Текст книги ""Фантастика 2025-50". Компиляция. Книги 1-23 (СИ)"

Автор книги: Вячеслав Коротин

– Давайте! Благодарю, лейтенант! – адмирал развернул листок бумаги и вслух прочитал: «Три отряда контрминоносцев по четыре вымпела. Расстояние двадцать кабельтовых. Вступаю в бой».

До наступления темноты было еще около часа, но уже сгустились «полусумерки» и засверкавшие вдали вспышки выстрелов подтвердили, что русские крейсера начали очередной сегодняшний бой.

Глава 38

– Эх! Нет нам сегодня покоя, Оскар Адольфович, – не совсем натурально скорчил недовольную мину Иванов. – Крейсера – туда, крейсера – сюда!..

– Только не вздумайте меня убеждать, что вы этим возмущены или даже просто недовольны, Федор Николаевич, – улыбнулся в седую бороду Энквист. – Посмотрел бы я, как вы рычите, если бы командующий не давал нам бить япошат там, где встретим.

– Так ведь и не дал! – с веселым упрямством возражал командир «Баяна». – Добить могли их крейсера окончательно. Как они горели! Полчаса бы еще…

– Так это даже не обсуждается – еще парочку точно могли в гости к Нептуну отправить. Но приказ есть приказ. И приказ разумный: необходимо прикрыть наши броненосцы от минных атак. Даже пара утопленных старых калош адмирала Того не компенсирует одной минной пробоины в борту нашего броненосца – не дотащить его до Владивостока будет.

– Да согласен я – все разумно. Но согласитесь: бросать этих «недобитков» не хотелось до крайности.

– Эмоции, Федор Николаевич. Не хотелось, конечно, но чего они теперь стоят, даже если починятся? У Того больше нет крейсерской разведки. Вообще нет – имеется сброд разношерстных судов, из которого невозможно составить сколько-нибудь полноценный отряд. Сегодня мы отправили на дно шесть бронепалубных крейсеров противника…

– А могли и все восемь, – посмел перебить адмирала Иванов.

– Могли. Но защитить свои броненосцы важнее.

Сигнальщик имеет право оборвать даже речь адмирала. Даже самую пафосную и в самый торжественный момент:

– Дымы слева определились: пять истребителей. Идут строем фронта. Четырехтрубные. Две мачты.

– Отряд справа, – подхватил второй сигнальщик и, не отрывая бинокля от глаз, затараторил: – Семь миноносцев, четыре больших и три… Нет, тоже четыре поменьше. Всего восемь. Идут на нас.

– Ваши предложения, Федор Николаевич? – посмотрел Энквист на командира «Баяна».

– Думаю, что мы с «Богатырем» атакуем левый отряд. «Олег» с «Изумрудом» – остальных.

– Логичней было бы прихватить с собой именно «Изумруда», а остальные пусть разделываются с миноносцами на правой раковине… Но потеряем время, пока Паттон подтянется с хвоста колонны. Сделаем, как вы предлагаете. Поднимайте сигнал!

Флаги взлетели на мачту, и крейсерский отряд разделился согласно указанным направлениям атаки.

– Виктор Карлович, – подозвал Иванов старшего артиллериста «Баяна», – сегментные снаряды поданы к орудиям?

– Так точно! – немедленно ответил Деливрон. – Однако, если позволите, я хотел бы начать фугасными – дистанция для сегментных пока великовата, и они пригодятся на случай вражеской контратаки.

– Разумеется. Ни в коем случае не собираюсь вмешиваться в вашу «епархию» без особой необходимости – вам все карты в руки по артиллерийской части. А я – минер, как, кстати, и ваш прежний командир, а ныне наш командующий. Так что открывайте огонь по своему усмотрению. И помогай вам Бог!

– Благодарю вас за доверие, Федор Николаевич, – козырнул лейтенант. – Приложу все силы, чтобы его оправдать.

– Ни секунды в этом не сомневаюсь. Действуйте, как сочтете нужным.

– Неприятель поворачивает на сближение, – очередной раз прервал разговор сигнальщик.

