Текст книги ""Полари". Компиляция. Книги 1-12+ путеводитель (СИ)"

Автор книги: Роман Суржиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 98 (всего у книги 355 страниц)

Он помолчал, все прочувствовали. Даже масляные лампы слегка потускнели.

– Все вот как было: Флеминг обидел герцога – вроде как выполнил его приказ, но не сразу, а сперва хорошенько почесал задницу. Герцог его простил, но с условием: Флеминг должен пойти в Запределье и привезти Говорящих Предметов. Герцог там был и Предметы видел, но не взял: недосуг ему вышел, да и корабля не имелось, а только конь. Вот он и задал Флемингу задачку: иди кораблями, набей все трюмы Предметами!

От этих слов стало зябко. Вроде и прежде никто не потел – все-таки Море Льдов, да ночь… Но вот сейчас совсем пробрало, аж под шкуру заползло. «Набей трюмы Предметами». Один-единственный Предмет стоит дороже всей флотилии!.. Святая Праматерь!..

– Так что, братья, лучше вам думать, будто я соврал. Я бы и сам хотел поверить, что вру. Ведь если я не вру, и мы раздобудем за Рекой такую гору Предметов – понимаете, что начнется? Всякий всякому глотку выгрызет, лишь бы отхватить себе кусочек богатства! Капитан Бамбер – голова! – сказал штурману, а штурман – Бивню, а Бивень – мне: коли сыщутся Предметы, то капитан плюнет на графа, поднимет якорь и уйдет к чертям в пираты. Лучше так, чем везти на себе Идово сокровище!

Эта история вышла последней. И хорошо: вряд ли кто-то смог бы ответить на подобную ставку.

* * *

Со следующего дня жизнь начала налаживаться.

Морская болезнь ушла безвозвратно. Марк обрел аппетит и быстро наверстывал недоеденное за минувшие недели. Все свободное время посвящал играм в кости.

В считанные дни он заработал славу лучшего рассказчика и самого загадочного парня во всей флотилии. Больше никто не желал играть на деньги – все жаждали историй. Марк потчевал слушателей по всем правилам хорошей кухни: малыми порциями, чередуя вкусы, приправляя сладкими, острыми или пикантными соусами. Никогда не подавал приевшихся блюд: историй о воинской славе да морских путешествиях – этим северяне сыты по горло. Марк заводил рассказы о придворных и столице, о головоломных интригах и роскошных дамах. Для ушей северных моряков это звучало как самая диковинная сказка – куда там двуглавой собаке!.. А мысль о том, что Ворон – простолюдин и грей – причастен к этой сказочной жизни, придавала его персоне чуть ли не магическое сияние. Ладно какой-нибудь лорд – это еще не такое диво… Но Марк – простой мужик, в кости играет, пиво пьет, сиськи зовет сиськами, а девок – девками!.. И тут: спросишь его о дворе – расскажет; о барышнях высшего света – запросто; что жрут за императорским столом – и это знает; каков из себя владыка – легко! А кони там какие, а оружие, а как развлекаются в столице, а как злодеев судят?.. Все знает, шельмец, все видел. В соборе бывал, Ворон? Ага. А в театре? Чего не бывать. А на летних играх? Спросишь! Что, и владыческих невест видал?! Да вот как тебя, брат. Расскажешь? Выиграй – расскажу!

Все матросы «Тюленя» уже ходили в его друзьях, а Потомок и Ларри – прежде остальных. Греи уважали, словно рыцаря. Кайры не садились играть, но становились у бочки, слушали, порою даже забывали делать каменные морды и раскрывали рты от удивления. Боцман Бивень застолбил себе постоянное место за «столом». Он вечно проигрывал, в сердцах лупил кулаком по доскам и выкладывал какую-нибудь побасенку времен своего кругосветного путешествия. На фоне сказок Ворона даже кругосветка звучала тускло. Следом за боцманом к «столу» подсел и штурман, и старший помощник, а позже Марка вызвал сам капитан Бамбер. Сказал:

– Не годится мне знать меньше, чем команде. На судне только и говорят, что о тебе да твоих рассказах. Давай-ка, парень, просвети меня. Кто ты есть и что такого этакого знаешь?

Марк ответил:

– Не примите за неуважение, капитан, ибо я вас очень уважаю. Но штука вот в чем: очень уж я болтлив, дай мне волю – могу ночь напролет языком чесать. Потому хозяин строго-настрого запретил мне болтать почем зря. Пригрозил, мол, зубы выбью, а язык узлом завяжу. Но выплачивать проигрыш он мне не запретил…

– Пройдоха!.. – улыбнулся Джефф Бамбер и бросил кости на стол.

