Текст книги "Сумерки Мемфиса (СИ)"
Автор книги: MadameD
сообщить о нарушении
Текущая страница: 96 (всего у книги 97 страниц)
Но о близкой военной угрозе Фрина с царицей не заговорила: она сразу спросила ее о другом.
– Скажи мне, мама… если нас не убьют… то, когда мы покинем эту землю, куда мы теперь побежим? На какой-нибудь из островов?
Сидящая Поликсена задумалась.
– Может быть, – медленно сказала она. Ей, как и дочери, привыкшей всегда полагаться на старших, было приятно порою помечтать о том, что когда-нибудь все останется позади. – Если ты говоришь о себе, то Мелос вряд ли захочет поселиться вдали от родины, и тебе придется последовать за мужем… только вы должны подыскать такое место, где нашего семейства не знают. Хотя вам остаться неузнанными будет легче, чем мне самой.
Фрина слабо улыбнулась.
– Я буду рада, если у нас получится. А что же ты, мама? А Никострат?..
Поликсена оперлась лбом на руку, в которой держала посох; она так ничего и не ответила.
***
Когда Диомед с другими воинами садился на корабль в Пирее, жена провожала его, держа на руках крошечного светловолосого сынишку, названного Хризогоном в честь деда. К удивлению фиванца, Антиной тоже пришел его проводить. Когда Диомед обнял и поцеловал на прощанье заплаканную Гликерию и малыша, младший брат подошел к нему.
– О них… я позабочусь, если что, – Антиной, непривычно серьезный, кивнул Диомеду на женщину с ребенком. – А ты все-таки побереги себя.
Диомед улыбнулся.
– Хорошо, брат.
Он посмотрел на двоих могучих спартиатов, которым седина в темных волосах только прибавляла значительности, – пентеконтеров, начальников пентекостий*. Это были Полидевк и Дорисс – братья Адметы, о которых он писал Никострату: их отличал столь же беспощадный и цепкий взгляд серых глаз, как и у сестры, с которой Диомед недавно имел честь познакомиться.
Хотя эти двое мужей не были главными начальниками в союзном войске, в фаланге различия уравнивались: и Диомед не сомневался, что спартанцы опять пойдут впереди…
Воины начали подниматься на корабли, и молодой фиванец спохватился. Он опять обернулся к родным.
– Мне пора!
Диомед торопливо похлопал по плечу Антиноя, пожал маленькую мягкую руку жены. И, найдя в толпе своего оруженосца, который нес его вещи, протолкался к своим товарищам.
Когда триера отчалила, Диомед еще раз помахал рукой Гликерии, которая высоко подняла сына – чтобы муж мог напоследок полюбоваться им. Ну а потом фиванец забыл обо всех, кто ждал воинов на берегу: его мысли всецело заняло другое.
Нужно будет непременно свести знакомство с братьями Адметы и поговорить с ними о Никострате. Если они первыми пойдут в атаку и сломят сопротивление азиатов, судьба всего города окажется в руках спартанцев. Диомед ни за что не хотел бы, чтобы Никострат или кто-то еще из царской семьи погиб или был взят в плен: этого они не заслужили!
К несчастью, спартанцы плывут на другом корабле и времени для дипломатии останется очень мало… а вести переговоры с такими воинами он не мастак.
Диомед вздохнул и препоручил их общую судьбу богам.
Уроки прошлого года не прошли для персов даром: теперь южную гавань защищали корабли, выстроившиеся цепью. Эллины пропустили вперед афинян, как искуснейших флотоводцев: и Диомед оказался позади, когда первые из афинских навархов вступили в бой с врагом. Скоро вода закипела, смешиваясь с кровью, и воздух наполнился воплями и скрежетом от соударения доспехов, копий и щитов. Сражение было яростным, но недолгим: в конце концов, греки прорвались, но потеряли четыре своих корабля и почти восемьсот воинов…
Персы и ионийцы вырвались из оцепления и ушли на север и на юг.
Диомед, еще дрожа всем телом от возбуждения, не мог поверить, что пережил эту схватку: подобно многим молодым воинам, видевшим, как смерть косит их товарищей.
