Текст книги "Локи все-таки будет судить асгардский суд?"

Автор книги: Ершел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 122 (всего у книги 174 страниц)

Отпустить ее в Мидгард имел право только кто-то из членов царской семьи, и это стало бы камнем преткновения, если бы Локи, к которому она попыталась подступиться обходными путями, не заявил, что ему все равно, где и как она живет, и что если ей, в отличие от логистов, почему-то нужно его разрешение для жизни в Мидгарде, он поставит необходимые печати. Это известие окрылило Беркану. Осталось только объяснить свой поступок мастерам. Проще всего вернуться к людям с каскетом, учитывая новые данные, открывшиеся после преображения Локи, но пока им занимался Ивар, и у Берканы возникло смутное подозрение, что со своими новыми силами он воссоздаст древний артефакт. Если у него получится, то последняя надежда рухнет.

К тому же, чтобы путешествовать или жить в другом мире, нужны собственные деньги, а они появятся, если Хагалар выполнит обещание и отдаст ей земли. Но угодьями надо заниматься. Она станет хозяйкой дома и поехать в Мидгард не сможет. Нет, ей нужна миссия от поселения лет на двадцать. Но что, кроме каскета? Да и для его сопровождения скорее всего выберут Ивара или Лагура – после ошибки Наутиз обострились настроения, направленные против равных прав мужчин и женщин поселения.

Беркана настолько привыкла, что в малом Асгарде ее, несмотря ни на что, воспринимают как равную, что во дворце чувствовала себя неуютно, сравнивая себя с высокопоставленными женщинами, с женами придворных да даже с царицей. Они жили в женском мире, отличном от мужского, вынужденные во всем если не подчиняться мужчинам, то считаться с их мнением. Беркана отвыкла от патриархата, поэтому старалась ни с кем не общаться, поэтому искала общества Джейн, хотя та и казалась ей некрасивой и заумной. Она уже договорилась с ней о том, что приедет погостить, но речь шла всего о нескольких месяцах, а уж точно не о годах. Нужен был более веский повод покинуть Асгард лет на двадцать.

– Друзья мои, я понимаю ваше негодование, но Беннер – обычный человек, – заявил Тор, грохнув рукой по столу с такой силой, что затряслись золотые кубки. – А его вторая половина – Халк – победит вас за несколько мгновений. Мой молот едва справлялся с ним. Но я все же надеюсь уговорить его на поединок с Гринольвом.

– С самим Гринольвом? – присвистнул Фандралл. – Да Гринольв его размажет одним ударом. Ты же слышал, как он уничтожил четырех великанов парой взмахов секиры!

– Друзья мои, Халка нельзя убить, – покачал головой Тор. – А Гринольв хвастает своей великолепной тактикой и стратегией. Это было бы сражение грубой силы и великого ума прошлого.

– Прошлого, – подтвердил Хогун. – Не настоящего.

– Я же вмешаюсь, если что, – пожал плечами Тор. – Не стыдно быть спасенным сыном Одина. Это была бы славная битва, о которой услышали бы даже в Вальгалле. Все наши предки слетелись бы посмотреть на этот бой!

– Не знаю, – пробормотала Сиф. – Твой друг не выглядит сильным. Даже если он обратится, я не верю, что он станет настолько уж неуязвимым, чтобы мы вчетвером не одолели его.

– Я не одолел большого зеленого парня на летающем корабле людей, – признался Тор.

– Ты? – воскликнул Вольштаг, подавившись куриной ножкой. – С молотом?

– С молотом! – подтвердил Тор.

Друзья рассмеялись, а Хагалару надоело подслушивать: он вышел из тени колонны, поигрывая яблоком из сада Идунн. На дворе зима, а яблоки все такие же вкусные. Жаль, что они не обладают теми свойствами, которые им приписывали люди в своих детских сказках.

