Текст книги "Сумерки Мемфиса (СИ)"
Автор книги: MadameD
сообщить о нарушении
Текущая страница: 47 (всего у книги 97 страниц)
Поликсена отпустила персиянку.
– А я так верила тебе… Верила во всем, – сказала она, глядя на нее сверху вниз. Теперь на лице эллинки были только усталость и омерзение.
Артазостра осталась стоять на коленях, трепеща перед родственницей: точно кающаяся грешница или преступница, которой готовятся влить в горло расплавленный свинец.
– Разве я когда-нибудь обманывала тебя? Пусть поглотит меня Река Испытаний*, если я лгу!..
Персиянка наконец встала, с мольбой стиснув руки.
– Я никогда не пятнала себя убийством, я не могла бы даже помыслить совершить такое против тебя!..
В душе Поликсены впервые шевельнулось сомнение. А что, если она дала своему гневу и предубеждению против азиатов затмить свой разум? Может ли она обвинять и судить кого-нибудь сейчас, когда ничего не сознает, кроме своей боли?..
– Если ты подозреваешь кого-нибудь из моих людей, можешь взять и казнить его, – предложила Артазостра. Видя колебания Поликсены, персиянка словно бы несколько осмелела.
Царица с отвращением посмотрела на нее.
– Это только у вас принято убивать без суда и закона, по любой прихоти владыки!
Артазостра сделала шаг к эллинке. Она не сводила с Поликсены молящего напряженного взгляда.
– Ты же знаешь, у нас водятся змеи… и слуги во дворце оставляют для них чашки с молоком, чтобы они не бросались на людей! Так делают в Египте… и ты сама приказала следовать этому обычаю!
Поликсена отвернулась.
– Да, – сказала эллинка. – Змей во дворце расплодилось слишком много.
Она помолчала, склонив голову.
– Ты останешься под стражей, пока я не решу, что с тобой делать.
Эллинка взглянула в глаза Артазостре.
– Если ты убила ее, я не посмотрю на то, что ты вдова моего брата и мать его детей! Ты умрешь!..
Она сделала знак увести персиянку.
Поликсена сдержала слово – она и в самом деле, не мешкая, выставила у дверей Артазостры стражников-эллинов. Конечно, персы могли возмутиться таким обхождением с родственницей Дария: но сейчас царицу Ионии это нисколько не беспокоило. Потом Поликсена направилась прочь. Сейчас ей нечего было больше делать… Нитетис будут готовить к погребению семьдесят дней.
Первая женщина после матери, которую она по-настоящему любила, мертва – а вторая, возможно, убийца этой первой!..
Поликсена добрела до зала с фонтаном и, опустившись на любимую кушетку Артазостры, подставившись под прохладные брызги, глухо зарыдала. Коринфянке казалось, что жизнь ее кончена.
Анаксарх и его воины, сочувственно потоптавшись в стороне и не зная, чем еще можно помочь, тихо ушли. Поликсена сидела, сотрясаясь от беззвучного плача, пока не почувствовала, как кушетку рядом примяло упругое мальчишеское тело. Рука сына неловко обхватила ее.
– Мама!
Поликсена посмотрела на него. Она, должно быть, выглядела сейчас ужасно, с покрасневшим опухшим лицом; но Никострата это не оттолкнуло.
– Не плачь, мама, – попросил сын Ликандра, прижимаясь к ней.
Ему, конечно, ничего еще не сказали – но спартанский мальчик узнал о горе матери: и прибежал утешить ее. Дочь Аристодема, маленькая золотоволосая афинянка, никогда этого не делала.
Поликсена прижала к себе Никострата, целуя его.
– Ты любишь меня, малыш?
– Люблю, – серьезно сказал восьмилетний мальчик. – Но я не малыш, я почти мужчина!
Поликсена рассмеялась сквозь слезы. “Как же жаль, что ты еще так мал… А может, это и к лучшему”, – подумала царица.
Она встала.
– Не тревожься за меня, мой мальчик. Мама больше не будет плакать, – сказала эллинка, утерев глаза.
Никострат кивнул.
– Не надо, мама.
