Текст книги ""Полари". Компиляция. Книги 1-12+ путеводитель (СИ)"

Автор книги: Роман Суржиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 331 (всего у книги 355 страниц)

– Вина, милорд? Присядьте в беседке, а я прикажу…

Он прошелся взглядом по ее круглым щекам, заметной груди, мягкому животу.

– Отдых достойного человека – это не чревоугодие, а смена вида работы. Отвлечемся от Дэвида. Расскажите про обитель.

О, Софья величавая!.. Именно с показа своих владений аббатиса и хотела бы начать. Ведь дело Дэвида – не самая выгодная тема для начала. Оно выдает пару промашек: дуреха Лизбет оставила студентов без присмотра; Предмет лежал на алтаре, не запертый в сундук. А вот экскурсия по монастырю представит аббатису в наилучшем свете: все чисто, ухожено, в порядке и блеске. Она могла часами рассказывать о том, сколько стараний вложила в эту обитель…

Но теперь, после столь неудачного знакомства, все шло вкось и вкривь. Похвасталась скульптурой в беседке: работа прекрасного мастера, точная копия знаменитой Елены Озерной. Получила выговор: Праматерь должна стоять в храме, а в беседке – местночтимый святой. Показала библиотеку: отдельное здание, светлое, сухое, книги упорядочены и сведены в каталог. Эмиссар заглянул на столы переписчиц:

– Труды Марека и Симеона? Не вижу смысла, у Цекрви Праотцов свои переписчики есть.

Аббатиса отвела его в розарий. Отличное изобретение, одно из лучших! Уход за розами требует старательности и прилежания, послушницы обучаются полезным качествам, а монастырь получает хороший доход, продавая цветы… Эмиссар потрогал стебель:

– Острые шипы, не правда ли? Как по-вашему, послушницы часто колют пальцы?

– Случается порой…

– А вы продаете цветы за деньги. Получаете выгоду от страданий. Третья заповедь, сударыня.

Дормиторий прошлым летом подвергся ремонту. Аббатиса гордилась: не просив ни агатки из верховной казны, исключительно за собственные деньги, она наново побелила здание и заменила оконные рамы. Теперь стекла стояли в два слоя, рамы были гораздо лучше подогнаны, а щели – законопачены. В дормитории стало тепло, зимой сэкономили двадцать два пуда дров.

– Стоит окнами на юг, – обронил эмиссар. – По канону должен на восток.

Она едва удержалась от крика: «Да боги святые, не я же его строила!»

– Приму к сведению, милорд. При возможности, мы перестроим здание…

На очереди стояла церковь. Там тоже имелись поводы для гордости, в том числе и пресловутый Предмет. Будучи малым, он тем не менее пользовался славой, приносил доход и укреплял веру горожан. Имелись и старинные иконы (в идеально начищенных серебряных окладах), и живописные фрески (отреставрированные ее старанием), и новые дароносицы, и витражные окна… Но теперь аббатиса попросту боялась вести гостя в храм. Он точно найдет поводы к недовольству, хотя и сложно представить – какие.

– Изволите ли посетить церковь?.. – робко спросила она и вздохнула с облегчением, получив ответ:

– Не вижу смысла. Мелкие огрехи видны повсюду, но некое старание вам все-таки присуще. Полагаю, уж с храмом-то вы справились.

– Как пожелаете, милорд.

– Идемте в вашу келью. Покажете доходную книгу, затем обсудим этого вора.

В келью!.. Святая Софья, дай мне сил, – мысленно взмолилась аббатиса. Устав трехвековой давности предписывал настоятелям обителей двух низших рангов вести дела в том же помещении, какое отведено для сна – то бишь, в келье. Непозволительная роскошь для монаха – иметь в личном пользовании несколько комнат. Но все изменилось с тех лет, когда писался устав! Церковь Праматерей усилила влияние, софиевские монастыри процветали, особенно – под властью умных настоятельниц. Не было смысла целыми днями слепнуть в келье, когда средства позволяли заполучить отдельный кабинет.

Эмиссар, конечно, иначе смотрел на сей вопрос. Окинул кабинет аббатисы внимательным взглядом, с насмешкою полюбопытствовал:

– Где же вы спите? В кресле, надо полагать?

– На подоконнике.

– Тяга к роскоши и потворство своим капризам не к лицу монахине. Тем более – шутовство.