С капитаном резались весь вечер. Считай, вничью: Марк обставил Бамбера всего на одну коротенькую историю. Вышел очень довольный собою, запахнул плащ поплотнее и подался на палубу – подышать свежим воздухом. Царил собачий холод, а ночь казалась вдвойне темней от скрипа досок и плеска волн. Вокруг лежала черная пустыня, лишь тусклыми звездочками тлели фонари на мачтах кораблей. Берега не видать, хоть глаз вырви. Ни одного огня на суше, единственный поселок Запределья давно остался позади… Но вот теперь, впервые за путешествие, Марк ощутил пресловутую романтику.

Подумал: я спасся из Первой Зимы! Эта мысль, такая простая и очевидная, впервые пришла ему в голову. До сих пор он не чувствовал особой разницы между камнями темницы и дощатыми бортами шхун: там или тут, а он – пленник, собственность Ориджинов. Но теперь ощутил, как ослабла петля на шее, а свежий воздух хлынул в грудь. Ориджины далеко, темница – за горами, война – на другом краю света. А здесь, на борту – простые люди. Со страстями, мечтами, обидами и симпатиями, страхами и надеждами… Марк среди них – в родной стихии.

Лишь со стороны это выглядит грозно: северная флотилия, ведомая вассалом Ориджина; свирепые кайры, преданные греи… Изнутри все смотрится иначе. Соберем-ка воедино все, что удалось выяснить.

Граф Флеминг – адмирал флотилии – проштрафился перед Эрвином, был едва не уличен в измене. Эрвин услал его за тридевять земель – не то для испытания, не то просто с глаз долой. Стало быть, у графа мало причин любить младшего Ориджина.

Графу подчинены капитаны кораблей. Сложно сказать об остальных капитанах, но Джефф Бамбер отнюдь не в восторге от графа: мечтает класть прибыль в свой карман, а не отдавать половину вельможе.

Матросы водят дружбу с греями и уважают капитана, а кайров боятся, но не уважают. Кайры издеваются над греями, и морякам это не по душе. Если, к примеру, капитан поссорится с графом, то несколько кайров легко перебьют всю матросню на борту. Но если капитан поссорится с графом в то время, когда кайры на берегу…

Теперь о кайрах. Они преданы Флемингу, но в то же время и Ориджину. Любопытно, что будет, если граф снова залает против герцога? На чью сторону встанут рыцари? Быть может, разделятся и станут резать друг друга?.. Было бы неплохо.

Суровый кайр Джемис, оказывается, неудавшийся мятежник. Долго ли он проживет, если другие кайры узнают, что Джемис пытался убить Эрвина? Да к тому же Эрвин «задавил его не железом, а так, силой воли». Кайры пока не слыхали этой истории: дурак был бы Джон-Джон, если б рассказал Своему. Этак можно и лишиться языка за клевету! Но вот если пустить слушок не в лоб, а осторожно, с изяществом… Бедный, бедный Джемис!

Напоследок вот что. Греи считают, что цель экспедиции – карательная; морячки поговаривают, что мы плывем за Священными Предметами. Но восемь кораблей – слишком мало для битвы против Перстов Вильгельма, а опальный граф Флеминг – слишком ненадежен, чтобы дать ему в руки груду говорящих Предметов. Хитроумный Эрвин не наделал бы таких ошибок. Тогда зачем он снарядил экспедицию? И что вообще творится за Рекой? Это знают только владыка, Эрвин и Джемис. Первые двое далеко, но третий рядом, и его жизнь – вот она, в моих руках. Сжать кулак? Порвать последнюю цепочку, что привязывает к Первой Зиме, но остаться в неведении? Или?..

– Эй, Ворон!.. – в морозной тиши голос ударил по ушам. – Ступай-ка вниз! Тебя твой кличет.

Легок на помине, – подумал Марк.

Кайр Джемис вызвал Ворона в каюту, которую делил с тремя другими рыцарями – считай, роскошествовал. Сейчас он в одиночестве сидел на койке. Прошил Марка взглядом исподлобья, велел запереть дверь, сесть не позволил.

– Какого черта ты делаешь?

Марк изобразил недоумение:

– Простите, кайр?..

– О тебе говорит вся команда. Даже капитана поминают реже, чем тебя.

