Текст книги "Сумерки Мемфиса (СИ)"
Автор книги: MadameD
сообщить о нарушении
Текущая страница: 59 (всего у книги 97 страниц)
Дарион взглянул на Мелоса.
– Возможно, передо мной Гармодий и Аристогитон? Тираноубийцы, не так ли?..*
Молодой правитель музыкально рассмеялся, откинув черноволосую голову. Прекрасный облик, унаследованный от отца-коринфянина, скрывал настоящий персидский нрав.
– Ведите их за мной, – приказал Дарион стражникам и, пришпорив коня, развернулся и поскакал во дворец. Пленников потащили следом.
* Знаменитые афинские тираноубийцы, которые в 514 г. до н. э. составили заговор против тирана Гиппия, сына Писистрата, но убить сумели только его брата Гиппарха. Гармодий был любовником Аристогитона. Оба были умерщвлены и после восстановления демократии почитались как герои Афин.
========== Глава 130 ==========
Пока их вели во дворец, Никострат и Мелос не перемолвились ни словом, и даже почти не смотрели друг на друга. Юноши унизительно спотыкались, увлекаемые воинами; щеки их горели, боль в заломленных и туго стянутых веревками руках заставляла стискивать зубы. Однако Мелос почувствовал, что когда верховой Дарион пропал из виду, их охранники сбавили шаг. Его самого придерживал за плечо тот же киренский моряк, который заговорил с юношей после ареста; но он вел пленника без излишней грубости, и когда дворец на холме приблизился, Мелос не выдержал и оглянулся на киренеянина.
Моряк вдруг ободряюще улыбнулся и шепнул, сжав его плечо:
– Держись, парень!
Мелос поспешно отвернулся, пряча лицо от сочувствующего взгляда. Он понял, что люди Уджагорресента, возможно, попытаются выручить их… и хорошо сознавал, что не следует на это рассчитывать; однако против воли ощутил некоторую надежду.
Он бросил взгляд на Никострата. Спартанец упорно молчал и не смотрел по сторонам; только лицо у него горело, как у самого Мелоса. Он еще острее своего товарища ощущал жадное внимание прохожих. Хотя на самом деле не так уж на них и глазели… может быть, видеть, как людей средь бела дня тащат на допрос, для ионийцев теперь привычно?
Мелос хотел было окликнуть друга; но Никострат, похоже, вознамерился не разжимать губ до самого суда. И даже во время него, если сможет. Мелос впервые подумал, что их могут ждать пытки; и похолодел, представив себе изобретательность Дариона…
Со скрипом отворились новые тяжелые, окованные бронзой и шипастые ворота сада. Мелос вскинул голову и увидел, что ворота охраняют персы в вороненых доспехах с золотой насечкой: первые персидские воины, которые им встретились.
“Где же наши персы?” – подумал пленник. Ведь это люди Уджагорресента подняли на ноги стражу в Милете! Они должны выступить, по крайней мере, свидетелями обвинения, которое предъявят Никострату и ему! Хотя под властью тирана все может случиться…
Дорога через сад показалась нескончаемой. Пугающее ожидание беззаконного суда, одиночество среди врагов высасывали силы из молодых героев, еще больше, чем веревки, врезавшиеся в тело; и даже Никострат стал пошатываться.
До самого дворца им никто не встретился: только иногда мелькали в стороне между деревьев фигуры придворных или слуг, но никто благоразумно не вмешивался в дело правителя. Перед высокой аркой, которая теперь обозначала вход во дворец, перекрывая двойные двери, они остановились.
– Надо разоружить пленных, – сказал один из стражников, начальник отряда.
У юношей отстегнули от поясов мечи и ножи; и тут впервые Мелос услышал громкое проклятие друга. Связанный Никострат даже попытался броситься на охранников; но немедленно получил удар под дых и несколько мгновений с побелевшим лицом ловил ртом воздух. Потом лаконец стиснул зубы, чтобы не застонать, и опять укрепился в своем угрюмом мужестве.
Стражники уже намеревались стукнуть в дверь. И вдруг моряк, который ободрял Мелоса, воскликнул:
– Стойте!
