Текст книги "Сумерки Мемфиса (СИ)"
Автор книги: MadameD
сообщить о нарушении
Текущая страница: 63 (всего у книги 97 страниц)
С ними было еще двое греков из Навкратиса, которые обмыли тело Кенея в реке. У Каптаха появилось немало оснований бояться и злиться на чужеземцев: после того, как выдернули стрелы, кровь залила весь палубный настил. Железные наконечники этих стрел оказались страшны – широкие и иззубренные: стрела, поразившая грудь юного спартанца, без труда пробила кожаный панцирь и глубоко застряла в теле.
– Персидский лук, не иначе, – с оттенком мрачного восхищения сказал Поликсене один из мужчин, позаботившихся о мертвом. – Но это ничего не значит, многие здесь переняли оружие у персов!
Он положил руку на обнаженную грудь юноши.
– Какой, однако, храбрец! Сколько ему было лет?
– Шестнадцать, – ответила Поликсена. Она вновь подумала – не ошиблась ли, отказавшись хоронить Кенея по египетскому обычаю; и снова заключила, что была права. Ликандр одобрил бы ее, если бы мог сейчас видеть ее и своего младшего сына… А может, он и видел их.
У нее защекотало в горле от подступающих слез.
– Простите, я сейчас…
Поликсена быстро отвернулась к Тураи и спрятала лицо у него на плече; тогда их наконец-то оставили вдвоем. Тураи молча гладил жену по спине, пока она содрогалась от слез, сжимая зубы; и Поликсена знала, что супруг тоже одобряет ее.
Когда египтяне во главе с Каптахом вернулись, вдовец угрюмо сказал эллинке:
– Можете зарыть вашего сородича, где разрешил начальник города мертвых. Я оставил жреца около дома Ити-Тауи – он покажет место.
Поликсена слегка поклонилась.
– Тогда мы сделаем это сейчас.
Она посмотрела на мужа, и Тураи улыбнулся.
– Я знаю дорогу, – подтвердил он.
Каптах поколебался, словно хотел повторить свое великодушное предложение насчет Кенея… но сказал только:
– Ваша барка подождет вас.
Кенея, завернутого в большой кусок белого полотна, греки отнесли на кладбище на своих плечах; они тихо роптали, что юношу подобало бы нести на щите, покрыв лавровыми венками… Поликсена с дочерью в подавленном молчании шагали следом, увязая в горячем песке.
Жрец, молодой бритоголовый человек в белой одежде, встретил их у свежей могилы Ити-Тауи – это была небольшая мастаба, сложенная из кирпича, как в самые древние времена. Теперешние города мертвых не образовывали подземных лабиринтов – погребальное искусство в Черной Земле приходило в упадок.
Египтянин показал место под стеной гробницы.
– Вы можете копать рядом.
Поликсена ощутила сочувствие и уважение служителя к Кенею – одновременно с его презрением к грекам, которые так небрежно обращались со своими мертвыми.
Мужчины принялись копать могилу; а Фрина, молча наблюдавшая за их работой, вдруг сказала матери:
– Я слышала на корабле, что служанки говорили об Ити-Тауи… Что ребенка положат ей между ног, потому что он убил свою мать, чтобы боги увидели – это он убийца… Каптах так приказал!
Поликсена посмотрела на дочь. Ей нечего было ответить Фрине; и они молча обнялись, плача о своей двойной потере.
– Что теперь с нами будет, – всхлипнула Фрина.
Когда все вернулись на корабль, солнце уже садилось, и песок под ногами отсвечивал огнем. Поликсена так устала, что едва тащилась; и ее почти не волновала опасность, которая подстерегала их впереди. В каюте, полотняном домике посреди палубы, она легла, и Тураи сел рядом с женой. Поликсена попросила пить, и муж сам ее напоил: ее зубы стучали о кубок.
Потом эллинка взглянула на дочь – Фрина смотрела на нее с ужасом и надеждой… Их малыши остались в доме Каптаха: и они не узнают, что с детьми, пока не вернутся в город!..
Поликсена не могла сейчас даже заговорить о детях. Она села, привалившись спиной и растрепанной черной головой к расписному столбу, который поддерживал потолок.
