Текст книги "Сумерки Мемфиса (СИ)"
Автор книги: MadameD
сообщить о нарушении
Текущая страница: 65 (всего у книги 97 страниц)
– Меня легко убить где угодно, – возразила Поликсена. – Моим убийцам прекрасно известно, что у меня нет и не было охраны! Если так рассуждать…
Она улыбнулась.
– Мы все умрем в свой час! Кенею стало бы стыдно за меня, если бы я побоялась оказать ему подобающие почести!
Египтянин усмехнулся.
– Так ведь он не ради тебя умер, сестра моя. Кеней совершил поступок, достойный спартанца! Неужели ты не видишь разницы?
Поликсена ответила долгим хмурым взглядом. Тураи замолчал, уязвленный; в такие мгновения он ощущал, как трещат связавшие их священные узы. Поликсена теперь больше, чем когда-либо, сомневалась в его собственном мужестве.
Жрец с горечью подумал, что с мужчинами, которые привыкли утверждать свою силу и право оружием, женщинам часто невозможно жить… а мирных и рассудительных они обвиняют в трусости. Но его и его жену разделяло много больше, чем это…
– Поедем вместе, – сказал Тураи.
Поликсена покачала головой: как видно, она одумалась.
– А кто будет смотреть за детьми?.. Нет уж, придется попросить отвезти плиту моих греков.
Эллинка крепко задумалась, и было отчего. Лишившись земли, беглецы больше ниоткуда не получали дохода: и скоро им не на что станет не только жить, но и уплыть из Египта. Если это потребуется.
Преступников среди жрецов Нейт не нашли и не слишком тщательно искали: для персидских властей эти святые люди угрозы не представляли, однако же оставались силой, с которой Ферендату приходилось считаться. А Поликсена теперь могла рассчитывать только на их снисхождение – не на защиту.
Поликсена посмотрела на мужа. Тураи ученый человек и мог бы служить писцом или переписчиком… но пока он остается мужем царевны и бывшей царицы, об этом и думать нечего. Аристодем, ее супруг-афинянин, занимался торговлей, пока жил в Навкратисе… но к торговле нужны способности, как и к воинскому ремеслу; а Навкратис изобилует купцами. К тому же, когда Аристодем сколотил состояние, и сама Поликсена не приобрела еще имени и славы. Теперь Тураи придется трудно – а ей с дочерью придется во много раз труднее, потому что они женщины…
“Я напишу Никострату, – подумала коринфянка. – Мы не можем больше так жить, чем-то это должно кончиться! Чем-то все это должно кончиться!..”
Ее друзья из Навкратиса согласились отвезти в Мемфис и установить надгробие над могилой Кенея. Больше они ничего не могли для нее сделать, потому что сами перебивались ремеслами, не слишком подобающими их происхождению. Один из этих мужчин был актером в навкратисском театре, который Поликсена как-то посетила сама.
Скромно одевшись и опустив на лицо прозрачное покрывало, коринфянка не заметила особенного внимания к себе, и даже не могла бы сказать, что кто-то узнал в ней царицу; однако видела среди зрителей разряженных гетер, которые пользовались в эллинском Египте все большим успехом. Слыша их смех, видя броскую, бесстыдную красоту, Поликсена думала о женщине, которая завлекла Никострата; и напрочь забыла о раскрашенных мужчинах и мальчиках, изображавших богов и богинь на орхестре*.
Она едва досидела до конца представления. А вернувшись домой, – в тот дом, который они снимали, – Поликсена сгоряча бросилась писать письмо сыну. Оно должно было подождать отправки.
Немного погодя, перечитав это послание, эллинка разорвала его.
Однако теперь ее все больше беспокоило молчание Никострата. Сын до сих пор ничего не знал о том, что случилось с ними в Египте: Поликсена не писала ему, чтобы не отвлекать от исполнения долга. Как этот долг понимал сам царевич. Но если и с ним без ее ведома случилось несчастье?..
Письмо пришло, когда коринфянка уже извелась от тревоги, – оно было от Мелоса.
“Моя царица, – писал иониец. – Я опять говорю за себя и за Никострата, потому что там, где он теперь, не нашлось папируса, а письмо не в почете. Твой сын отправился в Спарту, чтобы своими глазами увидеть родину и попытаться поднять спартанцев на борьбу против Дария.
