Текст книги "Локи все-таки будет судить асгардский суд?"

Автор книги: Ершел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 174 страниц)

– Жалко, конечно, жалко, – в голосе Маннара проскальзывали нотки искреннего сострадания. – Может, ему помочь как?

– Was fangen wir an?{?}[Что мы можем сделать?] – вздохнул Хагалар, направляясь к выходу и стараясь не замечать множества любопытных глаз. – Ни я, ни ты не можем указать Одину на… хм… антигуманистическую направленность его действий.

– Так-то оно так, – заметил Маннар, сопровождая Хагалара до двери и злобно сверкая глазами на естественников, пытаясь заставить их вновь приняться за растапливание печей, одна из которых напомнила Хагалару кирпичный маленький атанор для философского яйца. Поймав себя на этой мысли, маг твердо решил, что больше он вместе с Берканой один на один работать не будет. Болтовня, на которую он, как ему самому казалось, не обращал никакого внимания, повлияла на его ассоциативные ряды, так что любой крест казался ему символом единства четырех элементов, а стоило ему услышать о царствах, как он представлял себе не всем известные пять, а только три: животное, растительное и минеральное. Для мага, занимающегося наукой, подобные ассоциации были непростительны.

– Но ведь все можно устроить по-другому, – говорившему многого стоило самообладание, поэтому обращение застало Халагара почти на пороге лабораториума.

Хагалар замер на месте, повернувшись к собеседнику, жестом прося продолжить.

– Если Локи станет частью нашей страны, он будет спасен от пыток и казни, – Маннар говорил так вдохновенно, будто считал, что такая простая идея не приходила в голову его собеседнику. – Мы же своих не выдаем. Уж чем терпеть жуткие муки, не лучше ли…

– Унижаться? Уподобиться нам, преступникам Асгарда? Посвятить себя науке или прятаться здесь, будто он боится своего прекраснодушного отца? – Хагалар звонко рассмеялся подобной глупости, которую он ожидал услышать от Раиду, по сути, мальчишки, пускай и гениального, но не от Маннара, отличавшегося умом и рассудительностью. – Этот ребенок очень горд, он гордится даже тем, что выдерживает пытки своего, mit Verlaub zu sagen{?}[с позволения сказать], отца. Он никогда не пойдет на побег. Он будет терпеть, пока его не заставят рассказать. А потом, полагаю, его повесят, ко всеобщей радости.

Хагалар сжал руку в кулак, едва сдерживаясь, чтобы, уподобляясь пришедшему на ум Раиду, не ударить о деревянную стену.

– Его же и мне отдали для допроса. Наш добрый Один не забыл о моих талантах во всех областях. Да только в поселении предателей нет, – Хагалар резко повернулся, вглядываясь в лицо приятеля, ища там такую же твердость, с которой он сам произнес эти слова.

– Конечно, нет, – улыбнулся тот как-то не слишком решительно. – И, Вождь, ну, ты понимаешь, что, если он попросит помощи, мы его Одину не выдадим.

– Да не попросит он помощи и не попросит убежища, – резко отозвался маг, убеждаясь в тупости своего собеседника. – Он будет страдать, пока не умрет. Глупое, отвратительно надменное дитя.

– Es mag kommen, was da will{?}[Ну будь что будет], – пожал плечами Маннар, заканчивая разговор. – Кстати, я бы с ним познакомился, сказал бы, что ему тут… рады.

– Да в Хельхейме он видел нашу радость, – злобно прошептал Хагалар, даже не зная, на кого больше злится: на жестокосердного Одина или на гордеца Локи?

В поселении было много длинных домов, но даже на их фоне выделялись гигантские столовые, в которых обыкновенно собирались ученые для того, чтобы переброситься последними новостями и поделиться результатами своих исследований. Столовые были едва не самыми популярными местами сборищ: когда еще могли образовываться фелаги, заводиться дружеские отношения, как не за едой? В столовых можно было отвлечься от работы, узнать поближе случайного соседа по столу, познакомиться с ним и найти общие научные интересы. Редко кто приходил в столовую только для того, чтобы поесть. Она была местом заслуженного отдыха, местом распространения сплетен и последних новостей. Неписаное правило гласило, что любой, переступивший порог, любой, открывший тяжелую, обитую железом дверь, должен оставить на улице свое плохое настроение и терзающие разум дилеммы, или же не разговаривать ни с кем, не перекладывать свои проблемы и не разрешенные загадки на плечи случайных собеседников.

