Текст книги ""Полари". Компиляция. Книги 1-12+ путеводитель (СИ)"

Автор книги: Роман Суржиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 187 (всего у книги 355 страниц)

Спутники – 6

Графство Блэкмор (герцогство Альмера)

Не ешь того, что жрет шакал. Не езди с тем, кого не знаешь.

Эту мудрость всякий сын Степи впитывает раньше, чем садится в седло. Дели путь только с тем, кому доверяешь. Иначе твой путь выйдет коротким.

Не кодекс чести порождает доверие (Запад беден честью, как и золотом), не твердость принципов и не правдивость. Доверие идет от знания. Можно полагаться на лжеца, вора или труса – если знаешь, в какой момент он солжет, украдет или сбежит. Нельзя полагаться на того, кого не знаешь.

Спутники Ней и Чара презирали шаванов Бирая: те зазря хвастливы, малодушны и гнут шеи перед мерзавцем-Колдуном. Шаваны Бирая недолюбливали Спутников: Ней хитер и скользок, как змея; Чара зла и когтиста, как рысь. Но Спутники и шаваны хорошо знали друг друга, потому могли делить один путь. О Новичке этого не скажешь.

– Ты повидал все земли и народы, – говорил Неймиру ганта Бирай, вытянув ноги к огню. – Вот и ответь мне: что за зверь этот Новичок? Откуда он? Какое мясо жрет? Какого цвета изнанка его шкуры?

Миновало пять дней. Изломав свой путь, чтобы сбить со следа ищеек, отряд пришел к Лаксетту, что в графстве Блэкмор. Колдун вышел из лесу поглядеть на город и взял с собой лишь одного парня – Новичка. Прочие остались ждать у костра, и ганта Бирай усадил Неймира справа от себя – как человека, с которым хотел крепко посоветоваться. Неймир же хотел поднять цену своим словам, потому сперва не ответил, а спросил сам:

– А ты-то как думаешь, ганта? Имеешь догадки?

Бирай покрутил длинный ус, прочистил ногтем щель меж зубов, сплюнул в костер – тоже выдержал паузу перед ответом. Наконец, сказал:

– Это очень странный тип: как будто сшили полкозы и полкоровы. Бьется он ловко и движется плавно – значит, воин. Но меч короткий, кинжал поганый, а брони нет совсем – значит, не воин. В седле держится как влитой, дороги знает, земли видел – значит, всадник. Но если нужно встать на ночлег, развести огонь, сжарить мяса, то два часа провозится, будто копыта вместо рук. Значит, не всадник. За деньги может все – значит, бандит или наемник. Но морда гладкая, без единого шрама, и все зубы целы – значит, не бандит и не наемник.

Ганта покачал головой, недоумевая. Гурлах сказал:

– Еще он много слов говорит. Будто малец или баба.

Чара повела бровью, и Гурлах уточнил:

– Не как ты. У ползунов бабы – коль раскроют пасть, то уже не заткнешь. Вот он на них смахивает.

Косматый добавил:

– И еще сильно борзый. Как козлик, которому рогов не обломали. Лезет по-наглому, силу не уважает.

Косматый потер колено. Оно почти уже не досаждало, но шаван все припоминал Новичку внезапный и подлый пинок.

– Вот потому, – сказал ганта Бирай, – я и спрашиваю тебя, Неймир-Оборотень: что ты понял про Новичка?

Ней заговорил с видом превосходства:

– Понял я поболе вас, уж не обижайтесь. Значит, так. Новичок говорит витиевато, но не потому, что баба, а потому, что так научен. Рос он, стало быть, в замке, а грамоте учился в пансионе, или где там богаческие детки учатся. В седле и с мечом хорош – значит, и этому его научили, выходит, сын не просто богача, а вояки, лорда. Но меч, одежда, лошаденка – все худое. Спросите – почему? Я отвечу: потому, что он – бастард. Богатство родным сыновьям лорда ушло, а ублюдку – шиш. Потому он и денег жаждет: с детства привык к роскоши, теперь мечтает все вернуть. И дерзкий по той же причине: все лорденыши дерзкие, пока жизнь их не накажет.

– То бишь, он – благородный?

– Наполовину.

Ганта подергал ус.

– А почему нас не боится? И Колдуна тоже? И почему вообще грабить пошел, если такой благородный? Нанялся бы к какому-то лорду этим… оруженосцем. Жил бы на молоке с белым хлебом.

