Текст книги "На сопках Маньчжурии"
Автор книги: Павел Далецкий
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 117 страниц)
В начале марта пришла весна. Дул теплый ветер, солнце припекало, земля лежала черная, влажная. Но вдруг налетел тайфун, схватил землю морозом, замел снегом… Зима держалась неделю, потом опять уступила весне. Коржи корчевали свой участок. Дом должен был стать на склоне горы, лицом на юго-запад, а фруктовый сад Леонтий решил разбить не на южных склонах, как Бармин, а на северных.
Бармин полюбопытствовал:
– Думаешь, почудишь – так пойдет?
– Сад пойдет. Через несколько годков будут на ветках яблочки и груши. Это в России, Бармин, хорошо садить деревья на южном склоне. Что получилось с твоими грушами, почему они засохли? Думаю – потому, что в конце февраля на южном склоне пригрело их солнце, пробудило соки, а в марте ударил тайфун с морозом, Было так в прошлом или в запрошлом году?
– И в прошлом, и в запрошлом. Каждый год так.
– Друг мой Бармин, где у тебя разум!
Наутро после этого разговора Леонтий вышел нарубить сучьев. Во дворе у Бармина кричали жена и семилетняя дочь. Бармин бежал по двору с ружьем.
– Что за чертовщина! – встревожился Леонтий и поспешил к соседу, как был, с топором.
– Что такое у вас?
– Пошла я в коровник, а оттуда кровью в нос бьет и что-то тяжелое шебаршит и дышит…
– Эге, да крыша-то у вас, смотрите…
Крыша коровника, из ветвей, соломы и земли, была проломана.
– Медведь или тигр, – решил Бармин, – беги, дочь, за Хлебниковым.
Из коровника доносилась возня. Леонтий подошел ближе.
– Не подходил бы! – предостерег Бармин.
Тот, кто был в коровнике, теперь ломал стену, пытаясь выбраться на волю.
– Не подходил бы! – повысил голос Бармин.
Шум усиливался. Посыпались глина, щебень, высунулась лапа, и сразу отдалился огромный кусок стены. Показалась полосатая голова.
Тигр и человек смотрели в глаза друг другу. Яростные с желтой струей глаза тигра, умные и беспощадные. И такие же глаза в эту минуту были у человека.
Еще усилие – тигр выпростает плечо и выскочит.
Леонтий ударил его топором между глаз.
Подбегал Бармин.
Жена Бармина кричала:
– Убил, убил! Топором убил!
В коровнике лежали остатки коровы. Тигр выел у нее живот, грудь, обглодал окорок.
Женщины сидели около зверя, щупали теплую мягкую шкуру. Кажется, где скрывается в этих не слишком великих лапах страшная тигровая сила?
Сбежались все жители поселка.
Бармин снова и снова рассказывал, как жена вышла поутру в коровник, как там вздыхало и шевелилось что-то тяжелое и как Леонтий разделался с тигром топором.
– Леонтий хоть и недавно в наших краях, – сказал Хлебников, – а породы чисто дальневосточной.
Когда тигра перетащили во двор Аносова и тот, осмотрев его, уже давал цену, подъехали верхами четыре человека.
– Ваше высокоблагородие, не приметили вас из-за этого дела, – воскликнул Аносов.
Приехал начальник Суйфунского округа Занадворов.
– Это кто его тяпнул? – спросил Занадворов, низенький толстяк с рыжеватыми усами.
– Новый переселенец наш Леонтий Корж, ваше высокоблагородие. Вышел с ним один на один. Не видал на своей родине тигра и потому не испугался, так и думал – чуть побольше кота.
– Это ты здорово! – Занадворов пощипал усы, внимательно оглядел Леонтия и прошел в избу.
– Уплачу тебе семьдесят пять рублей, – сказал Аносов. – Мясо ведь не съешь, одна шкура. За шкуру больше никто не даст.
Он тоже прошел в избу. Его работники – сахалинцы, отбывшие каторгу, – волокли тигра в сарай, Занадворов спросил Аносова:
– За тигра деньги отдал?
– Никак нет…
– И не отдавай…
– Что так, ваше высокородие?
– Позови сюда Коржа.
