Текст книги ""Полари". Компиляция. Книги 1-12+ путеводитель (СИ)"

Автор книги: Роман Суржиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 138 (всего у книги 355 страниц)

Колпак

22 – 23 декабря 1774г. от Сошествия

Рельсовая дорога из Алеридана в Фаунтерру

Ты убьешь императора.

Менсон знал, что такое пыль на письме. Во всем подлунном мире знали единицы, но шут владыки входил в их число. Так было угодно богам.

Смертный неспособен противиться действию Ульяновой Пыли. Взять из горна красный кусок железа голой рукой и держать, не разжимая ладони, пока жар не расплавит кожу и мышцы, – для этого нужна определенная сила воли. Чтобы нарушить приказ Ульяновой Пыли, сил требуется вдесятеро больше.

А Менсон не мог похвастаться крепостью характера. Если страдал от боли, он плакал и скулил, как щенок. Когда бывал в тоске, не вставал из постели без помощи Форлемея. Не мог вытерпеть, когда кто-нибудь кричал рядом с ним: убегал или визжал, или мочил штаны. Простоять пять минут без движения было для него непосильной задачей. Стоит ли говорить о раскаленном железе в ладони. А уж об Ульяновой Пыли…

Менсон и не думал о сопротивлении. В нем не было ни одной жесткой детали, как в масле нет того, что воспротивится движению ножа. Все его мысли по данному вопросу свелись к двум словам: не хочу. Это не хочу напоминало кленовый листок, плавающий на поверхности болота, за который пытается ухватиться человек, тонущий в том же болоте.

Однако впервые за много лет Менсон точно знал, чего хочет. Вернее, чего не хочет.

Менсон не носил оружия. Его рукам вряд ли хватило бы сил задушить кошку. Он не имел понятия о ядах, кроме эхиоты, а она слишком слаба и медленна для убийства. Адриана же охраняли лучшие рыцари Фаунтерры, снабженные лучшим искровым оружием. Менсон, кажется, не имел ни шанса убить владыку, даже если бы очень хотел этого.

Но он хорошо видел облако: не мог не видеть, поскольку жил в нем. Облако тумана, облако незаметности. Ничтожное существо, больной зверек, жалкий паяц, обезьянка… Пятнадцать лет лазурные и алые гвардейцы, агенты протекции, придворные, вельможи привыкали не замечать его, не придавать значения, отворачиваться с гадливостью, морщить носы… Пятнадцать лет росло вокруг него маскирующее облако. Сейчас оно было таким плотным, что Менсон мог пройти сквозь любую охрану. Стража императора не видела его. Никто не видел. Кроме самого Адриана.

– Вввладыка… – начал шут, и сила Ульяновой Пыли тут же шевельнулась в нем, требуя молчания.

– Что, Менсон?

Поезд уже тронулся, и здания за окном мельчали, городской центр сменялся окраиной. Прежде, до отъезда, Адриан был очень занят и не пускал к себе шута. Менсон даже понадеялся, что будет оставлен в Алеридане, но этого не случилось. Теперь он ехал в императорском вагоне, в двадцати футах от Адриана. И проведет ночь в императорском вагоне, в двадцати футах от спящего Адриана…

– Что, Менсон?

Ты в опасности! Мне приказали убить тебя!

Сила Ульяновой Пыли не дала ему сказать этого. Ладонь разжалась, выронив головешку.

– Мне стрррашно, владыка.

– Отчего?

Тебя хотят убить!

И снова пальцы отдернулись от жара.

– Пррросто страшно… Не знаю…

– Ты видишь, чего боишься?

О, да, он видел. Он видел так, что Адриан лежал на дне ямы, а Менсон стоял над ним, держа в руках лопату с землею. И лопата была размером с воз.

– Темно впереди… Темнооо!

– Отчего же, Менсон? Я вижу свет. Мы едем к своей победе. Навстречу триумфу со скоростью пятнадцати миль в час – в этом есть поэзия, не чувствуешь?

Ты погибнешь, и все рухнет! Мир развалится на части!

И снова – нет. Слова застряли в горле.

Ульянина Пыль решила, что Менсон потратил достаточно времени на пустую болтовню, и начала действовать. Он услышал в своей голове мысль – чужую. То есть – свою, но – незваную, непрошенную. Нужно оружие. Найди оружие.