– Потому, – сказал Неймир, – что Новичок – изгой. Если кто из лордов нарушит ихние правила – кодекс чести – то нигде ему потом житья нет, ни в одном замке не примут. Вот он – нарушил. Теперь и вынужден грабить, поскольку благородной службы не найдет. И связался с нами потому, что выбора иного не имеет. Его дорога лежит вдоль нашей.

– Стало быть, он – гнилой лорд?.. – уточнил ганта Бирай.

– Выходит, да.

Гурлах и Косматый хохотнули: гнилой лорд – забавное прозвище. Но Бирай все хмурился:

– Тогда скажи мне главное, Неймир. Как с ним быть?

– С Новичком-то?

– Нет, с Духом Червя!.. С Новичком, конечно.

– А в чем вопрос?

– Ты знаешь, в чем. Вопрос в Хагготе.

Пять дней назад Колдун объявил, что если Новичок подойдет для дела, то займет в отряде место Хаггота, которого сам же и убьет. Завтра отряд возьмет банк в Лаксетте, и станет ясно, на что годится Новичок. Если Колдун сочтет его годным, то прикажет зарезать Хаггота. А тот еще не до конца окреп после ранения, не сможет постоять за себя.

– Убей Новичка сегодня, – посоветовал Ней.

– Колдун озлится. Он же не затем взял Новичка, чтоб его прикончили. Хотел бы убить – сразу бы убил.

– Тогда не убивай, – развел руками Ней.

– Он зарежет Хаггота. И я буду не ганта, а коровье дерьмо, если не отомщу!

– Так отомстишь.

– Колдун озлится.

Ней усмехнулся:

– Сложно быть тобой. Хорошо, что я – не ты.

Ганта фыркнул и стал грызть окорок, отвернувшись от Нея. А Спутник промолвил:

– Впрочем, есть еще идея.

– У?..

– Колдун сказал: возьмем Новичка, если он проявит себя в деле. Вот и сделай так, чтобы не проявил. Дай задание, с которым он не справится.

– Х-ха, – только и успел сказать ганта, как на тропинке раздались шаги.

Колдун с Новичком шли так, словно всю дорогу болтали о чем-то. Колдун выпячивал губу в ухмылке – видать, Новичок удачно сострил.

– Третья вода на молоке, ага, точно! – повторил Колдун, посмеиваясь. Уселся на шкуру у костра, раздвинув шаванов. – Что, парни, соскучились? Изныли от тоски?

Всадники раздались в стороны, образовав почтительный зазор между собой и Колдуном.

– Мы обсудили завтрашнее дело, – изрек ганта.

– Вот как? По совпадению, мы тоже. Этот городишко, Лаксетт, показался нам… каким, Новичок?

– Совершенно обычным, что и вызвало тревогу. Время-то ныне отнюдь не обычное: сменилась власть и в герцогстве, и в Империи. Феодалы бурлят, воины точат копья, богачи прячут золото… Лаксетт же выглядит со стороны до крайности будничным, чем навевает скверные мысли.

– Червь сточи твои скверные мысли, – буркнул ганта Бирай, уязвленный тем, как Колдун прислушался к Новичку. – Прошлые взяли и этот возьмем.

– Возьмем вне сомнений, – подмигнул Колдун, – но сперва проведем разведку. Найдем все капканы, чтобы ловко их обойти. Пускай двое пойдут в город и там заночуют, а утром доложат, чем пахнет.

Ганта кивнул на Спутников, а те только пожали плечами. Ходить в разведку для обоих – столь же привычно, как жечь огонь зимой.

Рожа Колдуна стала неприятно хитрой, аж слащавой от предвкушения будущей проделки.

– Пойдут двое, но я не сказал, что вы. Одним из двух станет Новичок, а вторым… – он побегал глазами меж Неем и Чарой, вынул агатку. – Перышко – значит, Ней. Дамочка – хе-хе, значит, дамочка.

Он швырнул монетку в воздух.

* * *

Чара Без Страха никогда не была мастаком говорить. Слова стоят мало. Кто много болтает, тот мало делает. Чара молча делала много и презирала болтунов, в особенности тех, кто обожает звук своего голоса.

Чара не любила чужеземцев. Всадник Степи, будь он даже лютым врагом Чары, все же смотрит на жизнь как она, бьется как она, скачет как она, чувствует так же. А чужеземец – даже самый лучший – отделен пропастью. В его сердце никогда не заглянуть… но можно всадить стрелу.

Чара опасалась добряков. Злой и корыстный поступок всегда понятен, а вот доброта – признак слабости или обмана. Если добряк не лжет тебе, то он – тряпка.