– На дальномере! – немедленно проревел Деливрон.

– Двадцать восемь кабельтовых… Двадцать шесть… Двадцать пять…

Нет, японцы не сделали резкого поворота на крейсера, они легли на сближающийся курс, чтобы атаковать «Баян» с носовых румбов, когда позволит дистанция. Когда ее можно будет резко сократить, подскочить хотя бы на пять кабельтовых и пустить мины.

На крейсере прекрасно поняли немудреный замысел неприятеля и немедленно склонились влево, открыв огонь правым бортом. Три оставшихся шестидюймовки и восемь пушек противоминного калибра дружно изрыгнули свои снаряды в сторону дерзких корабликов. Идущий в струе «Баяна» «Богатырь» немедленно присоединил басы своих орудий к увертюре нового сегодняшнего «концерта».

Капитана первого ранга Фудзимото, командующего Первым отрядом истребителей и вообще всеми минными силами, приданными броненосцам и крейсерам в этом районе, распирало от злобы и ненависти. Он уже знал, что погиб «Сикисима», и, скорее всего, вместе с командующим флотом. Адмирал Симамура подтвердил отданный ранее приказ атаковать главные силы русских по возможности.

По возможности… То есть в любом случае и не считаясь ни с чем. Ну что же: «пришпоривать» истребители, идущие за брейд-вымпелом каперанга, никакой необходимости не было. Различного уровня лейтенанты, стоящие на их мостках, полны решимости и ненависти к врагу. «Харусаме», «Фубуки», «Ариаке», «Араре» и «Акацуки» в ровном кильватере выкатывались на пересечку курса двух больших русских крейсеров.

Вставшая между японскими миноносцами и их предполагаемыми целями стена всплесков от падений снарядов ничуть не испугала командиров эсминцев – прорваться всегда можно. Шанс есть. Пусть он и меньше шанса погибнуть. Только…

Только задача окажется невыполненной. Ведь Фудзимото считал своей главной целью русские броненосцы, а после боя с крейсерским отрядом, даже при самом благоприятном для японцев результате в виде пары потопленных минами кораблей русских, броненосцы уйдут из-под удара. Их просто некому будет преследовать – из всех двенадцати миноносцев, находящихся под его началом, останутся боеспособными хорошо если два-три. А у них вообще не останется никакого шанса найти и утопить хоть один броненосный корабль русских.

Поэтому, как ни желал командующий минными силами направить всю свою ярость на русские крейсера, пришлось отдать приказ на уклонение от схватки. И то же самое передать на отряды кавторангов Судзуки и Кондо, к которым направлялись «Олег» и «Изумруд».

Так что сближение с «Баяном» не было попыткой атаки – истребители Фудзимото просто попытались проскочить на север под носом кораблей Энквиста.

Казалось бы – ничего сложного в этом нет, ведь скорость японских миноносцев превышала скорость русских крейсеров почти на десять узлов, но, во-первых, это только по паспортным данным, реально два-три узла являлись «дутыми», во-вторых, мгновенно с двадцати до двадцати семи узлов не разгонишься, и в-третьих, огибать противника приходилось по дуге большего радиуса, а значит, и путь проходить бо́льший. Так что просто арифметика по отношению к разности скоростей отрядов была неприменима.

Корабли под Андреевскими флагами просто склонились в сторону поворота эсминцев страны Ямато и открыли огонь.

Попасть с двадцати кабельтовых по столь небольшим, да еще и скоростным целям – задача не из легких, но зато и каждое попадание даже семидесятипятимиллиметровым снарядом может привести к очень серьезным последствиям для такого легкого кораблика, как миноносец. По паре таких гостинцев получили «Фубуки» и «Араре», без особых, правда, последствий, а вот концевой «Акацуки», когда-то носивший имя «Решительный» и ходивший под русским флагом, схлопотал аж шестидюймовый фугас с «Богатыря». Взрывом снесло две дымовые трубы, перекорежило вентиляторы, осколки и огонь вывели из строя более пятнадцати человек, включая командира корабля старшего лейтенанта Хараду.

Миноносец беспомощно закачался на волнах.