Никострат едва ли сказал сородичам новое слово – и едва ли его слово перевесит их собственную косность и приверженность своим интересам. Но твой сын преследовал не только эту цель: он пожелал жениться на гетере Эльпиде по спартанскому закону, чтобы эту женщину было кому защитить без него.
Я знаю, что тебе никогда не нравился выбор царевича, – но теперь выбора у Никострата нет, как у человека чести. Он многим обязан Эльпиде, и пока эта коринфянка жива, он не полюбит другую. Могу сказать, что она далеко не худшая из женщин; и последовала за ним с преданностью добродетельной жены.
Я был на их свадьбе. По обычаю, полагалось бы перенести огонь из очага в доме невесты в дом жениха, снарядить свадебную повозку – но Никострат поселился в доме Адметы, второй жены своего отца, и у него в Спарте нет ничего своего. Ликандра, вернувшегося из плена, допустили к сисситиям*, потому что родичи помнили и уважали его, и он стал мужем дочери геронта, знатной спартанки. Никострата же в Лакедемоне никто не знает, он женился на публичной женщине из Коринфа, а уважения ничем еще не заслужил!
Я не слишком тебя огорчил, госпожа? Мне самому было это очень мучительно, но ты должна понимать, каковы спартанцы. И не только они.
Следует поблагодарить Адмету и ее мужа Эвримаха, которые вступились за твоего сына; мы отныне можем быть спокойны за судьбу Эльпиды, но в Коринфе, боюсь, Никострат стал вызывать еще больше подозрений. Видишь ли, гражданину Коринфа следует жениться, – эти требования не столь строги, как в Спарте, но есть многое, чего общество не прощает. Никострат, кажется, таких вещей до сих пор не понимает или не берет в расчет.
По закону Спарты он теперь женат, хотя не является гражданином Лакедемона, – а по закону Коринфа нет, хотя он коринфский гражданин!
Твой сын, царица, действует из самых благородных побуждений; он красив, силен, отважен – очень щедро одарен богами, но ему гораздо труднее устроиться в жизни, чем многим ловкачам или бездарностям.
Я знаю, какой совет ты могла бы ему дать: отпраздновать свадьбу с Эльпидой, вернувшись в Коринф и найдя свидетелей клятвы. Но Адмета, наша спартанская покровительница, предвидела это и разгневалась, представь себе. Ты ведь знаешь, госпожа, что лаконцы очень набожны, – Адмета заявила, что ради твоего сына они и так уже нарушили обычаи предков; и что если Эльпида желает выйти замуж вторично и стать коринфской женой, спартанской женой ей уже не бывать! Спартанцы проследят за этим!
Думаю, эти законодательные прения между нашими полисами повеселили бы твоего мужа-египтянина; а уж афиняне, так те просто лопнули бы со смеху.
А как ваши дела в Египте? Как поживают Фрина и наша девочка? Я сам теперь гражданин Коринфа – мое имя пока ничем не запятнано; но я также должен обзавестись семейством, в особенности потому, что мне предстоит отстаивать перед властями твоего сына и моего друга. Если бы Фрина могла вернуться ко мне, думаю, это выручило бы нас из многих бед в дальнейшем. Молчу о том, что сам я очень скучаю – и мы оба любим вас и тревожимся!
Не нуждаетесь ли вы, не проснулись ли наши старые враги? Спрашиваю тебя без стеснения, госпожа, потому что теперь ни от чего нельзя зарекаться.
У нас с Никостратом в Коринфе неплохой дом, земля и служба. Я не предлагаю тебе вернуться домой, царица, это можешь решить только ты сама. Но если надумаешь, приезжай. Судьба слишком переменчива”.
Поликсена прочитала это письмо наедине. Пространный рассказ Мелоса чрезвычайно ее взволновал – хотя она знала, что к этому давно шло. Никострат поступал так, как и следовало от него ожидать, – и пока что ему все удавалось: могло быть гораздо хуже.
Потом, взявшись перечитывать, коринфянка обрадовалась, что Тураи не видел этого послания. Мелос, конечно, не сказал прямо… но подразумевал, что Поликсене, если она пожелает отплыть в Коринф, вероятно, придется расстаться с мужем.
