Текст книги "Сумерки Мемфиса (СИ)"
Автор книги: MadameD
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 97 страниц)
Также кровосмесительные браки долгое время существовали в зороастрийских общинах – возможно, вначале этот обычай способствовал укреплению новой религии, поскольку ее последователей было мало.
* Сенмут, приближенный и возлюбленный царицы Хатшепсут, действительно воспитывал ее дочь Неферу-Ра: имеется скульптурное изображение девочки вместе со знаменитым зодчим. Сама же Хатшепсут, чье правление было очень благодетельно для страны, особенно известна тем, что, в отличие от других цариц Египта, официально приказала именовать себя фараоном и говорить о себе в мужском роде.
========== Глава 25 ==========
Яхмес Хнумибра, Могучий Бык Маат, сын Нейт, Месут-Ра, скончался.
Он умер от старости в своей постели, ожидаемо, тихо и мирно – но вся Та-Кемет оделась в синий цвет скорби и рыдала по нем так, будто фараон погиб безвременной смертью. Народ Та-Кемет и многочисленные иноземцы, сорок с лишним лет благоденствовавшие под властью просвещенного царя, со всею искренностью оплакивали конец длинного земного пути этого возвеличившего и короновавшего самого себя бога-простолюдина.
Еще до окончания семидесятидневного срока траура, – времени, за которое тело усопшего бога должны были по всем правилам приготовить к погребению бальзамировщики, – на трон вступил наследник Амасиса Псамметих, сын его величества от великой царицы, дочери верховного жреца Птаха. Но от молодого фараона уже не ждали многого; и, привыкшие всю жизнь созерцать лик Амасиса и повиноваться его воле, придворные и жрецы взирали на Псамметиха почти с враждебностью. Разве сможет такой наследник отстоять страну в нынешних войнах?
То, что Амасис тоже был к сражениям уже неспособен, никем не вспоминалось. Яхмес Хнумибра был истинным богом на троне, и Черную Землю под его властью хранили силы, много превосходящие человеческие. Кто сейчас помнил, что Яхмес Хнумибра когда-то был простым человеком и солдатом – и низложил истинного наследника престола, настоящего Месут-Ра?
Это помнили только те, кто связал с давним прошлым будущее, как разорванные нити божественных судеб.
Нитетис осталась в Саисе вместе со всеми приближенными: по окончании срока траура и богослужений в столице в Саис опять приехал Уджагорресент, опасаясь за свою драгоценную подопечную.
Кроме того, что Уджагорресенту следовало быть в городе Нейт как приближенному Амасиса, и он прибыл вместе со всем двором, сопровождая ладью с мумией царя. Фараону надлежало упокоиться в Саисе, среди царских захоронений: там был сорок лет назад по приказу Амасиса погребен сам злосчастный Априй. Священный Саис, всегда полный верующими, был переполнен в эти дни.
К тому же, казначей бога опасался за собственное положение. В городе Птаха начались волнения, какие всегда бывают при смене царствования: в особенности тогда, когда после всеми любимого и надежного правителя на трон вступает ненадежный и безвестный. Теперь еще и сподвижники Амасиса схлестнулись с жрецами Птаха, может быть, подстрекаемыми великой царицей и матерью нынешнего царя и самим Псамметихом.
Сорок лет назад Египет пережил это. Но сорок лет назад стране еще не грозил Камбис… Как же коротко мыслят люди!
Нитетис плакала по старом фараоне, как будто он был ее отцом, а не убийцей ее отца.
– Он был богом, – сказала египтянка Поликсене, когда наперсница пришла в недоумение, видя эти слезы. – Ты не понимаешь нас, эллинка, до сих пор… каждый Хор на троне становится богом, даже если не был им от рождения: если правление этого царя благодетельно и его отец, Осирис, улыбается ему…
– Благой царь становится богом, даже если им не был? – переспросила эллинка.
Поликсена долгим взглядом посмотрела на царственную подругу, одетую в синий траур, – и, казалось, ей стало понятно о Нитетис то, чего она не понимала до сих пор. И Нитетис это увидела.
– Да, именно так, – сказала Априева дочь. Поликсена кивнула.