Поликсена улыбнулась. Она еще раз прижала сына к себе, проведя рукой по темным волнистым волосам, которые он уже перехватывал шнурком, подражая отцу. Поликсена знала, что маленький спартанец не раз сбегал от своих воспитателей на площадь – поговорить со статуей мраморного воина, которую полюбил, почти как любил бы живого отца и наставника…
– Иди на занятия, – велела Поликсена мальчику. Вспомнив Ликандра, она чуть было не разрыдалась при сыне снова: но нужно было держаться. Ведь она обещала этому спартанскому мальчику, что больше не заплачет!
Поликсена продержала персидскую княжну под стражей четыре дня. За это время она провела тщательное дознание, расследовав обстоятельства смерти Нитетис. Были допрошены все, кто в час смерти Нитетис мог находиться поблизости: эллины, персы и египтяне. Однако все в один голос утверждали, что не видели, как на царицу напал аспид.
Эвмей, любимый слуга Филомена, который сопровождал Нитетис с утра и поднял тревогу, был допрошен под пыткой. Юноша клялся, что Нитетис сама велела ему оставить ее одну, выйдя в сад… но Поликсена вовсе не исключала, что этот молодой эллин мог быть подкуплен или запуган Артазострой.
До сих пор царица ни к кому еще не применяла пыток – ей глубоко претило это; хотя ее военачальники на местах, в других городах Ионии, порою поддерживали порядок таким образом. Но сейчас Поликсена переступила через себя. Только убедившись, что исполосованный кнутом, едва живой Эвмей продолжает все отрицать, глядя ей в глаза, она велела оставить его в покое. Когда царица вышла из комнаты, где допрашивали раба, юноша тотчас потерял сознание.
Поликсена решила, что больше не станет держать Эвмея при себе – отошлет подальше, на конюшню или на общую кухню. Едва ли он теперь попытается отравить ее…
Она медленно вышла из дворца и направилась на площадку, где упражнялась с Анаксархом. Теперь это станет ее любимым местом, после зала с фонтаном…
Анаксарх нагнал госпожу у дверей. Воин чувствовал, где искать ее, даже когда госпожа не нуждалась в нем.
Поликсена безжизненно посмотрела на своего охранителя, потом сказала:
– Ну что ж, пойдем подеремся. Сейчас я ничего больше не хочу.
Эллинка уже шесть дней не упражнялась… с самого приезда Нитетис. Сейчас она чувствовала себя так, точно никогда в жизни не сможет поднять даже хлебный нож, не то что меч. Но, несмотря на это, эллинка пошла в оружейную и оделась в доспех, яростно затягивая ремни и закрепляя штыри.
Когда же Поликсена вышла на площадку, при виде вооруженного противника вдруг почувствовала, сколько в ней ярости. И она набросилась на рыжего ионийца, атакуя так стремительно, что Анаксарх едва успевал уворачиваться. Поликсена остановилась только тогда, когда уперла острие меча ему под подбородок.
Глядя в глаза своей ученице, Анаксарх впервые осознал, что сейчас она действительно способна прикончить своего противника: прикончить любого врага. Время бесплодных терзаний прошло!
– Ты победила… Опусти оружие, царица, – попросил он.
Поликсена медленно отвела меч.
Она направилась к каменной скамье под стеной, на ходу стаскивая шлем. Села, опустив голову.
Анаксарх примостился рядом. Он чувствовал, что сейчас творится в этой голове.
– Царица, госпожа… Ты знаешь, кто убил ее величество Нитетис. Убей ее, пока она не напала на тебя первой! – мягко, но настойчиво сказал он.
Поликсена долго молчала.
– Убить, – наконец произнесла коринфянка с холодной усмешкой. – Это легко, старый солдат!
Она повернулась к нему.
– Я теперь не верю, что это сделала Артазостра. Она не могла! Я была ослеплена гневом, как Геракл… и слава богам, что остановили мою руку.
Поликсена тяжело вздохнула.
– У меня никого не осталось, кроме этой женщины. И у этой несчастной тоже никого нет, кроме меня.
Через два дня к Поликсене пришел Тураи. Бывший жрец дожидался в Милете окончания срока траура вместе с другими египтянами, чтобы потом сопроводить тело царицы назад, в Черную Землю. Но Тураи сказал эллинке неожиданные слова.
