Текст книги "Сумерки Мемфиса (СИ)"
Автор книги: MadameD
сообщить о нарушении
Текущая страница: 90 (всего у книги 97 страниц)
Геланика заторопилась назад, и один из матросов схватил ее за юбку: она вырвалась с треском, полетев носом в пол, и едва успела выставить руки, занозив ладони. Вскочила и понеслась без оглядки дальше. Вслед ей неслись хохот и смачные ругательства…
Когда Критобул спустился в трюм, к жене, она сидела там вся в слезах, закрыв лицо руками. Забыв свои обиды и сомнения, наварх бросился к ней и обнял, успокаивая шепотом.
Геланика разрыдалась в объятиях мужа; а потом принялась колотить его крепкими кулачками по спине и плечам.
– Никогда больше не смей бросать меня одну, с этими скотами! Слышишь?.. – крикнула она. Показала свое разорванное платье.
– Их всех надо высечь!
Критобул поцеловал ее и взволнованно потребовал:
– Не стой там на палубе без меня! Ведь уже столько дней мы в море!
Геланика пообещала, что больше не будет, и они помирились.
Конечно, вскоре она опять начала выходить на палубу – пусть и ненадолго, ближе к вечеру, когда меньше была опасность натолкнуться на матросов. Хотя бы гребцы внизу ее видеть не могли.
Муж теперь оставался с Геланикой почти каждую ночь; но чем больше приближался Самос, тем хуже ей спалось. Ее одолевали то сожаление и страх, то предвкушение, то злость на себя. Однажды она, глядя на спящего супруга, поклялась, что никуда от него не уйдет; а на следующую ночь, ощупав пояс Критобула, примерялась, как незаметно стащить у него нож.
Наконец они оказались в порту. Пока начальник корабля разговаривал с чиновниками, Геланика стояла на палубе, сжав губы и до боли вглядываясь в очертания домов. Вон склады, таверна, немного подальше – доходные дома на много семей… Портовое селение – до полиса ехать далеко. И где, скажите на милость, ей искать нужных людей, у кого спрашивать?
Она не мужчина, ей нельзя сидеть в таверне, слушая разговоры и толкая соседей локтями; нельзя и болтать с чужаками в порту.
Сзади подошел муж, положил ей руку на плечо. Геланика безучастно оглянулась.
– Пора спускаться, лодка ждет.
– Куда мы пойдем? – спросила она.
– Мы будем разгружаться, а ты… посиди пока в таверне, в холодке. Потом я отвезу тебя в город.
Увидев ужас в зеленых глазах подруги, Критобул успокаивающе приобнял ее за талию.
– С тобой ничего не случится, я попросил товарищей тебя постеречь!
– Такие постерегут, – пробормотала Геланика.
Но огрызалась она только для вида. Геланика ощутила, что ей сейчас представится возможность, которой будущая царица обязана воспользоваться.
Она предвидела, как моряки поведут себя в таверне, – и не ошиблась. Проследив, как вверенная им женщина уселась в углу, они тут же потребовали себе кто пива, кто вина и, тесно придвинувшись друг к другу за столами, наполнили помещение громкими разговорами и хохотом. Начали играть во что-то вроде коттаба*, выплескивая остатки вина в бронзовую чашу на полу, и это соревнование быстро захватило всех, кто был в комнате. Мужчины подбадривали друг друга и хвалились друг перед другом своей пьяной меткостью…
“Какое скотство!” – подумала Геланика, морща нос. Она сжала замшевый кошелек, висевший на поясе под плащом; а потом поднялась с места. Вид хмельных мужчин почему-то не напугал ее, а раззадорил; Геланика направилась прямо к хозяину, по-прежнему зорко присматривавшему за всем.
Самосец был озадачен и рассержен ее поведением и самим ее присутствием. Было очевидно, что эта женщина не из тех, которые обычно услаждают моряков.
– Чего тебе?
Геланика молча опустила руку в кошелек и достала серебряную драхму. Показала ее самосцу и тут же спрятала. Потом отвернула край плаща, показывая дорогой шелк хитона.
– Мне нужно знать, где найти вождей персидского войска, которое принял у себя ваш тиран. Где они живут?
