Текст книги ""Полари". Компиляция. Книги 1-12+ путеводитель (СИ)"

Автор книги: Роман Суржиков

Май 1775г. от Сошествия

Мелисон, Львиные горы

Предложение спуститься в Бездонную Пропасть вызвало у Хармона вполне понятные сомнения. Даже маркиз Мираль-Сенелий не скрывал дурной славы этого места. А мастер Гортензий, срочно вызванный в Мелисон, едва услышал от Хармона новость, как разразился пылкой тирадой и хотел тут же развернуть извозчика.

– Да лучше я поеду на Север подстригать хвосты медведям! Лучше пойду в бродячий цирк работать тем парнем, с чьей головы сбивают стрелами яблоки! Лучше превращусь в ту рыбку, что выедает остатки пищи меж зубов акулы, чем спущусь в Бездонную Пропасть!

Хармон по мере сил успокоил его – мол, все построено на доброй воле, никто никого не принуждает, как говорит пословица, можно привести коня к водопою, но пить его никак не заставишь.

– Я не конь и пить не хочу, – ответил Гортензий немного тише.

– Скажи-ка, мастер, а что именно угрожает нам в Бездонной Пропасти?

Гортензий снова вскипел и битый час перечислял возможные опасности. Среди них были: гигантские чудовища, орды кровососущих нетопырей, неупокоенные души всех погибших в Пропасти, логово Темного Идо, сама холодная тьма, оставшаяся со времен сотворения мира, и много чего еще. Хармон выделил из списка самые реальные опасности – такие, что всерьез заставляли задуматься. Во-первых, Пропасть может вести прямиком в царство богов, и боги покарают смертных за дерзкое вторжение. Во-вторых, она может оказаться слишком глубока, и шар, спустившись, не сможет вновь подняться на такую высоту. В-третьих, среди сумрака, заполняющего пропасть, можно напороться на выступ скалы и проколоть шар. В-четвертых, если на дне действительно лежат Предметы Перводара, то они могут быть опасны. К примеру, все знают о смертельной угрозе мерцающих Предметов. Любой из этих опасностей хватало, чтобы вызвать в душе Хармона волнения. А тут имелось целых четыре – было над чем призадуматься.

Прежний Хармон взглянул бы на дело с точки зрения прибыли. Какая выгода – спуститься в Пропасть? Продать шар, получить прибыльную службу и защиту от Лабелинов. А какой риск? Потерять жизнь. Ясно, что никакая прибыль не окупит такой потери. Значит, надо хитрить. Например, изрядно заплатить Гортензию, чтобы он таки согласился на спуск, а Хармона высадил где-нибудь в горах. Но платить нечем – все деньги у Мо. Тогда возможна другая хитрость: спуститься не на самое дно, где опасно, а просто влететь в туман. Повисеть там часик, взлететь обратно и доложить: мол, посетили дно, никакого Дара не нашли.

Но теперь – знакомство ли с Низой тому причина, чудесное спасение от смерти или решение встать на путь добра – захотелось взглянуть с иной точки: а как будет правильно? Как поступить, чтобы боги улыбнулись? Безупречный герой из сказки, конечно, ринулся бы прямиком в бездну, доказав свое мужество, решительность и глупость. Хорошо ли быть смелым, но глупым? Улыбаются ли боги таким парням? Наверное, нет. Боги дали человеку голову – пожалуй, не только затем, чтобы шляпу носить. Нужно напрячь ум и поразмыслить: что хорошего может принести спуск в Пропасть? В худшем случае, мы угодим в царство богов, и, ясное дело, прогневим их. Ничего тут хорошего нет. В среднем случае, на дне Пропасти не найдем ничего, кроме скелетов да чудовищ. Если даже мы улизнем от них живыми – все равно путешествие выйдет бесполезным. В лучшем (по мнению маркиза) случае на дне окажется Перводар с тысячей Предметов. А так ли это хорошо? Из-за одной Сферы я, Хармон Паула, убил пять человек – двух своими руками, трех чужими. Из-за пару дюжин Перстов Вильгельма владыка Адриан стал тираном, попрал законы и был свергнут, а страну охватила война. Какие беды может принести тысяча Предметов? Уж новую войну – наверняка. Либо шаваны, либо северяне точно явятся сюда, едва прослышат о находке. Неслучайно ведь существует закон, чтобы о всяком Даре первым делом докладывать владыке и Церкви, а не добывать самому тайком, втихаря.