И прежде, чем кто-нибудь успел ему помешать, киренеянин вытащил свой нож и перерезал веревки на руках юноши.
– Ты что делаешь!.. – крикнул начальник охраны.
Воины чуть не набросились на киренеянина; но тот проворно сам отпрянул, выставив свой нож.
– Тише, приятели!
Мелоса вновь схватили двое других стражников. А Никострат впервые оживился и напрягся в руках державших его ионийцев.
“Бежать?..” – мелькнуло в голове у Мелоса. Но им уже заступили дорогу воины, тесня к дверям.
– Не надо зря мучить мальчишек! – крикнул киренеянин; но так, словно уже пытался оправдаться. Однако его никто больше не слушал. Стражники постучали рукоятями мечей, и им открыли – вход во дворец охраняли тоже персы.
Пленников втолкнули в толстостенный коридор. Мелос под шумок успел сдернуть веревки и теперь сжимал и разжимал кулаки, разминаясь. Ощущение свободы тела заставило его почувствовать себя гораздо лучше. Может, и смерти в лицо он теперь взглянет открыто и гордо…
Неожиданно Мелос ощутил сильный щипок; и сразу же узнал эту руку. Он подавил радостный вскрик и взглянул на друга.
Никострат смотрел на ионийца и улыбался; его в тесноте и полутьме коридора тоже освободил один из киренских моряков.
Пока надежда не вспыхнула ярко, юноши опять отвернулись друг от друга.
Их повели много раз исхоженной дорогой – Никострат узнал уродливые фрески на стене, изображавшие подвиги Геракла, Медею, убивающую детей, Прометея, прикованного к скале… Дарион, как и его отец, не тронул этих картин. С непреходящим удивлением Никострат подумал о том, что этот молодой тиран – его родственник и племянник его матери.
Гадать, куда их ведут, пришлось недолго. Пленники вспомнили дорогу в зал с фонтаном, выходивший на террасу: излюбленное место отдыха княжны Артазостры.
Вступив в зал, пленники и их охрана увидели Дариона.
Сын персидской княжны успел переодеться в платье зороастрийца – пурпурный шитый золотом халат, пурпурные же шаровары и белую рубашку. Правда, голову он оставил непокрытой. Дарион в ожидании пленников сидел на кушетке в изящной позе, облокотившись на малахитовый столик и подперев голову рукой; когда Никострата и Мелоса ввели, молодой правитель проворно поднялся. В его немного выпуклых, как у матери, черных глазах сверкнуло живейшее удовольствие.
– Итак, – с расстановкой произнес Дарион, – вы двое явились, чтобы убить меня, законного правителя города и наследника сатрапа Ионии.
Только тут Никострат и его друг увидели, что в углу зала стоят персы – начальники кораблей Уджагорресента, и с ними горстка персидских воинов и эллинских моряков с тех же кораблей; но они не решались поднять голос. Похоже, персы Уджагорресента успели немало пожалеть, что привлекли к розыскам своего подопечного власти Милета…
– С мятежниками у меня разговор короткий, – продолжил Дарион, мягкой кошачьей поступью расхаживая по черно-белым плитам. – Но ваше преступление усугубляется тем, что один из вас – мой двоюродный брат! Вы явились, чтобы подстрекать мой народ к бунту против священной власти, против величайшего из царей и единого бога!..
Он остановился и повернулся к арестованным.
– Какой же кары вы заслуживаете? Ответь-ка мне ты, братец!
Никострат сжал зубы и выше поднял голову; его серые глаза потухли и теперь смотрели сквозь палача. Лаконец примирился со смертью и не желал более унизиться ничем.
В черных глазах тирана-полуперса мелькнуло разочарование.
– Храбрый спартанец молчит, – сказал он. – Я заставил бы тебя сорвать голос, умоляя о пощаде, будь уверен, – красивые утонченные черты Дариона при этих словах исказила злоба, неожиданная в столь юном существе. – Но, на ваше счастье, я счел, что разумней покончить с вами побыстрее!