Хозяин таверны поперхнулся, округлив глаза.
– Да кто ты такая?
– Царица Крита, – усмехнулась Геланика. Потом серьезно прибавила:
– Важная особа. Я очень щедро отблагодарю тебя, если поможешь мне. Только не лги.
Мужчина несколько мгновений колебался, шныряя глазами по сторонам… потом увидел, что они оба уже привлекают внимание, и схватил Геланику под локоть.
– Идем со мной.
Он завел ее в соседнюю комнату, служившую кладовой. И там, укрывшись за бочкой вина, они поговорили.
Геланика узнала, как найти начальников персидского войска… оказалось, что вождей у Тизаспова войска теперь трое, живут они вместе, близ самосских ворот. Десять тысяч их солдат живут частью в лагере, в палаточном городке; но большая часть расквартирована в городе.
– Одни беды от них и заведению убытки, – пожаловался самосец, забыв, с кем говорит. – Когда это от солдат в мирные дни ждали добра? Бездельники, которых научили только убивать и хвастаться своими мерзостями! А варвары и вовсе человеческого языка не понимают…
Геланика смотрела на него во все глаза.
– Десять тысяч, ты сказал?.. Откуда так много?
– Так их еще притекло, за эту весну и лето, – объяснил кабатчик. – Многие бежали из Ионии, после войны… Тошно им, видишь, жить под пятой у бабы, да еще и гречанки.
Геланика сдержала злость; она достала обещанную драхму и сунула в руку собеседнику.
– Потом еще получишь. А теперь скажи, почему у войска три вождя… и нет верховного? Разве так сражаются?
Самосец с жадностью спрятал деньги под кожаный передник; а потом пожал плечами.
– Да кто их знает? Они ж не сражаются, они как трутни – из нашего народа соки сосут, жен и мальчишек портят. Нет хуже персидской солдатни, когда им делать нечего… Им всегда нужна указка сверху, чтоб царь царей ногой притопнул.
А потом хозяин таверны наконец подозрительно прищурился на Геланику, став руки в боки.
– Что это ты все выспрашиваешь, красотка? Тебя кто подослал?..
Он почти испугался своей откровенности. Геланика, увернувшись от его хватки, скользнула вдоль стены и быстро отбежала на середину комнаты.
– Не тронь меня! Меня ждет муж, – воскликнула она, пожалев в этот миг, что не успела стащить у Критобула оружие. – Я еще вернусь… и тогда тебя отблагодарю.
Самосец не трогался с места, глядя на нее как на наваждение.
– Возможно, я помогу вам избавиться от этой орды варваров, – Геланика отступила еще на шаг и улыбнулась ему, ощутив себя в безопасности.
Выйдя из кладовой, она поняла, что в задымленной, наполненной стуком посуды и криками комнате никто еще даже не заметил ее отсутствия. Прижимаясь к стене, Геланика пробралась мимо пьяных, переступила через какого-то мужчину, храпевшего на полу, и опять заняла свое место в углу. Она с трудом перевела дыхание, оглядывая помещение. В горле у нее пересохло после такого разговора.
“Надо было спросить вина…”
Геланика рассмеялась. Нет уж, лучше больше с места не вставать. Она закуталась в плащ и принялась ждать мужа.
Критобул появился скоро – и сразу, полный беспокойства и любви, бросился к ней.
– Вот ты где! Заждалась?..
Геланика радостно кивнула.
– И пить хочу!
– Сейчас, сейчас… А вы что за ней не смотрите!
С гордостью и некоторым чувством вины Геланика увидела, как ее муж-недоросток схватил за шиворот двоих выпивох, каждый из которых был тяжелее и мощнее его, и встряхнул.
– Уже глаза залили!
– Критобул!..
Геланика, предотвращая драку, вскочила с места.
– Дорогой, закажи нам тоже выпить, прошу тебя, и пойдем отсюда! Пусть их!
– Как скажешь, моя нимфа.
Они выпили дешевого кислого вина и быстро покинули таверну. Критобул, держа жену под руку, подвел ее к телеге, запряженной парой маленьких деревенских лошадок.