– Госпожа, если ты позволишь, я хотел бы остаться при тебе и служить тебе советом и делом. Я знаю, как тебя любила великая царица. И даже если ты откажешь мне, я все равно не вернусь в Та-Кемет, под руку царского казначея!
Поликсена была изумлена, но ей по сердцу пришлись слова Тураи. Особенно выказанное им отвращение к Уджагорресенту.
– Хорошо, я принимаю тебя на службу. И я рада такому слуге, – сказала царица Ионии, немного поразмыслив. Она вдруг почувствовала, глядя в умное решительное лицо Тураи, что этот человек еще немало пригодится ей.
* В зороастризме река расплавленного металла, в которую должны были погрузиться люди после воскресения из мертвых. Праведникам она должна была показаться парным молоком; грешники же должны были испытать все возможные страдания в той же мере, в какой сами причиняли зло другим, и только после этого могли быть очищены.
========== Глава 103 ==========
Семьдесят дней траура окончились. Жрецы мертвых, которые нашлись в Ионии в достаточном количестве, провели обряд отверзания уст*, потом высушенное тело Нитетис было помещено в два саркофага: деревянный, повторяющий очертания ее тела, и тяжелый гранитный – верхний. Саркофаги были изготовлены каменщиком и плотником из мемфисского некрополя, которых пришлось приглашать из Египта. Следовало также изготовить и канопы – сосуды, в которые должны были быть помещены набальзамированные внутренности умершей, центры ее жизненной силы, как верили египтяне. Но, как ни странно, не Поликсена, а именно Тураи первым восстал против следования древнему обычаю.
– Тело нашей царицы предстоит везти назад, в сырости, в тесноте, оскорбительным образом, – сказал он. – Никто не может поручиться, что священные сосуды не потеряются и не будут раздавлены! Чем меньше будет погребальных принадлежностей, тем скорее тело довезут в сохранности!
Поликсена, которой египтянин высказал все это, грустно и понимающе улыбнулась. Конец пришел египетской обрядности – той самой, которая была первостепенна для предков Тураи и Нитетис. Утеряны были священные смыслы таинств, и богам Та-Кемет осталось только склонить свои звериные головы перед неостановимым бегом времени.
“Хотела бы я знать, что теперь для Тураи значит Осирис, владыка мира мертвых, каким он видит этого бога, – подумала эллинка. – И как можно верить в богов и священные законы выборочно и выборочно же соблюдать обряды! Почему одни поверья отмирают, а другие остаются жить, как вечнозеленая хвоя? Чью волю усмотреть в этом?..”
Поликсена отправилась в Обитель мертвых, которую учредили в Милете по ее приказу: для египтян, которых жило в Ионии уже много. Недостаточно много, однако, чтобы они могли взбунтоваться: и почти все эти переселенцы были мирные люди.
“Но воинов в этой стране еще достаточно. Египет мог бы помочь нам теперь, пожелай мы освободиться от персов: эллины могли бы поднять египтян на борьбу, если некому вести их среди своих, – думала Поликсена в тяжком унынии, которое, казалось, окутало ее черным облаком. – А после того, что случилось?.. Нитетис пыталась наладить то, что разрушил Уджагорресент, – а теперь, когда моей подруги больше нет, наши страны опять в ссоре… Никто не протянет мне руку из-за моря, если я и мои дети окажемся в беде! Что за ловкий враг действует прямо у меня под носом?..”
Она вошла в невысокий дом из песчаника, с плоской крышей и окнами-щелями, по образцу Та-Кемет. Запахи, наполнявшие его, заставили эллинку сморщиться: запахи трав, бальзамических растворов и мертвечины. Правда, встретить царицу вышли опрятные люди в белом – бритоголовые и учтивые.
Жрецы мертвых. Поликсена ощутила внутреннее содрогание, взглянув в их лица.
– Все готово, – кланяясь, сказал один из египтян. – Ты можешь посмотреть, госпожа.