Чара Без Страха не спешила доверять людям. Узнать человека и поверить ему – занимало у нее несколько лет, быстрее никак не выходило. За это время кто-то умирал, кто-то предавал, кто-то менял путь и скакал своею дорогой… Лишь два человека пробыли с Чарой так долго, чтобы заслужить ее доверие: Неймир-Оборотень и ганта Корт. Но второму из них она недавно чуть не выпустила дух. Так что, говоря по правде, лишь один.

Как вдруг, неделю назад…

Новичок был чужеземцем и, наверное, никогда носа не совал в Степь. Новичок говорил без устали и от каждого удачного словца лучился самодовольством. Новичок рискнул жизнью и отдал кучу монет, чтобы спасти незнакомую девчушку. Он был лукав, хитер, непонятен. Он был последним, кому стоило бы доверять.

Если сказать, что он понравился Чаре, то выйдет ложь. Она отлично видела все его недостатки. Чувствовала фальшь, когда Новичок говорил неродные ему слова: «ганта», «ползуны», «делить путь», «течет река – скачет конь». Фыркала, когда он называл ее «миледи». Смеялась вместе со всеми, когда проявлял неуклюжесть. А Новичок был неуклюж во всем, что не касалось фехтования и речи. Отбил себе палец огнивом, лег спать в ложбине и проснулся в луже, сжарил индюка так, что все давились углями… И Чара до сих пор не поняла, какого хвоста он вступился за девчонку – и за нее, лучницу. Словом, не нравился он ей и понимания не вызывал.

Но Чаре хотелось быть рядом с этим человеком. Возле него было как-то… особенно. Интересно. Он говорил – многословно, чуждо – но хотелось слушать. Красота была в словах, прежде Чарой неизведанная. Ней тоже умел говорить красноречиво, но не искренне, с игрой; Новичок же – от чистого сердца. Он звал ее «миледи», и было смешно… но и приятно тоже, ведь Новичок не смеялся над нею. Он скакал – и хотелось бок о бок. Смотреть краем глаза, как он держится в седле, как горячит коня, натягивает поводья. Все манеры, вся школа езды – чужая, неправильная… но по-своему очень изящная. Он делал глупости – ронял угли на сапоги, путался в узлах, ломал ногти, пытаясь их подстричь, – и тут тоже хотелось быть рядом. Смотреть, добродушно посмеиваться, зная, что эта неловкость – оборот великого мастерства в чем-то другом.

Наконец, эта девчонка – дочь лекаря… Если бы ганта не согласился отпустить ее, то Новичок, наверное, махнул бы рукой: «Ну, и ладно. Хвост с нею…» Любой шаван сделал бы так. Но из его несходства с шаванами вытекала надежда: а что, если б не махнул? Что, если б выхватил меч и глупо бросил на кон собственную жизнь? Как парой минут раньше мечтала сама Чара – но рассудительно удержалась.

Словом, всю последнюю неделю она искала поводов побыть рядом с Новичком и свирепела от тщеты усилий. Просто так, без предлога, интересоваться чужаком было не с руки, а предлогов находилось мало. Поболтать? Так она не умелец. Предложить помощь? Без его просьбы унизительно, а он не просил. Попросить помощи? Глупо, ведь все бытовые штуки она умеет лучше него. Вот если бы дошло до схватки, Новичок показал бы мастерство, а Чара – свое. Но боев не было… Порой Чара подходила к нему и спрашивала что-то, лишь бы завязать разговор.

– Ты какое любишь мясо?

– Употребляю всякое, но предпочитаю курятину: она легка и не утомляет мозг.

Или:

– Умеешь стрелять?

– Да, но много хуже вас, миледи.

– Откуда знаешь?

– Вижу по вашему разрезу глаз и силе в ваших пальцах.

Или:

– Бывал на Севере?

– Доводилось.

– Видал медведей? А кайров?..

– Да, миледи, но вынужден вас разочаровать: и медведи, и кайры – редкость. Овцы с пастухами – вот истинные северяне.

Всякий раз до того веско звучал его ответ, что Чара терялась, о чем еще спросить. Хмурилась и уходила, а чего действительно хотелось – так это толкнуть его в бок или дать подзатыльник, чтобы не умничал и поговорил по-человечески. А еще мог бы сам спросить ее о чем-то! Или просто взять и рассказать что-нибудь длинное, чтобы она послушала. С другими-то болтает без умолку, даже с Колдуном!.. А с лучницей – нет. Чем она так ему плоха?!