Корж остановился посреди избы. Занадворов отодвинул тарелки, облокотился на стол:
– Откуда? Из Омской? Там хорошо, а здесь лучше? У меня, братец, такой обычай… я для всех оплот и защита – понял? Но люблю, чтоб и меня не забывали. Первого тигра убил?
– Так точно, ваше благородие.
– Этого первого тигра ты подаришь мне!
Смотрел на Леонтия прищурившись и пощипывал усы. Леонтий сказал тихо:
– Я, ваше благородие, вольный переселенец, мне ведь от казны ничего не положено. Корову мне надо. Корова стоит восемнадцать рублей. Насчет коня…
– Убьешь второго, а там и десятого.
– Этого я не отдам вам!
– Вот как!
– Не отдам, ваше благородие: корова нужна, дом не поставлен, Корж говорил ровно, упрямо, глухим голосом.
Светло-серые глаза Занадворова прищурились. Он усмехнулся.
– Каков? Я к нему лаской… Ну, иди!
Когда над светло-серой весенней землей закатывалось солнце, Занадворов уехал. Тигровую шкуру увез с собой.
Леонтий сидел в комнате, на лавке, привалившись спиной к стене.
– Не обдумывай ты этого, – успокаивала его Марья, – плюнь…
– Не за этим мы ехали сюда!
– А ты думал, что этого здесь не будет?
– А ты думала, что будет?
Потом он долго стоял на крыльце. Ушел бы и отсюда, да уйти некуда – край земли… А покоряться не буду, никто не заставит!..
Хлебников выстругивал древко для лопаты.
– У Занадворова в Никольском есть комната, вся в тигровых шкурах. Говорят, еще десять шкур требуется для полноты всего. Не покупать же ему!
– Не прощаю я таких вещей, друг!
Ложась спать, Хлебников сказал жене и дочери тихо, чтобы постояльцы не слышали:
– Достоин уважения… Самому Занадворову сказал: не дам!
7За несколько лет до прихода в долину Суйфуна Коржей в верховьях Даубихэ появился чифуский хунхуз Лэй. На родине он поссорился с главарем шайки и, опасаясь расправы, бежал. У него был винчестер и две котомки товаров.
На Даубихэ Лэй нашел зверовую фанзушку земляка, промышлявшего соболей.
Фанзушку свою Ло Юнь сложил из толстых бревен, покрыл тростником и для устойчивости подпер с двух сторон стволами лиственниц. Возле фанзы, на делянке, выращивал чумизу и овощи.
Лэй стал выспрашивать у земляка, как живут соседние да-цзы и кто у них старший. Ло Юнь сказал, что старшего у да-цзы нет. Есть старшие в семье, их слушают, потому что они по годам старшие. Впрочем, молодых, если они советуют разумное, тоже слушают. Общего начальника нет.
– Дикари! Теперь я буду у них начальником!
Лэй предложил Ло Юню вступить с ним в компанию.
На следующий день они отправились в путь. На косах и отмелях чернели шалаши. Мужчины в зыбких оморочках бороздили реку и длинными маймами били кету. Оливковая, крупная, она шла одиночками, парами, косяками. На перекатах ее настигали мальчишки, бросали в оморочки, а сильную, сопротивлявшуюся прирезывали. С полными лодками они приплывали на косы, где женщины пластали добычу. Над протоками стоял запах крови и рыбьих внутренностей. Нажравшиеся собаки лениво бродили с раздутыми животами.
Лэй поднялся вверх по большой протоке, осмотрел шалаши, подсчитал количество женщин и мужчин. Ло Юнь здесь был своим человеком, его везде угощали. Лэй тоже ел длинные ломти рыбы, вырезанные прямо из живой спины, и, хотя ел такую пищу, впервые, она ему нравилась. Нравились ему и люди, худощавые, среднего роста, ловко бросавшие свои маймы, каждым ударом добывавшие рыбу. Нравились ему и женщины, пестро одетые, без устали пластавшие огромных рыб.
Вечером, когда мужчины вернулись на косу, Лэй разложил перед ними товары. Впервые видели удэ такое изобилие товаров. А хозяин был весел, смешлив, говорлив.
– Нравятся? Хорошие товары… берите!
И все брали – удачливые охотники и неудачливые.