Поликсена вошла в комнату, в которой ничего не было, кроме мраморного стола, вроде жертвенного, – а на столе стоял саркофаг. Эллинка увидела аккуратные столбики иероглифов на крышке, обязательный текст, служащий мертвым путеводителем в загробном мире… Поликсена провела рукой по холодному граниту, и сердце ее сжал внезапный страх. Открывать саркофаг, обиталище усопшей царицы, после наложения всех охранных заклятий было строго запрещено. Откуда ей знать, что там внутри именно Нитетис?..
Но даже если бы Поликсена решилась поднять крышку, она ничего бы не поняла. Бальзамирование делало мертвецов неузнаваемыми.
– Я вам благодарна. Вас достойно вознаградят, – сказала Поликсена служителям, постаравшись скрыть свое отвращение и сомнения.
Жрецы смотрели на нее с почти оскорбительной невозмутимостью.
– Нам ничего не нужно, царица. Мы сослужили ее величеству эту службу, не взыскуя никакой награды, – ответил один из них. Этот египтянин повторил слова своего собрата из храма саисской Нейт, к которому Поликсена когда-то ходила узнать свое будущее.
Эллинка раздраженно пожала плечами.
– Как хотите.
Поликсена ушла, подумав, что ей не составило бы никакого труда выдворить всех этих жрецов из Ионии и запретить на своей земле всю египетскую обрядность: и это почти ничего не стоило бы ей. Едва ли Поликсена и без того теперь дождется из Египта – от Уджагорресента – какой-нибудь существенной помощи…
Покинув Обитель мертвых, царица села на коня и в сопровождении преданной охраны верхом вернулась во дворец. В саду она спешилась: движения опять сделались замедленными, неверными. Эллинку снова мутило от тоски и одиночества.
Нитетис, ее любимая госпожа и поверенная ее сердца, теперь лежала, обезображенная смертью и своими жрецами,сдавленная каменными плитами, в доме мертвых. А если этот спеленутый труп, начиненный травами и черным перцем, – все, что от нее осталось?..
Поликсена прижалась к теплому боку лошади, ощущая, как рыдания вновь распирают горло. Конь всхрапнул, чувствуя несчастье хозяйки.
– Вы лучше людей. Вы никогда не предаете, – прошептала царица.
Она поцеловала конскую морду и, доверив любимое животное одному из воинов, пошла по дорожке к дворцу.
У дверей стояла Артазостра. Поликсена ощутила удивление и гнев; а потом вспомнила, что давно выпустила персиянку из-под стражи. Артазостра до сих пор старалась не попадаться ей на глаза – шушукалась со своими слугами…
– Что ты тут делаешь? – холодно спросила царица.
Артазостра осторожно коснулась ее плеча… и задержала руку на этом сильном плече, чувствуя, что родственница ее больше не отталкивает.
– Я тревожусь за тебя.
Поликсена молча качнула головой и прошла вперед.
Артазостра тенью следовала за своей повелительницей, пока эллинка не остановилась вновь и не дождалась ее. Рука об руку женщины поднялись в зал с фонтаном и молча сели, на расстоянии друг от друга.
Артазостра первая нарушила натянутую, как струна, тишину.
– Как ты поступишь с девочкой?
Поликсена быстро распрямилась.
– С девочкой?..
Дочь Аршака улыбнулась и склонилась к ней со своей кушетки.
– Да, с дочерью царицы и Уджагорресента. Ты отошлешь ее отцу или оставишь себе и будешь воспитывать сама?
Коринфянку потрясло это напоминание. Она почти не думала о ребенке Нитетис в эти дни. А теперь вдруг поняла, что не может отослать Ити-Тауи домой.
Нитетис ни за что не хотела бы этого! Не затем живая богиня бежала от мужа: возможно, именно за это своеволие поплатившись жизнью!
– Царевна останется со мной, Уджагорресент не получит ее, – сказала Поликсена, приняв решение. Подняла голову. – Я воспитаю ее как свою дочь! Нитетис была бы рада этому!
Артазостра смотрела на родственницу словно бы в раздумье.
– Это дитя дорого стоит, – заметила она. – В обмен на свою единственную дочь Уджагорресент мог бы дать нам…
– Он не мог бы дать нам ничего, без чего мы не сможем обойтись, – яростно прервала персиянку Поликсена. – А торговать судьбой этой малышки я не позволю!
Артазостра склонила голову.