Зорко присматривая за Новичком, Чара открыла то, чего пока не заметили другие: он обладал умением располагать к себе людей. Гурлах и Косматый злились на Новичка за унизительные ушибы, но уважали: превосходя их в мастерстве, он сохранял вежливость. Гирдану нравилась его посадка в седле, Колдуну – остроумие, ганте Бираю – наглость и жажда наживы. Пожалуй, не от страха перед Колдуном ганта до сих пор щадил Новичка. Скорее, видел в нем ценность, возможно – будущего лучшего своего всадника.

Кто явно недолюбливал Новичка, так это Хаггот и Неймир. Хаггот имел на то очевидную причину, а вот Ней… Его Чара не могла понять. Ведь Новичок – такой же хитрый сорвиголова, как сам Неймир! Тоже отличный мечник и знаток земель, и смельчак. Лишь одна разница: Новичок – чужеземец. Ну, и что такого? Чужеземец – зато хороший человек.

* * *

Монетка крутанулась в полете: перо – лицо – перо – лицо – перо, – и упала ликом Праматери кверху. Колдун сказал:

– Дамочка и Новичок – добро пожаловать в Лаксетт.

Новичок кивнул, Чара поднялась на ноги. Ней тоже вскочил.

– Она никуда не пойдет. Я вместо нее.

Колдун уставился на Нея:

– Это как? Светлая Агата выбрала Чару. Ты же не станешь спорить с Праматерью!

– Чара не пойдет в разведку… с этим.

– Почему? – спросила Чара.

– Почему? – спросил Колдун.

– Я ему не доверяю.

– Ты имеешь право не доверять кому угодно, – согласился Колдун. – А я имею право ссать толстой струей на твое недоверие. Те, кого я выбрал, пойдут или в разведку, или на Звезду.

– Меня прельщает первый вариант, – сказал Новичок.

– И меня, – сказала Чара.

Ней глубоко вздохнул, раздувая ноздри, мотнул головой – и сел на место.

– Ладно, лысый хвост. Пусть будет так.

Лаксетт торчал на холме, островерхий и многозубый, как гребень. В отличие от прочих городов, где побывал отряд, Лаксетт целиком опоясывала внушительная стена, усыпанная башнями. Выше городских стен краснела цитадель, на шпилях которой белели лоскуты флагов.

Дорога шла от леса вниз, а после снова вверх – к городским воротам. До них оставалось меньше мили. Солнце клонилось к горизонту, размазывало по дороге длиннющие тени двух всадников, заливало багрянцем громаду цитадели.

Чара спросила Новичка, с обычной неловкостью пытаясь завязать разговор:

– Почему он красный, этот замок?

– Мы в герцогстве Альмера, миледи. Оно недаром прозвано Красной Землей: излюбленный материал здешних зодчих – кирпич из красной глины.

– Значит, замок – из кирпича?

– В Альмере и Короне такие часто встречаются.

– Постой, откуда вообще замок? Мы брали банки только в вольных городах. Теперь уже нет?

– Некоторые вольные города располагают замками, оставшимися от прежних лордов. Но в случае с Лаксеттом миледи права: этим городом владеет феодал. Наш Колдун поступил мудро: изменил тактику выбора целей, чтобы запутать возможных преследователей.

– Угу…

Чара мучительно не находила, что сказать еще. Рядом с Новичком будто язык отнимался: его слова звучали как-то… исчерпывающе, вот как. К ним ни прибавить, ни отнять. Но он, как на зло, искоса глядел на нее и словно ждал ответа. Никогда прежде Чара не думала, что разговор может представлять столько трудностей.

Вдруг на ум пришел вопрос, который давно хотелось задать:

– Новичок, почему ты все время говоришь мне «вы»?

– Это знак уважения. В центральных землях на «ты» обращаются к самым близким, либо к тем, кого не уважают.

– Я уважаю тебя! – воскликнула Чара.

– Знаю, – кивнул Новичок. – А Колдуна?

Она придержала коня.

– Ты это о чем?

– Вы говорили, что не можете уйти от него. Я спрашиваю: почему? Какая веревка держит?

– Много хочешь знать! – возмутилась Чара.

– Верно, много, – не моргнул глазом Новичок. – Собственно, миледи, я желаю знать о вас все.

– И думаешь, я тебе отвечу?

– Думаю, вы не купите половину коня.

Чара умолкла от удивления. Новичок сказал:

– Доверие, как и лошадь, продается только целиком. Нельзя доверять наполовину.