В широких залах столовой помещалось несколько рядов столов с узкими скамеечками. Стены, когда-то красного цвета, совсем закоптились, стали похожими на земляной пол, что был припорошен свежей соломой. На столах всегда можно было найти множество тарелок и подносов из железа и стеатита, наполненных рыбой, мясом и сырами, источавшими устойчивый запах специй: перца и тмина. Масляные лампы, установленные на столах в качестве дополнительных светильников, прекрасно освещали все пространство, которое были не в силах охватить камины и печи, сложенные вдоль стен.

Несмотря на обилие света, Беркане пришлось долго осматриваться, прежде чем она нашла того, с кем собиралась разделить трапезу. Определив кратчайший путь до желанного сотрапезника, девушка направилась к нему, протискиваясь между столами и не забывая здороваться со всеми своими многочисленными знакомыми.

Зимняя вечерняя еда была самой популярной у поселенцев: большинство предпочитало спать утром, а ночью плодотворно работать, так что перед многочасовым бдением со свечами и лучинами следовало подкрепиться, особенно зимой, когда энергии тратилось гораздо больше, чем летом. Жители поселения собирались разношерстными группками за огромными столами. Маги, магиологи и естественники, на мгновение забыв распри, делились последними новостями. Немногочисленные уцелевшие логисты, которым посчастливилось во время взрыва Радужного Моста находиться в поселении, сидели в уголке, плотно прижавшись друг к другу, будто согреваясь после морозной стужи. Весь последний год им нечем было заняться: в иные миры не попасть, торговать не с кем, достать необходимые для науки вещества негде. Некоторые занялись библиотечным делом, переписыванием книг, кто-то обратился к науке естества, а кто-то вообще бездельничал. Целители и библиотекари расположились на соломенном полу у большого очага, негромко переговариваясь на нескольких языках одновременно. Беркана никак не могла понять, что так роднило две насколько непохожие друг на друга профессии! Если дружба магов, магиологов и естественников, вынужденных постоянно работать вместе, была вполне объяснимой и повелась испокон веков, то вот что могло роднить врачей и библиотекарей? Ведь им, казалось бы, не должно быть никакого дела друг до друга.

Только крестьяне и рабочие никогда не заходили в столовые. Беркана давно оставила попытки понять причины такой несправедливости и разузнать, как живут те, кто отдал свою жизнь не науке, а её обслуживанию? Чем занимают крестьяне в свой досуг, и есть ли он у них вообще? В поселении не было сословного неравенства, но, в зависимости от избранной профессии, ты либо обретал значимость, либо вынужден был терпеть высокомерие представителей трёх основных ветвей науки, довольствуясь славой обслуги и прихлебателя. Беркане это казалось немного нечестным. Она точно знала, что магиология не сравнится по сложности с той же логистикой, которая требовала ума, изобретательности и ловкости, но, к сожалению, даже в поселении преступников справедливость не всегда торжествовала: логистам и не снился почет, которым были окружены магиологи.

Закончив свой извилистый путь по лабиринту из столов и личностей, Беркана, наконец, достигла своей цели. Лагур сидел с отстраненным, как всегда, видом, и ел, не прекращая читать книжку, лежавшую на коленях. В одной руке он держал нож со свисавшими с него отвратительными бурыми листьями водорослей, а в другой – лучину, слабо освещающую древние страницы. Беркана едва заметно поморщилась – ее будущий сотрапезник имел непонятную ей странность: когда это было возможно, он использовал клинок, брезгуя прикасаться к пище руками из боязни испачкать пальцы, а за ними и книги. Как он не давился свежими морскими водорослями, оставалось полнейшей загадкой. От вида буроватых листов есть Беркане расхотелось. К тому же, она пришла поговорить, а не набивать желудок:

– Здравствуй, Лагур! Могу я составить тебе компанию?