Один словно сошел с ума из-за приезда смертных. Чего только стоил приказ о постоянном исполнении этикета, от которого отказались много столетий назад, чтобы «не ударить в грязь лицом перед послами Мидгарда». Сказал тоже «послами»: это просто два жалких смертных, которые будут держать язык за зубами, когда вернутся в Мидгард. А если не будут, то шпионы Всеотца убьют и их, и тех, кому они откроют тайну. Так думал Вождь, но не Один. «Нет, Хагалар. Возможно, люди станут нашими противниками. Мы должны показать им божественную мощь». «Божественная мощь», по мнению Одина, выражалась в бесконечных поклонах, формулах вежливости, уверениях в преданности и четком ранжировании за столом. Единственное, от чего Вождь сразу отказался – это от одежды, которую Один всучил едва не насильно. Никогда он не наденет больше плаща и не возьмет в руки трость, скорее выйдет на пир в широкополой шляпе. Во-первых, он не собирался оставаться во дворце надолго, во-вторых, о примирении с царской семьей не было речи, в-третьих, Локи удар хватит, если он увидит, какую одежду когда-то носил старый маг. А подвергать опасности и без того больного во всех смыслах царевича Вождь не желал. В Гладсхейме творилось что-то невообразимое. В общих залах асы вели себя расслаблено, пока не появлялись люди. Едва заслышав их шаги, а, точнее, едва сопровождающие объявляли, куда именно направляются гости, как асы тут же преображались, будто в облике женщины и мужчины по замку разгуливали Хель и Суртр. Но стоило гостям удалиться в соседние покои, как всё возвращалось на круги своя. Лишь пару раз подготовиться к приему не успели, и смертные узрели истинное положение вещей: те же попойки, которыми асы гордились, но которые, по мнению Одина, были недостойны высоких гостей. С точки зрения Хагалара, это высокие гости были недостойны попоек хотя бы потому, что не умели ни пить, ни драться. Но его мнением царь не интересовался, а Хагалар не посчитал нужным навязываться.

Он полутора суток продержал Локи во сне, отбивая нападения то Фригги, то Одина, то Эйр. Устал так сильно, что потом проспал больше десяти часов и только сейчас более-менее пришел в себя. Здоровье с возрастом ухудшалось, причем быстрее, чем хотелось бы.

Одна мысль бесконечно терзала его: что произошло в день приезда гостей? Локи ретировался из зала, Локи пошел к своему другу, наставнику, учителю, неважно. И там потерял сознание? Или его стало клонить в сон? Почему он спал и видел несуразные сны? Хьярвард оставил свою комнату в распоряжении Локи, а сам перебрался в покои царевича, ничего так и не разъяснив. От такой наглости Хагалар чуть не лишился дара речи, но слуги подтвердили, что он может делать все, при желании даже ночевать в покоях сыновей Одина – столь близок он с царевичами. Хагалар дал себе слово вызнать подробности, поэтому, немного придя в себя, отправился на поиски придворного палача, тайно желая обнаружить его в застенках и потренироваться в когда-то любимом искусстве. Однако в зимнюю половину почти все взрослые дворцовые асы забывали о делах и предавались безудержным возлияниям за столами Одина, и Хьярвард в том числе. Он был не совсем трезв, но и не совсем пьян, так что Хагалар попытался допросить его.

– Да я сам не знаю, – пожал плечами здоровяк. – Меня не было, когда Локи ко мне пришел. Мне потом доложили, я бросился к нему, все же нечасто Локи меня вспоминает.

– А я думал, вы с ним очень дружны, – вставил Хагалар.

– Куда там. В детстве – да, а потом чего, дети выросли, у них своя компания молодых асов, это я их стараюсь не забывать, а у них свои дела, ристалище, я же понимаю. В их возрасте я такие подвиги совершал.

– Так что с Локи?

– Когда я пришел, то он сидел у меня, а потом сказал что-то невнятное, лег. Я думал, просто так, а смотрю: спит и бредит, добудиться я не смог, а тут ты.

– По твоему описанию его отравили, – недоуменно пробормотал Хагалар. – Но чем же? Он не притрагивался к еде.

– Не знаю, – пожал плечами Хьярвард. – Только вот, – он огляделся, будто опасаясь, что их подслушивют, а потом тихо добавил: – Дело одно есть, но не знаю, как и сказать тебе о нем. Ты ведь наставник Локи вроде как?