Фудзимото не мог себе позволить задержаться для защиты поврежденного собрата.

Энквист не мог себе позволить задержаться для окончательного уничтожения выведенного из строя миноносца противника.

Бой стремительно пронесло мимо охромевшего «Акацуки-Решительного», и обреченный вроде бы корабль остался если и не цел, то жив.

Стало понятно, что если дела так пойдут и дальше, то Первый отряд истребителей может быть ополовинен за те полчаса, которые, по приблизительным прикидкам, придется находиться в огневом контакте с противником. И, скрежеща зубами, Фудзимото приказал отвернуть с основного курса, пришлось принять тот факт, что искать русские броненосцы нужно будет в темноте практически наугад.

Хотя радио с «Асагири» до некоторой степени возродило надежду: отряд Судзуки без потерь прорвался мимо «Олега», и теперь можно рассчитывать, что его четыре истребителя успеют зацепиться за броненосцы гайдзинов и выведут на них остальные минные силы флота микадо.

Зато доклад от кавторанга Кондо снова испортил настроение: «Изумруд» устроил настоящую резню среди кораблей Пятнадцатого отряда. «Хаситака» потоплен, а «Хибари» и «Саги» серьезно повреждены. И проклятый «родственник» ненавистного «Новика» преследует «Удзуру».

То есть рассчитывать можно будет только на восемь миноносцев. Где-то поблизости, правда, должны находиться еще отряды истребителей Ядзимы и Хиросе, но с ними не удается пока связаться по беспроволочному телеграфу.

И даже если эти миноносцы присоединятся к поиску и атаке – этого все равно безбожно мало. Ведь после Цусимского сражения, когда русские к вечеру только-только успели вырваться в открытое море из узкого пролива, когда можно было использовать дополнительные несколько десятков малых миноносцев, когда преследование до самой темноты велось накоротке… И в этом случае удалось утопить только одну «Палладу». И то случайно обнаружив ее на рассвете.

Сейчас же шансов в разы меньше.

Глава 39

– Ваше благородие! – на мостик взлетел командирский вестовой. – Господин капитан первого ранга в себя пришли, вас просют.

– Ох! – Василий чуть не подпрыгнул от радости. – Как себя чувствует Николай Оттович?

– Слабы очень. Так пойдете или что мне передать?.. – несмело промолвил матрос.

– Сергей Николаевич, – повернулся врио командира «Пересвета» к Тимиреву, – побудете за меня с четверть часа?

– О чем речь, Василий Михайлович, – доброжелательно кивнул штурман. – Только не задерживайтесь – «Жемчуг» к нам повернул. Негоже, чтобы вы общение с адмиралом мне передоверили. Наилучшие пожелания Николаю Оттовичу передавайте.

Соймонов спешно поблагодарил и мгновенно устремился вслед за вестовым. Через две минуты он уже находился в лазарете.

Эссен выглядел достаточно неважно: голова забинтована, кровь просочилась через ткань, лицо такое бледное, что почти не отличалось по цвету от бинтов.

Губы с трудом зашевелились:

– Как там дела, Василий Михайлович? – голос командира был еле слышен.

– Все в порядке, Николай Оттович, – поспешил успокоить командира лейтенант. – «Якумо» добили, «собачку» добили, еще и одну из «сим» угробили. Идем на соединение с эскадрой.

Губы Эссена обозначили улыбку.

– Браво! Быть вам адмиралом, лейтенант Соймонов, – лицо капитана первого ранга стало даже слегка розоветь.

– Все! – вмешался старший врач Александровский. – Дальнейший разговор я запрещаю. Ступайте, Василий Михайлович.

– Но…

– Здесь распоряжаюсь я. Ступайте!

Василию не оставалось ничего, кроме как подчиниться. Причем даже без особого внутреннего протеста: во-первых, он убедился, что состояние Эссена не вызывает серьезного беспокойства, а во-вторых, приближался командующий на «Жемчуге». Очень не хотелось, чтобы в диалог с адмиралом вступил не он, замещающий командира, а Тимирев – черт знает что получается: лейтенант вступил в командование броненосцем, а на мостике отсутствует…

Успел.