Никострат не мог жить на два полиса – сможет ли она, его мать и царица, жить на две страны?..
И можно ли требовать этого от египтянина, сына пустыни? На Тураи косо смотрели и в египетском Навкратисе; а уж в Коринфе ему никогда не стать полноправным. Тураи зачахнет без своих богов, без своих мертвых.
“Но ведь у нас сын”, – подумала Поликсена. Исидор больше не нуждался в ее молоке – но уже узнавал ее, уже плакал, оставаясь без матери…
Поликсена поняла, что решение нужно принимать немедленно.
Она пошла к мужу и протянула ему письмо Мелоса.
– Прочти и скажи мне, что ты думаешь, – попросила эллинка.
Тураи взял письмо и, опустившись на стул, прочел длинный свиток шепотом. Во время этого сосредоточенное лицо египтянина не менялось; но когда Тураи вновь поднял на жену свои черные бесстрастные глаза, она поняла, что ничего объяснять не нужно.
– Ты решила со мной разойтись?
“И как спокоен!” – мысленно возмутилась Поликсена.
– Я не хочу с тобой расставаться, – ответила она. Ее голос задрожал, но приблизиться к мужу Поликсена сейчас не могла. – Но ты сам видишь, что нужда все сильнее зовет меня назад в Коринф, к сыну. Если ты хочешь…
– Нет, – оборвал ее Тураи.
Наконец Поликсена увидела, какого усилия от него требует это спокойствие. Египтянин закрыл лицо руками и некоторое время сидел так; когда же он отнял руки, то казался постаревшим на несколько лет.
– У нас с тобой тоже есть сын, – шепотом сказал Тураи. – И его ты бросишь, как меня?..
– Ты должен меня понять!.. – ответила Поликсена. Она заломила руки, чувствуя, как на глазах вскипают слезы. – Ты был бы согласен, чтобы Исидора воспитали как эллина?
Тураи долго смотрел на нее – ее любящий муж, лучший из мужей. А потом он сказал:
– Нет, никогда.
Поликсена кивнула.
– Я не стану оскорблять тебя вопросом, почему…
К горлу подступили рыдания; но Поликсена справилась с собой и продолжила почти спокойно:
– Оставшись один, ты мог бы прокормить Исидора и укрыть его. Гораздо легче, чем имея такую семью… Ты даже мог бы снова жениться, мужчине твоих лет это еще нетрудно! – печально усмехнулась коринфянка.
– Такими словами ты меня тоже не оскорбляй, – перебил ее Тураи, сверкнув глазами. – Другой жены у меня не будет!
Жрец улыбнулся – страшной, горькой улыбкой.
– Я до тебя жил один и был счастлив один… теперь постараюсь найти удовлетворение в сыне. Я благодарен тебе за него и за все, что у нас было!
Поликсена наконец зарыдала.
– Прости меня!
Тураи быстро встал и подошел к ней; он обнял ее, и Поликсена еще долго плакала у него на плече. Но она уже ощущала себя отчужденной от него – она давно это ощущала; еще до того, как персидские наемники разорили их поместье.
Наконец Поликсена высвободилась из объятий египтянина и произнесла, не глядя на него:
– Пойду скажу Фрине.
Дочь, услышав обо всем, заплакала от волнения; но больше от радости. А потом заявила:
– Я знала, что так случится, мама.
Они решили отплыть не мешкая, пока у них оставалось довольно денег на дорогу и обзаведение в Коринфе – и пока Поликсена могла достаточно оставить Тураи для Исидора. Они договорились с начальником того же корабля, который привез послание Мелоса.
* Площадка для выступлений хора и актеров в древнегреческом театре. Женские роли поручались мужчинам.
* Общественные трапезы в Спарте.
========== Глава 145 ==========
Тураи поднялся на борт биремы, которая должна была навсегда увезти его жену, и проверил, как будут размещены женщины его семьи. Он строго поговорил с начальником корабля, который смутился перед лицом египтянина, хотя старался этого не показать. Спустившись по сходням на пристань, где Поликсена дожидалась его, Тураи сказал без улыбки:
– Я теперь боюсь за вас меньше, чем раньше. В подобных помещениях возят скот, но это хотя бы не такое сырое и тесное! Недаром мы в Та-Кемет не любим отпускать наших женщин в морские путешествия!