– Все, что касается детей Одина, касается меня в первую очередь, – проникновенно протянул Хагалар. – И я ни о чем не скажу Одину.

– Вот бы и хорошо, – замялся Хьярвард. – Локи просил меня не говорить его семье.

– Я не его семья

– Но тут такое дело, – Хьярвард с трудом подбирал слова. – Сложное дело. Друг Тора в нем замешан.

– Что успел натворить смертный, пока я спал? – удивился Хагалар. – Тор хвастал, что это один из бравых воинов Мидгарда, но он не в состоянии подстрелить даже зайца.

– Дело не в зайце, – Хьярвард пошел по пустынному коридору, увлекая Хагалара за собой. – Неприятное дело вышло. Очень. И даже не знаю, как и рассказать.

– Говори толком, – нарочито мягко произнес Хагалар. – Все, что касается Локи, касается и меня, и я могу дать клятву на крови, что если дело такое скользкое и личное, то никто ни о чем не узнает.

– Клятву на крови? – почесал в затылке Хьярвард – Ты и в самом деле готов? Она же смертельная.

Хагалар закатил глаза: как же сложно общаться с недоумками. И что только нашел Локи в этом мямлящем громиле? В юности он был посообразительнее и порешительнее. Неужели все асы, которых Хагалар знал до побега, только подурнели и никто не похорошел?

– Так что там с Локи? – не выдержал Вождь. – Я защищу его от любой напасти.

– Дело не в защите, а в родовой мести.

– Какой еще родовой мести? Человеку? – Хагалар проглотил готовые сорваться с языка язвительные колкости. Родовая месть смертному – звучит-то как!

– Локи был откровенен со мной, и я не уверен, что имею право.

– Зато я уверен, что имею право на всё, особенно на его жизнь, душу, благосостояние и душевное спокойствие. Говори, наконец.

– Хорошо, хорошо, только чтобы никто не узнал… Этот человек – не человек на самом деле.

– Великан? Эльф? Цверг?

– Нет, хуже. Он оборотень и превращается в огромного монстра, зеленокожего, бесстрашного и ужасного. Он победил Локи в Мидгарде, но не в честном бою. Он напал на него, безоружного, и подверг избиению. Он оскорбил члена царской семьи, попрал его честь и удачу. Локи до сих пор полностью не пришел в себя, и даже у меня не получается восстановить его навыки по отключению сознания до прежнего уровня.

Хагалар цокнул пару раз языком. Видение из сна Локи сложилось. Компенсаторная реакция, типичная, как в учебниках: во сне Локи побеждал своего врага в обличии монстра, унижал, правда, тем способом, который в Асгарде считался неприемлемым, о чем человек не знал и потому получал удовольствие. Вот, значит, как выглядит вторая ипостась доктора: огромный человекоподобный монстр, выше человека, ниже великана. Безумный, опасный и сильный – типичное сочетание признаков.

– Мы не можем убить друга старшего царевича, – задумчиво протянул Вождь. – Как и попрать законы гостеприимства.

– Но он должен заплатить за то, что сделал.

– Заплатит, – Хагалар перебирал в голое возможные варианты. – Причем старшенькая плоть мне поможет. Не беспокойся, я не расскажу никому правду. Спасибо за откровенность, друг. Локи нельзя было пожелать лучшего наставника, чем ты.

С этими словами Хагалар отправился на поиски Гринольва. Желанный поединок между полководцем и гостем не состоится просто так. Даже если Тор договорится со своим другом, необходимо получить согласие Гринольва, а тот не опустится до битвы со смертным ради забавы, даже если ему расскажут об оборотничестве. А вот отстоять честь Локи – совсем другое дело. Гринольв не станет вникать в подробности, зато выполнит дружескую просьбу. Подговорить его на битву даже проще, чем якобы мирного человека, который вряд ли отвечал за себя в обличие оборотня. Но чего только не делает с людьми любовь.

