Текст книги ""Фантастика 2025-50". Компиляция. Книги 1-23 (СИ)"

Автор книги: Вячеслав Коротин

И снова засада

Нужно заметить, что течение войны изменилось уже кардинально. По сравнению с тем, что случилось «тогда», в истории оставленного мной мира. Коммуникации Наполеона перерезаны не просто партизанскими отрядами, а более чем двумя армейскими корпусами, фактически армией.

Чичагов, со своей Дунайской, уже наверняка соединился с Третьей обсервационной генерала Тормасова и не раздавил саксонцев Ренье и австрийцев Шварценберга исключительно по соображениям дипломатического характера – павлоградцы, насколько я помню, по тем же самым мотивам им даже захваченные в бою штандарты вернули…

Нет, должны ребята с юга нам пару корпусов на поддержку отрядить. Ничем ведь не рискуют…

Правда, сам Наполеон… Узнав о том, что мы здесь устроили, вряд ли станет так долго засиживаться в Москве, если сумеет её занять, конечно – получив информацию о перерезанных тылах, скорее всего, поспешит обратно пораньше.

Что уже некритично – битва под стенами столицы если и произойдёт, то позже на три-четыре недели, поэтому возвращаться к границе французам предстоит практически по той же погоде, что и было. И по той же бескормице. Что важнее.

Только теперь выжирать крохи припасов, заготовленных в Смоленске, будут три корпуса вместо одного. Так что даже Старая Гвардия найдёт в городе хрен в тряпке вместо довольствия.

И это только в том случае, если мы отпустим её из-под стен Москвы живыми и невредимыми.

А нашим партизанским формированиям пока достаточно встать поперёк немногих проезжих дорог и спокойно «повыесть» гарнизоны, оставленные на данной линии.

Связаться с адмиралом Чичаговым и ждать от него подкреплений.

Приблизиться к Смоленску и висеть «домкратовым мечом»[198]198
  Это словосочетание использовал старшина, когда я служил срочную.


[Закрыть] на всём западном направлении от города.

А там уж, ваше корсиканское величество, пусть французские солдаты друг друга жрут…

Осень в этом году наглядно показала, что будет она скорой и быстротечной, что уступит место зиме значительно раньше обычного срока: «в багрец и золото одетые леса» забагровели-зазолотились вовсю до начала октября. Лист потёк уже в его первые дни…

Чем дольше промедлит Наполеон, тем лучше, но даже если он уже тронулся в обратный путь, принципиально это ничего не изменит.

Теперь «загрохочут» батареи наших полевых кухонь: солдаты русской армии будут каждый день получать как минимум горячую кашу, горячий чай или его горячее подобие. И квашеную капусту.

А вам, глубоко неуважаемые просвещённые европейцы – хрен. В самом плохом смысле этого слова. В хорошем смысле, как источник витамина «С» – нашим. О чём мы с Бородкиным позаботились ещё год назад.

Французы почти два века скулили, что победил их Генерал Мороз. Фигушки – мороз, голод и болезни не в меньшей степени косили ряды и русских солдат. Кутузов довёл тогда из Тарутино до Березины менее половины штыков и сабель, причём боевые потери составили всего лишь около двадцати процентов общей убыли.

Теперь будет иначе, именно на это сделана моя главная ставка, на сохранение армии от болезней, а не на динамит, бездымный порох, мины, атаки переправ и даже не на штуцерные пули. Сберечь побольше своих – значит, уничтожить больше врагов. Уничтожить больше врагов – сберечь ещё больше своих… И так далее – классический случай обратной связи на войне.

Хотя, конечно, отказываться от активных действий с использованием всех перечисленных выше новшеств я не собирался.

Да и начальство, кажется, тоже это поняло.

– Прибыл в ваше распоряжение, Вадим Фёдорович! – зашёл ко мне хорунжий Самойлов. – С полутора десятками казачков.

– Рад видеть тебя, Лукич, – встал я навстречу казаку и протянул руку. – Полковник не возражал?

– А чего ж ему возражать? Приказ командующего выделить полтора десятка охотников пришёл, так что даже облегчение Марк Иванович имел, когда я со своими вызвался.