– Конечно, дочь Вотана, подойди. Тебя я зреть и слышать рад безмерно, – откликнулся Лагур, не поднимая головы от книги и, казалось, не замечая девушки.

Он указал ножом на пустующее место рядом с собой. Беркана скривилась: она не хотела сидеть в этом душном, шумном помещении, ей хотелось прогуляться по свежему снежку и поговорить с глазу на глаз, но она понимала, что её просьбы не будут услышаны. Лагур был домоседом и не гулял никогда, потому что во время прогулки невозможно читать. С книгой гениальный естественник не расставался никогда и даже во время разговора не отвлекался от нее. Но неверно рассудил бы тот, кто посчитал, что, углубившись в повествование, он не слышит происходящего и обращенных к нему слов. Беркана уже несколько раз убеждалась, что Лагур слышит гораздо больше, чем другие, которые, казалось, внимают собеседнику, раскрыв рот и не отвлекаясь ни на что. Девушке ничего не оставалось, как только примоститься рядом, цапнув с тарелки длиннющую зеленую соленую водоросль, которой она собиралась занять свой рот на время всего разговора. Читать и говорить одновременно девушка не могла, а вот есть и говорить у нее прекрасно получалось.

– Спасибо за разрешение, – поблагодарила она, пребывая в некоторой нерешительности и не зная, что сказать. Она любила странного гения, о котором ходило множество сплетен и анекдотов, но была совершенно не уверена, что он вообще помнит, как она выглядит и что они уже несколько раз работали вместе. Прошлое для Лагура не существовало, он жил только настоящим. Когда-то угрюмый исследователь научил тогда еще совсем юную, восторженную девочку созданию огненного фейерверка, и этим покорил её сердце. Музыкой казалась его речь, когда он показывал захватывающий опыт:

– Мы в ступку поместим древесный уголь, к нему железо с калием кладем. Пропорции тебе я запишу, чтоб в памяти их удержать могла ты. Затем ингредиенты мы смешать должны усердно, для должной однородности всего, а после – пересыпать в прочный тигель и греть, покуда нужно, на огне. В результате получим фейерверк – продукт горенья, но будет он прекрасен и велик!

Объяснения Лагура девушке очень нравились: она прекрасно их запоминала. Речь других естественников понять было почти невозможно, поскольку она изобиловала формулами и терминами. Лагур собственноручно показал и объяснил ей несколько опытов, научил возгонять аммиак, чем она до сих пор очень гордилась.

– Я хотела поговорить с тобой, – начала девушка, убеждаясь, что собеседник не начнет речь первым, не оторвется от «Страданий юного Вертера».

– Что привело тебя ко мне, о дочь Вотана? – слова Лагура лились, словно иноземная мелодия. Отвечать ему обычным слогом казалось кощунством, но Беркана была слабым стихоплетом. Хотя в те редкие дни, когда она, бывало, подолгу беседовала с Лагуром, у нее в речи начинали проскальзывать полурифмованные строчки.

– Как ты относишься ко всему, что произошло? – спросила девушка тихо, хотя и знала, что никому в столовой нет дела до проблем каждого конкретного фелага. Все уже знали о первой встрече царевича с командой, обсудили её и жаждали новых новостей, которых пока что ни у кого не было.

– К чему конкретно, милое дитя? К тому, что мы опять вдвоем работать будем, или к тому, что нам Каскет достался?

– Ко всему вообще, – Беркана не могла пояснить, что именно её интересовало. Её беспокоило и угнетало слишком многое, а рядом не было друга, который мог бы помочь ей в трудную минуту, разъяснить происходящее, успокоить, дать понять, что она не останется без подмоги в сражении со своими страхами.

– Что ж хочешь ты узнать? Починка вещи точно не для нас – не хватит нам умений, сил и знаний.

