Текст книги "Сумерки Мемфиса (СИ)"
Автор книги: MadameD
сообщить о нарушении
Текущая страница: 89 (всего у книги 97 страниц)
Поликсена оторвала юношу от своих ног и, приблизив к себе его голову, припала поцелуем к негодующим устам. Скоро любовники опять потеряли себя в наслаждении. Но когда Делий уснул, Поликсена долго лежала, глядя в темноту.
Этой ночью она заронила в душу возлюбленного зерно сомнения, которое непременно прорастет, дайте срок. Но иначе нельзя.
Уснув, Поликсена увидела свою статую – эта мраморно-золотая властительница с подведенными агатовыми глазами и чуть заметной всезнающей улыбкой на карминных устах, как богиня, избавилась от всех земных потребностей и привязанностей. Поликсена надеялась, что от боли тоже.
Статуя была закончена в середине осени – незадолго до того, как Эльпиде пришел срок родить; и гетера успела оценить эту работу. Талант Менекрата в ней раскрылся заново – это признали все, кто ее видел: восседавшая в кресле темноглазая женщина напоминала статуи египетских богинь, но была исполнена куда большей силы и отнюдь не казалась равнодушной. Она сжимала жезл черного дерева, с набалдашником из слоновой кости в виде головы барана, священного животного Амона, – и, слегка наклонив голову, выпрямилась в грозной готовности повелевать. Даже Никострат признал, что статуя матери великолепна и очень жизненна.
Изваяние поместили в пустом зале, вроде египетской молельни, со стенами, расписанными растительным орнаментом в египетском же стиле. Поликсена однажды подсмотрела, с умилением и большой неловкостью, как ее невестка, присев, целует мраморное колено статуи. Эльпида что-то шептала: как будто приписывала изображению царицы божественные свойства…
Поликсена хотела помочь Эльпиде подняться, но решила, что лучше не выдавать своего присутствия.
Жена Никострата разрешилась от бремени неделю спустя, и родила здоровую девочку.
* Как известно, Милет был родиной гетеры Аспазии, подруги знаменитого афинского государственного деятеля Перикла.
========== Глава 198 ==========
Когда обсуждали, как назвать новорожденную, Эльпида, – во власти какого-то пламенного суеверия, – отвергла воинственное имя Арета, предложенное Никостратом. Спартанец утверждал, что мужественное имя – лучший выбор для женщины в эти дни, тем более женщины из царской семьи.
Мать прижала к себе темноволосую головку девочки и осыпала ее поцелуями; как будто пыталась защитить от всех будущих напастей.
– Да, это очень мужественно, – воскликнула Эльпида, опять вперив взгляд в супруга. – Твои мужественные собратья все до единого полегли костьми на нашем берегу! А своего героического отца ты даже ни разу не видел живьем! Не хватало, чтобы, зовя нашу дочь, мы тоже призывали бога войны!..
Никострат чуть было не вспылил; но увидел опасный влажный блеск в синих глазах супруги – то безумие, которое посещает всех матерей, когда речь идет об их детях. Он вспомнил о старшем брате этой крошечной девочки. И кивнул, уступая Эльпиде.
В конце концов, главное – что дочь родилась крепкой и голосистой. Наверняка в телесном развитии, силе и ловкости она скоро обгонит бедолагу Питфея. С сыном Никострат так и не смог подружиться; да и не слишком старался, по правде говоря.
Девочку назвали Гармонией, в память о Фивах. Когда Поликсена пришла взглянуть на ребенка, она покачала внучку на коленях, дала ей стиснуть в кулачке свой палец. А потом, улыбнувшись, задумчиво сказала:
– Что ж, это открывает для нас новые возможности.