И что получается в итоге раздумий? Обмануть маркиза и не спускаться на дно – это не только безопасный, но и правильный выбор. Боги скрыли тайну на дне бездны не затем, чтобы маркиз и Второй сунули туда свои носы. Значит, выбор сделан, осталось только подобрать наилучший способ обвести их вокруг пальца.

Решив так, Хармон ощутил огромное вдохновение и гордость от своей правоты. Он очень хотел поделиться с Низой – она поймет и обрадуется. Но она слишком прямолинейна, может не сберечь тайну, потому лучше промолчать. А вот Гортензию Хармон сказал:

– Есть такие мотыльки – странные божьи создания – которым все едино, жить или умереть. Увидели огонек – фшик, и сгорели. Комарики тоже: жужжат, жужжат над ухом, докучают и докучают, покуда не пришлепнешь. Так вот, Гортензий, я – не мотылек и не комарик.

Хармон подмигнул изобретателю, тот понял намек и охотно согласился помочь. Следующим днем они приступили к подготовке.

Небесный корабль хранился в удивительно простом и надежном тайнике. Опустошенный шар, сеть, корзина, горелка и пузыри с водородом спокойно лежали на крыше хармонова поместья. Когда Хармон и Гортензий сняли их оттуда, маркиз Мираль-Сенелий и бургомистр, и отец Элизий издали удивленные возгласы. Никто из людей, привыкших ходить по земле, даже не подумал о крыше. Если бы кто-то обыскивал поместье, он дошел бы до исступления, передвигая мебель, рыская в погребах и подвалах, перекапывая землю в цветниках и сено в конюшне, но не заглянул бы на крышу. Сейчас он мог бы с полным основанием сказать: «Этот Хармон-торговец – хитрый черт!»

Правда, никто так и не удосужился обыскать имение. Лабелины не имели надобности в шаре, Второй из Пяти – имел, но, будучи аббатом, не желал нарушать заповеди и опускаться до воровства (по крайней мере, если есть иной путь). Тайник Хармона остался не испытанным на прочность.

А вот другой секрет – новая конструкция небесного корабля – должен был принести обильные плоды. Штука вот в чем: корабль теперь состоял из двух шаров вместо одного! Они размещались один под другим и соединялись сетью наподобие чулка. Верхний шар наполнялся водородом, его силы хватало лишь на то, чтобы еле-еле оторвать от земли корабль с людьми. Нижний шар наполнялся горячим воздухом и служил для регулировки высоты. Хочешь подняться выше – греешь воздух, но не тратишь много топлива, ведь главную летучесть дает шар с водородом. Хочешь опуститься – выпускаешь горячий воздух из нижнего шара, но не стравливаешь драгоценный водород. По всем расчетам, такой корабль мог продержаться в небе пять-шесть часов, при этом сохраняя способность менять высоту и ловить нужный ветер. Если поймать попутный южный ветер, то за день можно добраться в Пентаго – столицу Второго из Пяти.

– Потрясающе! – сказал Мираль-Сенелий. – Я счастлив, что стал свидетелем такого торжества науки! Праматери улыбаются, глядя на нас.

Глядя на меня, – мысленно уточнил Хармон. Ты-то не сильно радуешь богов, расхититель святынь!

День потратили на небольшое испытание – несколько раз подняли и опустили корабль с четырьмя человеками в корзине. То был первый случай, когда Хармон оторвался от земли. Поначалу им овладел страх – настолько сильный, что чуть не перерос в панику. Но Хармон перестал смотреть вниз, на ужасающе далекую землю, и припал взглядом к Низе. Увидел улыбку счастья на ее устах, горящие искрами глаза, трепещущие на ветру волосы – и сумел впитать частицу настроения девушки. Смог подумать, как думает она: насколько здорово быть в небе! Выше маркизов и графов, выше башен и дворцов, не подчиняясь никакой власти, кроме бога ветра! Снова – как в час освобождения из ямы, как в минуту, когда решил отдать Сферу Давиду – Хармон ощутил свободу. Еще одни оковы упали с его рук. Ни деньги, ни жадность, ни сама земля больше не были властны над Хармоном.