– Я закажу для Кенея в Навкратисе плиту… мраморную плиту с хвалебной надписью.
Тураи кивнул.
Они вернутся в Мемфис, заберут детей… а потом – куда? Домой, в усадьбу, которая ничем не защищена… или, может, в Навкратис? Но где уверенность, что убийцы не настигнут их и там?
И не приберут ли персы и египтяне к рукам их землю, пока хозяева в отъезде? Тем более, что Поликсене не по средствам держать охрану – да и наемники едва ли сохранят ей верность, убоявшись властей!..
Каптах вряд ли станет за них заступаться… он, возможно, и не тронет того, что принадлежит Поликсене и ее домашним, но защищать их от врагов точно не будет.
Когда они сошли на пристань, пришлось зажечь факелы, огненными цветами заигравшие в воде. “Как на той свадьбе”, – с изумлением подумала Поликсена. Мужчины окружили женщин, проверяя оружие: у греков были хорошие ножи, а у Тураи не оказалось вовсе никакого оружия. Для этого жреца было невозможно вооружиться, участвуя в погребении.
“Нападение устроил тот, кто хорошо изучил местные обычаи… даже если не местный”, – подумала Поликсена. Но это соображение ничего не дало.
Каптах был давно дома; он сам спустился во двор, услышав о возвращении гостей. И тут, к радости Поликсены, греки из Навкратиса попросили разрешения остаться со своими женщинами на ночь и охранять их.
Каптах поворчал, но согласился. А Поликсена и Фрина, едва дослушав хозяина, бросились проверять своих детей, которые спали под охраной кормилицы наверху….
Исидор и Хризаора оказались живы и здоровы. Они разразились ревом, когда матери выхватили их из кроватки, прижимая к груди; этот бурный восторг совсем подкосил силы женщин.
– Ложись спать, – сказал Тураи жене, когда малышей убаюкали; наполовину увещевая, наполовину приказывая.
Поликсена уставилась на него.
– Как ты можешь оставаться таким спокойным? В чем тайна жрецов, которой я не знаю?..
– Именно в этом, – Тураи обнял ее, посмотрев в глаза. – Мы точно так же боимся, но наши боги всегда с нами: а значит, мы носим вечность в нашей груди.
– Завидую блаженным, – усмехнулась Поликсена.
Перед тем, как лечь, коринфянка попросила принести ей подогретого молока с медом и шалфеем. И Фрине тоже. Они уснули на одной кровати, а Тураи лег на полу, рядом с малышами. Греки тоже уснули на полу – напротив двери, перегородив ее своими телами.
Наутро, как следует поблагодарив хозяина за гостепримство и за все добро, Поликсена собралась назад в усадьбу. Прежде всего нужно было вернуться домой, чтобы придумать, как действовать дальше.
Поликсена предлагала Каптаху возместить расходы; но египтянин ничего не взял.
– Кто знает, может, мне это и впрямь зачтется там, – мрачно улыбнулся он.
И даже предложил дать Поликсене солдат для охраны. Немного подумав, эллинка отказалась.
– Мы и так уже причинили тебе слишком много беспокойства.
Каптах не стал настаивать. Однако же двое друзей из Навкратиса отправились с ними – это воспринималось уже как нечто само собой разумеющееся.
По пути они почти не говорили. Тяжелое предчувствие давило всех; Поликсена не могла объяснить его, но ощущение опасности все усиливалось. Неужели впереди ждет засада?..
Когда они причалили, Тураи и двое греков сказали, что пойдут первыми. Женщины подчинились. Они растянулись цепочкой… Поликсена, которая шла последней, несколько раз оглянулась на реку, думая, как легко было бы выстрелить ей сзади в шею. Они углубились в пальмовую рощу, и это чувство притупилось.
Поликсена почти уверилась, что врагов поблизости нет.
Но тут вдруг Фрина вырвалась вперед; она, как безумная, помчалась по тропинке к дому, ломая кусты и обдираясь о ветки. Опомнившись, мужчины с проклятьями бросились вдогонку, и Поликсена поспешила за ними, задыхаясь и негодуя на дочь. И тут раздался ее крик.