И Эльпида, и Никострат отлично поняли, что подразумевает царица. Эльпида, хотя и оставалась красивой и эффектной, была уже далеко не юна – если не считать Питфея, едва ли разумно было дожидаться от нее наследника мужского пола; и потому Никострат, скорее всего, не станет прямым продолжателем династии. Никострат упорно противился такому назначению – и теперь Поликсене начало казаться, что сын и в самом деле не подходит на роль ионийского царя. С другой стороны, кроме Главка, сына Мелоса и Фрины, можно было передать власть мужу Гармонии – сознательно выбрав наиболее достойного из соискателей, как то было с Еленой Спартанской; и как по сей день делалось в Египте, где власть могла перейти к мужу царевны крови…
В той Ионии, которую они строят, порядок престолонаследия еще никем не установлен – и должен быть узаконен первой царицей. Родоначальницей.
Как далеко она зашла!..
Поликсена вздрогнула, очнувшись от грез, и рассмеялась. Она уже распланировала будущее внуков! А ведь, ко всему прочему, есть двое детишек ее племянника, которым Поликсена пообещала трон – и которые, вот увидите, этого не забудут.
“Нам бы дожить до завтра”, – подумала царица. Как тогда, когда накануне битвы за Милет увидела в глазах Делия мольбу и желание, обращенные к ней…
Она встала и улыбнулась сыну и невестке.
– Отдыхай, дорогая, – сказала Поликсена Эльпиде; и ушла распорядиться о приготовлениях к пиру и о жертвоприношениях в честь рождения внучки, а также об оглашении случившегося народу. Пусть это не такое великое дело – царское правление, особенно недавнее, должно сопровождаться празднованием знаменательных событий, чтобы как можно крепче отложиться в памяти людей. С обильным угощением, музыкой и возлияниями.
Хотя память у людей коротка, особенно у необразованных, улыбнулась Поликсена, шагая по направлению к своим покоям. Те, кто незнаком с историей, склонны смешивать новые обычаи с самыми древними: и если царская власть в Ионии сохранится… ну хотя бы еще сотню лет… очень многие поверят, что так было испокон веку и так тому и следует быть.
Поликсена поела в одиночестве, а потом, сверившись с клепсидрой, приказала позвать Делия, который как раз должен был освободиться после службы и направиться в дворцовые конюшни. Помимо солдатских обязанностей, – не слишком обременительных в мирное время, – Делий попросил, чтобы его опять назначили конюшим. Он признался, что любил свою прежнюю работу.
“Во дворец меня взяли два года назад… за красоту”, – сказал ее возлюбленный. И, видя, как заледенели серо-голубые глаза юноши при этих словах, можно было без труда догадаться об остальном.
Сердце Поликсены сжалось, к горлу подступила тошнота, когда она услышала это признание: словно это ее саму осквернили и оскорбили. Царица не стала задавать своему слуге никаких вопросов – однако порадовалась, что высокопоставленный придворный, воспользовавшийся телом Делия для утоления похоти, по всей видимости, скоро нашел себе новую забаву и не успел развратить его душу…
Молодой вольноотпущенник явился, разрумянившись от холода, еще более красивый, чем обычно. Он поклонился и радостно улыбнулся хозяйке.
– Какие будут приказания, моя царица?
Поликсена подошла и поцеловала его в прохладную щеку; любовники крепко обнялись, так что хрустнули новые кожаные ремни доспехов юноши.
– Думаю, сегодня мы с тобой можем отправиться на прогулку.
Делий обрадовался еще больше. Царица поручила ему уход за Флегонтом: пока сама хозяйка была не в состоянии садиться на своего любимого коня. И вот теперь она понемногу возвращалась к старым привычкам.
Любовники покатались по садовым дорожкам, наслаждаясь тишиной и обществом друг друга; под копытами коней приятно хрустела палая листва. Поглядывая на Делия, Поликсена радовалась, что он нашел себе занятия вне дворца и казарм – в казармах он только спал. Любимец царицы вызывал зависть и пересуды как среди простых солдат, так и среди надменных царедворцев. Хотя Делий был удивительно скромен и никогда не просил у своей покровительницы ничего сверх положенного двойного жалованья.