– Тррревожно… Тревожно!

– Почему? Что ты видишь?

– Эрррвин! – выкрикнул шут. Ульянина Пыль позволила ему говорить о мятежнике. – Он опасен, он замышляет! Сможет встретить нас!

– Любопытно, – владыка приподнял бровь. – Минерва говорила то же. Давай-ка побеседуем об этом. Не желаешь ли чаю?

Согласись, выиграй время, – потребовала Пыль.

Менсон кивнул, и владыка отдал распоряжения. Лакеи принялись накрывать. Последние городские районы остались позади, и за окном тянулись белые поля, поодаль россыпью серых пятен маячила деревушка. В салоне было жарко. Искровой силы не хватало на отопление, потому горел огонь в железной печурке, дрова потрескивали, отзываясь на перестук колес. Под потолком покачивались хрустальные люстры, темнели синим бархатом диваны, золотились вензеля на белом фарфоре. Высокий чайник с фигурками синиц на крышке опустился на стол.

– Так вот, Менсон, ты говоришь об опасности от мятежника, в точности как тремя часами ранее говорила и Минерва. Вы полагаете, что Эрвин способен на последний удар. Я не согласен с вами.

Он поднял чашку, над которой вился парок. Фарфор тончайшей работы – владыка держал чашку бережно, как бутон розы, иначе она хрустнула бы в руке.

Менсон старался приклеить свой взгляд к фарфору, к цепким пальцам Адриана, к тени жидкости на стеночке чашки. Но взгляд соскальзывал, шарил по салону, отыскивая острые предметы. Вилочки для сладкого, что поданы вместе с тортом. Чайник, который можно разбить, создав осколки. Нож для бумаги на письменном столике. Вечный Эфес на поясе императора. Искровые шпаги у лазурных гвардейцев, несущих вахту у двери.

– Лишив тебя здравости рассудка, Менсон, боги послали взамен иной дар – возможно, даже более ценный. Твоя интуиция заострилась до предела, сделалась чувствительной, как самая тонкая скрипичная струна. Я убежден: твои чувства никогда не обманывают тебя. Разум лжет, приписывая неверные трактовки, либо подводит, оставив чувство совсем без объяснения. Так вышло и в данном случае. Ты ощущаешь опасность, но заблуждаешься в оценке того, от кого она исходит.

От меня! От меня-аааа!

Парой глотков чая Менсон смыл комок в горле.

– Как мы с тобою знаем, в игре участвует и третья сила. Она предприняла до сей поры лишь один решительный ход – ты понимаешь, о чем говорю. Долгое время я был склонен приписывать этот ход не третьему игроку, а, собственно, мятежнику: красивая, масштабная провокация, дающая как бы повод к восстанию. Его же, Ориджина, я винил и в поддельной грамоте, отправленной Литлендам, стало быть, и в конфликте с Западом. Мне думалось: Ориджин тщательно подготовил свое восстание путем серии провокаций, ослабляющих Корону и в то же время выставляющих нас в невыгодном свете. Также он обзавелся союзниками: сблизился с Сибил Нортвуд и Галлардом Альмера, обещаниями подкупил Генри Фарвея.

Владыка принялся за кремовый торт. Правильный янмэец – тщеславный сладкоежка. Правильный агатовец – унылый пьянчуга. Внук Сьюзен променяет жену на охотничьего пса. Внук Елены проиграет жену в карты. У каждого рода – свои пороки. Менсон перебирал их в уме, как считалочку, силясь отвлечься от мыслей об оружии. Ульянина Пыль тянула его взгляд к ножу для бумаги.