– Виновата, милорд. Я потворствую не себе, а деловому порядку. Шкафы заполнены книгами и бумагами. Ума не приложу, как уместить все это в моей келье.

– Разместите в библиотеке. Берите в келью лишь то, что нужно.

– Да, милорд, я распоряжусь.

– Питаю мало надежды на это…

Он уселся в ее кресло, неодобрительно ощупал мягкое сиденье. Потребовал финансовые книги за минувший год и за нынешний. Бегло просмотрел, выписал несколько чисел в блокнот.

– Как видите, милорд, наша обитель приносит матери-церкви…

Он отмахнулся:

– Да, я заметил: вы любите делать деньги. Ваши ладони смазаны клеем, к которому липнет серебро. Скажите лучше о краже.

Настоятельница начала рассказ. Хайтауэр слушал вполуха, одновременно листая книги. Без особой надежды она попыталась придать делу выгодный свет. Похвалила наставников семинарии и прилежную сестру Майю, которая привлекла студентов к покраске оград. Затуманила проступок Лизбет: сестра ощутила недуг и отлучилась по необходимости. Семинарист Колин Бейкер услышал мурлыканье кота и вышел во двор поглядеть. Оставшись в храме один, Дэвид Аттертон поддался соблазну…

– Кот ваш? – уточнил эмиссар.

– Да, милорд.

– Не сомневался. И он гуляет по ночам, без присмотра? Справляет нужду где пожелает, верно? В том числе и в беседке, под ноги Праматери Елены?

– Ни разу такого не наблюдалось. Милорд, я прошу заметить: кот имеет к делу косвенное отношение. Он всего лишь побудил Бейкера покинуть храм, и в это время семинарист Аттертон…

– Я понял, – кивнул эмиссар. – Повесить.

– Кота?..

Хайтауэр выдержал угрюмую паузу.

– Я всерьез подумываю о том, чтобы предложить вас на роль придворной комедиантки. Ваш юмор столь же нелеп, сколь неуместен. Повесить – вора, разумеется.

Аббатиса храбро глянула ему в лицо:

– Милорд, я и не думала шутить. Мне было трудно поверить, что так быстро и походя может быть решена судьба человека.

– Не цепляйтесь к словам, сударыня. Конечно, я вынесу вердикт позднее, во время суда, как и положено по закону. Но в данный момент не вижу препятствий к обвинительному приговору.

Она замешкалась, и эмиссар продолжил:

– К слову сказать, не понимаю, зачем вам понадобилось вызывать меня. Дело простое и ясное, ответчик – ничтожен, Предмет – мал. Могли бы отдать семинариста светским властям и не обременять меня долгою дорогой.

То было неправдой. Она не звала его, а лишь доложила капитулу о происшествии. Капитул мог прислать любого пса, гораздо более мелкого, чем Хайтауэр.

Но эти слова стали бы новым оправданием – пустым и бесполезным. Эмиссар уже сложил о ней мнение. Он ничего и не ждет от нее, кроме мелких промашек и пустых оправданий. Аббатиса ощутила сильнейшее желание: удивить его.

– Милорд, дело не представляется таким уж ясным. Видите ли, юный Дэвид имел уважительную причину, чтобы вынести Предмет во двор.

– Поверье об удаче в любви? Олухи-студенты прожужжали мне все уши. Но это пустая сплетня! Вашего Предмета нет в списке чудотворных.

– Потому, милорд, что не существует точных признаков любовного чуда. Когда Предмет снимает паралич или исцеляет сизый мор, его священная сила становится очевидна. Но если супружеская пара живет душа в душу – это кажется обычным делом, не правда ли? Нужно много лет наблюдений, чтобы заметить связь. Большинство семей подвластны житейским коллизиям: случаются детские смерти, измены, ссоры, склоки… А пары, коснувшиеся Предмета, остаются счастливыми.

– Вы в это верите, сударыня? – усмехнулся эмиссар.

– Я не готова утверждать, что данный Предмет – чудотворен. Вы полностью правы, милорд: он не явил нам канонических признаков дива. Но важно иное: мещане верят в его силу. Эта вера оказывает весьма благотворное влияние. Каждая пара, которая коснулась Предмета, начинает считать себя избранной, а свою любовь – освященной богами. От этого и муж, и жена сильнее ценят друг друга, дарят больше внимания и заботы. Любовь крепчает, когда в нее верят.