План действий обрел четкость, и Хагалар сменил направление, решив для начала найти в целительном отделении Алгира и обрадовать скорым возвращением домой. Не то, чтобы полунедруг кого-то лечил, но развлекался с целителями так, как никогда не позволял себе в поселении.

– Мой недорогой друг, я скоро вернусь к своим обязанностям, как ты и просил, – объявил Хагалар прежде, чем заметил, что объявлять некому, потому что все присутствующие пьяны. – Да что же сегодня такое! – Вождь картинно всплеснул руками. – Я к тебе с такой важной вестью, а ты меня даже не слышишь! Эй!

Он попытался привести Алгира в чувства, но безуспешно. В поселении был запрещен алкоголь, поэтому и Алгир, и Беркана, вырвавшись в большой Асгард, пили без всякой меры. Но если Беркана молода и здорова, то Алгир стар и легко доведет себя медом и элем до большой беды. Ну да Хагалар читать ему нотации не собирался: он и так вынужден поучать молодых, не хватало еще тратить бесценное время на стариков. Пусть сами о себе заботятся.

Ивар никак не мог определить, кто управляет его разумом: он сам или некие высшие силы. Порой он ловил себя на странных, несвойственных ему идеях и желаниях, с которыми вовсе не хотелось бороться, а порой мыслил настолько здраво и привычно, будто ничего не произошло. С братом он совсем разошелся, только наблюдал иногда за экспериментами над людьми. Раиду попал в рабство к очередной идее и судорожно проверял какие-то человеческие яды.

В последний раз брат помахал перед носом письмом от Локи, адресованном лично ему, в котором сообщалось, что у царевича все хорошо и что он когда-нибудь вернется домой. Так там и было написано «домой», не «в поселение». Энтузиазм Раиду Ивар не разделял. Он чувствовал себя обязанным совершить великий подвиг и немедля отправиться в Етунхейм. Предложил брату поехать с ним, но тот не расслышал вопроса, копаясь во внутренностях еще живого человека. Анатомия Ивара никогда не прельщала, как и физиология и прочие страшные слова из Етунхеймских и Мидгардских книжек по науке естества. Он молча покинул лабораториум и устремился в дом мастеров, чтобы с помощью осколка Тессеракта перенестись в Гастропнир: завершить дело, ради которого когда-то собрали царственный фелаг.

Какого же было его разочарование, какая буря гнева поднялась в его душе, когда он встретился с ледяным отказом собственного мастера и мастера логистики. Они мягко, даже нежно объяснили ему, что пока в Етунхейм нельзя, что его идею претворят в жизнь только с позволения Локи, а его сейчас нет. Это была явная отговорка: мастера все решали и без Локи, если того требовали обстоятельства. Ивар пустился в объяснения, едва сдерживая гнев и потоки силы, бесящиеся похлеще него самого. Он боялся, что с руки сорвется молния или огненный шар. И он видел, что мастера тоже боятся. Не чувствовал, но предполагал, что комната наводнена какими-нибудь мощными боевыми заклятиями, поставленными специально против него. Осознавал, что слишком сильно сжимает стол, что его лицо искажено гримасами, приличествующими вспыльчивому брату. Он хотел убивать и непременно убил бы, если бы дал силам вырваться на свободу.

С трудом, пошатываясь, словно пьяный, он вышел на свежий морозный воздух и стянул варежки. Холод обжег руки, успокоил мысли. Спала кровавая пелена гнева. Стало легче дышать. Только вот проблема так и осталась нерешенной. Почему он не оставил себе осколок Тессеракта, когда его только раздробили? Это была ведь его идея!

Логисты! Найти любого из них, сорвать с шеи осколок в виде кулона. Он ведь и сам когда-то был логистом, ему можно. Наверное. А кто не отдаст добровольно, того он заставит силой.

Ивар опустился в сугроб и с силой сжал холодную, тающую массу, стараясь успокоиться. Никогда еще с ним ничего подобного не случалось. Его словно захлестнула истерика, которую он наблюдал в юности у нескольких родственников. Припадочные истерики были проклятием их рода, но Ивар считал, что его они не коснутся, раз обошли стороной в юности. Неужто высшие силы их пробудили?