Она вперила в него взгляд:

– Решил, что я тебе доверяю?! Ты чужеземец, и я знаю тебя всего пять дней!

– Вы поверили мне с первой минуты в доме лекаря. Так верьте до конца – либо не верьте вовсе.

Есть люди, склонные лгать самим себе. Есть люди, готовые свернуть с половины пути. Чара никогда не входила в их число.

– Мы с Неймиром были с разведкой в Мелоранже. Принц Гектор Шиммерийский поймал нас и приказал казнить. Колдун спас. Так мы ему задолжали.

– Выходит, вы должны ему жизнь?

– Да.

– Если однажды спасете его, то будете в расчете?

– Да.

– Благодарю, миледи.

Он умолк с задумчивым видом.

– Какого хвоста?! – вот теперь Чара действительно разозлилась. – Запомни: я не люблю тех, кто темнит! Хочешь быть моим другом – выкладывай, что имеешь на уме!

– Вы правы, миледи, я хочу видеть вас своим другом. А ум мой занят тем фактом, что мы с вами… – он бросил взгляд на город, до ворот оставалась четверть мили, – …едем в ловушку.

– Дух Червя!.. В какую еще ловушку?

– Я кое-что слышал о бароне Лаксетте, здешнем лорде. Имеется у него премилая страстишка: вешать людей. Под это действо отводится лучшая площадь, строится роскошный эшефот, воздвигаются зрительские трибуны. В полдень трубят фанфары, бьют барабаны, милорд Лаксетт занимает почетное место и собственной рукою дает отмашку. Он заключает с вассалами пари о том, как долго будет дергаться казнимый, и сломается ли его шея. Говорят, ставки барона всегда выигрывают – ему довольно одного взгляда на человека, чтобы понять, насколько крепки шейные позвонки. Что доказывает, миледи, давнюю истину: опыт – великая сила.

– Но он же не повесит нас просто так.

– Конечно, нет. Барон уважает законы: сперва ждет какого-нибудь преступления, потом хватает кого-нибудь, годного в подозреваемые, и лишь тогда затевает действо. Поскольку собственные жители платят ему налоги, а приезжие – нет, то предпочтение отдается приезжим. Заведен такой порядок: всякому, кто вступает в город, на руке делается чернильная пометка – дата въезда. А когда выезжаешь, стражники сверяют пометку со списком последних преступлений. Если во время твоего присутствия в Лаксетте совершено злодеяние, ты попадаешь в каземат и шагу не ступишь, пока не докажешь невиновность.

– Выходит, Колдун выбрал скверный город для грабежа.

– В этом – самая соль моей мысли.

– Почему сразу не сказал Колдуну?

Новичок глянул на Чару с лукавым огоньком:

– Я хочу воплотить одну задумку. И вы, миледи, мне поможете.

* * *

Новичок вернулся в лагерь спустя пару часов. Один, без Чары. В ответ на общее недоумение сказал:

– Лаксетт – скверный город для грабежа. Здешний лорд обожает вешать людей, причем предпочитает приезжих. В полдень воздвигают эшефот…

Он повторил всю историю и показал руку. На запястье темнели чернильные цифры.

– Видите: нынешняя дата повторена дважды – в час въезда и выезда. Если бы в означенном промежутке времени в городе случилось преступление, меня бы задержали до прояснения ситуации.

Шаваны ворчливо зашептались. Ней спросил:

– Где Чара?

– Она осталась в городе, чтобы довести разведку до конца.

– А почему ты вернулся?

– Предупредить вас об опасности. Если бы я остался на ночь, а ночью в городе кого-нибудь убили, то нас с Чарой задержали бы до конца следствия, а вы остались в неведении.

Шаваны задумались, ганта Бирай проворчал:

– Дерьмо шакала. Нельзя в этот город. Войдем – не выйдем.

– Утром дождемся Чару и поскачем прочь, – сказал Гурлах. – Другую цель возьмем.

– Не очень-то хочется болтаться в петле, – добавил Косматый. – Паскудная смерть для всадника.

– Поедем отсюда, братья, – с надеждой выронил Хаггот.

Колдун оттопырил губу:

– У меня иное мнение, хе-хе. Говоришь, в Лаксетте вешают в полдень?

– Точно так.

– А завтра будет действо?

– Стражники только о том и говорят. Вздернут ведьму, насильника и воровку.

