказала. Ни она, ни ее спутник никогда не испытывали друг к другу любви – это было запретное мерзкое слово, предмет опасных, часто смертельных игр и увеселений. Она наслаждалась властью и купалась в чужом обожании, а он боготворил ее за смелость, безрассудство, природный ум и прочее. Он был превосходным убийцей и шантажистом – об этом знали все, поэтому не обращали внимания на его спутницу, на его невесту. Никто не предавал значения тому, что между помолвкой и браком, причем с другим мужчиной, прошло так много времени – почти четыреста лет.

А ведь Фригг планировала навсегда остаться всего лишь невестой. Она сменила бы статус только в том случае, если бы отец приказал, но он не смел приказывать той, которая получила покровительство столь могущественного существа. Давно прошли времена, когда отец под страхом плети запрещал ей видеться с опальным учеником Одина. Плеть Фригг ненавидела, но еще больше она ненавидела подчиняться приказам, неважно, отца, жениха или мужа. И она выиграла, поставив на карту всё. Она нашла того единственного, кто был готов понять и принять ее бесценные умения и задатки, развить их, а не закопать, получив взамен лишь любовь и преданность. Фригг было восемьсот, когда он впервые поцеловал ее и обещал жениться. Их разделяли почти пятьсот лет жизни, их разделяло общественное положение и воспитание, но они возмужали вместе, они вместе ринулись в бой и вернулись оттуда живыми. Это было время, когда чувства еще не оставили Фригг. И сейчас, спустя столетия, когда она вынужденно приняла на себя ту роль, которая приличествовала женщине и хозяйке Фенсалира, для нее стало полной неожиданностью ощущение отголосков того фейерверка чувств, который недавно пытался разжечь в ее сердце Хагалар. У него ничего не вышло и не могло выйти, но таинственное видение Одина способно на всё, и Фригг многое отдала бы за то, чтобы вновь увидеть призрака прошлого. Единственного, кого боготворила она.

Вся биография Джейн Фостер умещалась на одном листе бумаги, и в ней больше половины составляли названия институтов да заголовки публикаций. Почти всю жизнь она провела в лабораториях или классных комнатах за написанием и изучением очередных научных работ. Даже парней в ее жизни было гораздо меньше, чем у средней американской девушки: Дональд Блейк продержался дольше прочих, но и он не выдержал конкуренции с астрофизикой. Науке была подчинена вся жизнь Джейн, даже в другие страны она ездила не на отдых, а на конференции. И сейчас она впервые в жизни оказалась в чужой стране, в чужом мире не ради науки, а скорее ради мести. Она хотела посмотреть на Локи – на того, кто разрушил сперва Пуэнте Антигуо, а потом Нью-Йорк, на того, кто был повинен в сотнях и тысячах загубленных жизней. Она хотела посмотреть, к чему его приговорили на именитом Асгардском божественном суде… И какого же было разочарование, когда он вышел встречать ее вместе с прочими членами царской семьи, причем по его цветущему виду сразу стало понятно, что ни от каких лишений он в Асгарде не страдает. Это было настолько дико, немыслимо, отвратительно, что Джейн намеревалась высказать претензии Одину сразу же по приезде, но ее грубо перебили и не дали вставить слова, а потом Тор попросил ее не лезть к отцу с вопросами о Локи, потому что брат серьезно болен и недавно едва избежал смерти. Джейн считала, что одна-единственная смерть Локи не искупит его вины перед людьми. Тор предложил отослать пострадавшим людям компенсацию в виде золота от имени Асгарда, и Джейн не нашлась, что на это ответить: прошло уже полтора года со дня трагедии – неужели всесильные «боги» не понимают, как это много для человеческого века? Да и как они собираются компенсировать погибших мужей, жен, дочерей и сыновей? Статуями из золота в полный рост?

– Лучше бы вы раньше о компенсации подумали! – в сердцах воскликнула она, проглотив готовые сорваться с языка обвинения.

– Отец подумал: он прислал наших чародеев для разбора завалов и спасения выживших.