Воспаленный мозг требовал новую задачу, поскольку считал, что каскет – дело решенное, осталось только техническое воплощение. Кстати вспоминалась умирающая Наутиз, ее слова о каких-то документах, о Локи-гомункуле. Тогда Ивар не предал им значения, но сейчас вознамерился разобраться. Он и так знает о сыне Одина такое, за что его стоило бы повесить. Какие еще тайны скрывает царственное проклятье Асгарда?

В библиотеке было сухо, чисто и ослепительно светло. Хранительница библиотеки, Кауна, тепло поприветствовала его, а грохот стукалок, от которых не отказались, несмотря на печатный станок, почему-то не раздражал, а успокаивал.

– Тебе нужны какие-то документы? – спросила Кауна участливо. Она нравилась ему. Когда-то, когда Ивар еще не знал о законах поселения, он думал сделать ее своей женой.

– Да, нужны, – кивнул он, чувствуя, как тепло комнаты, равномерный стук, присутствие красивой женщины успокаивают бурю в его душе, как замолкают высшие силы. – Мне нужен комплект документов Наутиз Светлооокой. Не по отоплению или ртути, а компактный набор.

– А, поняла, о чем ты, – Кауна кивнула. – Но он зашифрован.

– Я знаю ключ. Она передала его мне перед смертью, – ложь сорвалась с языка до того, как Ивар понял, что солгал.

– Да, жалко ее, конечно, вы были такой красивой парой, – заметила Кауна и удалилась к сундукам со свитками.

Парой? Они никогда не были парой. Но в поселении считали иначе. Ивар полной грудью вдохнул горячий дымный воздух. Он чувствовал себя гораздо лучше, чем прежде. Не хотелось убивать всех присутствующих, хотелось… спать? Да, он почувствовал, что буквально отключается от мира. Сильный эмоциональный всплеск, энергия, струящаяся по телу – все это обессилило и без того хлипкий организм. Он с трудом дождался, когда Кауна принесет свиток, сел, но не успел прочитать ни строчки: заснул прямо за столом.

Сон его был недолог, а вот видения фантасмагоричны. Он видел Локи на троне Асгарда, видел, как Хагалар склоняется перед ним и встает по правую руку, молодея на глазах. Видел Ивара-мага, стоящего по левую вместе с Раиду, в глазах которого светилось неподдельное счастье. Открылись двери, пропуская царицу Асгарда. Она вошла, надменная, гордая, в сопровождении своих прислужниц.

– Полуетун не станет царем, даже если казнит отца и брата, – заявила она, остановившись в центре зала. – Скорее Беркана станет царицей, чем ты – царем.

– Прекраснейшая, разве же Локи будет править? – ответил почему-то Хагалар, соскальзывая на пару ступеней ниже и вновь меняя очертания. – Трон Асгарда наконец-то принадлежит мне.

– Сгинь, воплощение тьмы, пригретое на груди Одина! – воскликнула Фригг, преображаясь: теперь перед Хагаларом стояла женщина в боевом облачении с мечом в руках: настоящая валькирия.

– Я никогда не позволю темной сущности править Асгардом

– Иди ко мне! – прошептал преображенный Хагалар, действительно напоминающий создание тьмы своими черными одеждами. Или представителя свартальвов, предпочитавших в одежде черное.

Фригг бросилась вперед с мечом, но почему-то оказалась в объятиях противника, молодая и красивая. Хагалар держал ее крепко и даже не заметил, как Локи, до того неподвижно сидящий на троне, резко встал и пронзил их обоих кинжалами, появившимися из ниоткуда.

– Трон Асгарда будет только моим!