Странное дело: лицо эмиссара разгладилось, с губ слетела циничная усмешка, в глазах проявился интерес.

– Большинство городских пар венчается в вашей обители?

– Да, милорд.

– Если Предмет так хорошо влияет на них, отчего вы не всем позволяете его трогать?

– Это разрушило бы веру в чудо. Согласитесь, милорд: где есть гарантия, там нет волшебства.

– А как вы избираете счастливцев?

– Рискую быть вновь обвиненной вами, однако первым делом я прошу внести жертву – не менее двух эфесов. Когда монеты ложатся в дароносицу, я зову к себе молодых, возлагаю руки на их чело и молюсь Праматери Софьи. Если Величавая подает мне дурной знак, я запрещаю таинство с Предметом. Но чаще она проявляет благосклонность к молодым, и тогда я позволяю им коснуться святыни.

– Этот семинарист пожалел двух эфесов?

– Дэвид не имел и глории, милорд. Он беден. А если бы нашел деньги для оплаты, я б их не приняла. Дэвид влюблен в дочку знатного человека, они – не пара друг другу.

– И потому он стащил Предмет?

– Вполне возможно, да.

– Однако мотивы вора неважны. Кто вынес Предмет из храма, тот покусился на святое.

– Именно поэтому, милорд, я молилась, чтобы капитул прислал мудрого судью, вроде вас. Это дело слишком двояко: славный юноша ради светлой цели совершил очень дурной поступок.

Эмиссар огладил худые свои щеки, провел ладонью по острой, как клин, бороде. Нечто в словах аббатисы крепко его заинтересовало. На всякий случай она добавила:

– Милорд, не извольте сомневаться: все пожертвования на благость Предмета исправно внесены в доходную книгу. Половина перечисляется мною в пользу казны…

Он кивнул так рассеянно, что стало ясно: доход святой Церкви не заботит эмиссара. По крайней мере, не сегодня.

– Приближаются Софьины дни… – задумчиво вымолвил гость. – Должно быть, многие пары подали заявку на обручение…

– Двенадцать свадеб, милорд, и двадцать три помолвки.

– Как вы успеете столько?

– Не скрою: придется трудно. Задействуем садовую часовню и подземную капеллу. Там будут служить старшие сестры, а я возьму на себя храм…

Он удивился:

– Вы лично правите свадьбы?..

– Я недаром служу Софье, милорд. Свадебный обряд – не только мой долг, но и радость.

– Хм…

Он повел бровью, будто хотел сказать: «А я-то думал, вас радуют только деньги…» Но сказал иное:

– Аббатиса, простите мне малое лукавство: я упрекнул вас в напрасном вызове. Знаю, что вы меня не звали. Капитул собирался направить иное лицо, но я взял на себя эту миссию. Имею хорошего знакомца в вашем городе, хотел его повидать.

– Славно, когда дело позволяет встретиться с другом.

– Но есть и вторая причина визита. В городе живет моя невеста, я хотел обручиться на Софьины дни. И коль скоро вы лично правите обряды – не окажете ли услугу?

* * *

– Ну, что ж, оставлю вас наедине…

Барон Вингрем улыбнулся дочке, не то подбадривая, не то извиняясь, и вышел прочь.

Дариус Хайтауэр толкнул ногой стул:

– Садись.

Роуз села прямо, не касаясь спинки. Разгладила платье, сложила руки на коленях. Было страшно. Человек в черном осмотрел ее бегло, без похоти и даже без интереса. Сказал:

– Я наблюдал, как ты росла. Видел тебя в различных ситуациях, неплохо знаю отца. Все нужные черты были тебе привиты, а все уроки – преподаны. С позиции нрава и воспитания, ты мне подходишь.

Роуз ждала чего угодно, но не такого! Долгих смотрин, придирчивых опросов: что она знает, что умеет, что любит… Равнодушие ошеломило ее, как ледяная вода.

– Перейдем к важному: телесным вопросам. Барон показал мне заключение лекаря, который признал тебя полностью годной к деторождению. Твой вид подтверждает его слова: широкие бедра, здоровый цвет лица. Однако я должен убедиться, что ты не имеешь привычек, вредных для зачатия. Начнем с очевидного: много ли употребляешь вина?