Но о своем намерении он не забыл. И когда гоплиты выбрались из покрасневшей от крови воды на пустынный берег, Диомед первым делом высмотрел, где разбивают лагерь спартанцы.
Двое братьев-военачальников оказались живы и целы: они о чем-то говорили между собой… Собрав все свое мужество, фиванец направился к ним. И вдруг заметил, что они обсуждают: Полидевк, старший, показывал Дориссу на одиноко высившуюся посреди берега серую гранитную стелу с высеченными на ней именами. “Да это же памятник спартанцам, которые погибли здесь в прошлом году!” – осенило Диомеда.
Однако братья-спартиаты его уже заметили и замолчали, пристально глядя на молодого человека.
– Хайрете, – сказал он, стараясь держаться прямо.
Полидевк кивнул, но не произнес ни слова.
– Я пришел просить вас… просить за моего друга, – продолжил Диомед, ободренный тем, что его не прогнали сразу. – Благородные мужи…
– Ты ранен? – вдруг перебил его спартиат.
Диомед споткнулся на слове. Проследив за взглядом командира пентекостии, он увидел, что по его правому плечу из-под панциря струится кровь и капает с наруча; плечо немного жгло и, разогнув руку, фиванец почувствовал, что конечность начала неметь. Должно быть, зацепило в бою; он и не заметил!
Спартанец шагнул ближе.
– Раздевайся. Я осмотрю тебя, – приказал он.
– Но, господин… Это пустяки, – заикнулся было Диомед. – Я хотел сказать…
Однако его уже не слушали: Полидевк начал расстегивать ремни его панциря, железными пальцами прощупывая окровавленное плечо. Диомед молча стиснул зубы. Конечно, эти суровые бойцы привычны следить, чтобы ни один из товарищей не вышел из строя не вовремя.
Может, потом ему удастся поговорить с ними о Никострате! Пока командиры не начали всех строить, чтобы идти в атаку, – тогда будет поздно. Если, конечно, осада Милета не затянется: хотя Диомед чувствовал, что нет.
Когда Диомеду промыли рану и сделали перевязку, фиванец попросил брата Адметы за Никострата. Он коротко рассказал о достоинствах своего друга… и прибавил, что, скорее всего, это сын царицы установил тут памятник погибшим лакедемонянам.
Это был верный ход. Могучий пентеконтер кивнул – обещая, по крайней мере, все услышанное принять во внимание.
Диомед вернулся к своим, немного утешенный.
Осада продлилась четыре дня: ни персы, ни греки не предпринимали решительных шагов. А на пятый день греки пошли на штурм.
Они сломили защиту южных ворот и стен – и ворвались в город: на улицах начался жестокий бой. Не успело солнце опуститься за кровли домов, как греки овладели Милетом. Спартиаты, с окровавленными, истыканными стрелами гоплонами, устрашающим сомкнутым строем впереди всех двинулись ко дворцу.
* Пентекостия – воинское подразделение в Спарте, состоявшее из двух эномотий.
========== Глава 215 ==========
Победа была полной и окончательной – после бойни, устроенной на улицах, никто из врагов больше не смел поднять головы. Ворота царского сада оказались распахнуты настежь, и персидские стражники при виде щитоносных спартанских гоплитов опускались на колени.
Не все, однако, ликовали в такой день – Дорисс, пентеконтер Лакедемона, потерял в бою под стенами Милета своего брата Полидевка; и, шагая впереди колонны, был мрачен и полон скорби. Зрелище коленопреклоненных врагов не тешило его сердца.
Стража у дверей и в коридорах дворца оказала слабое сопротивление – когда убили троих ионийцев из тех, что защищали чертоги персидской тиранки, остальные быстро сдались.
В тесноте внутренних переходов огромные щиты слишком отягощали спартиатов и делали неповоротливыми: свои гоплоны они оставили в дворцовой оружейной под сильной охраной. Было непохоже, что кто-нибудь еще осмелится напасть, даже исподтишка. Однако Дорисс не терял бдительности: поднимаясь на второй ярус, он опять вытащил меч.
