Текст книги ""Фантастика 2025-50". Компиляция. Книги 1-23 (СИ)"

Автор книги: Вячеслав Коротин

Глава 42

– В общем, никто меня обратно особо не ждет – места в доме и старшим братьям мало, и подружка моя бывшая, как выяснилось, уже замуж выскочить успела. Вот и решил я в Маньчжурии счастья поискать, – поведал свою нехитрую историю Яков, когда очередь рассказывать дошла до него. Пока за окном мелькали леса, поля и города необъятной Родины, появившееся по случаю долгой дороги время солдаты коротали, как могли.

– А я думаю, что мы не прямо на Дальний Восток поедем, – сменил уже поднадоевшую всем тему малознакомый Якову солдат. – Говорят, что царь еще с начала войны едва ли не каждый отправлявшийся в Маньчжурию полк лично напутствовал. К нам же не заглянул, так что, мнится мне, что еще помаршируем где-нибудь до Урала.

– Помаршируем или не помаршируем, а на станцию прибываем уже сейчас, – прервал разговор бывший в вагоне за главного унтер-офицер. – Всем приготовиться к выгрузке, если не хотите последними обедать!

К этому времени солдаты уже успели на собственных желудках почувствовать, что далеко не на каждом полустанке была возможность нормально накормить горячей едой полтысячи крепких молодых парней. Вероятность того, что припозднившимся придется еще полдня провести на сухарях, была нешуточная. Поэтому, когда с негромким лязгом вагон наконец остановился, высадка была быстрой и организованной, впрочем, как и последовавший обед. Однако затем, вместо привычного возвращения в вагоны, весь прибывший сюда несколькими эшелонами полк построили на близлежащем поле. Появившаяся было при приказе строиться в голове Якова мысль о Высочайшем смотре тут же испарилась, как только стало ясно, что никому нет дела до того, что выбранный плац находится аккурат между воняющей на всю округу скотобойней и «живописным» холмом местной свалки.

Когда наконец шеренги были выровнены, после формального приветствия к строю обратился командир полка.

– Господа! – переборов себя, но строго по новому Уставу обратился к строю полковник. – Не буду ходить вокруг да около. Завод в Мотовилихе, где артиллеристы нашей дивизии должны были получить орудия, захвачен бунтовщиками. Поэтому нам с вами поставлена боевая задача освободить корпуса от смутьянов, чтобы дать возможность добросовестным рабочим вернуться к станкам, а также получить, наконец, наши пушки. А то без них нам в Маньчжурии плохо придется! Это я вам как бывалый вояка точно говорю! Время не ждет! Поэтому на…ПРАВО![184]184
  Автору известно, что в современной российской армии эта команда произносится более удобно (на пра…ВО). Но по реально действовавшему в то время Уставу она произносилась именно так.


[Закрыть] Шагом…МАРШ!

Идти оказалось недалеко – через каких-то полчаса перед солдатами показалась окраина рабочего городка. А вскоре по прибытии выяснилась и причина, по которой батальону пришлось выгрузиться, не доезжая до станции, – по неистребимой традиции целая рота дворников, плотников, маляров и цветочников, собранных сюда, похоже, чуть ли не со всей губернии, превращала местную станцию в нечто утопающее в цветах и трехцветных флагах. Как выяснилось, полковник и сам до прибытия на место не знал, что здесь намечается еще и Высочайший смотр, поэтому, когда полк снова построили, он выглядел куда более озабоченным. Выразилось это в уже совсем другом тоне, с которым он обращался к полку:

– …И зарубите себе на носу, я не потерплю, чтобы какая-нибудь сволочь опозорила наш славный полк на весь мир! Каждого напившегося лично пристрелю, как дезертира! – орал, размахивая пистолетом прямо перед носом стоявшего примерно посередине шеренги Якова, недавно еще абсолютно невозмутимый полковник. – Если найдете у местных или на заводе водку или что-то в этом духе – чтоб сегодня ни капли! Вам еще с Его Императорским Величеством вечером общаться, и чтоб… – в общем, на фоне сорокаминутной подготовки к смотру постановка задачи на очистку корпусов завода показалась Якову бледной пятиминутной тенью. Впрочем, сам штурм продлился еще меньше, а вот начавшееся после недолгой перестрелки вылавливание смутьянов по закоулкам заводских корпусов за последующие несколько часов успело изрядно надоесть Якову. А замешенный на хорошо затоптанном в глубину души страхе атакующий порыв успел смениться мрачным озлоблением в адрес устроивших все это. Да и как иначе, если в тебя не только стреляли, но еще и новенькая, выданная прямо перед отъездом форма за время обыскивания чердаков и кладовок стала не чище старой половой тряпки в кочегарке? И это прямо перед смотром Императора, поезд которого, как говорили, уже успел прибыть на станцию. Пора было уже отправляться в следующую пристройку, когда Яков краем глаза вдруг заметил какое-то движение.