Поликсена примирительно улыбнулась.
– Начальник корабля тебя испугался, готова поспорить… у тебя всегда такой вид, точно ты собираешься совершать богослужение. А моряки народ суеверный. Мы прекрасно доплывем.
Потом она взглянула на сынишку на руках няньки и посерьезнела.
– Писать ли тебе в Навкратис, как раньше? Ты здесь останешься?
Тураи наклонил голову.
– Да. Если уеду, договорюсь, чтобы мне пересылали твои письма.
Египтянин пристально посмотрел ей в глаза – и впервые за долгое время Поликсена ощутила гипнотическую власть жреца над собой.
– Ты остаешься моей женой, развода я тебе не давал!
А Поликсена болезненно вспомнила Уджагорресента – он так и не смог отпустить Нитетис… несмотря на то, что в семейной жизни Тураи часто уступал супруге, он был человеком того же склада, что и царский казначей: этим он и привлек ее. И хотя Тураи никогда не поднимет на нее руку…
Поликсена шагнула вперед и поцеловала египтянина в сомкнутые губы.
– Пусть будет так, как ты хочешь!
Он удовлетворенно улыбнулся, хотя глаза его влажно блестели. Потом Поликсена подошла к няньке и несколько раз поцеловала Исидора: она боялась взять мальчика на руки, чтобы не расчувствоваться напоследок.
– Береги дитя, слышишь?..
Затем Поликсена, Фрина с Хризаорой, а также единственная служанка, которую они брали с собой, поднялись на корабль. За ними следовали четверо навкратисских ионийцев, с которыми Поликсена бежала из Милета и которые прежде жили под ее рукой в Дельте: этих мужчин они подыскали, чтобы нести и охранять их вещи.
Повернувшись лицом к берегу, Поликсена помахала мужу. Тураи стоял неподвижно, в своей пестрой повязке на черных волосах… но Поликсена чувствовала на себе его взгляд, когда корабль отчалил и темно-бронзовое лицо египтянина потерялось среди других лиц в толпе; Поликсена чувствовала этот взгляд и тогда, когда африканские пальмы и воздушные греческие постройки Навкратиса исчезли в солнечных лучах на горизонте. Казалось, египтянин заколдовал коринфское судно, чтобы оно счастливо достигло Эллады… а может, ради чего-нибудь другого.
Фрина долго сидела в закутке под верхней палубой, который отвели ей и ее дочери, и только плотнее кутала ребенка от брызг; мать едва ли не силой заставила афинянку подняться на воздух вместе с девочкой.
– Когда ты еще такое увидишь?
Сейчас, в открытом море, они не мешали матросам. Фрина сперва по своему обыкновению робела, а потом бесконечность морского простора опьянила ее, как Поликсену.
– Поверить не могу, мама, – воскликнула она вдруг. – Мы так ничтожны рядом с этим… и все же, кому было бы нужно море без людей? Оно плескалось бы себе тысячи лет, полное бессмысленных животных, и только взгляд человека придал стихиям красоту и высший смысл.
Поликсена искоса взглянула на дочь. Она хотела спросить ее – уж не перестала ли Фрина верить в могучих повелителей вод, сотворенных прежде человека; но промолчала. Фрина была не глупее ее самой, и ее отточенный аттический ум мог самостоятельно справиться с такими вопросами: пусть несчастливый характер золотоволосой царевны и мешал многим заметить ее достоинства.
– Я согласна с тобой, – задумчиво ответила Поликсена. – Человек – это великое в малом… всякий человек. А мы, эллины, показали всему миру, как мало для божественного разума значат расстояния. Я бы не удивилась, если бы оказалось, что в мире бессмертных расстояния не значат вообще ничего, – улыбнулась коринфянка.
Фрина вздрогнула: такое продолжение ее мыслей прозвучало пугающе.
– Тебе не жаль покидать Египет? – спросила она, чтобы отвлечь Поликсену от этого.
Мать тут же перестала улыбаться.
– А как ты сама думаешь?
Фрина спохватилась.