И на том спасибо – лишнего недоброжелателя не нажил.

– Помнишь наш прежний разговор?

– А то как же! – засмеялся хорунжий. – Золото не хватать, голых девок не лапать – ждать французов в оранжевых мундирах…

– Где-то так, – кивнул я. – А вот завтра мы с твоими донцами выдвигаемся…

«…очей очарованье…» ему, понимаешь! Хорошо было НАШЕМУ ВСЕМУ, развалившись в кресле, прихлёбывая как минимум чаёк, рассуждать про «пышное природы увяданье»…

Позднюю осень значительно точнее охарактеризовала моя Ленка: НИ визжат, а РО – щегол. (Нивы сжаты, рощи голы», если кто сразу не понял. Была у нас с ней такая манера – прикалываться над классикой.)

А в переводе на нашу нынешнюю ситуёвину погода была самой что ни на есть октябрьской, то есть гнусь, мразь, вода внизу и сверху, холодный ветер и свинцовое небо.

Хотя кому я жалуюсь? Сам ведь предложил на пути отступления ворога нашего установить в уцелевших, но брошенных, крестьянских домах «зажигалки»…

Только практика показала, что я ещё больший дурак, чем моё начальство: целых, отдельно стоящих домов имелось практически хрен да ни хрена. И ни один из них не пустовал. И нужно было оказаться дипломированным идиотом, чтобы пытаться штурмовать какой-то из них силами моего отряда.

То есть дом-то мы взяли бы, но ценой таких потерь…

Да и делать это особого смысла не было – мы не партизанить отправились, а к главным силам армии, и первоочередной задачей являлось не побольше навредить ворогам, а прибыть как можно скорее в точку назначения.

С десяток казаков шёл приблизительно в версте впереди нашей основной группы, а пяток двигался, отстав приблизительно на такое же расстояние – всё-таки требовалось поберечься от непредвиденных дорожных встреч с противником.

Под Смоленском сработало – из-за поворота показались мчащиеся во весь опор донцы из авангарда.

– Карета! Двадцать всадников эскорт. Минут через десять здесь будут, – затараторил подскочивший ко мне Самойлов.

Двадцать? Если быстренько организуем засаду, то вполне можем «слопать» такое количество французов, не особо вспотев. И местечко неплохое – с одной стороны дороги ельник мрачной стеной, а с другой луг. К тому же в карете явно не какой-нибудь капитан барышню катает…

– Понятно. Давай со своими туда! – Я протянул руку в направлении, где вдоль дороги снова вырастал лес с обеих сторон. – Встретишь прорвавшихся.

Идут, ребята, уже слышно. В подзорку разглядел, что в охранении драгуны. Причём, если не ошибаюсь, «воистину французские», а не какие-нибудь пруссаки или «беспальцы»[199]199
  Так часто называли вестфальцев.


[Закрыть] – те самые металлические каски с конскими хвостами. И мундиры зелёные.

Действительно, около двух десятков всадников. На кого же это так разорились наши недруги? У них уже вроде с кавалерией должны проблемы начаться. Ввиду бескормицы и боевой убыли… Что за важная шишка в карете рассекает, если ей такой эскорт отрядили? А не сам ли император решил смотаться пораньше, чтобы по самолюбию уж совсем безжалостно не настучали? Маловероятно, конечно, но кто знает…

Понеслось! По моему сигналу Маслеев самолично вышиб с козел кучера кареты, тут же щёлкнули из своих штуцеров остальные егеря и Тихон. Молодцы, ребята, – минус пять. Полетели в сторону колонны динамитные шашки. Тут менее удачно – из пяти сработали четыре, но одна почти под самой каретой, так, что ошалевшие лошади немедля завалили её на обочину.

Вот и ладненько, теперь главное – эскорт.

А ведь не откажешь в соображаловке французам. И в мужестве тоже – мгновенно поняли, где мы, так же как то, что нас совсем немного, спешились и ломанулись в лес. Пара пистолетных выстрелов со стороны моих минёров, и пошла рукопашная восемь на двенадцать. Причём восемь – это мы. А егеря ни кортики не успели к ружьям пристроить, ни для второго выстрела перезарядиться. И тесаки моих минёров никак не средство противодействия палашам французских драгунов.

