Текст книги "Сумерки Мемфиса (СИ)"

Автор книги: MadameD

сообщить о нарушении

Текущая страница: 94 (всего у книги 97 страниц)

Царица привлекла к себе сына и поцеловала в лоб. Никострат крепко обнял ее: такие проявления нежности между ними были редки.

Отстранив от себя Никострата, царица еще раз улыбнулась ему.

– Иди и действуй. Я прикажу, чтобы тебе дали ознакомиться с последними донесениями из Приены. А дальше – на твое усмотрение!

Никострат торжественно поклонился матери и, повернувшись, быстрым шагом покинул зал.

***

Мелосу удалось вызвать возмущение среди милетских азиатов – и к Никострату примкнула почти половина всех воинов Мануша, расквартированных в столице. Мелос загорелся желанием тоже пойти с родичем, поддержать его в первом самостоятельном походе; но Никострат отклонил это предложение.

– Ты должен остаться и охранять царицу, – сказал он.

Войско приготовилось к выступлению так быстро, что Эльпида узнала обо всем только в последний миг. Она бросилась следом за мужем и нагнала его уже в дверях, облаченного в доспехи. Услышав окрик жены, Никострат стащил с головы шлем и шагнул ей навстречу.

Эльпида бросилась в его объятия, прижалась всем телом.

– Сумасшедший! Почему ты мне… Как ты мог!..

Она путалась в словах; из груди рвались рыдания. Эльпида знала, что нельзя так провожать воина, идущего на смерть, и лишь молча замотала головой, как будто пыталась отринуть грозящую ему опасность.

Никострат горячо поцеловал ее.

– Боги любят безумцев, ты же знаешь! Я вернусь!

Но длить прощание он не мог; еще раз поцеловав жену, царевич выбежал из дворца. Оказавшись снаружи, он надел свой глухой коринфский шлем – и, несколько раз глубоко вздохнув, прогнал все мысли, неподобающие воину и начальнику войска. Твердо ступая, Никострат двинулся навстречу судьбе.

Наследник царицы одержал блестящую победу. Вечером третьего дня после выступления войска от Никострата во дворец примчался вестовой, который сказал, что, обрушившись на персов с сокрушительной яростью, воины царевича выбили их из Приены.

Разоренный город был освобожден. Надир отступил: Никострат преследовал его некоторое время, нападая на отставших, но потом персы отбились и, запутав следы, ушли дальше на север. Послав к матери нового гонца с донесением, Никострат направился обратно в Милет.

========== Глава 210 ==========

Критобул, конечно, заранее облюбовал место стоянки – севернее Милета и, по удачному стечению обстоятельств, севернее Приены. Они спрятали корабль между скалами, поросшими соснами.

Разжиться всем необходимым удалось с трудом – люди в окрестных селениях до сих пор причитали над своими убитыми и тряслись от страха после нашествия орды Надира, получше припрятав последнее, чего не забрали персы. Критобулу пришлось заплатить за еду втрое. К счастью, Поликсена в избытке снабдила своего наварха деньгами на такое предприятие.

С декаду критянин со своей женой и командой прожили на берегу, не зная, как действовать дальше, – и больше всего опасаясь сделать неверный шаг. Из их укрытия отлично были видны мыс Микале и город на возвышении – Приена горела подряд трое суток; а потом костры приугасли, вспыхивая то здесь, то там…

В одну такую ночь Критобул проснулся в каюте, где они спали с Геланикой, и не нашел жены в ее углу. Геланика теперь укладывалась отдельно от супруга, и сам он не звал ее в свою постель. Но тут критянин почуял неладное и, вскочив, быстро вышел наружу.

Жена стояла на палубе, вцепившись в канат, и неотрывно смотрела в сторону Приены. Услышав, как скрипнули доски под ногой наварха, она оглянулась: Критобула поразило ее лицо. Если бы не набухший живот, Геланика сейчас походила бы на тень из царства мертвых.

– Отсюда ничего не слышно. Только совы кричат, – тусклым голосом сказала она.

Критобул подошел и обнял жену за плечи.

– Пойдем спать, пойдем!