– Прости! – воскликнула она.
Поликсена вздохнула.
– Ничего. Когда все привыкают видеть в тебе несокрушимую опору, забывают о том, что ты сделана не из камня. Мне жаль всего так же, как тебе… но сейчас я хочу думать о том, что скоро, как и ты, увижу совсем новый город.
Она пояснила, видя недоумение дочери:
– Коринф я покинула в десятилетнем возрасте и мало помню. И, конечно, он очень изменился. За эти тридцать лет весь мир очень изменился, не правда ли?
***
Путешествие женщины перенесли хорошо, и двухлетняя Хризаора тоже. Корабль, который привез письмо в Египет и отвез их назад, был один – уже не первый корабль, который совершал одиночное плавание из Навкратиса в Коринф; и никакой угрозы в пути не возникло, хотя они несколько раз замечали вдалеке ярко раскрашенные персидские флотилии, с воинами в остроконечных шапках и чешуйчатых бронях. Поликсена не могла не думать, что это спокойствие обеспечено персидским владыкой, который в считанные годы подчинил себе не только многие земли, но и необозримый океан.
“Что ты задумал, сын, и кончится ли это добром?..”
Усталые после многодневного пути, с обожженными солнцем лицами и пересохшими ртами, они наняли в порту повозку, которая отвезла их в ту же гостиницу, где останавливались Никострат и Мелос. Пока еще им не хотелось даже видеть город.
От Мелоса и от своих ионийцев женщины давно знали, что ценное имущество принимают на хранение в храме Посейдона. Следовало также побыстрее найти самого Мелоса. Когда Фрина со своим ребенком, выкупавшись, легли отдохнуть, Поликсена дала насколько могла подробные разъяснения мужчинам.
– Приведите Мелоса сюда, если получится. Мы не хотим блуждать по городу, – попросила она.
Как и Никострат со своим другом, Поликсена пообещала своим помощникам вознаграждение; однако складывать ценности в храм или стою отказалась. По крайней мере, пока имелся лучший выход…
Потом Поликсена сама, насколько было возможно, привела себя в порядок; напряженно раздумывая, где же им всем теперь разместиться. Ведь Мелоса они о своем возвращении не предупредили: а дом, где жили двое друзей, на стольких обитателей не рассчитан!
Поликсена утомилась не меньше дочери; но отдыхать не могла, так была возбуждена всеми этими мыслями. Она села на стул, глядя на безмятежно спящую Фрину, и вновь ощутила зависть пополам с неприязнью: коринфянку больше всего раздражала эта женская особенность, которая так неожиданно проявилась в ее дочери. Как можно упростить себе жизнь, объявив себя малосильной!
Поликсена сама не заметила, как задремала сидя. Ее разбудил мужской возглас, полный изумления и радости.
– Госпожа!
– Тихо ты!..
Поликсена воскликнула это шепотом, еще не очнувшись. А потом, открыв глаза, она увидела перед собою Мелоса.
Она была поражена. В бронзовом доспехе преискусной работы и голубом плаще с серебряной бахромой, в сияющих поножах и наручах… этот мужчина – тот самый ласковый Мелос, которого она отпустила из Дельты два с лишним года тому назад?..
Двое ионийцев, которых Поликсена посылала за ним, остались в дверях, чтобы не мешать этой встрече.
– Тебя ли я вижу? – произнесла коринфянка.
Мелос тихо засмеялся и опустился перед нею на колено.
– Я тоже не верю своим глазам… Малышка так выросла, – проговорил он шепотом, кивнув на дочку, которая спала в объятиях Фрины.
Поликсена слегка нахмурилась.
– Не буди их.
Она по-прежнему ощущала себя главной защитницей дочери и внучки, и Мелос это понял. Он встал, стараясь не шуметь.
– Я заберу вас, – шепотом сказал иониец. – Никострат еще в Спарте, – прибавил он, отвечая на невысказанный вопрос.
Поликсена молча кивнула, хотя ей стало неуютно. Что Никострат мог делать в Спарте так долго?
– А кто изображен на твоих доспехах – Посейдон? – спросила она негромко, указывая на вычеканенный на панцире Мелоса лик, от которого во все стороны разбегались волнами волосы и борода.
