Текст книги ""Полари". Компиляция. Книги 1-12+ путеводитель (СИ)"

Автор книги: Роман Суржиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 272 (всего у книги 355 страниц)

Шаттэрхенд оробел, как и всегда, встречаясь с логикой Минервы. Владычица мыслила слишком изощренно, изо всего умела сделать выводы, притом абсолютно логичные. Однако сегодня именно в безупречности ее мышления капитан чувствовал изъян. Нечто о том, что люди – не Праматери. Люди ошибаются, делают глупости и подлости, часто вовсе не со зла, не по расчету, а лишь потому, что далеки от идеала. Прощать стоит не только тогда, когда есть на та рациональные причины. Прощение – единственный способ принять свое и чужое несовершенство; не прощать – значит, спорить с богами и отрицать человеческую природу.

То была слишком мудреная мысль для капитана гвардии, он не осознал ее полностью, а лишь прошел по краю, и тщетно стал искать слова, чтобы выразить. А владычица тем временем сказала:

– Впрочем, другое хуже всего… Вы правы: вряд ли фрейлина переметнулась, не такой она человек. Но простить ее все же не могу. Я слишком устала прощать, вот в чем дело. Слишком многие причиняли мне страшное зло: Сибил Нортвуд, приарх Альмера, братья Шейланды. И всякий раз я не могла воздать им по заслугам. Сибил исчезла, приарх недосягаем, Шейланды под защитой Ориджина… Всегда есть весомая причина, вынуждающая стерпеть, утереться, сделать вид, будто простила. Как же я устала от того, что слаба, а враги – безнаказанны! Если есть в человеке запас прощения, то мой исчерпан до дна. Серебряный Лис выпил последние капли. Скорее всего, фрейлина виновна лишь в том, что выбрала неудачный день для своей выходки. Но даже эту малую оплошность я не могу простить.

Столько горечи звучало в словах Минервы, что душа капитана наполнилась сочувствием и гневом. А следом пришло бессилие: ничего тут не поделаешь. Да, все так и есть, это скверно, но против правды не попрешь. Жизнь часто горька, и самое мудрое, что можно сделать, – смириться с нею.

– Да, ваше величество, – осторожно сказал Шаттэрхенд, чувствуя разом свою правоту, слабость и трусость.

– Благодарю, капитан. Очень ценно, что вы меня поняли… Ах, да: само собою разумеется, найдите и устраните возможность подслушивания.

– Конечно, ваше величество.

Он забрал шприц – не оставлять же эту дрянь, – и ушел.

Капитан не знал, что делать с бессильем и тоскою. То и другое он ощущал очень редко, и по неопытности не имел защиты. Вполне возможно, демон тоски еще долго терзал бы его и побудил бы напиться вдрызг или с кем-нибудь подраться. Но, к счастью, капитана отвлек неожиданный рапорт:

– Лейтенант Август Мейс по поручению капитана Уитмора. Имею устное сообщение для владычицы.

Этот молодой лейтенантик был самым прославленным неудачником лазурной гвардии: рота под его командованием потеряла достояние Династии. Преступных действий Мейса протекция не обнаружила, потому его не вышвырнули к чертям, но и ничего важного больше не поручали. Мейс был оставлен при дворе из жалости.

– Какое еще сообщение? Вы не можете знать ничего, что достойно ее ушей!

Лейтенант повторил:

– Капитан Уитмор передал известие. У него для ее величества крайне важные сведения.

– Давайте пакет.

– Сообщение устное. Капитан Уитмор не доверился почте.

– А сам он где?

В отличие от Ме йса, Уитмор был добрым служакой, но крайне не вовремя выпил чаю. Отравился, месяц пролежал в лазарете, а потом взял долгий отпуск по состоянию здоровья и отбыл в свое имение.

– Капитан Уитмор в Маренго. Он просит ее величество тайно приехать туда. Сведения исключительно важны, можно только с глазу на глаз.

Шаттэрхенд уточнил:

– Вы с ним, как бы сказать вежливо, очумели? Он дал себя отравить, ты спустил триста Предметов, а теперь вы думаете, что можете о чем-то просить ее величество!

Мейс покраснел до корней волос:

– В них-то и дело. Ну, в Предметах. Мы кое-что смогли…

– Вы нашли Предметы⁈ Быть не может!

– Не нашли, – согласился Мейс. – Но правда, ее величеству лучше приехать в Маренго. Клянусь Праматерью, она не пожалеет. Капитан Уитмор и майор Бэкфилд едут туда из Альмеры, они располагают…

– Бэкфилд будет в Маренго? – Один звук этого имени развеял тоску Шаттэрхенда. Бессилие растаяло, как туман. – Я доложу императрице. Надеюсь, она не откажется от путешествия.