– Что поделать, кайр! Я – видная птица. Таким уж родился…

– Заводишь друзей.

– Люблю общение. Поживешь в городе, где триста тысяч душ, поневоле обучишься дружелюбию.

– Ради дешевой славы распускаешь слухи.

– Ни в коем случае, кайр. Лишь говорю правду.

– Правда, что леди Иона навещала тебя в подземелье?

– Так точно, кайр. Вернемся – спросите ее.

– А что за гнусные речи о его светлости и леди Сибил?

– Я ничего не утверждал, только задал герцогу вопрос. Кстати, он совершенно не обиделся. Не понимаю, отчего злитесь вы.

– С этой минуты твой язык не коснется имени лорда Эрвина, леди Ионы или кого-нибудь еще из первородных северян.

– Так точно, кайр. Позволены ли мне иносказания, вроде «мятежный отпрыск Агаты» или «запредельный путешественник»?

Джемис ухмыльнулся, похлопал по доске возле себя:

– Ну-ка, сядь.

Когда Марк опустился на нары, воин приобнял его и сказал задушевным шепотком:

– Я знаю, что ты делаешь. Сам так делал, вот и знаю. Ты проверяешь, как далеко можешь зайти. Ищешь грань дозволенного. Щупаешь ногой ступеньки: за мелкую дерзость получишь нагоняй, за среднюю – розги, за большую – купанье на канате?.. Так вот, птенчик, пойми одно: я не стану тебя воспитывать. Не будет угроз и наказаний. Повышать голос я тоже не намерен. Спокойно скушаю столько твоих дерзостей, сколько сочту нужным. А потом, безо всяких предупреждений, вспорю тебе глотку. Ясно?

Рука Джемиса на плече Марка вдруг стала тяжелее наковальни.

– Так точно, кайр, – просипел Ворон.

– Хорошо. Теперь ответь: зачем ты здесь? Какова твоя задача?

– Простите, кайр, этого я не могу сказать.

Джемис повел бровью. Марк торопливо добавил:

– И дерзость здесь не при чем. Лорд Десмонд запретил разглашать содержание нашей с ним беседы.

– То бишь, ты – мужик, не вассал милорда – предпочтешь умереть, чем выдать его тайну? Экое благородство!.. – воин презрительно хохотнул. – Не корми меня баснями!

– Не благородство, а страх, – честно сказал Ворон. – Кажется, вы меня проверяете. Как только я заговорю, убьете на месте. За нарушение приказа лорда Десмонда.

Джемис побарабанил пальцами по загривку Марка – задумчиво так, будто прикидывал: обойтись одной левой или подключить правую?..

– Скажешь – ослушаешься лорда… но не скажешь – расстроишь меня. Любопытно, что же ты выберешь?

Ворон прочистил горло.

– Выбор несложен, кайр: мы ведь на Севере. Я знаю, что здесь полагается за неповиновение лорду. Тем паче, если фамилия лорда начинается с О.

– Значит, не скажешь?

– Простите, нет.

Джемис выпустил его и буркнул:

– Умен, стервец.

– Благодарю вас.

– Но я тебя еще не отпустил. Скажи другое – этого тебе не запрещали. Лорд Эрвин пощадил тебя, леди Иона навестила в темнице, лорд Десмонд дал поручение, а леди София Джессика – путевую грамоту. Вот и ответь мне: чем ты приглянулся сразу четверым Ориджинам?

– Вы же сказали: умен, стервец.

– Этого мало. Умных людей на Севере хватает, но послали тебя – столичного мерзавца. Отчего?

– Боюсь, кайр, вам не понравится ответ. А я очень хочу пожить еще немножко. Морской воздух так хорош…

– Стерплю. Говори.

Марк пожал плечами: сами, мол, напросились, я не виноват.

– Умные северяне, а равно и глупые, имеют общий грешок: предвзятость. Агата – лучшая Праматерь, смертоубийство – лучшее ремесло, Первая Зима – пуп земли, кто слово против – того на мясо. Вы видите мир сквозь щель в забрале. Сторонний человек – без шлема на башке – заметит больше вашего.

– И что же ты должен заметить?

Ворон лишь покачал головой.

Стрела

15—16 октября 1774г. от Сошествия

Дойл (герцогство Южный Путь)

– Третий!