По крайней мере, так казалось во время полета.

* * *

Затратив больше недели на подготовку и еще несколько дней – на ожидание попутного ветра, они, наконец, собрались стартовать.

Маркиз напутствовал Хармона:

– Мой господин Второй из Пяти предупрежден о вашем прибытии. В Пентаго вас будет ждать торжественная встреча и праздничное пиршество!

– Разве вы не полетите с нами? – деланно удивился Хармон. Он-то давно заметил, что маркиз боится высоты.

– О, славный, я не хочу разлучаться с любимой супругой, а вместе мы в корзину не поместимся. Но мой верный друг и помощник составит вам компанию. Прошу любить и жаловать!

К Хармону подошел мужчина, вооруженный луком и парой кинжалов. Его лицо показалось знакомым: жесткие черты, светлые волосы, блеклые глаза… Верно – это он некогда принес Хармону на выбор черный и белый кругляши.

– Бут, – скупо представился мужчина.

Маркиз хлопнул его по плечу:

– Бут полетит с вами и поможет в случае любых передряг. Что бы ни случилось – можете полагаться на него, как на меня!

Хармон, Низа, мастер Гортензий и тусклоглазый Бут забрались в корзину, и корабль поднялся в небо. Мелисонская долина превратилась в игрушечное царство с бисером крыш, лоскутками виноградников, лазурной лентою реки. Хармону захватило дух от скорости: поместье только что было под корзиной, но вот оно уже в полете стрелы, а вот его различить сложно – нужно напрячь глаз, чтобы выделить угловатое пятно усадьбы. Когда под шаром промчалась первая гора, никто в корзине не смог сдержать вздоха. Кому еще в целом мире случалось сверху видеть горную вершину!

Благо, скалы здесь были не очень высоки. Попадись на пути вершина высотой в милю – небесный корабль не одолел бы её. Но в этой части Львиных гор таких не предвиделось. Гранитные скалы, разломы ущелий, благодатные чаши долин проплывали под шаром, и путешественники не находили слов, чтобы выразить благоговение. Два величия сплетались воедино: могущество богов, создавших беспредельные красоты, и сила человеческого разума, способного покорить небо. Хармону захотелось сказать хоть что-нибудь, подобающее моменту, и он изрек:

– Давайте дадим имя нашему судну. Я предлагаю – Небесная Сфера.

– Да будет так! – согласился изобретатель и зааплодировал самому себе.

Ветер больше не ощущался, поскольку шар летел ровно с его скоростью, но как же быстро проносилось все внизу! Хармон поймал глазами ниточку дороги и стал следить за нею. Нить вилась между скал, делая десятки изгибов, пропадая из виду и вновь появляясь. Телеги двигались по ней так медленно, что казались приклеенными. А Небесная Сфера летела стрелою по идеальной прямой над горами и ущельями, не зная преград. За час она делала столько миль, сколько телега – за целый день.

– Ты была права: это прекрасно! – шепнул Хармон Низе.

Ее глаза блестели от восторга.

– Смотри, славный!

Хармон увидел: клин журавлей делил с ними путь, направляясь на север. Птицы обгоняли Небесную Сферу, но очень медленно, почти без превосходства. Целую минуту клин шел вровень с Хармоном, и торговцу вспомнилось: «Привезите птицу с южной душою». Он рассмеялся.

Впрочем, недостатки воздушного путешествия тоже скоро стали заметны. Для начала путники продрогли. Это не составило беды, ведь они предусмотрительно запаслись теплой одеждой. Затем воздух в нижнем шаре стал быстро остывать, и тепла от масляной горелки не хватало, чтобы удержать высоту. Корабль потерял сотню ярдов высоты и пошел в опасной близости от верхушек гор. К счастью, скоро под ним развернулась длинная долина, протяженная с юга на север – в нужную сторону.

А затем сменился ветер. От этой напасти средства не было – пришлось спуститься на землю и ждать. Попутный ветер подул вновь только через день. Цельные сутки путешественники просидели в долине, тревожно следя за верхним – водородным – шаром. Горячий воздух из нижнего шара стравили, а вот водород представлял большую ценность, его нельзя было выпустить. Привязанный к деревцам шар болтался на ветру, как заякоренная шхуна на сильной волне. Стоило ему оторваться – и путешествию конец. Но веревки были прочны, ни одна не порвалась.