* * *

Май 1775 г. от Сошествия

Спустя три дня

Маренго, дворец Тишины

Мелкого гада звали Птичник. Был этот парень дворянином, еще и первородным, да с дипломом из Университета: шутка ли – заведовать всею почтой летнего дворца! Носил тройное имя – свое, мамино, бабкино. Однако был он мелкий гад, и звали его Птичник.

– Здоров, приятель, – бросил ему Бэкфилд, а сам плюхнулся в кресло. – Устрой мне винца.

– Сию минуту, господин майор! Только скажу, как рад вас видеть, и сразу же налью. Вам какого – белого, красного?

– Мне – лучшего.

Мелких гадов (в отличие от гадов крупных) майор Бэкфилд не уважал ни капли. Питал к ним заслуженное презрение, хотя порою видел их полезность. Нынешний случай был именно таков.

– Вот, господин майор: амино из Леонгарда, пятилетняя выдержка, самое лучшее!

Небрежным движением Бэкфилд смахнул бокал на пол.

– Амино – дешевка. Дай то, что пить можно.

– Виноват, у меня же не винный погреб… Имею что имею, а чего нет – того не найду…

Однако Птичник пошарил в шкафу за чернильными склянками и извлек бутылку с зеленым медведем.

– Есть вот нортвудский ханти… Коли вам по вкусу…

– Давай.

Птичник наполнил кубок и спросил, будто между прочим:

– Как ваши недоразумения с лордом-канцлером? Надеюсь, полностью улажены?

Ах, паршивец! Угрожать вздумал! Взять бы тебя за холку и припечатать носом об стол…

Впрочем, Бэкфилд пребывал в слишком радостном настрое и не имел желания злиться.

– Коль ты так заботишься обо мне, приятель, то могу тебя осчастливить. Я привез ее величеству такой подарок, что полковничий мундир, считай, уже для меня скроен. А теперь я отправлюсь в Фаунтерру и привезу подарок лорду-канцлеру – да такой, что он меня обнимет, как брата.

– Вы наполнили меня радостью, господин майор!

– А ты наполни мне кубок. Видишь же – пустеет. И закусок дай – сыру, ветчины.

Птичник захлопотал вокруг Бэкфилда.

– Как я рад, что вы вернулись, господин майор. Так долго вас не было, уже все заволновались… Где только вы пропадали? И что за дар для ее величества? Поди, какая-нибудь драгоценная диковинка…

– Ага, – бросил Бэкфилд с набитым ртом.

– Когда вы приехали сюда – ну, зимою – я очень встревожился. Ведь у нас порт, корабли, и все больше на юг. А времечко-то страшное было, и я подумал грешным делом: уж не бросает ли нас господин майор? Не улетает ли, как перелетный ястреб, в дальние теплые края?..

– А ястребы – перелетные?

– Взаправду-то кто их знает… Но если судить поэтически, то что угодно может упорхнуть: деньги, удача, девица. Взять хотя бы медвежью леди: была – и ффить, не стало!

– Майоры не летают.

– Но поэтически…

– Ты видал хоть раз летающего майора?

– Никак нет, господин майор.

– Вот и не увидишь. Я крепко стою на ногах и ни одному ветру не дам себя сдуть.

– Как я рад это слышать!

Бэкфилд уплетал за обе щеки и наполнялся благостью, какой не ощущал уже очень давно.

Зимою-то все шло очень мерзко. Прав мелкий гад: была, была мыслишка сбежать в Шиммери, а то и подальше – на Фольту. В столице ждал Бэкфилда кайровский меч. Минерва легла под Ориджина, на нее надежды не имелось. К северянам – даже к Нортвудам – Бэкфилд не нашел подхода. Галлард Альмера темнил, тянул время… Словом, ни с кем не удавалось договориться. Товар лежал без дела, покупатель все не находился, а время-то шло. Ориджин все больше подминал под себя столицу. Не ровен час, протянул бы щупальца на запад – и в Алеридане нащупал бы майора…

