Текст книги ""Фантастика 2025-50". Компиляция. Книги 1-23 (СИ)"

Автор книги: Вячеслав Коротин

Только сейчас Тищенко ощутил, как зверски он проголодался за эти несколько часов. Да и не он один. Весь плутонг изошёлся на слюну, пока дожидались посланного к ревизору за консервами и сухарями матроса Блыкина. А тому пришлось выстоять здоровенную очередь – не только расчёты их пушек хотели есть. Но зато по возращении "гонца" был повод для радости – мичман Изенбек, заменивший тяжело раненого ревизора, по случаю победы расщедрился и, с благословения командира, выдал полуторные порции.

Банки вскрывались дрожащими от нетерпения руками и вот наконец можно было "расплатиться" с организмом за многочасовое напряжение. Семён ел свою порцию забыв об окружающем и думая только… Да ни о чём не думая. Жевал консервированную говядину, грыз сухари и наслаждался именно этим.

Тут к Тищенко подошёл земляк и друг, минёр Сидор Склеменок. Этот молодой ещё парень имел на удивление старое лицо: глубокие морщины и ноздреватая кожа заставляли выглядеть двадцатидвухлетнего мужчину лет на пятьдесят. Матросы шутливо называли Склеменка "старухой", но он не обижался. Матросом он был толковым и дело своё знал. Товарищем был тоже хорошим.

– Давай за мной в кильватер, – шепнул он Семёну.

Комендор торопливо оглянулся – начальства рядом не было. Можно было следовать за загадочно подмигнувшим другом.

Быстро спустились в минное отделение, где их ожидал третий земляк – Антон Бухвалов, а также импровизированный стол, на котором красовались бутылка дешёвого рома, кусок солонины, сухари и даже немного вяленой рыбы, которую Склеменок выменял у местных на Бонине.

– Сидай, друже! – улыбнулся Бухвалов наливая ром в кружки.

– Хорошо устроились, братва, – улыбнулся Семён подсаживаясь по-турецки к перевёрнутым ящикам, игравшим роль стола. – Откуда такое богатство?

– Ты не спрашивай, ты поднимай, – весело загоготали друзья.

– Это я завсегда! Ну что, за прорыв и Владивосток?

– Ага! И за житомирщину нашу! Скорее бы туда попасть!

– Накаркаешь! До России бы догрести. Ну, вздрогнули!

Душистая и крепкая жидкость растекалась по организму, принося сладостную истому, особенно приятную после многочасового напряжения. Матросы вгрызлись в солонину и пару минут сосредоточенно жевали.

– А ведь порой казалось, что ихняя брать учала, – проглотив первый прожёванный кусок Склеменок продолжил беседу.

– Да какой там, – откликнулся Бухвалов, – с самого начала было понятно, что разобьём япошат. Мелкий народишко. Ну что, по второй?

– Да притормози. Разберёт ещё, – Семён всерьёз опасался, что офицеры могут обнаружить последствия попойки и не хотел лишних неприятностей. – Это вам в низах оставаться, а мне на палубу скоро.

Да брось! Чего нам троим с одной бутылки? Пьяными не будем, а на душе всё порадостней и полегче.

Бутылка "ушла" незаметно. Раздобревшие матросы вспоминали сегодняшний бой и мечтали о родине. Но всё хорошее когда-нибудь кончается. Пора было подниматься на палубу и Тищенко забеспокоился первым:

– Ой, хватит уже. Наверх надо. Лейтенант такого фитиля вставит, если долго меня не будет. Пойду я.

И бодро перебирая ногами по трапам (а что там поллитра на троих в таком возрасте), Семён вылетел на палубу. И надо же так не повезти – прямо пред светлые очи старшего офицера, кавторанга Стевена.

– Ну и где тебя носило, акулий сын? Почему в низах был? А?

– Так что звыняйте, вашвысокородь, – ошалело вытянулся комендор перед старшим офицером. – Нужда прижала.

– А ну-ка дыхни, сукин кот, – густые брови офицера сошлись в одну линию. – Ну давай, давай, смелее, гальюнный завсегдатай. Ну!