– Отнюдь, милорд. Я помогаю отцу, вижу его клиентов, бывает, выпью с ними за компанию, чтобы не обидеть. Вот и все.

– Должна будешь отказаться полностью, ничего крепче яблочного сока. Соблюдаешь ли заветы Сьюзен? Развиваешь свое тело?

– Не успеваю, милорд. Изучаю с гувернерами восемь предметов, много тружусь по отцовским делам.

– Скверно. В столице изменишь образ жизни, начнешь делать упражнения, полезные при беременности. Ездишь верхом?

– В седле – редко, милорд. Чаще на козлах: люблю править фургоном.

– Полнейшее непотребство. Будешь ездить в карете, а также ходить пешком. Ходьба полезна для развития бедер. Какую пищу предпочитаешь: жирную, сдобную, соленую?..

Пункт за пунктом Хайтауэр спросил обо всем, что могло повлиять на беременность и роды. Роуз отвечала вежливо и ясно, однако душою погружалась в ужас: будущий муж не замечал в ней ничего, кроме утробы и груди.

Но страх – не повод поступить бесчестно! Хайтауэр – давний приятель отца, в также – судья святой церкви. По совести, нужно предупредить его. Когда поток вопросов начал иссякать, Роуз воспользовалась паузой:

– Милорд, позвольте мне сказать.

– Говори.

– Я обязана поставить вас в известность. Простите, милорд, я не питаю к вам чувства. Вы будете несчастны в браке со мною. Я не смогу согреть вас теплом любви.

С полным равнодушием он пожал плечами:

– Этого и не требуется. Коль на то пошло, я тебя тоже не люблю.

Она ахнула:

– Но милорд, зачем же тогда?..

– Для всяческих страстей существуют альтессы. Назначение супруги – иное. Ты с ним справишься.

– Разве моя холодность к вам не отравит супружеской жизни? Не лучше ли найти любящую девушку? При ваших достоинствах это не составит затруднения!

– Наивное дитя, – усмехнулся Хайтауэр.

Роуз совсем потерялась, не в силах понять. Зачем выбирать девицу, к которой ты настолько безразличен? Можно понять безответную любовь, но какой смысл в браке, где любви нет вовсе?!

Она хотела сказать о чувствах к Дэвиду, но равнодушие жениха вышибло из ее головы все мысли, кроме главного вопроса:

– Милорд, зачем вы просите моей руки?! Кому нужна жена, с которой не будет счастья? Милорд, прошу, объяснитесь!

Он повел бровью:

– Объяснить… Хм… А отчего бы и нет? В столице ты сама увидишь положение дел, но лучше подготовиться заранее. Будешь знать, какую играть роль.

И нареченный поведал ей следующее.

Церковью Праматерей управляет капитул: семнадцать высших священниц каждого из орденов. Мужчина не может войти в него. Верховную власть Праматеринской ветви составляют исключительно женщины.

Самым могущественным органом после капитула является церковный суд. Его сила – в праве казнить и миловать священников любого ранга, кроме высших матерей. Суд – это меч, способный снести голову кому угодно, даже епископу или аббату. Острием меча служит эмиссар Хайтауэр.

Разумеется, капитул ставит строжайшие требования к эмиссару. И лорд Хайтауэр всегда держался на высоте: он решителен, быстр, исполнителен, безжалостен к греху. Сама архиматерь постоянно его хвалит. Лишь один крохотный изъян: Хайтауэр – мужчина. Священницы капитула чуточку больше доверяли бы человеку, мыслящему как они: то есть, женщине.

Ровно через год, на следующие Софьины дни, придет срок утвердить новый состав церковного суда. Архиматерь хочет оставить эмиссаром своего верного слугу, но группа других матерей прочит на это место агатовскую аббатису из Алеридана. Она имеет лишь одно преимущество перед Хайтауэром – пол. Вот почему архиматерь велела своему эмиссару: женитесь, милорд, и заведите детей. Женатый мужчина более понятен, чем мужчина холостой. Если обзаведетесь семьею, никто в капитуле не станет голосовать против вас.

Роуз выслушала с полным внимание, но так и не поняла:

– Выходит, милорд, вам следует жениться этим летом… Но почему именно на мне? Разве нет в столице девушек, влюбленных в вас? Разве нет хотя бы той, к кому неравнодушны вы?