Поликсена, охваченная ужасом и яростью, понеслась на выручку дочери. Но крик внезапно оборвался, точно Фрина лишилась чувств.
Выбежав на открытое место, Поликсена чуть не налетела на мужа, который застыл на тропинке, глядя на дом. Тураи перехватил жену, крепко сжав ее плечи одной рукой.
– Стой, – велел он дрожащим голосом. Фрина лежала в обмороке на траве; а двое греков стояли в таком же потрясении, как и египтянин.
Поликсена посмотрела в сторону озера. У нее все поплыло перед глазами, а день обернулся ночью…
– Мерзавцы, – сказала она осипшим голосом.
У самой воды лежало тело управляющего Хенти: ему размозжили голову, и вода покраснела от крови. Взглянув в сторону дома, Поликсена увидела, что ворота сорваны с петель. Увидеть остальные разрушения отсюда было нельзя: но было предельно ясно, что все, кто оставался в поместье, мертвы.
Поликсена подумала о своей служанке – преданной египтянке Мекет, которую, в недобрый час, она решила оставить дома…
Эллинка отчаянно оглянулась на детей. Кормилица и служанка, которых они взяли с собой, стояли позади и прижимали к себе малышей – от ужаса женщины не могли сделать ни шагу.
Тураи вернулся к кормилице и взял у нее сына.
– Нужно пойти в дом… Пока что все кончилось, я так думаю, – сказал он сквозь зубы.
Фрину привели в чувство, и все двинулись дальше. Греки пошли впереди, вытащив свои длинные ножи. Поликсена видела, как ее сородичи сожалеют, что при них нет мечей; и у нее самой, еще прежде того, как она узрела все сотворенное врагами, зачесались руки отомстить. Когда-то она тоже сражалась!
Цветочные клумбы между прудов оказались безжалостно истоптаны. Поликсена словно воочию увидела огромных персидских коней, которых убийцы гоняли по ее земле, насладившись резней…
На глаза хозяйке наконец попалась Мекет: бедная женщина лежала, прибитая копьем к земле, и ветерок отгибал ее разорванный подол, обнажая залитые кровью бедра. Поликсена, сжав кулаки, издала свирепый вопль, которому позавидовали бы спартанки.
– Почему я не встретила их!..
– Это счастье, что мы их не встретили! – оборвал ее Тураи.
Они беспомощно смотрели друг на друга, теряясь в догадках, чей это был приказ и что теперь делать. И ни у кого не было ответа.
========== Глава 140 ==========
В доме было немного прислуги: еще двоих домашних рабов хозяева нашли мертвыми, а остальные, похоже, успели разбежаться. Пара коней, которых держала Поликсена, оказались сведены, и конюх пропал вместе с ними. Конюх этот был персом, который поступил к Поликсене на службу здесь, в Дельте, и получал жалованье…
– Как теперь понять, кто с кем был в сговоре? – спросила эллинка в отчаянии, когда они кончили оценивать ущерб. Убийцы оказались еще и грабителями, забравшими все ценное, что смогли найти.
– Полагаю, что это уже неважно, – мрачно ответил супруг. – Нам никого из людей не вернуть, и нас решили согнать с места, чтобы затравить.
– Ну да, – сказала Поликсена. Она глядела на Тураи озадаченно, как будто тот подал ей новую мысль. – Мы можем быть уверены, что это не приказ наместника. Наместник правомочен схватить нас открыто, и у него нет никакого повода ненавидеть царицу Ионии…
– Или близкую подругу ее величества Нитетис. Или мать Никострата, – продолжил египтянин, глядевший на жену с пониманием. – Я согласен с тобой, что это были наемники – вероятно, персы! Но подумай, что…
– Персы или нет… но мстить, откладывая расправу, это очень по-азиатски, – перебила его Поликсена. – Иначе я бы подумала на саисских жрецов, про которых упоминал Кеней!
– Могут быть и они, – сказал Тураи: его словно бы нисколько не задела такая оценка своих собратьев. – Наши слуги богов достаточно изощрились, чтобы обманывать жертвы: мы поверим, что нам мстят, и побежим из Дельты, – а они отберут нашу землю!
Поликсена засмеялась.
– Это забавно… Право, очень забавно!