– Такова Маат, – сказала коринфская царевна. – В Азии некоторые вздорные цари тоже велят поклоняться себе как воплощению богов, но только у вас обожествление государя означает такой благой порядок для всей страны… и такую ответственность для самого властителя…
Нитетис подошла к ней и обняла, закинув руки на шею и перепачкав подругу краской, размазавшейся по ее прекрасному лицу.
– Что бы я делала без тебя, – сдавленно сказала она.
– А я не знаю, как была бы без тебя, – призналась Поликсена.
Отвернувшись от госпожи, эллинка подошла к окну и выглянула в сад. Ей не верилось, что на улицах, за этими купами деревьев из разных стран, рассаженными в такой гармонии, сейчас происходит почти война, так что им даже нельзя выходить наружу… египтяне, для которых смерть фараона была маленьким концом мира, теряя своего владыку, теряли голову.
Поликсена повернулась к Нитетис.
– Как ты думаешь, царица… – она впервые назвала так свою госпожу. – Не следует ли моему брату вернуться на службу? Ведь он потеряет свои воинские навыки, он потеряет себя… это такие люди, как ты и Уджагорресент, всегда заняты!
Недавно Поликсене привезли письмо от Филомена – короткое, но не оставляющее сомнений в его любви к сестре и том, что Филомен полностью сознает свое положение. Как же умен ее дорогой брат! Он сейчас занимался хозяйством, объезжал окрестности на своем Фотиносе, но это не отнимало у него много времени, и он жаждал настоящей деятельности…
– Ты думаешь, твоему брату следует пойти на службу к Псамметиху? – спросила Нитетис, казалось, всерьез задумавшаяся над этим вопросом. – Уджагорресент говорил, что молодой фараон еще совсем неопытен и неуверен в себе, потому что он не сам пробивал себе дорогу. Псамметих не Амасис, и он послушает, если Уджагорресент укажет ему на твоего брата. Сын Амасиса даст ему должность в войске.
– Но Уджагорресент не любит моего брата и опасается его влияния на греков, – тихо договорила Поликсена то, что подразумевала Нитетис. – Казначей бога не позволит ему стать военачальником, чего только и заслуживает и желает мой Филомен… И если брат сейчас вернется в вашу армию, скорее всего, будет убит как рядовой солдат.
Нитетис кивнула.
– Очень хорошо, моя дорогая, – серьезно сказала она. – Ты уже прекрасно разбираешься в политике и в том, как политики поступают даже с теми, кого любят.
Она усмехнулась, а на душе у Поликсены стало холодно.
Но коринфская царевна заставила себя отогнать дурные мысли. Ей-то со своей будущей царицей никогда не придется ничего делить, а значит, она никогда не встанет у нее на пути!
Нитетис опять обняла ее.
– Нам следует снять траур, – сказала она, вытерев глаза присборенным рукавом синего платья подруги. – Его величество воссоединился с богами… началось новое время.
– Бедный Псамметих, – сказала Поликсена.
Она вдруг взглянула на царевну в тревоге.
– Нитетис, а что же будет с Пифагором и нашими братьями? Учитель был нужен Амасису, я знаю… но ведь Псамметиху наши мудрецы ни за чем не нужны!
– Ваш божественный учитель, как мне представляется, сам определил свою судьбу… или решил, что его судьба определена, – задумчиво ответила Нитетис. – Думаю, что Пифагор хочет сдаться Камбису в плен и постичь халдейскую мудрость, которой ему здесь не хватало!
Поликсена вздрогнула.
– Что ты!
– А может, философ хочет попытаться смягчить сердце Камбиса, научив его своим добродетелям? – спросила Нитетис сама себя, уже словно бы не слушая свою наперсницу. – У вас храбрые мудрецы, я знаю!
– Учителю просто некуда сейчас бежать, – сказала Поликсена.
– Некуда, – согласилась Нитетис после долгого молчания. – Но ваш самосец и не побежал бы, верно?
Поликсена кивнула, не сомневаясь в этом.
В тот же день Поликсена написала брату подробное, полное любви и размышлений, письмо – и не сомневалась, что Филомен последует всем ее советам.