– Was sagst du überhaupt?{?}[Да что ты говоришь] – воскликнула Беркана, перебивая. – Мы же еще даже не начали. Мы с Вождем его еще даже не открыли. Или тебе кажется, что наша команда слишком слаба? Или что надо заставить-таки Локи сказать, кто разрушил артефакт?

– Нет, Логе пусть молчит. Он нам не нужен, его слова не скажут ничего, хоть он и маг. Не знает Логе силы той, что ларчик повредила… быть может, демон или божество? Его обличье, сила и уменья нам не дадут, пожалуй, тоже ничего. То Ивар говорил уже однажды, его слова готов я повторить. Что есть Каскет? Что в нем, что в оболочке? Мы знать не знаем, что же мы тогда поделать можем с сильным артефактом? Я помогу, конечно, Хагалару, ему ведь отвечать перед царем, коль мы не сможем сладить с артефактом. Но как мудрейшие однажды говорили: Freud muß Leid, Leid muß Freude haben{?}[Бояться горя – счастия не знать.].

– Как говорили немцы, – вздохнула Беркана, жуя уже третью водоросль, на этот раз, правда, сладкую. – Ты думаешь, что и в самом деле нет надежды? Но разве раньше артефакты не изучали без сопроводительных материалов?

– Ты так юна, прелестное дитя, ты так юна, что, кажется, не знаешь, что Каскет не совсем обычный артефакт. Душа и сердце, разум Ётунхейма – вот суть его. Он был рожден от мира иль мир рожден был им? Ответа нет, иль я его не знаю, – Лагур говорил жутко монотонно, и на мгновенье не желая оторваться от книги, так что, будь на месте Берканы кто-то другой, он бы давно обиделся на явное пренебрежение, выказываемое естественником. Ну да девушка знала своего собеседника очень давно и понимала, что по-другому он не умеет.

– Я все же очень надеюсь, что ты ошибаешься, – заметила она. – Я надеюсь, что Ивар и его … брат, – добавила она спустя секунду, – найдут способ вычислить формулу Каскета.

– Не верю я, но коли веришь ты, то, может, боги будет благосклонны? – отозвался Лагур, неаккуратно переворачивая страницу, заминая краешек и не обращая на это внимания.

– Darf ich noch eine Frage stellen{?}[Я могу еще спросить тебя?]? – Беркана замялась. Она хотела рассказать то, чем еще ни с кем не делилась, потому что была уверена, что ей не поверят. Ведь речь шла не о науке и не о магии, а, скорее, о совпадении, которое больше походило за заговор темных сил.

– Тебя я слушаю.

– Скажи, как ты относишься к тому, что я встретилась с Локи? – Беркана выпалила вопрос на одном дыхании, а потом продолжила уже более спокойно. – Меня здесь всегда называли Одиндоттир, и я была согласна. Я ведь знала, что никогда не встречусь с тем, кто носит это родовое имя по праву рождения. Но теперь мы с ним даже работаем вместе. Наверное, ему очень неприятно, что меня называют дочерью Одина. Но не в этом суть. Послушай, Лагур, тебе не кажется, что это… символично, – Беркана с трудом подбирала слова. – Дочь Одина встречается с сыном Одина в месте, где ни один из них не должен находиться. Vielleicht, ist das ein Schicksal{?}[Может быть, это судьба?]? Зловещая судьба? – добавила она тихо.

– Никто не знает прихотей судьбы, – Лагур говорил столь же спокойно, сколь и раньше: волнение девушки совсем не передалось ему, а, возможно, он его даже не заметил. – Кто знает суть, кто знает, что к чему? Боишься ты разгневать сына бога, но зла тебе он здесь не причинит. Он словно зверь, он словно пташка в клетке.