Но тут случилось кое-что: Бэкфилду встретился капитан Уитмор – лазурный растяпа, потерявший достояние Династии. Уитмор с отрядом своих людей рыскал по Альмере, надеясь разыскать и вернуть похищенное. Поначалу Бэкфилд не верил в успех, ибо думал, что Предметы взял Ориджин. Однако примкнул к Уитмору – он любил армию, шпаги, гвардейские мундиры, офицерские шутки, сильно скучал по всему этому с тех пор, как бежал из столицы. Два месяца скитаний с уитморцами нежданно для Бэкфилда принесли плоды. И какие плоды – не черничную ягодку, а цельное спелое яблоко! Сперва нашлись следы похитителей. Потом – пара свидетелей. Потом всплыла тайная схема на человеческой коже и некий совсем уже сказочный Абсолют – оружие, собранное из Предметов. Что особенно сладко: были при допросе двое вассалов Ориджина – и удивлялись так же, как все. Стало быть, не Ориджин все-таки. Стало быть, где-то бродит неведомый вор Предметов, и одна единственная ниточка, пара ценнейших свидетелей – в руках у Бэкфилда! Бэкфилда с Уитмором, если говорить точно.

В делах чести, как давно убедился майор, очень полезно бывает вовремя промолчать. Будучи дворянином, он не нарушал своего слова. Но если слово не дано, а собеседнику лишь так показалось… Свидетель – этот усач со смешным прозвищем – очень уж молил: «Не отдавайте меня владычице! Конец мне тогда, а моя девчушка пропадет ни за грош… Не отдавайте, богами прошу!» Ворон Короны поклялся, что не отдаст – взамен на показания. Капитан Уитмор подтвердил: «Слово чести, что я защищу вас». Бэкфилд же только кивнул, и наивный усач принял это за клятву. Дурачина.

И вот нынче в Маренго, во Дворце Тишины, Бэкфилд с Уитмором стояли пред владычицей. Она слушала рапорт с великим интересом – и не мудрено: что ни слово, то диковинка! Узнав про Абсолют, похитителей и схему, Минерва аж засверкала глазами.

– Господа офицеры, вы принесли мне бесценные сведения! Я с радостью выделю вам любую награду, какой пожелаете.

Уитмор возразил:

– Ваше величество, я сделал это не для награды, а ради чести. Моя рота покрыла себя позором, потеряв Предметы. Надеюсь, что хоть в малой степени я заслужил прощение.

Бэкфилд, однако не принадлежал к злосчастной роте. Он сказал:

– Ваше величество, прежде чем перейти к вопросу награды, я хочу сообщить вам еще кое-что. Думаю, вам любопытны будут имена свидетелей: девчушка Крошка Джи и усач Инжи Прайс.

– По прозвищу Парочка?..

– Так точно!

Вот что значит: измениться в лице. Вся кровь отлила от щек Минервы, лицо стало белым, а глаза будто вмерзли в лед.

– Благодарю, майор, это очень ценное знание. Приведите Парочку сюда.

– Ваше величество, – вмешался Уитмор, – Ворон Короны и я поклялись не выдавать Инжи Прайса.

Бэкфилд пожал плечами:

– Ну, а я не клялся, так что…

– Ваше величество, на его попечении девчонка-кроха. Пропадет без него.

– Не пропадет, – возразил Бэкфилд. – Сиротке все пути открыты: хоть в церковь, хоть в бордель. Ваше величество, Парочка оставлен под охраной в привокзальной гостинице. Пошлите людей, пусть приведут.

Спустя час свидетелей ввели в кабинет и швырнули на колени пред Минервой.

Майору интересно было знать, что она скажет. Но владычица молчала и смотрела. Усач что-то забормотал, зачастил, посыпал горохом… Минерва приложила палец к губам, и он затих. Снова повисла тишина.

Она смотрела еще, наверное, минут пять. Даже Бэкфилда слегка пробрало.

Потом сказала:

– Да… Вниз его.

Парочку уволокли. Девчонка разрыдалась.

Уитмор вздохнул и взял ее за плечо:

– Прости, кроха. Скверно вышло… Тебе теперь некуда податься, так что идем со мной. Пристрою тебя, пока решу, как быть.

Минерва качнула головой:

– Нет, капитан, я ее не отпускала. Она дорога Инжи, пусть останется. Вниз ее, в соседнюю камеру.

Уитмор, вроде, хотел поспорить, но не стал. Кивнул людям, чтоб увели мелкую, и сам ушел. А Бэкфилд сказал:

– Ваше величество, позвольте вернуться к вопросу награды. Я не имею большей мечты, чем служить вам верою и правдой в чине полковника. Но воплощению препятствует лорд-канцлер, а точней, его на меня странная обида. Я прошу, ваше величество: окажите содействие нашему примирению!

– Вряд ли Ориджин простит вас, майор. Вы убили нескольких дорогих ему вассалов, в том числе – любимого кузена. На его месте, я бы не простила.

– Ваше величество – девушка, мы же – мужчины. Война для мужчины – понятное дело. Вопросы прощения тут неуместны. Пока война – бьешь врага всеми способами, но когда она кончилась – время пожать руки и выпить чашу вина.