Он искривил губы:

– Твой разум весьма ограничен. Чувство – это риск! Если я буду любить жену, через нее враги смогут манипулировать мною. Если она будет любить меня, то станет глупой и непредсказуемой. К тому же, столичные вертихвостки спят и видят, как присосаться к моей власти и деньгам. А ты – чиста, как белый лист. Из тебя я сделаю портрет идеальной супруги.

Она не сдержалась, вскрикнула в отчаянье:

– Прошу, увольте, милорд! Мы оба станем несчастны!

В ответ он усмехнулся:

– Если б ты кинулась мне на шею и зашептала нежные слова, я б выгнал тебя прочь. Так ведут себя пиявки, падкие на славу и богатство. Но ты протестуешь – и этим доказываешь свое бескорыстие. К тому же, ты честно сказала, что не любишь, а значит, не приучена лгать. Ступай же, обрадуй отца: ты подходишь мне в жены.

* * *

Три дня перед праздником Софьи, согласно церковному календарю, являют собою кошмар. Всякий, кто служит Праматерям, знает истину: утру предшествует ночь, а празднику – предпраздничная жуть.

Начать с простого: в Софьины дни ворота и двери не запираются. Для встречи любящих сердец не должно быть преград – так сказано Праматерью. Потому перед праздником нужно проверить замки на шкафах и сундуках, и убрать туда ценную утварь.

Второе дело – заготовить угощения. В Софьины дни никому не станет времени куховарить: послушницы и сестры собьются с ног на свадьбах и богослужениях. А значит, все для трапезы в эти дни надо приготовить заранее и спрятать в холодных погребах. Поскольку этим заняты все в округе, то цены взлетают. Нужно спорить, торговаться, хитростью и лестью выбивать скидки.

Далее, печенья: традиционные софьины кругляши с ягодкой посередине. Они стоят особняком от прочей готовки, поскольку их нужна тьма. Идова тьма, да простит Праматерь скверное слово! Все жрут кругляши, и в огромных количествах. Одни причащаются: жуют с благостным видом за обе щеки. Другие пробуют вкусы, собирают коллекцию. Детишки носятся из храма в храм, набивая сладостью рты и карманы. Бедняки нагребают печенья впрок. Сестры и послушницы перебивают голод, когда нет времени на трапезу… В прошлом году ушло восемь ящиков кругляшей – и не хватило! Стоит ли говорить: в каждом ящике печенья были с разным вкусом, и все освящены молитвой.

Ну, а главное – подготовка свадеб. Устроить три алтаря вместо одного, расставить скамьи, развесить иконы, заготовить вино и чаши, платки и ленты. Заучить имена женихов, невест, родителей, знатных гостей. Составить распорядок, разделить роли, распланировать все, что только может быть спланировано. Разметить дорожки, расставить преграды, там разрешить, здесь запретить, туда – непременно, сюда – строго настрого… Прогнать тысячу гостей по точно рассчитанным путям, и не дать им превратить маленький монастырь в царство владыки хаоса!

Обитель Софьи Дивотворящей гудела пчелиным роем. Младшие сестры и послушницы метались по делам, старшие сестры управляли ими, а аббатиса решала проблемы, возникающие в изобилии.

Беда с закупкой муки. Сестра Люсиль приобрела четыре мешка, больше нет на всем базаре! Правда нет или нет по дешевке?.. То-то же. Сестра Люсиль бережет каждую агатку. Виолетта, щедрая душа, езжай с Люсилью, да побыстрее.

Телегу картофеля свалили возле храма. Как так, почему не в погреб?! Святая мать, у торговца спина болела, не донес… Ясно. Зовем сестер Берту и Марту, они не только картофель, но и коня поднимут. Ну-ка, сестрицы, Софьи ради, всю эту гору – в погреб. Укрепитесь трудами и молитвою!..

Матушка, несчастье: Предмет закрылся! Спрятали в сундук, клацнули замком – а он был залит чем-то липким, теперь не отпереть!.. Эко несчастье. Сестра Лизбет давеча оплошала с Предметом, ей и расхлебывать. Ну-ка, Лизбет, со всех ног за мастером, купи замок на замену.

Спасите, помогите, в кухне пожар! Дым валит во все щели! Дышать нельзя!..