Еще одной бедою оказался голод. Казалось бы, небесных путешественников не может терзать столь приземленная напасть, однако же. Пищи в дорогу почти не брали, чтобы не перегружать шар, и за сутки сидения в долине все изрядно проголодались. Тут впервые пригодился Бут. Он взял с собой Гортензия (видимо, чтобы без него не улетели) и сходил за три мили в ближайшую деревню, а вернулся с провиантом, вином и горючим маслом.

Вот подул долгожданный южный ветер, и путники спешно стартовали. Но спустя два часа ветер усилился до штормового и ударила гроза. Пришлось срочно приземлиться и переждать непогоду. Когда из-за туч вышло солнце, взлетать было нельзя: оба шара отяжелели от влаги, а рядом находилась опасно высокая и крутая скала. Дождались, пока Небесная Сфера высохнет, а затем полмили вели ее за веревки в безопасное место взлета. Тут снова пригодился Бут: намотав веревку на плечо, он спокойно тащил корабль, парящий в ярде над землей, и ни на что не жаловался. Лишь при порывах ветра остальным путникам приходилось помогать ему. На новом же месте стали рубить деревца: жгли масло только в полете, а на земле разводили обычный костер. И вновь бутова сила и сноровка пришлась кстати.

Вообще, непростой парень был этот Бут. Хармон внимательно присмотрелся к нему и, надо сказать, не ощутил доверия. Имя странное – не человеческое, а лошадиное какое-то. И внешность странная: вроде, северянин, но может и нет. Была в нем и некая сила, по-степному диковатая, и некая скрытность, какую встретишь в болотниках. Хармон стал выспрашивать и узнал одно: Бут родился в Закатном Берегу. Хармон мысленно хмыкнул: вот уж кого он не любил, так это парней из Закатного Берега. Да и кто их любит? Закатники – потомки беглых рабов, смешавшихся кровью с шаванами и нортвудскими пиратами. Потому они – как коты: никогда не знаешь, чего от них ждать. Тут улыбается – а внутри кипит от злости, тут хмурится от горя – а на самом деле, замышляет хитрость.

У Бута, к тому же, была еще одна дурная привычка: крутить монетку между пальцев. Когда скучали, пережидая непогоду, Хармон беседовал с Низой и Гортензием, каждый что-то рассказывал о своей земле, о других спрашивал. А Бут доставал из кармана агатку и начинал ее вертеть, так что она скользила с пальца на палец, как жучок. Агатка была не простая, а несуразно большая – будто расплющенная молотом. Натертая до блеска постоянным касанием, она метала во все стороны солнечные зайчики – так и била по глазам.

– Что за странная монета? – спросил Хармон.

– Моя особая, – сказал Бут. – Когда я впервые.

Еще такое за ним водилось: брал и не оканчивал фразу. Очень это злило всех.

– Ты мысль свою закончи.

– Закончу, – сказал Бут и умолк.

– А можешь монетой не крутить? – раздраженно спросил Хармон.

– Могу.

Бут спрятал агатку, вынул кинжал и стал править на ремне: вжик-вжик. Так себе попутчик. Хармон лучших знавал.

А вот Низа беспрестанно радовала торговца. Она сияла светом тихого счастья, такого искреннего, что один взгляд на нее дарил радость. Так, нельзя не улыбнуться, услышав чистый детский смех. Низу не огорчали никакие невзгоды, она трудилась наравне с мужчинами (даже опережая некоторых пузатых мужчин). В ней чувствовалось стремление к очень желанной цели – будто главная мечта Низы если еще не воплотилась, то воплотится вот-вот.

Когда она говорила с Хармоном, в словах звучало тепло. Давеча Низа злилась, что Хармон «продался» Второму из Пяти, но того гнева уже и след простыл. Видимо, она догадалась про задумку торговца обмануть Второго, и всей душою ее поддержала.