Она запустила руку в волосы; прошлась широким шагом по разгромленной спальне, где они с мужем держали совет. Потом опять подняла голову.
– Нам нужно осмотреть наши владения и поискать, кто остался, – думаю, садовники спрятались и вернутся… Всегда есть те, кому некуда деваться!
Нитетис принадлежали виноградники к югу от поместья – ее управляющий поставлял в Саис вино; и три деревни платили царице оброк. После того, как земля отошла Поликсене, ничего не изменилось; вначале она кормила ионийцев, бежавших с нею, которые не знали, куда податься, – а потом египетские селяне возмутились против нее так, как никогда не выступили бы против природной госпожи. Ионийцам пришлось уйти и искать, где кормиться; Поликсене остались только виноградник, финиковые пальмы и работники, получавшие свою долю в урожае.
– Даже если они не бежали, они ничего не смогут рассказать, – заметил Тураи. – И нам самим нельзя оставаться.
Поликсена ахнула.
– И это говоришь ты?.. – воскликнула коринфянка. – Ты вот так просто позволишь себя изгнать с земли твоих отцов?
– Мой отец был южанином, – улыбнулся Тураи, пристально глядя на нее. Он сохранял спокойствие, которое казалось напускным и теперь еще больше выводило Поликсену из себя. – А уйти нам нужно, потому что у нас не осталось никого, чтобы работать на нас. Подумай об этом, царица.
Поликсена презрительно сощурилась.
– Я была бы готова сама…
– Да, ты была бы, – мягко согласился муж. – Но даже для ваших высоких людей это зазорно… разве не так? Ты больше не та, которая сидела за тканьем на женской половине, сокрытая от всех, – и уже не вернешь эти дни юности!
– То есть сама гнуть спину я теперь не смогу, – усмехнулась Поликсена. – Пожалуй, ты прав!
Она помолчала, глядя на него с прищуром, блестящими темными глазами.
– Знаешь что – нам нужно подать жалобу наместнику Ферендату!
Невозмутимый египтянин вздрогнул: казалось, он впервые за весь разговор растерялся.
– С какой целью?..
– Законность высоко сидящие персы блюдут… думаю, ты успел убедиться, – сказала эллинка, неприятно улыбнувшись. – А я все-таки наместница Дария, и землю эту мы приобрели честно! Имущественные права женщин в персидских уложениях прописаны лучше, чем у нас, – хмыкнула она.
Грабители выпотрошили ее ларец с деловыми письмами, взяли и папирус, подтверждавший право супругов на владение усадьбой. Но копия этого папируса должна была сохраняться в Доме жизни в Саисе.
– Ты и вправду думаешь… что Ферендат послушает нас? – спросил Тураи. Ему все еще не верилось, что жена говорит всерьез.
Поликсена вздохнула.
– А что еще нам остается? Жить здесь мы больше не сможем, ты прав, – и кто бы ни напал на наш дом, вероятно, попытку вскорости повторят. Попробуем тогда продать землю назад государству, хоть за полцены… и уедем хоть в Навкратис!
– Деревни, которые взбунтовались против тебя, уже стали собственностью наместника, – кивнул египтянин. – Политархия, так у вас теперь называется персидский строй?
Поликсена махнула рукой.
– Похоже на ваши порядки: однако теперь, когда они смешались на одной земле, Та-Кемет несет двойное бремя… Но мы отвлеклись!
Тураи немного подумал. А потом неожиданно заговорил о другом.
– А если на тебя напали совсем не те, кто разорил наше поместье?.. Если так сошлось, на нашу беду?
Поликсена оторопела.
– Почему ты так решил?
– Тот, кто стрелял, хотел тебя убить сразу. Это ясно, – жестко ответил супруг. – А тот, кто пришел сюда, захотел твоего позора и мучения!
Коринфянка побледнела.
– А ведь ты, наверное, прав! Как же быть?
– Ты предложила самое разумное, – ответил Тураи. – Попросить защиты у наместника! Если он удовлетворит нашу просьбу… это возможно… мы сможем нанять охрану до Навкратиса.
Лицо египтянина окаменело.
– Вероятнее всего, Кеней угадал, и убить тебя пытались жрецы. До вашего полиса их руки не дотянутся.