– Адмирал не вызывал?

– Все в порядке, Василий Михайлович. Пока с крейсера ни о чем не запрашивали. Судя по всему, собираются через рупор пообщаться. Оно и проще, конечно.

«Жемчуг» находился уже в пяти кабельтовых и продолжал приближаться. Не вызывать же корабль под адмиральским флагом. На «Пересвете» ждали инициативы от начальства.

А на крейсере, казалось, не особо и торопились начать диалог: корабль проскочил за корму на контркурсе, развернулся, догнал броненосец, и только когда оказался выведен «борт о борт» на дистанции около полукабельтова между ними, с «Жемчуга» донеслось жестяное:

– Доложите о состоянии!

Выслушивая обратный доклад Соймонова, желчный и суровый адмирал просто ликовал в душе. Конечно, то, что звучало через рупор с броненосца, было предельно лаконично, но все же более развернуто, чем скупые телеграммы или флажные сигналы.

Вирен даже жалел, что не имеет возможности обнять этого славного юношу, которому выпало командовать в бою аж целым броненосцем. И ведь успешно командовать!

Роберт Николаевич поймал себя на мысли, что молодого лейтенанта практически нечем награждать: в кавторанги точно не произведут, Георгия он уже имеет… Разве что Святого Владимира с мечами… Командующий флотом дал себе слово, что костьми ляжет, но эту награду для старшего офицера «Пересвета» выбьет.

Однако радужное настроение немедленно улетучилось, когда поступил доклад о приближающихся миноносцах противника.

Да, их было всего четыре, но они смогут навести на эскадру чуть ли не все минные силы, находящиеся в этом районе. Раздумывать было некогда:

– Передайте Ухтомскому, чтобы принимал командование броненосцами и отходил… Сначала на север, а с темнотой пусть поворачивает на восток. «Жемчугу» атаковать японские истребители.

– Ваше превосходительство, – поспешил уведомить адмирала Левицкий, – «заплатку» на пробоину мы, конечно, положили, но давать ход более семнадцати узлов очень рискованно – может сорвать.

– Не надо больше семнадцати, – начал раздражаться Вирен. – Необходимо отогнать японские миноносцы с их курса до наступления темноты. Задача ясна? Командуйте к повороту!

«Жемчуг» прервал диалог с «Пересветом» по голосовой связи и стал разворачиваться на юг.

На юг, откуда наплывали дымы четырех японских истребителей.

Капитан второго ранга Судзуки мысленно проклял небеса, когда увидел, что ему навстречу направляется крейсер типа «ужас миноносцев». Тем более что «Жемчуг» имел возможность ходить по «малой дуге», что более чем компенсировало разность в скорости его и японских контрминоносцев.

А с кормовых румбов медленно, но верно набегал «Олег», который с первого раза упустил Четвертый отряд и жаждал реванша.

До темноты оставалось не более получаса – еще немного, и русские броненосцы растворятся в ночи…

Даже их генеральный курс будет неизвестен.

– Немедленно передать по радио: «Сиракумо» следовать за мной вправо, «Синономе» и «Сазанами» идут влево. Установить контакт с броненосцами противника!

Не получилось: «Жемчуг» выкатился напересечку курса первой пары и встретил ее огнем, а другие два миноносца просто не успевали…

Ночь упала на Японское море.

«Полтава» под флагом Ухтомского, согласно приказу командующего флотом, возглавила колонну из семи броненосцев (считая «Адмирала Нахимова» одним из них).

«Пересвет» дождался эскадры и плавно вписался в кильватер «Победы», которая до этого шла концевой.

– Владимир Сергеевич, – обратился к старшему штурману Василий, – вы бы сходили пока перекусили – я ведь намерен просить вас практически всю ночь находиться на мостике.

– Благодарю, Василий Михайлович, – не преминул оценить заботу исполняющего обязанности командира броненосца Тимирев. – Действительно, с утра маковой росинки во рту не было. Каким временем я располагаю?