***
Немного погодя, когда обе царевны опять стали выходить и видеться со своей охраной, Поликсену застал одну в саду и отозвал в сторону Ликандр.
Лаконец очень изменился на службе у Нитетис… может быть, благорасположение богини так подействовало на него: из серых глаз исчезло свойственное его народу сознание суровой обреченности, хотя сохранилось выражение мужества.
– Госпожа, мне нужно поговорить с тобой, – настойчиво попросил он.
Поликсена улыбнулась.
– Слушаю тебя.
Ликандр улыбнулся в ответ, и она невольно залюбовалась лаконцем. Атлет цвел здоровьем, стал гораздо ухоженнее и одевался и вооружался теперь значительно богаче прежнего: хотя, как и раньше, на эллинский манер. Все ее эллины носили греческие доспехи. А главное – она теперь гораздо чаще видела у него на лице выражение радости, радости каждого дня.
Вот только она знала, как объяснить эту радость…
Ликандр вдруг опустился перед ней на колени. Хотя Поликсена ожидала этого; и сердце у нее сжалось.
– Госпожа, ты давно знаешь…
Он запнулся.
– Да, – с волнением ответила Поликсена. – Но ведь ты сам понимаешь, что я…
– Да, я знаю, в чем твой долг, – ответил лаконец. Он поднял голову: сознание долга в благородных мужчинах и женщинах ему было понятно как никому другому.
– Но я вижу… и ты видишь, что сейчас происходит, – сказал Ликандр. – Я хотел предложить… Если будет нужно спасать тебя, я могу увезти тебя в Спарту, если тебе не найдется места в Коринфе или на Самосе. Меня там помнят и примут!
Он улыбнулся, глаза засветились гордостью.
– Ведь ты знаешь, госпожа, какова верность у мужей Спарты и как крепка их память! Мы – не то, что другие полисы, где мужчины изменчивы, как персидские собаки!
Поликсена, забыв себя, погрузила руку в темные коротко остриженные кудри.
– Как же мне не знать вас, милый!
Глядя на влюбленного в эти мгновения, она почти любила его сама. Потом, как отрезвление, вдруг пришло осознание его слов. Того, какими словами Ликандр говорил о будущих повелителях Египта!
О будущем супруге ее госпожи…
Поликсена положила руки на широкие плечи Ликандра, едва стоя на ногах от волнения; хотя он, крепко обняв ее колени, не давал ей упасть.
– Я подумаю над твоим предложением… но приму его только в том случае, если другого выхода не останется, – проговорила она дрогнувшим голосом. – Только не сочти, что я играю с тобой….
Ликандр качнул головой.
– Я никогда бы так не счел.
Он встал на ноги, оказавшись выше ее на голову.
– Я ведь знаю, что даже если ты не любишь меня, ты не любишь и никого другого! – сурово сказал лаконец.
Поликсене вдруг представилось, что будет, если она выберет здесь мужа… и не эллина, а египтянина: или, страшно выговорить, перса!
Ликандр тогда убьет этого человека, а потом бросится на собственный меч. Так и будет. Спартанец признается в любви только однажды, потому что свое сердце и верность можно отдать лишь однажды!
– А что ты думаешь о… о Камбисе, Ликандр? – спросила Поликсена. Она замерла в смущении и страхе перед его ответом.
Ликандр долго молчал.
– Я понимаю, что Египту остается только сдаться, – мрачно ответил он наконец. – Но эллинам теперь не след здесь долго задерживаться!
– Но ведь ты долго служил египтянам, и Спарта сейчас в союзе с Египтом, – заметила Поликсена.
Она мало говорила с лаконцем, а может, стоило бы. Этот воин был немногословен, как и все его сородичи, – но умнее, чем его считали презрительные и просто завистливые философы.
– Египет другое дело, – сказал Ликандр. – Египет никогда на нас не покушался! И у египтян есть честь, не то что у поганых персов!
Атлет сжал в кулаки свои руки: казалось, одежда на нем треснула от напряжения всех мышц.
Поликсена шагнула к нему, желая успокоить… и неожиданно ощутила, как Ликандр обнял ее. Ее никогда еще не обнимал чужой мужчина, еще и с такой силой; но она не испугалась и не ощутила отвращения. Поликсену охватил жар; она подняла голову, в слепом и страстном ожидании того, что последует.