В одного я разрядил пистолет (остаётся одиннадцать), выхватил шпагу…

Где Самойлов, зараза? Неужели не видит, что всё завертелось именно тут?..

Наколол на клинок ещё одного лихого кавалериста, размахавшегося своим тяжёлым железом, и почти словил палашом по черепу…

Не, Тихон – это что-то. Мало того, что поймал руку, направляющую сталь в сторону моего кумпола, так ещё и… Никогда не видел, как человека обматывают вокруг сосны. Одним движением. То, что сползло со ствола, не могло уже называться ни драгуном, ни человеком вообще. Наверняка ни одной целой косточки в этом туловище не осталось.

А длинные палаши тяжелой кавалерии служили в пешем бою плоховато – это вам не отступающую пехоту с коня рубить. Даже егерские штуцеры являлись более сподручным оружием, если вокруг торчат еловые лапы, а именно в ельник мои ребятки и отступили. Там не размахаешься…

Спиридон с Гафаром при этом спокойно и деловито вышибали спешенных кавалеристов с безопасного расстояния.

Ну и Самойлов со своими донцами, наконец, сподобился появиться.

В живых осталось трое французов. У нас двое егерей и Кречетов ранены. Достаточно легко, правда. Но возвращаться придётся – стационарное лечение требуется. Я штопать раны иглой и нитками без наркоза не умею. Да и с наркозом тоже.

На дороге Егорка и один из подчинённых хорунжего уже держали за шкирку «содержимое кареты» – явно штаб-офицер, а может, и генерал даже.

Опрокидон транспортного средства для пациента даром не прошёл, но, как я убедился парой секунд позже, навыков этот гад не утратил:

– Ваше высокоблагородие, – подошёл ко мне один из минёров, который был отправлен вместе с Гаврилычем в «устье» данного участка, – он Василия Гаврилыча… Из пистолета…

Только сейчас заметил, что моя правая рука, мой унтер, мой Гаврилыч лежит без движения на обочине.

И подходить нечего – видно, что всё. Не поймёт ведь и не сообразит этот лягушатник, что если бы убил какого-нибудь командира бригады, то большего бы вреда русской армии не нанёс… Где же я теперь такого…

– Вы люди лишённые чести! – заквакал за моей спиной пленник. – Варвары! Животные!..

Дико захотелось немедленно задушить гадёныша собственными руками. Мой французский находился всё ещё на достаточно скромном уровне, но всё, что выгадил данный офицеришка, понять было несложно.

– Он, – я указал на безжизненное тело своего унтера, – не собирался вас убивать. Данное сражение вы проиграли полностью. Зачем было стрелять, понимая, что это ничего не изменит?

– Это не сражение, это нападение из-за угла, – заверещал француз. – Вы, русские, никогда не принимаете боя лицом к лицу…

– Вас били русские «лицом к лицу» неоднократно.

– Но не сейчас!

– И сегодня тоже. Наша засада только частично уравняла счёт, а потом мы вырезали и пленили охраняющих вас кавалеристов, несмотря на то что их оставалось больше.

Блин! Он ведь сейчас прямо из рейтуз выпрыгнет!

– Ложь! Наглая и подлая ложь!

– Разве? – прекрасно понимаю, что спокойствие в подобной ситуации значительно эффективнее ярко выраженных эмоций. – Посчитайте моих людей – они все перед вами. Вспомните, сколько всадников имелось у вас.

– Всё равно – подло. И вы никогда не посмеете выйти лицом к лицу. Способны только бить исподтишка. В этом вся Россия…

– Ваше высокоблагородие, – попытался остановить меня Самойлов, – ведь он пленный, да и пусть себе брешет…

– Шпагу ему!

Ну нет, сука, ты мне заплатишь за каждое мерзкое слово, что против моей родины выблевал… Я выхватил свою, отцепил ножны, отбросил их и присел в стойку:

– Вы сейчас сказали немало гадких слов. И поэтому умрёте.

– Неужели среди русских есть те, в ком течёт кровь рыцарей? – Француз принял из рук Тихона свою шпагу, встал в позицию.