Семён понял, что старшого не провести. Оставалось лишь не подставить друзей.

– Виноват, ваше высокоблагородие. Действительно тяпнул сверх того, что государем нашим отведено. Давно хранил фляжку малую. С ромом. Победу отметить берёг. Ну вот и подумал, что можно уже…

– Победа у него, засранца, видете ли, – было видно, что Стевен не особенно-то и злится. – До утра доживём, а потом я тебе такое празднование устрою… Пшёл вон, палубу лопатить, скотина!

Тищенко обрадовался, что отделался так легко и быстро и, пока старшой не передумал, отправился к боцману за распоряжениями. Через пару минут он уже прилежно налегал на швабру, надраивая уже приведённую в приличный вид палубу крейсера. И он, и другие матросы не отлынивали и работали вполне добросовестно. Это в мирное время могло вызывать раздражение цепляние начальства к неидеальной чистоте. Тогда не было войны и фраза: "Тебе же самому раненому сюда падать. В грязь предпочитаешь или на чистое?" не пробирала до самых печёнок. А сейчас каждый знал, что чистая палуба – лишний шанс остаться живым или не потерять руку-ногу в результате заражения.

Постепенно темнело и весь экипаж потихоньку начинал нервничать. Самым заветным желанием каждого из тех, кто находился на корабле было пережить ночь. Спать не лёг никто, хотя в обозримое время не требовалось производить каких либо авральных работ. Просто если вдруг ударят миной в корпус, нужно успеть быть готовым и пробоину заделывать, и за борт прыгнуть.

Всё когда-нибудь кончается. Неумолимо катилась к своему завершению и эта ночь, полная волнений и тревог. Уже подёрнулся серым восток, оставались считанные минуты до рассвета, до того долгожданного момента, когда на горизонте ослепительно вспыхнет первая «искра» восходящего солнца и настанет новый день. И можно будет вздохнуть с облегчением и больше не особо бояться ночных хищников-миноносцев. Оставалось минут двадцать.

– Факелы! Факелы с левого борта! Три миноносца! – сигнальщик своим пронзительным воплем накрыл весь крейсер, казалось, что его услышали даже в машинном отделении. Единственный оставшийся на «Палладе» горнист немедленно заиграл «отбитие минной атаки». Весь экипаж, стряхнув с себя сонную одурь немедленно разбежался по своим местам. Да большинству и разбегаться не пришлось – многие, как и Семён Тищенко, всю ночь потихоньку кемарили у своих пушек.

– Вашбродь! – умоляюще обратился Семён к подбежавшему лейтенанту Стаалю, – неужто стрелять так и нельзя?

– Идиот! Ты горн слышал? Всё! Пали! Они нас всё равно на светлом горизонте видят и уже не потеряют. Огонь!

За ночь из отряда потерялся миноносец «Хато». Сёкаи уже знал слова, которые выскажет старшему лейтенанту Миямото за такую подготовку экипажа. Но на самом деле, даже сам командир отряда понимал, что в условиях ночного поиска задача перед его кораблями и их командирами стояла хоть и выполнимая, но очень непростая: искать в темноте врага и при этом сохранить строй было сверхсложно. И тут миноносцам четырнадцатого отряда несказанно повезло по сравнению с их коллегами: на посветлевшем горизонте стал медленно выступать силуэт большого крейсера. Он становился всё более заметен, а миноносцы всё ещё оставались во мраке. Более удачной ситуации для атаки просто невозможно было бы представить. «Чидори», «Хаябуса» и «Манадзуру» дружно развернулись на цель. До «Паллады», (а это была именно она), оставалось приблизительно двадцать кабельтовых, чтобы выйти на дистанцию минного выстрела требовалось около пятнадцати минут, но нужно было ещё и подгадать подходящий курсовой угол. Поэтому скорость пришлось увеличить и из труб миноносцев вырвались те самые факелы, которые заметили на крейсере.