Наверху воины разошлись, условившись, где встретиться опять; они разыскивали и обезвреживали спрятавшихся врагов, а кто-то уже начал искать сокровища. Однако Дорисс презирал такое занятие – с мечом наголо он двинулся вперед, зорко осматриваясь по сторонам.
В зале с устроенным посередине фонтаном и с выходом на террасу Дорисс натолкнулся на группу фиванцев, алчно деливших груду драгоценностей и не замечавших ничего вокруг. Губы пентеконтера брезгливо дрогнули. Он пошел дальше… внезапно Дорисс подумал, что где-то поблизости должны быть покои царицы. Опередил ли его уже кто-нибудь, захватив такую пленницу и приписав себе честь?..
В этом крыле дворца было тихо и темно – снаружи завечерело, и рабы, конечно, попрятались. Но вдруг спартиат услышал приближающиеся шаги; и сразу же понял, что это мужчина и воин. Дорисс остановился, напрягшись в готовности к схватке… если, конечно, в этом месте еще кто-нибудь осмелится бросить вызов победителям. Кто же такой храбрец?..
Навстречу ему вышел молодой атлет в пурпурном плаще поверх простого, но прочного панциря: подобно тому, который носил сам Дорисс. В руке его был такой же прямой широкий клинок, и гневные серые глаза были такие же, как у Полидевка… как у всех детей Агорея.
Дорисс, в невольном удивлении, опустил меч.
– Кто ты?
– Я Никострат, сын царицы Ионии, – гордо ответил этот воин: у него оказался такой же жесткий дорийский выговор. – А ты дальше не пройдешь!
Спартиат сощурился.
– Там покои твоей матери?..
Он шагнул вперед, и меч Никострата взлетел вверх, к его горлу: их клинки со звоном встретились и отскочили друг от друга с равной силой. Дорисс не сомневался, что умеет убивать лучше и убивал намного больше этого царевича, персидского выкормыша; но в глазах Никострата горело такое яростное бесстрашие, что можно было всерьез усомниться в исходе схватки. С такой готовностью спартанцы вгрызались зубами и рвали руками врагов, когда ломалось их оружие.
Дорисс ощутил невольное уважение. Он шагнул назад, опустив меч.
– Убери оружие, – сказал спартиат. – Я не трону твою мать.
– И никого из моей семьи, – потребовал Никострат, не сводя с него глаз.
Дорисс неохотно кивнул. И только тогда царевич вложил меч в ножны.
До них вдруг донеслись звон монет и гвалт сзади; пентеконтер оглянулся.
– У нас мало времени на разговоры, – сказал Дорисс, сжимая челюсти. – Остальные твои родственники… тоже там, с царицей?
Он кивнул в ту сторону, откуда явился Никострат.
– Да, – уронил царевич. Он повернулся и направился обратно, и спартиат последовал за ним.
– Моя мать приказала, чтобы женщины и дети ее семьи в этот час были с ней, – продолжил Никострат, когда он и его спутник завернули за угол. – Мать теперь больна… ее мучает рана в ноге, которую она получила год назад, как ты, может быть, слышал. Иначе наша царица тоже встретила бы вас в доспехе и при мече!
Он опять остановился и, высоко подняв голову, взглянул на своего спутника. Губы Дорисса раздвинулись в неприятной ухмылке.
– Я слышал о вашей царице много другого. И о тебе самом тоже, – произнес спартиат. – Правда ли, что ты переметнулся к персам, когда Равные поставили тебя во главе моры?
– Нет, – отрезал Никострат. – Меня оглушили и взяли в плен по приказу матери… и с тех пор я успел не раз пригодиться ей!
– Не сомневаюсь, – проворчал Дорисс.
Но тут их разговор был прерван: спартиат услышал, как к ним по коридору бегут другие воины.
– Жди меня тут! – приказал Дорисс Никострату и бросился навстречу своим.
Никострат, холодея, услышал за углом перебранку завоевателей: воин Лакедемона яростно спорил с кем-то, видимо, насчет раздела добычи и территории. Некоторое время сыну Поликсены не удавалось разобрать отдельные слова.
– Здесь отныне действует право Спарты! – наконец рявкнул Дорисс, видимо, потеряв терпение; и возражать ему желающих не нашлось.