– Нет, просто чести и благородства в России побольше, чем во всей Европе…

Ага, ща прям – так я и дал тебе дотянуться до своей груди прямым выпадом. Да-да, с переводом, а то как же!

К тому же он с выпада ушёл и закрылся только через секунду. Это уже хамство и полное неуважение к противнику. Вероятно, хотел зафиксировать эпическую картинку «Просвещённый француз пронзает варвара-московита».

Я, наверное, сразу же мог устроить этому чванливому интервенту множественную перфорацию организма, но торопиться не стал – противника нужно изучить, это вам не спортивный поединок, где допустимо пропустить первую пару уколов, чтобы потом добрать всё необходимое.

Фехтовальщиком клиент оказался средненьким, но даже такой способен на дурочку засадить мне сталь в туловище. А этого категорически не хотелось. Любого противника нужно воспринимать всерьёз и не расслабляться ни в коем случае. Терпеть, держать дистанцию и ждать.

А клиент, кажется, почувствовал, что влип. Его клинок не только до меня дотянуться не мог, но и тронуть шпагу против моей воли не получалось – все батманы приходились в пустоту.

– Что у вас за трусливая манера фехтования? – наконец не выдержал француз. – Русские офицеры боятся звона стали?

Я ответил «лучезарной» улыбкой, сопровождаемой соответствующим взглядом. Кажется, по выражению моего лица соперник понял, что приплыл.

Ну что же, проучим нахала, раз так напрашивается.

Для начала сымитировал атаку (типа поддался на провокацию), а потом, когда этот франк купился и всерьёз подумал, что отразил мою попытку, атаку продолжил. Уже от души, по-взрослому. Остриё не только распороло щёку, но и зацепило кости черепа. Наверняка малоприятные ощущения. А ты чего ждал?

Кстати: получить такую рану – не пальчик порезать. И больно наверняка, и чувствуешь, как из тебя льёт… Причём льёт не водичка… Хорошо хоть глаза не заливает.

А мне именно в такой ситуации расслабляться категорически противопоказано – запросто может теперь невооружённой рукой за клинок цапнуть и вогнать мне прямо в живот своё железо. Ему теперь терять нечего.

Аккуратненько, но настойчиво стал шлёпать по клинку противника, демонстрируя потенциальную агрессию, готовящуюся очередную атаку. Сработало – клиент не стал дожидаться и сделал два выпада подряд. Вернее, собирался сделать два: на первом же влетел в конкретную «четвёрку», а на продолжении я уже не успевал задеть его клинком, но со всей славянской непосредственностью врезал по морде гардой. Получилось прямо по ране. Кувыркнулся, разумеется, пациент, да так удачно, что я не отказал себе в удовольствии отвесить этому надутому петуху полновесный рабоче-крестьянский поджопник. Убийца Гаврилыча пропахал по дорожной пыли ещё с полметра, выронил шпагу, перевернулся на спину и заблеял:

– Можете убить меня, но издеваться над военнопленным не смеете даже вы!

Ах ты, сука!

– Я над тобой, гнида, не только издеваться могу, я тебя могу ломтями настругать и в ближайший нужник ошмётки вывалить. Это и будет твоя могила…

Выпалил это я уже по-русски, но основную суть благодаря присутствующим эмоциям гадёныш, кажется, понял. Тем более что я не поленился сляпать примитивный перевод своих слов на язык Вольтера.

Вера француза в скифскую дикость, выражение моего лица, стекающая по лицу кровь, да и все последние впечатления и ощущения не давали повода усомниться в реальности обрисованной перспективки. На физиономии офицера нарисовался нескрываемый ужас.

– Вяжи его, – кивнул я ближайшему казаку.

Тот споро принялся выполнять приказ.

– Вадим Фёдорович, – лицо Самойлова выражало нешуточное удивление, – вы серьёзно решили этого гада…

– Лукич, мне что, сапоги снять и показать, что нет у меня раздвоенных копыт? Разумеется, никто его резать не будет. Отвезём в штаб, небось знает этот галльский петушок немало. Почта какая-нибудь при нём была? Вернее… Извини, Лукич, ты отвезёшь. Сам понимать должен – до командующего далеко, а этот… Ведь наверняка что-то важное вёз. Причём на запад. И в Полоцке должны об этом узнать первыми… Так что с почтой?