– Однако потом я изменил свое мнение, – говорил Адриан, облизывая губы. – Поворотною точкой явилась атака Эрвина на столицу. Сама атака была красивым маневром: внезапным, быстрым, весьма эффективным с политической точки зрения. Даже в некотором смысле геройским: вызовет восхищение у нищих певцов и городского сброда… Но зачем Эрвин лично сунулся в столицу? Ему следовало послать на убой вассалов, но не лезть в петлю самому. Очень глупый поступок, вызванный детским желанием прославиться, утвердить себя и кому-то что-то доказать. Я исключаю, чтобы такой поступок мог совершить хитрец, придумавший все, названное выше. Напрашивается ясный вывод: Эрвин – чья-то марионетка, серповая фишка. Некто значительно более изощренный нашептывает ему планы, вертит им, направляя в ту или иную сторону. Минерва видит Галларда Альмера в роли кукловода. Но это исключено: разум приарха слишком закостенел и неповоротлив, чтобы выстроить подобную игру. Генри Фарвей подошел бы лучше. Но он был до странности не подготовлен к нашему прибытию. Кукловоду следовало бы предвидеть наши ходы…

Менсон встал и подошел к письменному столику. Недолго поборолся с Пылью за контроль над рукою, сдался и взял нож. Другой рукой схватил лист бумаги. Согнул его, разрезал ножом надвое. Бумага издала тихий треск.

– Волнуешься?.. – спросил Адриан. – Да, у нас есть повод для волнения. Ведь мы не имеем понятия о третьем участнике партии. Это может оказаться и вовсе не лорд, не землеправитель, а кто-нибудь из нашего же окружения. Министр. Придворный. Генерал. Начальник протекции… Мы даже не знаем его целей. Хочет ли он лично занять престол, ослабив нас руками Эрвина? Либо усадить на трон северянина, а самому остаться кукловодом при императоре? Либо добиться нашей победы и получить от нас крупную награду? Например, земли кого-нибудь из тех, кто лишится головы, как мятежник… А может быть, кукловод – вассал самого же Эрвина, который просто добивается его гибели, чтобы овладеть герцогством?..

Шут ходил взад-вперед по салону и резал бумагу, роняя клочки на ковер. Никто не замечал его. Уже дважды он прошел в ярде от Адриана, и стражники даже не шелохнулись. Пыль заставила его примериться, рассчитать движение руки, наметить точку на шее владыки. Идеальным будет такое движение: пройти мимо Адриана ему за спину, развернуться, двинуться назад, и, поравнявшись, ударить. Владыка ничего не увидит, поскольку не следит за шутом. Лазурные увидят, но не успеют добежать.

– Но, Менсон, есть одно утешительное обстоятельство: скоро мы узнаем кукловода. Я намереваюсь захватить Эрвина живым. И он скажет нам все. О, да! Быть может, он не понимает, что является марионеткой. Вероятно, кукловод не прямо указывает ему, а тихо нашептывает советы, подкидывает мысли. Но, так или иначе, Эрвин знает этого человека и скажет нам.

Утопая подошвами в ковровом ворсе, Менсон прошел за спину владыки. Кленовый листок на поверхности болота… Менсон обеими руками вцепился в него, пытаясь хоть на дюйм подняться над трясиной.

Я пойду спать!

Нет, нельзя.

Живот болит! Владыка, отпусти меня!

Нельзя.

Обернись!

Нет.

А-аааааа!

Нет.

Ничего нельзя. Не вымолвить ни звука. Только треск разрезаемой бумаги.

Он повернулся, увидел затылок Адриана. Владыка разглядывал чашку в своей ладони, задумавшись о чем-то.

Треск разрезаемой бумаги… Единственное, что напоминало о присутствии Менсона. Ритмичный сухой звук…

Менсон разжал пальцы и выронил последние клочки. Пыль позволила ему это сделать, Пыль думала о ноже. Но треск прекратился. Утих.

– Что случилось?.. – спросил Адриан, обернувшись на звук отсутствия звука. В футе от себя увидел Менсона с ножом. Сказал, морщась: – Кончай резать, ты меня раздражаешь. Будь добр, волнуйся сидя.

Повинуясь приказу владыки, Менсон стал опускать нож. Пыль приказала бить. Две воли столкнулись и вызвали секундную задержку.

– Что? – спросил Адриан, слегка напрягшись.

Нет! – потребовала Пыль. Уже поздно, он успеет отразить удар! Жди другого раза!

Да! – крикнул себе шут. Бей сейчас, он спасется и будет знать!

Рука дрогнула и застыла.

Лазурный гвардеец двинулся по салону.

– Владыка, шут беспокоит вас? Выпроводить его?

– У Менсона, кажется, снова начались судороги. Заберите у него нож, пока он не порезался.

Гвардеец схватил Менсона за шиворот.

– Тьма тебя сожри, пустой колпак! Живо отдай нож!