– Полчаса у вас точно есть. Рекомендую сразу отправляться к старшему баталеру – Денисов убит, а в бою было не до выяснения вопросов его замещения. Командирский и офицерский буфеты уничтожены. Так что придется удовлетвориться консервами с вчерашним хлебом.

– Не надо меня пугать такой ерундой – я сейчас и самого баталера съесть готов, – улыбнулся штурман. – Благодарю!

Тимирев немедленно покинул мостик, а Василий жутко ему позавидовал: он ведь тоже не имел возможности с самого утра хоть что-нибудь отправить в собственный желудок. Причем когда согласно приказу адмирала «команда имела время обедать», старшему офицеру «Пересвета» было совсем не до питания – проблем на корабле хватало…

Благо, что вспомнил цусимский опыт и попросил принести себе на мостик чай и подобие бутербродов – сухари с консервированной индюшатиной.

– Как дела, командир? – на мостик броненосца взлетел Черкасов.

– Это я тебя хочу спросить: как дела в твоем хозяйстве? – не остался в долгу Соймонов.

– Все более или менее в порядке, господин командир… – попытался пошутить старший артиллерист, но Василий немедленно вскинулся по этому поводу:

– Слушай, тезка, я эту должность выпрашивал?..

Тут Соймонов понял, что устраивать разборки в присутствии матросов не стоит, и жестом пригласил Черкасова на правое крыло мостика.

– Так что скажешь, Василий Нилович? – старший офицер броненосца, ныне исполняющий обязанности командира корабля, был заведен не на шутку.

– Вась, ты чего? – оторопел от такого натиска Черкасов. – Шуток не понимаешь?

– А можно не демонстрировать остроумие? – лейтенант и сам начал понимать, что явно горячится, что наносит обиду тому, кого вместе с покойным уже Денисовым считал одним из лучших друзей на корабле. – Понимаешь, мне и так со всех сторон осуждающие взгляды мерещатся: мол – выскочка, вчерашний мичманец заслуженными лейтенантами командует. Поэтому… Впрочем, в любом случае извини за резкость. Еще ведь и день такой, и события… На нервах постоянно.

– Да понимаю. И ты извини. Не подумав я ляпнул. Ну, то есть не пытаясь представить, каково тебе в своей «шкуре». Даже не задумывался, – Черкасов бросал короткие фразы, чтобы смысл каждой был понят и принят. – А переживаешь ты напрасно: дорогу никому не перешел, свою, далеко не самую комфортную должность получил по делу. Служишь честно. И эффективно, кстати. И матросы тебя уважают, несмотря на молодость, и среди офицеров авторитетом пользуешься, поверь.

Так что перестань напрягаться и служи спокойно. В жизни достаточно реальных проблем, чтобы искусственные себе придумывать.

– Понято. Принято. Спасибо. Извини за горячность, – еще более короткими фразами отозвался Соймонов. – Забудем. И вернемся к тому, на чем закончили: что с пушками?

– Вполне пристойная ситуация: в башнях изменений нет, снарядов тоже. Кроме сегментных. Боеспособны четыре шестидюймовки правого борта и три левого. Треть противоминной артиллерии вышла из строя. Подробности, если хочешь, будут позже. Достаточно?

– Люди?

– Потери незначительные: убито четверо комендоров, ранено одиннадцать. В том числе мичман Буткевич. А в целом – не настрелялись, паразиты, если верить расчетам пушек, то просто требуют догнать еще какого-нибудь японца.

– Сейчас перекусят, чаю попьют, и не добудишься их, когда стрелять потребуется, – устало улыбнулся «командир». – К Николаю Оттовичу не заглядывал?

– Спит. Александровский явно его чем-то соответствующим напоил. И стоит как Цербер у дверей лазарета. Крут наш эскулап, когда в его епархию сунуться пытаешься. Кстати, я бы тоже всхрапнуть часик-другой не прочь. Да и тебе не помешало бы.

– Ты иди, а я утра дождусь – нервно очень.

– Так понятно, я тоже не в каюте завалиться собираюсь. Но не сейчас – еще часик-полтора компанию тебе составлю.