– Я тебя совсем не понимаю, – замялась Беркана, шаря рукой по пустой тарелке. – Ты прав, он пугает меня. И еще больше меня пугает сам Один. Я же не говорила никому, – Беркана нагнулась ближе к Лагуру и зашептала, едва не касаясь своими губами его уха. – Вождь водил меня к нему. Когда он спал, – лицо Берканы покрыл легкий румянец, на который Лагур мог бы обратить внимание, если бы хотел. – Он выглядел так ужасно. И Хагалар тогда сказал мне, что «Ты всегда мечтала о семье, о красивой жизни, о замках и собственных лошадях, так взгляни на того, кто имел все это. Чем выше ты залезешь, тем больнее будет падать». И я поняла его, – Беркана сделала паузу, ожидая хоть какой-то реакции, но её не последовало. – Я всю жизнь завидовала, думала только о магии, которой у меня не было, о науке, которая мне не покорялась. Я все время стремилась к чему-то большему, к чему-то, чего не могла достигнуть в силу пола, или возраста, или положения. Я ослушалась мать, и теперь вынуждена находиться тут. Одна. Не подумай, что я жалуюсь, – Беркана запнулась, собираясь с духом и мыслями. – Я благодарна Вождю за то, что он привез меня сюда, а не повесил, хотя был вправе. Он столько сделал для меня и продолжает. Но моя жизнь… Я думала, что моя жизнь – это книги, это магия людей, это исследования. Я думала, что когда-нибудь смогу погрузиться в атмосферу этой страны изгнанных. Здесь ведь совсем не плохо, никто никого не притесняет, никто не страдает от голода или еще от чего. А размеры деревни столь велики, что и надобности нет выходить в жестокий мир настоящего Асгарда. Но все это не так. За те двести зим, что я здесь, я так и не обрела счастья. У меня нет семьи, и я не могу здесь завести её. Мне кажется, я была бы хорошей матерью, не женой, но я не смею даже думать об этом. Я думала, что справлюсь, но теперь я понимаю, что обманывала сама себя. И вдруг я оказываюсь рядом с Локи. Ты не понимаешь, что он для меня значит. Его родовое имя – мое прозвище. Ты не поймешь, но мне кажется, что мы связаны. Когда я смотрела на него в тот день, когда он спал после пыток, я должна была, как девушка, чувствовать жалость и сострадание. Даже Вождь ведь жалеет его. А я чувствовала только брезгливость. И к нему, и к Одину. И вот теперь мы должны будем работать вместе. Это мой шанс, казалось бы, но я не хочу им пользоваться. Детей царя положено почитать как самого Одина. Любить, боготворить, так все делают. А я не могу. Я совсем запуталась в своей судьбе!

Беркана резко замолчала. Она понимала, что не сказала ничего путного. Она понимала, что её слова слишком сумбурны и напоминают бред больного, на который не стоит обращать внимания, скорее, отнестись снисходительно. Но девушке очень хотелось, чтобы кто-то если не понял её, то хотя бы выслушал. И пусть этот кто-то не будет тем, кто потом расскажет её тайны каждому встречному.

– Твои слова туманны, дочь Вотана. Как чувствуешь ты, так и поступай. Любить должны мы Фрикку, ведь прекраснее на свете девы нет, – откликнулся Лагур.

Беркана замерла, ожидая продолжения речи. Она столько всего наговорила и только ради какого-то десятка слов? Нет, Лагур не может так её обидеть.

– Но знай одно, прелестное дитя – твои слова для многих символичны. – продолжил естественник. – Не место здесь тебе, не место и ему, не место многим – но исхода нет. Вернее, «не было», так стоит уточнить… Так знай же, что не все здесь добровольно, не все хотят здесь жить вот так, как я. Наука для немногих здесь богиня… Все жаждут перемен, как страждущий в пустыне, томимый жаждой, грезит о воде…– Лагур на мгновение замолчал, переводя дыхание. – О дитя, тебе страшиться Логе должно! Он бог, пускай в изгнанье, в нем есть сила, в нем вера есть в себя, опасен Логе! Но тени… о, опасности страшней от тени, чем от Логе! Вокруг него сгущается гроза… Он – в центре сил, что могут все разрушить, весь мир, подобно морю, всколыхнуть! Всмотрись же пристальнее в мир, тебе знакомый! Видишь? Нет единства в нем… Тебе сейчас открыты две дороги, и выбор твой тебе определять… Но помни, дочь Вотана, что ошибку жизнею придется оплатить. Повесить могут, коль не угадаешь, где быть тебе положено, дитя.