Взял Бянка, добычливый охотник, взял его сын Ируха, один из лучших охотников народа. Взяли куртки, ножи, порох.
Брали спокойно. Приехал человек, должно быть тоже очень добычливый и хороший. Дает всем! А чем ему нужно заплатить? Соболями? Соболей много… Ируха в прошлую зиму добыл девяносто шкурок. Надо бы еще взять котел… звонкий котел! Собака поднимает голову и слушает приятный низкий звук. Дети слушают, молодая мамаса – жена Ирухи – слушает. Сидит на корточках Люнголи, на лице ее играют отблески костра. Молодая мамаса, ей всего четырнадцать лет.
По всем протокам верхней Даубихэ разнеслась весть: приехал хороший человек! Многие приплывали из дальних мест и брали у него то, что им нравилось.
Ло Юнь в своей фанзушке жил одиноко, но Лэй решил жить иначе. Он плавал по протокам и присматривался к женщинам. Больше всех ему понравилась Люнголи. Отлично пластает рыбу. Лежа на песке, Лэй долго смотрел на ее проворные руки, ловил ее внимательный взгляд. В ушах ее висели полукруглые серьги, на запястьях деревянные, отлично выделанные браслеты. Подол халата тяжел от медных и серебряных монет. Люнголи движется, монеты звенят. Жена Ирухи!
Поговорил с охотником: не уступит ли?
Ируха засмеялся:
– Посмотри-ка мою сестру, как раз подойдет тебе…
Лэй решил взять сестру охотника.
Бянка, польщенный сватовством, не назначил цену за девушку, сказал: сам видишь, сколько она стоит!
Лэй заплатил за нее мало и, так как знал, что платит дешево, пояснил – это только часть тори, остальное он выплатит потом.
Именем девушки он не поинтересовался и увез ее к себе. Теперь он жил отлично. Пища была, жена была, товары были проданы. Он много ел, курил. Все знали, что он хороший человек.
Поздней осенью, когда над протоками сквозь чащу синело небо, а сама чаща из зеленой превратилась в золотисто-пурпурную, Лэй отправился во Владивосток. Жену он оставил в фанзе, приказав ей жить с Ло Юнем, как с мужем. Зимой во Владивостоке его ждали многие удовольствия.
В начале апреля, забрав в долг у купца Су Пу-тина новые товары, он вернулся на Даубихэ.
Охотники кончали соболевать. Запасы пищи вышли, одежда истрепалась, собирали съедобную траву и варили с остатками юколы. Вдруг по шалашам разнесся слух:
– Приехал хороший человек, приехал хороший человек! Еду привез, товары привез.
Так происходило в течение нескольких лет.
Все радовались: какой хороший человек живет в тайге! Он снабдил всех котлами, куртками, копьями. Брал недорого – соболями! Соболей много, пусть берет себе соболями!
Так было и на пятую весну.
Хороший человек сидел в шалаше, Ло Юнь тут же варил суп. Охотники, расположившись вокруг, курили ганзы. Приехал Бянка с сыном и подсел к самому костру. Как-никак он был родственником хорошему человеку.
Угощались вовсю. Огромный котел с варевом кипел на костре. Ели оленину, свинину, рисовые пирожки.
– Кто хочет еще? – спрашивал Лэй. – Я сам да-цзы… у меня жена да-цзы. У меня скоро будут дети, Бянки внуки. Ешьте и пейте, сегодня праздник – кончена охота…
Лэй наливал в чашечки ханшин и подносил гостям.
– Лосиное мясо не очень хорошее. Но свежие лосиные ноздри и лосиная печенка – хороши… Бянке – лосиные ноздри, Ирухе – лосиную печенку. Ешьте, дорогие гости!
Бянка с довольной улыбкой ел мягкие лосиные ноздри. Печень была еще теплая, сам лось лежал тут же с откинутой головой, рассеченный надвое, чтобы удобнее было доставать нежные части.
Ло Юнь налил в котел воды, бросил туда два кирпича чаю.
– Пейте, гости; вкусный чай!
Бянка говорил довольным голосом:
– Если есть крупа – возьму! Если есть порох и пули – возьму. Даже если есть ружье – возьму. Мало-мало удача… Один соболь такой был… старый, злой. Пять дней за ним ходил… Ох-хо, какой соболь! Вот какой соболь! – Он вынул из-за пазухи темную дорогую шкурку.