Деревянный короб с грузом ухнул вниз, приводя машину в действие. Рычаг провернулся на валу, длинное плечо описало дугу, корзина взлетела на веревке и метнула в небо горсть угловатых серых булыжников. Камни вспорхнули стайкой воробьев, быстро уменьшились до едва заметной пыли. Еще пару секунд можно было проследить их полет, потом они перевалили стену замка на холме и скрылись из виду. Требушет качнулся и скрипнул, отдыхая от выстрела.

– Четвертый!

Соседняя машина пришла в движение, выметнув к облакам свою горсть каменной крошки.

– Пятый!..

Требушеты били не залпами, а поочередно. Непрерывный дождь камней сыпался на головы мещан, укрывшихся в Верхнем Дойле.

– Второй – заряжай!

Вал лебедки издавал унылый скрип, пока груз выползал наверх, а длинное плечо опускалось. Греи забрасывали в корзину булыжники.

– Дайте-ка один…

– Ваша светлость!.. – озадаченный воин протянул герцогу камень.

Тот взвесил на ладони – этак с фунт. Попадет в человека – размажет. Но стену не пробьет… что там стену – даже не всякую крышу. Герцог осмотрел камень, заметил пятна налипшего раствора.

– Где берете?

– Вон там, ваша светлость! – воин указал вдоль улицы. – Ломаем дома богатеев – они у них каменные. Вот и выходят снаряды.

Грей ухмыльнулся, и герцог уточнил:

– Отчего смеетесь?

– Ваша светлость, так ведь дойловские толстосумы без жилья-то не останутся! Они спрятались в крепости, а мы им ихние же дома по кирпичику переправим.

– Хм… – герцог будто задумался, не улыбнуться ли. Крик лейтенанта сбил с мысли:

– Седьмой – бей! Третий – заряжай!

Скрип, деревянный стук. Куски чьего-то жилища улетели в небо. Стукнули в верхнюю часть крепостной стены, бессильно отскочили, отбили дробь по крыше «черепахи». Там их три – «черепах». Каждая – могучее дубовое чудище размером с перевернутую шхуну. Каждая мертва. Две боковые замерли на склоне холма, не достигнув стены. Средняя – та, что у самых ворот – обожжена дочерна и проломлена ближе к передку, жестоко смята. Торчит карандашом острие тарана, бессильно уткнувшись в створку.

– Чем это ее?.. – спросил себе под нос герцог. Грей услышал, ответил:

– Колоколом, ваша светлость. Сняли со звонницы, гады, затащили на стену и – ба-бах. Всю морду в хлам…

Остальную картину Эрвин легко мог представить и сам. Верхний Дойл стоит на холме, подкатить к нему осадные башни невозможно. Потому генерал-полковник Стэтхем использовал «черепахи». Головная подошла к воротам, неся в себе таран. Ее осыпали камнями и поливали кипящей смолой, но брусья кровли выдержали удары, а сырые воловьи шкуры, натянутые поверх, спасли от смолы. Защищенные от обстрела, греи раскачивали связку бревен и лупили в ворота. Две другие «черепахи» подобрались к стене в тех местах, где склон холма был достаточно полог. Под их прикрытием к крепости подошли мечники, поставили лестницы, полезли на стену. Лучники обсыпали стрелами защитников, не давая высунуться… Но потом мещане сбросили колокол, а в пролом «черепахи» плеснули кипящую смолу.

– Вчера? – спросил Эрвин, обращаясь уже не к грею, а к своим полководцам.

– Так точно, милорд, – выкашлял Стэтхем.

– Хотели успеть к моему приезду?

– Выполняли ваш приказ, милорд.

Эрвин не помнил, чтобы когда-либо приказывал лезть на штурм.

– Сколько?

– Не менее трехсот защитников крепости убиты и ранены.

– Сколько наших? – уточнил Эрвин.

– Девяносто шесть кайров и сто два грея, милорд.

– И зачем?

Стэтхем нахмурил брови. Густые, кустистые, они торчали навесом – тут и глаз не рассмотришь, одни брови.

– Вы изволили отдать приказ, милорд.

– Я приказал взять Дойл, генерал-полковник! Но ни слова не говорил о штурме.

– Осада очень замедлила бы наше продвижение, – это граф Лиллидей вступился за старого боевого товарища. – Штурм позволяет быстро убрать угрозу и продолжить наступление. И я должен сказать, милорд, что данный штурм был произведен весьма искусно, по всем правилам тактики.