Супруги посвятили в свои планы греков из Навкратиса, которые стерегли снаружи; и хотя тем не понравилось, что придется кланяться Ферендату, друзья Поликсены признали, что это самый разумный выход. Они же вызвались сбегать до виноградника, поискать, не осталось ли в поместье кого-нибудь из мужчин.
Поликсена только теперь вспомнила, что придется убирать трупы. А хоронить слуг так, как она сделала бы дома, не годилось: к своим сорока годам Поликсена повидала достаточно, чтобы уважать чужие верования и верить в их силу, даже если она сомневалась в существовании стольких богов.
Греки вернулись, приведя троих египтян, к большому облегчению хозяев. Один из них был работником – он действительно спрятался, когда явились всадники, и не видал их близко; только говорил, что это был “целый отряд персов”. А двое других египтян оказались поселянами, крепкими мужчинами, помнившими еще царицу Нитетис.
Поликсена благодарила их, хвалила их отвагу, а эти простые египтяне смущенно кланялись. Они пришли, узнав, что нужно дать погребение сородичам…
Тураи уговорился с селянами, что они отвезут тела на своем плоту в ближайший Дом мертвых, куда возят своих усопших родственников; и отдал серебряный браслет в награду. Поликсена хотела сперва сама позаботиться о бальзамировании Мекет; но потом поняла, что им нельзя терять времени. Тот, кто пытался убить ее, наверняка не мешкал.
Потом они обыскали дом и взяли все ценное, что еще оставалось, – хозяева устроили несколько тайников, которых незваные гости не нашли. В одном из таких тайников Поликсена хранила письма сына; и они, к огромной радости коринфянки, оказались на месте.
И оружие уцелело. Поликсена впервые за долгое время извлекла из сундука свой меч.
Старательная и памятливая Мекет смазывала его льняным маслом, и он ничуть не заржавел…
Поликсена стиснула меч в руке, сжала зубы. Справившись со своим гневом, она убрала оружие в ножны; и поклялась отомстить негодяям, если только представится случай.
А что, если их подослал Дарион? Очень похоже на него…
Но, как бы то ни было, нож пригодится ей скорее меча. Поликсена вооружилась ножом, как и Тураи. Потом они взяли из кладовой хлеба, лука, сыра и фруктов, сколько нашли: в кладовой персы поживились, забрав почти все запасы. Зато одежда оказалась в сохранности.
Грабители спешили, не желая обременять себя… они боялись закона, и это несколько ободрило хозяев.
Потом они вернулись к своим лодкам. Тураи, увидев привязанные плоскодонки, хлопнул себя по лбу и произнес проклятие своей глупости: как они могли забыть, что враги были способны украсть лодки, заперев их в усадьбе!..
Онм поплыли на север. Поликсена наконец обратила внимание на дочь; Фрина, держа на коленях Хризаору, низко склонилась к девочке, так что их светлые локоны смешались, и шептала ей что-то. Афинянка была бледна, но держалась гораздо лучше, чем можно было ожидать.
– Эй, – окликнула ее Поликсена.
Фрина вскинула голову; у нее были огромные от испуга глаза, но потом она улыбнулась в ответ на улыбку матери.
– А может, нам попросить о помощи Каптаха? – спросила она неуверенно.
– Тише!..
Тураи шикнул на обеих женщин, подняв руку. Мужчины следили за берегами, но гребля все равно отвлекала внимание, – никому нельзя было терять бдительность, пока они плыли среди тростника и пальмовых кущ.
***
До Саиса никто на них не напал. Беглецы долго спорили, где остановиться… им приходилось ночевать в небольших храмах-гостиницах, и для детей и женщин это были самые чистые и бестревожные места. Тураи всерьез предлагал пойти в главный храм Нейт, несмотря на все их страхи.
– На большое убийство в доме бога жрецы не пойдут, это несомненно. Это не вавилонские храмы, привычные ко всякому разбою, – яростно убеждал египтянин жену. – У Нейт часто бывают высокие гости… к тому же, среди жрецов еще есть те, кто помнит тебя!
Поликсена не могла не признать, что в этом есть смысл.