Ивар очнулся от боли в шее и затекших руках. Его недолгого сна не заметили ни библиотекари, ни солнце, все еще стоявшее в зените. Скоро оно начнет клониться к закату, и еще один короткий асгардский день закончится, уступая место длинной зимней ночи. Ивар с трудом размял шею. Ему и раньше снилась какая-то белиберда, но помнил он ее плохо, а сейчас друзья и царская семья стояли в одном шаге от него, он отчетливо различал происходящее. Видение ли это? Прошлого или будущего? Бред ли воспаленного воображения? Он не знал и предпочел углубиться в чтение. Но рассудок оставил его, он не сразу разобрался, что читает бессмыслицу, что нужны книги по дешифровке. Но вставать с лавки было так лень, что он решил самостоятельно подобрать ключ. Раньше у него бы не получилось, но сейчас, находясь под покровительством богов Етунхейма, подбор не занял и нескольких часов. Наутиз использовала сразу две системы шифра и замену имен. Сперва она поменяла местами руны попарно, а потом еще заменила каждую руну, которая в алфавите следовала за ней через одну. Должно быть, все ее исследования Локи не заняли столько времени, сколько шифрование результатов.

Стемнело, одни переписчики сменили других, а Ивар все дешифровывал и заменял имена, понимая, что Наутиз исследовала царскую семью, а не каких-то посторонних асов. Она была хорошим ученым, она скрупулезно подходила к работе, поэтому провела очень много опытов, но все показали одно и то же: то, что Ивар и без нее прекрасно знал – что Один и Фригг не имеют никакого отношения к Локи. Разобрав царевича буквально на молекулы, Наутиз пришла к выводу, что он ётас, но не догадалась, что он настоящий, неискусственный, а решила, что он создание Одина. Ее выкладки были столь правильны, столь научно обоснованы, а к экспериментам прилагалось столько доказательств, что Ивару даже обидно стало за научную школу: сколько времени и сил можно потратить, получить верные результаты и совершенно неправильно их интерпретировать. Выходит, Наутиз узнала тайну Локи, а, возможно, и не она одна. Скорее всего, посвященные состояли с ней в одном фелаге и погибли, а если нет, то будут молчать. Ивар еще раз перечитал выкладки и переписал к себе всё, относящееся к Фригг, чтобы сравнить себя с ней. Царица Асгада приходилась ему и Раиду дальней родней. Когда-то давно, когда их родители воевали, а они жили у родственницы со стороны матерей, Фригг приезжала к ним. На детей она внимания не обращала, даже на сына хозяйки, несмотря на его большие успехи в магии ветра, а вот с матерью подолгу беседовала, вспоминала смешные случаи из детства. Теперь Ивару выпал уникальный шанс посмотреть, сколько в нем царской крови. Бессмысленное бахвальство, ведь на троне все равно окажется Локи или Тор, но сейчас ему отчего-то захотелось сравнить себя с царицей. Все равно в Етунхейм не пускают. Воспоминание о неудаче обожгло огнем, в руках сконцентрировались древние силы, но они успокоились, стоило подумать о родственных связях с Фригг и о троне Асгарда. Хагалар и Раиду мечтали посадить на него полуетуна; поселение, особенно сейчас, когда Локи пропал, обсуждало вполне открыто, что пора уничтожить Тора. Раньше Ивар к таким разговорам не прислушивался, считая их бессмысленными и глупыми, но, пока расшифровывал тексты, подслушал нескольких библиотекарей. По их словам получалось, что воцарение Локи – дело чуть ли не решенное, и что если он жив – а по письму Раиду получалось, что жив и скоро вернется, – то медлить нельзя и лучше заручиться поддержкой царей других миров. Локи должен остаться единственным наследником Одина, тогда уже никто не причинит ему вреда. Ивар вспомнил о собственных мечтах сбежать из поселения вместе с Локи. Каскет и эксперименты заставили его позабыть о данном себе обещании. Но почему бы и нет? Спасти Локи можно только ценой жизни Тора. Один стар, других наследников у него не будет, а Тор всего лишь обычный ас. Если он приедет в поселение, например, вместе с братом, и останется подольше… Мысли Ивара заработали в нужном направлении. Он знал десятки таких средств, чтобы Тор умер спустя месяцы вдали от поселения. Если праздные разговоры и в самом деле имеют под собой основу, то пора претворить их в жизнь.