Он бросил железо на пол. Гвардеец наклонился. А Менсон… Повинуясь интуиции, не мысли, которую Пыль смогла бы отследить, он схватил со стола свою чашку и плеснул чаем в лицо императору.

В следующий миг был свален на пол могучим ударом.

– Какого черта, скотина?! …Ваше величество, вы здоровы?!

– К счастью, чай успел остыть… – растерянно сказал Адриан, утираясь салфеткой. – Не пойму, что творится с Менсоном. Как будто мой вид приводит его в волнение. Пожалуй, лучше, чтобы сегодня он был подальше от меня.

– Так точно, владыка. Переведем его в вагон второго класса.

– Хорошо. И пришлите к нему лекаря.

* * *

Ульянина Пыль не спустила шуту этот проступок. Ночью, когда лекарь убрался, она сдернула Менсона с постели, поставила на колени, принудила закатать рукав ночной сорочки и его зубами принялась сгрызать кожу с его же предплечья. Отрывала крохотные клочки. Пережевывала, напрягала мышцы его горла, чтобы шут сглотнул очередной кусочек. Он пытался прервать пытку: упасть на пол, удариться, отбить руку от зубов. Пыль фиксировала его в одной позе и не давала шевелиться. Работали только мышцы челюстей и горла. Он пытался кричать. Пыль не выпускала ни звука из его груди. Он умолял ее хотя бы сменить руку, дать передышку рваной ране на левом предплечье. Пыль не знала жалости.

Спустя час экзекуции, когда кровь уже заливала всю руку и стекала по подбородку на шею, Ульянина Пыль позволила прекратить. Не потому, что смилостивилась, но по велению цели. Рана не должна лишить Менсона сил. Желательно, чтобы она вовсе осталась незаметна для гвардейцев. Так что, действуя правой рукой и зубами Менсона, Пыль наложила повязку на поврежденное левое предплечье. Затем подвела его к умывальнику, велела тщательно смыть кровь и осмотреться в зеркале. Оставшись довольна, Пыль уложила его в постель и накрыла голову подушкой.

Кричи, если хочешь.

Менсон издал бесконечно долгий, рваный, мучительный стон.

Теперь ищи способа вернуться к императору.

Не хочу! Не хочу!..

Пыль стащила его с постели, поставила на колени и завернула рукав на правом предплечье. Ищи способа.

На поиски он затратил всю ночь. Не пытаясь уже бороться, истратив все душевные силы во время пытки, он покорно напрягал рассудок и тщился выдумать ложь, которая приведет его в вагон императора. Разум не был его сильной стороной. Придумать что-либо правдоподобное оказалось непосильной задачей. Боги, даже когда Менсон говорил совершенно честно, и то его слова казались бредом! Как тут солжешь? Как солжешь так, чтобы поверили?..

Ждать – вот единственный способ, который он смог измыслить. Ждать, пока Адриан соскучится по шуту, а лекарь придет к выводу, что Менсон уже успокоился и овладел собою. Но это, видимо, займет дня три, а Пыль отказывалась ждать так долго. Она требовала сделать дело в поезде. Разум шута не находил способа выполнить приказ. Тогда Ульянина Пыль обратилась к той части Менсоновой души, что прежде ее не заботила: интуиции.

Что-то странное творилось там, в этой бессознательной глубине. Заглянув туда, Пыль видела рельсовую дорогу и поезд с гербами Короны, идущий по ней, и что-то черное впереди. Сплетение щупалец, когтей, зубов, глаз ворочалось на рельсах, загораживало путь. Клацало челюстями, тянуло щупальца навстречу поезду, красноглазо таращилось, рычало. Чудовище было так голодно, что хотело сожрать весь состав. Огромное, безразмерное, оно загораживало треть горизонта. Менсон не мог понять, как никто не замечал его! Он сам давно бы заметил, если б не пытки Ульяновой Пыли.

И Менсон забарабанил в дверь, крича:

– Опасность на пути! Пррредупредить владыку! Я должен!

Хороший способ, – сказала Пыль. Владыка верит твоей интуиции. Используй ее.

– Ночь, – сонно ответил часовой. – Спи, колпак. Днем доложишь.

– Поздно будет! Поздно! Опасность вперрреди! Стрррах!