– Да, – ответил молодой воин смущенно. – Многие принимают его за Аполлона, а по мне, оба толкования одинаково хороши…
Поликсена заметила, что сам Мелос бороды не отрастил. Может быть, следуя египетской моде; а может, в пику Никострату.
Мелос многого не договаривал, и это следовало выяснить.
Но тут проснулась Фрина, и на некоторое время о Поликсене все в комнате забыли. Коринфянка с улыбкой смотрела, как ее дочь и зять наперебой восторгаются Хризаорой. Девочка не испугалась чужого мужчины в доспехах, а сразу потянулась к нему, к радости всех женщин: Поликсене всегда казалось, что такого, как Мелос, должны любить дети.
Наконец Мелос заторопился, велев всем собираться: как-то незаметно он взял на себя руководство.
– Я ведь даже не сказал, куда мы пойдем! – воскликнул иониец с внезапной досадой.
Фрина, которая одевала дочь, обернулась.
– А что? – спросила афинянка, почуяв неладное.
– Госпожа, я тебе не сказал, – Мелос повернулся к Поликсене с извиняющимся видом. – Эльпида тоже здесь, я привез ее домой по просьбе царевича. Раньше, чем они бы хотели.
– Почему? – медленно спросила Поликсена, уже догадываясь.
– Эльпида ждет ребенка, – объяснил Мелос.
Поликсена облизнула губы.
– Ну что ж, это прекрасно, – ответила коринфянка, пытаясь укротить бурю чувств, которая поднялась в ней при этом известии. – А что тогда ты от нас скрываешь?
Мелос посмотрел на жену, все еще не решаясь докончить.
– Мама, ну как ты не понимаешь! Эльпида приглашает нас к себе домой! – воскликнула Фрина.
– Гетера? – произнесла ошеломленная Поликсена.
– Я знал, что это тебя оскорбит, – ответил расстроенный Мелос. – Но Эльпида предложила это из великодушия, потому что наш с Никостратом дом слишком беден и тесен для вас… Они хотели зажить у нее вместе, когда твой сын вернется!
– Ты меня не понял, – тяжело отозвалась Поликсена. – Меня предложение Эльпиды не оскорбляет, но ее дом – слишком известный дом. О нас в Коринфе заговорят гораздо раньше, чем хотелось бы: может быть, олигархи и демос возмутятся моим появлением… Ведь в Коринфе известно, что я бывшая сторонница Дария, что я персидская тиранка!
Поликсена покачала головой.
– А теперь еще и брак Никострата не подтвержден. Сколько поводов для гнева!
– Я об этом не подумал, – тихо сказал Мелос. Он теперь смотрел в землю. – Но ведь ионийцы, которые помнят твое правление, любят тебя, госпожа…
Поликсена улыбнулась.
– Мне ли тебе рассказывать, как всегда искажаются слухи за границей и как политики их перетолковывают?..
Она коснулась повисшей руки Мелоса, который остановился перед ней, опустив темноволосую голову.
– Когда я встречу избранницу моего сына, я поблагодарю ее за доброту, за нас всех… Наверное, мне придется воспользоваться гостеприимством Эльпиды на какое-то время. Но потом мне лучше поселиться отдельно. Ради моих детей и ради спокойствия в Коринфе.
– Я понял. Мне кажется, что это мудро, – тихо ответил Мелос. – Но, наверное, Никострат захочет, чтобы ты жила рядом.
– Может быть, – ответила Поликсена, размышляя о том, каким стал ее старший сын за время разлуки. – А может, и нет…
========== Глава 146 ==========
Дом между кедрами, с красными колоннами из порфира, сразу понравился Фрине, о чем она громко оповестила мать и остальных спутников. Поликсена хранила вежливое молчание, улыбаясь, – эта улыбка, немного усталая и сердитая, заставила Мелоса нахмуриться, но тревожился он напрасно. Эльпида и ее царственная гостья оправдали взаимные ожидания.
Эльпида вышла Поликсене навстречу – как женщина, чьей богиней совсем недавно стала Гера вместо Афродиты: со своими яркими волосами, свернутыми в пышный узел, под головным покрывалом, но в браслетах и серьгах. Тайная жена Никострата поклонилась матери своего мужа и произнесла короткое, но теплое приветствие.