«Паллада» рокотала и хлопала из всех оставшихся целыми стволов в сторону надвигающейся на неё смерти, один шестидюймовый снаряд нашёл всё-таки борт «Хаябуса» и на миноносце разгорелся пожар. Тут же все орудия, не сговариваясь, перенесли огонь по этой, теперь вполне различимой цели и в течение нескольких минут разнесли миноносец в щепки. Но зато два других за это время сумели приблизиться на три кабельтовых и выпустить свои мины. Четыре. Четыре смертоносных снаряда устремились к борту русского крейсера. Одна из торпед затонула, одна прошла далеко за кормой, от пенного следа одной успели уклониться, но четвёртая, с «Чидори», достала борт корабля прямо в средней части. В небо поднялся султан водяного всплеска и через секунды японцы услышали долгожданный грохот взрыва.

Не досматривая результатов, оба японских миноносца дружно развернулись и стали уходить на запад, провожаемые всплесками снарядов "умирающей" "Паллады".

При взрыве палубу словно выдернуло из-под ног. Семён здорово шарахнулся плечом об орудие и, растирая ушиб с трудом поднялся на ноги. Крейсер уже ощутимо кренился, было понятно, что долго он не протянет: взрывом не только разворотило борт в районе миделя, но и сорвало пластырь в носу, в месте, где разорвался двенадцатидюймовый снаряд с "Микасы".

О спасении корабля уже не было речи, командир крейсера отдал приказ спасаться. А спасаться можно было только подручными средствами – все шлюпки и катера были разбиты вдребезги в дневном бою. За борт летели свёрнутые койки, которые могли продержать человека на поверхности моря минут сорок-час, прежде чем пропитаются водой и утонут.

Едва получив команду спасаться Семён тут же сиганул за борт. Никаких вспомогательных предметов он с собой не прихватил и пока полагался только на своё умение плавать.

Апрельская вода Японского моря немедленно обожгла матроса холодом. Экономя силы он сразу стал потихоньку отплывать подальше от тонущего корабля, справедливо полагая, что если продержаться до его погружения, то наверх всплывёт достаточно плавучего "мусора", за который можно будет надёжно зацепиться.

Семёну попалась целая связка коек, оторванная взрывом от одной из перегородок противоосколочной защиты. Койки были полуобгорелыми, серьёзно пованивали палёной пробкой, но в такой ситуации было не до того, чтобы привередничать. Вцепившись в подарок небес, матрос, уже постукивая зубами, медленно болтал ногами в воде, чтобы хотя бы плыть куда-то целенаправленно. Целенаправленно… Цели-то особой не было, понятно, что до ближайшей "тверди земной" в такой воде не догребёшь. Но нужно было хоть как-то бороться с "курносой" и не даваться в её костлявые руки. Постепенно холод перестал так мучительно обнимать измученное тело. И ничего хорошего в этом не было – организм сдавался смерти. Семён впал в полузабытье, продолжая судорожно сжимать свой "спасательный плотик". Именно таким, почти потерявшим сознание, его и подняли на борт "Такасака-Мару", проходившем по этому району.

Матроса растёрли спиртом, немного разрешили употребить внутрь и отвели к соотечественникам – нескольким десяткам моряков, спасённых с "Дмитрия Донского".

Тищенко был единственным спасённым с крейсера "Паллада".

Эссен уже который час бессменно находился на мостике броненосца. Нервы были на пределе – уже несколько раз неподалёку проносило факелы из труб ищущих свои жертвы японских миноносцев. Не нашли. И на этом спасибо. Но в любую минуту они могли заметить силуэт «Пересвета» или ещё кого-то из колонны и атаковать.

Вдруг на горизонте к северу замелькали зарницы, а секунд через двадцать докатился рокот сильного взрыва. Там явно творилось что-то серьёзное. Там мог быть только Фелькерзам со своими броненосцами. Неужели его нашли и подорвали? Ведь у него сейчас самые боеспособные корабли эскадры. Неужели японцам так повезло?

Огненная вакханалия на горизонте продолжалась минут пять. Потом всё неожиданно стихло. Снова наступила тишина и темнота накрыла море на всём обозримом пространстве.