Дорисс вернулся к Никострату, тяжело дыша.
– Афиняне требуют своего… Пока что вас не тронут, – сказал он. – Но это ненадолго.
Никострат благодарно кивнул.
– Как твое имя? – спросил он.
– Я Дорисс, сын Агорея, – ответил спартиат. – Мой брат Полидевк погиб сегодня, – прибавил он угрюмо.
– Я сожалею, – откликнулся Никострат, глядя на кряжистого немолодого воина во все глаза: какое-то воспоминание забрезжило в его разуме. – Но не мы начали эту войну!
И тут он понял, что перед ним старший брат Адметы. Несмотря на то, что он только что услышал, Никострат почти улыбнулся.
– Я знал твою сестру, господин, – сказал царевич. – Я благодарен вам за то, что вы пришли… и тебе за заступничество! Теперь, прошу тебя, – будь благороден до конца, замолви за мою семью слово перед остальными эллинами!
Тут и Дорисс вспомнил, что их с братом уже просил за Никострата один светловолосый фиванец: и Полидевк, перед тем, как умереть, что-то обещал этому юноше…
Спартиат кивнул Никострату.
– Я сделаю что могу… я дорожу своей честью не меньше тебя, – Дорисс угрюмо улыбнулся. – Однако вашу судьбу мы должны решить сообща. А пока что вы будете под стражей, я сам распоряжусь.
Никострат кивнул: на большее трудно было бы рассчитывать.
– Я должен предупредить тебя, господин, – вдруг сказал царевич. – На подходе другой враг – мятежники с севера, восставшие против персов: скоро они будут здесь. Но когда – и сколько их, нам неизвестно.
Дорисс посмотрел на Никострата долгим взглядом. Потом кивнул.
– Я передам Равным и союзникам твои слова.
Никострат вернулся к матери. Вокруг царицы, в ее просторной опочивальне, и в самом деле собрались женщины и дети их семьи. Малыши хныкали, чувствуя настроение взрослых; их унимали няньки, такие же испуганные. Эльпида, сидя на полу на подушках, одной рукой приобнимала своего любимца – калеку-сына.
Она, однако, первая встала навстречу Никострату.
– Ну, что?..
Спартанец обвел всех угрюмым, но твердым взглядом.
– Нас будут держать под стражей, пока не вынесут окончательное решение. Я только что просил за нас одного из Равных – брата госпожи Адметы: он обещал заступиться.
На несколько мгновений эти слова повисли в воздухе: женщины пытались свыкнуться со своим новым положением пленниц. А потом Фрина отчаянно воскликнула:
– Где Мелос?..
Никострат только покачал головой. Мелос был в городе, когда греки пошли на приступ, – и до сих пор не вернулся. Возможно, не мог проникнуть во дворец, полный врагов; а еще вероятнее, его уже не было в живых. Но об этом никому не хотелось думать.
У дверей в покои царицы стояли на страже ионийцы, которых освободители не тронули; однако Дорисс сдержал свое обещание. Спустя небольшое время после того, как Никострат присоединился к женщинам своей семьи, ионийцев Поликсены сменили спартанцы. Это были мужи столь неприступного вида, что не оставалось сомнений: их, как и самого Дорисса, нельзя ни подкупить, ни улестить.
Все же Поликсена обратилась к ним с просьбой. У нее в самом деле разболелась и вздулась раненая нога, так что царица ходила с большим трудом; однако она встала, опираясь на посох, и приблизилась к охранникам.
– Прошу вас, пусть кто-нибудь из воинов Лакедемона проводит женщин и детей моей семьи в их комнаты. Я вижу, наше заключение продлится долго… а в вашей надежности и силе я не сомневаюсь. И пусть ко мне позовут моего врачевателя: моя невестка Эльпида покажет, где его найти.
Стражники согласились. Фрина начала было плакать и упираться, отказываясь разлучаться с матерью; но Эльпида уговорила ее. Женщин с детьми и слугами увели, и Поликсена осталась одна с сыном.
Скоро один из спартанцев привел к ним Клития. И этот же воин потребовал:
– Пусть сын царицы тоже пойдет с нами, им нельзя оставаться вместе!