– Вот сюда садись… Не возражаешь? Все твои вещи сложены, вот и твоя ваза.
Критобул любовно похлопал старинный сосуд по ребристому боку, расписанному завитушками. Геланика опустила голову, ощущая новый прилив вины, еще более сильный. Стоит поддаться, и ее захлестнет целиком.
– Поехали быстрее, – потребовала она.
***
Супруги въехали в город и остановились в гостинице у ворот. Геланика ощущала себя разбитой, виноватой… и оглядывалась по сторонам почти бездумно, как всякий путешественник. Но когда муж ссадил ее на землю и она посмотрела через дорогу, то вскрикнула. Наложница Дариона ощутила, что от судьбы не убежишь.
Двое персов в мешковатых одеждах направлялись к дому с крашеной дверью, стоявшему прямо напротив гостиницы. Красная дверь и розовые кусты перед входом. Тот самый дом.
После горячего ужина, кое-как вымывшись с дороги, Критобул уснул рано. Геланике тоже хотелось спать, но она превозмогла себя.
Беспрестанно оглядываясь на мужа, Геланика сбросила хитон и натянула критское платье, с золотыми оборками и непристойным вырезом. Когда ее белые груди выскочили наружу, она ощутила себя настоящей блудницей.
Геланика надела свои лучшие украшения – коралловое ожерелье, серебряные браслеты и кольца. Потом набросила тонкое синее покрывало и подняла свою вазу, стараясь ни о чем не думать. В эту вазу она еще по дороге сложила самое ценное, что можно унести с собой… чтобы не возвращаться больше к мужу.
Одной рукой прижимая к себе критский сосуд, словно возлюбленного, Геланика покинула комнату и остановилась. Она ощущала, как гулко стучит сердце под накидкой, под обнаженной грудью.
Это конец, пути назад нет.
Не позволяя себе больше задумываться, она быстро пробежала по коридору, а потом вниз по лестнице. Критский сосуд тяжелел с каждым шагом, и Геланика перехватила вазу другой рукой. Ей было страшно, но о супруге изменница больше не думала. Перед ее внутренним взором маячила только красная дверь, главная цель.
Она вышла на полутемную улицу.
Какие-то прохожие с той стороны, погонщик ослов… но нет, никто на нее не смотрел. Геланика перебежала дорогу и направилась к дому персидских начальников; зацепила покрывалом колючий куст и выругалась. Страх куда-то ушел, уступив место возбуждению. Дернув и высвободив покрывало, Геланика подступила к красной двери и громко постучала.
Открыл слуга-перс: по виду – евнух. Он изумленно уставился на золотоволосую женщину с диковинной вазой в руках, в диковинном платье. И Геланика рассмеялась.
– Проводи меня к самому важному из твоих господ, – приказала она. – Немедленно, иначе пожалеешь!
Ее провели в комнату, увешанную коврами, и дверь коротко хлопнула за спиной. Геланика скорее ощутила всем телом, чем увидела, как с подушек напротив поднимается мужчина, сильный и жадный. Но это ее не испугало.
Она поставила свою вазу. А потом, поведя плечами, позволила синей накидке соскользнуть на пол.
Геланика услышала короткий вздох перса. Она царственно выпрямилась, встречая его взгляд, – и улыбнулась.
– Выслушай меня.
Военачальник кивнул, завороженный ею. И Геланика поняла, что этот бой она выиграла.
* Популярная застольная игра греков, во время которой сотрапезники соревновались в меткости, выплескивая остатки вина из чаш в цель, – пытаясь сбить диск, легко укрепленный на вертикальной опоре, или потопить чашечку, плавающую в большом сосуде с водой.
========== Глава 201 ==========
Когда Критобул вернулся из города один, товарищи засыпали его вопросами… а потом начали насмехаться, видя, что критянин упорно молчит и потемнел лицом. Однако когда обманутый муж поднял глаза на зубоскалов, они примолкли.
Почему-то им сразу стало ясно, что этот маленький человек способен сейчас схватиться за нож – и тогда его ничто не удержит от кровопролития. Именно из таких, как он, минойцев в старину получались знаменитые бычьи плясуны Крита: обреченные смерти, дразнящие смерть.