Лэй горестно причмокнул и долго покачивал головой:
– Обидно, такие соболя теперь совсем упали в цене. Пегого соболя теперь надо. Теперь твой соболь совсем дешев…
– Как пегий нужен? – удивился Бянка и посмотрел на сородичей. – Пегий соболь – худой соболь! Как это может быть? За пегим я и не хожу, пусть за ним другие ходят. Мой соболь – вот какой соболь.
– Твой соболь теперь совсем мало стоит, – со вздохом повторил Лэй.
Бянка испугался. Нынче он отлично соболевал и рассчитывал вдвоем с сыном взять товаров сразу на весь год. Думал, муки возьмут пятнадцать пудов, рису пять пудов, соли пуд, чаю много кирпичей, патронов возьмут, пороха, одежду, топор возьмут, нитки, спички… Все это есть у зятя. Вон шалаш полный, фанза полная…
Бянка испугался, но не подал виду, насыпал в ганзу табаку, прижал его пальцем.
– Лучшие соболя ничего не стоят! – грустно сказал Лэй.
Даже костер как будто стал гореть хуже.
Ируха разглядел в углу шалаша кучу темных соболиных шкурок, лежавших небрежно, как ничего не стоившие.
– Сколько же теперь сто́ит темный соболь? – спросил он.
– Столько-то… – Лэй печально назвал цену.
Бянка выпустил густой клуб дыма и уставился на своего зятя. Опять молчали.
– Отчего такая цена? – Ируха говорил удивленно. – Зимой я встречал орочей с реки Аввакумовки. Они говорят, в Ольгу приехал представитель Амурской компании. Говорит, темные соболя очень поднялись в цене.
– Что знают твои орочи?! – воскликнул Лэй – Какая Амурская компания! Кто вез для вас товары, трудился и подвергал себя опасностям – Амурская компания?
Лэй смотрел вспыхнувшими, округлившимися глазами на удэйцев.
– Что поделать! Хоть вы принесли плохих соболей и они ничего не сто́ят… берите, что вам надо.
– Может быть, они на будущий год поднимутся в цене? – осторожно спросил Бянка.
– Конечно, поднимутся, как они могут не подняться? Я об этом хотел вас предупредить.
Ируха вывернул свой мешок. Заискрились бурые, серебристо-бурые и совсем темные шкурки… восемь десятков! Лэю хотелось осмотреть каждую, но он небрежно и даже не глядя побросал их в угол шалаша.
– Потом посчитаю… Амурская компания! Кто будет думать про Амурскую компанию, тому худо будет. Мы ведь родные люди. Ведь твоя сестра скоро родит мне сына. Берите что нужно.
Бянка взял то, что хотел, и Ируха взял, и остальные тоже. Все, кроме того, взяли еще много ханшина, который стоил очень дорого и которого впервые охотники видели так много.
Все повеселели.
По тайге быстро распространилась весть, что нынче в цене пегие соболя, и, когда Лэй пробрался в новые места, он повсюду по дешевке скупал самых ценных соболей.
Купцы вернулись в фанзу с богатой добычей.
Из трубы курился дымок, за фанзой звонко кололи дрова. Лэй приотворил дверь и увидел у печи девочку-жену и на канах двух мужчин, игравших в кости. Один из них был сам владивостокский купец Су Пу-тин.
– Гости у меня, вот хорошо! Такой человек, как Су Пу-тин!
Бат разгрузили, мешки с мехами положили на верхние нары. Сейчас можно было отдохнуть: есть, пить, играть в кости! Если Су Пу-тин даст хорошую цену, пусть берет пушнину…
Целый день гости и хозяева пили и ели. Ели пельмени из кабанины с черемшой, ели жареных, мелко искрошенных рябчиков, соленую капусту, соленую редьку.
– Я дам тебе самые лучшие товары, – говорил Су Пу-тин Лэю. – Я сразу вижу тебя. Твои дела пойдут хорошо.
Су Пу-тин, высокий белолицый мужчина с немного припухшими веками, оправлял рукава своего халата, чтобы они не мешали угощаться. Открыли дверь. Совсем теплый ветер с реки! Ах, хороша, хороша весна!
