Текст книги "Стокгольмский Синдром (СИ)"
Автор книги: Кей Уайт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 98 (всего у книги 98 страниц)
– Или, может, тебе известно, что человек этот прославился больной извращенной психикой и кощунственными способами поразвлечься? Что ты на это скажешь, сладкая моя черешня? – продолжая улыбаться – хищно, сбрендивши и голодно, – мурлыкнул господин лис, с настойчивым раздражением перетягивая мальчишескую руку настолько крепко и настолько близко, что тому пришлось невольно нагнуться, уткнуться носом в мужскую грудь и ощутить, как на затылок тут же надавливает рука другая, вздергивающая за густейшие волосы, подтягивающая к ожидающему лицу и отдающая на растерзание алчным изголодавшимся губам.
В рот мгновенно проскользнул язык, зубы столкнулись с зубами, куснули за нежную плоть, впились грубее и жестче – и через десять долгих воинственных секунд, напоенных стонами и приглушенными отзвуками несерьезной возни, мальчик-Юа сопротивление оборвал.
Скользнул ладонью по плечу своего мужчины, чертового супруга, обретенного на вечную вечность всех возможных… вечностей. Ухватился за витые космы, путаясь в тех ловкими заинтригованными пальцами.
Притиснулся еще ближе и, глухо выдохнув в дарующие удовольствие губы, сам толкнулся навстречу приучившимся языком, одуревая от тут же усилившегося ответного напора…
Лишь когда чужая бесстыжая ладонь вполне откровенно и вполне понятно для чего легла ему на левую ягодицу, принимаясь ту сминать и выглаживать – вот тогда он, нехотя отвесив себе мысленного пинка, вырвался из тоскливо распахнувшихся объятий, стараясь не встречаться с сожалеющим взглядом расстроенного до саднящей червоточины Рейна.
– Скажу, что поздравляю. Вас обоих. В таком случае вы с ним охренеть как похожи, а у тебя, придурок, на старость дней и вовсе обострилась запущенная форма гребаного философского бешенства, – злобно рыкнул Юа, поправляя воротник, отбрасывая за спину волосы, успокаивая сердце и краем глаза замечая, что чертова девка на них больше смотреть не решалась – обожглась, обломилась и утекла обратно в назначенную ей нору, постепенно утихомиривая поколачивающуюся в груди крысиную ревность. – Хватит уже трепаться, Твое Тупейшество. Мы сюда не для этого пришли, если ты забыл.
Микель, не понимающий ни с первого, ни с десятого, ни с сотого раза, снова подтек ближе. Потерся щекой об острое плечо, поддел кончиками пальцев выбившуюся юношескую прядь и, обхватив ее губами, с невинным мурчанием, посасывая добытое угощение, уточнил:
– Правда? А для чего же тогда, весь мой такой сердитый и такой серьезный котенок? Признаться, пьеска эта оказалась настолько нудной и безвкусной, что я готов оборвать наш с тобой образовательный просмотр прямо сейчас и отправиться отсюда прочь, чтобы заняться вещами… куда более интригующими. И полезными, знаешь ли, тоже – у меня, например, невыносимо разболелась от этого неудобного стульчика спина, и мне срочно нужно заняться чем-нибудь отвлекающим. Подвижным. Болеутоляющим. Я бы очень хотел надеть на тебя то очаровательное, весьма и весьма эротическое, шелковое черное бельишко, что мы вчера прикупили, и устроить маленькое безобидное…
– Да заткнись же ты, боже! – покрываясь тонкой пленкой мартовского алого рассвета, прошипел Юа, поспешно накрывая продолжающие и продолжающие доводить его мужские супружеские губы дрогнувшей от заползавшего по крови возбуждения ладонью. – Будет тебе твое чертово белье, но позже. Позже, понял? Ты что, реально забыл, зачем мы сюда изначально приперлись…?
Рейнхарт сморгнул.
Хлопнул подкрученными смоляными ресницами.
С лаской и довольством лизнул накрывшую ему губы нежную белую ладонь, завибрировав от удовольствия всем ненасытным выпрашивающим телом, в котором колотилось вовсе не старое или северное, а горячее и вечно юное южное сердце с запахом лиссабонского эвкалипта и тепло-зимнего ракитника.
Судя по всему – и правда все этот идиот позабыл.
Вечно беспамятно влюбленный и настолько же неизлечимо сумасшедший, живущий только и исключительно этой своей новой болезнью двухлетней давности, Его Величество Король заражался лишь только сильнее, симптомы прогрессировали с каждым новым днем и часом, глаза заплывали опиумом переливающейся через края нераздаренной страсти, тело дурело, разум терялся и истлевал, и Юа – на самом деле очень и очень счастливому, едва-едва, да и то не слишком-то удачно, скрывающему чертову выдающую улыбку – приходилось почти силой напоминать, кто из них вообще в начале начал вопил, что подавайте ему семейный бизнес, позвольте обучать возлюбленного мальчишку играть на струнах снайперской винтовки, разрешите выходить на охоту вместе и только исключительно вместе.