– А я знаю? Одновременно с вами сюда вышел… Кузьмичёв! В карете смотрели?

– Так точно! – подскочивший казак протянул связку пакетов. – Ещё ларец. Не открывали пока.

– И не будем, пусть в штабе со всем этим разбираются. – Я решил не терять зря время. – Карету в лес, лошадей, что можно поймать, изловить и быстро расходимся. Не сердишься, хорунжий?

– Да понимаю. Обидно, конечно, но сделаю. Доставим этого павлина в лучшем виде – отъехали от Полоцка недалеко.

На том и простились.

И вот нашли большое поле…

– Здравия желаю вашему высокопревосходительству!

– Рад вас видеть, Вадим Фёдорович, – дружелюбно улыбнулся военный министр. – Заждались уже. Думал, что не успеете. Присаживайтесь.

Надо сказать, что, едва услышав мою фамилию, всевозможные адъютанты и им подобные немедленно обеспечивали «зелёный свет» моему следованию в кабинет Барклая – здорово я ему, видать, занадобился.

– Генералы Остерман и Дохтуров весьма лестно отзывались о ваших минных заграждениях на местах данных ими сражений.

Ого! Дохтуров и «лестно»?.. Хотя… Ведь именно он меня к майорскому чину представил. Значит, понял, что моей вины в срыве той гадской ракеты нет.

– Ожидается генеральное сражение, – продолжал Михаил Богданович. – Здесь. Вы показали себя мастером минной войны в поле, поэтому я посчитал необходимым срочно вызвать вас сюда. Времени практически нет. Сутки. Максимум – двое суток. Поручики Храповицкий и Соков уже действуют со своими людьми, но я очень надеюсь именно на вас.

– Гальванические батареи…

– Уже следуют сюда. Прибудут в течение нескольких часов. Всё остальное, что упоминалось в письме, которое привёз ваш казак, тоже доставлено.

Дальше мы колдовали над картой (примитивненькой, надо сказать) поля будущего сражения.

– Каким временем я располагаю, ваше высо…

– Без чинов. По сведениям разведки, основные силы императора в дневном переходе от наших передовых позиций. Позиции слабые, силы их защищающие незначительны. Задача арьергарда именно в том, чтобы дать нам возможность возвести укрепления. Ну и вам поработать на поле перед ними.

– Сколько людей будет в моём распоряжении?

– Рота Гвардейского экипажа и два взвода Первого пионерного полка, один минёрный, один сапёрный.

Больше, чем я ожидал. Уже неплохо.

– Мне нужно осмотреть позиции и подумать…

– Подумать имелось время в дороге – знали ведь, с какой целью вас вызвали, – в голосе Барклая почувствовалось нескрываемое раздражение. Понятно, что через несколько секунд он поймёт несостоятельность своего «наезда», но нужно учитывать и нервозное состояние генерала.

– Я думал. И именно поэтому отправил вперед казака с письмом. Но ведь для того чтобы понять, где и сколько мин и всего прочего устанавливать, нужно осмотреть само поле предполагаемого сражения. Я не прав?

Извиняться министр не стал, только хмуро кивнул в ответ.

– И ещё: если есть такая возможность, мне бы хотелось предварительно переговорить с полковником Засядько. Насколько помню, он служит в корпусе генерала Дохтурова.

Михаил Богданович не стал даже задавать вопроса вслух, просто обозначил на лице желание выслушать пояснения. Получив таковые, он немедленно отправил адъютанта за Александром Дмитриевичем. И меня отправил:

– Можете пока осмотреть позиции и подумать, что и как там устроить по своей части. Засядько найдёт вас там. А сейчас – извините, у меня ещё много дел…

Работы на будущем поле боя кипели вовсю. Возводились батареи, флеши и тому подобное. Правый фланг я даже не стал осматривать – он и так «укреплён» самой матушкой-природой. И наименее атакоопасен. Хоть там и работал Лёшка, которого до жути хотелось увидеть, но сейчас важнее быстренько осмотреть центр и левый фланг.