Столько света и счастья шло от Низы, что Хармону хотелось никогда не отпускать ее. Пусть будет мне дочерью, – подумал он, и аж потеплело на душе от этой мысли. «Почему не попытался взять меня?» – когда-то спросила Низа. Теперь он знал ответ: не похоть была ему нужна, а нечто другое – чистое и светлое, чего так недоставало в торгашеской жизни. Низа – живой символ правильного пути, на который встал Хармон. Низа – улыбка доброго бога.

Он сказал ей:

– Когда закончим дела со Вторым, то полетим в Излучину и отдадим Предмет отцу Давиду. Он – лучший из людей, кого я знаю. Он точно найдет ей правильное место. А мы продадим корабль и потратим деньги только на хорошие дела. Я хочу сказать… ты делаешь меня лучше, вот что. Рядом с тобой мне хочется жить правильно.

– У тебя доброе сердце, я всегда говорила. Но раньше не знала, что ты еще и смельчак.

О чем это она? – удивился Хармон, но уточнять не стал. Какими бы ни были причины, все равно приятно.

* * *

Зрители завопили, когда клетка распахнулась и барс выбежал на арену. Он припал на задние лапы, холодно разглядывая толпу двуногих. Каждый был крупнее его, еще и увешан железом, но барс без труда разделался бы с любым. Один прыжок, один удар когтями по глазам, один укус в дрожащую жилку на шее. Барс не ел уже две ночи, он был голоден ровно настолько, чтобы чувствовать ярость, но не слабость. Беда в том, что двуногие слишком высоко. Арена – дно каменной ямы, стены – полтора прыжка в высоту. Он расшибется о камень, если прыгнет. Зверь повел головой, ища трещин в стене, за которые можно было зацепиться, – и вдруг увидел добычу.

Оглушенный воплями двуногих, он не заметил ее сразу, а теперь, увидев, не мог поверить глазам. Птица! Большая сытная птица на длинных ногах с мелкой дурной головкой на тонкой шее. Не убегает – да и некуда ей бежать. Стоит у стены, смотрит. Готовится сдохнуть. Играя мышцами, на ходу рассчитывая смертоносный прыжок, барс двинулся к добыче.

– Хорош твой зверюга, – сказал капитан Уфретин и бросил в рот щепотку табака.

– Парни изловили на перевале, – ответил Беллис. – Сегодня мы увидим кишки твоего Фури.

– Хех, – осклабился Уфретин.

Когда барса отделял от добычи десяток футов, он замер на миг. Он знал: в этот миг промедления добыча решит, будто имеет шанс спастись, и кинется в сторону. Увидев ее рывок, он изменит расчет, прыгнет так, чтобы сбить птицу на ходу. Вцепится в спину, опрокинет в пыль и перекусит змеиную шею.

Но птица стояла и глядела на него, даже не думая двигаться с места. Он прыгнул – и мигом позже врезался в каменную стену. Птица присела, он пролетел над нею. Птица присела! Этого не может быть, птицы не садятся! Они бегут со всех ног или сдыхают в когтях, но не увертываются от атаки! Внезапная боль ожгла его плечо. Птица ударила ногой и распорола ему шкуру. Барс отпрыгнул, спасая себя. Птица осталась стоять, где была. Крохотная головка покачивалась на стебле шеи.

– Это только начало, – бросил Беллис. – Сейчас котяра задаст жару!

– Хех, – повторил Уфретин, перекатывая жвачку языком.

Барс развернулся и вновь начал атаку. Дернулся влево, чтобы птица повернулась, молнией метнулся вправо, выскочил из-под взгляда и, невидимый, атаковал. И снова добыча успела присесть, и снова он шмякнулся в стену, и снова бросился наутек, когда кривые когти птицы свистнули в дюйме от его морды.

Двуногие разразились хохотом. Многие вопили:

– Фури! Фури! Святой Фури!

– М-не пом-нимаю, на что ты м-надеешься? – сказал капитан Уфретин, комкая слова жвачкой. – Все знают: Фури нельзя победить. Он святой и бессмертный.

– Спали тебя солнце, Уфретин! Он – просто страус! Я могу взять лук и пристрелить его.

– М-промахнешься.

– Тогда срубить его башку мечом!

– Он пригнется, ты м-сломаешь меч об стену.