Ликандр склонился к ее губам и поцеловал ее.
Он, должно быть, тоже никогда еще не целовал женщину, как она – мужчину; но это первое соприкосновение губ и языков было огненным соприкосновением душ. Несколько мгновений Поликсена не могла вспомнить себя в объятиях лаконца; потом он отпустил ее, по-прежнему придерживая за плечи и талию. Они тяжело дышали и не смотрели друг на друга.
– Ликандр, нас могут увидеть, – прошептала наконец коринфянка.
Воин отпустил ее совсем, и она, отступив назад, села на скамейку. Поправила волосы, одежду; Поликсена не знала, ни что делать сейчас, ни даже что думать. Она чувствовала, что влюбленный не сводит с нее глаз.
Поликсена облизнула губы и вспомнила, как ее целовала Нитетис. Совсем другой Эрос и другой пламень… но это сознание помогло ей вспомнить о долге, о долге перед всеми. Девушка набралась смелости поднять глаза.
– Ликандр, это не должно повториться… пока я здесь, – твердо произнесла Поликсена. Она развела руками и покачала головой, отчаиваясь донести свою мысль до лаконца; но Ликандр и в самом деле понимал гораздо больше, чем ей казалось. Он кивнул.
– Это не повторится.
Потом улыбнулся ей, и Поликсена почувствовала себя так, точно ее связала с этим воином любовная клятва. Ликандр согласен примириться с ее близостью с женщиной; но вот соперника…
Поликсена резко встала с места.
– Мне пора. Ты тоже иди, – приказала она, наконец вспомнив все о своем и его положении. – Я не забуду этого разговора, – прибавила она.
Ликандр еще раз улыбнулся; потом торжественно поклонился госпоже и ушел, расправив под посеребренными бронзовыми доспехами и без того нагоняющие страх плечи. Поликсена, глядя ему вслед, сознавала, какое огромное чувство этот воин уносит в своем сердце.
Коринфянка прикусила пальцы, на глаза набежали слезы… потом тряхнула головой и быстро ушла в дом.
Она сегодня же поговорит о случившемся с Нитетис: между нею и госпожой не должно быть таких тайн. И даже если она умолчит о свидании с Ликандром, царевна все равно поймет. Они слишком открылись друг другу, чтобы теперь получилось закрыться.
========== Глава 26 ==========
Поликсена увидела брата вновь, когда совершенно не ожидала этого, – несмотря на то, что они слали друг другу письма, в которых рассказывали о состоянии своих дел.
Филомен приехал в Саис верхом – будто гиксос*, ворвавшись в размеренную жизнь города богини. Торжествуя, эллин подскакал к дому царевны Нитетис и потребовал у стражников при воротах впустить его.
На страже в этот день были египтяне; но они так растерялись от дерзости гостя, что беспрекословно впустили его и поспешили в дом, доложить о нем управителю и самой госпоже.
Филомен спрыгнул на землю, схватив под уздцы своего коня и победно улыбаясь; а другие воины Нитетис, и египтяне, и даже эллины, остановились поодаль, перешептываясь почтительно и едва ли не испуганно. Брат Поликсены давно уже сделался для обитателей этого дома чем-то вроде господина из чужедальних краев. Особенно изумлял всех его конь. Люди знали, что это Поликратов конь, – и черный скифский красавец превратился в их глазах в божественный дар, добрый или недобрый.
К тому же, все знали, что Филомен ведет какие-то дела со своей сестрой, милостницей Нитетис, и с самой царевной. И явление коринфянина, особенно в эти дни, казалось судьбоносным.
Филомен улыбнулся растерянным слугам, взглянул в нетерпении в сторону низкой квадратной двери… и тут она распахнулась, и из дома навстречу ему выбежала Поликсена.
– Филомен! – воскликнула девушка. – Тебя ли я вижу!
На лице ее сияла улыбка, а в глазах был испуг… как в ту ночь, когда она уже под утро дождалась его с собрания пифагорейцев.