В первую очередь меня интересовало предполье предстоящего сражения: где и как можно нанести французам максимальный вред ещё до вступления в непосредственный контакт с нашими войсками, то есть на расстоянии чуть меньшем, чем пушечный выстрел от наших позиций. Да и заметен я там был, поэтому полковник нашёл меня без труда.

– Счастлив вас приветствовать, Вадим Фёдорович!

– И я очень рад встрече, Александр Дмитриевич. Прошу прощения, что пришлось вас побеспокоить.

– Пустое. Наверняка для этого имеются веские причины, раз сам Барклай направляет меня к вам.

– Возможно, эти самые веские причины обрадуют вас меньше, чем встреча со старым знакомым… Сколько ракетных установок у вас имеется?

– Двенадцать четырёхтрубных. – Лицо Засядько слегка напряглось.

– Вынужден слегка ограбить. Как минимум на три штуки. Извините.

Мои объяснения, да и наверняка имевшийся приказ министра, позволили обойтись без препирательств в данном вопросе. Хотя своё «Фе» полковник высказать не преминул:

– Всё-таки считаю, что мои установки принесли бы больше пользы, оставаясь на батареях.

– Не надо меня в этом убеждать, Александр Дмитриевич, прекрасно понимаю, что, многократно используя станки с батарей, вы уничтожите значительно больше врагов, чем я надеюсь при данном разовом применении. Но представьте моральный эффект их действия. И последствия для хода сражения.

– Понимаю, что вряд ли вы предложили бы что-то, не обдумав последствий. Станки и ракеты доставят на указанные места завтра утром.

– Благодарю. За понимание – тем более. – Я обозначил поклон. – И ещё: давно у меня не было достойного противника в поединке. Если не возражаете, то после сражения скрестим клинки?

– С огромным удовольствием, Вадим Фёдорович, – рассмеялся полковник, – за мной должок – постараюсь вам его вернуть. Если останемся живы в бою, разумеется.

– Бог не без милости, и, надеюсь, он на нашей стороне.

Расстались вполне дружелюбно, и я отправился к своим. Там перекусил и тут же завалился спать – нечего корячить из себя в сосиску озабоченного и всю ночь сидеть и думать о том, как и где ещё что-то можно сделать. А потом весь следующий день соображать с трудом и еле ноги таскать…

…Первыми утром прибыли гвардейские моряки. Командовавший ротой капитан-лейтенант Григорий Калинович Горемыкин, казалось, хотел компенсировать запрет на ношение усов бакенбардами, что, как я узнал позже, являлось фишкой для военных моряков вообще.

Оказался вполне приятным в общении молодым человеком, без гвардейского гонора и всего такого прочего. Как только разобрался в поставленной задаче – немедленно отправился со своими подчинёнными рыть ямы и канавы там, где указано.

А вот минёрный и инженерный взводы прибыли без офицеров, под командованием унтеров. Пришлось полагаться на них.

Пока мы рыли землю перед позициями, на передовых уже развязалась бойня. Прикрывающая наши работы. Генерал Горчаков, имеющий ничтожные силы под своей командой, пережигал их в бою, чтобы мы и наши коллеги, возводившие укрепления, смогли выполнить свою задачу.

А выполнять её было весьма невесело. Причём я даже не про ковыряние земли лопатами – в любой момент могли прорваться какие-нибудь уланы, и тогда бы нам ой как кисло пришлось в чистом поле без прикрытия.

Но там пока держались. Киевские драгуны и Ахтырские гусары вполне исправно рубились со своими визави. Пехота тоже стояла насмерть. А под вечер туда же проследовала и Вторая кирасирская дивизия.

Но мы уже закончили. Всё, что можно. Как говорится: «Кто способен сделать лучше…»

Завтрашнее утро покажет, ради чего погибли те тысячи у Шевардино.

Хмурое утро. Так октябрь всё-таки, не начало сентября, как было в реале. Дождя, правда, нет, но туман в наличии. И небо затянуто серым. Прохладненько, мягко говоря, ну да это только на пользу.