– Но не разумнее ли сразу пойти во дворец?
– Это как раз неразумно. Перс будет долго томить нас, прежде чем примет, – даже если преклонит слух! На улицах мы будем без защиты!
В Тураи вновь проснулся царедворец, привычный к азиатскому церемониалу; и Поликсена признала правоту мужа.
В храме Нейт беглецам встретились знакомые, Тураи не просчитался. И эти опытные люди сразу же поняли, что царицу и ее спутников привело к богине большое несчастье. Жрецы попросили рассказать, что случилось, прежде чем дать им приют.
Поликсена не могла не думать, что, возможно, видит перед собою собственных убийц… убийц Кенея… Но строгие и благожелательные лица египтян внушали спокойствие; и Поликсена коротко рассказала, что их преследуют, согнали с их земли и уже убили нескольких ее людей.
Бритые брови жрецов поднялись в изумлении: если они притворялись, то делали это мастерски.
– Вы пришли в Саис искать справедливости? – спросил один из них – по имени Ани, как помнила эллинка.
– Да, и надеемся найти, – твердо ответил Тураи вместо жены.
Жрецы переглянулись: они явно встревожились.
– Великая богиня не терпит таких злодеяний, и мы примем вас. Вы расплатитесь за еду и ночлег, когда наместник возместит вам убытки, – жрец Ани улыбнулся, предупреждая вопросы и возражения.
Поликсене показалось, что этот человек действительно неравнодушен к ее несчастью; и она посмотрела на мужа, ожидая его решения. Тураи кивнул.
– Я верю богине, – сказал он.
Многозначительно взглянул на служителя Нейт; и Ани снова улыбнулся.
– Великая мать не забывает тех, кто вышел из ее тела. Идемте, – египтянин протянул руку повелительным и оберегающим жестом, и беглецы с облегчением подчинились этой воле.
Папирус в Доме жизни уцелел: Тураи ходил забрать его сам. Казалось, боги опять начинают им улыбаться.
Наместник Ферендат принял беглецов на третий день – удивительно скоро. Впрочем, возможно, он что-то слышал об этом происшествии…
Немолодой и важный перс пожелал видеть всю семью. Он с жадным любопытством рассматривал бывшую царицу Ионии; хотя мужской наглости она в этом не почувствовала. Персы были скромнее, чем говорили о них недоброжелатели.
Ферендат пожелал услышать все в подробностях; он несколько раз хмыкнул и покраснел, схватив себя за завитую бороду. Похоже, перс был задет за живое; и польщен тем, что гордая эллинка пришла просить его заступничества.
– Я расследую это дело, – пообещал он.
И прибавил:
– Вы можете быть свободны.
Тураи понял, что больше случая не представится: он бросился на одно колено, протягивая Ферендату купчий договор. В сбивчивых выражениях египтянин попросил наместника выкупить у них землю, потому что они не могут там долее оставаться.
Перс изумился, а потом едва ли не рассердился. Похоже, он рассчитывал забрать землю без всякой платы, когда хозяева уйдут, – его двор требовал огромного содержания…
Ферендат придирчиво изучил папирус. Он задумался, и Поликсене не понравилось это молчание.
– Если ты откажешь нам, господин, мы поедем в Персию и повергнем свою просьбу к стопам Дария, – сказала она неожиданно для себя самой.
Ферендат чуть не выронил папирус. Он уставился на эллинку, онемев; а Поликсена прибавила, чувствуя, что ей уже нечего терять:
– Моя подруга – княжна Артазостра, царская родственница… В Парсе мы найдем справедливость, если здесь для нас ее не останется!
Ферендат шевельнул губами, выпучил глаза… Но имя царя царей возымело свое действие. Возможно, перс частично возместил бы им убытки и без такой угрозы; но теперь Ферендат согласился выкупить у хозяев поместье за полную стоимость.
Когда они вернулись в храм Нейт, еще не веря своей удаче, Тураи сказал жене:
– Ты поразила меня и всех нас! Ты ведь не думала о Персии на самом деле?..
– Думала, – хмуро ответила Поликсена. – Но ведь ты сам знаешь, что мы сделаем и чего не сделаем… и лучше молчи, – она почти взмолилась.