Поликсена догадывалась, что товарищи не любят его. Другие царские лучники предпочитали в свои свободные часы бражничать, играть в кости и гоняться за юбками – и одно то, что Делий питал отвращение к такому времяпрепровождению, заставляло солдат считать его выскочкой и неженкой; а уж то, что он из раба мгновенно превратился в милостника царицы…
Правда, Делий был умен и ожидал такого отношения к себе, и оно его не слишком задевало. Пока он получал за свои труды высшую награду!
Вернувшись во дворец, они распрощались. Поликсена взглядом и пожатием руки разрешила Делию прийти к ней ночью.
Насытив свою страсть, любовники еще некоторое время лежали, прижавшись друг к другу, – им были приятны просто объятия, без слов. Делий поглаживал плечо Поликсены, которая теперь устроилась у него на груди. А потом царица вдруг произнесла:
– Ты помнишь Клео? Ты знал ее?
Поликсена приподнялась и посмотрела в лицо Делию – она хотела увидеть, какие чувства вызовет у него напоминание о беглой рабыне. Которая, по-видимому, и пыталась убить свою госпожу!
Делий некоторое время молчал, отвернувшись от нее, – а потом рывком сел и натянул на себя покрывало. Все еще не глядя на царицу, он глухо произнес:
– Я знал эту женщину. Она еще прошлой зимой пыталась сделать меня своим сообщником.
Поликсена застыла, прижимая к груди простыню. А Делий повернулся к ней и холодно сказал:
– Клео убеждала меня покуситься на твою жизнь… по приказу своей хозяйки, Геланики. Я ответил, что никогда на такое не пойду… и тогда эта девка залилась слезами и заявила, что госпожа убьет ее, если она не справится с поручением. Она попыталась забраться в мою постель, но я вытолкал ее…
Делий поморщился и замолчал. Как будто сказал уже слишком много.
Поликсена смотрела на него, все крепче сжимая свою простыню. А потом заговорила – тихим голосом, который был ужаснее крика.
– И ты… все это время молчал? И ты еще смел утверждать, что любишь меня?..
Делий, не дрогнув, посмотрел ей в глаза.
– Я люблю, – сказал юноша. – Но тогда… ты была для меня госпожой, далекой, как звезда, а мы с Клео – бедными рабами. Я не верил в то, что у Геланики что-нибудь получится. И если бы я донес на Клео тебе или твоим приближенным-персам, ее бы почти наверняка казнили мучительной смертью; а вероятно, и меня.
Делий усмехнулся.
– Ты сама знаешь, как мало ценятся наши жизни. И как мало веры господа дают нашим словам.
Поликсена низко склонила голову, так что черные волосы разбежались по плечам. Делий смотрел на ее ровный пробор и едва дышал, ожидая царского решения…
– Я тебя… понимаю, – наконец произнесла его возлюбленная. – И я рада обнаружить в тебе такую верность своим собратьям. Благодарю тебя за смелое признание.
Она взглянула на Делия. Юноша улыбнулся – Поликсена увидела, какой груз свалился с его души. Она бросилась в объятия Делия; и он прижал ее к себе, целуя со слезами на глазах.
– Я и представить себе не мог, как заблуждался! Но теперь все кончено, слава богам!
– Правда? – тихо спросила Поликсена.
Рана под коленом, чувствительная к сырости и холоду, опять заныла. В наступившем молчании Поликсена задумалась о Геланике и Клео, которых совсем было сбросила со счетов. Она поверила, что ее рабыня сбежала со своим сообщником… а кто, кстати сказать, ее сообщник?
Поликсена посмотрела на Делия, и тот сжал губы, чувствуя ход ее мыслей. Подразделение лучников среди ионийских солдат, входивших в личную охрану царицы, было сформировано всего пять лет назад – это сделал Дарион, по персидскому образцу. Ну и, конечно, в память о древних царствах Малой Азии. Вывод, что стрелок, ранивший царицу, был из числа этих воинов, напрашивался сам собой. И, скорее всего, он продолжал служить как ни в чем не бывало.
А самое главное, ведь и Клео могла остаться в Милете – и шпионить для своей госпожи.
– Думаю, кто бы это ни был… он не так глуп, чтобы повторить свою попытку теперь, – сказал Делий. – Пока море заперто.