Никострат впился взглядом в лицо матери… но она спокойно кивнула.
– Иди. Мне, конечно, скажут, куда тебя поместят.
Царевича тоже увели.
Клитий, стараясь не выдавать своего страха, со всем усердием занялся ногой госпожи: это помогало им обоим отвлечься. Врачу разрешили послать рабыню за всем необходимым, чтобы сделать примочку.
– Рана немного воспалилась, но скоро ты пойдешь на поправку, если оставаться в покое, – сказал Клитий.
Поликсена улыбнулась; потом рассмеялась.
– Покоя нам дадут предостаточно, мой друг, можешь быть уверен.
Клитий неотрывно смотрел на нее: его старое лицо осунулось, щеки опали от напряжения. Врач опустился на колени рядом с креслом, взяв царицу за руку.
– Ты думаешь, госпожа?..
Поликсена пожала ему руку.
– Я думаю, надежда у нас есть, и немалая. Заступа Спарты много значит. И еще то, что скоро придут повстанцы…
Поликсена осеклась. Ей было страшно, больше, чем она могла показать; она до последнего мгновения не представляла, что все обернется так. Но теперь оставалось только держаться.
Мелос так и не объявился. Заключение продлилось много дней – скоро Поликсена потеряла им счет; вначале ее и детей содержали очень строго, не позволяя получать почти никаких вестей, тщательнейшим образом проверяя каждого слугу, который допускался в их покои. В эти первые дни царственных пленников охраняли спартанцы, от которых не удавалось добиться ни единого лишнего слова.
Одной из радостей узницы было то, что лечение Клития помогало. Поликсена опять стала ходить без боли – правда, понемногу. Вскоре ей позволили встречаться с детьми и внуками.
Однажды утром царица обнаружила, что спартанских стражников сменили фиванцы. Эти охранники оказались более общительны и любезны; они уже не досматривали так тщательно всех ее посетителей. Однако такая перемена вызвала у Поликсены немалую тревогу – как у всякого узника, который утратил связь со внешним миром. Что все это значило?..
На другой день царицу неожиданно навестил Дорисс. Спартиат говорил с нею довольно уважительно; он спрашивал, нет ли у Поликсены каких-нибудь желаний, которые он мог бы удовлетворить.
Поликсена ответила:
– У меня лишь одно желание – узнать, когда нам вернут свободу и вернут ли вообще.
Дорисс немного смутился: он сказал, что даст ответ, как только будет возможность. Спартиат поспешил проститься и уйти.
Эти предвестия были самые зловещие: и предчувствие Поликсену не обмануло.
Через два дня после разговора со спартиатом царицу совершенно неожиданно навестил Критобул.
Поликсена была так поражена, что даже не нашла слов, чтобы приветствовать критянина. Она не видела его с самого появления греков. И как он попал сюда?..
Но все слова вылетели у коринфянки из головы, когда она увидела лицо своего гостя. Стало ясно, что он сейчас скажет ей самое главное.
– Моя царица, у меня для тебя скверные новости.
Поликсена встала с места.
– Нас казнят?..
У нее все застыло внутри: хотя коринфянка давно готовилась к такому исходу.
Критобул качнул головой.
– Нет. Сегодня в зале совета греки долго совещались – были выбраны самые влиятельные представители от каждого из трех полисов. Я подкупил одного раба, который все подслушал!
Критский наварх приостановился, точно преодолевая сильнейшее отвращение.
– Воины, которые сейчас дежурят у твоих дверей, тоже согласны, что это гнусность, и пропустили меня к тебе…
Поликсена топнула здоровой ногой.
– Так говори же! Что именно решили греки?..
Критобул взглянул на нее.
– Тебя постановили заковать в цепи и отвезти в Фивы или Афины, чтобы там прилюдно казнить; а может, выставить на рынке рабов. Твои дочь, невестка и внуки будут проданы в рабство, а сына казнят. Но перед этим все города свободной Эллады узнают о вашей участи и о том, кто одержал победу над прославленной персидской тиранкой.
Критобул криво усмехнулся.