Наварх зашел в ту же таверну, где только вчера оставил свою прекрасную жену, – и потребовал вчерашнего кислого вина. Он сидел в одиночестве и пил, глядя перед собой остановившимися глазами, и никто не смел его задевать…
“Но куда она бежала? К кому?.. У нее здесь с кем-то сговор?”
Эти вопросы мучили Критобула все сильнее – как будто, узнай он правду, он мог бы предотвратить измену жены. Или повернуть время вспять.
Наконец, так ни до чего и не додумавшись, Критобул резко поднялся и, бросив на стол несколько медяков, направился к выходу. Он нисколько не захмелел; наоборот – мысли приобрели особенную ясность, а предметы вокруг какую-то мучительную резкость…
Товарищи расступились перед навархом, тревожно переглянувшись, однако кабатчик не спешил отойти с дороги. Он беззастенчиво разглядывал угрюмого худого моряка. Критобул остановился; он мог бы обойти хозяина таверны с другой стороны, но критянину вдруг показалось это стыдно.
Он поднял на кабатчика глаза и неласково спросил:
– Чего вылупился?
Самосец нисколько не обиделся на грубость. Наоборот, в его маленьких глазках зажегся интерес, и он подался вперед, будто только этого и ждал.
– Я слышал, что ваши тут болтали… будто бы у одного из корабельной команды сбежала жена. Это не ты, часом?
Глаза Критобула налились кровью, он покачнулся.
– А твое какое дело?..
Хозяин таверны усмехнулся. Он смотрел на критянина спокойно – однако незаметно отступил назад: так, чтобы между ними оказался стол.
– Ты, значит. А ведь я, пожалуй, кое-что знаю об этом, – протянул самосец, чувствуя, что теперь его слушают все в комнате.
Критобул несколько мгновений смотрел на тучного, кряжистого кабатчика в кожаном переднике – и вдруг одним махом вскочил на стол между ними, так что все ахнули. Еще мгновение, и критянин навис над своим противником, готовый ухватить его за сальные волосы и приставить к горлу нож:
– Ты!.. Ты знаешь, где она? Ты ей помогал?..
Хозяин таверны, теперь и вправду напуганный, изловчился отступить еще за один стол, уронив по дороге табурет; двое слуг хотели броситься ему на помощь, но он отмахнулся, велев никому не вмешиваться.
– Такая белокурая красотка, в голубом хитоне, – это ведь твоя жена? – спросил самосец, глядя на гостя, который с высоты озирал поле битвы.
– Да, – сказал Критобул.
Критянин наконец почувствовал, что на него все смотрят и он глупо подставляется, и спрыгнул со стола обратно.
– Ты помогал ей? – спросил он хозяина уже спокойнее.
– Ну разве только добрым советом, – ответил кабатчик, внимательно следя за ним и щуря заплывшие глаза. – Твоя женушка хотела знать, где тут живут вожди нашего персидского войска. Того, которое кормит наш тиран с прошлого лета, – объяснил он.
Критобул схватился за край стола, ощущая, что утоптанный земляной пол уплывает у него из-под ног. Зачем Геланике понадобились персидские военачальники?..
– Вот скверная бабенка, а? – посочувствовал хозяин таверны, не сводивший с него глаз. – Бросила тебя ради перса с тугим кошельком. Будто у них здесь своих баб не хватает. Ничего, еще хлебнет лиха, скоро придется для всей армии подол задирать…
– Да замолчишь ты или нет, поганый твой язык!.. – в бешенстве крикнул брошенный муж. Несмотря на то, что Геланика оказалась изменницей, мысль, что ее может ждать такая участь, была невыносима. И все, кто остался в таверне, слышали это и видели его позор…
Однако, несмотря на свои ярость и горе, Критобул ощутил, что за поступком Геланики кроется нечто гораздо большее, чем женское легкомыслие. Он вспомнил свою размолвку с женой по дороге на Самос, ее непонятное поведение… несомненно, Геланика задумала бежать от мужа давно; но никто не ждал ее здесь. Она сама нашла нужного человека.