– Скорее всего, – согласилась Поликсена. И убийца до сих пор себя не выдал: если он рядом, значит, ждет команды. – Но что может Геланика противопоставить мне?
Глаза Делия в темноте казались совсем голубыми.
– А что, если она переманит на свою сторону персов Тизаспа? Тех самых, которых ты прогнала? Эта женщина может избавиться от своего мужа и предложить себя одному из влиятельных азиатов – думаю, на нее многие бы польстились…
Поликсена долго молчала, положив голову на колени. А потом вдруг спросила, без всякой связи с предыдущими словами:
– Скажи мне, когда ты меня спасал… ты спасал женщину или царицу?
Делий понял ее.
– Я знаю, сколько мнений существует на сей счет среди свободных… Но я скажу тебе, что думает об этом невольник, рожденный рабом и рабыней. Ты сама говорила, что рабов в наших полисах… и в городах Эллады… на порядок больше, чем свободных граждан. Во всяком случае, не меньше!
– Верно, – откликнулась Поликсена.
– Когда у государства есть царь, раб чувствует – у него один отец и господин, которому все подвластно… или же одна мать, – продолжил Делий, все больше волнуясь. – А при демократии раб живет так, словно этих господ тысячи, и все равновелики! В Афинах царем мнит себя каждый гражданин, не так ли?
– Верно, – во второй раз согласилась Поликсена.
Она подумала – Персии и подвластным ей восточным государствам в самом деле свойственно более мягкое, семейное отношение к рабам, нежели в Элладе; во всяком случае, к домашним. А все потому, что нравственный закон в лице единого государя простер крылья над всеми.
Конечно, если не считать тех рабов, кто занят на грандиозных строительных работах, на орошаемых полях и в рудниках. Но это такая же неизбежность для империи, как и содержание постоянной армии. Чем ярче божественное пламя, тем гуще тени.
Коринфянка обняла себя за плечи. Еще одна зима впереди… Еще одна возможность собраться с силами перед решающей схваткой со всем миром… Такова плата за величие, царица Поликсена.
Она бросила взгляд на любовника – Делий уже спал, сном беспечной юности. Поликсена улыбнулась; поднявшись с постели, коринфянка прошлась босиком по холодному полу и поворошила кочергой угли в жаровне, вдохнув аромат кипариса.
Хотелось бы знать, что поделывает сейчас афинский наварх. Калликсен Пифонид по-прежнему на ее стороне – или его уже перетянули на свою сторону сограждане-демократы?
Поликсена передернула плечами: ей по-прежнему представлялось такое правление, с голосованием невежественного люда в суде и по каждому важнейшему случаю, самым неразумным и стихийным… Хотя аристократия – “власть лучших”, как в Фивах и ее родном Коринфе, а также Спарте, может быть еще пагубнее. Это путь к бессовестному обогащению и тирании многих вместо одного.
Поликсена кивнула себе, снова приходя к старому выводу. Наилучшее – и самое прочное государственное устройство есть единодержавие, которое пользуется поддержкой низов, в противовес аристократам…
Она вернулась в постель, накрывшись одеялом из тонкой милетской шерсти. Впервые, засыпая рядом с Делием, коринфянка думала не о нем.
========== Глава 199 ==========
Женщины для удовольствий подешевле, а порою и гетеры Милета красили волосы в рыжий цвет, чтобы привлечь внимание клиентов и обозначить род своих занятий. Многие ионийки, чернявые от природы, добивались нужного эффекта с трудом, и обходились париками; однако светлым волосам с помощью хны легко можно было придать медный оттенок. А краска для лица, вдобавок к этому, могла изменить женщину до неузнаваемости.
Клео вынесла этот урок еще из прошлой жизни – той, которую она вела, прежде чем попала во дворец.
Когда город был осажден, а царица лежала при смерти, беглая преступница нашла себе убежище: причем такое, где никто не додумался бы ее искать. Пока милетцы громили дома и лавки персов, Клео изменила свою внешность и постучалась с черного хода в дом известной гетеры – Никтеи. Эта служительница Афродиты недавно переехала в Милет из Элиды, и Клео предложила наняться к ней в служанки.