В иной день Эрвин рассмеялся бы, но сейчас настроение не располагало к веселью. Первым, что он увидел, прибыв в Нижний Дойл, были покойники. Аккуратные ряды тел, укрытые плащами: черные – кайры, серые – греи. Эрвину предложили прочесть над ними молитву. «Завтра похороны, милорд: сожжение по походному ритуалу. Полковой священник проведет обряд, но для умерших будет честью, если отходную прочтете вы». Сожжение. Отходная. Еще двести человек на Звезде волею Эрвина Софии Джессики… И бойцы Дойла станут глядеть на погребальные костры со своих неприступных стен.

– Вторая!..

Скрип, стук. Груда камней – в небо.

– Осадная техника использована весьма умело, милорд, – продолжил Лиллидей, указывая на мертвые «черепахи». – Крепость очень трудна для штурма. Сложно придумать лучшую тактика, чем та, которую применил генерал-полковник.

– Вы совершенно правы, граф, – неторопливо ответил Эрвин. – Штурм произведен по науке, бойцы проявили храбрость, а полководец – мудрость. Меня смущает только одна крохотная деталь. Знаете, какая?.. Мы, тьма сожри, здесь, а не в замке! Вот что меня смущает! И сто девяносто восемь мертвецов – они тоже!

– Это небольшие потери, милорд…

– Неужели? Двести человек – это я и вы, граф, и вы, генерал-полковник, а также все наши родные, и прим-вассалы, и слуги! Как раз такое число наберется. Мало? Вы уверены?

Стэтхем потер бровь, зычно прокашлялся.

– Тем не менее, милорд, атаку следует считать удачной. Потери врага почти вдвое превышают наши, и это – при штурме крепости. Данное соотношение потерь является очень выгодным для нас.

– О, боги! Вы совсем ничего не понимаете?! – Эрвину не стоило бы повышать голос на полководца вдвое старше его. В глубине души Эрвин это понимал, но сдержаться не смог. – Это что, по-вашему, игра на счет?! Каждый труп врага – очко нам, так что ли? Мы им убили триста, они нам – всего двести. Мы победили, нам вино, цветы и девушку! Да?! Тьма, нет! Наша цель – убить одного-единственного человека! Только одного! Его зовут Адриан Ингрид Элизабет рода Янмэй. Все остальные потери – лишние. Наши ли, путевские – без разницы. Ясно вам, милорды?

Он перевел дух. Ощутил стыд и неловкость за эту вспышку. Ни ошибка Стэтхема, ни собственные успехи Эрвина не дают ему права кричать. Одно хорошо: хотя бы теперь спор будет окончен.

Но нет, напротив: к перепалке подключился еще и полковник Хортон.

– Милорд, попытку штурма нельзя считать напрасной. Боеспособный гарнизон Дойла не так велик. Потеря трехсот человек для них тяжела. Следующий штурм со свежими силами будет удачен. Прикажите, милорд, и мы пойдем на приступ.

– Прикажите, – хмуро кивнул Стэтхем.

– Это верное рассуждение, милорд, – добавил граф Лиллидей, и даже Роберт вставил:

– Ага.

Единодушие вассалов начинало сильно тревожить. Эрвин вопросительно глянул на Деймона, тот пожал плечами:

– Как скажешь, кузен. Хочешь – пойду авангардом.

– Пойдешь… – кивнул Эрвин. – С белым флагом.

– Прости?

– Я хочу поговорить с маркизом Дойлом. Будь добр, устрой нам встречу.

Полководцы смотрели ему в лицо. Что это – неодобрение? Почему? Эрвин не мог понять… да и не хотел.

– И прекратите дурную стрельбу! Камнеметы – отбой!

– Отбой! – рявкнул эхом лейтенант. – Отбой, машины!

* * *

Собор, как и положено храму Глории-Заступницы, имел форму правильного креста. Центральный неф венчал купол, расписанный сценами из жизни Праматери. От малейшего шороха или покашливания эхо взлетало к своду, и еще долго было слышно, как оно мечется в гулкой чаше купола. У основания свода неф опоясывал ряд круглых окон. Стекла были выгнуты и наклонены с тем расчетом, что где бы ни оказалось солнце, его лучи преломлялись и падали точно на алтарь в центре нефа. Сейчас, впрочем, архитектурная хитрость не имела силы: небо темнело от туч, по куполу холодными волнами проходился ливень. Скромный деревянный алтарь тонул в сумраке, статуэтка святой Заступницы тоскливо куталась в извечный свой балахон.