– Но, господин! – воскликнул тут один из персов Уджагорресента. Это оказался начальник корабля, у которого Никострат и Мелос отпрашивались на Хиосе; и он, как и остальные, был в полнейшем замешательстве. – Можно ли винить этих юношей в столь страшном преступлении?..
– Молчать, – Дарион взглядом пригвоздил корабельщиков к месту. – Мне лучше знать, в чем следует винить этих изменников! Я их вижу насквозь… как и вас!
Пленники увидели, что азиаты Уджагорресента смиряются перед верховной властью, склоняя головы. Как азиаты всегда это делали.
Мелос бросил взгляд на Никострата – двое молодых воинов все сказали друг другу без слов.
А потом Никострат почувствовал, как враг подступил к нему вплотную, обдав своими удушающими благовониями.
– Я думал подарить твою голову своей матери, – прошипел Дарион. – Но лучше я пошлю ее твоей!..
И тут Никострат извернулся в руках стражников и, высвободившись, ударил Дариона в лицо. Тиран успел отпрянуть, и удар вышел слабее, чем мог бы; но когда Дарион вновь взглянул на пленника, изо рта у него бежала кровь. Ударь Никострат со всей силы, он сокрушил бы ему скулу.
Дарион хладнокровно сплюнул кровь и утерся своим вышитым рукавом; но в глазах у него полыхала такая ненависть, что Мелос содрогнулся.
– Я передумал, – сказал сын Артазостры. – Вы будете умирать медленно… я давно хотел доставить себе такое удовольствие.
Мелос бросил быстрый взгляд на моряка, который освободил его; и прочитал в глазах киренеянина отчаянное желание помочь. Он мог бы успеть заколоть обоих юношей или позволить им стащить свой нож. Киренеянин понял Мелоса и кивнул; он послал Дариону взгляд, полный черной ненависти.
Но тут вдруг в зале послышались новые шаги.
Никострат и Мелос поняли, кто это идет, еще прежде, чем Дарион опустился на одно колено, склонив голову. Персы Уджагорресента тоже низко склонились; только греки остались стоять прямо, глядя на вошедшего во все глаза.
Это был немолодой уже, но высокий и мощный перс с гривой черных волос и аккуратно подстриженной бородой; и его роскошные шелковые одежды, несомненно, скрывали доспехи. Этот человек окинул взглядом комнату и, как пленники могли бы поклясться, мгновенно все понял.
– Высочайший, – сказал Дарион, поднимаясь на ноги. Мелос расслышал дрожь в его голосе.
Масистр, сын Виштаспы, величаво кивнул.
– Ты ведешь дознание, как я вижу, – произнес сатрап звучным и мягким голосом. – Тебе следовало уведомить меня раньше. Твои посланники нерасторопны.
– Высочайший, я…
Дарион облизнул губы. Теперь нечего было даже пытаться скрыть, что он намеревался расправиться со своими врагами без ведома опекуна. Губы персидского военачальника тронула понимающая усмешка.
– В чем ты обвиняешь этих пленников?
– В покушении на мою жизнь и власть, – сказал Дарион. Однако в голосе его уже не осталось никакой уверенности.
– Кто может это засвидетельствовать? – Масистр плавным, но стремительным движением повернулся к стражникам-ионийцам, потом взглянул на персов и греков Уджагорресента. – Эти юноши проникли во дворец с оружием, пытались подобраться к наместнику?
– Нет, господин, – начальник корабля вновь обрел смелость при виде такой поддержки. – Царевича и его друга схватили на улице!
– Они просто не успели ничего осуществить! – выкрикнул Дарион: ярость в нем возобладала над страхом перед сатрапом. – Они жаждут моей смерти, я знаю!..
– Возможно, – спокойно согласился Масистр. – Но умысел – это грех перед богом, Дарион, а не перед людьми!
Он посмотрел на юношей, которых никто уже не держал: ионийские стражники даже отступили от них с виноватым видом.
– Я думаю, что знаю, зачем вы явились сюда. Царевич приплыл за своей долей наследства.
– Какой долей? – воскликнул Никострат.
С самого появления этого перса он перестал верить и глазам своим, и ушам.