Поликсена остановилась напротив брата, опустив руки, потом отступила на несколько шагов и оглядела его. Свои черные и жесткие, как у нее самой, волосы Филомен отрастил до середины шеи, а его подстриженная борода, окаймлявшая челюсть, изумила ее, будто Поликсена никогда прежде не видела у брата этого знака мужественности. Хотя еще в Мемфисе коринфянка видела брата с бородой, как Тимей еще в столице встречал ее саму, одетую в египетский калазирис.
– А где твоя госпожа? – улыбаясь, спросил Филомен: видимо, сочтя наконец, что сестра налюбовалась им. – Она позволит мне выразить ей свое почтение?
Никакого почтения на лице коринфского царевича не было – а был пугающий греческий задор, тот самый задор, который заставлял греков смеяться даже над богами. Это было немыслимо для египтян.
– Нитетис в доме. Госпожа не хотела мешать нашей встрече, – ответила Поликсена. – Потом она примет тебя, если у тебя есть что ей сказать.
Затем девушка спросила брата, с недоверием и почти со страхом:
– Но как ты приехал сюда… еще и верхом?
– По дороге в Саис я встретил не одного и не двух конников, скачущих в обе стороны. И в самом городе, – откликнулся Филомен, сузив темные глаза. – Удивительно для Та-Кемет, не правда ли, сестра?
Они поняли друг друга без слов.
Поликсена шагнула к брату и прижалась к груди Филомена, к горячему доспеху.
– Как же тебя впустили в город! Сейчас охрану усилили, я же писала тебе… Ты просто безумец! – прошептала коринфянка.
Филомен погладил ее по голове, а потом, задержав руку на плече сестры, другой достал из-под запыленного белого плаща письмо.
– Я показал стражам вот это!
Он помахал папирусом перед носом сестры и скривился. Поликсена, в недоумении выхватив письмо у брата, узнала собственный почерк – и печать царевны Нитетис, поставленную ее личным писцом.
– Как же глупы эти египтяне! – сказал Филомен.
– Тише!.. Они вовсе не глупы, и тебе просто повезло, – сказала Поликсена с возмущением. – Нарвись ты на других, тебя упекли бы в тюрьму, и никто бы тебя не выручил!
Потом она кивнула брату на дом.
– Пойдем, я прикажу дать тебе умыться и вина. Расскажешь, как у тебя дела, – произнесла девушка.
Филомен слегка нахмурился при таких словах, потом сделал знак подошедшим слугам, чтобы позаботились о Фотиносе. Молодой воин последовал за Поликсеной. В коридоре она сама сняла с брата белый плащ и отдала еще одному рабу-египтянину, появившемуся и исчезнувшему, будто тень.
Они вдвоем прошли по коридору и поднялись по лестнице. Следуя за сестрой к ее спальне, Филомен оглядывался с удивлением и неодобрением; но войдя в комнату Поликсены, улыбнулся.
– Как хорошо ты живешь!
– Да, – с глубокой благодарностью к покровительнице ответила Поликсена. – Царица… то есть царевна очень добра ко мне. Должно быть, я ей полезна.
Филомен посмотрел на сестру долгим проницательным взглядом, но промолчал. Он опустился в кресло, на которое она указала.
Хлопнув в ладоши, хозяйка подозвала уже ожидавшую в готовности Та-Имхотеп и приказала служанке принести гостю воду для умывания, вино и закуски. Когда рабыня-египтянка оставила их, Поликсена села на табурет напротив брата, сложив руки на коленях.
– Зачем ты приехал? – спросила она, не спуская с него встревоженных глаз.
Филомен невесело улыбнулся.
– Если я скажу, что просто истосковался по единственной сестре, ты мне не поверишь?
– Поверю… Но должно быть еще что-то! – воскликнула Поликсена, сжав руки так, что перстни впились в кожу.
И вдруг она всхлипнула.
– О Филомен! В кого же мы превратились!
Брат порывисто встал ей навстречу, и она стремительно поднялась с места; шагнув друг к другу, они крепко обнялись. Поликсена заплакала, и Филомен тоже всхлипнул, уткнувшись ей в шею и сжимая в своих руках так, что бронзовые наручи впились ей в спину.