– А вот этого не надо, – возразил Соймонов. – Иди, поспи пару часиков, если японцы позволят. Вон – Тимирев уже возвращается. Негоже нам всем вместе тут глаза таращить. Утром, если все в порядке будет, попрошу и меня подменить на часок-другой.

– Ну, раз гонишь, – улыбнулся Черкасов, – упираться не буду. В случае чего – я в левом носовом каземате пристроюсь.

– Не очень там комфортно…

– Да черт с ним. Зато рядом. А я бы и в таком «дискомфорте» часов десять продрых бы за милую душу, только бы предоставили такую возможность. Ладно. Удачи!

– Спасибо на добром слове. Отдыхай – ты мне скоро понадобишься свежим и бодрым, – Василий доброжелательно проводил Черкасова на отдых, а сам уже внутренне сжался от предвкушения бессонной и почти наверняка чрезвычайно нервной ночи.

Она и потянулась. Василий успел здорово осточертеть рулевому, который уверенно держал «Пересвет» на курсе и не терял свет кормового фонаря «Победы». Но Соймонов все равно здорово волновался и боялся, что броненосец под его командованием потеряет впереди идущего мателота.

Тимирев с полчаса иронически поглядывал на взволнованного лейтенанта и не вмешивался. Однако, в конце концов, он решил успокоить исполнявшего обязанности командира:

– Не беспокойтесь, Василий Михайлович. Если кому и доверять, то Новоселову – не первый год за штурвалом, если он за кормушку «Победы» не удержится, то и никто не сможет.

– Уверены?

– Да кто же может быть уверен в таких вещах абсолютно? Просто он – один из лучших рулевых на флоте и несомненно лучший на броненосце. Правильнее всего будет его просто не отвлекать, поверьте.

– А что мне остается? – улыбнулся Василий. – Уговорили. И извините, Владимир Сергеевич, что не имею возможности отпустить вас отдохнуть – очень напряженная обстановка…

– Совершенно излишние извинения, не беспокойтесь на этот счет. Можете даже сами спуститься прикорнуть на некоторое время – вы же с утра на ногах, и в таком нервном напряжении…

– Ну уж нет: если я иллюминаторы задраю – не добудитесь потом, я себя знаю, – усмехнулся в ответ Соймонов. – Стоим на мостике и вертим головой во все стороны.

Потянулись минуты и часы нервного напряжения. Прервал оное корабельный кок Перец, заявившийся прямо на мостик с судками перед самой полуночью.

– Вот, ваше благородие, – слегка смущаясь, подвинул принесенное «флотский кулинар» лейтенантам, – ночь длинная и холодная. Соизвольте горяченького откушать!

Чего-чего, но такого офицеры никак не ожидали. Когда идет бой – камбуз не работает: не хватает еще дополнительный огонь разводить, когда корабль и так в огне. Есть передышка – получи консервы и сухари. Ну, и как максимум – теплый чай. И все. А тут…

– Перец, а откуда это? – слегка обалдевшим голосом спросил Василий.

– Так вы же с утра не снедали, вся команда беспокоится… – слегка приврал Перец: на самом деле, придя покурить к фитилю, он услышал реплику: «А наш старшой-то целый день не жрамши на мостике стоит, да еще, судя по всему, и ночью не спустится…»

Нельзя сказать, что Василия «самозабвенно любила вся команда» – не та у него была должность, чтобы «всеобщую любовь» снискать, но подавляющее большинство матросов и кондукторов очень даже с уважением относились. Особенно после краткого «правления» Белозерова – имели возможность сравнить. Да и успели пересветовцы пообщаться на берегу с матросами других кораблей эскадры, где в основном старшие офицеры после Цусимы тоже сменились…

Перец для себя решил сразу: «Я не я буду, если этого парня голодным на целые сутки оставлю».

На камбузе он немедленно развел огонь, прикинул, что и из чего можно сотворить…

– Ого! – Пар, шедший от открытого судка, просто валил с ног своим ароматом. Василий понял, что даже рулевому придется отжалеть часть принесенного позднего ужина, иначе тот неспособен будет адекватно выполнять свои обязанности.