Боковые нефы примыкали к центральному с четырех сторон, фрески изображали представителей всех сословий. Крестьяне, дворяне, ремесленники, купцы шли на поклон к Заступнице – просить помощи, поддержки, совета, утешения. Глория слышит любую молитву, сколь бы мелок ни был человек. Надменной Агате и бессердечной Янмэй, и величавой Софье нет дела до простого люда, но Заступница услышит любого – будь то нищий, разбойник или бродяга. Многообразные фрески иллюстрировали ее странную отзывчивость: Глория утешает сирот, Глория благословляет юродивого, Глория и пастухи, Глория при городском пожаре, Глория дает наставления… А здесь Заступница беседует с парой бородатых парней весьма смурного вида. Эрвин не помнил притчи, потому догадывался по картинке: эти двое – видать, грабители в бегах; рискнули прийти за помощью к Заступнице, а она мигом наставила их на путь истинный, да так эффективно, что парни тут же бросили оружие и стали каяться. За этим делом и застали их люди шерифа – вон они на заднем плане, в кольчугах. Лица грабителей были плаксивыми и благостными; длинные кинжалы валялись около босых ступней Глории. Почему-то Заступницу часто изображают босоногой: в честь, видимо, ее духовного родства с чернью…

Эрвин никогда не понимал этого образа: сила слабости, благородство нищеты… Очень уж отдает абсурдом. Леди София Джессика, впрочем, часто молилась Глории и все твердила: «Эрвин, милый мой, ты просто еще слишком молод…». Так что Эрвин на всякий случай поклонился статуэтке на алтаре и тихо сказал:

– Прости.

Бросил по эфесу в чаши для подаяний, и тогда в боковом нефе гулко хлопнула дверь.

Деймон Ориджин и трое кайров-иксов окружили герцога, он знаком велел им расслабиться. В собор вошли безоружный юнец и старик – больше никого. Эрвин двинулся им навстречу.

– Маркиз, вы без эскорта?

– Зачем? – развел руками юноша. – Ваши волки, Ориджин, сожрут нас что с охраной, что без нее. Если рискнут, конечно.

– Храбро, – заметил Эрвин.

– Ходят слухи, вы – человек чести. Но, может, и врут. Мало ли, что люди болтают.

Маркиз Джеремия Дойл остановился перед мятежником, помедлил, но все же протянул руку. Эрвин, помедлив секундой дольше, пожал.

Маркизу едва исполнилось восемнадцать. Богатство и власть, свалившиеся непозволительно рано, испортили парня. Он был избалован, чрезвычайно падок до роскоши, склонен ко всякой мишуре, вроде драгоценных нарядов: сейчас, например, его бархатный камзол усыпали звезды бриллиантов и смоляные капли черного жемчуга. Число альтесс маркиза колебалось от пяти до восьми, с тремя из них (если верить слухам) он делил спальню. Пары достоинств, однако, у него было не отнять: маркиз не глуп и отнюдь не труслив. При иных обстоятельствах Эрвин мог бы с ним подружиться.

– Ваше преподобие, – Эрвин кивнул старику, что сопровождал маркиза.

Епископ Месмери, единственный советник лорда Дойла, ответил на поклон:

– Здравия вам, ваша светлость.

– Идем, – юноша указал на лавку в боковом нефе. – Незачем волкам слушать.

Эрвин пошел за ним, Деймон и кайры двинулись следом. Маркиз, казалось, только этого и ждал – деланно расхохотался, затопив эхом собор:

– Да будет вам, кайры! Не съем я вашего господина! Растревожились, как куры.

Эрвин взмахнул рукой, воины отстали. Маркиз и герцог вдвоем удалились в боковой неф.

– Мы давеча, весною, перешли на «ты», – заявил Джеремия. – Помнишь об этом?

– Вспомню, если перестанешь наглеть. Уже зарисовался смельчаком, кайры тебя надолго запомнят. Теперь хватит.

Маркиз взвесил на языке новую дерзость, но придержал.

– По правде, я рад, что ты приехал. Где ты выкопал эту дубину – Стэтхема? Злобный, что цепной пес, и говорить с людьми не умеет.

– Он предлагал тебе сдаться, – сказал Эрвин.

– Холодная тьма! Он пытался запугать нас, как последних цыплят! «Откройте ворота, жалкие путевцы, иначе спалю ваш чертов город!» Кто так ведет переговоры, а? Прогони его, если хочешь, чтобы люди тебя уважали.