– Ану вылазь, прихвостень японский! Только медленно и руки на виду держи!

Незнакомец, поняв, видимо, что отсидеться в яме не удастся, медленно выставил наружу руки, а потом и голову.

– Яков?! – на солдата смотрело, пожалуй, даже слишком хорошо знакомое ему лицо – «товарищ Николай» был, конечно, не частым гостем в их городе, но зато крайне уважаемым в определенных кругах – ведь именно через него приходили указания от вышестоящих партийных «товарищей». – Яков, – едва придя в себя, торопливо, но все равно с пафосом затараторила голова, – ради дела революции и будущего всех трудящихся ты должен вывести меня отсюда!

«Ишь как распелся! – подумал Яков. – Только я теперь, товарищ Николай, твоим пушечным мясом быть не желаю! Зачем все это надо? Все, что было действительно нужно рабочим, у них теперь есть, даже партии легальные. И у меня все, если Бог даст, хорошо будет. Если только мы из-за таких вот гнид головы на войне не сложим!» – начал заводиться солдат. Мрачно добавив вслух: – Вылазь давай!

– Еще чуть-чуть и прогнивший режим падет, и мы будем тем камнем, что сбросит лавину! – продолжал вещать Николай, входя в привычную колею агитации, видимо, под впечатлением от недавно пережитых волнений. – У нас готовы несколько диверсий, тут не только завод встанет, может, и самого тирана убить получится!

Но чем дольше тот говорил, тем острее бывший без пяти минут революционер ощущал внезапно появившееся желание пристрелить незадачливого агитатора прямо на месте. Однако разум на пару с национальным характером возобладали.

– Молчать! – рявкнул Яков, добавив еле слышно «не здесь» и снова перейдя на крик, вызвал: – Коваленко, Фельдман, ко мне!

Сдав обысканного и связанного на всякий случай агитатора на руки сослуживцам и оставив одного из солдат руководить дальнейшим обыском, Яков, посчитав полученные сведения достаточно важными и срочными, чтобы действовать уставным порядком, направился прямо в расположившийся неподалеку поезд личной охраны Императора, разумно предположив, что именно они больше всех заинтересованы в предотвращении каких бы то ни было диверсий. За следующие после недолгого и не слишком любезного разговора с хмурым горцем-часовым полчаса Яков успел последовательно изложить суть дела начальнику караула – лейтенанту, дежурному капитану, двум гвардейским полковникам и даже целому генералу.

– И как это все, – царь кивнул на лежащую на столе целую гору свежих газет, – прикажете понимать? Чуть ли не по всей стране всеобщая забастовка. Расплодившаяся с вашего разрешения частная пресса большей частью только к еще большим беспорядкам призывает. А охрана порядка как работает? Почему, например, задержанный неделю назад за сбор денег и оружия для террористов некто Бауман уже через три дня снова оказался на свободе и ведет агитацию?

Обычно Николай своим подчиненным разносы не устраивал, а просто тихо отправлял в отставку проштрафившегося чиновника. Это было общеизвестно, и у Зубатова даже проскочила мысль, что долгое паломничество по святым местам не прошло для царя даром, но вытянувшемуся по стойке «смирно» премьер-министру от этого было ничуть не легче.

– Ваше Императорское Величество, тюрьмы из-за беспорядков переполнены. В то же время за него просили уважаемые люди, а наше общественное мнение…

Но договорить Зубатову так и не дали – Император был прекрасно осведомлен о том, насколько беспомощной иногда выглядит государственная машина Империи и даже всесильная с виду охранка перед тем же общественным мнением.