– Какой еще долей? – крикнул Дарион. Сын Артазостры заикался и задыхался от бешенства. – Его мать увезла много наших сокровищ, когда удрала в Египет!..
Мелос задрожал от гнева: он-то отлично знал, что это неправда. Они бежали в Навкратис, похватав только самое необходимое. Но прежде, чем иониец успел ответить, опять заговорил сатрап, ответив Дариону со спокойной властностью.
– Это была часть царицы. Теперь ее сын и племянник твоего отца должен получить то, что причитается ему.
Губы спартанского юноши дрогнули. Он мог бы счесть это подкупом, подлой попыткой умиротворить его – Никострат знал, какие нелестные слухи ходят о спартанцах за границей: будто бы они так скромны и непритязательны лишь потому, что в своей земле никогда не видят денег…
Никострат посмотрел Масистру в глаза и понял, что это не подкуп, а понятие о справедливости, с которым он доселе не сталкивался.
– Дарион выделит тебе твою долю сокровищ, – произнес персидский военачальник, понимавший все, что делается в душе эллина. – Храбрый юноша благородной крови не должен нищенствовать – это унизит его благородство.
У Никострата запылали уши. Он понял, что, взяв долю сокровищ своего дяди, он станет соучастником его преступлений. Таково было персидское понятие о справедливости.
Вдруг Никострату представилось, что он смотрит на самого Дария – державное, непререкаемое олицетворение персидского закона…
– Я согласен, – Никострат услышал свой голос, будто чужой. – Я возьму мою часть. И я благодарен тебе, – сказал он Масистру.
Перс кивнул.
– Хорошо, – сказал он. – Ты и твой друг будете гостями в моем доме.
Никострат медленно наклонил голову.
Лаконец отлично понимал то, чего добивался сатрап, – обогатившись с его помощью, войдя как гость под его кров, он, Никострат, сын Ликандра, никогда не поднимет меч против человека, который сделал ему добро… Никогда, пока Масистр правит в Ионии.
“Но когда его здесь не будет, дело другое… И разве лучше было бы для нас погибнуть без пользы?” – подумал юноша.
Никострат взглянул на Мелоса: друг улыбался. Он полностью одобрял его.
– Когда ты получишь то, что тебе причитается, я дам тебе корабль, – сказал Масистр, все это время наблюдавший за царевичем. – Тебя отвезут в любой город Эллады по твоему выбору. Или можешь вернуться на своем корабле в Египет, если пожелаешь.
Никострат снова бросил взгляд на Мелоса. “Не в Египет – только не в Египет!” – прочитал он в темно-карих глазах ионийца.
Царевич прямо взглянул на перса.
– Мы хотим поплыть в Коринф, – сказал Никострат. Он не собирался ничего прибавлять, но сатрап понял.
– Город твоей матери и брата матери, – раздумчиво сказал он, коснувшись своей бороды.
“А еще Коринф – сосед и союзник Спарты”, – подумал Никострат. Это Масистр, без сомнения, тоже понимал.
– Ты бы убил меня, если бы мог, – вдруг произнес сатрап, глядя на юношу. – Не так ли?
Царевич был захвачен врасплох, но не дрогнул.
– Да, – ответил Никострат, стараясь не опускать глаз. – Но не после того, как ты предложил мне гостеприимство, а я его принял!
Губы перса раздвинулись: он засмеялся, точно в жизни не слышал ничего более приятного.
– Ты мне нравишься, волчонок, – сказал он своим мягким и глубоким голосом. – Но если ты нарушишь свое слово и вновь явишься в Ионию, чтобы подстрекать ее народ, пока я здесь, ты умрешь медленной смертью, как и сулил тебе Дарион.
– Я понял, – сказал лаконец.
Он подумал: именно таким должен был быть Дарий на своей земле – для подданных и для врагов…
– Идемте, – Масистр кивнул охранникам юношей и первым вышел из зала. Никострат и Мелос последовали за сатрапом: уже не под стражей, а под почетной охраной.