И тут Критобул все понял. Он вспомнил, что у Геланики был сын от ее господина – ионийского правителя; и, вероятно, кто-то сообщил ей, что мальчик находится в Милете. Геланика задумала привлечь на свою сторону самосских персов, чтобы с их помощью захватить власть в Ионии!
Критянин с проклятием схватил себя за волосы. Этому надо помешать; но как?..
Кабатчик по-прежнему пристально наблюдал за ним, и моряк сдержал себя. У него будет время, чтобы остаться одному со своей яростью.
– Где… Где живут эти персидские военачальники? Сколько их? – спросил он хозяина.
– Живут напротив гостиницы, в доме с красной дверью. Их трое, – ответил самосец: он усмехнулся. – Я бы тебе не советовал к ним лезть… не стоит всякая паскуда, чтоб из-за нее убиваться.
– Всякая, может, и не стоит… а моя жена не твоя забота, – холодно ответил Критобул. Он решил и дальше изображать обесчещенного мужа, который не видит дальше своего носа. Он понимал, что жирный кабатчик тоже подозревает больше, чем сказал ему, – и уж никак не следовало выдавать эти мысли команде.
Критянин оглядел матросов и помощников триерарха, собравшихся вокруг и с жадным любопытством слушавших разговор. Все эти люди были Критобулу чужими, они познакомились только в плавании: и никто из них не знал, что критский наварх был на службе у царицы Ионии – и от нее же получил в дар Геланику, наложницу прежнего ионийского правителя.
Критобул вышел на улицу, чтобы остаться одному. Остановившись и щурясь на солнце, провел потными ладонями по своему разукрашенному тяжелому кожаному поясу; потом рука его сомкнулась на костяной рукоятке ножа у правого бедра.
Вдруг критянину пришло в голову, что Геланика могла бы украсть этот нож… в гостинице Критобул спал как бревно. Но жена оставила ему это единственное оружие. Наварх улыбнулся.
Простить ее… нет, простить он не смог бы. Однако понять… И злость больше не душила его так, чтобы лишить разума.
Критобул медленно вытащил нож и полюбовался им. Этот старый друг был, конечно, не чета мечу – но не раз выручал его в переделках.
Пожалуй, он мог бы без труда отыскать соблазнителя жены – и, конечно, оказался бы проворней перса, который, сидя на острове, стал тяжел на подъем; мерзавец не успел бы опомниться, как этот нож воткнулся бы ему под бороду, в самое горло…
Критобул сжал нож, потом легко перебросил его из руки в руку. По его телу прошла судорога восторга – как всегда, когда критянин заново испытывал свою ловкость. Он однажды показывал Геланике, как играет с ножом, но жена не оценила.
Стиснув зубы, Критобул бросил нож под ноги, так что он вошел глубоко в землю.
Если он убьет перса, его самого, конечно, тут же прикончат… И что тогда будет с Геланикой?
К тому же, все это значило много больше, чем супружеская измена. Случившееся грозило огромной бедой всей Ионии, многим тысячам невинных людей.
– А мне-то что до этого? – пробормотал критянин.
Иония никогда не была ему домом… а наместница прогнала его со службы. Вспомнив то давнее унижение, Критобул побагровел.
Присев, он выдернул из земли нож и, очистив его, убрал в ножны. Потом распрямился во весь свой небольшой рост, сложив руки на груди. Несмотря ни на что, моряк чувствовал, что не может все так оставить. Если его догадки верны, следует помешать самосскому войску.
Критобул медленно покачал головой. Нет, это ему не под силу, – если Геланика находится у персов с прошлой ночи, они уже обо всем успели договориться.
Тогда нужно предупредить Поликсену. Но сейчас уже макушка лета! Когда он вернется… когда он вернется домой на Крит, времени на обратный путь останется совсем мало.
Тогда нужно плыть в Ионию прямо сейчас. Отсюда близко!
Тут мысли Критобула были прерваны: из дверей вышли его товарищи, которые пили в таверне без него и чесали языки – тоже без него. Критобулу ужасно захотелось узнать, о чем они говорили, – но теперь, похоже, он потерял право участвовать в разговорах наравне со всеми…
– Ты что тут стоишь?