Когда ей открыли, вид у Клео был испуганный, а одежда в пятнах сажи и грязи; но на улицах творилось такое, что это было неудивительно. На попрошайку девушка не походила, и кухонная работница в затрапезном платье провела ее в дом.
Клео сразу стало ясно, что прислуги Никтее не хватает. Должно быть, гетера переехала сюда с поспешностью и перевезла не все свое имущество; а может, когда в Милет пришла война, некоторые рабы попросту сбежали.
Черноволосая хозяйка, не чинясь, сама вышла к просительнице; и кивнула в ответ на ее низкий поклон. В эти дни было не до церемоний.
– Чему ты обучена? – спросила гетера.
– Всему, среброногая, – ответила Клео – и улыбнулась: от этого зависела ее жизнь. – Я умею делать самые сложные прически, готовить составы для удаления волос на теле, красить лицо, обрезать и покрывать ногти лаком… еще умею делать массаж, шить, ухаживать за одеждой…
Никтея махнула тонкой белой рукой, обрывая служанку; хотя перечень умений Клео ее, похоже, впечатлил.
– Откуда ты? Не беглая рабыня?
Клео похолодела; однако посмотрела в глаза хозяйке открытым честным взглядом. На ней не было ни клейма, ни ошейника, так что уличить ее было трудно.
– Я вольноотпущенница. Моя добрая госпожа… была убита вчера, – тут Клео почти не солгала. Она утерла слезы, выступившие от страха за себя. – Я осмелилась предложить свои умения тебе, госпожа, потому что наслышана о твоей красоте и благородстве… и потому, что я со всеми слугами оказалась на улице. Если меня не убьют, мне придется работать поденно… или торговать своим телом!
Никтея сдвинула узкие черные брови, качнула высокой прической.
– А где же другие из вашего дома?
– Нам пришлось спасаться от разбойников… и больше мы друг друга не видели, – ответила Клео.
Гетера почувствовала, что эта девушка с крашеными медными волосами что-то скрывает; однако ощутила жалость к обездоленному существу. Тем более, что Клео, хотя и была недурна собой, никак не могла соперничать в красоте с нею самой.
– Оставайся, – разрешила Никтея. И тут же осведомилась:
– Сколько тебе платили раньше?
Клео опять пришла в замешательство; но быстро нашлась. Она поклонилась, скромно сложив руки на животе.
– Я буду рада служить госпоже за кров и еду. А если госпожа останется мною довольна, то может сама оценить, сколько я стою.
– Клянусь Афродитой, ты мне нравишься! – воскликнула Никтея.
Она решила попристальнее приглядеться к новой служанке – это в любом случае следовало бы сделать; однако Клео не разочаровала ее. Она и в самом деле обладала разнообразными умениями по части преумножения красоты, успев послужить нескольким царственным женщинам.
До того, как попасть в служанки, Клео торговала своим телом в городе. Она рано осталась без родителей – отец ее, моряк, спился и бросил семью, после чего мать умерла, а дочь научилась попрошайничать и красть. Ей еще не было четырнадцати, когда она занялась постыдным ремеслом. И как-то на рынке Клео попалась на глаза Геланике – любимой наложнице ионийского наместника…
Возможно, Геланика пожалела юную размалеванную блудницу; а возможно, две светловолосые женщины ощутили свое внутреннее родство. Наложница Дариона, не скупясь, заплатила за Клео цену, которую заломил ее боров-хозяин, – и во дворец вернулась с новой служанкой. С того дня они стали неразлучны.
Клео во всем поддерживала свою молодую хозяйку – и та нередко следовала советам уличной девчонки, которая была во многих вещах поопытнее ее самой. Когда умерла Шахназ, благородная персидская супруга господина, Геланике удалось вновь занять первое место в его сердце; она тоже имела от Дариона сына, и ей оставался лишь шаг до того, чтобы стать его новой женой и царицей.