Су Пу-тин и Лэй не играли в кости, – сделка еще не была заключена. Они только поддразнивали остальных:
– Эх-ха, разве так кидают? Мне рукава мешают, а то я кинул бы!
– Они будут играть всю ночь, а мы займемся делом!
Лэй посмотрел в глаза гостю, ленивые и как бы совсем равнодушные, и так же лениво ответил:
– Завтра уж! Ты устал, я устал…
К полуночи бобовое масло в лампе выгорело, на дворе стало прохладно, слышался ровный шум реки на перекатах.
– Спать, спать! – гнал всех Лэй.
Су Пу-тин растянулся на подстилке из барсучьих шкур и смотрел, как молоденькая да-цзы в углу на нарах постилала себе и мужу.
Лэй размотал онучи, снял улы и стоял босой на полу.
Су Пу-тин думал про него: хорошо начал, будет толк, – правда, пока еще плохо знает соболей, молодой. И думал, что легко возьмет его в свои руки.
Ночью в фанзе спали. Спали, как всегда, раздевшись догола, укрывшись ватными одеялами. Душно после обильной еды, ханшина, игры в кости. Лэй лежал с открытыми глазами, смотрел в темноту и слушал сонное дыхание. Подождал часок, встал, натянул штаны, на четвереньках пробрался к лампе, подлил масла, засветил.
Снял с нар мешки, отнес на постель и стал сортировать шкурки. Он знал их наизусть. Напрасно думал Су Пу-тин, что он молод! Двадцать самых лучших соболей он завернул в тряпку и спрятал в угол между мешками с мукой. Потом лег и заснул.
Проснулся позднее других. Девочка-жена кипятила воду для лапши, Су Пу-тин курил на канах и рассказывал Ло Юню печальный случай с одним купцом, который пробирался на лодке вдоль морских берегов, намереваясь скупить у орочей соболей. Купец думал, что успеет пристать к берегу, если поднимется буря. И не успел. Тайфун налетел сразу.
– А-яй, – посочувствовал Лэй. – И все товары погибли?
– Все.
– Что ж, приступим?
– Конечно, дело сделаем – есть будем.
Освободили место на нарах. Лэй принес мешок, сел против Су Пу-тина, вытряс из мешка соболей. Глаза купца с припухшими веками смотрели на них равнодушно, как недавно глаза и самого Лэя. Но если да-цзы можно было обмануть пренебрежением, Лэя обмануть было нельзя.
– Всю партию сразу?
– Покупаю каждого. Ну, вот этот рыжий!
Су Пу-тин взял за хвост рыжевато-бурого соболя, показал его, посмотрел на свет, назначил цену.
Лэй ударил себя по коленям.
– Ух, цена! Клади назад, не продаю. Ло Юнь, какую он дал цену?!
Су Пу-тин вытащил из кучи белого соболя и захохотал.
– За этого я возьму дорого, – сказал Лэй. – Такой раз в сто лет попадается.
Перед вечером Су Пу-тии сказал Лэю:
– Брось его в печку. Вся партия из-за него пропала.
Шкурка пошла по рукам.
– А у этого брюшко светлое. Эх, надавали тебе всякую дрянь!
Спор шел из-за каждой шкурки. Пот выступил на лбу у Лэя. Су Пу-тин был быстр в словах, мгновенно находил брак, и Лэй, считавший себя знатоком, почувствовал полную беспомощность.
– А у этого лапки! Шкурка ничего, да лапки вытертые! Улы ими, что ли, чистил или шею щекотал?
– Зачем так? – с достоинством спросил Лэй. – Ты же знаешь, это ходовой соболь! Ходовой соболь идет – шерсть собьет, – смотри, он и когти притупил. Издалека шел… Темный, через горы пришел. Цену дай ему хорошую.
Лапша закипела, остыла, застыла. Чайники перестали кипеть, печка потухла. В открытую дверь заглянуло высокое солнце. Девочка-жена отошла от печки и стояла позади всех, смотря на шкурки, которые то взлетали, то падали, переходя из рук в руки.
– Совсем пегий соболь?! Ноги, хвост, даже голова?!