Что? Дайте взглянуть… Действительно, дым. Пахнет свиньей на вертеле. Ну-ка, я угадаю: сковородку ставили послушницы? То-то же. Смазали салом вместо топленого масла. Что делать? Проветрить, с божьей помощью. Салоедкам в руки сковороду, пускай чистят. Остальным – месить тесто. Где? Да в трапезной, на столах, покуда кухня непригодна!

Пока аббатиса, окутанная клубами дыма, в хвост и в гриву гоняла послушниц, к ней подкрались сзади:

– Долгих лет, святая мать.

Обернулась и ахнула: Хайтауэр!

– Долгих лет, милорд…

– Я немного понаблюдал за вами.

– О, боги! Простите, милорд, я поставлю замену и уделю время вам. Майя, голубка, прошу тебя…

– Не нужно, я вошел во вкус. Продолжайте свое дело, а я посмотрю.

Такого подвоха аббатиса не ждала. Делать все то же самое на глазах у эмиссара?! Но времени на сомнения не имелось: уже накатывали новые проблемы.

– Матушка, свадьбы смешались! Мастер Фитцгерберт назначен на десять, но думал, что на двенадцать, и позвал гостей. А на двенадцать стоит сын шерифа, его никак не передвинешь: к ним едет генерал из Лабелина…

– Поставьте Фитцгерберта на полдень, но в крипту. Аптекаря из крипты – на час во двор. А портниху со двора – на десять в храм. И всем распишите открытки с новым временем. Открытки освятите, нарисуйте спираль – никаких больше переносов!

…

– Матушка, беда: цветов не хватило!

– Для чего, дочь моя?

– Для алтаря во дворе! Насыпали розовых лепестков, но они кончились…

– Я сказала: розовой тканью, а не лепестками. Сколько цветов вы ободрали? Неужели все?!

– Ой… Простите, ради Софьи!.. Матушка, что же теперь?!

– Лепестки – собрать и под пресс, сделаем розовую воду, освятим, продадим. Как вернется Люсиль, пусть едет за флаконами. А алтарь накрыть парчой.

…

– Матушка, дароносицу туда или сюда? Здесь упадет, а там об нее споткнутся. Сюда, матушка? Или туда лучше?..

…

– Матушка, Люсиль с Виолеттой вернулись. Муки нет на базаре. Теперь уж совсем нет, даже с переплатой!

– Благословляю вас, сестры, в долгий путь за город, на мельницу Харпера. Напомните мельнику воцерковление племянницы, пускай сделает скидку. Так и скажите, он поймет. Да, дорогою не смейте спать! У сестры Марты возьмите иголки и порванные рясы, пока едете – зашейте!

…

– Матушка, я купила замок! Глядите, какой славный. Дорогой встретила Роуз, дочь винодела. Они опаздывают с поставкой, привезут только ночью.

– Ночью – не беда. Лишь бы не в день Сошествия…

…

Увлекшись кутерьмой, настоятельница почти забыла про эмиссара. Он вел себя на диво тихо: следовал тенью и ни в чем не мешал. Получив минуту передышки, она спросила:

– Милорд, имеете ли замечания к моей работе?

– Тринадцать штук, сударыня.

– О, Софья… Отчего же вы молчали?

– Трудись усердно в меру своих сил. Сил у вас много, вы вкладываете их без остатка. Отрадно видеть.

– Благодарю, милорд.

– А изъяны мелки и простительны, кроме одного: уберите скамьи со двора. Сиденье под солнечным небом – это театр, а не богослужение.

– Сию минуту, милорд.

Мягкость эмиссара порадовала аббатису. Он явно чего-то хотел от нее. Оказать услугу столь знатному лицу – хороший шанс продвинуться по службе. С двойным усердием она расшвыряла дела и выкроила время для чаепития. В уютной тиши кабинета наполнила гостю чашку.

– Я к вашим услугам, милорд.

Он кивнул:

– Вы понятливы, одобряю. Сударыня, я имею сомнения касательно невесты… Будучи знаком с ее отцом, я наблюдал девушку во время роста и формирования. Казалось, все потребные качества были должною мерой заложены в нее. Благочестие, скромность, смирение и трудолюбие девушка проявляла в нужном количестве. Получив письмом предложение от ее отца, я не стал колебаться и ответил согласием.

– Однако, милорд?..