Лагур резко замолчал и захлопнул книгу. На опустошенную тарелку он не обратил никакого внимания. Его подслеповатые глаза обратились к лучинке, которая догорала, чуть опаляя его пальцы. Он медленно поднес левую руку к лицу, задул слабый огонь. Беркане в нос ударил резкий запах дымка от потухшего дерева, заставляя морщиться. Девушка пыталась осмыслить слова своего собеседника. Более всего они напоминали ей пророчество: столь туманные, непонятные, расплывчатые, и, как казалось на первый взгляд, безумные. Забытое чувство голода, между тем, дало о себе знать. Рассудив здраво, девушка решила, что после таких признаний недурно и поесть чего-нибудь более существенного, чем водоросли с приправами, и потянулась к жареному лебедю.

Кроме столовых в поселении существовал еще один тип заведений, предполагавший разговоры по душам и заведение новых знакомств без ущерба основному их предназначению. Это были библиотеки. Где, как не в них, можно было встретиться с асом, занимающимся твоей же проблемой? Где, как не в них, можно было посмотреть архивы, сохраняющие подробнейшие отчеты о работе в самых разных областях науки? В дневное и утреннее время библиотеки использовались для чтения книг, в вечернее и ночное – для разговоров на научные и околонаучные темы. Почти каждый вечер там можно было увидеть одну или несколько групп асов, тихо обсуждающую что-то и записывающую какие-то особо ценные выводы. Вторгаться в личное пространство исследователей, спрашивать что-то, не относящееся к делу, и просто отвлекать было не принято. Это в чужой лабораториум можно ворваться даже посреди эксперимента, а в библиотеках обсуждались по-настоящему важные дела, требующие тишины и полной сосредоточенности.

Почти все библиотеки поселения состояли из двух помещений: в одном днями и ночами переписывались и перерисовывались книги, прибывавшие со всех уголков девяти миров. В последний год, правда, новых поступлений не было, чему переписчики были несказанно рады. Наконец у них появилась возможность обработать те горы книг, что скопились за прошлые годы. Оставшиеся без работы логисты активно помогали, переводя книги на язык Асгарда, а порой и переписывая.

Во втором помещении располагались сундуки с книгами, а также множество столов и плетеных кресел, установленных таким образом, чтобы ученым было легко и комфортно работать. Множество каминов давало достаточно света и тепла для работы в самые трескучие морозы.

В один из ранних зимних вечеров в библиотеке расположились трое мужчин. Они сидели молча и, казалось, наслаждались причудливой игрой огня в камине. Только один из них иногда нервно оборачивался, поглядывая на дверь. Последнее, четвертое кресло, казалось, ожидало того, кто удобно расположится в нем, чтобы понежиться в тепле очага.

Когда мужчина оглянулся в пятый раз, покусывая губы и барабаня пальцами по подлокотнику кресла, дверь отворилась, и в библиотеку вошел Ивар, неуклюже стряхивая с себя снежную крупу. Он немного опоздал на встречу, потому что ему требовалось закончить расчеты для одного из трех фелагов, в которых он состоял. Кивком поприветствовав собравшихся, он с облегчением отметил, что на брата многодневные бдения в библиотеке никак не повлияли. После той полуссоры почти месяц назад Раиду заперся в библиотеке, грубо заявив Ивару, что пока он не найдет нужной информации о рентгене, все фелаги могут о нем забыть. Ивар попытался, было, возразить, что есть обязанности, которыми нельзя пренебрегать, что им нужно найти информацию о таинственном Каскете, но в ответ услышал столько нелестных эпитетов в адрес всех жителей поселения, что предпочел не спорить, а заняться поисками самостоятельно.