Но за это время два японских отряда миноносцев и один – истребителей, при первых же выстрелах, бросили сомнительные поиски в своём районе и хищно устремились на вспыхнувшее на севере зарево. Там враг был точно, он неосмотрительно показал своё местонахождение и были очень неплохие шансы найти его и атаковать. А может и потопить, если повезёт.

Но через пару минут вся эта иллюминация резко оборвалась. Вокруг снова был непроницаемый мрак и тонкий серпик умирающей луны давал крайне мало света, зачастую к тому же, скрываясь в облаках. Но "там" был хоть какой-нибудь ориентир, хоть и "был раньше". Японские миноносцы продолжали искать эту так некстати ускользнувшую мишень. А зря.

Несколько месяцев назад он назывался «Решительный» и ходил под андреевским флагом, но в августе японцы, презрев все нормы международного права, при попустительстве китайских властей, нахально захватили в Чифу интернированный русский миноносец. Он был подремонтирован и включён в состав японского флота под именем «Акацуки», в честь погибшего в мае на русских минах японского истребителя.

"На чужом несчастье своего счастья не построишь", "Не рой яму другому…" ну и так далее. У любого народа достаточно поговорок на эту тему…

Не много славы принёс японскому флоту новоиспечённый "Акацуки", а вот проблем добавил: когда он поворачивал вслед за остальными эсминцами первого отряда на свет "маяка", зажжённого на горизонте, то на пятнадцати узлах всадил свой форштевень в борт миноносца номер тридцать пять из восемнадцатого отряда, как оказалось, находившегося рядом. Маленький номерной миноносец затонул на протяжении нескольких минут, да и сам "Акацуки", со свёрнутым на сторону тараном, пришлось брать на буксир и тащить к берегам Цусимы.

– Ну что, Иван Николаевич, начнём? – Фелькерзам повернулся к командиру «Полтавы».

– Ох и чревато это, ваше превосходительство. Стоит ли? Ну ведь рискуем же неимоверно.

– Покойный Степан Осипович Макаров так и завещал: "Флоту – рисковать!"

– Ну не так же… Хотя – воля ваша. Баковая! Давай!

Носовая башня броненосца дала дружный залп, осветив море вспышкой и грохнув выстрелом так, что казалось, услышали в самом Токио.

Тут же захлопали мелие пушки всего отряда, в море вонзились лучи уцелевших прожекторов, иногда утробно погрохатывали шестидюймовки. В общем усиленно имитировалось паническое отбитие минной атаки, о котром Фелькерзам предупредил следующих за ним мателотов ещё в спускающихся сумерках. Эта демонстрация продолжалась несколько минут, а потом сыграли "Дробь!" на флагмане. "Полтава" затихла. За ней прекратили шуметь и светить остальные. Отряд принял три румба влево и выкатился с прежнего курса. Хотелось надеяться, что это рискованное предприятие поможет остальным кораблям эскадры и не закончится печально для обнаглевших до такой степени кораблей. Так и случилось. Храбрецам часто везёт. А может и везёт им именно потому, что они храбрецы?

Владивосток

Серая скотинка благородной морской войны… Транспорты. А ведь они тоже воюют. Не громят главным калибром корабли врага как грозные броненосцы, не ходят в разведку или нарушают коммуникации как крейсера, не подкрадываются хищно в ночи и не атакуют противника как резвые миноносцы. Медленно и неторопливо они просто доставляют грузы из пункта "А" в пункт "Б". Уголь, боеприпасы, провизию, запчасти, обмундирование, да мало ли ещё чего… А уж на вид как неказисты… Даже сравнивать нельзя какой-нибудь "Князь Горчаков" или "Корею" с изящными силуэтами боевых кораблей.

А вот если не привёз такой невзрачный кораблик уголь, снаряды, муку или мясо? Много ли смогут навоевать крейсера с броненосцами? Не доставит он тёплую одежду армии или банальные лопаты, или палатки? Как будет вести боевые действия пехота зимой и не только?