========== Глава 131 ==========
Верховая почта, учрежденная Дарием, значительно сократила огромные расстояния в Азии: но Артазостра вдвое дольше обычного ожидала очередного донесения. Когда вестовой ворвался в ее двор на своем верблюде, со ртом, забитым пылью, княжна сама выбежала к нему, несмотря на то, что это было неприлично. Ей письма всегда доставлял свой человек.
– Давай, что у тебя есть! – крикнула она, протягивая руку.
Брат ее, в чьем доме она теперь жила, был на охоте, и Артазостру некому было пристрожить. Ни одна из жен князя не решалась на это.
Вестник с трудом спустился с верблюда и снял с лица повязку, выкашляв пыль. Он дышал с присвистом.
– Высокородная госпожа, я сильно опоздал, – слуга поклонился. – Но я доставил новости не только из Ионии, но также и из Египта!
– Неужели?..
Когда слуга вытащил из мешка два длинных свитка с красными восковыми печатями, Артазостра жадно выхватила из его руки папирусы; и, тотчас забыв об измученном скачкой вестовом, удалилась, на ходу разламывая печати. Обе были целыми, с оттиснутым на них изображением Дария.
Артазостра вернулась в свою комнату с толстыми стенами и коврами; там шумная возня племянников не беспокоила ее. Усевшись на свою кровать, княжна, сгорая от нетерпения, развернула первый папирус. Знатные персиянки, которых действительно интересовали новости, обычно предпочитали, чтобы им их читали вслух ученые евнухи; самим трудить глаза не подобало положению благородных женщин. Но Артазостра еще в первый год брака выучилась и греческой, и персидской грамоте, и с тех пор все предлагавшееся ее вниманию прочитывала сама.
Артазостра сразу же узнала руку писца Масистра: этот иониец писал по-гречески. Сперва такое назначение тревожило Артазостру, и она посоветовала Масистру взять писцом доверенного евнуха, но сатрап отказался. У него было чутье на людей.
И новости, которые на сей раз опекун ее сына сообщал Артазостре, вначале вызвали у нее изумление и страх, а потом – ярость. Поистине Дарион, получив власть до срока, взбесился, как лошадь, которой колючка забилась под потник!.. Масистр не рассказал матери подробностей встречи ее сына с двоюродным братом: но двоим персам было достаточно и намека.
– Как же удачно, что сатрап успел вступиться за пленников… Дарион не остановился бы сам, – прошептала Артазостра, ломая пальцы.
Благороднейший Масистр поступил с мальчиками так, как она и ожидала от него. Сатрап писал, что когда в ее руки попадет это послание, Никострат и Мелос, всего вероятнее, будут уже в Коринфе. Он долго беседовал с Никостратом, и юноша кое-что осознал; хотя и недостаточно. “Царевич думает, будто понял и присвоил то, что кажется ему мудрым, – писал Масистр. – Но он поймет, только когда достигнет возраста понимания, – до тех пор всем молодым мужчинам мешают горячность и ослепление собой…”
Вот и Дарион таков же. Бедный мальчик, подумала персиянка. Он принадлежит двоим враждующим народам, и это раздирает его – ее старший сын не может быть ни греком, ни персом, хотя тщится быть сразу всем, подобно Филомену! Ах, если бы он вырос таким, как отец, если бы не лишился его так рано!.. Но Дарион – не вершитель своих побед, как ее супруг, он наследник чужих неудач… И ее сыну всего семнадцать лет, меньше, чем Никострату: власть уже испортила его.
Дарион опять не написал ей ни строчки. Он редко это делал, почти не думая о матери; и теперь Артазостра не корила его. Ей стало страшно за сына и горько, что он вырос таким, – он был теперь совсем одинок во враждебной ему земле. Несмотря на то, что Дарион успел жениться и родить наследника, ее первого внука, – он и это сделал слишком рано…
– Матушка, ты плачешь? – услышала она звонкий юношеский голос.
Артаферн! Ее второй сын неслышно проскользнул в ее комнату – это был мальчик, всегда готовый прийти ей на помощь. Он участливо склонился к матери.
Артазостра, улыбаясь сквозь слезы, погладила пальцами щеки сына и обняла его.