– Спартиат Дорисс защищал тебя, представь себе, и другие лакедемоняне его поддержали. Они говорили, что, если нельзя вернуть вам свободу, благороднее всего будет сразу вас убить; но афиняне, конечно, их заболтали, потому что лучше всех работают языком. Теперь осталось только решить, какой полис из двоих оставшихся будет главным триумфатором!
Поликсена медленно опустилась назад в кресло. Несколько мгновений она сидела в глубочайшем потрясении.
А потом воскликнула сдавленным голосом:
– Почему ты не принес мне яд, тебя же не обыскивали? Почему?..
Критобул сжал ее холодные руки.
– Потому что знал, что ты об этом попросишь! Но я явился к тебе потому, что могу помочь вам спастись… Знай, что вчера под стены Милета пришли бунтовщики, и теперь главные силы брошены против них, а в городе неразбериха.
Он поцеловал руку царицы.
– У нас будет только одна попытка – нынче вечером, пока не сменилась стража. С этими людьми я договорился: и они бегут с нами, если ты вознаградишь их, госпожа.
========== Глава 216 ==========
Поликсена молча смотрела на критянина, который однажды уже вызвался совершить для нее невозможное… ум царицы, столько дней не получавший новой пищи, опять заработал очень быстро.
– Но даже если ты выведешь нас из дворца, как мы выберемся за пределы сада?
– Жена мне подсказала, – ответил он. – Геланика знает, где ее служанка Клео сделала подкоп, которого до сих пор не обнаружили. И я убедился, что все – правда.
– Вот как?..
Критобул кивнул.
– Геланика сказала, что если ей удастся помочь вам, то она надеется, что этим хоть отчасти искупит преступление против родного города.
Сердце Поликсены сжалось.
– Я не знаю, простят ли Геланику тени убитых сородичей… но если мы спасемся, то будем вашими вечными должниками.
Критобул улыбнулся.
– Мне нужно спешить, госпожа, чтобы все подготовить. А ты собирай вещи. Ты возьмешь с собой кого-нибудь, кроме родственников?
– Двух моих служанок, если они согласятся, – ответила Поликсена. – Их здесь знают… и им придется плохо, если обнаружится мой побег; остальные в меньшей опасности.
Критобул кивнул.
– Я приду сразу после заката. Никострата и других женщин тоже предупредят.
Он ушел, как будто чудесное явление спасителя Поликсене только померещилось. На несколько мгновений царица чуть было не поверила в это; но потом она заставила себя действовать.
Ианта и Аглая, которых она шепотом посвятила во все, тут же согласились бежать с госпожой. Они проворно, в четыре руки, помогли ей уложить сундучок с драгоценностями. Ничего другого не имело смысла брать: к счастью, царского имущества союзники еще не расхищали и неприкосновенности ее комнат не нарушали.
Греки, наверное, собирались все здесь разграбить, когда закуют в цепи хозяйку этих покоев…
Поликсена замерла над открытым сундучком: вспышка ярости, подобно молнии Зевса, ослепила ее.
Потом она приказала Ианте принести свой меч и опоясать себя им. Нож у нее отобрали в первый день – Поликсена держала его под подушкой; а вот меча так и не нашли. Это было слишком неженское оружие, чтобы освободители всерьез задумались о подобной возможности.
Ее доспехи, начищенные и смазанные льняным маслом, хранились в том же сундуке, что и меч; однако их Поликсена оставила. Но она туго набила свой пояс золотыми дариками, надеясь, что Фрина и Эльпида тоже захватят что-нибудь про запас. Мужчинам следовало идти налегке.
Двери в опочивальню оставались закрытыми: и хотя стражники, несомненно, слышали суету внутри, никто к женщинам не заглядывал. А значит, Критобул, скорее всего, говорил правду.
Кончив сборы, царица села в кресло, а служанки – на подушки у ее ног. Аглая и Ианта переоделись в неброские платья, а Поликсена под свой хитон надела кожаные штаны; и все три накинули темные плащи. Женщины не говорили ни слова, но все их внимание было приковано к выходу; света они тоже не зажигали.
Наконец двери скрипнули, и в комнату проскользнула гибкая невысокая фигура. Критобул оглядел группу женщин: всем показалось, что зеленоватые глаза его светятся в темноте, как у кошки.