А храбрости экипажу нужно даже побольше, чем на крейсерах или броненосцах. Беззащитен транспорт практически перед любым боевым кораблём. Даже самым слабым. А цель лакомая. Поэтому требуют транспорты охранения. А у отряда капитана первого ранга Радлова охранения практически не было. Ну не считать же за таковое пять вспомогательных крейсеров и "Алмаз", которые выделил для этой цели адмирал Рожественский. Ни один из них и сам даже от пары миноносцев отбиться не способен.

Теперь, когда открылась бухта Золотой Рог, сказать, что Радлов вздохнул с облегчением, значит ничего не сказать. Все эти десять дней его отряд был под угрозой быстрого и беспощадного уничтожения. Если бы адмирал Тóго поверил в поход всей эскадры вокруг Японии и отправился бы на перехват… Конечно, на такой случай командующий дал приказ топиться через кингстоны и, пересев на вспомогательные крейсера спасаться, но это было практически неосуществимо.

Хотя эскадра тогда практически беспрепятственно проходила во Владивосток. Что не сильно утешало. Чувствовать себя пешкой, которой пожертвовали в ходе игры ради выигрыша какого-то темпа… Не очень.

Вспомнилось двухдневное ожидание в Лаперузовом проливе, когда из за тумана туда было невозможно войти. Одиночным кораблём попробовать конечно можно, но такой армадой… Наверняка кто-нибудь напоролся бы на "Камень Опасности" – небольшую скалу поднимающуюся сразу с большой глубины. Два дня страха быть обнаруженными и уничтоженными…

Но всё-таки дошли! Без потерь. Даже привели на один транспорт больше: "Кубань" захватила неосторожный американский пароход шедший в Японию с грузом хлопка. (Куда теперь девать столько хлопка? Ну хотя бы обсеспечить маньчжурскую армию ватой на будущее разве что.)

Дело за адмиралом. Только бы прорвались! Теперь Владивосток готов встретить свой флот! Есть и уголь, и продовольствие и материалы для ремонта. Даже пятьдесят бочек рома, которые привёз "Иртыш".

Празднично разукрашенные флагами миноносцы кавторанга фон Радена вышли навстречу. С транспортов грохотал салют малокалиберных пушчонок, которые, пожалуй, ни на что другое и не были годны. Ликовал отряд Радлова, ликовал и город, чуть ли не всё население которого высыпало на встречу героев прошедших через три океана.

Город уже знал, что два дня назад эскадры, наверняка, схватились в поединке. Немецкий пароход, поднявший из воды моряков потопленного "Синано-Мару", сообщил об этом факте в первом же порту. Весь мир замер в ожидании результатов генерального сражения, а во Владивостоке, конечно, ждали вестей с моря со дня на день, с часу на час… И, что понятно, с особым нетерпением.

Поэтому экипажи вспомогательных крейсеров даже не сходили на берег. Вместе с присоединившимися к ним "Ангарой" и "Амуром" они отправились на юг, чтобы встретить прорвавшиеся корабли своей эскадры. Не слишком далеко отправились, конечно, миль на сто южнее Владивостока.

Погода была… перламутровой: рябь не сформировавшихся в тучки высоких облаков на фоне голубого неба. Небольшой ветерок, не жарко и не холодно – уютно в общем.

"Рион" крейсировал вместе с остальными своими собратьями на, так сказать, "подступах". Ни особой опасности, ни поставленной боевой задачи по поиску кораблей-контрабандистов перед вспомогательными крейсерами не стояло, поэтому командир корабля был в своей каюте, а на мостике находился только вахтенный офицер. Ещё предстояло отстоять три склянки до конца вахты и лейтенант Залесский давно уже перестал пытливо вглядываться в горизонт, чтобы первым обнаружить эскадру Рожественского…

– Дым! С зюйда дым! – зазвенел в ушах голос сигнальщика. – Ещё дым! Третий!

Залесский вскинул к глазам бинокль. Действительно, с юга наплывали дымы. Разглядеть корабли, которым они принадлежали, было пока совершенно нереально.

– Боевая тревога! – немедленно отреагировал лейтенант.

Горны и барабаны крейсера немедленно озвучили команду вахтенного офицера. Топот матросских ботинок загрохотал по всему кораблю.