Он насильно отвел ее в каюту и уложил. Присев рядом, погладил Геланику по волосам и солгал, пользуясь темнотой:

– Я так думаю… уже все кончилось.

Геланика не то засмеялась, не то заплакала, уткнувшись лицом в подушку.

Улегшись на свою постель, Критобул еще некоторое время прислушивался. Но Геланика всхлипнула несколько раз и затихла.

Утром она встала сильно осунувшаяся, с ввалившимися глазами, но спокойная. А когда сели завтракать, жена вдруг сказала ему:

– Забери моего сына из Клазомен. Прошу тебя.

Наварх от неожиданности засмеялся. Забрать ее сына из надежно охраняемой крепости, знать не зная, где содержат мальчишку; и, вдобавок, против воли царицы! Плыть неизвестно сколько дней на север – сейчас! И куда они потом денутся с ним?..

Критобул коротко мотнул головой.

– Нет, не могу.

– Я прошу тебя, – Геланика подалась к мужу всем телом, сложив руки. Как видно, она ожидала такого ответа; но исполнилась решимости настоять на своем. – Нельзя бросать там моего сына! Подумай – а что, если в Клазомены придет война?.. Это может случиться очень скоро!

Ионийка побледнела еще больше, кусая губы.

– А если Надир захочет похитить моего Фарнака и его брата?

Критобул растерялся.

– Ты думаешь, эти дети сейчас ему нужны?

– Я не знаю… кому они сейчас нужны! Не знаю, кому нужен мой маленький сын, в том-то и дело! – выкрикнула Геланика со слезами. Она вскочила из-за стола, отбежав на середину каюты. И вдруг, неуклюже и, в то же время, с какой-то расчетливостью, бухнулась на колени.

Критянин, опешив, встал, глядя на свою неверную жену. Он уже пожалел, что обмолвился Геланике, где находится ее первенец.

Она заломила руки, стоя на коленях.

– Твое право мужа… отказаться от этого ребенка, – голос Геланики дрогнул: она указала на свой живот. – Когда я теперь думаю о том, кто его отец, мне и самой порою хочется, чтобы он не жил… Но Фарнак сын Дариона, и он ни в чем перед тобой не провинился!

Критобул, качая головой, отвернулся: гадливость и стыд за жену боролись в нем. И стало тревожно и жалко ее, еще больше, чем раньше.

– Поднимись… я попытаюсь.

Геланика с трудом встала на ноги – она еще не верила тому, что услышала.

– Ты обещаешь мне?..

Критобул кивнул. Ему вдруг вспомнилось, как он похвалялся перед царицей, – что пойдет на дело, на которое никто больше не отважится. Критянин ощутил, как кровь горячо заиграла на щеках; и еще раз кивнул.

– Да.

Геланика вдруг подошла к нему близко и тихо, напористо проговорила:

– Если не выйдет украсть обоих, забери только одного… моего сына… Сын персиянки пусть остается персам!..

Критобул вновь ощутил мгновенное отвращение к жене; но потом подумал, что ему и самому совсем не улыбается кормить чужого мальчишку, в котором три четверти благородной персидской крови, и который сызмальства привык задирать нос.

– Все сделаю, – обещал он жене.

– Тогда скорее, скорее! – воскликнула Геланика.

Критянин вышел на палубу, чтобы обдумать эту нежданную задачу. Он не представлял, каким образом можно проникнуть в крепость, где держат царевичей; но вдруг улыбнулся.

В его каюте, в сундуке, хранилось разрешительное письмо, выданное Критобулу царицей: с ее надменным профилем на красной восковой печати. На двух языках – греческом и персидском – эта грамота обязала всех людей Ионии “оказывать ее подателю всяческое содействие”, буде ему потребуется помощь для выполнения важного поручения. Если Критобул предъявит такой папирус начальнику крепости Клазомен, этот вояка, который пухнет со скуки на своей службе, скорее всего, даже не задумается, что его могут обманывать!

Однако потом придется держать ответ перед Поликсеной. Критобул не собирался бежать от своей повелительницы.