Тураи привлек ее к себе; и они больше ничего не сказали друг другу.
========== Глава 141 ==========
Никострат заметил, что Мелос тоскует, раньше, чем тому хотелось бы. Мелос стал избегать своего лучшего друга; а ночами, – когда они ночевали дома, – выходил во двор и сидел так подолгу даже в зимний холод, уставясь в одну точку. Никострат, забыв о спартанском образце, несколько раз даже вставал и прогонял друга спать, опасаясь, как бы Мелос не простудился.
Он спросил ионийца однажды, что с ним такое, – и, получив короткий сухой ответ, что все хорошо, отступился. Никострат знал, что делается с его другом: Мелос переживал то же, что и он сам, только еще тяжелее. Потому что иониец жил на земле дорийцев, чувствуя, что растрачивает себя без пользы: в то время, как персы топтали его землю и высасывали ее соки…
Однажды в сумерках, ранней весной, воинов города подняли по тревоге: опасались нападения афинян, с которыми коринфяне, как и спартанцы, были на ножах. Их поставили в карауле у храма Посейдона. Мелос сделался гоплитом, в то время как Никострат – всадником: они могли позволить себе держать лошадь только для царевича, но стояние в карауле опять уравняло друзей.
Они чутко вслушивались в ночь, посматривая по сторонам. Серебрились панцири других мужчин, колыхались гребни из конского волоса на их шлемах, когда они переговаривались, устав от неподвижности. Горели огни – в домах многие не спали, взволнованные ожиданием врага.
Мягко пронеслась сова, заслонив от друзей огни города: ее желтые глаза вспыхнули, она издала короткий пронзительный крик. Мелос рассмеялся, проводив ее взглядом.
– Афинина птица, – сказал он Никострату. – Не иначе, богиня прислала шпионить…
Спартанец взглянул на него: он, как и Мелос, держал шлем под мышкой, чтобы лучше видеть.
– Думаешь, не нападут?
Мелос не успел ответить: позади их и впереди раздался многоголосый крик. С Акрокоринфа, из-за тройных стен, окружавших холм, посвященный Афродите, сбегали воины, возглавляемые факельщиками: они на своем высоком посту раньше всего увидели опасность. Воины при стое, храмах Аполлона и Посейдона присоединялись к товарищам внизу.
Никострат, больше не раздумывая, покрыл голову шлемом и бросился вперед, обнажив меч; Мелос помчался за ним. – Что там? – крикнул спартанец, когда они поравнялись с другими.
– Афиняне… жгут усадьбы за стенами, – бросил один из воинов. – Расхрабрились!
Больше никто не тратил слов. Никострат и Мелос не видели никого из мужчин своей филы; но один из конных филархов взял на себя командование и громкими криками построил обороняющихся под стеной. Друзья ощутили, как проясняется разум, а тело наполняет божественная ярость – мускулы их напружились в готовности к бою…
Но тут неожиданно открылись ворота, и коринфяне подались назад, рассыпав строй: на них с воплями устремилась толпа оборванцев с черными от копоти лицами. Казалось, какой-то изменник сдал город неведомому врагу!..
– Это погорельцы из деревень, – зло бросил Никострат Мелосу, который уже и сам об этом догадался. – Смотри, ворота опять закрывают!
В самом деле, впустив поселян, бежавших в город со своим скарбом, женами и детьми, начальники тотчас снова закрыли ворота. Воины успокоились и перестроились. Но теперь настроение переменилось – в воздухе ощущалось, что битвы не будет.
Никострат посмотрел на друга: Мелос стащил шлем, и спартанец прочел на его лице отражение собственных мыслей. Им опять не предстояло никакого настоящего дела – те, кто схватился с нападавшими, остались за стенами…
Наконец подали сигнал дозорные сверху: вражеские отряды рассеяли и обратили в бегство. Филархи крикнули войску, что можно расходиться: еще взбудораженные, но успокоенные и даже разочарованные, граждане вернулись назад. Им пока запрещалось покидать свои посты, и Никострат с другом вновь стали на страже под стеною храма, оборотистым жрецам которого они некогда доверили свое состояние.