– Как желаешь, моя драгоценная госпожа.
Она гибким движением встала и пересела к Поликсене, обвив ее руками и прильнув, как плющ. От персиянки сладко пахло: для нее смешивали особые ароматы, которые Артазостра составляла сама.
– Не гневайся на меня больше… Я больше не могу выносить твоего безразличия! – жарко прошептала дочь Аршака.
Поликсена вздохнула. К этой азиатке невозможно было оставаться безразличной: ни друзьям, ни врагам. Эллинка покраснела, подумав, что бедная Нитетис имела все основания ревновать.
– Как хорошо, что царевна еще так мала и не помнит матери, – тихо заметила Поликсена. – Тем более нужно позаботиться, чтобы она не узнала отца!
Артазостра кивнула.
– Ты совершенно права.
***
Уджагорресент получил назад свою царицу – ее останки, запечатанные в саркофаге и надежно законопаченные в трюме, почти не пострадали во время путешествия. Царский казначей специально приехал в морской порт, чтобы встретить корабли. Все четыре корабля его супруги вернулись.
Уджагорресент в знак печали был одет в синюю накидку и юбку, и его черные, словно эмалевые, глаза тоже были густо подведены синим. Голову египетский советник Дария теперь брил и покрывал синим полотняным чепцом-шлемом.
Он дожидался на пристани со своей свитой, неотрывно глядя на головной корабль с красно-белыми царскими флагами. Рабы с большим трудом, привязав к деревянным каткам, спустили по сходням красный гранитный саркофаг.
Лицо царского казначея было непроницаемо. Но тех, кто присмотрелся бы к нему, поразила бы сила его взгляда. Казалось, Уджагорресент хочет взглядом пронзить каменную крышку, сорвать с тела жены покровы, чтобы удостовериться, что там действительно она!
– Наконец, – тихо проговорил он, когда саркофаг подтащили близко и взмокшие рабы пали перед ним ниц. Уджагорресент склонился над “домом вечности” своей непокорной жены, прижался губами к священной надписи.
– Наконец, – прошептал жрец матери богов, закрыв глаза. – Ты вернулась в свою землю, ты упокоишься в своей гробнице.
Он поцеловал саркофаг.
– Я люблю тебя, сестра, и всегда любил. Наша любовь не прейдет.
Царский казначей выпрямился. С губ его не сходила улыбка, при виде которой слуг и даже испытанных воинов пробрала дрожь.
Уджагорресент снова посмотрел на корабль; и неожиданно перестал улыбаться.
– Где моя дочь? – спросил он.
Начальник воинов, сопровождавших Нитетис, некоторое время молчал; потом шагнул вперед. Он поклонился.
– Господин, царевна Ити-Тауи осталась в Милете. Ее забрала к себе царица Поликсена, и мы не могли отнять твою дочь силой. Мы молим тебя о прощении.
Уджагорресент выслушал воина без единого звука, без единого движения. Только гладкое лицо его стало пепельно-серым.
А потом вдруг царский казначей выхватил из-за кожаного пояса кинжал и с утробным ревом всадил его в обнаженную грудь воина, под защитный воротник. С коротким стоном тот бездыханным повалился к ногам Уджагорресента.
Остальные с криками отпрянули, видя, что случилось: но не посмели разбежаться, остались поодаль, все так же потупив глаза и низко склонив головы.
– Все убирайтесь! Прочь!.. – крикнул царский казначей. Он упал на колени, сдавив голову руками: на лице его были написаны крайняя растерянность и ярость.
Часть людей выполнила приказ и разбежалась, но несколько рабов остались. Опомнившись, Уджагорресент велел двоим быть при саркофаге; остальных послал достать быков и повозку. Тело Нитетис немедленно доставят на речную пристань и повезут на юг, на остров Пилак.
Пока супруга отсутствовала, Уджагорресент приказал пристроить к ее заупокойному храму гробницу: из храма подземный ход вел в маленькую погребальную камеру. Царский казначей думал до этого часа, что предусмотрел все.
Как оказалось, нет!..
– Ну ничего, – прошептал Уджагорресент, глядя в сторону моря. – Ну ничего.