Команда вывалила на верхнююю палубу и каждый из моряков трепетно вглядывался в силуэты наплывающие с юга.

– Наши! – взволнованно выдохнул матрос стоящий рядом с лейтенантом. – Прорвались всё-таки!

Почти одновременно то же самое поняли и все остальные. Раскатистое "УРРА-А!" гремело по всем кораблям, вышедшим встречать балтийскую эскадру из самого восточного военного порта России. Матросы обнимали друг друга, в воздух взлетали бескозырки, часть из которых уносил игривый ветер…

– ОНИ ПРИШЛИ! ОНИ ПРОРВАЛИСЬ!! – пульсировало в каждой голове встречающих эскадру русских моряков. – Теперь мы вместе!!!

Корабли сближались и, когда схлынули первые восторги владивостокцев, лица у них постепенно стали вытягиваться. Испуганно переглядываясь они начали понимать, какой ценой дался этот прорыв: с трудом удавалось разобрать, на какой корабль смотришь в данный момент – штатного количества труб и мачт не нёс почти никто. Хорошо если на всю эскадру приходилась половина этого добра… Да и половины не было. Навстречу шли просто какие-то обгорелые обломки того, что когда-то было грозной эскадрой. Если три старых броненосца и "Адмирал Нахимов" выглядели вполне сносно, то основные силы и крейсера были разбиты вдрызг. Иллюстрировало это всё то же количество сбитых труб: "Суворов" и "Ретвизан" потеряли их все, на "Пересвете", "Орле", "Александре", "Олеге" и "Авроре" осталось по одной. По одной трубе потеряли "Победа", "Богатырь" и "Светлана". "Громобой" лишился двух из четырёх… А ведь японцы не били специально по трубам, всё остальное было искорёжено в соответствии. Но они были не побеждены, они были победителями даже в таком состоянии…

По пути во Владивосток потихоньку подтягивались остальные вспомогательные крейсера. Поскольку было ясно, что до темноты к родному порту не успеть, а пробираться в темноте через минные поля не особо хотелось, то "Урал" вызвал навстречу эскадре госпитального "Орла", чтобы передать на него особо проблемных раненых.

Так что "ночевали" в море, на дальних подходах к порту, а с рассветом встретили отряд миноносцев барона Радена, которые проводили измученные корабли эскадры через проходы в минных загараждениях. Казалось, что всё население Владивостока высыпало на берега порта, нескончаемое "УРА!" гремело и с берега, и с бортов броненосцев, крейсеров, миноносцев. Люди более полугода не видевшие родной земли ликовали как дети. Они пришли к своим берегам, они пришли победителями!

Но один человек, ликовавший вместе со всеми, уже сейчас, заранее чувствовал, какой огромный груз проблем ложиться на его плечи в связи с приходом такого количества избитых вдрызг кораблей в родной порт. В его порт.

Контр-адмирал Николай Романович Греве раньше командовал портом Порт-Артура, но адмирал Макаров, прибыв на место службы, в минуту раздражения почти сразу снял Греве с должности. В значительной мере за дело, но Степан Осипович часто рубил сплеча и упорно стоял на своём. Наместник отправил Николая Романовича командовать портом Владивостока и тот вполне сносно справлялся со своими обязанностями.

Сейчас вид искорёженных броненосцев и крейсеров вызывал ужас начальника порта. Он вполне явственно представлял ближайшие полгода своей жизни, когда с него ежедневно будут требовать ускорения ремонта кораблей все, от их командиров до Адмиралтейства. А док во Владивостоке только один, а запасных частей, запасных пушек, материалов, рабочих и инженеров до смешного мало для того, чтобы отремонтировать целый флот избитый до такого состояния. А Транссибирская магистраль будет снабжать в основном Маньчжурскую армию. А спрашивать будут всё равно с него.

Благо, что пришла плавмастерская "Камчатка" и транспорты привезли хоть малую толику необходимого для ремонта кораблей. Но вообще-то даже при использовании всех мощносей балтийских судоремонтных заводов потребовалось бы пара месяцев на возрождение всей эскадры. А тут нет и десятой доли тех возможностей. А требовать всё равно будут, торопить будут, слушать не будут. В общем хоть на пупе извертись, а выдай ремонт кораблей в нереальные сроки.