– Самка, разве не знаешь? – зло спросил Лэй.
Он вытирал пот на лице грязной тряпкой. Су Пу-тин сидел важный, глаза из-под припухлых век смотрели весело, он побеждал, он хорошо заработает.
– Ну, всё! – сказал он, купив последнюю шкурку. – Теперь посмотрим наши расчеты.
Он вынул долговую книжку…
Хозяйка снова растопила печку, закипела лапша, кипели чайники, Ло Юнь делал рисовые пирожки, посыпая их толченым сахаром.
Сытно поели. Все были довольны. Погода больно хороша. Мошки еще нет, тепло. Земля пахнет. Почки на деревьях.
– А может быть, ты у меня еще кое-что купишь? – спросил Лэй, выходя во двор, присаживаясь на корточки и разворачивая тряпку.
Глаза у Су Пу-тина сузились.
Он увидел партию великолепных темных соболей, могучих, пушистых, лучших соболей Ирухи и Бянки.
Торговцы сидели на корточках друг против друга и молчали.
Лэй молчал, торжествуя. Су Пу-тин молчал, поняв, что остался в дураках.
– Сколько ты за них хочешь?
Лэй назвал огромную сумму.
Су Пу-тин мог не купить этих соболей, но тогда вся его сделка не стоила ровно ничего. Что значат те шкурки без этих?
– А меньше? – безнадежно спросил он.
– Меньше не будет!
Су Пу-тин заплатил назначенную сумму.
8Су Пу-тин был хорошо известен в Приморье. Семь лет назад открыл он на владивостокском базаре торговлю.
– Русская люди шибко хо люди, – говорил он, стоя за прилавком своей лавочки, широко – улыбаясь и как будто готовый русским отдать все. – Бери, бери, моя ничаво не надо, моя маманди…
Он учился русскому языку и скоро говорил на нем правильно, почти без акцента.
Ему нравилось, что в крае мало русских купцов и ведут они свои дела через китайцев. Не ходят русские в тайгу.
Только один человек беспокоил его – Миронов. Тот всем интересовался. Даже самого Су Пу-тина расспрашивал о да-цзы. Но разве Су Пу-тин знает, кто такие да-цзы? Он их и в глаза не видал!
Торговые дела Су Пу-тин вел так успешно, что уже через несколько лет во многих местах края у него были лавочки, лавки, магазины. Свое положение он закрепил женитьбой на русской, Пашковой Таисе. Женился он так: на Новый год приехал в Никольское и, не заезжая в свой магазин, отправился к начальнику Суйфунского округа Занадворову.
– С чем бог принес, Супутинка? – спросил Занадворов, когда гостя впустили в столовую.
– Привез… маленько… тебе…
Быстрым мягким шагом он подошел к столу и развернул платок.
– Подарок! Бери.
– Хороший ты манза, – сказал Занадворов, разглядывая меха и наливая гостю рюмку водки.
Когда подарки были приняты, Су Пу-тин поехал к Пашковым. Туда он привез ханшин, водку и американские консервы. У Пашковых пировали соседи. Таиса помогала матери, приносила из кухни противни, блюда с жареным мясом, миски с квашеной капустой.
– Место для дружка! – закричал Пашков.
– Мало пьете! – сказал Су Пу-тин. – Разве это Новый год? Две бочки привез, пейте…
Когда Тайса проходила по комнате, Су Пу-тин смотрел на нее и говорил: «Таиса, Таиса, Таиса!»
Но никто не слышал его слов.
Когда она садилась за стол, он разглядывал ее, тоже слегка захмелевшую…
От духоты, телесного жара и веселья настежь раскрывали в избе двери, врывался морозный воздух, небо заглядывало, полное звезд. Таиса прикладывала к шее руки и расстегивала жаркий воротник.
На следующий вечер отец сообщил ей о сватовстве Су Пу-тина.
– Так он же некрещеный! – воскликнула Таиса.
– Крестится! Занадворов советует: «Отдай дочь! Богаче его в крае нет».
Су Пу-тин женился на Таисе.
Жил он с ней по русскому обычаю: показывал гостям, разговаривал с ней при гостях и объявлял всем:
– Теперь я русский. Моя жена кто? Таиса Пашкова!