Почти все огни Коринфа погасли, кроме храмовых. Несмотря на донимавший холод, Мелос даже начал задремывать, опершись на копье; он вскинулся, услышав легкие торопливые шаги. Иониец увидел, что к Никострату приблизился мальчик-раб. Он передал Никострату корзинку, накрытую полотенцем, а тот поблагодарил…
Когда мальчишка убежал, Мелос подошел к другу. Никострат достал из корзинки кожаную баклагу с вином и протянул ему первому:
– На, погрейся!
Мелос, не отказываясь, с удовольствием глотнул крепкого вина с пряностями. Сладкий ток побежал по жилам. Потом Никострат отпил сам, и снова накрыл корзинку: есть никому из друзей не хотелось.
– Она присылает тебе еду, как жена, – сказал Мелос, нарушив неловкое и какое-то стыдливое молчание, которое воцарилось между ними. – Она ждет тебя ночами! По совести говоря, я не пойму, почему ты до сих пор на ней не женился!
Спартанец покосился на друга.
– Она не хочет, – жестко ответил он. – Я не раз предлагал, но Эльпида не желает утратить свою свободу перед людьми!
– А может, тебя не желает связывать, – заметил Мелос. Но продолжать этот разговор Никострату явно не хотелось, и Мелос замолчал. Иониец подумал, что Никострат всегда был так стыдлив, говоря об этой гетере, точно речь шла о его супруге и чести его дома…
Мелос вспомнил далекую Фрину, и тоска сжала его сердце. Он в последние месяцы нечасто вспоминал о своей жене и дочери, но теперь ему самому вдруг опять захотелось своей женщины, ее тепла, очажного дыма. Сколько стремлений теснится в их груди – и каждое в свое время представляется важнейшим!..
Воины освободились только под утро. Мелос предлагал другу пойти к Эльпиде и отдохнуть у нее, отблагодарив за ласку; но Никострат уловил раздраженный тон ионийца и отказался.
– К тому же, она не ждала меня сегодня, – прибавил царевич. – Может, у нее будут гости!
Когда они помогли друг другу снять доспехи и устроились спать, наскоро умывшись, Мелос вдруг спросил:
– А что, если афиняне сожгли нашу усадьбу?
У них была теперь и усадьба, как у многих аристократов Коринфа, дававшая неплохой урожай оливок. Хотя Никострат приобрел эту землю на свое имя, все доходы с нее друзья считали общими.
– Не думаю, – ответил спартанец после паузы. – Но нужно поехать посмотреть. Завтра отпросимся.
Они крепко проспали до обеда. А когда Мелос проснулся, Никострата уже не было. Ионийцу не нужно было объяснять, куда тот отправился.
Эльпида действительно принимала с утра гостя – знакомого фиванского художника и большого сплетника, который рассказал ей, чем разрешилась ночная тревога. Но когда Никострат пришел к возлюбленной, гетера уже была одна.
Они поцеловались с привычной нежностью, как супруги; а потом Никострат вдруг крепко обнял подругу и прошептал, лаская загрубевшими пальцами ее волосы:
– Поедем со мной сегодня… Я отправлюсь в нашу усадьбу, и тебе ее покажу! Мы никогда еще не бывали там вдвоем!
– Хорошо, – ответила Эльпида несколько удивленно: она сразу почувствовала, что в душе ее возлюбленного зреет новый план. – Ты наймешь повозку?
Никострат кивнул.
– Собирайся, пока светло.
Лаконец блеснул глазами.
– Многие воины сегодня отправятся посмотреть, какой ущерб нанес им враг. Я хочу, чтобы ты была среди наших мужчин. Мелос тоже поедет.
Эльпида кивнула.
– Значит, вдвоем мы опять не останемся… Но я рада, что ты меня позвал.
Никострат отлично знал о ее ревности к Мелосу, как и о ревности Мелоса к гетере; и погладил коринфянку по волосам, успокаивая.
– Все будет хорошо.
Загородный дом, который приобрели друзья, был неказистый – но оказался в полной сохранности. Никострат и Мелос радостно обошли усадьбу, разговаривая с работниками; а Эльпида, оставшись одна, хмурилась, кутаясь в большой шерстяной платок и дрожа на ветру.