С братом, определенно, творилось что-то странное с того самого дня, как он впервые увидел младшего царевича. Никогда раньше Раиду не ходил один, они с Иваром всегда были вместе, составляя идеальную команду и идеальную защиту от внешнего мира. А потом появился Локи, их шанс на спасение. Ивар понимал, что Раиду заботится, в первую очередь, о нем, но его очень беспокоило, что брат не приходил даже ночевать. Лежа в одиночестве на нарах ранним утром, когда большинство обитателей их дома укладывалось спать, Ивар думал о том, что если брат и в самом деле будет бодрствовать все время, то это плохо скажется на его здоровье. Он спрашивал у прочих обитателей дома, не приходил ли Раиду спать днем или вечером, и некоторые отвечали, что порой он появляется в доме, чаще всего днем. Спит пару часов, а потом, даже не приведя себя в порядок, уходит, едва не спотыкаясь на ровном месте. В столовых его видели еще реже, что тревожило Ивара ещё сильнее. Один раз брат уже лишился всего ради него. Распрощался со свободой, с семьей, с родными, только бы не бросить его одного в глуши изгнания. И вот он опять рискует всем: ковром стелется перед младшим царевичем Асгарда.

Ивар опасался, что в погоне за свободой, которой брат лишился по его вине, Раиду изведет себя, станет похожим на тень, но он совсем, казалось, не изменился за целый месяц затворничества. На его губах играла все та же полувысокомерная, чуть тщеславная улыбка, поза выдавала презрение ко всем окружающим.

Напротив Раиду в точно таком же плетеном кресле Ивар с удивлением обнаружил мастера естественной ветви науки. Его появление в стенах библиотеки вызывало недоумение. Что здесь делать тому, кто должен решать хозяйственные вопросы? Мастера звали Иваром, но мало кто называл его по имени. Ведь Иваров в поселении было бессчетное множество, но только один из них обладал властью, только один решал сложнейшие экономические задачи, только один из них был блестящим хозяйственником, деятельность которого вызывала восторг у всех естественников и зависть у магов и магиологов, которым не так повезло с руководителями. Мастера трех ветвей науки входили в тинг, где решались всевозможные экономические вопросы, устраивались судебные разбирательства, распределялись финансы. Мастеров очень редко звали по именам, чаще по прозвищам, похожим друг на друга. Официально мастеров звали Хагаларом, Иваром и Кауной, а за глаза их называли Вождем, Мастером и Царем. Своего мастера Ивар видел всего несколько раз в жизни и дел с ним не имел. В свое время, когда он пробовал себя на поприще логистики, то состоял в теснейших дружеских отношениях с мастером логистики, но уйдя, точнее, вернувшись в естественную науку, он разорвал все отношения с ним. И хотя они жили в одном доме и спали вместе, редко когда их разговоры походили даже на приятельские.

Еще одного собеседника Ивар даже не сразу узнал. Всматриваясь в его лицо, он пытался вспомнить, видел ли он его раньше? Мужчина примерно одних с ним лет точно не был ни естественником, ни магом. Быть может, кем-то из логистов? Ивар с трудом вспомнил, что, вероятно, это один из счастливчиков: логист Мидгарда, один из немногих, кому повезло находиться в поселении во время катастрофы. Ивар хорошо помнил, какой шум поднялся, когда стало известно о разрушении моста. Ведь несколько десятков логистов оказались запертыми в мирах, где они работали, и об их судьбе никто не имел ни малейшего представления до сих пор.

Ивар кивнул логисту, приветливо улыбнулся, обозначая знакомство. Он опустился в свободное кресло и достал карты, которые собирался перебирать, как он делал обычно на собраниях. Фокусы были его страстью, особенно карточные, и, чтобы не терять сноровки, он старался тренироваться каждую свободную минуту. Ивар знал несколько десятков способов тасования колоды и проделывал виртуозные манипуляции, даже не глядя на сами карты. Его искусством восхищались, ему завидовали, а логисты сражались за право принести ему очередную колоду с невероятными картинками. Раиду обычно раздражал шелест карт и мельтешение перед глазами, но сейчас он сделал вид, будто ничего не замечает. Ивар обратился к нему с речью, посчитав, что, раз он пришел последним, ему и начинать разговор:

– Брат, я очень рад видеть тебя в добром здравии. Твое непомерное усердие напугало меня.