Тор и Локи никогда не были дружны настолько, насколько бывают дружны близкие родственники. По крайней мере, так считал Локи, а Тор до последнего времени придерживался иной точки зрения. Ровно до того дня, как Локи попытался его убить на Радужном Мосту. С тех пор он относился к брату более чем подозрительно, хотя и старался скрывать свои истинные мысли ото всех и прежде всего – от самого себя. Вот и сейчас, когда Брюс Беннер, вместо того, чтобы осматривать Асгард, стал задавать Локи двусмысленные вопросы, Тор принялся заступаться за названого брата. Раз, другой, третий. Беннер постоянно искал повод расспросить о чем-нибудь Локи, а Тор столь же искусно не оставлял друга наедине с братом, справедливо опасаясь, что здоровье последнего все еще не восстановилось и что он может натворить много бед. Его забота Локи не раздражала, по крайней мере, он не подавал вида. Раздражали его, как и самого Тора – вежливость и почтение, с которыми они вынуждены были обращаться со всеми придворными при мидгардских гостях. И с каким же облегчением все вздохнули, когда ранним утром Сиф увезла людей на прогулку к ближайшей горе. Наконец-то все могли расслабиться, и царевичи – в первую очередь. Они расположились на ступеньках пиршественного зала, где, бывало, раньше проводили целые дни. За окном падал снег, в печи весело шумели дрова, орнаменты на полу блестели всеми оттенками золота

– Даже не знаю, кто сейчас надоедает мне больше: твой доктор или Хагалар, – невесело хмыкнул Локи, наслаждаясь несколькими часами свободы.

– Да Хагалар-то тебе что сделал? – удивился Тор. – Он – один из лучших асов во всем Асгарде. Тебе бы поучиться у него.

– Чему? – резко откликнулся Локи.

– Боевой магии, – пояснил Тор, не понимая, что вызвало вспышку негодования.

Он хотел задать уточняющий вопрос, но дверь распахнулась, пропуская царицу: одну, без конвоя девушек, в обычном платье. Мать неимоверно раздражала необходимость держаться по-царски достойно, а Тора раздражала необходимость при ней вставать. Он дернулся рефлекторно и не сразу разобрался, что пока можно отдохнуть от ритуалов. Мать пристроилась к ним третьей. Для полноты картины не хватало только отца, но он на ступеньках сидеть не любил.

– Ты упомянул боевую магию, – нежно сказала мать, одним голосом выражая всю свою любовь к выросшим детям. – Неужели ты решил ее освоить?

– Я? Нет, конечно, у меня есть Мьельнир! – Тор хотел призвать молот, но в последний момент воздержался от показухи. – Я говорил о Локи. Он многому научится у Хагалара. Он ведь боевой маг.

– Я очень надеюсь, что Локи проявит благоразумие и ничему не будет учиться у Хагалара, – столь же нежно проворковала мать.

– Почему это? – изумился Тор. – Он рассказывал нам о своих битвах. Он храбрый воин, которого никогда не покидала удача.

– Или он нам лгал? – подал голос не менее заинтересованный Локи. – Все его бахвальство впустую, и он вовсе не высший маг?

– Отнюдь, – вздохнула Фригг и подошла к столу с водорослями. Царевичи переглянулись: они почти никогда не видели мать в растерянности. – Он действительно боевой маг, он действительно очень силен и многое мог бы передать своему ученику.

– Так в чем же дело? – не унимался Тор. – Я не понимаю. Локи ведь магию обожает, ты бы видела его иллюзии.

– Может, ты все же мне скажешь, кто он такой? – без всякой надежды в голосе спросил Локи. – Ваша игра в молчанку мне за год надоела. Я не понимаю ее смысла, как и смысла всего происходящего. Почему вы с отцом никак не сойдетесь во мнении? Он называл Хагалара самым достойным асом в Асгарде!

– Да он и есть такой! – подтвердил Тор, положив руку на плечо брата. – Ну, кроме отца, меня, Гринольва, Фандралла, есть и более достойные асы в Асгарде, но их мало.