Взгляды двух женщин скрестились на мгновение. Эльпида почти не утратила своей красоты – она лишь немного спала с лица, а в талии располнела.
– Добро пожаловать, – сказала она певуче, делая изящный жест в сторону своих комнат и опустив глаза. Ее щеки зарделись, оттененные насурьмленными ресницами.
Поликсена ощутила внезапный душный стыд, точно ей в лицо пахнуло жаром, душистым потом и семенем Афродитина храма… она могла бы стать такой же, как эта женщина, если бы осталась в детстве без родителей и брата. Хотя Поликсена никогда не была так хороша собой, как Эльпида…
– Чудесный дом, – произнесла бывшая царица, стараясь сохранить невозмутимость.
Эльпида улыбнулась.
– Да, мы с Никостратом любим его.
Она повернулась и пошла вперед, показывая дорогу гостям.
– У вас ведь есть служанка? У меня есть моя Корина, а еще мне сегодня одолжили кухонного мальчика, которого я продала. Я понимаю, что слуг маловато…
– Ничего, мы привыкли обходиться малым, – ответила Поликсена. – Нам удалось помыться в гостинице, так что это подождет, хотелось бы просто посидеть и побеседовать.
– Малышка, наверное, устала и голодна!
– Фрина о ней позаботится, – Поликсена выразительно взглянула на дочь, и та поняла намек. Фрина взглядом попросила у хозяйки разрешения уединиться с мужем и Хризаорой, и Эльпида с улыбкой кивнула. Пришло время ей остаться наедине с матерью Никострата.
Гетера не слишком жаждала этого знакомства и объяснения, но понимала, что его не избежать…
Они вдвоем прошли в ойкос – Фрину с мужем и дочерью Корина увела в другую комнату.
Хозяйка и гостья сели. Поликсена оглядела обстановку – столики с инкрустацией, чернофигурные вазы с сухими цветами, несколько статуэток эллинской и явно иноземной работы… Множество вопросов вертелось у нее на языке; но произнесла она только:
– Ты любишь Никострата?
Эльпида выдержала взгляд бывшей царицы.
– Да, люблю.
Поликсена вновь подумала, что ее сын мог делать в Спарте, – беспокойство ее нарастало.
– Так же, как других своих мужчин? – не удержалась она.
Эльпида сжала руки на коленях; ее серьги качнулись, глаза сверкнули как сапфиры… Но она удержалась от ответной колкости. Гетера поняла, что победа осталась за нею.
– У меня было не так много мужчин, – спокойно ответила она. – Каждого я любила по-своему, и Никострат оказался самым постоянным. Я сразу ощутила в твоем сыне постоянство.
Эльпида коснулась золотого быка на витом шнурке, который висел у нее на шее: явно подарок Никострата и старинная вещь.
Поликсена кивнула, не зная, что еще сказать. Но последние слова гетеры заставили ее забыть о враждебности к Эльпиде… Никострат оставался верен не только этой женщине. Поликсена прикрыла глаза и увидела, как в первый раз, побледневший рубец на руке своего старшего мальчика. Никострат поранился в девять лет, но этот след не утратил четкости, в отличие от других его шрамов.
Поликсена давно догадалась, что сын Ликандра принес какой-то обет тени своего отца – и пожертвовал ему свою кровь, точно грозному богу…
– Зачем Никострат остался в Спарте? – спросила бывшая царица, не глядя на Эльпиду: она даже не слишком ожидала ответа.
– Он хотел доказать свое мужество тем, чьей поддержкой желает заручиться, – ответила гетера без колебаний. – Никострат живет с воинами Лакедемона, состязается с ними в беге, метании дротика, борьбе… а еще я слышала, что Мессения опять волнуется. Спартанцы выступят или уже выступили в поход, понадобится каждое лишнее копье.
– Каждое лишнее?.. – резко переспросила Поликсена.
– Уверена, что спартанцы не дадут Никострату погибнуть, – тут же ответила Эльпида; как будто пыталась уверить в этом и себя самое. – Хотя Адмета говорила из желания уесть царевича, что они не делают различия между своими воинами, конечно же, это не так!
Поликсена усмехнулась.