Помощник триерарха, иониец, бросил на Критобула опасливый взгляд. Остальные остановились – и так же мрачно и недоверчиво посмотрели на него.
Критобул улыбнулся.
– Да вот, решил немного проветрить голову от вас.
Он не пытался быть любезным; однако от него этого и не ждали. Понимающе пошушукавшись, товарищи поманили наварха, и критянин тронулся с места и присоединился к команде. Они еще даже не расторговались, и ему причиталась немалая доля в продаже драгоценной посуды – поскольку ему принадлежала немалая заслуга в ее добыче. Он не мог покинуть Самос, не получив свою выручку.
Ведь жена забрала большую часть того, что у них с собой было, – правда, взяла она только мужнины подарки и свое приданое; и еще многое из этого приданого, выделенного царицей, осталось в Кноссе. Здесь же он был почти гол.
Нельзя таким голым плыть в Милет, подумал Критобул, когда моряки гурьбой шли в сторону дома, где решили поселиться. Нужно снарядиться как следует… выяснить побольше о планах персов, прежде чем пугать царицу войной. Да и поверят ли ему? Может, сочтут сообщником Геланики… похоже, Поликсена выгнала его именно потому, что подозревала.
Он решил до поры до времени никому не выдавать себя и закончить дела на Самосе.
Пока шли торги, Критобулу удалось немало разузнать о персидском войске и увидеть его предводителей. Один, статный, чернобородый, напомнил критянину Мануша.
“Вот этот, должно быть, и есть главный… должно быть, это к нему она…”
При такой мысли глаза застилал красный туман, а рука сама тянулась к ножу; оказавшись близко к азиату, Критобул едва сдержался. Геланику он за все время не увидел ни разу, но распаленное воображение рисовало ее тем яснее – как персидский военачальник держит его белокурую красавицу жену под замком в своих покоях, для постельной утехи и разумного совета…
Однако перс не узнал Критобула, хотя несколько раз смотрел на него в упор. Геланика не показывала своего мужа новому господину: хотя бы в этом она осталась верна ему.
К тому времени, как критский корабль собрался уходить, Критобул выяснил очень важные подробности. У самосских персов не было кораблей в достаточном количестве, как не хватало ни оружия, ни припасов. Они здесь почти уже сидели голодом – даже пожелай тиран острова помогать захватчикам, он не мог дать то, чего у него не было…
Значит, едва ли следует опасаться войны до следующей весны. А к этому времени критский наварх успеет предстать перед царицей. Пожалуй, можно подыскать себе работу на ионийских островах, чтобы знать, как скоро азиатское войско приготовится выступать.
Когда критское судно покинуло остров, Геланика вздохнула с облегчением.
Ее новый могущественный возлюбленный был непрост – конечно, непрост, иначе у них не сладилось бы дело. И он спросил ее в тот же день:
– А где был твой муж, пока ваш корабль не ушел? Неужели даже не попытался разыскать тебя и меня?
Геланика опустила свои дивные зеленые глаза.
– Конечно, попытался. И думаю, что разыскал… но побоялся твоей силы.
Ионийка посмотрела на своего повелителя и улыбнулась – немного робко и в то же время восхищенно. Она знала: когда на мужчину так смотрит красивая женщина, он поверит чему угодно из ее уст. А уж если женщина, которая восхищается мужчиной, при этом еще и умна, он будет считать себя полубогом…
Невинная уловка разбудила страсть азиата, и он долго целовал и ласкал Геланику, наслаждаясь ее жемчужно-золотой красотой, а потом отнес в постель. Ей нравилось отдаваться этому мужчине… вот только она не была уверена, что ей хватит сильфия надолго. Тот мешочек с чудо-травой, который Геланика принесла с собой, уже наполовину опустел.
А им оставаться здесь всю осень и зиму: теперь Геланика это точно знала.
Критобул добрался до родины и спустя короткое время снарядил собственную флотилию, чтобы плыть к ионийским островам. Но на его корабли по дороге напали пираты – и, хотя критянину удалось уцелеть, он потерял все свое добро и был вынужден надолго пристать к берегу острова Скироса, а потом вернуться домой разоренным. О том, чтобы отправиться в Ионию раньше следующей весны, нечего было и думать.