– Хорошо, я скажу вам, кто он, – мать отвернулась, и ее слова упали камнем в песок, разом погасив все звуки в зале. Она стояла на нижней ступени, напряженная, теребя в руке какую-то женскую безделушку. Тор узнал этот жест: обычно руки в кулаки сжимал брат, когда бывал зол, напуган или возбужден. Мать он никогда такой не видел.

– Он клятвопреступник.

Слова отразились от стен и замерли эхом в конце огромной пустой залы.

– Как? – едва выговорил Тор, а Локи и вовсе дара речи лишился.

– Так. Он клятвопреступник, который сбежал и так и не понес наказания за свое преступление. Это было давно, сейчас ваш отец предпочел обо всем забыть. Но я не забыла. Как и стены этого дворца. Он перечеркнул все свои подвиги и всю свою жизнь. Сам.

Тор молчал. Молчал и Локи. В этом молчании было некое единение, которого они не достигали очень давно, с самого детства. Клятвопреступник. Лучше бы убийца, вор или мужеложец. Кто один раз преступил клятву, тот преступит и другой. Нет ни доверия, ни почтения такому асу.

Тор хотел узнать, почему отец вернул Хагалару былое доверие, но прикусил язык. У отца всегда есть повод. Быть может, привечает преступника, чтобы потом казнить, хотя давно уже отменены казни в Асгарде. Надо что-то сказать, но слова застряли в горле. А мать так и стояла спиной к ним, а рядом тяжело дышал Локи, видимо, вспоминая какие-то свои неудачи, связанные с Хагаларом. Клятвопреступник. Лучше бы они никогда не узнали об этом.

Один Всеотец наслаждался сложившейся ситуацией. Человеческие существа разрядили обстановку, внесли оживление в размеренную жизнь Гладсхейма, а, главное, доказали, что Локи еще не вполне здоров. Не настолько болен, как показалось Хагалару, но все же и не совсем здоров, как считал Один, и доказательство тому – исследования человека, показывавшие неведомую новую природу Локи лучше, чем все магические сканирования, которые они проводили с Хагаларом. Хоть какая-то польза от друзей Тора, которые ни в чем другом не произвели на Всеотца никакого впечатления. За свою долгую жизнь он видел бессчетное количество смертных, бессмертных и прочих, поэтому ничему не удивлялся. Здоровьем Локи полностью занялся Хагалар, призвав на помощь Алгира и Эйр, что тоже Одина устраивало. Он устал от бесконечных проблем, хвостом следовавших за младшим сыном, и был готов отдать его на время кому-нибудь другому. Пока во дворце люди, сильно нервировавшие Локи, работать с ним и создавать идеал нет смысла. Зато Тор горел желанием поскорее поехать в поселение и заняться чем-нибудь неимоверно важным под руководством Хагалара, а заодно похвастаться перед учеными людьми научными достижениями Асгарда. У Одина были свои мысли на этот счет: ученые поселения должны вытрясти из людей все научные достижения Мидгарда, полезные Асгарду, и постепенно воплотить их. Это он и изложил Локи, велев написать письмо в поселение и намекнуть, что он скоро вернется и что скоро поступят новые интересные сведения, откуда – пока неважно. Рассказывать о людях следовало не в письме, а с доверенным лицом, но пока даже о его выборе речь не шла – люди осматривались во дворце и в поселение не спешили. Один не собирался отпускать их в Мидгард раньше, чем через пару месяцев: за меньший срок осмотреть Асгард и проникнуться его величием невозможно. И всё шло как по маслу, пока однажды в покои не пожаловал Гринольв. Каждое появление воскресшего из мертвых сопровождалось каверзными вопросами, и последний был посвящен Радужному Мосту. Восстановление связи между мирами было, безусловно, важной задачей, но сперва стоило подготовить войска для возможной борьбы с распаявшимися подданными, почувствовавшими вкус свободы. Один и сам собирался принудить Хагалара к ответу по поводу задержки строительства, но в начале летней половины года, когда войска будут готовы, когда Тор хоть немного потренируется в поселении, одним словом, когда это будет угодно самому Одину. Но пришел Гринольв и спутал все карты, благо, Хагалар ускользнул от его гнева. И вот теперь герой прошлого снова просил аудиенции.