– Сергей Васильевич, наше общественное мнение само не знает, чего оно хочет. Единственное, чего сейчас желают почти все, – это перемен. Но у каждого свое понятие, каких именно. Поэтому чего бы вы ни делали – все равно большинство будет недовольно. Но что-то делать надо, иначе недовольными будут все. А вы все затягиваете реформы там, где нужно действовать быстро и решительно. Или вы не сами мне то же самое полгода назад предлагали? Я выражаю вам свое неудовольствие, но шанс все исправить у вас будет. В столицах я ввожу военное положение и даю вам неделю на наведение порядка. Все призывающие к бесчинствам должны сидеть в тюрьме. А боевики и саботажники – лежать в земле. На то оно и военное положение. А со стачкой на Пермских оружейных заводах я разберусь сам…

– Это было три дня назад. А теперь – вот они, заводы, – там, за дверью вагона, собрались на площади. Не здания и станки – живые люди. Приехал-то Император именно к ним! Но с каким же тягуче-неприятным чувством приходится выходить в эту дверь!

* * *

Полумрак старинного храма как-то сильно поубавил блеск эполетов и золотого шитья – свита не оставляла монарха даже в маленьком храме захолустного монастыря, у которого, в общем-то, случайно остановился на ночь царский поезд.

Но проповедующему перед исповедью старенькому подслеповатому священнику с неразгибающейся спиной даже полные генералы – не начальство, только царь, да и тот – не сейчас…

– …Шатается Царство Русское и весьма близко к падению[185]185
  Почти дословно фраза примерно того времени святого Иоанна Кронштадтского.


[Закрыть]. Но отчего так происходит? Не дело ли в нас самих? Вот, каждый день «Отче наш» читаем, а правду ли говорим? Если Бог нам Отец Небесный, то как так вышло, что все здания государственные уставлены статуями языческих богов, которые суть бесы? Даже корабли их именами называем и почему-то побед ждем! Мало вам «Русалки»[186]186
  Башенная канонерская лодка «Русалка» бесследно исчезла на Балтике задолго до войны, похоронив моду на такого рода названия. Однако в официально православном государстве были крейсера «Аврора», «Диана», «Паллада»… В реальности в ту войну относительно удачно повоевала только «Аврора», сказавшая, как известно, свое слово в русской истории несколько позже. А в Первую мировую новый броненосный крейсер «Паллада» стал единственным отечественным кораблем, погибшим со всем экипажем.


[Закрыть] было? Дождались, что теперь еще один крейсер пропал? Так вы от них еще и не такого дождетесь! Морячков-то не жалко было, когда названия выбирали? – добрый, в общем-то, взгляд священника, казалось, прожигал душу насквозь. – Вот, читаем: «да будет воля Твоя…». А червячок-то гложет – хочется всего и побыстрее. Вот, говорим «…и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должникам нашим». А оставляем ли? Не получается что-то у подчиненного – сразу в отставку! Не нравится начальник – интригуем безо всякой совести! До того ожесточились, что даже домашним в душе не прощаем ничего! Дворяне землю забесплатно еще в позапрошлом веке получили, а с крестьян уже почти полсотни лет выкупные платежи берете. А не боитесь, что и вам самим всего этого не простят?..

Глава 43

Практически сразу после того, как «Жемчуг» отдал якорь, Вирен отправился на берег. Узнав, что Рожественский поправляется и ему уже даже позволено гулять, адмирал прямо из порта отбыл в госпиталь, поручив Клапье де Колонгу отправить заготовленные заранее телеграммы.

– Рад вас приветствовать, Роберт Николаевич! – формально командующий флотом хоть и здорово похудел, спал с лица, но выглядел по-прежнему бравым и решительным. – Уже слышал о вашей победе, но жду подробностей. С нетерпением жду.

– С огромным удовольствием выражаю ответную радость по поводу того, что встречаю вас практически здоровым, – не остался в долгу Вирен. – А по поводу сражения: так я и сам еще не обо всех подробностях знаю – с корабля и сразу к вам…

– Не испытывайте мое терпение, – улыбнулся Рожественский. – Оставим всевозможные экивоки. Пожалуйста, подробности…

Отпарировать такую просьбу было, конечно, нечем, и Вирен пустился в описание боя под Портом Лазарева…

– …В итоге потоплены «Сикисима», «Токива», «Якумо», второй крейсер типа «Сума», «Итсукусима» и «Хасидате», два типа «Нийтака», один типа «Кассаги» и минимум три миноносца…

– Замечательно! Добавьте один типа «Нанива». Скорее всего «Такачихо», – спокойно бросил Рожественский.