========== Глава 202 ==========
Критобул страшно удивился бы, узнав, что за пираты потопили его корабли и погубили большую часть людей. Предводителем морских разбойников был знаменитый афинский флотоводец – родной город отблагодарил Калликсена за спасение флота так, как он и не чаял.
Вскоре после того, как афиняне вернулись домой и временный союз городов распался, Калликсена призвали к ответу перед гелиэей – судом присяжных: за измену родине и пособничество иноземным тиранам. Наварх знал, сколько у него ненавистников; но не думал, что за время его отсутствия в Афинах число их настолько умножилось.
Флотоводца судили собранием гелиастов в тысячу человек – в амфитеатре ареопага, за городской чертой. Помимо присяжных, людей явилось множество: скамьи едва вмещали зрителей, желавших посмотреть на падение бывшего народного любимца и прославленного деятеля Афин.
Войдя в амфитеатр в сопровождении стражи, Калликсен спустился на площадку, где на возвышении стоял стол для архонта – председателя суда, глашатая и писца; слева было место для обвиняемого. Сев на скамью, Калликсен поднял глаза и в верхних рядах зрителей увидел обоих братьев. Хилон торжествующе улыбнулся ему.
Младший Пифонид не сомневался, что братья напрямую содействовали его обвинению.
Несмотря на это, когда заседание суда началось, флотоводец остался спокоен. Он звучно и без малейших колебаний отвечал на самые каверзные вопросы обвинителей; сознание внутренней правоты, сквозившее в каждом слове и жесте этого сильного человека, смущало даже самых наглых. У Калликсена было и немало сторонников, желавших горячо поддержать его; не раз афиняне переходили на крик, так что стражам приходилось унимать их, а кое-кого и вывести. Однако, когда перешли к голосованию и присяжные бросили камешки в урну, черных оказалось на сто двадцать больше.
Флотоводца приговорили к изгнанию. Ему грозила смертная казнь, однако вмешательством друзей его участь была смягчена. Калликсен выслушал приговор с горькой усмешкой, но без удивления.
Друзья приговоренного, без всяких просьб, присматривали за его старухой матерью: Каллироя пришла на судилище, невзирая на мучительные боли в спине и суставах и присутствие стольких влиятельных мужчин, – она ждала решения суда на холме ареопага, непреклонная, как сами мойры.
Когда Калликсен появился – один, без охраны, но уже изгой, – Каллироя припала к его груди. Она плакала – беззвучно, чтобы не унизить себя и сына.
Флотоводец погладил ее седую голову.
– Ну, что ты? – ласково спросил он.
– Я думала, что тебя казнят, – пробормотала она. – Лучшего из моих сыновей!
Каллироя оторвалась от сына и погрозила кулаком двоим старшим.
– Да-да, лучшего!
Аристон и Хилон, появившиеся следом, по-прежнему держались вместе и были смущены неодобрением, читавшимся на лицах многих. Когда же афиняне увидели мать Калликсена и услышали ее слова, общее возмущение против братьев Пифонидов еще усилилось. Все знали, что эти двое оговаривали младшего, а кое-кого из присяжных и подкупили.
– Клянусь, не видать вам больше в жизни счастья, коли так поступили с братом! – в запальчивости воскликнула Каллироя. – И не будет вам моего благословения!
– Тише, мать, тише, – моряк приобнял ее за плечи. – Нам больше нечего здесь делать.
В сопровождении группы безмолвных друзей они вернулись в старый дом Каллирои. Друзья спешно начали помогать флотоводцу готовиться к отъезду – согласно приговору гелиэи, ему следовало покинуть Афины в течение суток, под страхом смерти.
Каллироя с рабыней молча приготовили ужин на всех; женщины накрыли стол в общей комнате.
Моряк не взялся за ложку, не отломил себе ни куска лепешки, пока мать не заняла свое место, – и остальные мужчины тоже ждали этого. Наконец Каллироя села на лавку напротив сына и подняла на него яркие, блестящие голубые глаза.