И, отвернувшись, всемогущий советник царя царей поспешил за своими слугами: проследить за тем, как приготовят к переправе тело его жены. Он поплывет с великой царицей сам и сам присмотрит за тем, как наложат печать на двери ее гробницы и завалят ход к ней камнями.
Когда придет ему время отправиться на Запад, найдутся те, кто разберет завал, – и Уджагорресент ляжет рядом с Нитетис.
Но до этого времени еще долго.
***
Менекрат узнал о смерти Нитетис от своей подруги, рабыни Шаран. Он жил с нею уже несколько месяцев – дольше, чем с любой другой женщиной. До сих пор, сказать по правде, он еще ни с какой женщиной не жил.
Шаран сразу же поняла, что связывало эллина с царицей Та-Кемет, как только сказала ему, что Нитетис больше нет. Художник побледнел и пошатнулся, припав к стене: он и его персиянка стояли на заднем дворе дома, стараясь говорить так, чтобы их никто не слышал.
– Ты любил ее? – спросила Шаран, пристально вглядываясь в лицо своего любовника. До сих пор он не думал, что азиатские рабыни бывают такими требовательными, – а может, именно рабыни, обделенные судьбой, и бывают?..
– Да, я ее любил, – вымолвил Менекрат после молчания, превозмогая боль в груди. – Прости… я не могу сейчас говорить об этом!
Шаран придвинулась ближе.
– Я хотела сказать тебе о другом! Может быть, следовало раньше… или позже… но ты должен узнать.
Иониец посмотрел на нее с изумлением.
– Что узнать?
Шаран обняла его за шею и, приблизив губы к уху, прошептала такое, что Менекрат снова покачнулся и чуть не упал.
– Как это? – воскликнул он, не заботясь о том, чтобы понизить голос.
Персиянка сдвинула сросшиеся брови, так что они почти соединились.
– Было бы странно, если бы этого до сих пор не случилось!
Менекрат отступил от рабыни великого евнуха Бхаяшии, не сводя с нее глаз.
– Ты это нарочно! – прошептал он.
На лице Шаран появилась мольба.
– Разве женщина может освободить себя от власти луны? Прошу тебя, не сердись, – она шагнула к нему и погладила скульптора по плечу. – Я рада этому, не стану скрывать… но и ты должен смириться. Так судила Иштар тебе и мне.
Она обняла пленника, и он со вздохом обнял персиянку в ответ, уткнувшись лицом в ее пестрое покрывало.
* Символическое воскрешение мумии для загробной жизни, включающее прикладывание пищи к ее рту.
========== Глава 104 ==========
– Мама, я буду царем? – вдруг спросил девятилетний Никострат, который сопровождал Поликсену во время прогулки по саду.
Царица от неожиданности сжала бока лошади коленями, и конь остановился. Поликсена ехала верхом, а сын шел рядом, держась за повод, – они любили так гулять вдвоем.
– Ты будешь править, если того пожелают боги, – ответила Поликсена.
Потом тихо приказала коню:
– Вперед, Деймос.
Она снова ударила животное пятками, и черный, как у брата, конь послушно тронулся. Никострат пошел рядом, иногда пускаясь трусцой: спартанский мальчик любил так разминаться. Но он опять накрепко замолчал, думая что-то свое, и матери это не понравилось.
– Почему ты об этом спрашиваешь? – произнесла царица через некоторое время, тронув голое плечо сына. Они удивительно смотрелись рядом – Поликсена в своем темном персидском кафтане и штанах для верховой езды и ее маленький наследник в одной набедренной повязке, открытый всем ветрам.
Никострат еще какое-то время не отвечал, а потом сказал:
– Дарион меня называл песьим ублюдком и говорил, что такому, как я, никогда не быть царем. Он бахвалился, что он старший сын царя и родственник великого Дария, а значит, получит Ионию!
Поликсена проехала еще несколько шагов, прежде чем до нее дошел смысл слов сына. А потом опять остановилась.
– Что? – воскликнула эллинка в ярости. – Что ты сказал?.. Сын Артазостры позволил себе тебя оскорблять?
Никострат улыбнулся.
– Не беспокойся, мама. Я его побил.
