Текст книги "Сумерки Мемфиса (СИ)"

Автор книги: MadameD

сообщить о нарушении

Текущая страница: 58 (всего у книги 97 страниц)

Филлида вновь опустилась в кресло, точно ее не держали ноги. Она закрыла лицо руками и несколько мгновений молчала.

– Хорошо, – наконец вымолвила афинянка едва слышно. – Я пущу вас к себе, но ненадолго. Вы должны найти себе дом и работу здесь, если задумали остаться!

Красивое лицо Никострата просияло радостью и гордостью.

– Мы благодарим тебя, госпожа! Ты делаешь великое дело!

– Хотелось бы надеяться, – вздохнула Филлида.

Никострат посмотрел на друга.

– Мы не стесним тебя, госпожа, и едим мы немного! И если ты приютишь нас на малое время, наши мечи будут тебя охранять!

– Славный… безрассудный юноша, – Филлида прослезилась, утерев глаза своим розовым покрывалом. – Я понимаю теперь, как твоя мать любит тебя! И как она будет страдать, если ты не вернешься!

– Моя мать мудра, и поймет, что я задумал, – возразил Никострат.

– Я боюсь другого, – вдруг сказал Мелос. – Как бы не казнили наших персидских начальников за то, что упустили нас!

– Тебя это огорчит? – спросил Никострат.

Юноши переглянулись – и расхохотались так заразительно, что Филлида засмеялась тоже.

Когда все успокоились, хозяйка дома серьезно сказала:

– Если вы останетесь у меня, приказываю вам не выходить на улицу, пока ваши корабли не оставят остров. Я узнаю это сама и скажу вам.

– Мы тебе благодарны, и подчиняемся твоему слову, – снова ответил за двоих лаконец. – Но позволь тогда спросить тебя. Бывают ли у тебя другие гости… работники? Твой супруг не оставил вам мужчин-помощников?

Филлида вздохнула, так что колыхнулось облачко рыжих кудрей надо лбом.

– К нам приходят двое сильных работников, которые ночуют у нас, – Калликсен распорядился, чтобы они присматривали за домом. Но сейчас других мужчин, кроме вас, здесь нет.

Госпожа дома встала и коснулась плеча Никострата.

– Как раз завтра один из людей мужа должен прийти. Я распоряжусь, чтобы он проследил, когда отчалят ваши суда.

Филлида посмотрела в потемневшие глаза царевича.

– Не бойся, никто в этом доме вас не выдаст.

Все блестяще удалось. Корабли Уджагорресента покинули Хиос через три дня, и все это время Никострат и Мелос безвылазно просидели в доме Филлиды. Однако ни о каких розысках, предпринятых персами, было не слыхать.

– Наверняка нас искали, хотя не смели вторгаться в дома, – возбужденно сказал Никострат, когда услышал счастливую новость.

Мелос улыбнулся, радуясь успеху. А потом удрученно сказал:

– Бедняжка Фрина!

– Да, Фрину жаль, – согласился царевич. – Но ведь нам все равно пришлось бы бежать, и позже это было бы гораздо труднее! А так… у нас будет возможность встретиться с Калликсеном и как следует подготовить восстание!

– Если только афинянин нас послушает, – заметил Мелос. – И если нас не изловят!

– Не изловят, – уверенно заявил Никострат.

Этим вечером Филлида пригласила их отпраздновать удачу, принеся кувшин чудесного черного хиосского вина.

– Без моего мужа у нас не так много поводов для радости, – сказала афинянка с улыбкой, разливая напиток в лучшие голубые фаянсовые чаши. – Не будем же их упускать! Хвала Посейдону и вашей храбрости!

– И твоей храбрости, достойная госпожа, – серьезно сказал Никострат, поднимая чашу.

А Мелос подумал, глядя на любимого друга, как похож он в этот миг на статую своего отца, некогда возвышавшуюся посреди Милета. Никострат точно так же, как спартанец Ликандр, связывал волнистые темные волосы на затылке, и уже начал отпускать бороду. И Мелосу казалось, что тень Никострата на занавеси, отгораживавшей ойкос от коридора, – это тень самого Ликандра, которая явилась из Аида, чтобы стать за плечом у отважного сына…

Иониец схватил из вазы румяный персик и вонзил в него крепкие зубы, не давая себе задуматься. Мелос даже зажмурился от удовольствия. Хиос – поистине благословенное, щедрое место; и, конечно, жители его прежде всего заботятся о своем процветании!