– Простите?.. – не понял Вирен.

– Да за ваше отсутствие князь Трубецкой умудрился на своей лодке угробить японский крейсер. Удивлены?

– Это мягко сказано… – слегка ошалел Роберт Николаевич. – Хоть я и минер по специальности, но никогда не рассчитывал, что эти плавучие зажигалки смогут воевать всерьез…

– А ведь смогли. Я сам был ошарашен, когда узнал, но факт. Подтвержденный факт.

– Если угодно еще одно подтверждение, то в сражении с нами действительно участвовал только один крейсер этого типа. Под адмиральским флагом. Да уж! Теперь придется всерьез опасаться этих неказистых посудин не только у вражеского берега, но и в открытом море. А что будет лет через десять? Прогресс-то не стоит на месте – построят более совершенные подводные лодки, и нам из баз носа не высунуть…

– Не сгущайте краски, Роберт Николаевич, – на всякое копье всегда находился щит. И на этих подводников управу найдем, дайте время. А Трубецкой – молодец. Представление на «Георгия» ему я уже отправил. А вы кого на эскадре особо отметить хотите?

– Достойных хватает, Зиновий Петрович, – внезапно и неожиданно посмурнел Вирен, – но возникла одна проблема, решения которой с ходу я найти не смог, а дальнейшие размышления родили некоторые мысли…

– Так я вас слушаю…

– Тема больно серьезная и непростая. Ну извольте: «Пересвет» в бою покинул строй, чтобы подвести пластырь на пробоину по ватерлинии.

– Ну что же – это нормально. Не гробить же броненосец на эскадренной скорости, когда есть возможность справиться с повреждениями. Надеюсь, вы не наложили за это взыскания на Эссена?

– Ни в коем случае. Дослушайте, пожалуйста, до конца: броненосец не мог после заведения пластыря догнать основные силы и присоединился к крейсерам Энквиста, схлестнувшимся с остатками крейсерских отрядов японцев. Мало того – именно «Пересвет» переломил этот бой и прикрыл наших, которые вполне могли бы нахвататься попаданий так, что не все дотащились бы до Владивостока…

– Я вас понял, – перебил Рожественский. – Ну что же, это будет не первый случай, когда капитан первого ранга получит Георгиевский крест на шею. А уважаемый Николай Оттович…

– Несомненно, крест заслужил, – прервал командующего Вирен. – Но он был ранен и выбыл из строя в завязке схватки с крейсерами японцев. Дальше «Пересветом» командовал старший офицер, вернее, исполняющий должность старшего офицера.

– Вообще проблем не вижу – к «Георгию» его, и вся недолга, – удивился Рожественский.

– Уже имеет. И, – Вирен не хотел лишний раз поставить Рожественского в неудобное положение, – лейтенанта он получил чуть больше года назад. И особых проблем с награждением нет – представить к Владимиру с мечами или к золотому оружию… Я не об этом, Зиновий Петрович – героев-то среди офицерской молодежи хватает. И во время войны они себя проявляют. Но мир не за горами…

– Что вы хотите этим сказать? Вы против мира?

– Нет, конечно. Но вот как раз этот лейтенант и кавалер трех боевых орденов…

– Вы так подробно знаете о каждом обер-офицере флота? – вскинул брови командующий.

– Нет, разумеется. Не буду скрывать: я даже был посаженым отцом на свадьбе этого юноши. Но дело не в нем – он просто яркий пример сложившейся на флоте ситуации: в военное время он сделал головокружительную карьеру. И по праву, смею вас уверить. А не было бы войны – так и громыхал бы до сих пор в чинах мичманских.

– Пожалуй, вы правы, Роберт Николаевич. А что не так?

– А то, что в мирное время будут выдвигаться не «бойцы», а просто особо терпеливые исполнители. Нужно выплавать громадный ценз и за это получать очередные чины. Вот и становятся некоторые командирами кораблей, зачастую не будучи способными командовать ими в бою. В этой войне таких примеров было немало, не так ли?

– Бывало. Но пока вы говорите только о минусах. Критиковать сложившуюся систему несложно. А что «вместо»?