И адмирал Греве совершенно отчётливо понимал, что будет именно так. И несмотря на искреннюю радость по поводу победы русского флота в сражении, в подсознании предательски шевелилось сожаление о том, что пришли почти все. Насколько убавилось бы у него проблем, если японцы дотопили бы ещё несколько русских кораблей.

Первой в док встала "Победа". Её состояние было наиболее угрожающим. Наибольшее внимание уделили в первую очередь "Жемчугу" с "Изумрудом" и эти два лучших ходока Тихого океана были боеготовы уже через пару недель, а ещё через несколько дней они ушли в океан с целью показать противнику, что "крейсер – хозяин моря", а быстроходный крейсер – вообще его полный властелин. (Надо заметить, что никакими особыми достижениями "камешки", как их любовно называли на флоте, в этот раз похвастаться не смогли, но их видели в море и японцы и нейтралы. Скидывать со счетов такой фактор не смели ни те, ни другие.

На следующий же после прибытия эскадры во Владивосток день, командиры вспомогательных крейсеров «Кубань», «Урал», «Терек», «Рион», «Ангара», «Днепр», крейсера «Алмаз» и минного заградителя «Амур» были вызваны командующим на «Сисой Великий», который временно стал флагманским кораблём флота.

Рожественский, поприветствовав офицеров в салоне, дал слово своему флаг-капитану.

– Господа! – начал Клапье де Колонг. – Нашему флоту удалось прорваться во Владивосток, но состояние кораблей вы видели сами. Не раньше чем через месяц сможет выйти в море хоть сколько-нибудь сильный отряд. Единственно, что утешает: у японцев дела не лучше, но они имеют ремонтные возможности несравнимые с нашими. У нас один док и тонкая ниточка Транссибирской магистрали, по которой мы получаем всё от снарядов и до зерна – у них несколько судоремонтных заводов и метрополия в шаге от них. К тому же Транссибу нужно снабжать ещё и маньчжурскую армию. Вернее не "ещё", а "в первую очередь". Так что наша победа в Цусимском проливе это далеко ещё не победа в войне.

Но и у японцев есть слабое место… Впрочем не мне вам это объяснять – сами понимаете. Страна не только воюет за счёт импорта жизненно необходимых товаров, она за счёт этого живёт. И живёт и воюет она в кредит. Думаю, что приходится Японии сейчас очень нелегко и наша задача как можно серьёзней нарушить ввоз-вывоз товаров на этом острове, заставить их поставщиков повышать цены за товары, без которых она не может воевать, заставить страховые компании повышать плату за риск, заставить японцев каждый транспорт с войсками и снабжением для маньчжурской армии сопровождать сильным эскортом. Это не может не сказаться на темпах перевозок, а значит приблизит нашу победу на суше. Я изложил ситуацию понятно, господа? Вы поняли, какую роль вам предстоит сыграть?

– Да куда уж яснее. Когда и куда выходим? – командир "Алмаза", кавторанг Чагин был обижен на судьбу и командующего за то, что его гвардейскому крейсеру не пришлось поучаствовать в сражении. Теперь появлялся шанс проявить себя.

– Подождите, Иван Иванович! – Истомин, командир "Урала", был явно не в восторге от перспктивы обрисованной флаг-капитаном флота и не разделял нетерпения Чагина, – наши картонные крейсера не способны оказать серьёзного сопротивления даже какой-нибудь "Наниве". А свои главные коммуникации японцы наверняка охраняют очень тщательно. И крейсеров у них осталось достаточно. Очень рискованно.

Остальные командиры стали хмуриться и недовольно переглядываться. Непонятно из за чего: раделяли они опасения Истомина или осуждали его нерешительность. Скорее второе.