В доказательство слов капитана барс снова атаковал – и снова промазал. На сей раз он прыгнул низко, ожидая, что враг присядет. Но Фури просто поджал ногу, и кот промчался под нею, и Фури полоснул когтем его задницу.

Уфретин похлопал Беллиса по плечу.

– Друг, пойми: это м-не просто страус. Это святой тотемн-мный зверь нашего полка. Его может убить м-недведь с герба м-Нортвудов или гигантский нетопырь Ориджина, или болотная змея Дарк-мвотера. Но не обычный… эй!

Барс рванул с места и понесся вокруг Фури. Страус завертелся на месте, ожидая прыжка, но барс не прыгнул. Он сузил кольцо и бросился под ноги Фури, и тот поджал ногу, но барс не пролетел насквозь, а замер под брюхом птицы, присел на задние и полоснул передними по животу. Перья полетели во все стороны. Фури издал дикий клекочущий визг, ударил в ответ, но барс уже отпрыгнул. Фури сделал нетвердый шаг, с его живота капала кровь.

– Конец ему, конец! – пьяно заорал Беллис. – Я говорил: кот его прикончит!

Толпа затаила дыхание. Замер барс, наблюдая за раненой добычей. Он ждал, и зрители ждали: сейчас брюхо птицы распахнется, и внутренности ляпнутся на песок, и барс начнет поедать их еще теплыми, пока птица корчится в агонии. Но Фури сделал шаг, второй, третий – и не раскрылся, как вспоротый мешок. Напротив, его движения обрели твердость. Изогнув шею, он прицелился клювом в хищника… и вдруг побежал. За один вдох он покрыл двадцать футов, и барс кинулся в сторону, но слишком медленно. Фури сшиб его наземь и принялся топтать. Барс визжал от ужаса и боли, извиваясь на песке, пытаясь вывернуться, а Фури втаптывал его в землю и драл когтями, и жутко гортанно клекотал.

В этот миг Уфретина проняло. Смесь, которую он перетирал зубами, включала не только жевательный табак, но и сухой порошок болотных мухоморов. Грибной яд впитался в его слюну и начал дело. Капитан Уфретин издал сладкий стон.

Все вокруг стало ярче, сочнее, красочней. Все будто наполнилось чувством: большое сделалось больше, страшное – еще страшнее, мелкое – еще ничтожней. Барс – живой, но сжавшийся до размеров щенка – выкатился из-под ног страуса и бросился бежать. А Фури вырос, как слон, как искровый тягач. Взрывая землю стальными когтями, он пошел по арене, и при каждом шаге из его суставов летели искры, будто там, внутри, крутились шестерни движков. Голова Фури поднялась над стенами бойцовской ямы, его глаза остекленели и засветились, как фонари. Перья превратились в клинки мечей, что рассекали воздух. С живота порою падало что-то красное – но то была не кровь, а искровые очи.

– Я люблю тебя, Фури! – заорал Уфретин. – Убей его!

Барс бежал, а Фури шел следом. Шаг страуса был так огромен, что покрывал половину арены. Барс еще не был растоптан лишь потому, что прятался между гигантских когтей. Но драться он даже не пытался, а панически бежал, оставляя скользкий кровавый след.

– Хватит! – вскричал Беллис. – Останови это!

– Нет, пусть Фури убьет кота! Пусть сдерет его шкуру и сделает себе воротник! Это будет уроком для всех чертовых котов. Нельзя победить святого страуса!

Механический страус вырос до размеров арены и вынужден был шагать на месте. Барс висел на его ноге, как на стволе гигантской сосны.

– Святой Фури! Святой Фури! – вопили наемники Уфретина. Солдаты Беллиса понуро молчали, многие отводили глаза.

И тут все испортил вестовой:

– Капитан Беллис, капитан Уфретин! Предместье горит!

Уфретин повертел головой и увидел на западе столб дыма. Мухоморы делали его густым и жирным, как масло. Дым упирался в небо и разливался по нему чернильным пятном. Клякса росла на глазах.

– Какого черта? Как это случилось?!

– Сначала занялась таверна Эстора – в ней дрались и перекинули жаровню. От нее пошло на весь квартал.