И вот в Ионию пришла эта женщина – коринфская самозванка, которая утвердилась на троне. Из-за нее погиб Дарион, с ним пропал единственный сын госпожи – и все пошло прахом…
Многие забытые обитательницы женской половины дворца возненавидели Поликсену – уже за то, что она поднялась на такую высоту, о которой прочим женщинам нечего было даже мечтать; но никто не мог сравниться в этой ненависти с Геланикой. Клео и здесь, как раньше, была заодно с хозяйкой. Но тогда госпожа и служанка, мечтая о возмездии, наделали глупостей – несчастья, обрушившиеся на их головы, притупили осторожность и сообразительность наложницы Дариона.
Однако новая царица дала своим врагам время, чтобы оправиться. И даже смерть последнего сына Геланики, который скончался от простуды, не сломила ее, а закалила ее решимость…
Поликсена устроила новый брак своей соперницы, чтобы отослать Геланику подальше. Тогда уже Клео постоянно находилась при царице и не могла сноситься с Геланикой так часто, как им хотелось бы; однако госпоже, с помощью своего критянина, удалось соблазнить кое-кого из дворцовой охраны. И когда Геланика уже готовилась к отплытию, у нее родился новый план… почти безумный, но все же…
Однако следовало дождаться благоприятного случая.
Клео теперь принадлежала царице и не могла отправиться с госпожой; но так было лучше всего. “Не делай ничего, если не будешь уверена в успехе. Но продолжай следить за всем в Милете и извещай меня”, – предупредила Геланика свою помощницу.
И Клео ничего не делала. Царский лучник, с которым они договорились, решил действовать сам: во время переговоров с греками он выстрелил в царицу, но не убил ее, а только ранил!
Тогда уже Клео ничего не оставалось, кроме как бежать. К счастью для нее, пока царица лежала в бреду, никто не связывал этого нападения с ее именем; а когда Поликсена очнулась и вспомнила о Клео, ее служанка была уже недосягаема. Никто бы не подумал искать ее в доме гетеры; а те из придворных, кто посещал Никтею, никогда бы не признали беглянку.
В конце концов, Клео устроилась чрезвычайно выгодно. Геланика научила ее греческой грамоте, и она могла писать госпоже на Крит обо всех событиях в Милете – а также о многом, что происходило во дворце. Гетеры были осведомлены значительно лучше, чем большинство обывателей.
Клео несколько раз даже прислуживала Манушу, верховному военачальнику, который удостоил дом Никтеи своим посещением. Он даже не заподозрил, что это за служанка на коленях подливает ему вина и подносит изысканно фаршированную дичь. Мануш был умен – но, как все мужчины, ненаблюдателен…
От него Клео и услышала, что во дворец доставили двоих сыновей Дариона, – мальчиков прятали на Хиосе, и афинский наварх привез их в Милет ради укрепления царской власти. Это держалось в тайне от горожан; однако Никтея очаровала и разговорила перса, который, слегка опьянев, начал распускать перед ней перья. Видимо, надеялся добиться благосклонности красавицы уже этим вечером.
Все мужчины одинаковые, а варвары еще хуже, думала Клео. Она весь вечер с трудом сдерживала свое торжество, прислуживая хозяйке и ее высокому гостю; а когда осталась одна, немедленно принялась за письмо Геланике. Госпожа объяснила, как отправлять послания ей на Крит; а это была такая потрясающая новость, которая стоила долгих месяцев молчания.
***
Ступив на палубу черной критской биремы, которая должна была увезти ее навстречу будущему, Геланика была почти счастлива. Критобул, как многие критяне, оказался ласков и снисходителен в обращении с женщинами, и Геланика легче, чем раньше думала, допустила его до обладания собой; она не испытала отвращения, и скоро даже научилась получать с этим мужчиной удовлетворение. Они уже были близки, отплывая на остров Миноса; и Геланика успела кое-что нашептать своему новому мужу о себе и своих тайных мечтах…
Впрочем, наложница Дариона быстро поняла, что толку от критянина не будет. Клео стащила для нее мешочек сильфия из собственных запасов царицы, и некоторое время Геланика могла безбоязненно делить с Критобулом ложе, строя планы на будущее. Великие планы.