Джейн подавилась словами, готовыми слететь с языка. Она ничего не знала о спасительной миссии, поскольку по телевизору о «богах» по понятным причинам не говорили, но Тору не было смысла ей лгать. Он взял с нее слово, что она не будет подходить к Локи и затевать с ним ссору, и на этом они закрыли неприятную тему. В конце концов, не каждый же день человек оказывался в чертоге Одина, причем не в легендарной Вальгалле, созданной, судя по мифам, специально для погибших смертных. Если бы Джейн попала в Асгард летом или в любое другое бесснежное время года, то посетила бы гораздо больше интересных мест, но даже в январе, несмотря на теплую тяжелую одежду и запрет покидать пределы маленького городка-столицы, она ежедневно находила, чем восхититься и в чем утопить ненависть к Локи. Золотые стены, летающие храмы, невероятные наряды женщин, дивные украшения и чудные благовония – всё не как в Америке. Джейн никогда не увлекалась шмотками или побрякушками, но асгардская мода была столь прекрасна, что ей хотелось увезти домой полные чемоданы всего, особенно духов и благовоний. Из Мидгарда она взяла доллары, хотя и понимала, что это глупо: не могут быть у «богов» в ходу человеческие бумажки. И почему Тор не предупредил, что на его родине всё меряют на серебро? Хотя даже если бы предупредил, серебряных украшений у Джейн почти не было, да и обслуживали ее в Асгарде как принцессу. Всё, на что она хотя бы намекала, Тор непременно дарил по законам гостеприимства, так что подарков для Дарси, Селвига и прочих коллег набралось прилично. Джейн подозревала, что если положит в банк все золотые подарки, то ей хватит до глубокой старости. Еще она предполагала, что в асгардские законы гостеприимства входят прекрасные мужчины, и даже почти не ошиблась. Все они были все как на подбор высокие и широкоплечие, а вот асгардские женщины отличались изяществом и большую часть времени проводили за прядением или разделыванием туш. Причем занимались этим грязным делом даже те женщины, которых Джейн считала благородными. Все мужчины охотились на морских птиц и животных с соколами или гарпунами с сетями, и все женщины разделывали добычу. Когда Джейн отправлялась в Асгард, то думала найти во дворце огромное количество праздношатающейся знати, особенно женского пола, которая занимает досуг исключительно выпивкой, драками, сплетнями и всяческими средневековыми жестокостями, граничащими с пытками. Но она ошиблась. Как такового привилегированного сословия в Асгарде не было, и чем отличались рабы от слуг и от господ, до конца она так и не поняла. Особенно это касалось женщин, занимавшихся прядением. Прялка лежит в левой руке, веретено закручивается правой рукой – для местных женщин прядение было настолько привычным делом, что они могли заниматься им и сидя, и стоя, и даже на ходу. Мужчины чертога Одина все больше столярничали: чинили лодки, вырезали мелкие предметы быта, одним словом, занимались всем тем, чем должны заниматься слуги или специально обученные ремесленники.

Не меньше, чем асы, поразили Джейн звери Асгарда, точнее, их отсутствие. Овцы были единственными многочисленными животными и занимались ими женщины. Одна из придворных дам царицы – Хульдра – покровительница стад – показывала Джейн огромные стада овец, на зимнюю половину года спрятанные в теплых стенах женского чертога. Столько овец американка никогда не видела и не верила, что Хульдра одна отвечает за них, даже несмотря на то, что следить за животными не было никакой нужды: в отсутствии хищников овцы сами гуляли по горам и искали себе пропитание. От овец брали, в основном, шерсть, коров и коз было мало, и от них получали молоко, а не мясо, свиней не было вовсе, поэтому асы ели, в основном, дикую жесткую птицу, рыбу и мясо морских животных. К такому рациону Джейн была не готова, но добило ее отсутствие овощей, место которых занимал ягель и водоросли. В Америке Джейн представить не могла, что будет есть водоросли или лишайник, но в Асгарде выбора не было. Оказалось, что фрукты и овощи привозили из других миров, а попасть в них без Радужного Моста невозможно. Если бы она знала, то привезла бы чемодан брокколи и горошка – все лучше, чем водоросли или появлявшиеся иногда моченые яблоки и груши отвратительного вкуса.

Но это была не самая страшная беда. Джейн, как и любой человек двадцать первого века, привыкла к холодильникам, ларькам и автоматам. У нее всегда были под боком вода, кофе, чипсы или хотя бы жвачка, а сейчас она оказалась в огромном шикарном дворце, где еду выдавали строго по расписанию, причем из-за снега даже сорвать какой-нибудь плод в саду не представлялось возможным. Тор, чтобы успокоить её, рассказал, что климат в Асгарде не располагает к ведению сельского хозяйства. Черника появляется только в августе, тогда же и смородина, а яблоки бывают отнюдь не каждый год. Единственная еда, которая всегда стояла на столике в гостевых комнатах – был скир – что-то среднее между творогом и йогуртом: склизкая молочная субстанция, не то твердая, не то жидкая, надоевшая день на третий. Джейн возблагодарила всех богов, в которых не верила, что в свое время отказалась выходить замуж за Тора. Конечно, разделывать акулу или морского котика ее бы, как принцессу, не заставили, но на матери Тора лежало столько обязанностей, что обычный человек с ними просто бы не справился, особенно учитывая отсутствие обедов и скудность пищи на завтраках и ужинах, которые были настолько заморочены и формализованы, что Джейн предпочла бы есть в своей комнате. Все кресла-скамьи были украшены орнаментом покрыты одинаковыми дорогими тканями, и непосвященный никак не мог догадаться, что два почетных места находятся друг напротив друга, а вовсе не рядом, и что сесть за стол в произвольном месте нельзя, и что вилок в чудном божественном Асгарде еще не изобрели, как и солонок и перечниц…