Капитаны переглянулись. Уфретин не должен тушить чертов пожар. Четвертый из Пяти нанял его бригаду защищать Изерин от врагов. От человеческих врагов, а не от духов чертова огня! Но и Беллис, вообще-то, не обязан тушить. Он, Беллис, командир небольшого гарнизона в замке Четвертого, и он может вовсе не выходить в город – лишь бы замок был цел. Все это верно, да. Но если Изерин сгорит к Праотцам, а Четвертый вернется из Лаэма и найдет угольки – и Беллис, и Уфретин полетят со своих мест о-ох как далеко. Как котенок от пинка страуса.

Уфретин заложил пальцы в рот и свистнул, плюясь синеватой слюной. Фури дернулся и остыл: сбавил бег, опустил перья, перестал клекотать. Несчастный кот юркнул в клетку и принялся зализывать раны.

– Ставку отдашь после пожара, – сказал Уфретин Беллису. – Смотри мне, не сгори.

* * *

Бригада Святого Страуса представляла собою шесть сотен парней, большинство из которых разделяли взгляды своего командира. Реальный мир представлялся им слишком унылым местом для жизни. Скрасить его тем или иным способом, сбежать из темницы будней – не только право, но и долг любого человека с фантазией! В бригаде имелись грибоеды, нюхачи пыльцы, лизатели жаб, змеелюбы и прозаичные пьяницы. На последних здесь глядели свысока, но все же принимали за своих. Кроме того, вся бригада была одержима страстью к азартным играм. Под играми понимались не только привычные карты или кости, но и абсолютно все, что зависит от удачи и может стать поводом для ставок. Одолеет ли барс Святого Фури? Кинуть камень с горы на крышу – пробьет или нет? Встать в грозу с поднятым кверху копьем – бахнет молния или не бахнет? Большой пес оприходует маленькую собачку? А если да, то что из нее родится? Победит император или мятежник? Принц Гектор или Степной Огонь?.. Месячные жалования кочевали из рук в руки каждый день. Счастливцы, сорвавшие куш, спускали его на грибы, пыльцу, ядовитых жаб. Проигравшие невезунчики рыскали по Изерину в поисках, кого бы побить и что бы сломать. Словом, чего бригада Святого Страуса не знала никогда – так это скуки.

Какой-то зануда, вроде капитана Беллиса, мог сказать – не только мог, а и говорил с завидной частотой – что дисциплина бригады заставляет плакать богов войны. Уфретин считал это лестью. Беллис говорил также, что наемники Святого Страуса дерутся как стадо взбесившихся свиней. Уфретин и это принимал за похвалу. Однажды он видел бешеного кабана – куда там рыцарю до такой силищи! Жители Изерина нередко жаловались своему лорду – Четвертому из Пяти – на беспорядки, исходящие от наемников. Четвертый слушал вполуха и смотрел сквозь пальцы. Он-то знал: за бригадой Страуса идет слава законченных безумцев, и сама эта слава держит врагов подальше от Изерина. В трех днях пути от города лежали земли зандов – свирепых горных дикарей. Однажды занды рискнули устроить набег на город. Наемники встретили их бешеным хохотом и криками: «Слава страусу!» Впереди всех, рядом с капитаном Уфретином, мчался Фури и выклевывал глаза нападавшим. Вождь зандов, шедший в первых рядах, был сбит с ног. Один наемник вынул из мешка гремучую змею – живую, настоящую! – сел на вождя верхом и принялся стегать его змеей, как кнутом. «Вперед, моя лошадка!» Занды сбежали и больше не возвращались. Уфретин от души повеселился, хотя и проиграл много денег: поставил, что занды все полягут в бою. Ему очень нравилось звучание слова «полягут».

Нынешний пожар оказался отнюдь не таким забавным противником. На самом деле, вовсе не забавным, а злым и утомительным. Солнце нещадно палило весь май, дома стояли сухими и вспыхивали, как щепа. Три квартала превратились в кузнечный горн. Наемники сходили с ума от жара: истекали потом, срывали дымящуюся одежду, обливались водой, чтобы затушить волосы. Пожар длился несколько часов, не давая ни минуты передышки. Не было времени ни хлебнуть, ни лизнуть, ни понюхать. Многие падали без чувств, иные вовсе улизнули. Капитан Уфретин не заметил этого, поскольку дважды закидывал в рот новые шепотки мухоморов. Пожар предстал его взгляду в виде сказочного чудовища, дышащего огнем. Солдаты слились и превратились в змею, которая окунала хвост в колодец, а из пасти плевалась водою в морду чудищу. Колодец вычерпали до дна, и чудище даже не вздрогнуло. Пока тушили один дом, занималось три.