– Тогда зачем вам мое содействие? Ступайте к Ориджину, протяните ему руку. Он ведь мужчина – поймет.

– Я так и сделаю, ваше величество. Но сперва, будьте великодушны, сообщите ему, что я больше никоим образом ему не враг и хочу прийти с миром, и обо всем поговорить спокойно. Скажите, что я оказал вам большую услугу, и ваше величество ценит меня.

– То есть, взять с герцога слово, что он вас не убьет?

– Просто напомните ему, ваше величество: война кончилась, и будет очень бесчестно с его стороны – убивать ваших верных слуг.

– Хорошо, майор, – кивнула владычица.

Это и вправду было хорошо. Она даже не представляла, насколько хорошо, ведь главный подарок Бэкфилд припас не для нее, а именно для Ориджина. Теперь майору открыта дорога назад в столицу, ко двору, в гвардию! Одной лишь ниточки недостает, чтобы пришить к мундиру полковничьи знаки!

…Любопытное дело: все это время Птичник что-то там бормотал. Бэкфилд жевал, пил и крутил в уме, как здорово все получилось, а Птичник все щелкал клювом, не заботясь о том, слышит ли майор хоть слово. Сполна насладившись своими мыслями, Бэкфилд вспомнил о Птичнике.

– Теперь, приятель, пора взяться за дело.

– Как, вы пришли по делу? Какое разочарование! Я-то думал, между нами приятная дружеская встреча…

– Конечно, дружок. И чтобы стало еще приятнее, ответь: случилось то, чего я ждал?

– Сполна случилось! В январе пришло два письма, еще одно – в феврале.

– Ты ответил, как я велел?

– Уж конечно! Я не подвожу друзей!

– Запечатал гербом?

– Ясное дело. Не первый день на свете живу.

– Письма у тебя?

– Где ж еще им быть.

– Давай сюда.

Птичник откашлялся:

– Господин майор… я не хочу показаться меркантильным или алчным… Спрашиваю из чистой справедливости: не полагается ли мне награда?

Бэкфилд взял его за грудки:

– Приятель, ты мне должен. Не забыл?

– Нет, господин майор.

– Крепко помнишь?

– Да, господин майор. Но, простите… письма-то ценные… очень ценные. Я ими, пожалуй, искупил-то свой долг, да с лихвой. Вот эту лихву – не вернете ли?

Бэкфилд прижал Птичника к стене и втолковал доходчиво:

– Пойми меня, гаденыш. Письма ценные, но они – не твои. Их прислали потому, что я сделал кое-что. Я знал, что они придут, и сказал тебе, что ответить. Ты только написал вместо меня. Понимаешь, что к чему? Ты всего лишь выполнил мой приказ. И следующий выполнишь, и следующий, и еще один – пока долг не будет погашен.

– А… когда он будет погашен?

Бэкфилд отнял письма и сунул в карман.

– Когда я так решу.

Он вышел из голубятни, сияя и блестя. С такими письмами да с покровительством – Бэкфилду обеспечена и карьера, и чин, и столица. Да что угодно! Даже Ориджин забудет свои дурацкие обиды. Он ведь умный человек – иначе б не победил владыку. А умный человек думает головой и умеет отличить выгоду от…

– Майор, что вы забыли на голубятне?

Здоровяк в синем плаще возник на пути – капитан Шаттэрхенд, командир столичной лазурной роты, прихвостень Минервы. Бэкфилд терпеть не мог офицеров, которые выслуживаются перед владыкой – особенно тех, которые делают это успешнее, чем он.

– Лейтенант Шаттэрхенд… простите, капитан. Забыл поздравить вас с повышением в чине.

– Благодарю, майор. И все же – что делали в почтовом ведомстве?

– Даже не представляю такой статьи устава, где сказано, что это вас касается.

– Пожалуй, не касается. Но вы ведете себя странно: только вышли от владычицы – как сразу в голубятню. Кому вы послали письмо? Что в нем?

Благодушие Бэкфилда начало уступать место гневу.

– Тьма сожри, капитан! Вы следили за мной⁈

– Никак нет. Я последовал за вами лишь затем, чтобы задать вопрос. Но вы так спешили на почту, что я отстал. Решил подождать вас тут. Ожидание затянулось, и я имел время задуматься. Теперь новый вопрос заботит меня сильнее прежнего: кому вы так срочно отправили послание?

– Подите к черту.

Бэкфилд решительно двинулся дальше. Шаттэрхенд заслонил ему путь. Они столкнулись, капитан оказался крепче, майор отлетел на шаг.