– Зиновий Петрович, выпускник Морского училища, мичман, сразу обходит на ранг своего сухопутного коллегу, который выпускается подпоручиком. Это понятно – морская служба менее комфортна и более сложна, чем на суше. Потом он получает лейтенанта, соответствующего штабс-капитану, а потом… пропасть. До капитана второго ранга ему служить и служить… Будь он хоть каким замечательным командиром, но ценз, который он должен выплавать, настолько велик, что если у человека, например, проблемы в семье, следующий чин он не получит вообще никогда. И с капитанами первого ранга та же история – вероятность стать адмиралом считается настолько иллюзорна, что большинство даже и не пытается особое рвение по службе проявлять.

– Совершенно напрасно, – начал слегка раздражаться Рожественский, – вы стараетесь мне напомнить специфику производства в следующий чин на флоте. Я с этой процедурой прекрасно знаком. Чего вы хотите добиться?

– Я, если смогу вас убедить, – Вирен был готов к такой реакции командующего, – хочу, чтобы вы поддержали мое предложение: ввести на флоте дополнительные чины капитан-лейтенанта и капитан-командора с соответствующим уменьшением цензов.

– Но ведь эти звания давным-давно упразднены?!

В голове Вирена заметались мысли, которые категорически не рекомендуется высказывать своему начальству. Поскольку они о степени сообразительности этого самого начальства…

– Я это знаю, Зиновий Петрович, – терпеливо продолжил контр-адмирал, – но прошу понять мою мысль: со дня на день будет заключен мир. Ну хорошо, не завтра и не через неделю, но судьба войны практически решена. И эта война дала нам возможность выявить наиболее толковых, инициативных и мужественных офицеров. И нужно постараться создать механизм, который поможет им скорее продвигаться по службе, чтобы они не находились в равных условиях с теми, кто просто честно служит…

– Ну, знаете ли, таковые тоже нужны.

– Несомненно, но на мостиках крейсеров и броненосцев в следующие войны должны стоять не они. А те, кто хоть и младше по времени производства, но настоящие бойцы. Но при существующей системе в мирное время расти в чинах они будут вне зависимости от своих талантов. А вот при введении новых чинов, во-первых, появится повод резко сократить или вовсе упразднить цензы, не обидев тех, кто их почти уже выходил. А во-вторых – промежуточные чины станут «ступеньками», на которые можно по результатам войны подтолкнуть перспективного офицера, не вызывая возмущения ни у начальства, ни у сослуживцев. Тому же Эссену сейчас ни за что адмиральскую должность не дадут, а вот капитан-командора – запросто. И таких, как тот лейтенант, можно будет в капитан-лейтенанты продвинуть.

– Убедительно излагаете, Роберт Николаевич, – усмехнулся Рожественский. – Я обещаю обдумать ваше предложение. А пока – прошу меня извинить – вон уже Варвара Сергеевна за мной поспешает – пора на обед. В госпитале расписание почище, чем на эскадре. Честь имею!

Адмиралы простились.

Беременная женщина, конечно, не хорошеет. Да этого быть и не должно – сама природа делает все для того, чтобы мужчина не мешал заниматься самым на данный момент важным делом – готовиться произвести на свет новую жизнь. Но в глазах этого самого мужчины любимая, готовящаяся стать матерью его ребенка, – самое прекрасное, самое восхитительное существо на свете.

Когда Ольга открыла дверь мужу, у того просто перехватило дыхание от восторга. Пусть стало слегка одутловатым лицо, пусть совершенно не угадывалась под широким платьем талия – для Василия жена никогда еще не выглядела столь красивой и привлекательной.

– Васенька! – всхлипнула Соймонова, закинув руки на шею лейтенанта. – Живой! Вернулся!

– Здравствуй, родная! – будущий отец сдержал порыв и прижал к себе супругу очень осторожно и аккуратно. – Как чувствуешь себя? Как вообще?..

Последовала «поцелуйная пауза» на несколько минут.

– Да чего же мы на пороге до сих пор? Проходи уже! Анфиса! Кофе приготовь!

– Анфиса? – приподнял брови Соймонов.

– А ты как думал. Тяжело мне теперь одной с хозяйством управляться. Ты не голоден?

– Не беспокойся – пообедал. Слушай! А как с деньгами? Прислуга ведь…

– Держимся. Ты надолго?