– Третьего дня я прибыл в ваш город, увидел избранницу – и заметил в ней дурную перемену. Девушка стала живо интересоваться вопросами чувства. Мне думается, она влюбилась.

Аббатиса развела руками:

– Юным душам это свойственно. Не вижу беды, милорд.

– Если она любит другого, то сможет предать меня. Станет вражеским шпионом в моем доме!

– Милорд, скажу по опыту сотен свадеб: в половине случаев девушка идет к алтарю с одним мужчиной, а вздыхает по другому. Это не беда. С годами девушка забудет прежнее чувство и привыкнет любить вас.

– Я не могу полагаться на удачу.

– Тогда ухаживайте за нею, милорд. Сперва добейтесь любви, а потом ведите к алтарю.

Он раздраженно рубанул рукой:

– Не имею времени на глупости!

– Простите, милорд, но в таком случае… чего вы просите у меня?

– Во время свадьбы дайте ей Священный Предмет. Боги свяжут ее со мной, и она уже не посмеет предать.

– Конечно, я так и собиралась. Но, простите, милорд, традиции сильны, когда они соблюдаются в точности…

Аббатиса раскрыла доходную книгу.

– А вы своего не упустите, – отметил эмиссар.

Он выложил на стол восемь эфесов, вписал в книгу свое имя и сумму. Аббатиса могла помочь ему бесплатно, и настояла на деньгах вовсе не из жадности. Она успела понять этого человека: он не ценит ничего, что дается даром. Единственный путь к его сердцу – назначить себе высокую цену. Потому она смахнула золотые в ящик стола.

– Благодарю за пожертвование, милорд.

– Влюбленность девицы имеет еще одну неприятную грань. Само чувство, конечно, пройдет без следа. Но скверно, если оно оставило отпечаток на теле. Вы понимаете меня?

– Боюсь, не вполне. Коли девица в положении, родители не стали бы этого скрывать.

– Я хочу знать: сорван ли ее цветок? Применяла ли она право Мириам?

– По закону девушка может держать это в секрете.

– Для воплощения права Мириам она выбрала бы конфидента. Им может быть отец или мать, но оба поклялись мне, что девица чиста. Также конфидентом может стать известный, уважаемый в городе священник… Такой, как вы.

Аббатиса потеребила браслет на руке. Захотелось позвать и погладить кота – он отлично успокаивал в минуту волнения.

Вопрос эмиссара незаконен. Тайна конфиденсии равна тайне исповеди. Только с согласия девушки конфидент может раскрыть секрет, и никак иначе. Если аббатиса скажет: «Да», – она нарушит устав и сразу лишится уважения, станет бесхребетным слизняком в глазах гостя. Но твердое «нет» вызовет гнев.

– По закону, – медленно повторила она, – девица вправе хранить эту тайну.

Брови эмиссара угрожающе сошлись к переносице.

– Я закрыл глаза на многие изъяны вашего хозяйства.

– Милорд, я не просила снисхождения. Готова ответить за все, что делается в монастыре.

– Едва ли вы справитесь с ответом! Все здесь пропитано запахом денег.

– Я служу Софье и Церкви, а не кошельку. Никогда в жизни не поступалась верою ради выгоды.

– Только что вы взяли с меня восемь золотых.

– Ради вашего счастья, милорд.

– Так сделайте для моего счастья еще одно: скажите, чиста ли невеста.

Проклятье! Аббатиса обругала себя. Эмиссар завлек ее в ловушку, теперь осталось лишь два пути: сделка с совестью – или прямой конфликт. Хотя…

Она отперла секретный ящик, вынула книгу учета конфиденсий, раскрыла на чистом листе.

– Милорд, я не имею права нарушить тайну. Однако вы, как судья святой Церкви, можете потребовать сведений, и я буду вынуждена подчиниться.

Он прищурился, глядя ей в глаза. Оба понимали, что это компромисс. Да, высший церковный суд может отменить тайну исповеди – но только в присутствие того, кто был исповедан.

– Я требую, – сказал эмиссар.

Она подала ему перо и чернила.

– Будьте так добры, в письменной форме.

Его губы растянулись в подобие улыбки.

– Мне по нраву ваш стиль работы. Вы думаете о последствиях поступков, обычно женщины не утруждаются этим.

– А вы унижаете людей, чтоб испытать на прочность.