– Я тебя очень люблю, – прошептала Поликсена, спрятав лицо у брата на груди. – Как я соскучилась! И как неразумно ты сделал, что приехал!
– Перестань!
И она узнала в этом сердитом тоне своего прежнего Филомена, главу своей жизни.
– Я воин, – сказал брат. – И я приехал сообщить тебе вести, которые можно передать только самому!
Служанка уже принесла умывальную воду в тазу и угощение, расставив посуду на столике; но брат и сестра не замечали ее.
– Что случилось? – тихо спросила Поликсена, приготовившись к худшему. Филомен кивнул ей на табурет.
Они опять сели.
– Аристодем, сын Пифона, сватает тебя, – сказал Филомен.
Брат посмотрел ей прямо в глаза серьезно и значительно. У Поликсены на несколько мгновений отнялись язык и руки.
– Аристодем? Сватает – сейчас?.. Где он? – воскликнула девушка, когда смогла говорить.
– В Навкратисе, и афинянин весьма преуспел, – улыбнувшись, сказал Филомен: но глаза молодого воина под низко лежащими бровями остались серьезными, черными. – Аристодем торгует оливковым маслом, и еще серебром… он прислал мне дары! Я и тебе привез от него подарки! – он обернулся к двери, видимо, вспомнив о своих сумках.
– Я ничего не приму, – прошептала Поликсена.
Потом она почувствовала возмущение. Поликсена уже забыла, как когда-то ее взволновало любовное признание философа, и сейчас ощутила себя почти униженной, услыхав о его сватовстве.
– Аристодем стал купцом? И он хочет купить меня у тебя, как товар? – воскликнула наперсница царевны Нитетис.
Филомен побледнел от негодования и такой непочтительности. Он уже забыл, как сестра изменилась, получив покровительство египтян.
– Аристодем никогда не смотрел на тебя как на товар, ты знаешь, – гневно произнес эллин. – Из-за тебя сын Пифона порвал с пифагорейцами и со своей семьей! И если сейчас он не купит тебя как товар, как ты говоришь, – усмехнулся Филомен, – завтра тебя могут захватить как добычу!
Он склонился к ней из кресла, оперевшись намозоленной рукой о сильное загорелое колено.
– Или ты уже забыла о нашем положении?
– Я прекрасно помню о нашем положении. И особенно о своем, – тихо, но с таким же негодованием ответила Поликсена. – Я состою в услужении у царевны, и ты не можешь обещать мою руку без согласия госпожи…
– Я ничего еще не обещал Аристодему, – сказал Филомен. Он встал с места, сложив руки на груди. – Мне кажется, здесь ты непозволительно возгордилась собой! И очень скоро пожалеешь об этом, милая сестра!
– Это не гордыня. Это мой долг, – откликнулась Поликсена.
Она глубоко вздохнула.
– Мне кажется, брат, самое время пойти к царевне и спросить ее!
– Идем, – сказал Филомен.
Он легкими гневными шагами покинул комнату; Поликсене пришлось бежать за ним. Она ведь даже не сказала, где найти Нитетис!.. Но Филомен сам обнаружил Априеву дочь в соседней комнате.
Двое египетских стражников попытались заступить ему путь, но Нитетис из глубины комнаты крикнула им впустить гостя.
Эллин стремительно вошел, пылая яростью, и огляделся: будто был в своем доме, где никто не слушался его приказов.
– Что это значит? – воскликнул Филомен.
– На колени!.. – крикнула Нитетис.
Поликсена не помнила, чтобы видела свою госпожу такой. Царственная жрица словно выросла, взлетев над своим креслом, будто коршун.
– Как ты смеешь так говорить с дочерью бога? На колени! – крикнула Нитетис.
Она резко встала с места, точно не сомневаясь, что при виде ее гнева у эллина сами собой подломятся колени. Этого не случилось: Филомен устоял, хотя и сильно побледнел. Тогда двое стражников-египтян, ожидавшие у дверей, подступили к нему сзади и, с силой надавив на плечи, заставили стать на колени. Руки ему завели за спину.
Коринфский царевич вскинул голову.
– Я не могу выдать замуж мою сестру без твоего позволения? – воскликнул он. – Это правда?