– Шаттэрхенд, ради Темного Идо, дайте дорогу! Иначе…

Бэкфилд бросил руку на эфес. Мундир сдвинулся, потревоженный этим рывком, и из кармана показался уголок письма. Взгляд капитана прилип к нему.

– Вы не отправили письмо. Вы перехватили чужое! Именем Короны, я требую отдать его!

– Убирайтесь, капитан.

– Вы поступили низко с этим Инжи и его крохой. Вы обманули Уитмора и Ворона. Ручаюсь: сейчас у вас на уме новая мерзость.

– Если желаете проучить меня – пришлите секундантов, поговорим на рассвете. А сейчас – прочь с дороги, я спешу.

Шаттэрхенд помедлил – наверное, взвесил шансы напасть на майора и остаться не только живым, но и любимчиком владычицы. Шансы были – так себе. Капитан сделал шаг в сторону, Бэкфилд прошел мимо, на всякий случай готовый к атаке. Шаттэрхенд сдержался. Оставив его за спиной, майор растянул губы в ухмылке. Капитан – не крупный гад и не мелкий, он вообще не гад, потому нет смысла опасаться его.

– Майор, есть только один способ, как вы могли появиться на свет. Праматерь Люсия спала с холопами. И с шаванами. И с их рабами.

Бэкфилд не принимал решения. Он услышал голос капитана, понял смысл – и миг спустя рубил наотмашь. Капитан отбил, шагнул вбок, атаковал с фланга. Бэкфилд легко отразил удар, увел в сторону вражеский клинок, ринулся в брешь защиты. Капитану пришлось отступать, а Бэкфилд атаковал и давил, загонял в угол. Капитан сделал финт, ударил по ногам – но он слишком силен, а значит, медлителен. Бэкфилд перепрыгнул вражеский клинок, пнул капитана, отбросил к стене. Клинок сверкнул молнией – смертоносный прямой выпад…

Уже лежа на полу Бэкфилд понял: подлец капитан спланировал все. Здесь слишком тесно, он это учел. В решающий миг прыгнул в сторону, клинок Бэкфилда вонзился в стену – и на миг застрял в штукатурке. Капитан хлестнул его по лицу, майор упал, выронив оружие, и капитан пригвоздил его к полу.

– Подонок, – прохрипел Бэкфилд, – подлец!

– Я? – удивился Шаттэрхенд. – Отдайте письма.

– Нагнись и возьми.

Не вынимая клинок из раны, капитан шатнул его влево-вправо. Судорога боли пронзила тело майора.

– Ваша рана пока не смертельна. Но это легко изменить. Письма, майор!

Левою рукой – правую он не чувствовал – Бэкфилд вынул из кармана конверты. Капитан взял их, одной рукой раскрыл, вторую держа на рукояти шпаги.

– Благодарю. Вернемся к моему исходному вопросу…

Краем глаза капитан скользнул по листу, зацепился за какое-то слово, возможно – имя. Зрачки расширились.

– Ого!.. Пожалуй, мой вопрос снят. От лица Короны благодарю вас за подарок.

* * *

Май 1775 г. от Сошествия

Тот же день

Маренго, дворец Тишины

Крошка Джи не очень-то испугалась. По крайней мере, не за себя.

За короткую жизнь особенной беды ей не выпадало: умереть – не умерла, болеть – не болела, руки-ноги не ломала. Частенько сидела голодной, но привыкла, считала – так и нужно. Потому Джи верила: Праматери ее любят, и ничего слишком плохого с нею не стрясется, даже в темной запертой комнате.

Взрослые – другое дело. С ними все время случалась беда. Папа исчез сам собой, маму забрал мор. Крошку приютили тетя с дядей, но у них сперва сгорел дом, а потом их убил страшный человек по имени Лед. Тогда у Крошки появился дядя Инжи. Он был, наверное, лучшим из всех – даже лучше папы. За него Крошка очень сильно боялась. Взрослые всегда исчезают…

Оказавшись взаперти, она мало времени потратила на слезы. Когда Джи вырастет, станет пираткой, а пираты не плачут почем зря. Она протерла глаза, осмотрелась: было темно, лишь слабенький свет входил сквозь оконце. Наверное, я в темнице, – подумала Джи и взбодрилась от этой мысли. Пиратов сажают в темницы, и дядя Инжи бывал в темнице. Интересно, каково тут! Она обошла и осмотрела темную комнату – ощупала ладошками. Ничего особенного тут не нашлось. Большая недетская лежанка, стул, доска на стене – вместо стола, и ведро – вместо ночного горшка. Странно, что о темницах так много говорят. Ничего тут интересного, скука.