– Я получила письмо из Ионии. У твоего брата неприятности, – сказала она.
Княжна немного посомневалась, но потом передала письмо сатрапа среднему сыну. Артаферн читал по-гречески так же хорошо, как она.
Юноша внимательно прочел папирус, облокотившись на стену; потом сел на подушки и задумался. Он потер пальцем переносицу, его четкие черные брови сошлись. Затем Артаферн взглянул на мать.
– Я стал бы лучшим наместником, чем Дарион.
У Артазостры больно сжалось сердце при этих словах. Ей подумалось, что Артаферн более прав, чем думает сам: он был настоящим персом по воспитанию, и его не раздирали такие чувства, – страстного влечения и ненависти ко всему эллинскому, как Дариона. Артаферн правил бы ионийцами мудро и с пониманием, подобно Масистру… если бы только не был так молод.
И если бы тираном Милета уже не был его старший брат.
При таком наследовании власти, как в Персиде, царственные братья не опора друг другу, а злейшая помеха… У Артазостры в Сузах завелся знакомый придворный евнух Фарзан, который стал ей добрым другом; они с ним часто играли в умные игры и беседовали. Евнух позволял себе весьма рискованные шутки. Однажды сказал, что хорошо бы ввести такой обычай – каждому новому персидскому царю при вступлении на престол избавляться от всех своих братьев, ради порядка в государстве. Он и Артазостра так посмеялись тогда…
А еще Фарзан сказал, что необыкновенное пристрастие греческих мужчин к мужеложству, друг к другу и к мальчикам, для них разумно, поскольку предохраняет их полисы от перенаселения. Артазостра ответила, что для этого вполне хватает непрерывных войн, которые ведут друг с другом эллины разных кровей. Они с евнухом снова очень смеялись. А теперь княжна смотрела на своего второго сына, юного красавца Артаферна, и грудь ее холодела.
У нее самой осталось трое сыновей… Это потому, что ее греческий муж по своему обычаю имел только одну жену. А у власть имущих в Персии обычно еще больше детей мужского пола, достигающих зрелости, и все они готовы кромсать свою землю. Царство Дария велико, и оно все увеличивается – но для стольких притязаний никогда не будет достаточно велико.
Ей остается лишь воззвать к Ахура-Мазде, просить света и справедливости для своих детей… Артазостра поцеловала безмолвного сына и отослала от себя: ей нечем было сейчас удовлетворить его. Она развернула второй папирус – от своего осведомителя в Саисе.
Как всегда, он сообщал ей о Поликсене. Артазостра еще ни разу не написала подруге сама после их расставания; но ей отрадно было слышать, что с эллинкой все хорошо. У Поликсены появились еще один собственный сын и внучка. Теперь Египет для нее – самое спокойное место.
Но последующие новости очень взволновали княжну. Ее человек сообщал, что здоровье Уджагорресента сильно ухудшилось. Уджагорресент был главным покровителем Поликсены и ее ионийцев в Египте.
Если царский казначей скоро умрет, Поликсена вновь окажется в большой опасности. Слишком наивно думать, что у нее в этой стране не осталось врагов, подобных шакалам…
Артазостра ощутила сильнейшее желание написать подруге и предложить ей убежище. В Сузах теперь слишком тесно; но, может быть, Поликсене понравится Парса, новая великолепная столица Дария? Греки, работающие и живущие там, называют ее Персеполем – Городом персов.*
Артазостра долго сомневалась. Дружба ее с Поликсеной давно дала трещину, когда царица Ионии обвинила ее в убийстве Нитетис, своей первой покровительницы и самой драгоценной подруги. Да, Артазостра могла бы сделать это, и порою ощущала сильнейшее желание избавиться от главной соперницы за любовь и ум Поликсены! Но, видит бог, она была невиновна.