– Ладно, позову твоего Форлемея. Скажешь ему, а он – владыке.

– Форлемей не сможет! Я должен прррямо владыке, только он поймет!

– Ну, конечно. Сказал – спи! Ночью в Адрианов вагон хода нет.

На рассвете, – согласилась Пыль.

– На рассвете? – спросил Менсон. – На рассвете отведешь?

– Спи! Утром посмотрим.

Спать он и не думал. Менсон сидел на полу, лицом по ходу поезда, и смотрел в разверстые пасти чудовища. Оно приближалось. Со скоростью пятнадцати миль в час. Как лошадь, идущая галопом.

При первых лучах солнца шут обрушил кулаки на дверь.

– Пррроснись! Ты обещал меня к владыке! Опасность близко!

– Чертов колпак, уйди во тьму… Лекарь разрешит – тогда пойдешь…

Ульянина Пыль нырнула вглубь его памяти, пронизала последние двадцать лет, раскопала то, что лежало ниже…

– Чертов колпак? Это ты, солдат, меня так назвал? – произнес дядя императора спокойно и вкрадчиво, даже с усмешкой.

– Тебя, – ответил часовой, слегка сбитый с толку переменой в голосе.

– Давай-ка проясним ситуацию. Я хочу увидеть своего племянника и предупредить об опасности, а ты мешаешь мне. Все ли верно, солдат?

После минутного молчания дверь отворилась.

– Идем, – буркнул гвардеец. – Но если владыка разгневается, ты сам виноват.

– Дрожу от ужаса.

– И говорить будешь в моем присутствии, не наедине!

– А уж это решать нам с Адрианом.

Они прошли по коридору, открыли дверь, вышли на балкончик. Утро было морозным, и Менсон вздрогнул от внезапного холода. Вокруг лежали все такие же снежные поля, редкими метелками торчали поодинокие деревца. Солнце розовело, выкарабкиваясь из-за горизонта. Менсон вытянул шею, чтобы взглянуть вперед. Чудовище было там, но теперь, в лучах солнца, сделалось невидимым. Рельсы вели к мосту через какую-то реку. В стороне от рельс, на севере, темнели замковые башни.

– Где это мы? – крикнул гвардеец.

По балкону прохаживались часовые, кутаясь в тулупы. Один ответил:

– Подъезжаем к Бэку.

– А тот замок – Эрроубэк?

– Угу.

– Быстро. Треть дороги уже сделали.

– Угу.

Гвардеец и Менсон перешли по мостку на балкон соседнего вагона, стукнули в дверь. Их спросили:

– Что нужно?

– Я пришел увидеть Адриана, – холодно ответил Менсон.

– Он не велел.

– А ты его самого спроси. Передай: моей интуиции есть что сказать.

– Он еще спит.

– Так разбуди его, солдат. Разбуди.

Нечто в голосе Менсона заставило гвардейца отпереть дверь.

– Ждите здесь, я узнаю. Если владыка уже проснулся, то…

Не договорив, ушел вглубь вагона. Послышались голоса.

Менсон смотрел вперед, сквозь всю длину состава – вагон императора шел последним. Чудовище ждало за рекой. А может, в реке, под мостом. Менсон не мог разобрать точно.

На балкон вышел капитан Грейс – командир гвардейской роты.

– Владыка одевается. Что произошло?

– Впереди опасность, капитан.

– Откуда вы знаете? Машинист и дозорные ничего не видели.

– Они не умеют смотреть.

– Какого рода опасность?

– Не знаю. Но я чувствую ее. Должен сказать владыке, он поймет.

– Владыка одевается.

Менсон и трое гвардейцев умолкли в тревожном ожидании. Морозный ветер пробирал до костей. В просвете меж вагонов стальными лентами скользили рельсы. Менсон спросил у Пыли: если столкнуть Адриана туда, под колеса?.. Пыль ответила: можно.

Поезд был уже у моста, когда владыка вышел на балкон.

– Боги, как холодно! Зайдемте внутрь.

– Нет, владыка! – вскричал Менсон. – Я должен показать. Отсюда, с балкона, виднее.

– Виднее?.. – удивился Адриан и вопросительно глянул на Грейса.