Что ж! Он так и скажет – увез детей из страха, что те попадут в руки Надира или будут убиты.

“Но ведь Геланика хочет получить назад только своего ребенка! А я-то что же?.. Куда мне деваться с двумя… а потом и с тремя?”

Критобул поскреб колючий подбородок; зазеленевшие глаза его сузились, когда он посмотрел на юг, на догорающее зарево. Он подумал, как, должно быть, сроднились эти двое мальчишек – Фарнак и его единокровный брат; и как жестоко будет разлучить их. Да и начальник крепости, если Критобул вздумает прикрываться царским приказом, не поймет, почему наварх желает забрать только одного из братьев – притом наименее важного. Была не была!

Решили уходить назавтра, с утра, – пока все было спокойно: заплывая немного в море, далеко к югу от их стоянки Критобул видел корабли Надира, но те пока что не собирались покидать гавань.

Мужчины, уперевшись все вместе и поднатужившись, столкнули легкую бирему на воду; потом гребцы сели на весла. Погода стояла жаркая и безветренная. Геланика подошла к борту – и посмотрела в сторону родного города, по привычке и на прощанье.

Ей уже напекло голову; но ионийка почти не чувствовала этого. Собственная вина жгла ее днем и ночью, как беспощадное солнце, и нигде нельзя было найти тени…

Потом Геланика перевела взгляд на корабли Надира – и вдруг пронзительно крикнула:

– Смотрите!

Критобул быстро очутился рядом – и воззрился туда, куда указывал дрожащий палец жены.

– Что такое?..

Но Геланика, не поглядев на него, повернулась к гребцам и крикнула:

– Бросайте весла! Бросайте!..

Голос супруги наварха прозвучал так повелительно, что гребцы тут же подчинились. А Геланика схватила мужа под руку, и он почувствовал, как ее бьет дрожь.

– Корабли Надира горят – видишь?

– Да, – откликнулся критянин, взволнованный почти так же. Против солнца было трудно разглядеть, но теперь он видел, что часть самосских кораблей пылает, должно быть, подожженная стрелами с берега.

Геланика толкнула Критобула локтем.

– Подойди к ним ближе, я должна знать, что там творится! Им сейчас не до нас, ты же сам видишь! – прибавила она моляще, почти требовательно.

– Ладно, – согласился критянин. Иначе поступить было бы трусостью. И черная бирема заскользила в ту сторону, где, по-видимому, началось побоище: они старались, однако, оставаться вне досягаемости стрел.

Когда бирема вышла из-за скалы, им открылся большой персидский лагерь на берегу. Вернее сказать, это место уже трудно было назвать лагерем: маленькие люди в длинных пестрых одеждах бежали оттуда, роняя свое дорогое вооружение, которое отблескивало золотыми искорками, а их преследовали воины с обнаженными руками и ногами, в ярких плащах, с черными и белыми конскими плюмажами на шлемах. Персы бросались вплавь, ища спасения на своих судах; но большая часть ближайших кораблей уже была охвачена пламенем. Вот занялся еще один, и персидские матросы, обезумев, начали прыгать в воду, даже не подумав о том, чтобы попытаться спасти свое судно. Сквозь гудение огня и крики сражающихся люди на биреме Критобула услышали полные муки вопли прикованных гребцов.

– Б-боги… – У Геланики застучали зубы от ужаса. Но через мгновение ионийка ахнула, снова разглядев что-то на берегу.

– Ты видишь, Критобул? Это персы! По кораблям Надира стреляют лучники Мануша!

– И что же в этом странного? – воскликнул наварх.

Геланика вцепилась в его истрепанную накидку.

– Да ведь преследуют бегущих греки! Греки с персами сражаются вместе, ты когда-нибудь видел такое?.. Ведет их, наверное, зять или сын царицы, – догадалась ионийка.

– Это временно, только чтобы изгнать врага, – откликнулся Критобул. Они все были заворожены зрелищем битвы; но наварх очнулся первым.

– Отходим! Вон те уже гребут прямо на нас!