Египтянка умерла от укуса змеи. Артазостра действовала бы куда хитрее и, уж конечно, выждала бы удобное время. Еще девушкой она научилась готовить тонкие яды, которые в Персии испытывала на животных, а в Ионии, при жизни супруга и с его одобрения, – на преступниках, приговоренных к смерти…
Нитетис убил Уджагорресент, и теперь Поликсена, конечно, поняла это. Но эллинке все равно пришлось искать защиты у этого человека; хотя, не имея покровительства жрецов, в Египте спрятаться трудно. Это вытянутая и равнинная страна, в отличие от гористой Персии; в земле фараонов мало больших хозяйств, и всем им ведется учет.
Теперь старшие беспутные сыновья Артазостры и Поликсены в ссоре; но Артазостра перед любимой подругой чиста. И им, двум матерям и родственницам, надлежит блюсти мир, пока не случилось непоправимое.
Артазостра кликнула служанку и велела позвать евнуха Фарзана, если тот не занят. Он служил княжне писцом и почитал это за честь.
Она надиктует сначала письма Масистру и своему сыну, а потом – Поликсене. Позже может оказаться слишком поздно.
***
Масистр устроил в честь двоих эллинов превосходный обед, но сам ел немного, и больше говорил и слушал. Правда, Никострату и Мелосу мало что было сказать этому захватчику; и, к стыду своему, они недостаточно знали, чтобы ему возражать. Масистр предвидел это и завладел разговором, рассказывая о том, как он управляет Ионией, какие меры принимает против бунтовщиков и преступников, какие общие законы соблюдаются для всех ионийцев, для свободных и рабов, каков порядок сбора налогов…
Никострат хмуро слушал перса, и несколько раз порывался ответить; но понимал, что достойно ответить не сможет. Лишь однажды он дерзко заявил, что эллины никогда не примут персидских обычаев, – не только потому, что не покорятся завоевателям, но и потому, что сыны и дочери Эллады даже перед богами своими не простираются ниц…
Масистр улыбнулся этому, точно детскому недомыслию. И сказал – а стоят ли боги эллинов того, чтобы перед ними простираться?
Они прогостили у сатрапа несколько дней, пока корабли не были готовы в путь. Юноши понимали, что Масистр защищает их от Дариона; и испытывали невольную благодарность.
Перс не обманул гостей и в другом – он заставил Дариона отдать Никострату его долю сокровищ, часть деньгами, малоазийскими и персидскими драхмами, а часть драгоценными кубками и блюдами. Никострат никогда не был и не собирался становиться корыстолюбцем; но как распорядиться этими средствами, уже придумал. Он купит себе в предместьях Коринфа землю, потому что жизнь там дорогая: только знатный человек мог стать гражданином, защищающим город с оружием в руках, – и только гражданин мог заставить эллинов себя слушать… Отобранные мечи и ножи им вернули; но ему и Мелосу также понадобятся хорошие доспехи и кони.
Мелос горячо поддержал друга. Они поедут в Коринф вместе и вместе займутся обустройством. Пока что прикроются вымышленными именами.
Они сочинили послание семье. Никострат писать не любил и не очень-то умел изливать свои чувства; и иониец написал полное любви письмо от них обоих. Рассказал вкратце об их планах; и отдельное нежное послание составил для Фрины.
Мелос уповал, что жена и дочь здоровы и еще какое-то время смогут обойтись без него. Он очень нужен сейчас царевичу.
Мелос сожалел, что не сможет отправиться в Эритрею и проведать родителей; испытывая к Масистру большую признательность, чем Никострат, иониец даже сказал хозяину о своем желании. Масистр любезно ответил, что нет ничего легче, – он учредил в Ионии такую же конную почту, как и в Персии, и его посланник быстро доберется до дома этих людей.
Юноша чуть было не пустился в объяснения; но вовремя прикусил язык. Нет, он никогда не выдаст этому сатрапу, как бы хорош тот ни был, где живет его семья!..
Масистр, казалось, был оскорблен; но скоро перестал сердиться. Сам он на месте своих противников вел бы себя точно так же.
Перс проводил их в гавань. Он давал им не только корабль, но и охрану из ионийцев, чтобы в Коринфе юноши сразу же не лишились и богатств своих, и жизней. Услышав о таком предприятии, плыть с царевичем и его другом напросились оба киренских моряка, которые отважно вступились за них, когда они попали к Дариону. Никострат и особенно Мелос были очень рады этой поддержке. Вот так образуется эллинское братство!