Тогда Джи решила выглянуть наружу. На двери имелось малое решетчатое оконце – выше головы девчушки. Не беда – есть стул. Подтащила его, взобралась, выглянула. Там был коридор, освещенный одной лампой. В противоположной стене виднелись две двери с решетками – одна слева, другая справа.

– Дядя Инжи! – позвала крошка.

Она помнила, как злая барышня сказала: «Вниз его», а потом: «Ее тоже вниз». Если низом злюка называла темницу, то дядя Инжи – тоже где-то тут. И верно: за правой дверью раздался шорох, в решетке показались усы.

– Крошка?..

– Я здесь!

– В темнице⁈ Тебя тоже заперли⁈

Сама Крошка Джи не удивлялась этому. Она – пиратка, а Инжи – пират. Они – как два моряка из одного экипажа. Было бы странно, если б его заперли, а ее – нет. Но Инжи сказал удивленно и горько:

– Совсем она душу потеряла…

– Кто потерял?

– Минерва.

– Эта злая барышня?

– Она раньше не была злой, но потом…

– Кто она такая? Почему злится?

– Она – владычица. Императрица.

Крошке Джи захватило дух.

– Императрица злится на нас? Это как в сказке, да? Она злая потому, что потеряла душу, но мы найдем и вернем!

– Да, Крошка. Так и будет. Знаешь, с чего надо начать?

Он понизил голос, она тоже ответила шепотом:

– Сбежать из темницы!

– Умница! Что есть у тебя в камере?

– Где есть?..

– Камера – это комната в темнице.

– Ага…

Кроха перечислила все предметы.

– Говоришь, ведро… Оно деревянное?

– Ну да.

– Обжато железными обручами?

Кроха ощупала ведро.

– Да, есть такие колечки.

– Сними с него одно.

– Дядя Инжи, я не могу.

– Так не руками. Слушай…

Он объяснил. Она положила ведро на бок и прыгнула на него со стула. Дерево разлетелось, железные кольца спали. Кроха с Инжи прислушались, не идет ли кто на звук. Шагов не было.

– Теперь дальше. Одно кольцо сплющи, чтобы вышел плоский длинный прут.

Она сделала.

– Залезь на стул, возьми прут в ручку и просунь сквозь решетку. Она сделана так, что взрослая рука не пролезет, но ты маленькая, сможешь. Потому и прошу тебя.

Крошка Джи немного обиделась. Она думала, Инжи просит потому, что она – его помощница и напарница, а оказалось – только потому, что руки маленькие… Но сейчас не время разводить обиды: надо выбраться из камеры и вернуть душу владычице!

– Посмотри на мою дверь – видишь снаружи засов? На твоей двери есть такой же. Нащупай его прутом, подцепи и сдвинь влево.

– Влево – это куда?

Он показал.

Она просунула сквозь решетку прут, ладонь, руку по локоть. Согнула руку, опустила железку и стала шарить ею по наружной стороне двери. Инжи командовал:

– Левее… выше… теперь правее…

Но даже с его подсказками было идовски трудно. Чтобы достать до засова, пришлось взять прут за самый кончик – и он от этого стал вдвое тяжелее. Двигать его тремя пальчиками было почти невозможно. Джи кусала язык от натуги, пыхтела, вжималась в решетку. Наконец, подцепила рукоятку засова, и Инжи выдохнул: «Да!» – но прут соскочил и чуть не выпал из пальцев.

– Ай, каналя! – ругнулась Крошка по-пиратски, только тихо.

– Каналья, – поправил Инжи. – Но ты при деле не ругайся. Сосредоточься и выполни, а потом сколько хочешь.

– Не получается… Тяжело очень.

– Подложи под себя что-нибудь, станет легче.

Она сложила на стул обломки ведра, залезла, упала. Потерла ушибы, вытерла слезы. Сложила ровнее, аккуратнее. Залезла, просунула в решетку руку с прутом – на сей раз по плечо.

– Легче, дядя Инжи! Сейчас я…

– Тихо! Прячься!

Она тоже услыхала шаги и втянула руку в камеру. Сунула прут и обломки ведра под лежанку, села, чинно сложив руки – и в этот миг дверь отворилась.

В коридоре стояли трое, Джи хорошо видела их: двое из трех держали лампы. Одним был незнакомый мужик в кожаном фартуке, с какими-то железками на поясе. Другим – высокий и красивый воин в лазурном плаще. Крошка назвала бы его добрым рыцарем, если б он не служил злой владычице. Третьей была сама императрица без души.