Поликсена, не владея собой, дернула за уздечку, подняв Деймоса на дыбы. Черный нисейский конь заржал: Никострат едва успел отскочить и смотрел, как мать укрощает животное, со сверкающими восторгом глазами.
Царица спрыгнула на землю, великолепная в своем гневе.
– Я сейчас же прикажу привести этого мальчишку! – воскликнула она.
– Не надо, мама, – сказал Никострат. Он загородил ей дорогу, и Поликсена впервые осознала, как сын вытянулся за последний год.
– Дарион подстерегал меня за углом вместе с братом, но когда я выбил Дариону зуб, Артаферн убежал, – сказал маленький спартанец. – Они даже вдвоем меня боятся!
Поликсена нахмурилась. Дело принимало очень серьезный оборот. И почему ее замечательный сын такой молчун!
– Ты выбил Дариону зуб?
“И Артазостра даже не пожаловалась! Или Дарион тоже скрыл все от матери?” – тревожно подумала эллинка.
– Он сплюнул зуб с кровью, а потом сказал, что когда станет царем, подарит своей матери мою голову, – спокойно ответил Никострат.
Ее сын смотрел на нее с серьезностью взрослого. У Поликсены захолонуло сердце: она прижала к себе свое дитя.
– Афина Аксиопена*! Что же ты молчал!
– Я не хотел тебе говорить, – признался сын. – Но потом передумал.
Его серые глаза сузились. Точно такие же неумолимые глаза смотрели на нее из прорезей спартанского шлема, когда Поликсена провожала в последний поход отца этого мальчика.
Никострат отвернулся.
– Я не хотел бить Дариона, он маленький и слабый. Но он меня вынудил.
– Каков гаденыш, – сказала царица, все еще в потрясении от случившегося. Может быть, это уже не первая стычка Никострата с двоюродными братьями! – Я прикажу его выпороть, – закончила Поликсена.
Она не знала, что можно сделать еще.
Впалые щеки Никострата тронул румянец. Ей показалось, что этот маленький гордец обиделся: хотя сам пожаловался ей!
– Не надо меня защищать, мама, – сказал мальчик. – Дарион больше ко мне не сунется.
Поликсена усмехнулась.
– Пока не сунется, конечно, – пока этот мальчишка может рассчитывать только на себя, а не на воинов своей матери!
Она взъерошила волосы Никострата.
– Я все равно прикажу выпороть моего племянника. Он поднял руку на своего будущего царя.
Правительница Ионии помолчала.
– Пойми, сын, это не защита, это царское правосудие! Если бы ты первым напал на своего брата без причины, я бы велела высечь тебя!
– Он мне не брат. Он перс, – тут же возразил Никострат.
Мальчику явно понравилось, что мать прочит его в цари, и он раскраснелся от удовольствия. Но хвастаться маленький лаконец считал ниже своего достоинства.
– Я никогда бы тебя не опозорил так, как он, – сказал сын Ликандра.
Поликсена присела напротив мальчика, глядя ему в глаза.
– Ты уже большой, мой сын, и понимаешь, что между нами все очень непросто! Ты знаешь, что до сих пор на этой земле не было одного царя. Были тираны городов, мой брат был сатрапом – военачальником Дария… А я стала царицей, потому что мы договорились с персами!
– Я знаю, – ответил Никострат.
Поликсена улыбнулась, хотя ее снедала жестокая тревога.
– Поэтому, мальчик, я запрещаю ссоры в этом дворце между нашими детьми. И пусть ты думаешь, что Дарион тебе чужой, он сын моего брата! Артазостра и ее дети – это все наши родственники!
Никострат кивнул.
– Я понимаю.
Мальчик помолчал.
– Но если Дарион снова распустит язык, я снова его ударю, – заключил Никострат. – Мне все равно, что он хилый!
Поликсена покачала головой. Конечно, иначе сын Ликандра и не мог сказать.
– Я тоже не люблю бить тех, кто слабее, – призналась царица. – Твой отец никогда не обижал слабых. Ты веришь мне?
Никострат кивнул.
– Конечно, верю!