– Значит, завтра около полудня вся полиция будет на центральной площади и все горожане без дела – тоже. А если так, кто расскажет про ограбление стражникам на воротах? Налетим – и ускачем раньше, чем стражники узнает о нашем дельце!

– Должен заметить, план представляется весьма рискованным, – сказал Новичок.

– Я с ним согласен, – буркнул Бирай. – Хвосты нам прийдут.

– Советую, Колдун, избрать иную цель для атаки. Это будет проявлением ума.

Колдун опустил руки на чародейский пояс, усыпанный разноцветными бляшками.

– Ты, никак, хотел назвать меня глупцом?

– Пока еще нет. Я лишь сказал, что ты проявишь ум, если поведешь отряд в другой город.

– А если не поведу?

– Тогда не проявишь, – пожал плечами Новичок. – Логично, не правда ли?

Шаваны шарахнулись в стороны от Новичка, когда Колдун поднял руку и растопырил пальцы когтями ворона. Между большим и указательным вспыхнула синяя искра.

– Шуты живут лишь до тех пор, пока их шутки смешны. Твои перестали меня забавлять.

– А я и не шучу. Я спасаю жизни тебе и твоим бойцам.

– О своей жизни подумай!

Колдун протянул к нему руку, и Новичок поднял ладони:

– Прости, я сказал глупость. Тебе виднее. Скажешь брать Лаксетт – возьмем.

– Так и скажу, – процедил Колдун, опуская руку на пояс. – Кто-нибудь еще имеет возражения?

Ганта Бирай покорно склонил голову, за ним и Гурлах, и Косматый, и остальные. Лишь Хаггот тихо выронил:

– Колдун, прошу, не нужно…

Его чувства были ясны. До следующего города рана Хаггота совсем зажила бы, и он сумел бы защитить себя. Но завтра в Лаксетте ему конец: либо на виселице, либо от меча Новичка.

Колдун даже не глянул в его сторону:

– Спать. Утром идем в город.

И вдруг нахмурился:

– А где Неймир?

Оборотень исчез. Только что возился у своего шатра, а уже нету.

– Он туда пошел, – ответил Гирдан. – Сказал, за Чарой.

– Вернуть, – приказал Колдун.

– Позволь мне, – вызвался Новичок.

Он нагнал Нея на опушке леса. Едва Оборотень вышел из-под деревьев в лучи луны, как Новичок окликнул его:

– Сударь, вы совершаете ошибку. Ночью ворота города заперты, вам в них не войти. Но если попадетесь на глаза стражникам, то насторожите их. Вы рискуете арестом.

– Ты говоришь мне о риске? – прошипел Ней. – Бросил Чару одну в капкане!

– А вы предпочли бы, сударь, чтобы я остался с нею? На ночь вдвоем в гостиничной комнатушке… Согласен, в этом имелась бы доля романтики.

Ней шагнул к нему, играя желваками.

– Чего ты хочешь, чужак? Что тебе нужно от Чары?!

– Не от нее, сударь, а от вас. Я хочу, чтобы вы извлекли из ножен клинок и проявили доступный вам уровень мастерства.

Ней на миг замер от удивления. Встряхнул головой, заговорил совершенно другим тоном – снисходительным, ласковым:

– Послушай, приятель. Я планировал просто свалить тебя на землю, выбить пару зубов и избавить от лишней наглости. Я не собирался убивать. Ты не настолько плох, чтобы ложиться в пыль. Но если настаиваешь…

Новичок положил ладонь на эфес.

– В вас копится ревность, сударь. Она, беспричинная и мало осознанная, все же будет находить себе ежедневную пищу, пока не переполнит вас и вынудит схватиться за меч. Однако я тороплюсь, сударь, и не имею времени на подобные глупости. Если имеете ко мне претензии – разрешим их прямо сейчас.

Он выдернул сталь из ножен.

Великая Степь рождает много отменных всадников и метких стрелков, но мало мастеров клинка. Возможно, на это надеялся гнилой рыцарь, нарываясь на поединок. К его несчастью, Неймир был исключением. Он служил наемным воином в Шиммери и Дарквотере, в Надежде и Закатном Берегу. Он рубился с копьеносцами Львиных Скал и рыцарями джунглей, с ветер-всадниками Холливела и здоровенными нортвудскими медведями. Рубился даже с кайрами и нескольких положил в пыль. Неймир видел все стили фехтования Запада, Юга и Центра, пятью из них владел в совершенстве. Вынимая меч из ножен, он уже знал, как нанесет первый – обманный – удар, и второй – уводящий, – и как третьим ударом вспорет правый бицепс Новичка. Этот чужак – наглец, но все же не заслуживает смерти.