Он медлил, покачивая в воздухе пером.

– Возможно, сударыня, я смогу найти вам место в столице… Мне требуется помощница. Верная и умная женщина. Понимаете меня?

Она поняла.

О, Софья Величавая!.. Верная женщина, помощница в столице… Хайтауэр стоит так высоко, как только может забраться мужчина. Выше – капитул, а он открыт лишь для женщин! Эмиссар хочет ввести свою ставленницу в верховный совет.

У аббатисы пересохло в горле. Рука пошарила по воздуху – где же кот!.. Меня – в капитул? Это шутка, должно быть. Ирония, насмешка… Я – настоятельница обители второго ранга. Выше – полные аббатства, выше – епархии и сеньории, выше – архиепархии, и только затем – капитул. Минуя три ступени, прямиком на вершину?!

Конечно, не сразу. Пройдут годы службы, прежде чем он полностью доверится мне. Но даже так, это сказочный взлет!

– Вижу, вы поняли, сударыня. Что же по поводу девицы?

Она поклонилась и аккуратно обошла ловушку:

– Охотно отвечу вам… сразу после письменного запроса.

– Хвалю, – сказал эмиссар и вывел строку:

«Требую сведений о конфиденсии. Дариус Хайтауэр».

– Вы не указали имя, милорд.

– Думалось, вы уже угадали.

– Роуз Вингрем, – кивнула аббатиса. – Однако впишите своей рукой.

Эмиссар вывел два слова. Без колебаний монахиня сказала:

– Роуз Вингрем чиста. Право Мириам не использовано ею.

Аббатиса была в этом совершенно уверена. На одной стороне листа красовался запрос эмиссара, а на обратной – отвергнутое прошение Роуз.

Хайтауэр поглядел в лицо аббатисе, выискивая признаков лжи. Остался вполне доволен результатом:

– Благодарю, святая мать.

Кот прыгнул ей на колени и замурчал под ласковой рукою. Монахиня сразу ощутила покой и уверенность.

– Позвольте дать вам совет, – сказала она. – Оправдайте Дэвида Аттертона.

Эмиссар удивленно наклонил голову:

– Это же явный вор! И не имеет влиятельных друзей. Не вижу резона в милости.

– Суд состоится накануне вашей свадьбы. Вашу строгость невеста увидит сама. Покажите ей также милость – пускай Роуз знает, что вы способны на то и на другое.

– В глазах капитула я буду выглядеть нелепо. Проделал такой путь и никого не казнил?..

– Напротив, милорд. Повесить Дэвида смог бы кто угодно, в том числе и наш городской суд. Но вы проделали долгий путь, чтобы спасти юношу, чистого душою. Это запомнится капитулу, в отличие от казни.

– Хороший совет, – признал эмиссар. – Одобряю ход вашей мысли.

* * *

– Говорите, замок нужен, леди Роуз?..

– Да, сударь, навесной.

– Вам на въездные ворота или подвал, или на амбар может быть?

– Нет, на сундук.

– А сундук большой или малый? Какое отверстие в ушках?

– Сундук средних размеров, как для столового серебра. Отверстие тоже среднее. Вы дайте какие есть, я сама выберу.

– Ну уж…

Мастер не выказал веры, что юная девица способна выбрать такую мудреную вещь, как навесной замок. Однако выложил на прилавок четыре образца, и Роуз тут же увидела подходящий.

– Вот этот замечателен! Красив, аккуратен, с позолотою.

– Это бронзовая накладка, миледи, но очень хорошего качества. За пять лет не потемнеет.

– Он будто для церкви сделан!

– Уж да, такое качество и в храм не грех. Там даже гравировка со спиралью.

– А ключик позвольте...

Мастер подал связку с несколькими копиями ключа. Роуз испробовала: замок открывался легко, с приятным сочным щелчком.

– Все же простите, он слишком церковный… Не найдется ли похожего, но другого?

– Показал, какие были, леди Роуз.

– Будьте так добры, поищите в кладовке, в мастерской… Может, завалялось хоть что-нибудь…

Он сомневался в результате, но все же пошел взглянуть. Вернулся с пустыми руками:

– Ничего, миледи. Для ваших нужд – только эти четыре.

– Тогда простите. Возьмите агатку за беспокойство, поищу у других мастеров…