Уже четвёртое серьёзное сражение, в котором участвую в этой войне, и впервые не среди генералов на холме. Что в данной ситуации и понятно – у меня свой «командный пункт»… Только бы пошли куда надо… Только бы сработало…

Масляная краска на проводах, конечно, изоляция архиненадёжная, но неужели на суточки её не хватит…

Понеслось! Забабахали пушки, полетели гранаты, завизжали осколки.

Артиллерия действительно Бог Войны. Именно бог, жестокий и равнодушный. Самое большое количество жизней на поле сражения забирают не ружейные выстрелы, не штыки, не сабли или пики кавалерии. Ты, как правило, вообще не видишь не только лицо человека, который тебя убивает, но и даже его силуэт. А он за версту отсюда просто зарядил пушку, просто поднёс пальник…

И пришла смерть. Не только к тебе – ко многим из тех, кто стоит рядом в строю. Это потом подойдут вражеские колонны и жахнут залпом в лицо. Это потом будет удар, где штыки в штыки и глаза в глаза…

Но тогда от тебя самого будет хоть что-то зависеть. Хоть что-то…

Не сейчас. Сейчас – стой. И смыкай ряды, когда выкосит твоих соседей по строю. И радуйся, что пока ещё жив…

Однако пушек у нас побольше. И батареи обустроены получше. И войск, выдвигаемых для атаки, поменьше. Да и артиллеристы, как минимум, не хуже. Так что дебютная ситуация в сражении за нами.

Это понял и Наполеон.

Пошли. Двинулись на наш центр. Смотреть на это было жутковато. Казалось, что ничто не сможет остановить натиск такого количества пехоты.

Хоть и наших-то здесь стояло – страшно взглянуть… Тем не менее. Жутковато.

Но сейчас не до эмоций – мне к батареям. Гальваническим.

…Всё-таки красиво идут стервецы, любо-дорого посмотреть! Под нашим артобстрелом идут, невзирая на ядра и гранаты. Да-да, именно ядра – кроме начинённых порохом гранат использовались и банальные чугунные «колобки». Причём эти мегапули были весьма эффективны не только против укреплений (пробивали метровую кирпичную кладку или два с половиной метра земляного вала со ста шагов), но и против плотного пехотного строя. При попадании в первые несколько шеренг человеческая плоть не могла служить сколько-нибудь серьёзной преградой для рвущегося вперёд и только вперёд металла. Ядро пронизало колонну, встретившуюся на пути, практически не потеряв своей бешеной энергии. Потом зачастую рикошетило от земли и обрушивалось на следующие свои жертвы…

Но всё это французами ожидаемо, этим покорителей Европы не удивишь…

Вроде пора… Я замкнул первый контакт, и метров со ста, практически параллельно земле, потянула свой дымный хвост первая ракета, за ней вторая, третья, четвёртая…

Представили себе ощущения атакующих гренадёров, или кто там они на самом деле?..

К тебе не прилетает взорваться неизвестно откуда граната, которой ты морально готов проиграть в эту рулетку: «А ля Гер, ком, а ля Гер…»

Ты конкретно видишь след летящего снаряда, экстраполируешь и понимаешь, что он упрётся в тебя.

В этом случае маршировать вперёд сложнее, не правда ли?

А после того как взорвалась в рядах французов первая серия ракет, то следующие две четвёрки, вылетевшие навстречу атакующим колоннам, встретили уже разбегающиеся в стороны шеренги.

Вот так вот, ребята! Я вас ещё на Немане предупредил: сама русская земля будет нести смерть любому, кто припёрся сюда непрошеным и с оружием в руках.

А подполковник Засядько немедленно продемонстрировал, что в России имеется не только земля, но и те, кто на ней проживает: с батарей жахнули его ракетные установки… Не «катюши», конечно, но для нынешнего времени вполне впечатлило. Подозреваю, что для многих до состояния «полные штаны». Пусть и не в буквальном смысле.

Жаль, что наши егеря до них на таком расстоянии не добивали, а то очень даже качественно подвыкосили бы атакующие колонны. Но ничего – время ещё есть, и неприятных сюрпризов для наполеоновских солдат хватит. То есть я очень надеюсь, что хватит.