Нитетис подступила к нему, глядя сверху вниз: на прекрасном лице было отвращение. Стражники по-прежнему немилосердно выкручивали Филомену руки, но он молчал, упорно глядя в лицо царевне.
– Я знала, что нельзя приближать к себе греческих дикарей… Как ты обращаешься ко мне? – воскликнула египтянка. – Совсем забыл свое место?
В лице Филомена вдруг что-то дрогнуло и переменилось под ее взглядом. Он склонил голову, обмякнув в руках стражников.
– Я помню мое место… госпожа, – глухо произнес эллин.
– Отпустите его, – приказала Нитетис воинам.
Филомен несколько мгновений продолжал стоять на коленях, потом встал.
– Это правда, что я не могу выдать замуж мою сестру, не имея твоего позволения? – повторил он, наконец взглянув на царевну и тут же отведя глаза.
– Правда, – ответила Нитетис. Она улыбнулась без всякой жалости к его виду. – Твоя сестра состоит под моей защитой, покровительством и в моей полной воле, экуеша. Пока Поликсена служит мне, позволять ей выходить замуж или нет – мое царское право!
Она помолчала несколько мгновений.
– Я есть Маат в моем доме, и я есть закон!
Филомен низко опустил голову.
– Прости меня, царевна… Я испугался за сестру и не совладал с собой, – пробормотал он.
Нитетис кивнула. Лицо ее немного смягчилось.
– Мне это понятно, сын Антипатра… А за кого ты собирался выдать Поликсену? – спросила она: теперь почти сочувственно.
– За Аристодема, сына Пифона. Он из числа наших братьев… учен, умен и красив. Кроме того, он сейчас разбогател, – прибавил Филомен с надеждой. – Аристодем сейчас в Навкратисе, в нашем городе!
– Навкратис – ваш город лишь до тех пор, пока это угодно фараону, – холодно сказала Нитетис.
Потом она покачала головой.
– Нет, я не позволяю тебе увезти мою наперсницу. Поликсена останется со мной.
Царевна помолчала, с сожалением глядя на человека, для которого было привычно распоряжаться всеми женщинами своего дома.
– Разве ты не видишь, что Поликсена не желает этого супружества?
– Как она может желать или не желать того, чего не знает! – воскликнул эллин.
– Филомен, госпожа права. Я не хочу становиться женой Аристодема, – подала голос Поликсена.
Еще недавно она очень крепко призадумалась бы, будь ей предложен такой жених, – и, наверное, согласилась бы; а теперь не могла. Поликсена провела пальцами по губам, вспоминая поцелуй в саду.
– Но почему? – воскликнул Филомен, теперь с недоумением и болью. – Сестра, почему ты отказываешь?
– Не могу, – твердо сказала Поликсена.
Она взглядом попросила разрешения у Нитетис увести брата; царевна ласково улыбнулась подруге. Она не сомневалась, как кончится этот разговор.
Оказавшись с Филоменом наедине, Поликсена тихо сказала:
– Я не могу оставить мою госпожу… неужели ты не понимаешь, что предложил мне подлость?
– Подлость? – изумился Филомен. – Я спасаю тебя, любимая сестра!
Спохватившись, он понизил голос.
– Я понимаю теперь, что не могу тебя ни к чему принудить, даже ради твоего блага… но я заботился только о тебе! Аристодем – благородный эллин, и он любит тебя! Он сможет тебя защитить, когда…
– Ты заботился обо мне? А вот я не могу больше заботиться только о себе, – усмехнулась Поликсена.
Она схватила брата за обе руки.
– Пойми, Филомен, – я единственный друг Нитетис, все остальные используют мою бедную госпожу или служат ей слепо, как идолу! Но такого идола легко заменить другим! А когда, ты говоришь…
Она перевела дух.
– Когда придут персы, на какую защиту мы сможем надеяться, если Уджагорресент не договорится с Камбисом?..
Филомен долго молчал; потом закрыл лицо руками.
– Бедная моя Поликсена… Я все понимаю, – прошептал он. Покачал головой.
– Но все равно мне представляется, что ты ведешь себя безрассудно.
– Не более, чем ты, примчавшись сюда, – возразила Поликсена.
Филомен обнял ее, и они надолго замолчали.