Эрвин мысленно усмехнулся: эта путевская склонность договариваться обо всем! Повадки торгашей пропитали все герцогство, даже маркиз – не исключение. Что ж, в данном случае это очень на руку.

– Я подумаю над твоим предложением, – ответил Эрвин. – А ты подумай над моим.

– Погоди-ка, – помотал головой Джеремия, сверкнули алмазы на воротничке. – Ты сейчас снова запоешь свое: сдайся, открой ворота… Но ты же не пес, с тобой поговорить можно. Вот и давай побеседуем. Ага?

– Охотно.

– Скажи-ка, зачем ты все это затеял?

– Войну?

– Мятеж. Восстание против Адриана. Ты ж вроде умный человек… ну, по крайней мере, выглядишь.

– Разве ты не получал наше обращение?

Джеремия ухмыльнулся, показав блестящие белые зубы.

– Твоя сестрица – умничка. Владеет словом. Я тебе, знаешь, завидую: мои младшие – кромешные дуры, одна другой темнее. Никакой от них пользы, лишь головная боль. Им только деньги на наряды да женихов подавай… Сороки, право слово!

– Сочувствую.

– Ага… Так вот, я читал ваше с сестричкой послание. Предметы, ересь, смертоубийство – это я все уловил. Абсолютная власть Короны, упразднение Великих Домов – это я еще прежде вас понял. Не думай, что ты один такой умный. Мы, путевцы, давно учуяли, чем пахнет Адрианов прогресс. Тиранией – вот чем.

– Тогда почему спрашиваешь?

Маркиз потеребил жемчужную запонку.

– Я к чему веду. Положим, ты возьмешь Фаунтерру. Что вряд ли, конечно, но вдруг… Положим, состряпаешь какой-нибудь церковный суд, обвинишь Адриана в ереси да и спалишь на костре. И что тогда? Кто согреет ягодицы о престол?

– Об этом тоже сказано в обращении.

Маркиз хохотнул.

– Власть – законному наследнику? Безмозглому шуту, что ли? Ты серьезно?

– Шут – заговорщик и преступник, он лишен права наследования. За ним идет…

– Минерва Стагфорт – нищая северяночка с крохотным именьицем. Ты отдашь ей Империю? Нет, давай помедленней, чтобы без ошибки: ты – правда – отдашь – ей – Империю – Полари?

Мальчишка пытливо посмотрел в глаза Эрвину. Даже забавно: можно подумать, он способен разглядеть ложь.

– Я дал слово, – спокойно ответил Эрвин.

– Не ты, а Иона. Сошлешься, что, мол, сестра глупость сморозила?

– Она говорила моим голосом. Нет, Джеремия, в письме – правда.

– И ты посадишь на престол Минерву? Зачем?! Я не понимаю!

Эрвин пожал плечами:

– Пойми…

Маркиз подергал запонку, она оторвалась и осталась в руке. Маркиз удивленно уставился на нее, словно внутри жемчужинки таилась разгадка всех тайн. Вдруг лицо исказила ухмылка.

– Минерва не замужем, ага? А ты – холост?

– Милостью Праматерей.

– И ты заставишь ее…

– Я никогда ни к чему не принуждаю женщин.

– Никогда?

– Ни за что.

– Не принуждаешь?

– Ни в коем случае, – Эрвин изобразил невиннейшую мину. – Как правило, они сами меня упрашивают.

– И когда владычица Минерва Стагфорт начнет умолять тебя взять ее в жены, ты…

– Я просто не посмею разбить ей сердце. Нужно быть последним чудовищем, чтобы не внять мольбам девушки!

Лицо маркиза сделалось сально самодовольным – он восхищался собственной догадливостью.

– А когда вы с Минервой… Минервочкой, ага… возьмете Империю в свои мудрые руки – что будет тогда?

– Да ничего, – развел руками Эрвин.

– В смысле?..

– Что это ты меня допрашиваешь, любезный Джеремия? Давай-ка я спрошу. Ты доволен жизнью?

– Был. Пока ты не отхватил у меня полгорода.

– А если бы полгорода вернулись к тебе – был бы снова доволен?

– Да вроде.

– Богатство, власть, женщины – всего хватает?

– Хотелось бы больше. Но плакать не стану.

– А законы Праматерей? Порядки там всякие, заповеди, устои – как тебе со всем этим? Не мешает жить?