И правда: ближайшие к ним корабли оторвались от врага, уходя в открытое море и гоня на них большую волну. Корабль Критобула едва успел скрыться за скалой, когда персы Надира поравнялись с ними. Вряд ли, конечно, сам Надир спасался бегством в числе первых; но привлекать к себе внимание все равно не следовало.

Когда же критянин со своей командой оказался в безопасности, Критобул заметил неладное на берегу. Присмотревшись получше, он окликнул жену:

– Погляди-ка! Персы бегут на север!

Огромное множество воинов, пеших и конных, покидало Приену. Было видно, как некоторые азиаты, преследуемые безжалостными греками, спешат в сторону мыса. Они скатывались по лесистым склонам, перебегали между деревьями, обдирая тело в кровь и рискуя свернуть шею; а потом все равно ломились вдоль берега на север, стремясь соединиться с соратниками. У них уже не было другого выхода.

– Кораблей осталось… слишком мало, и до них персам не добраться, – прошептала Геланика, осмыслив происходящее.

Она широко раскрытыми глазами посмотрела на мужа.

– Почему? Почему им не дали уйти морем?.. Ведь теперь они двинутся дальше, нападая на другие наши города!

– Ну, не так это просто, – возразил критянин. – Да и вряд ли твой военачальник собирался драпать, пока ему еще есть где закрепиться! Ушла, наверное, только часть!

– А может… может, какой-нибудь из младших вождей поссорился с Надиром и потому они разбежались? – заикаясь, предположила Геланика.

– Может, и так, – согласился Критобул. – Но теперь нам точно надо поторапливаться!

Геланика бросилась ему на шею, вцепилась так, что чуть не задушила; Критобул обнял ее, покачивая, как ребенка, пока она сотрясалась в рыданиях. Критянин подумал, как на войне сталкиваются и перемешиваются добро и зло; так, что даже боги не могут различить их. Лишь человеческое сердце – сердце, которое становится зорче глаз, ослепленных пожаром и застланных дымом.

По дороге Критобул разъяснил Геланике, как намерен действовать, и оба немного повеселели, причалив к берегу. Надежда на успех была немалая.

Корабль свой Критобул оставил в заливе, в укромном месте к западу от города. Коротко простившись с женой, критянин взял нескольких помощников и отправился в путь.

Войдя в мирный цветущий город, они поняли, что добрались до Клазомен раньше Надира – раньше каких бы то ни было вестников войны. Крепость, где содержались сыновья Дариона, им указали охотно – царская грамота действовала лучше всяких слов.

И детей забрать удалось на удивление легко. Критобул даже поразился такой нерадивости их охранников: но тем лучше. Варазе и Фарнак оказались достаточно разумны, чтобы понять, в чем дело; и они достаточно долго жили с чужими людьми, чтобы не испугаться нового опекуна. А о расставании с угрюмой крепостью ничуть не пожалели.

Критянин нанял повозку и коней, и назад они добрались гораздо быстрее. Мальчики издалека увидели золотоволосую женщину, стоявшую на берегу и простиравшую к ним руки…

– Мама! – крикнул Фарнак.

И прежде, чем его успели остановить, мальчик соскочил с повозки и побежал навстречу Геланике. Критобул скоро нагнал его и увидел, что старший сын Дариона бросился в объятия матери так доверчиво, словно они не разлучались ни на день.

Варазе, однако, не спешил сойти и поприветствовать мачеху – даже когда они остановились, мальчишку пришлось окликнуть. Критобул неприязненно подумал, что не ошибся насчет него: черноглазый, с утонченными чертами отца, Варазе и в самом деле оказался надменным царским отпрыском. Однако он явно был привязан к брату; и, возможно, со временем переймет его чувства к Геланике.

Если только это время будет. Со вздохом Критобул спустился с телеги и пошел к жене и ее вновь обретенному сыну.

========== Глава 211 ==========

Геланика смирилась с необходимостью вернуться в Милет. Критобул сказал жене, что наместница пообещала не карать преступницу, отдав ее на поруки супругу – если тому удастся отнять ее у Надира. Несмотря на это, Геланика все равно трепетала перед царицей, памятуя о том, сколько зла причинила ей и всему ионийскому народу. Облеченных властью женщин другие женщины зачастую боятся больше, чем мужчин…

Однако Поликсена осталась более чем удовлетворена отчетом Критобула, и даже на похищение царевичей не рассердилась.