Оглядев Гераклейскую бухту, друзья увидели не только Масистра и его конную свиту из персов, но и Дариона. Они почти не удивились. Дарион, судя по его лицу, ничуть не раскаялся в своей подлости и только укрепился в ненависти к сопернику.
Вид сына Артазостры предвещал скорую расправу. Но ведь он, несомненно, знал, что двое эллинов, верные своему слову, не вернутся в Ионию, пока в ней правит Масистр!
Мелос посмотрел на мощного сатрапа, сидевшего на таком же могучем коне; и ему неожиданно стало страшно. Не за себя и за Никострата – а за Масистра. Перс испытывал к ним искреннюю приязнь, потому что мужественные люди любят подобных себе; и Мелос понимал теперь, что те, кто привык убивать чужими руками, гораздо хуже воинов, которые сами, что ни день, встречаются со смертью…
Мелос не мог поделиться этими мыслями с другом; хотя он понимал, что лаконцу, после гостеприимства Масистра, тоже очень не по себе. И тогда иониец поклонился сатрапу, не умея иначе выразить свои чувства.
Масистр улыбнулся и склонил голову в ответ.
Друзья взошли на корабль, и следом за ними поднялась их стража. Киренские моряки уже были там, и налетели на юношей с радостными приветствиями.
Но царевич и Мелос не могли сейчас откликнуться на чувства товарищей – они смотрели на Масистра и молодого тирана Милета, пока те со своей свитой не развернули коней и не скрылись из виду.
* Персеполь сделался столицей Персии около 520 г. до н.э.
========== Глава 132 ==========
Своих персов и египтян, покинувших Ионию без царевича, Уджагорресент предпочел принять в Саисе. Могущественный советник двоих персидских царей достаточно отдохнул в поместье своей усопшей царицы, чтобы вернуться к важнейшим делам. Письма от Никострата и Мелоса Уджагорресент прежде того передал Поликсене сам – их в особом пакете привез в поместье тот же вестник, который доложил о прибытии кораблей.
Старый египтянин не вскрывал пакета и даже не слишком интересовался содержанием: теперь, когда стали известны бесхитростные намерения молодых людей. Царевич и его друг долго еще не будут ни для кого опасны; хотя похвально и понятно их рвение к подвигам.
Поликсена, схватив папирусы как драгоценный подарок, тоже не спешила их развернуть, со слов Уджагорресента зная главное: что нынешний сатрап Ионии Масистр вырвал юношей из рук Дариона и, наделив деньгами якобы в счет наследства Филомена, отправил в Коринф. Это означало, что Поликсена не увидит сына, а Фрина – мужа еще долго, если они увидят их вообще! Но, предвидя такое решение Никострата, бывшая царица осталась почти спокойна.
Гораздо больше ее сейчас занимало, что за дела Уджагорресент вел с ионийцами, – и что собирался обсуждать со своими посланниками в Саисе. Уж не окажется ли в конце концов, что Египет платит дань мальчишке Дариону? И какая власть теперь сосредоточена в руках сына Артазостры?.. А может, Уджагорресент за спиной у Масистра пытался договориться с карийцами и лидийцами, богатыми и влиятельными соседями ионийцев, – чтобы рассорить малоазийские государства?..
Уджагорресент, читая по лицу эллинки все ее сомнения, снисходительно улыбнулся.
– Главное, что юноши остались живы, – матерь богов услышала наши молитвы, – сказал он. – Прочти их письма наедине с собой, царица. Если я и жалею, что у меня не появилось сына, – то именно в такие мгновения, – усмехнулся египтянин.
Взгляды их встретились – и обоим почудилась между ними тень царицы Нитетис. Поликсена никогда, никогда не была уверена… и только поэтому могла говорить с Уджагорресентом спокойно.
Хотя они оба изменились за эти годы, и между ними изменилось очень многое, к лучшему или к худшему… Поликсена кивнула, и старый египтянин покинул комнату.