– Приказ ясен? – спросила она, и мужик в фартуке ответил:

– Да, ваше величество.

– Тогда приступайте.

Мужик вошел в камеру Крошки, а владычица-злюка и ее солдат – в комнату Инжи.

Мужик придвинул стул и сел рядом с Крохой. Снял с пояса узкий нож – Инжи учил ее метать такие.

– Зачем это? – спросила Крошка. – Здесь метать некуда, стены-то из камня.

Мужик прижал палец ко рту – утихни, мол. Заговорил шепотом:

– Ты хочешь, чтобы стало больно?

– Не хочу, – ответила Крошка тоже шепотом. Мужик в фартуке был какой-то жутковатый, при нем хотелось говорить тихо, а не громко.

– Тогда кричи.

– Кричать, когда будет больно?

– Нет, дуреха, сейчас.

– А… зачем?

Он, кажется, начал терять терпение. Но голоса не поднял, все так же прошептал:

– Слушай. Я не обязан тебя мучить, но ты должна кричать. Владычица велела, чтобы ты кричала. Ясно?

Да, стало чуть яснее.

– Это как в сказке? Она злая и любит детские слезы? Нужно кричать и плакать?

– Да нет же, просто закричи!

– А как?

Он замахнулся кулаком. Крошка взвизгнула.

– Хорошо, но давай дольше.

– Иииииии! – завопила Джи.

– Можешь не так пискляво? Уши вянут.

– Аааааааа!

– Ага, теперь прокричи какое-то слово.

– Какое?

– Ну, хоть: «не надо».

– Хоооть не наааадооо!

– Дура!

– Ааааааа! Не надоооо! Больнооо! Аааааааа!

– Угу, – шепнул мужик. – Так подойдет. Передохни чуток, потом давай снова.

Во время передышки она прислушалась, что творилось у дяди Инжи. Услышать было легко: в отличие от фартучного мужика, Инжи говорил в полный голос.

– Прекратите это, ваше величество! Она ж не виновата! Отпустите, дитя же!..

В ответ раздались холодные слова злюки:

– Я тоже была деткой – по крайней мере, вы меня так звали.

– Да, провинился, я ж не спорю. Но Кроху не мучьте! Чем она заслужила⁈

– Сударь, вместе со мною тоже страдала невинная девушка. Я слушала ее крики. Послушайте и вы, разделите мои чувства.

– Сейчас давай, – шепнул мужик Крошке.

Она завопила. В камере Инжи что-то произошло: раздались быстрые шаги, звук удара, звук падения, стон.

Мужик усмехнулся:

– Давай чуть тише, а то он там убьется об лейтенанта.

– Это Инжи упал⁈

– Ну, не лейтенант же.

– Дядя Инжи! – Кроха кинулась к двери, но задохнулась, когда мужик поймал ее за шею.

– Так не договаривались. Не беги, а тут сиди. И вопи, будто я тебя пытаю. Ага?..

Мужик отпустил Кроху, она покричала, сколько было дыхания. Умолкла, прислушалась к той камере.

Говорила злюка:

– Вы оказали мне последнюю милость: попросили шейландцев поговорить со мной, чтобы было не так страшно. Вот и я пришла с вами поговорить. Не желаете ли?

– Отпустите Крошку, будьте же…

– Вы звали меня Мирой и деткой. Зовите теперь так же. Меня постоянно предают люди, говорящие: «Ваше величество». Хочу вспомнить, каково быть преданной человеком, который говорит: Мира.

– Святые Праматери! Детка, какою же ты стала…

– Я стала? Возможно, меня сделали такой?.. Эй, что за тишина! Почему не слышу криков!

Мужик кивнул Крохе, она завопила, но не слишком громко – не хотелось кормить бездушную злюку.

В перерыве услышала:

– Так вот, сударь, я желала побеседовать с вами. Знаю одну любопытную тему: прощение. Хороший человек советовал мне научиться прощать. Я потренируюсь на вас, Инжи. Не стану лгать: это сложная задача. Помогите мне, будьте так добры.

– Как помочь?

– Вы учили меня справляться с похмельем, бороться со скукой, очаровывать мужчин, убивать людей… Теперь научите прощать. Скажите что-нибудь такое, что поможет мне простить вас.

– Ваше величество, ну…

– Мира.

– Мира, пойми… Я ж не хотел тебе зла. Просто служил, мне приказали – сделал. Сама же помнишь: я к тебе со всей душою. Но приказ есть приказ, не отвертишься…

– Скучно, – ответила она. – Эй, палач, мне скучно!

Мужик в фартуке кивнул Крохе. Вместо крика она шепотом спросила:

– Ты – палач?