И тогда молодой хозяин сказал:
– Ты теперь поедешь со мной, мать, – правда?
Старая женщина молча кивнула. Она, уроженка Коса, никогда не любила Афин и давно не ладила со старшими сыновьями; а теперь, после такой ссоры, ей нечего было рассчитывать на их поддержку.
Каллироя думала, что они сразу сядут на корабль в Пирее; однако сын ее удивил, как всегда умел удивлять. Он заявил, что, прежде чем покинуть Элладу, хочет побывать в Спарте и выказать уважение лакедемонянам, пожертвовавшим своими лучшими мужами в ионийской войне.
– Ты можешь подождать меня в Пирее, мама, если тебе тяжела такая дорога.
Каллироя улыбнулась.
– Куда пойдет мой сын, туда и я. И я тоже хочу повидать другие земли… не так много мне осталось!
Тогда Калликсен бережно посадил ее на телегу, и в сопровождении нескольких верных товарищей они отправились на запад, в Лаконию. Остальных флотоводец послал в Пирей, готовить к отплытию свои четыре корабля.
В Спарте гостей встретили удивленно и хмуро – впрочем, лакедемоняне почти всегда так встречали чужих. После того поражения спартанцы еще больше обособились от других полисов. Однако Калликсена узнали и сразу же проводили, куда он попросил, – в дом ныне вдовствующей Адметы.
Спартанка вышла к нему… заметно постаревшая, но не сломленная. Такие женщины, как она, с годами только закалялись, если не погибали.
Адмета без улыбки кивнула флотоводцу.
– Зачем, пожаловал, афинянин? Хотя позволь, я сама угадаю.
Адмета перевела взгляд на Каллирою, все еще сидевшую в повозке, и серые глаза лакедемонянки знакомо сощурились.
– Твой славный город за все заслуги перед отечеством приговорил тебя к изгнанию. Я права?
Калликсен невесело засмеялся.
– Ты мудра, как пифия, госпожа. Ты позволишь нам войти?
Адмета молча кивнула и, подойдя к его старой матери, протянула ей руку. Сильная лакедемонянка сняла Каллирою с телеги и осторожно поставила ее. Потом опять повернулась к наварху.
– Мне кажется, нам есть, что сказать друг другу.
Когда они все вместе уселись в общей комнате, Адмета приказала подать вина с водой и внимательно выслушала рассказ гостя. Она ни разу не перебила.
Выговорившись, Калликсен замолчал и поник головой: казалось, только теперь он ощутил всю тяжесть постигшего его несчастья…
– Мне жаль тебя, – глядя на флотоводца, сказала Адмета, обычно скупая на сочувственные слова. Калликсен рассмеялся.
– Будь я помоложе, госпожа Адмета, я мог бы и в самом деле стать врагом родины – после того, как она так отплатила мне… Я мог бы помочь лакедемонянам в борьбе против Афин!
Спартанка печально улыбнулась.
– Будь я помоложе, афинянин, я бы поддержала тебя в этом! Но мне опостылели наши бесконечные розни.
Адмета взялась рукой за шею, своевольным движением головы откинула назад свою черную с проседью гриву. Взгляд ее серых глаз был устремлен вдаль.
– По вине твоей персидской тиранки я потеряла старшего сына и мужа. Но теперь я даже на нее не держу зла. Когда же боги наконец упьются нашей кровью?..
– Когда переменится человеческая натура, госпожа, – не раньше, – откликнулся моряк.
Они сидели рядом, как старые друзья, – хотя, в сущности, были знакомы мало. А теперь казалось, что всю жизнь.
Потом Адмета встала со скамьи и прошлась по комнате, о чем-то задумавшись. Лакедемонянка повернулась к Калликсену, который тоже встал, из уважения к хозяйке.
– Теперь тебе нужно уехать… и ты направишься в Ионию, где осталась твоя семья.
Флотоводец кивнул.
– Да, госпожа.
– Может быть, тебе помочь с припасами? Одолжить денег? Я теперь довольно богатая вдова, – Адмета холодно улыбнулась. Но Калликсен видел, что она искренне к нему расположена.