Морское путешествие подстегнуло ее мечтательность – а когда Геланика увидела желтые отвесные скалы Крита, толпившихся на пристани празднично и смело одетых жителей города Кносса, часть которых все еще следовала моде тысячелетней давности, она захлопала в ладоши и завопила от восторга. Критяне тоже хлопали в ладоши, обнимали и целовали своих гостей.
– Ты рада? – воскликнул ее простодушный муж. – Наконец мы дома!
– Я счастлива, для меня началась новая жизнь! – ответила Геланика совершенно искренне.
Критяне поистине были подобны детям. Не успели муж и жена отдохнуть с дороги, как Критобул, схватив Геланику за руку, потащил ее смотреть колоссальные развалины древнего дворца минойских владык. Поднявшись по ступеням, супруги восхищенно рассматривали красные с синими полосами колонны, огромные залы с остатками фресок на стенах, которые изображали смуглых танцоров и музыкантов в золотых браслетах и поясах, женщин в узких пестрых платьях – но с накрашенными обнаженными грудями…
– Ты бы хотел, чтобы я так одевалась? – лукаво спросила Геланика, показывая на портреты.
– Ну, если только для меня, – ответил критский наварх, восторженно глядя на золотоволосую жену. Они занялись любовью тут же, среди развалин.
Критобул подыскал им домик недалеко от пристани, который показался Геланике очень милым. Она сама не знала, почему ей теперь все кажется милым: так на нее подействовали свобода и простор. Глядя из окна своего жилища на синее море, Геланика думала, что еще может стать царицей и сделать своего сына царем! И супруг ей поможет в этом, пусть даже еще не подозревает, каким образом…
В скором времени после этого Критобул отправился в новое плавание на два месяца, оставив молодой жене значительную сумму денег на прожитье и пару слуг в помощь. Этого только ей и было надо.
Геланика побродила по рынку, присматриваясь ко всему, что там предлагали; купила себе, помимо прочего, зонт от солнца и точно такое критское платье с открытой грудью, какие видела на старинных фресках. Новая служанка-критянка пришла в ужас, умоляя госпожу не надевать подобного на людях. Но Геланика только махнула на девицу рукой и напомнила, чтоб та знала свое место.
Хотя, разумеется, Геланика не собиралась появляться на людях в столь непристойном виде: нет – новое платье ждало своего часа…
Геланика часто ходила на пристань, дожидаться письма от Клео. Хотя дни, когда Крит был великой морской державой, давно остались позади, жители Кносса по-прежнему получали новости со всех сторон света; и однажды Геланика услышала об ионийской войне, а потом об опасном ранении Поликсены. Это известие скорее ужаснуло соперницу царицы, чем обрадовало: опрометчивость ее сообщников могла все погубить.
А потом Геланика получила первое послание от Клео, которое очень ее обнадежило. Ее служанка нашла себе работу у милетской гетеры! Она не попалась, и теперь может сослужить хозяйке службу большую, чем целое войско!..
Если повезет, Клео поможет ей добыть это войско.
Геланика быстро сочинила ответ служанке и отправила с этим же кораблем. Ее муж опять был дома, и она не могла ничего больше сделать; однако считала дни до того мига, как придет следующее письмо. У Геланики созревал новый план.
Потом пришло второе письмо, в котором Клео известила хозяйку о том, что ее сын со своим братом Варазе сейчас во дворце.
Ее дорогой Фарнак и его брат нашлись! Геланика пережила новый головокружительный восторг… К тому же, война в Ионии кончилась, и впереди было больше половины лета и вся осень!
И тут Геланика вспомнила о войске Тизаспа, о котором тоже узнала от Клео, – о великом множестве недовольных, которым пришлось убраться на Самос. Правитель острова наверняка тоже с нетерпением ждал, когда сможет избавиться от этой прорвы нахлебников.
План оформился: Геланика была поражена – насколько прекрасно все складывалось. Что ж, не вечно побеждать ее врагам!