– Дозорные не видят никакой опасности, владыка. Ночь прошла без происшествий. Путь чист, – доложил капитан.

– Нет, посмотри! – Менсон вцепился в рукав Адриана. – Выгляни вот сюда, мимо вагона!

– Ты же понимаешь, – ласково спросил владыка, – что я не увижу того, что видишь ты? Мы с тобою смотрим по-разному. Просто скажи, в чем беда.

Тягач уже вкатывался на мост.

– Ты должен увидеть! – вскричал Менсон. – Это внизу, на реке!..

– Ну, довольно, – неожиданно осерчал Адриан. – Я иду в тепло. Хочешь говорить – иди со мной.

Он шагнул внутрь вагона, и Менсон в отчаянии метнулся следом, а капитан Грейс удивленно воскликнул за их спинами:

– Глядите-ка, он прав! Там, на реке, какой-то отряд! Кажется, они…

Тогда чудовищный скрежет вспорол весь мир. Полотно моста проломилось под тягачом, и тот рухнул вниз, увлекая за собою состав.

* * *

Месиво. Хлам. Осколки. Фарфор. Дерево. Железо. Мясо…

Черный звон. Очень черный. Внутри Менсона. Или Менсон – внутри него. Менсон не знает, где кончается он сам, а где начинается мир. Внутри – месиво. Снаружи – месиво.

Он шевелится, пытаясь нащупать хоть собственное тело. Боль – единственный признак. Боль должна быть внутри. Вот рука. Она болит – значит, моя. Вот что-то режет и ноет при каждом вдохе – моя грудь со сломанным ребром. Горячее течет по бедру… Я чувствую. Мое бедро. Горячее – кровь или моча. Бедро болит, значит – кровь. Течет вверх… Влага на животе… Почему так? Я лежу вниз головой. А вот вторая рука… не болит, значит, чужая. Я лежу на чьем-то теле. Вперемешку с ним, с осколками стекла, со щепками дерева… Над собой вижу стену – она вмята и продавлена, сквозь трещину вползает свет. Где-то что-то трещит… Похоже на огонь… Да, огонь. Угли из печки, ковер… Все затянуто серым дымом.

Менсон пытается встать и долго не может освободить свои ноги. Они зажаты между ногами трупа, с которым Менсон слипся при падении. Наконец, выдирает одну ногу, ставит на что-то вроде бы твердое. Цепляется рукою за обломки стены, тянет себя вверх.

Вагон качается и роняет его обратно, на труп. Дым становится гуще.

Сквозь дыры в стене Менсон слышит голоса снаружи. Недалекие, но глухие, смятые.

– Ну и свалка… Тьма!

– А ты чего ждал…

– Но твою Праматерь, а! Ты только посмотри!

– Заткнись.

Те, что говорят, ходят где-то. Менсон слышит шаги, скрип дерева. Кажется, ходят прямо по останкам вагонов.

– Тела проверьте. Все ли мертвы?

– А то! Не видишь, какая каша?

– Проверьте, бараны!

Скрип, скрежет. Ломаются доски. Кто-то натужно пыхтит, выламывая дверь. Не в этот вагон, а в какой-то другой.

– Тьфу, черт…

Голос слышится снизу. Почему снизу? Наш вагон лежит на других вагонах?..

– Что – черт?

– Мясо внутри. Мертвяки и кровища.

– Уверен?

– Как я тебе, черт, проверю? Туда и не пролезешь…

– А огонь есть?

– Да черт его… Что-то дымит… Может, печка.

– Сделай, чтоб загорелось. Держи бочонок.

– Тяжелый, тварь…

Ухватившись за что-то, Менсон снова силится встать. Подтягивает себя к дыре в стене. Вагон снова качается, и снизу летит голос:

– Твою Праматерь, он шатается!

– Кто шатается?

– Да вон тот, верхний!

– Так поджигай быстрее и вылезай!

Менсон умудряется высунуть голову в щель. Видит наружную стену вагона – она смята, как кузнечные меха. Меж складок сочится дым. Чей-то труп сдавлен балками, другой насажен на перильца балкона. Высоко в небе – мост, взломанный посередине. В стороне и внизу – река. Далеко внизу, ярдов десять… Кажется, вагоны упали на берег, образовав кучу. Менсон смотрит с вершины этой кучи…

– Фух, поджег вроде!