– Ага. Вопи давай!

Она коротко визгнула и вернулась к вопросу:

– Казнишь людей?

– Пытаю, казню.

– Часто?

– Раз в полгода, а то и реже. Здесь тихо, это ж не Фаунтерра.

– А как казнишь? Топором?

Он пожал плечами:

– Как суд решит. Топором, петлей, колесом… Кричи еще.

– Ааааа!..

Она что-то пропустила – когда утихла, снова говорила злюка:

– Не пытайтесь разжалобить, сударь. Не люблю жалких людей, да и вам не к лицу.

– Детка, я ж не о жалости, а о жизни. Мы не выбираем, как жить, какими быть. Сама сказала: нас такими делают. Кругом жестокость, равнодушие, жадность, подлость – вот и мы становимся…

– Что за словечко – «мы»? Вы видели меня подлой, равнодушной, жадной?

– Видел жестокой. Сейчас вижу. Пытаешь ребенка.

– Не волнуйтесь, Инжи: скоро займемся и вами. Скажите, наконец: как мне вас простить? Вы верите, что можно быть подлецом, что жестокий приказ или жестокая жизнь оправдывают злодеяния. Выйдя отсюда, вернетесь на ту же дорожку.

– Клянусь, что…

Палач кивнул Крохе, она покричала.

– Простите, не расслышала, – буркнула злюка.

– Я больше не…

Палач снова кивнул, крик оборвал слова Инжи.

– Снова не уловила, шумно здесь.

– Я изменился, стал другим!

Палач кивнул, Кроха шепнула:

– Подожди, дай послушать!

– Велено кричать.

– Тебе же тоже любопытно. Ну хоть минутку!

Он смирился и навострил уши.

Злюка говорила:

– Сударь, скажите еще, что изменились благодаря мне. Соврите что-нибудь о том, как горько раскаялись, как извелись упреками совести, все осознали, все переосмыслили. Молили богов дать вам второй шанс – и тут явилась Крошка Джи. Почти как я, только мельче и трогательней. Не это ли доказательство вашей перемены?

– Верь или нет, но так все и было. Чем хочешь поклянусь…

– Клянитесь, чем угодно. Я не поверю. Вы были хитрецом, им и остались. Кроха для вас – щит или маскировочный плащ. Кстати, палач, почему не слышу криков⁈

Палач не успел ответить – снова что-то случилось. На сей раз шагов почти не было, только один, тяжелый – как прыжок. Тут же удар, еще удар, стон, удар, лязг железа. Глухой звук тела об пол.

– А он быстрый, – сказал солдат императрицы.

– Дядя Инжи! – закричала Кроха и метнулась мимо палача, но снова была поймана. Тяжелая ладонь зажала ей рот.

– Это становится опасно, – сказал солдат. – Ваше величество, позвольте его обезвредить.

– Он нужен живым.

– Подсечь сухожилия – жить будет, но не встанет.

– Как думаете, Инжи, хороший совет? Нужны вам еще сухожилия ног?

Раздался кашель, кряхтение, хруст суставов. Не без труда дядя Инжи поднялся на ноги.

– Ладно, детка. Раз так сильно просишь, то слушай. Только не злись потом, сама ж напросилась. Ты вот носишься со своей обидой, строишь из себя невесть какую мученицу… Дело такое. Я исполнил трех человек, а потом устроился в гильдию. Там меня доучили и дали несколько заданий. Исполнил еще пятерых, лишь тогда попался. На суде из восьми доказали только одного – потому я получил не петлю, а цепь, весло и миску похлебки. Но на галере Инжи Парочке не понравилось. Может, кто и рожден для гребли, но не я. Сбежал твой Парочка с галеры, а надзиратели были против – пришлось еще двоих уделать: одного цепью, второго за борт. Потом я странствовал и не особенно много исполнял, но иногда приходилось. А потом занесло Парочку в Уэймар, где и нанялся к доброму графу Шейланду. Как думаешь, детка, ты была первая, кого мы выкрали по заказу графа? Пожалуй, и не вторая… Словом, я к чему веду. Ты осталась жива и здорова, только хлебнула страху, да поболело чуток. Не кривись, так все и было. Может, ты права, и я законченный подлец, но не тебе о том судить. А может, есть во мне что-то такое, за что и простить можно – но снова же, не тебе решать. Ты, может, простишь мне свои страдания – а за остальное кто простит? Только Праматери взглядом сверху могут все увидеть и оценить по справедливости. Хочешь простить меня или не простить – вылези из своего тельца, представь себя Праматерью, посмотри ее глазами.