В тот же вечер светловолосая ионийка пристала к мужу, умоляя свозить ее на Самос.
– Мне стало очень скучно сидеть здесь, дорогой, – сказала она.
Для критянина это была веская причина. Да и сам он тосковал в море без Геланики. И Критобул пообещал, что, как только представится случай, он отправится на Самос и возьмет супругу с собой.
========== Глава 200 ==========
Долго ждать случая не пришлось: на Самос отправился большой купеческий корабль с грузом критской посуды на продажу. Часть была, несомненно, старинная и стоила огромных денег; а часть, как заподозрила Геланика, была подделана под старину… Впрочем, не ей этим возмущаться.
Муж подарил Геланике один такой сосуд – черный с искусным красно-желтым спиральным рисунком, поклявшись, что это изделие древнего придворного мастера. Геланика щелкнула по вазе ноготком, полюбовалась на свое отражение в лакированной поверхности. Ей больше нравились непристойные рисунки, изображавшие героев с мальчиками и гетерами; но, конечно, Геланика улыбнулась мужу и похвалила его подарок.
В эту вазу удобно будет сложить драгоценности и деньги, когда она сбежит, – ведь, уйдя от мужа, вернуться не получится.
Вдруг Геланике стало жутко. Может, ей и повезет, – а может, ее ограбят, изнасилуют и убьют, прежде чем она доберется до нужного человека… Или персы не поверят ей; а может, среди них попросту нет такого, кто сумел бы ее выслушать и понять?
Дикари не умеют говорить с женщинами и не понимают политики, это всем известно. Но ведь какой-то предводитель у самосских азиатов должен быть, и у него должна быть цель. Хотя бы – накормить и удовлетворить своих людей…
Бывшая наложница запретила себе об этом думать – до того, как они высадятся на острове. Когда она увидит одну мету, боги укажут ей следующую. Так бывает с теми, кому хватает смелости.
Когда корабль вышел в море, Критобул забеспокоился. Он так все устроил, чтобы и в плавании не расставаться с женой, на зависть другим членам команды, – а Геланика избегала говорить с ним, его ласки принимала неохотно; и, выходя на палубу, все смотрела на горизонт – как будто ждала встречи с кем-то далеко.
– Ждешь, что к тебе сюда спустится бог, как Зевс к Семеле? Не боишься сама сгореть? – спросил критянин однажды, подойдя к ней сзади.
Геланика испуганно обернулась – смуглый щупловатый Критобул, в бисерном поясе и голубой накидке, смотрел на нее понимающе и невесело. Он был более проницателен, чем ей казалось до сих пор.
Геланика торопливо улыбнулась и, обхватив мужа ладонью за шею, поцеловала.
– Ну что ты выдумал? Какой Зевс?.. Я просто всю жизнь просидела взаперти и хочу вдоволь насмотреться на море и небо…
Критобул снял со своей шеи ее руку и, не отвечая, ушел.
Геланика посмотрела мужу вслед – и вдруг ей захотелось разрыдаться. Зачем она обманывает его, ради какой химеры? Не лучше ли броситься следом, признаться во всем, попросить прощения… и дожить свой век женой обыкновенного моряка, в то время как она могла бы надеть царский венец, подумала она.
И обречь на забвение своего сына.
Но если она сдастся – значит, большего и не заслуживала, верно?
Этой ночью Геланика спала в своем закутке одна – дрожа от холода, от которого не спасал толстый плащ. Только объятия мужчины могли бы согреть ее, заставить кровь побежать по жилам быстрее. Но муж так и не пришел к ней, хотя был свободен.
Весь следующий день Геланика не видела своего критянина, и чувствовала себя ужасно – как будто Критобул бросил ее посреди моря на милость чужих людей. Она попыталась успокоиться, глядя на горизонт, – но ощутила себя еще более неуютно на палубе, среди потных мускулистых матросов, выправлявших паруса; а свободная смена сидела в сторонке и пожирала глазами светловолосую нереиду. Мужчины обменивались грубыми шутками.