Меч взлетел, и первый удар пошел чуть-чуть не так, второй – совсем не так, а вместо третьего Неймиру пришлось поставить блок: выпад чужака опередил его! Ней отбил клинок врага, отскочил, увернулся, красиво обошел слева – и ударил со скоростью молнии. Вместо чавканья рубленого мяса услышал звон. Не поверил ушам: чужак не мог так быстро!.. Спустя секунду Ней уже отступал, отводя лихие жалящие удары. Один чуть не проткнул ему легкое – не достал буквально на дюйм. Новичок подмигнул Нею.

Оборотень сменил стиль. Закрутил клинок косой восьмеркой, как делают в Закатном Берегу. Стальным вихрем протаранил защиту Новичка, заставил отступить, сбиться с шага, пошатнуться. Нажал еще, смел остатки защиты, атаковал наверняка – и разрубил воздух. Новичок – змея! – выскользнул из-под вихря, ударил сбоку. Холод просвистел возле уха Неймира. Когда обернулся, наглец вновь подмигивал.

О пощаде речь больше не шла. Вопрос не в том, щадить или нет. Он или я – вот выбор! Хорошо, что Ней уже понял стиль Новичка: имперская классика, школа столичных мастеров. Он снова сменил стиль – стал чередовать верхние атаки с нижними, как в западной Альмере. Провел несколько пробных выпадов, дал Новичку прочувствовать стиль, настроиться. По усмешке врага увидел миг, когда тот понял манеру боя. И обрушил на Новичка тройную атаку: верхняя, косая, нижняя. Классический прием – против него есть традиционная защита: верхний блок, уход вправо, нижний блок. Это и сделает гнилой рыцарь – что ж еще? Так учил его мастер фехтования!

Ней ударил поверху – Новичок блокировал. Ней ударил наискось через грудь – Новичок ушел вправо. Теперь по классике – удар по ногам. Но Ней ударил на фут выше классики. Клинок вошел бы в живот, если б Новичок тупо следовал уроку… Но он был умен и прыгнул назад, крутанулся вокруг себя, обогнул клинок шавана. Вдох – и Новичок уже возле Нея, в левой руке – кинжал, занесенный для ближнего удара в грудь. Но и Ней не дитя: приготовил запасной план. Едва Новичок подошел слишком близко, Ней ошарашил его пинком в голень и опрокинул кулаком в лицо.

Новичок очутился на земле, а Ней занес над ним клинок:

– Бросай оружие!

Чужак послушно разжал руки. Несколько секунд оба молча дышали. Наконец, Ней сказал:

– Ты ловкий змей. Но ты же не думаешь, что я не заметил. Дважды ты промедлил на полвдоха, хотя мог успеть. Ты не хотел убивать меня.

– Как и вы меня, сударь. Кроме последней атаки, вы целились только по рукам.

Ней встал, подал руку противнику, помог подняться.

– Я вижу, что ты – честный парень. Слова могут врать, клинок – нет. Ты мне не враг.

– Рад, что вы это признали.

– Уясни кое-что. Чара – свободная женщина. С кем и как развлекаться решает сама, я ей не пастух. Но если вздумаешь обидеть ее – берегись, никакой стиль боя тебе не поможет.

– Сударь, Чара – весьма достойный человек. Она последняя, кого я бы хотел обидеть.

– Тогда зачем ты оставил ее одну в городе?

– Это она решила остаться. Мне требуется помощь в одном деле, и я попросил Чару об услуге. Она не отказала.

Ней вдруг смекнул кое-что.

– Ты сразился со мной, чтобы заслужить мое доверие. Выходит, меня тоже хотел просить о чем-то?

– Совершенно верно, сударь. Ваша помощь мне тоже требуется.

– И что это за дело, с которым ловкач вроде тебя не справится в одиночку?

Новичок подмигнул, убирая меч в ножны.

– Охота.

Нищий Новичок не имел шатра. Он спал на краю лагеря, завернувшись в две старые овечьи шкуры.

Вечером Хаггот невзначай дважды прошел мимо, чтобы притоптать снег. Когда костер угас и дыханье спящих сменилось храпом, Хаггот выждал еще с полчаса, поднялся и взял нож. Заблаговременно вынул клинок из ножен, чтобы не скрипнула сталь; оставил сапоги, чтобы не звякнули шпоры. Ступая по вмятым в снег следам, подошел к Новичку. Присел рядом, рассмотрел безмятежное лицо – Новичку, видно, снился отцовский замок или наследство, или еще что хорошее. Занес нож, шепнул одними губами: «Тирья тон тирья», – и ударил.