Теоретически то, что сотворил Перец на камбузе, можно назвать гречневой кашей с тушенкой… Нет! В судке парил и испускал ароматы «плов» из, как это ни странно, гречневой крупы, консервированного мяса и имевшихся в распоряжении повара овощей. Каким образом умудрился сотворить такое пересветовский кулинар, но факт оставался фактом: Тимирев изначально не собирался присоединяться к «ужину» – он уже успел перекусить, как и большинство экипажа, консервами. Но сшибающий с ног запах заставил прикусить язык и с благодарностью принять от кока тарелку с горячим «яством».

На ближайшие десять минут броненосец остался без командования: на мостике были слышны только звяки ложек по фарфоровым тарелкам. Молодые организмы офицеров интенсивно требовали своего, а целый день, проведенный без возможности нормально поесть, – наилучшая приправа к любой пище. А «каша-плов», приготовленная Перцем, была и сама по себе очень хороша.

Первые две ложки Василий просто «всосал» в пищевод, практически не пережевывая, потом начал слегка отличать питание от еды и почувствовал не только животное удовлетворение, а и удовольствие при употреблении столь позднего ужина. И не только физиологическое: у кают-компании имелся свой повар – вольнонаемный. Именно он всегда готовил для офицеров и командира. Сегодня ему было сказано, что во время боя офицеры обойдутся консервами – он и не напрягался. Никаких претензий – и обошлись бы.

Но забота кока, готовящего для команды, не могла не тронуть душу молодого лейтенанта – ведь никто не обязывал Перца сооружать в кастрюле то варево, что он принес на мостик. Инициатива была исключительно его. А это что-нибудь да значит…

И Соймонов, когда лопал за обе щеки гречку с тушеным мясом и прочим, чуть ли не плакал. От удовольствия, конечно: если матросы поступают так, как в этот раз, то, наверное, из него получается не самый худший из старших офицеров, значит, он умудрился совместить требования Устава с человеческим отношением к людям… До жути хотелось хоть как-то отблагодарить кока за его заботу, но, как назло, наличных денег у Василия с собой не имелось. Не к кресту же представлять за такое…

Но к моменту «облизывания ложки» решение, хоть и сильно компромиссное, было найдено:

– Спасибо тебе, братец – спас двух офицеров от голодной смерти, – в темноте улыбку лейтенанта разглядеть было затруднительно, но интонации голоса ее подразумевали. – Будешь до конца службы получать двойную винную порцию. Я распоряжусь.

– Тройную, – вмешался Тимирев. – За мой счет третья чарка. Обещаю. Спасибо тебе!

– Премного благодарен, ваши благородия, – слегка оторопел кок, – только непьющий я. Почти. Чарки государевой вполне хватает.

Вот ведь!..

– Хорошо – завтра подойди ко мне после… – и Василий сам не смог продолжить фразу: а после чего подойти? Банальная логика подсказывала, что с рассветом или чуть позже не имевший отдыха уже вторые сутки молодой организм возьмет свое и безжалостно свалит лейтенанта на койку. Только какие-нибудь экстремальные обстоятельства смогут этому помешать… – Нет, я к тебе сам завтра наведаюсь, если до утра доживем.

Перец видел смятение и тень раздражения на лице старшего офицера и уже начал немного жалеть о том, что сделал. Спал бы уже в своей койке и не заморачивался проблемами, которые его не касаются. Зачем, спрашивается, было делать то, что не обязан? В результате получилось…

И все равно: корабельный кулинар ни разу не пожалел о потраченном времени на эту стряпню – он сделал то, что велела ему совесть, а дальше – пусть хоть взыскание накладывают, хотя такого, конечно, не предвидится.

– Факелы на правом траверзе! – крик сигнальщика отвлек офицеров (да и не только) к более насущным проблемам.

Факелы… Это не иллюминация на празднике, это выбросы искр из труб идущих на форсаже кораблей. И в данной ситуации сомнений не было, что корабли вражеские. Миноносцы. Которые наверняка ищут русскую эскадру и жаждут всадить мину в борт какого-нибудь броненосца.