– Готовы? Пошли! – приказал он хрипловатым шепотом.
Поликсена встала с места. Аглая встала следом, подхватив царский сундучок; Ианта повесила на плечо мешок с пожитками обеих девушек.
Все три подошли к критянину; но тут Поликсена подняла руку, приказывая служанкам замереть.
– Какой дорогой мы пойдем? Комната моего сына далеко от гарема, где живут женщины и дети!
Критобул тихо рассмеялся.
– Твой сын уже на свободе, он присоединится к нам по дороге. Пришлось убить его стражников, с ними мы не сговорились.
Поликсена передернулась: но сейчас было не до щепетильности.
– Ладно, тогда идем.
Они осторожно выскользнули за дверь. Поликсена ощутила испуг, когда двое стражников с копьями повернулись к ним… но эти фиванцы сразу положили свои копья и заняли места по сторонам от женщин. Маленький отряд молча двинулся за Критобулом, стараясь оставаться в тени; Поликсена только надеялась, что ее спаситель хорошо изучил дорогу. Однако же он снова пришел к ней незамеченным – и уверенно вел всех переходами, в которых не было стражи: казалось, критянин обладает ночным зрением.
Однажды, заглянув за угол, Критобул приказал своим спутникам сбиться вместе и ускорить шаг. Предстояло пересечь охраняемый коридор: и группа людей, двигающихся быстро, привлечет меньше внимания, чем длинная процессия.
Они пересекли опасный участок без помех. Поликсена узнавала эту часть дворца, хотя и шла непривычным путем: помещения гарема были уже близко. Где же Никострат?.. Конечно, еще не схвачен, – иначе их всех бы уже ловили, с факелами и криками.
Вот и двери гарема – украшенные двумя драгоценными посеребренными лунами; от этих лун расходилось переплетение веток, а по краям двери были отделаны розетками – излюбленным персидским орнаментом. По сторонам дверей горели светильники, а стражи больше не было. Неужели?..
– Что это значит, госпожа? – испуганно спросила Ианта.
– Тихо!.. – приглушенно воскликнула Поликсена.
И тут из женских покоев вышел Никострат, с мечом в руке. Он приостановился; потом нашел взглядом мать и улыбнулся.
– Заходите!
Поликсена встревожилась: она помнила, что для того, чтобы добраться до покоев Фрины, нужно пройти две смежные комнаты, а к Эльпиде пробираться еще дольше – если входить через двери гарема. В этих комнатах до сих пор жили женщины и прислужницы, оставшиеся от Дариона. Но Никострат, видимо, знал, что говорил.
Когда все вошли, то увидели, что Эльпида, Фрина и дети ждут их за дверями; с ними была Корина, маленькая смуглая рабыня Эльпиды, сопровождавшая ее всюду. Больше никаких служанок не брали – даже этих женщин было многовато.
Никострат, улыбаясь, сказал матери:
– Всех гаремных женщин мы согнали вместе и велели сидеть тихо. А стражники уже бежали, пока их не захватили с нами. Эльпида им заплатила.
Однако Поликсена, все еще полная недоумения, обернулась к Критобулу.
– Почему в коридорах так пусто? Грекам не хватает людей? Или все ушли встречать мятежников?..
– И то, и другое, сдается мне, – ответил наварх. – Видишь ли, ваши освободители все никак не могут поладить и поручают охрану дворца только какому-нибудь одному полису в одну смену: теперь верх взяли Фивы. А завтра, быть может, придет черед Афин.
Эльпида фыркнула; и царица тоже невольно развеселилась.
– А света в коридорах убавилось, потому что греки не огнепоклонники и им жаль жечь масло и дерево, – заметила она. – Полагаю, в городе туговато с припасами.
Но задерживаться было не след: все быстро вышли.
Дальше Критобул повел их еще быстрее. Малыши начали было капризничать, но беглецам никого больше не попадалось. Однако Питфея, хромого мальчика, пришлось нести на руках, и это замедлило движение.
Спустившись по лестнице, они остановились передохнуть у сыроватой стены, пахнущей красками. Это место было хорошо освещено, и Поликсена узнала мифологические картины, которые столько раз нагоняли на нее страх и даже снились.