– Лучше мальчикам теперь жить поближе ко мне, – сказала она моряку; и помрачнела. – Очень может быть, что ты увез их вовремя.

Поликсена пожелала также видеть и Геланику.

Бледная, дрожащая, бывшая наложница предстала перед нею. Наместница некоторое время вглядывалась в лицо Геланики с высоты своего трона, не произнося ни слова; осмотрела ее фигуру, казавшуюся бесформенной под несколькими разноцветными бахромчатыми покрывалами. А потом, так же безмолвно, Поликсена махнула рукой, разрешая Критобулу вывести свою жену из зала.

– Ее нельзя покарать сильнее, чем она уже сделала это сама…

Всему спасшемуся семейству, – Критобулу, Геланике и ее сыну с единокровным братом, – отвели комнаты во дворце. А немного погодя Поликсена опять вызвала к себе наварха.

– Ты заслуживаешь высокой награды, – искренне сказала она. – Что бы тебе хотелось получить в знак моей признательности?

Критобул растерялся. Теперь, когда он выполнил трудное поручение и получил назад жену, он не мог сказать, чего ему еще не хватает.

Наконец миноец облизнул губы и ответил:

– Я всем доволен, госпожа. И, наверное… сейчас мне следует думать о нуждах других, а не о своих собственных. Я бы хотел остаться и помочь ионийцам выдержать грядущие испытания.

Поликсена была слегка удивлена – но не слишком.

– Ты благородный человек… или же стал таким недавно, – заметила она. – Ты понимаешь, что Ионии предстоят еще худшие испытания, нежели теперешние! Конечно, я разрешаю тебе остаться.

Критобул улыбнулся и приосанился. Поликсена тоже улыбнулась.

– Если ты затрудняешься с выбором награды для себя, я выплачу ее золотом. Это пригодится всегда, а тебе сейчас – особенно. Ты уже думал о том, где поселишь свою семью?

До сих пор Критобул жил в порту, ему вполне хватало двух комнат с простой мебелью. Он качнул головой. Но царица успела обдумать и это.

– Могу предоставить тебе хороший дом в персидском квартале – если не погнушаешься таким соседством. Немало домов там в последнюю войну с греками лишились своих владельцев – а разрушенные совсем недавно кончили отстраивать. Ну как, согласен?

Наварх понял, что отказать будет совсем неучтиво; и благодарно поклонился.

– Да, государыня. Ты очень щедра.

Он ушел; Поликсена проводила его взглядом, полным печальной задумчивости. Лучшей наградой этому минойцу была бы возможность немедленно уплыть на родину с ее деньгами; но так Критобул не поступит. Сколько еще человек погибнет во славу ионийской правительницы, прежде чем все кончится – и прежде чем погибнет она сама? Или ей все же суждена мирная старость?..

Поликсена чувствовала, как возросло напряжение между ионийцами и персами после победоносного возвращения ее сына. Греки громко чествовали Никострата – а персы затаили злобу, несмотря на то, что победа царского сына была во благо всем.

Мануш, поговорив с Поликсеной наедине, высказал ей свое возмущение в самых нелицеприятных выражениях; однако оба понимали, что только разговором все и ограничится. Они все теперь слишком зависели друг от друга.

И сам Никострат был далеко не так доволен своим успехом, как многие вокруг. Когда царевич входил в город во главе ликующего воинства, когда восторженные девушки увивали его гирляндами из роз, а его воинам бросали под ноги цветы… конечно, тогда у него голова шла кругом от торжества. Но тем же вечером спартанец говорил с матерью, горько сожалея о том, чего уже не мог исправить.

“Я упустил их, мать! Упустил!”

Последовал сумбурный пересказ событий, краткое изложение которых Поликсена уже слышала. Отступавшие персы устроили засаду в кипарисовой роще близ Эфеса, засыпав греков стрелами; и ушли, внеся смятение в ряды противника.