Может, японцам и следовало быть немножко поскромней, не пытаться догнать корабли русского флота поскорее, не использовать предельные скорости… Но очень уж хотелось. Хотелось отомстить, хотелось затоптать ненавистных гайдзинов в волны, хотелось, до жути хотелось категорически изменить итоги сегодняшнего, вернее, уже вчерашнего сражения. Или хотя бы скрасить его результаты.

– Передать по казематам и батареям, – Василий с трудом сдержался от перехода на крик, – огня не открывать! Только в случае попадания миной!

Боевого освещения не открывать!

Вообще-то приказ «Не делать» в армии и на флоте излишен, приказывают обычно «Делать!»… Но это теоретически. А на практике сейчас, после напряжения дневного боя, напряжения ожидания минных атак японцев нервы могут сдать запросто…

Хоть комендорам уже, наверное, сто раз сказано, что только минное попадание, результативное минное попадание может служить поводом для открытия огня без приказа по миноносцам ночью, что там, на миноносце, не знают точно ни курса нашего корабля, ни его скорости, ни расстояния, что мина почти наверняка не попадет, а если и попадет, то может и не взорваться, что после этой попытки миноносец и броненосец потеряют друг друга в темноте…

А вот выстрелы неминуемо привлекут все «шакалье», что рыщет на представимом расстоянии, и тогда шансы схлопотать минную пробоину многократно возрастают.

Все так. Но люди есть люди. И напомнить им в данной ситуации приказ «Огня не открывать!» было совсем не лишним.

Обошлось. Японские миноносцы эскадру не нашли, и, когда начал сереть восток, все русские броненосцы оставались целы и невредимы. Тем более что японцы никак не ожидали, что их заклятые враги возьмут во мраке курс на восток, а не на север.

– И почему меня не разбудили? – на мостик, еще позевывая, поднялся Черкасов.

– Чтобы отдохнул как следует, – Соймонов приветливо кивнул своему другу, – тебе сейчас командование принимать – нам с Владимиром Сергеевичем впору спички между век вставлять.

– Именно так, – поддержал Василия Тимирев, – по ощущениям, даже если сейчас миноносцы нарисуются, завалюсь спать прямо на палубе и, даже когда мину в борт влепят, не проснусь.

– Даже так? – приподнял брови старший артиллерист.

– Можешь не сомневаться, Василий Нилович, – немедленно отозвался Соймонов, – не знаю даже, дойду ли на своих ногах до каюты. Делай что хочешь, но пару часов сна нам обеспечь, ладно?

– Не менее шести. Это приказ! – голос Эссена звучал слабо, но решительно. Офицеры слегка ошалели, увидев поднявшегося к ним командира. – Василий Михайлович, Владимир Сергеевич, – немедленно отдыхать…

– Николай Оттович!.. – нельзя сказать, что сон совсем слетел с Соймонова, но спать уже в значительной степени расхотелось. – Вам же нельзя…

– Что кому «нельзя» на броненосце, решаю я, – ухмыльнулся капитан первого ранга. – Вам больше нельзя находиться на мостике. И вообще в вертикальном положении. А еще нельзя спорить со своим командиром. Мне сейчас принесут кресло. Василий Нилович останется со мной, а вы, господа, – немедленно в свои каюты. И… Благодарю за службу! Ступайте!

Ничего не оставалось, как только подчиниться. Василий добрел до своей каюты и, не раздеваясь, рухнул на койку. И «провалился»…

Шести часов в царстве Морфея провести не удалось, но и четырех хватило – молодой организм вполне мог таким удовлетвориться, «запас прочности» в двадцать четыре года имеется еще тот…

И Василий, разбуженный вестовым, немедленно отправился к командиру…

– Извините, что пришлось прервать ваш отдых, Василий Михайлович, – встретил своего старшего офицера на мостике Эссен, – но наш корабельный эскулап уже в пятый раз приходил и требует моего возвращения если и не в лазарет, то хотя бы в салон. И он, пожалуй, прав – неважное у меня самочувствие, погорячился я… Так что прошу извинить…