Ликандр был его героем, его полубогом – хотя сын никогда не знал этого спартанца. Этого воина, подобного во всем своим сородичам…
– Но иногда приходится первыми наносить удар, – сказала Поликсена, тоже думая в эти мгновения о погибшем в плену Ликандре. – Сейчас я не стану наказывать Дариона, он свое уже получил от тебя… а если вмешаюсь я, мальчик только озлобится. Но ты будь с ним осторожен. Такие, как Дарион, могут затаиться до подходящего случая. Ты понимаешь?
Никострат кивнул, глядя ей в лицо.
Она обняла сына за плечи, и он почувствовал шершавость ее шерстяного кафтана и грубоватого серебряного шитья.
– Я надеюсь сохранить в Ионии мир как можно дольше. Надеюсь, ты поможешь мне в этом, Никострат.
Мальчик не ответил, и мать не стала настаивать, зная, что в душе его происходит очень трудная борьба.
Вернувшись с прогулки, царица сразу же пошла к Артазостре.
По дороге Поликсена мучительно раздумывала, повинна ли персиянка в случившемся, – и в конце концов решила, что нет. Артазостра едва ли подстрекала своего старшего сына: она для этого слишком умна.
Достаточно было просто рассказать самолюбивому мальчишке, кто такой он и кто такой Никострат, – и дождаться, пока семена принесут свои плоды… Это случилось бы так или иначе!
Когда Поликсена дошла до комнат Артазостры, она была уже почти спокойна.
Покои Артазостры сейчас охраняли персы. Они остались неподвижными при приближении царицы; но так и следовало. Поликсена толкнула двойные двери.
В темно-алой комнате было тихо: и лязг дверей прозвучал оглушительно для самой гостьи. Поликсена постояла внутри, собираясь с мыслями какое-то время, – потом увидела, как к ней идет служанка Артазостры. Какая-то новая, Поликсена еще не знала ее имени. Эллинке казалось, что число приближенных Артазостры все умножается.
Персиянка поклонилась царице.
– Мне нужно видеть твою госпожу, – сказала Поликсена.
– Госпожа занята с сыном. Я провожу тебя к ней сей же час, царица, – торопливо прибавила женщина, видя, как нахмурилась эллинка.
Поликсена вошла в спальню Артазостры, где та кормила грудью Кратера. Царица остановилась на пороге при виде этого, не желая мешать.
Однако персиянка уже заканчивала: бросив на Поликсену быстрый взгляд и улыбнувшись, Артазостра отняла ребенка от груди и передала няньке. Потом не спеша завязала ворот сорочки и запахнула зеленый шелковый халат.
– Войди, – азиатка с улыбкой протянула руку. – Садись ко мне.
Поликсена вошла и села на кровать, ругая себя за то, что не может придумать, как приступить к разговору.
– Что-нибудь случилось? – спросила персиянка.
Она смотрела ласково и невинно. Поликсена вдруг поняла, что она все еще в своем мужском персидском платье и от нее пахнет лошадью.
– Случилось, – сказала эллинка. – Наши сыновья подрались.
Она откинула назад распущенные волосы, чувствуя, как краснеет. Артазостра, напротив, побледнела – и на несколько мгновений словно бы даже перестала дышать…
– Подрались? – повторила персидская княжна. – Почему?
Поликсена рассмеялась.
– Полагаю, потому, что они мальчишки, – ответила царица. – И потому, что один из них перс, а другой эллин!
Она отвернулась: хотя чувствовала, что Артазостра смотрит на нее упорным, пугающим взглядом.
– Мне рассказали об их драке слуги, – спокойно продолжала коринфянка. – Я пошла к Никострату, и сын все подтвердил! Он молчалив, но лгать не привык!
Поликсена повернулась к Артазостре.
– Сын сказал, что Дарион начал драку, – произнесла царица, глядя в немигающие черные глаза. – Причины он не назвал, и я не стала допытываться – у детей есть своя гордость… Но если тебе твой сын вдруг расскажет больше, если ты сможешь на него повлиять, прошу тебя сделать это, пока не слишком поздно, – мягко закончила Поликсена.
Ее слова можно было расценить и как простое остережение, и как намек.
Артазостра несколько мгновений не отвечала, потом склонила голову.
– Я поняла тебя, моя царица. Я поговорю с Дарионом сегодня же. Если он и вправду напал на твоего сына беспричинно, нельзя это спускать!