– Напрасно нервничаете Михаил Константинович, естественно, сразу в пасть тигра мы не полезем. Сначала попробуем нанести удары на севере и со стороны океана. Пусть понервничают. А атаки главной их транспортной артерии прикроем боеспособными броненосцами – всегда будет к кому под защиту отскочить. К тому же, от подавляющего числа вражеских крейсеров оставшихся в строю на данный момент, ваши корабли уходят легко и без напряжения. Вероятность встретить в море "Ивате" или "Токиву" – ничтожна, – у Клапье де Колонга заранее был готов ответ на такие аргументы.

– Хватит, господа! – Рожественский поднялся с кресла и обвёл взглядом присутствовавших. Его мутило и знобило от последствий полученных в бою ран, но не присутствовать на данном совещании он себе позволить не мог. – Операция – дело решённое, если у вас есть какие-то конкретные предложения по её сути – высказывайтесь.

Офицеры не стали (да и в большинстве своём не хотели) возражать.

– Тогда, – выдержав паузу продолжил командующий. – Получите пакеты с указанием зоны ваших операций и приготовьтесь выйти в море в течении двух дней…

Через два дня вспомогательные крейсера стали один за другим покидать Владивосток. «Амур» и «Алмаз» отправились к северному побережью Хоккайдо, громить японских рыбаков, «Урал» – к западному побережью того же острова, «Кубань» – южнее Сангарского пролива, попытаться нарушить каботаж, «Днепр», «Рион» и «Терек» проливом Лаперуза просочились в Тихий океан, а «Ангара», в сопровождении «Наварина» и «Сисоя Великого», отправилась на параллель Гензана. Там никто утоплен не был, но были остановлены и досмотрены три нейтральных парохода. Ввиду отсутствия контрабанды они были отпущены, но свою роль в изменении стоимости фрахтов поход русских кораблей сыграл: Тихоокеанский Флот продолжал действовать на коммуникациях Японии, это нельзя было сбрасывать со счетов. Очередной удар по экономике врага был нанесён.

Разговор предстоял неприятный, ну просто как давиться… Однако сам кашу заварил. И отступать Василий не собирался. Получив приглашение от Эссена прибыть в командирский салон, лейтенант уже через пять минут постучался в дверь.

– Заходите, Василий Михайлович, присаживайтесь, – радушно пригласил командир броненосца офицера. – Прочитал ваш рапорт. Удивлён. Вы просите отпуск, когда "Пересвет" в таком состоянии?

– Извините, Николай Оттович, я наверное не сумел выразиться внятно. Конечно, я прошу об отпуске только после того, как приведу в порядок всю его минно-электрическую часть, – Василий густо краснел, но отступать не собирался.

– А в чём причина такой спешки, Василий Михайлович? Я правильно догадался? – Эссен прекрасно видел смущение Соймонова и в его глазах прыгали лукавые искорки.

– Думаю, что правильно, – Василий сначала потупил глаза, но потом, словно застыдившись своего смущения, с вызовом посмотрел на Эссена. – Правильно поняли! Неужели вы в этом видите что-то постыдное?

– Да Боже упаси! Эх, молодость, молодость! Я прекрасно понимаю вас, но всё-таки служба – есть служба, война ещё не закончилась.

– Но наш "Пересвет" ещё долго будет небоеспособен, а свою часть я обязательно приведу в порядок. Отъеду не раньше, чем самый придирчивый проверяющий признает, что всё в порядке.

– О-оо! Вы, к вашему счастью, пока ещё не знаете, что значит просто придирчивый проверяющий. А уж "самый придирчивый"… Но дело не в этом. Я верю, что вы разберётесь со своим электричеством достаточно быстро, ну в смысле с проводами. А где взять новые прожектора? Вы наше российское разгильдяйство забыли? Мне вам надо доказывать, что каждую лампочку достать для вас будет серьёзной проблемой и битвой с нашими береговыми бюрократами и крючкотворами? Я не прав?

Василий понял, что командир припёр его к стенке и возразить нечего.

– Ладно, успокойтесь, подпишу я ваш рапорт, – глянув на мгновенно осунувшееся лицо своего старшего минёра, сказал Николай Оттович. – Я о другом с вами сейчас поговорить хочу. А! Кстати! А почему вы не упомянули в рапорте о своём ранении? Мне было бы легче ходатайствовать о его удовлетворении.