Джеремия улыбнулся:

– Закон дал мне этот город – с чего бы я был против закона? Вот когда разбойники, вроде тебя, отнимают…

– То есть, до войны ты всем был доволен?

– Ага.

– Вот и я тоже, любезный Джеремия, буду совершенно всем доволен, едва Адриан падет. Праматери сделали мир таким, как есть. А я не люблю с ними спорить.

– То есть, ты вернешь Палату Представителей?

– Отличное место, чтобы почесать языки. Мне всегда там нравилось.

– И отменишь всеобщую подать с земель?

– Я не жаден. Золото не приносит счастья, любезный Джеремия. Любовь, только любовь!

– А рельсовые стройки?..

– Будут идти, как шли. Как при покойном императоре и его не менее покойном отце. Вряд ли быстрее. Поспешишь – людей насмешишь.

Юнец подбросил запонку на ладони. Его лицо сияло не хуже алмазов.

– И последний вопрос, друг мой. Персты Вильгельма. Они ведь достанутся тебе?

– Владычице Минервочке.

– И что она с ними сделает?

– Ну, если она спросит моего совета… а девушки отчего-то считают меня умным парнем и часто спрашивают совета… так вот, когда она спросит, я скажу: «Дорогая, спрячь их в самой глубокой камере самого надежного подземелья, запри на шестнадцать замков и никогда о них не вспоминай».

Маркиз лукаво оскалился:

– А может быть, того, бросить их в океан, как и поступил некогда Великий Вильгельм?

– Мы с Минервочкой никак не сможем решиться на это. Говорящие Предметы – дар богов, нельзя отказываться! Чистое святотатство! Вильгельм Великий выбросил, но он же – Праотец… А мы – простые смертные. Кто мы такие, чтобы спорить с богами?

Маркиз Джеремия рассмеялся:

– Вот пройдоха! А еще говорят: северяне бесхитростны… Плюну в рожу следующему, кто так скажет.

– Так что же, теперь выслушаешь меня?

– Ага. Давай свое заманчивое предложение.

– С удовольствием.

– Только… секунду. Ваше преподобие!..

Маркиз подозвал епископа, тот сел на скамью подле господина.

– Его светлость Ориджин желает предложить нам условия мира.

– Мир всегда угоден богам, – кивнул священник.

– Я забираю армию и ухожу, – сказал Эрвин. – Нижний город остается за мной, я размещу здесь гарнизон в двести человек, но позволю всем, кто бежал к тебе в крепость, вернуться в родные дома. Также отпущу всех пленных – их у меня около полутора тысяч. Верхний город – за тобой.

Маркиз и епископ переглянулись.

– Великодушное предложение, – сказал святой отец.

– В чем подвох, Ориджин? – насторожился Джеремия. – Ты сдаешь мне город! Неужели от щедрот душевных?

– Я же сказал: жадность – не мой грех. Любовь правит миром. Вот я из любви…

Юноша фыркнул.

– А ты, – продолжил Эрвин, – по велению дружеской любви, распустишь свой гарнизон. Весь. У тебя, как мне известно, еще с полтысячи бойцов… Так вот, их не будет. Оставишь при себе две дюжины личной стражи. Прочие уйдут.

– Это куда? На Звезду? Ты свихнулся!..

– На фронт, любезный, на фронт. Герцог Лабелин – твой сюзерен – собирает войско. Ты пошлешь ему в поддержку полбатальона солдат. Ты будешь доволен: я оставлю тебя в покое. Я буду доволен: твои парни не будут торчать в моем тылу. А герцог Лабелин – тот просто расцветет от счастья. Когда я возьму столицу, верну тебе Нижний Дойл.

– А если нет? – спросил юнец.

– Господин, это честные и достойные условия. Нам стоит принять их, – вмешался епископ.

– Я сам слышал условия! – огрызнулся маркиз. – И хочу спросить: что, если нет?

– Хочешь спросить?

– Хочу, тьма сожри!

– Если ты откажешься?

– Да, если откажусь.

Эрвин подмигнул маркизу.

– Тогда я все равно уйду. И даже не оставлю гарнизона. Видишь ли, мои кайры не захотят жить на пепелище… Генерал-полковник Стэтхем обещал сжечь город, если вы не сдадитесь. Он – мужчина, свое слово держит.

Маркиз Джеремия Дойл потер подбородок. Забавно это вышло: никогда Эрвин не видел, чтобы юнцы потирали подбородки. Казалось, маркиз передразнивал какого-нибудь замшелого, насквозь премудрого старика.