Теперь все переменилось, теперь Рейну стало вообще глубочайше наплевать, и Юа, тяжело выдохнув и покосившись на дремлющий у его ног черный скрипочный футляр, приютивший в black cherry-бархате Barrett Light Fifty, в каком-то смысле ставшую продолжением обеих замаранных рук, лишь тихо чертыхнулся под нос – ему тоже хотелось вернуться домой, надеть это блядское пеньюарное белье для начинающих проституток. Соблазняя, пройтись перед драгоценным мужем. Вильнуть полуобнаженной задницей, провести кончиками пальцев по заострившемуся от желания подбородку и отдаться на растерзание бесконечно жестоких в своем пыле рук-губ-слов-чресл, выпивая всю предложенную страсть, последствиями которой ни один из недавно обретенных соседей не осмеливался поднимать при их приближении робкой травмированной головы: во время – обычно каждодневных – любовных игрищ Юа часто вопил и орал в надсаженное горло, часто скулил и выл, проклинал и крыл все вокруг эпатажным матом. Лязгало железо, бились о стены предметы обихода, и доведенный до предела Рейн распахивал окна приютившего их квартирку четвертого этажа, перевешивая упрямого мальчишку головой через рамы-карнизы, раздвигая его ноги, сдирая штаны, нажимая на спину и так – зверски и особенно озлобленно – оставаясь трахать.
– У нас здесь вообще-то клиент, придурок, – тихо и сквозь десны выцедил Юа, кивком чернявой головы указывая в сторону четвертого крыла и седьмого бордового ряда, где рассиживал тучный безызвестный мужичонка, имевший тупость украсть у кого-то не только несколько килограммов белого порошка, но еще и редкостную тупицу-жену с бумеранговой душонкой, которая, передумав становиться женой повторно, неистово возжелала обратно, связалась с покинутым муженьком, без зазрения совести выдала нынешнее местонахождение и стала виной тому, что щепетильный супруг – расстроенный не столько пропажей поднадоевшей дуры, сколько ускользнувшей из рук эйфории – нанял уже не одного, а сразу двух чертовых киллеров, если и соглашающихся работать, то давно исключительно в паре.
Лорд и его Лотос, ебись оно все конем, по отдельности никогда и никуда уже не ходили.
Не выходили, в принципе, тоже.
Рейн, заслышав о неминуемо надвигающейся работе, погрустнел и заскучал, что залитый вместо истоптанного городского тротуара голубой девонширский мрамор, но, подумав, приставаний своих не прекратил все равно.
Более того – усилил настаивающий напор, скрашивая тот пляской голодных искорок в тягучих и породистых гепардовых глазах.
– До завершения еще невыносимо далеко, моя ласковая октябрьская бабочка, и если что – я полностью полагаюсь на твое острое соколиное зрение. Уверен, если наш толстячок вздумает куда-нибудь подеваться, ты немедленно мне об этом сообщишь. Верно же, хороший мой? – радостно вышептал он, прекрасно зная, что прав, что прекрасно прав, что никуда бесконечно желанный юнец не денется, что с этой своей сводящей с ума чопорной пунктуальностью не позволит выслеженной жертве соскользнуть с заброшенного рокового крючка. – А пока ты наблюдаешь за ним, милый мой, сладкий мой, нежный и возлюбленный, я сделаю тебе приятно… Разве же не заманчиво, м-м-м…?
Рука его нахально переместилась на плоский живот, сползла ниже, принимаясь неторопливо выглаживать давно уже налившийся нетерпеливым желанием член, и Юа, который отныне и навсегда уже никакой не Уэльс, а еще один Рейнхарт, чертов Юа Дождливое Сердце, простонав сквозь стиснутые зубы и прикрыв пушистыми ресницами один глаз – вторым и впрямь продолжая неусыпно следить, – махнул на все опустившейся рукой.
– Черт с тобой… – выдохнул. – Делай, дурной ты Лорд… Делай, что хочешь, только видимость не закрывай…
Лорд, облизнув губы, взбудораженно улыбнулся, тянясь к нежной шейке и прикусывая ту передними зубами…
По сцене, продолжая сверкать накаченными ногами в белых просвечивающих колготках, кружил и кружил позабывший о положенном по сюжету суициде австрийский кронпринц Рудольф с возлюбленным черепом на руках.
Fin.