Послышалась канонада и с правого фланга. Но это явно демонстрация – не станет Наполеон бросать серьёзные силы на самую укреплённую позицию, где у нас более всего войск.

Главный удар состоится здесь. Очень надеюсь, что не ошибся. До жути хочется верить, что наши вчера умирали на передовых позициях в боях с наполеоновским авангардом не зря.

А ведь французские офицеры молодцы, ничего не скажешь – достаточно быстро привели свои колонны в порядок и двинули их вперёд, выполнять приказ.

Засядько отметился по наступающим ещё двумя сериями, но после огонь прекратил – больно много дыма выплеснули из своих сопл ракеты, «уплывающие вдаль», артиллеристам стало невозможно наводить пушки.

Но ничего, противник уже дошагал до места, где вчера весь день исправно трудились минёры Первого пионерного и матросы-гвардейцы. Как будто утроилась плотность огня наших батарей – под ногами вражеской пехоты стали одна за другой рваться гранаты, заложенные в качестве противопехотных мин.

Как только «поле чудес» оказалось пройденным, тут-то и жахнул выстрелами Второй егерский… Ещё и ещё…

Командующие атакой поняли, что до основных позиций они доведут лишь жалкие ошмётки своих полков, и шанса у атакующих не будет даже выжить. Не то что захватить наши батареи.

Отступили достаточно шустренько, под градом гранат, но недалеко…

– Как думаете, Вадим Фёдорович, – ко мне подошёл Горемыкин, попыхивая трубкой, – рискнут ещё в ближайшее время? Или перенаправят удар?

– Я бы на их месте повторил атаку здесь же – наши заграждения уже практически разминированы, а на других направлениях нужно опасаться повторения концерта. Скорее всего, снова бросят все силы именно сюда.

– Но на левом фланге мин значительно меньше.

– А французы откуда об этом знают? Я так думаю, что теперь они как раз решат, что надавить на корпус Тучкова их просто приглашают… Вряд ли рискнут – почти уверен: снова пойдут сюда, а у нас действительно почти всё закончилось по инженерной части. Слово за пехотой и молодцами графа Кутайсова.

…Как выяснилось потом, к отступающим прискакал сам маршал Ней, тоже понявший, что путь к батареям уже расчищен от рвущейся под ногами смерти. Заново построив колонны, французы опять ломанулись на приступ укреплений.

Жуткое зрелище: тысячи и тысячи врагов наплывают на тебя со штыками наперевес. Среди их шеренг рвутся гранаты, выкашивая людей десятками, а они смыкают ряды и продолжают свой путь…

Уже отстрелялись и отошли егеря, уже обеспечили переломами и вывихами десятки наступающих «заячьи ямки» – идут.

Батареи перешли на картечь – устилают поле сотнями окровавленных тел, но не останавливаются…

Уже пройдены волчьи ямы, где на врытых в землю кольях повисли очередные подданные чванливого корсиканца, и наконец-то атакующие вступили в непосредственный бой с солдатами Второй гренадёрской, оборонявшей укрепления центра.

Доблести французам не занимать, не зря в моей реальности кричал им «Браво!» сам Багратион. Но и гренадёры Киевского, Астраханского, Московского и Фанагорийского полков им ни в чём не уступали. Первая волна была отброшена легко, почти играючи.

Накатила новая, и русская пехота чуть подалась назад…

А справа от укреплений началась нешуточная рубка кавалерии – схлестнулись наша Вторая кирасирская дивизия при поддержке киевских и черниговских драгунов с лавиной латников Латур-Мобура и польских улан.

Загрохотало и слева: Понятовский повёл свои войска по новой Смоленской дороге. А ведь там у нас всего один корпус и ополчение. Как бы чего не вышло…

Мин – кот наплакал, в основном «чеснок». Да и как дорогу минировать? Вроде пара фугасов у обочин имеется и всё…

А ведь бьются поляки вдохновенно, покруче, чем сами французы зачастую. Это вам не какие-нибудь португальцы или пруссаки, многие из польских офицеров ещё под знамёнами Костюшко воевали с нами…