– Спали его солнце! – приказал Уфретин. – То есть – к чертям все! Гори дотла!

Парни выбрали три более-менее широких улицы по периметру горящих кварталов и заняли оборону. Когда огненные щепки перелетали через улицу, их сбивали и топтали ногами, засыпали землей, не давая пламени перекинуться за границу. Что творилось внутри периметра – всем уже было плевать. Шесть кварталов выгорели начисто, остались лишь угли да глиняные черепки.

– Красота! – изрек Уфретин.

Он своими глазами видел, как чудовище рухнуло наземь и распалось миллионом искр, и каждая искорка угасла, превратившись в алмаз.

Беллис не был так спокоен.

– Всех, кто выжил, сюда. Да, сюда, ко мне!

Пару сотен чумазых, прибитых, хнычущих людей согнали на площадь. Все лишились домов, кое-кто – родичей.

– Кто был в таверне? Признавайтесь, идовы черти! Скажите сами, иначе всех спрошу!

Мало помалу люди разобрались, из толпы выделилась стайка мужиков да пара служанок. Девицы рыдали, мужики поглаживали синяки, смачивали водой ожоги.

– Вы сидели в таверне? Что там случилось, Праотца вашего за ногу?!

– Ну, мы… Но мы не при чем… Это эти… Капитан, солнцем клянемся, львом клянемся – не мы. Все эти начали…

– Кто такие эти?! Говорите правду – или каждому плетей!

Не сразу и не без труда, но кое-как сложилось из их слов. «Этими» были восьмеро парней, что приехали вчерашним вечером и встали на ночлег. Крепкие такие парни, с плечами, с кулаками. Может, бандиты, а может, солдаты – ну, этой породы. Перед обедом они все ввалились в таверну, а там сидели наши – ну, мещане изеринские. Эти нашим сказали: «Двигай!» Да, так и сказали: «Двигай!» В смысле – лучший стол отдайте, а сами садитесь по углам. Наши, понятно, сначала в голос, а потом в кулаки. Ну не спускать же такого, господин капитан! Мы ж не знали, что до пожара дойдет. Началась драка – а там уж не разберешь. Ась-двась – из харчевни в кухню перекинулось, кто-то стал тузить повара, он ответил черпаком да казанком. Перевернулось, раскатилось. Глядь – угли всюду по полу! А потом еще масло разлилось, чтоб ему растак. Ну, и полетело… Виноваты, господин капитан. Но мы ж не знали, что так будет… А они первыми начали, львом клянемся!

– Где эти они? Есть тут кто-то из них?

Солдаты принялись шерстить толпу. Капитан Уфретин, командир бригады Святого Страуса, все мучительней чувствовал скуку. Огненное чудище погибло, водяная змея распалась, алмазы превратились в золу, остались только унылые людишки, которых зачем-то допрашивал Беллис. Зачем? Что они скажут, кроме слов? А в словах – никакого удовольствия.

– Приведите Фури, – велел Уфретин.

К нему подвели черного страуса, привязанного за лапу. Фури выглядел потрепанным – перьев недоставало, живот был испачкан запекшейся кровью. Но все же при виде его Уфретин испытал душевный подъем.

– Иди сюда, хороший! Ты мой молодчик!..

Капитан погладил шею Фури у самой головы, страус клекотнул от удовольствия.

– Ты – наш талисман! Твоя святость защищает всю бригаду. Хороший мой. Никто нас не одолеет, пока ты с нами!

Фури перешагивал с ноги на ногу, пепел оседал на когтях.

Тем временем дурацкое следствие Беллиса подошло к концу. Всю толпу выживших просеяли, а «этих» так и не нашлось. Мужики говорили: сбежали они, господин капитан. А может, того, погорелись. Мы их так отделали, что они попадали. Может, их там и накрыло. Наказали их боги, господин капитан. Поделом, чтобы неповадно.