– А где сейчас Тимей? – вдруг спросила Поликсена. – Ты мне о нем долго не писал.
– Он в Навкратисе… Это ведь тоже рядом, в Дельте, – откликнулся Филомен. – Я уговорил Тимея уехать, и как раз попросил за него Аристодема…
– Так вы больше не вместе? – спросила Поликсена.
Филомен нахмурился.
– Нет, – коротко сказал он: так и не объяснив, что подразумевает. Поликсена не стала спрашивать дальше.
– Ты ведь побудешь у нас? Если госпожа разрешит, – прибавила она.
Филомен кивнул.
– Попроси ее разрешения. Я бы очень хотел побыть с тобой, – вздохнул он. – И извинись перед Нитетис за мою грубость.
Поликсена попросила и извинилась – и Нитетис разрешила Филомену остаться на несколько дней.
* Гиксосы – кочевые скотоводческие азиатские племена, захватившие власть в Египте в середине XVII в. до н.э. После нашествия гиксосов египтяне ввели в употребление лошадей.
========== Глава 27 ==========
Кир Великий погиб в своем последнем скифском походе, убитый воинами храброй царицы Тамерис, – скифы остановили царя персов на пути его завоеваний. Но Камбис унаследовал от отца вавилонский трон, а также Мидию, великое Лидийское царство, Парфию, Карию и Ионию. Сирия, Палестина и Финикия склонились перед Киром добровольно. Звезда Ахеменидов осияла всю Азию.
Египет оставался единственной крупной восточной державой, еще не подчинившейся персам, – и Камбис, сын Кира, намеревался блистательно закончить начатое отцом, воссев на египетский трон.
И как это бывает, когда является новый сильный победитель и восходит его кровавая звезда, многие восхищенные добровольцы стали помогать Камбису: Кипр прислал ему свои корабли, и молодой Ахеменид заручился поддержкой арабских кочевников, которые взялись помочь ему пересечь пустыню, отделявшую Азию от Африки. От Египта же один за другим отпадали союзники – Черная Земля была обложена со всех сторон.
Когда воля персидского царя двинула азиатские орды на Египет, осведомители придворных и жрецов помчались с этой вестью в Мемфис и Саис; но слава Камбиса бежала впереди его войска. В столицах Та-Кемет все уже было известно. Еще до того, как Камбис выступил с войском из Суз, многие жившие в Персии египтяне и египетские греки побежали обратно на родину: может быть, испугавшись за свою землю, а может, испугавшись остаться во враждебной Персии без сильного вождя, примирявшего всех. Царство Ахеменидов, не в пример Египту, только недавно было объединено сильной рукой, и в империи Кира то и дело вспыхивали восстания, а в разных частях ее являлись самозванцы и узурпаторы.
Одним из них был родной брат Камбиса, Смердис, после выступления Камбиса в поход распространивший известия о гибели царя – и казненный по его приказу. Старшая из сестер и жен Камбиса, Атосса, оставалась в Персии со Смердисом; а с собой в поход царь повез Роксану, младшую сестру, которую также сделал своей женой. Нужна ли она была ему для успокоения плоти – или из высших соображений, как фараонам, которые укрепляли царствующий дом, женясь на своих сестрах и дочерях и приказывая своим семьям всюду сопровождать себя?
Уджагорресент знал, что этот кровосмесительный обычай недавно был узаконен последователями Заратуштры, и прозревал в нем еще одну возможность для мирного договора с персами. Обо всем была заблаговременно уведомлена и Нитетис, настоявшая на том, чтобы осведомителей казначея бога присылали к ней. Уджагорресент и сам считал необходимым сообщать будущей царице о каждом шаге Камбиса, приближавшем к Нитетис ее персидского суженого.
Роксану, о которой дочь Априя узнала все, что можно было узнать, Нитетис вместе с Уджагорресентом не считала за соперницу, хотя Камбис и вез сестру в Египет как царицу. По большой страсти Камбис женился на старшей сестре – а младшая, как и бывает в таких случаях у мужчин, служила ему напоминанием о любви и временной заменой в походе. Нитетис же – египтянка, дочь египетских богов, и ее дело совсем другое.