Ионийцы разделились еще у Микале, и Никострат устремился в погоню с тремя тысячами против Надировых оставшихся шести. Несмотря на то, что главарь самосских азиатов потерял две тысячи воинов в ожесточенной битве за Приену, его преимущество оказалось слишком велико. Будь под началом Никострата три тысячи… даже две тысячи спартанцев вместо ионийских греков, он бы не сомневался, что разгромит армию Надира. Но спартанских наемников у него было всего пятьдесят два, они не принадлежали к Равным – и уже в значительной степени утратили прежние навыки.

Никострат вынужден был вернуться в Милет, чтобы сберечь свою армию.

“Я горжусь тобой. Никто на твоем месте не сделал бы больше”, – сказала Поликсена, выслушав повесть сына. И это было так.

Однако она сама, на своем месте, могла и должна была сделать больше! Царица разослала вестников по всем ионийским городам, предупреждая о неприятеле; а также сурово поговорила с Манушем о необходимости усилить дозоры на дорогах и гарнизоны в полисах. Перс ответил, что будет сделано все возможное, – хотя людей Манушу давно не хватало: особенно после того, как многие бежали к Надиру в поисках более счастливой доли.

Положение складывалось все более опасное. Однако ни Поликсена, ни ее приближенные не знали, что Надира уже не было в живых, когда воины Никострата наступали его солдатам на пятки. Военачальник был тяжко ранен в бою под Приеной – его сперва тащили на носилках, а потом, чувствуя, что долго не протянет и только задерживает все войско, Надир сам приказал себя заколоть.

Вскоре после этого отступающая армия распалась – одни стояли за то, чтобы попытаться штурмовать другой легкодоступный ионийский город, а прочие предлагали бежать в Карию или богатую Лидию, чтобы попроситься на службу к одному из царей. В конце концов персы разделились, и половина ушла на восток. Остальные принялись разбойничать, прячась по горам и лесам; и чинили немало бед проезжающим купеческим караванам и военным отрядам. Прямой угрозы государству они больше не представляли – однако нарушали спокойствие в сатрапии, которое и без того было весьма шатким.

Никострат, которому больше не выдавалось случая проявить себя, извелся от ожидания вестей из Эллады. Скоро придет новая осень – и что тогда? Придется ли им опять зимовать на одном пятачке с персами?..

Поликсена, которая мучилась неизвестностью так же, как и другие, теперь чаще прежнего уединялась. Она, как и раньше, каталась верхом по садовым дорожкам и аллеям – порою ее сопровождал Мелос, но чаще царица оставалась вдвоем со своим Флегонтом. Добрый вороной, казалось, понимал ее без слов.

Делия наместница больше ни разу не приглашала разделить свой досуг; и даже почти не виделась с ним. Поликсене было тяжело это осознавать – но она чувствовала, что ее молодой даровитый вольноотпущенник и возлюбленный охладел к ней; да и сама она не ощущала былого восторга от их свиданий. Что ж, всему свое время… Для нее, похоже, настало время одиночества.

Мелос как-то высказал свои опасения насчет таких прогулок. В густой листве или среди цветущих кустов легко мог притаиться убийца, выучивший обыкновения царицы.

Поликсена беспечно улыбнулась и ответила:

– Что ж! Тогда у государства останетесь ты и мой сын.

Мелос ужасно возмутился.

– Что ты говоришь!

Поликсена рассмеялась.

– Я пошутила, друг мой. А если говорить серьезно, мне требуется хотя бы иногда побыть совсем одной. Ты знаешь, что царица ни днем, ни ночью не бывает предоставлена сама себе, вынужденная играть свою роль.

Мелос кивнул.

– Я понимаю. Но так все равно нельзя!

Было решено, что, помимо постоянной стражи, которая следила за порядком в саду и совершала обход утром и вечером, царицу на прогулках будут всегда сопровождать еще двое конных стражников – один далеко позади, другой впереди, чтобы не мешать ей.