– Я в порядке, – бросил Раиду небрежно, но без обычной злобы. – Ты напрасно волновался.

Ивар отметил, что брат держится на редкость спокойно, что может говорить только об одном: о непомерной усталости, вызванной недосыпанием и почти полным отсутствием пищи.

– Я должен рассказать, что узнал, – начал Раиду, скрывая зевоту. – Точнее, что понял. Я был глупцом. Все мы были глупцами, если до сих пор ни до чего не додумались.

– Поподробнее, пожалуйста, – откликнулся Мастер, заинтересовано глядя на оратора. – Мне передали, что твои сведения касаются меня в первую очередь. Ich höre dich an.{?}[Я слушаю тебя]

– Они касаются всех! – огрызнулся Раиду, подавшись вперёд в кресле. – Послушайте. Я кое-что вам прочитаю.

Он с трудом выпутал из складок одежды какой-то пергамент. Поморщился, услыхав, что за стеной опять начался монотонный треск: большинство переписчиков, уходивших на ужин, вернулись к работе, и теперь до утра по всей библиотеке будет раздаваться скрип и стук. Посторонние звуки, конечно, мешали сосредоточиться: многие ученые сетовали на современные средства переписывания книг, утверждали, что старинные методы не отвлекали их от работы, но производительность труда с введением новой технологии возросла чуть не в десять раз, так что всем пришлось смириться с шумом.

– Поганый стук, мешает сосредоточиться, – буркнул Раиду, расправляя лист. – Послушайте меня. Только внимательно. «Рентгенодиагностическая трубка представляет собой электровакуумный прибор с источником излучения электронов (так называемый катод) и мишенью, в которой они тормозятся (так называемый анод). Энергия для нагрева катода подается через трансформатор накала, размещаемый в баке генераторного устройства.» Или еще. «Пластмассы получают на основе синтетических или естественных полимеров. Синтезируются полимеры путем полимеризации или поликонденсации мономеров в присутствии катализаторов при строго определенных температурных режимах и давлениях». Или же еще вам кусочек. «The simplest method for preparing high-Tc superconductors is a solid-state thermochemical reaction involving mixing, calcination and sintering»{?}[Самым простым способом приготовления высокотемпературных суперпроводников является полупроводниковая термохимическая реакция, включающая в себя смешивание, кальцинацию и спекание], – Раиду зачитал все три предложения на одном дыхании и обвел собравшихся вопросительным взглядом. – Все слышали? А теперь скажите мне. Скажи мне ты, логист из Мидгарда, скажи мне ты, глава естественной науки, и скажи мне ты, мой высокоученый братец: вы хотя бы половину слов поняли из того, что я вам прочитал на нашем языке и языке смертных? – голос Раиду выдавал крайнее раздражение.

– Позволю себе заметить, что в начале речь идет, как мне показалось, о рентгеновских лучах, именующихся также х-лучами, – заметил Ивар, чтобы спасти положение: брат демонстрирует Мастеру его несостоятельность в науке, а это не самый разумный шаг с его стороны.

– Да, – откликнулся Раиду. – Das stimmt{?}[Все верно]. Но что скрыто за этими фразами? – естественник еще раз торжествующе обвел взглядом своих собеседников, однако никто на этот раз не посмел и слова сказать. – Вы молчите. Вы все молчите, потому что понятия не имеете, что такое «пластмасса», что такое «полимер», что такое еще несколько десятков слов. И что самое ужасное, вы такие не одни, – Раиду прикрыл глаза, едва не проваливаясь в сон, а потом резко открыл их и заговорил, постепенно переходя со спокойной речи на крик. – Я напрасно потратил время, задавая один и тот же вопрос естественникам, целителям, логистам! Никто, никто, даже наши самые гениальные естественники ничего не смогли мне объяснить. Вы понимаете? Ничего! Да когда они прекратят? – рявкнул Раиду и резко вскочил, уже не сдерживая ярость. Мерзкий стук сотни переписчиков отдавался в его усталом мозгу, словно звон множества колокольчиков.