– Точно не знаю, но что-то около двух недель – «Пересвета» в док поставили, так что экипаж на берегу, в Экипаже, извини за каламбур. На службу, конечно, ходить нужно, но ночевать дома надеюсь довольно часто. От Михаила Николаевича вестей нет?

– Нет. Последнее письмо из Порт-Саида было. Если верить газетам – прошли две недели назад мимо Сайгона.

– Понятно – оперативную информацию в личной переписке использовать нельзя. Надеюсь, что Третья эскадра скоро объявится – заступить им дорогу теперь некому.

– Ты-то как? Не ранен? Как бой прошел?

– Я цел и невредим. А вот Володю Денисова убило. Единственного из офицеров на броненосце. Я ведь не сразу домой – сначала на кладбище заехал, хоронили его без меня…

– Прими, Господи, душу раба твоего, Владимира! – перекрестилась Ольга, погрустнев.

С кухни появилась Анфиса с подносом. К кофе были поданы еще теплые пирожки с повидлом, и Василий с удовольствием отведал стряпню новой служанки, предварительно с ней познакомившись.

Анфиса не блистала красотой – совершенно средняя двадцатилетняя девушка, ничем особым не примечательная внешне. Однако Ольга, в беседе за кофе, не могла нахвалиться своей новой… помощницей, что ли: получая весьма скромное жалованье, новая «прислуга» стала фактически подругой лейтенантши. Дочь капитана первого ранга никогда не была чванливой дворяночкой, а ситуация, когда общаться просто больше не с кем, весьма способствовала установлению практически дружеских отношений между молодыми женщинами.

Сегодня, конечно, Анфиса поспешила оставить супругов вдвоем, но в дальнейшем обедали, ужинали и чаевничали Соймоновы с ней совместно.

А сейчас, когда супруги были вдвоем, начался разговор на вечную тему:

– Ты мальчика или девочку хочешь?

– Оленька, я хочу, чтобы у нас с тобой появился малыш. Или малышка. Только бы свершилось! – Василий смотрел на жену влюбленными глазами и говорил совершенно искренне.

– А все-таки? – капризно «прицепилась» Ольга. – Тебе все равно, кем будет твой первенец?

– Я уверен, что он не последний из наших детей, – улыбнулся лейтенант. – Но если ты так настаиваешь – хотелось бы для начала сына.

– Это еще почему?

– Во-первых, хочется быть уверенным, что фамилия Соймоновых не пресечется в случае чего, а во-вторых, – Василий показал рукой на стену, – вот шпага, которую Михаил Николаевич строго-настрого приказал передать его внуку. Так что первым у нас будет мальчик. Не возражаешь?

– А если девочка?

– Она будет такой же красивой, как ты. Может, даже еще красивее, хотя я такого не представляю.

– Льстец. Я тебе не верю, – лицо Ольги слегка порозовело, но было совершенно очевидно, что мужу она верит в этом плане без всяких сомнений. – А как назовем дочку или сына?

– Оленька, как захочешь. Не я ведь вынашиваю ребенка – ты. Все тяготы тебе достаются.

– Ладно, договоримся так: если мальчик – имя выбираю я, а если девочка – ты. Ладно?

– Хорошо! – поспешил согласиться лейтенант, наивно полагая, что тему можно закрыть.

– А как ты хочешь назвать дочку?

Соймонов с тоской вспомнил о службе на «Пересвете» – неудержимо потянуло на броненосец. Причем не «к», а «от». Что самое парадоксальное – от любимой и единственной, от самой дорогой и родной на свете, с которой к тому же не виделся несколько месяцев…

– Назовем Настей.

– А почему? – тут же ревниво поинтересовалась супруга.

– Ну не Ольгой же! Две Ольги в одном доме – это много. Как вы поймете, кого из вас я зову? «Настя» просто звучит нежно, а моя дочка будет самой нежной и красивой. Как ты.

– Ладно, – прижалась к Василию жена. – Прощаю.

– За что, Оленька?

– За все, дурак.

Соймонов совершенно не понял, в чем он был виноват и за что его простили. Но не начинать же выяснение отношений: простила тебя жена – радуйся и не лезь в бутылку. А захочешь узнать, в чем виноват – узнаешь. Даже о таком узнаешь, о чем у тебя никакой фантазии не хватит представить. А виноват в этом ты и никто другой…

У Василия хватило мудрости не развивать тему.