– Он везде особенный… Несчастный мой сын, – сказала она.
Но от сердца у нее немного отлегло.
– Когда ты ждешь его? – спросила она гетеру.
– Недели через две, не больше, – ответила Эльпида.
Хозяйка поднялась и налила гостье вина из ойнохойи и гидрии, приготовленных на столике. Поликсена с жадностью выпила.
– Благодарю, – сказала она, улыбнувшись. – Вкусно. Это египетское?
– Да, как и многое в моем доме, – сказала Эльпида, радуясь, что угодила. А Поликсена вспомнила про тех, кого оставила в Черной Земле… она сразу погасла, отрешилась от всего.
Гетера догадалась, что гостью одолели тяжелые воспоминания.
– Госпожа, расскажи мне о персах! – быстро произнесла она. – Ты видела их много. А я давно мечтаю услышать об азиатах от очевидцев.
Поликсена взглянула на нее; все еще во власти воспоминаний, но с легким удивлением.
– А разве Никострат тебе не рассказывал?
– Я не спрашивала, а он не говорил… не любил, – ответила Эльпида.
– Понятно, – сказала гостья.
Она помолчала, соединив кончики пальцев.
– Ты хочешь узнать, каково это – быть царицей персов?
– Конечно, – с жаром ответила Эльпида.
Поликсена улыбнулась.
– Раньше я могла бы назвать тебе много отличий варваров… но чем больше я наблюдала персов, тем меньше видела разницы между нами. Люди вообще устраивают свою жизнь похоже. А каково ими править…
Она усмехнулась.
– Так же, как греками, поверь мне.
Тут Эльпида не выдержала.
– Как это может быть?
– Люди по большей части принимают ту форму, которую придают им правители, – объяснила Поликсена. – Я между своими подданными видела разницу только в одежде и в языке. И люди гораздо податливее, чем считают сами, – заметила она.
Эльпида серьезно задумалась.
– Может быть, это потому… что ты жила среди народов, между которыми большие различия стирались, – наконец сказала она. – Или как царица ты привыкла объединять их в своих мыслях, отвергая частности…
Поликсена кивнула.
– Верно и то, и другое.
Эльпида увидела печаль о невозвратимом прошлом на ее лице; и ничего больше не сказала. Две женщины долго сидели и молчали, и между ними установилось понимание, точно протянулись невидимые неразрывные нити.
Эльпида не приглашала своих гостей к общей трапезе, чувствуя, что это может быть неловко. Поликсена пообедала с гетерой, а Фрина наедине с мужем, с которым они не разлучались. А когда Корина убрала посуду, в комнату заглянул Мелос.
– Госпожа, мы с твоей дочерью просим тебя…
Поликсена встала.
– Что такое?
Она догадалась, увидев, как из-за плеча ионийца выглядывает Фрина, заливающаяся смущенным румянцем.
– Мы хотели бы перебраться в мой с Никостратом дом. Сейчас, – твердо сказал Мелос. – Никострат обещал уступить мне наше жилище целиком, как только вернется его сестра…
– Да, – Фрина, осмелев, выступила вперед: свет лампы заиграл на ее золотистых волосах, разделенных пробором. – Хризаора уже большая, ей понадобятся только ее одежда и игрушки… Я бы так хотела…
Она взяла за руку мужа и потупилась.
Поликсена мягко усмехнулась, глядя на этих двоих, которые светились как новобрачные.
– Хорошо, – сказала она. – Вверяю тебе их обеих, Мелос!
Коринфянка посуровела.
– Не забывай, что моя дочь никогда еще не жила отдельно от меня! Завтра я навещу вас и посмотрю, как вы справляетесь!
– Конечно, госпожа, – ответил Мелос с облегчением и радостью. – Завтра я пришлю моего раба, он тебя проводит.
Мелос поклонился; и он и Фрина ушли.
На прощанье все собрались в ойкосе: Корина принесла хиосского вина, ароматизированного лепестками роз. Поликсена, ее дочь и зять угостились и хором поблагодарили хозяйку.
Эльпида улыбалась, но было видно, что она утомлена и гости обременяют ее. Поликсена про себя порадовалась, что Фрина и ее муж так быстро поладили снова.