Несколько дней спустя после этого разговора Поликсена выехала на прогулку утром, когда было еще свежо, а воздух особенно благоухал. Коринфянка обычно посвящала это время раздумьям, но сегодня совсем не хотелось думать – только дышать сладчайшими милетскими розами, слушать соловьев и чувствовать, как несет ее послушный сильный конь. Поликсена вступила на площадку, вымощенную ракушечником, и остановилась перед ажурной беседкой; а потом спешилась. Поводья Флегонта она привязала к глицинии, увивавшей беседку.

Царица направилась внутрь: она села на скамью и осмотрелась.

Ветви так густо оплели полукруглый домик, что резные птицы в коронах, парами сидевшие на жердочках-поперечинах, почти совсем скрылись среди листьев и пышного каскада лиловых и белых соцветий. Солнце лишь местами проникало сюда.

Поликсена прикрыла глаза, смакуя эти мгновения.

Вдруг она ощутила сзади справа быстрое горячее дуновение и треск, как будто что-то прорвало живую сеть, оплетавшую беседку. Вскрикнув, Поликсена дернулась вперед – что-то не пустило ее; она услышала, как рвется шелковый рукав. Часто дыша от страха, наместница опустила глаза на свою правую руку, уже зная, что увидит.

Стрела, пущенная кем-то ей в спину, пробила резную стенку и застряла среди глициний, пришпилив одежду Поликсены, – листовидный наконечник торчал спереди… и, как показалось Поликсене в полумраке, был смазан каким-то блестящим варом.

– Яд! Чтобы наверняка!.. – прошептала царица. Ее прошиб пот, когда Поликсена поняла, что вновь разминулась со смертью на волосок. Но если она сейчас оцарапается, освобождая руку…

Со всею осторожностью Поликсена выскользнула из кафтана, оставшись только в льняном хитоне и шароварах. Облегченно вздохнула – и тут же вскочила, повернувшись в ту сторону, где затаился преступник.

За беседкой росли кусты жасмина – там можно было укрыться; но вот попасть с такой точностью, почти вслепую…

“Кто же это стрелял?.. И почему он больше не стреляет, поняв, что промахнулся?”

Озябнув без верхнего платья и от волнения, Поликсена выбежала на площадку: так, чтобы оказаться как можно дальше от злоумышленника.

– Эй, стража! – хрипло крикнула она, оглядевшись по сторонам. – Здесь убийца, на меня только что покушались!..

Ей ответило лишь эхо. В эти мгновения Поликсене казалось, что за нею со всех сторон из-за кустов и деревьев наблюдают холодные глаза предателей; ее охватил панический страх. Еще немного, и властительница Ионии вскочила бы на лошадь и помчалась прочь, потеряв рассудок…

Она шагнула к своему Флегонту, протянув руку к его шее, – и наконец услышала, как с обеих сторон скачут стражники, приставленные к ней Мелосом. Но не успели воины достичь площадки, как кусты жасмина с противоположной стороны хрустнули и к Поликсене вышел сам Мелос.

Муж ее дочери шагал прямо на нее, бледный, с неестественно расширенными глазами. Царица подняла руки к горлу… она шевельнула губами, пытаясь остановить его; но не вышло ни звука. Однако иониец остановился сам.

Мелос оглядел ее с головы до пят, и лицо его выразило неверие и радость.

– Цела! Я почти не надеялся!

Поликсена очнулась от жуткого наваждения – и даже смогла улыбнуться.

– Откуда ты взялся?..

Мелос принужденно рассмеялся.

– Что-то побудило меня сегодня пойти за тобой по пятам, оставив все дела. Я шел и следил… и все равно чуть было не промахнулся.

Поликсена опять ощутила ужас, от которого сжалось в животе.

– Что значит – не промахнулся?

Мелос открыл рот, взглянул на стражников… а потом сделал царице знак.

– Лучше пойдем со мной, госпожа. И вы идите с нами, – возвысив голос, приказал он воинам.