Нужен был особый дар – изобразить греческих героев такими чудищами, и притом узнаваемыми, подумала царица: Медея-детоубийца с кирпично-красным лицом и ртом, отверстым, точно устье печи, была особенно уродлива.
Тут откуда-то спереди появился Критобул: оказалось, что критянин успел сходить на разведку.
– Там у дверей другие стражники: моих уже сменили, – сообщил он. – Но все равно идемте. Думаю, мы даже обойдемся без крови!
Наварх вытащил свой знаменитый нож; и двое стражников-фиванцев, которые шли с ними, тоже достали мечи. Никострат своего и не убирал.
Все двинулись дальше. Но вдруг Критобул без спроса отделился от остальных и направился к воинам у дверей.
Он заявил:
– Если пропустите нас, останетесь живы. Нет – пеняйте на себя!
В первый миг охранники были так изумлены появлением группы беглецов, что не крикнули; а потом промолчали, увидев блеск оружия. У Никострата был самый грозный вид; но и нож Критобула с рукояткой в виде дельфина тоже не выглядел игрушкой. Было похоже, что предводитель отряда весьма ловок с ним.
Стражники молча дали царице и остальным дорогу. Миг, другой – и все оказались под лунным небом. Поликсена полной грудью вдохнула воздух свободы…
Пригибаясь и прячась за деревьями, они направились дальше.
– Осторожно, эти могут закричать, – прошептал Никострат, кивнув в сторону арки, у которой остались стражники.
Критобул засмеялся.
– Ну уж нет. Зачем им выдавать, что они нас упустили? А так поди узнай, кто проворонил.
По ночному саду, однако, идти тайком оказалось гораздо легче; мягкая земля глушила шаги. И совсем скоро Критобул с торжеством подвел их к участку высокой стены – это место на первый взгляд ничем не отличалось.
Критянин присел, покопал землю ножом… а потом начал рыть гораздо быстрее; комья летели во все стороны.
– Помогайте! – приказал он. Но Никострат и один из стражников уже присоединились к нему. Скоро в земле открылась черная яма.
Женщины с опаской заглянули туда; а малыш Главк, сын Фрины, заплакал. Однако Критобула, похоже, ничего не смущало.
– За мной! – велел он. Присел на корточки… а потом, будто крот, зарылся в землю.
Через небольшое время критянин подал голос с другой стороны.
– Все спокойно, я жду вас!
– Но как мы проползем с нашими детьми?.. – пробормотала Фрина.
– Как-нибудь, – сердито ответила царица.
Никострат взглянул на обеих женщин.
– Я знаю как.
Старших детей удалось уговорить спуститься в нору следом за взрослыми; а младшим закутали головки плащами, чтобы они не задохнулись и не испугались. Как лошадям порою завязывали глаза перед боем.
Выбравшись наружу с другой стороны, они все оказались перемазаны в земле. Поликсена вспомнила, что Критобул уже был грязен, когда явился за ними во дворец; но было слишком темно, чтобы на это обратили большое внимание. А теперь?..
До рассвета им нужно умыться, где-нибудь переждать… или покинуть Милет.
Но когда они взглянули на город впереди, стало ясно, что таиться не придется. На улицах опять было светло как днем от пожарищ, и повсюду были люди: жители целыми семьями покидали свои дома или пытались их защитить от грабителей с севера, вставая на пороге с оружием в руках. Мелькали гребнистые шлемы спартанцев и фиванцев, отряды которых отчаянно пытались навести порядок; некоторые воины намалевали под глазами белые полосы, чтобы лучше видеть в темноте. Но милетцы уже не отличали освободителей от врагов…
– Вперед! Женщин и детей в середину! – отрывисто приказал Критобул, оценив обстановку. – В толпе мы уцелеем, если нас не оторвут друг от друга!
– А что же твоя жена?.. – воскликнула Поликсена. – А мальчики? – прибавила она, вспомнив о детях Дариона.
– Они все уже ждут меня на корабле, – ответил критянин, оглянувшись на нее: в глазах его отражались всполохи. – Мы уплывем, если только пробьемся наружу из города.