Рука встретила нежданное препятствие: теплое, шершавое, цепкое. Ладонь Новичка перехватила запястье шавана. Тот положил вторую руку поверх рукояти, чтобы продавить защиту. Новичок выставил колено из-под шкуры и пнул Хаггота прямо в шов на боку. От боли шаван ослабил хватку – и секунду спустя лежал на спине, а в руке Новичка блестел отнятый нож.

Хаггот не стал унижаться мольбами. Сказал с горечью:

– Ладно… Видать, судьба мне сдохнуть из-за этой раны. Так решил Дух Степи…

– Что я должен сказать? – уточнил Новичок.

– Тирья тон тирья.

– И что это означает?

– Нельзя было иначе.

– Ложь, – сказал Новичок. – Можно иначе.

И вернул Хагготу кинжал.

* * *

Они въехали в Лаксетт за час до полудня. Только впятером: Ней, Новичок, Колдун и ганта с Гурлахом. Даже в таком числе они вызвали опасное любопытство привратников.

– Куда направляетесь и не многовато ли несете железа?

– Железа ровно столько, чтобы чувствовать себя безопасно в нынешнее шумное время, – Новичок дружелюбно откинул плащ и показал свой простой короткий меч. – А движемся мы прямо на центральную площадь, чтобы увидеть славное действо. Нечасто случается день, когда вешают разом троих негодяев, а если уж случился, то никак нельзя пропустить!

Начальник стражи криво ухмыльнулся, встопорщив седой ус:

– Да уж… Я бы сам глядел, коли б не вахта… Меточный порядок знаете?

– Не первый день на свете живем.

– Тогда давайте руки.

Они обнажили запястья, а стражник взял крохотные печатки-цифры и проставил на коже путников дату и время. Новичок подал другую руку, чтобы не возбуждать подозрений видом вчерашней метки. Засим они въехали в Лаксетт.

– Всего трое на страже, – пренебрежительно буркнул Ней.

– Шестеро, – поправил Новичок. – Еще трое в надвратной башне.

За воротами лежала небольшая площадь, от которой расходились три улицы. Правая тянулась вдоль стены, сумрачная и заросшая худыми лачужками. Центральная, украшенная аркой, шла вверх, вглубь города. Левая упиралась в тупик с лошадиной поилкой и пирамидой бочек.

– Бочки, – сказал Новичок.

– Какие еще бочки?

– Хорошие. Ничего дурного не могу о них сказать.

– Гы-гы, – осклабился Колдун. – Побереги шуточки для банкиров: ты первым войдешь, развлечешь их беседой, поглядишь, что да как. А ты, Неймир, – на площадь. Когда там начнется забава, лети к нам.

Ней пришпорил коня. На площади должна ждать Чара – так она условилась с Новичком. Проблема в том, что Чара там вовсе не одна. Похоже, добрую четверть города барон Лаксетт заразил своей любовью к висельникам. Гомон толпы стал слышен уже за несколько кварталов, а за квартал поток прохожих стал таким густым, что Нею пришлось оставить лошадь у ближайшей коновязи и шагать пешком.

Выйдя на площадь, Неймир поднял взгляд выше голов и увидел сооружение. Виселица отнюдь не сводилась к простой перекладине с веревкой. Над толпою вздымались три деревянные башни разной высоты. Самая скромная имела двадцать футов росту, а самая значительная оставляла в тени все дома на площади, кроме церкви. На каждой башне висели здоровенные – больше человека – щиты с выведенными мелом именами преступников. Над каждым щитом полоскались флаги: желтый, красный в горошек и черный с крестом. Они, видимо, обозначали преступления казнимых, а высота башен отвечала тяжести злодеяний. Черный крест – знак ведьмы – темнел выше остальных. На верхушках башен толпилось немало народу, как стрелков при осаде: трубачи с фанфарами, охранники, судебные приставы, палач в маске – свой для каждой башни! А почетную середину занимали, конечно, сами виселицы. Они опирались на столбы, испещренные мелкой резьбою, а перекладины были обвиты праздничными лентами. Неймир смотрел на высшую – ведьминскую – башню, когда трубачи на ней подняли фанфары и исторгли надрывно бравый вой. Открылся люк, и, понукаемая копьями в спину, на крышу вышла преступница.