Тот, кто говорит, гулко швыряет бочонок внутрь какого-то вагона. Доносится удар, а потом – треск пламени.

– Хорррошо горит! Там ковров полно…

– Так не стой, как болван. Проверяй следующий, а ты иди вон туда…

Голос с другой стороны, чуть ближе:

– Эй, здесь, вроде, шевелится!

– Так реши вопрос.

Удары, стон.

– Готово.

– Больше никто?

– Вроде, нет…

– Поджигай!

И тут Менсона дергают за штанину.

– Помоги…

Шут ахает и падает – рядом с Адрианом.

– Помоги мне, – шепчет император.

– Сейчас, владыка, сейчас. Что сделать?..

– Застрял… Освободи…

Менсон ползет туда, куда показывает владыка. Из-за дыма уже сложно дышать. Тот же труп, что не давал встать Менсону, придавил и Адриана. Это гвардеец с разбитой головой. Менсон упирается спиной в пол, ногами отталкивает труп, спихивает с груди императора.

– Пожар… – говорит Адриан. – Нужно выбираться…

Словно в ответ ему слышится:

– Дай-ка еще бочонок.

– Зачем?

– Для верности. Там, кажется, дергался кто-то…

– Держи.

Удар, треск. Шелест пламени. Становится все жарче. Видимо, свалка внизу уже охвачена огнем.

– Помоги выбраться. Подсади-ка…

Менсон подставляет плечо, Адриан, наступив ногой, высовывается в дыру, подтягивается. Вылезает наружу, протягивает руку Менсону.

– Остался верхний, – кричит самый твердый голос.

– Мы туда не полезем. Он шатается, черт.

– Полезете, бараны!

– Да сам погляди! Упадет, и нам конец. Лучше подождем, пока сгорит.

Менсон шарит по трупу гвардейца, вытаскивает искровый кинжал, сует себе за пояс. Тянет шпагу…

– Быстрее, Менсон. Давай шпагу, понадобится.

Он подает Адриану клинок, затем – руку. Из дымного гроба выбирается на поверхность. Сплющенный вагон шатается под ногами, Менсон падает на четвереньки. Адриан, пригибаясь, хромает к краю, выглядывает вниз.

– Сюда… Можно попробовать спуститься.

Менсон ползет за ним. Глянув через край, отшатывается. Под ними – гора обломков, охваченная пламенем. Состав упал на мелководье, его останки теперь торчат высоко над рекою. На отмели, по колено в воде, стоят трое мужчин с арбалетами. Другие, вооруженные топорами и факелами, лазят по обломкам вагонов.

– Быстрее, черти! – кричит один из тех, что с арбалетами. – Кончайте! Я уже ноги отморозил.

– Да все уже вроде… – отвечает кто-то, подпаливая бочонок масла и швыряя внутрь свалки. – Этот последний был. А верхний сам сгорит.

– Нырнем в реку, – шепчет Адриан. – Если постараться, допрыгнем до глубины…

– Эй!

Возглас снизу бьет по ушам: он, как стрела, нацелен прямо в Менсона.

– Эй! Там наверху кто-то!

– Верно, ползают!.. Чертова тьма! Давайте арбалетами…

Адриан поднимается во весь рост:

– Именем Короны приказываю вам…

Тройной звон. Три болта вспарывают воздух там, где он стоял. Но Адриан, успев отпрыгнуть, теперь тянет Менсона к краю.

– Пока заряжают, есть время. Прыгаем!

Эхом снизу:

– Эй, они в реку прыгнут! Еще арбалеты, живо!

Новые стрелки выбегают на отмель, становятся на колено, упирают приклады в плечи. Вагон издает скрип, проседая, и клонится к реке.

– Давай, Менсон!

– Прости, владыка…

На глазах у стрелков он выхватывает искровый кинжал и колет Адриана в спину. Владыка замирает на полувдохе, обмякает. Превращается в куклу, тряпье, вату, красную вату… Сминается, валится под ноги Менсону. Уменьшается в размерах, делается крохотным, как младенец, как слезинка…

Менсон падает рядом с ним, обнимает мертвое тело и воет. Воет. Воет…

Внизу трещат горящие балки. Утратив опору, вагон рушится в ледяную воду Бэка.