Они вчетвером обогнули беседку и стали пробираться через помятые кусты, в ту сторону, откуда стреляли в царицу. Еще на полпути Поликсена поняла, что ее неудавшийся убийца мертв – потому и не выпустил новую стрелу. А через несколько мгновений коринфянка поняла, кто этот убийца…

Делий лежал ничком под акацией, повернув свою красивую голову, – серо-голубой глаз был широко раскрыт, словно командир царских лучников раз и навсегда был чем-то удивлен. Из-под его правой лопатки торчал нож. Персидский лук и колчан валялись неподалеку.

Поликсена, ощущая мертвенное спокойствие, присела над своим молодым возлюбленным. Она долго смотрела на него – а потом подняла глаза на Мелоса.

– Это ты?..

Иониец кивнул.

– Прости, было не до благородства, – сумрачно сказал он.

Поликсена медленно встала, не сводя глаз с мужа дочери. Мелос выдержал ее взгляд.

– Я давно предупреждал тебя, царица, что нельзя доверяться рабам – даже освобожденным.

========== Глава 212 ==========

Не было сомнения, что за этим покушением стоит целый заговор. Делий не решился бы совершить такое в одиночку: пылкая мстительность молодого любовника, униженного стареющей женщиной, которая долго была его кумиром, прекрасно сочеталась в нем с расчетливостью. Бывший раб созрел, чтобы самому творить судьбу государства и строить свои планы…

Мелос видел, что и Поликсена понимает все это, несмотря на свое потрясение; однако, после того, как он показал ей тело, Мелос опасался заговаривать с нею и привлекать к себе внимание. Ведь это он убил ее любовника – и как можно ожидать, что женщина, узнав такое, будет благодарна и беспристрастна?..

Увидев мертвого Делия, Поликсена побледнела и постарела на глазах. Однако она не проронила ни слезинки – избегая смотреть на зятя, коринфянка повернулась к двоим стражникам и приказала им отнести тело командира царских лучников во дворец, в его комнату. А потом быстро ушла в сторону беседки, топча изломанные кусты.

Услышав топот ее коня, иониец перевел дыхание. Он поспешно направился во дворец, раздумывая, что делать дальше.

Очевидно, Поликсена долго будет оправляться после такого. Придется ему, – соправителю и главному наследнику, – на это время снова стать ее заместителем и верховным судьей, выяснив, как далеко тянутся нити заговора. Скорее всего, Делий вовлек в это дворцовую гвардию; а значит, начать надо с допроса царских лучников. Сегодня же.

Мелос отдал приказ взять их под стражу – всех тридцать человек.

В Милете, как и в других ионийских и эллинских городах, тюрьмы были малы и ненадежны, поскольку немногих преступников карали заключением – тем более длительным. Пришлось отвести арестованных в дворцовую тюрьму и там запереть, приставив к ним их же товарищей: лучники сразу же начали громко жаловаться, колотя в дверь, и взывать к правосудию царицы…

Мелос знал, что, возвратившись во дворец, Поликсена заперлась в своих покоях, никого не желая видеть. Это было вполне понятно – однако могло плохо кончиться.

Вскоре после ареста царских лучников Фрина послала за ним рабыню – и, когда Мелос пришел к ней, потребовала рассказать, что происходит. Мелос ничего не утаил от жены… хотя признаться, что он убил любовника ее матери ударом в спину, было совсем не так легко. От подобного деяния нельзя очиститься вполне, будь оно сколь угодно справедливым.

К его удивлению, жена выслушала все спокойно – и даже улыбнулась.

– Знаешь, я рада, что ты избавил мою мать от этого человека. Когда у нее был в любовниках перс, я не так стыдилась – он был ей ровня… А Делий ее позорил. Все это видели!

Мелос слегка кивнул в знак согласия. Однако мрачно заметил:

– Она любила его, Фрина. Похоронив его, царица простится со своей молодостью, – ведь это последняя ее любовь.

Фрина вдруг встала, сверкая глазами. Она в этот миг удивительно походила на царицу, что случалось с нею редко.

– У моей матери есть муж в Египте, – заявила белокурая царевна. – Она о нем уже который год и не вспоминает!

– Тихо!..

Мелос чуть не закрыл жене рот рукой; но Фрина сама опомнилась и, замолчав, села.