Филлида, сидя в кресле напротив, смотрела на юношей как на собственных сыновей.

– Вы останетесь у меня, пока не подыщете работу на корабле, – сказала афинянка.

Никострат поспешно проглотил кусок фрукта и кивнул.

– Это будет быстро, госпожа. Не тревожься.

На другое же утро двое друзей отправились в порт, а к полудню уже нашли себе место на одном из кораблей, доставлявших в Ионию столь же знаменитую, как местное вино, хиосскую мастику. Никострат назвался начальнику Аркадом из Коринфа, а Мелос – Тероном. Свое ионийское происхождение он, конечно, скрывать не стал.

Хотя хиосцы оказались на удивление беспечны и доверчивы по отношению к чужакам. А может, дело было в том, что проверять всех греков из Аттики, Элиды и Малой Азии, появлявшихся и исчезавших с острова, не представлялось возможным…

– Мы назвали себя в честь собак Актеона, – засмеялся потом Мелос, когда они шли назад к Филлиде, чтобы известить ее.

– Да, – ответил Никострат без улыбки. – Я помню о собаках, которые стерегли моего отца, когда он был в рабстве! Придет час, когда псы набросятся на своих хозяев!

========== Глава 128 ==========

Филлида собрала им в дорогу объемистую корзину, в которую, кроме доброго запаса лепешек, орехов в меду и сушеных фруктов, положила сменную одежду, несколько больших мотков бинтов и горшочек пахучего снадобья, замешанного на мастике. Объяснила, что им можно врачевать раны, ссадины и боли в желудке, если вдруг прихватит.

Никострат горячо поблагодарил афинянку, но при этом сделал такое движение, словно намерен был отказаться от столь щедрых даров. Но тут Мелос сердито дернул друга за плащ, и Никострат покраснел и проглотил свои неучтивые слова.

Иониец принял у хозяйки поскрипывавшую от тяжести новенькую корзину, несомненно, сплетенную ее руками. Мелос поклонился жене флотоводца, будто доброй богине, а Филлида ласково улыбнулась.

– Это еще не все, – сказала она и быстро вышла.

Вернулась афинянка, неся великолепное жемчужное ожерелье, при виде которого у юношей вырвался дружный восхищенный возглас.

– Это ожерелье подарил мне Калликсен, как благостыню от царицы Ионии – когда она еще была царицей! – сказала Филлида, обращаясь к Никострату. – Я никогда не носила его… этот убор слишком хорош для нашего маленького острова!

Афинянка протягивала драгоценность Никострату, держа длинное ожерелье на обеих руках, с видом, не допускавшим возражений.

– Теперь я знаю, что этот подарок дожидался тебя, царевич! Вам понадобятся ценности на черный день… и в любом случае понадобятся!

В этот раз молодой лаконец не стал отказываться. Он только спросил:

– Как же мы пронесем твой жемчуг на корабль?

Филлида улыбнулась.

– Я зашью жемчужины в ваши плащи. Поровну, – она взглянула на Мелоса, и оба юноши кивнули.

– Я могу сам зашить. Я умею, – предложил Мелос, которому, как и Никострату, было неловко, что хозяйка так хлопочет.

– У меня получится лучше, – сказала афинянка.

Она взяла у них плащи и ушла на женскую половину. Друзья сели, не зная, о чем говорить, – Мелос, рассматривая изысканное, несмотря на простоту, убранство комнаты, тягостно задумался. Ему теперь казалось, что Филлида помогла им не потому, что вдруг в них поверила, – а из жалости и безвыходности положения, в которое поставил ее и себя царевич… благородная афинянка не могла отказать родственникам в убежище! Она понимала, что упрямый Никострат все равно не вернулся бы на корабль, и спасала их обоих от позора, если не от смерти…

Мелос посмотрел на друга, и понял, что того посетили схожие мысли.

Вскоре Филлида вернулась, неся перекинутые через руку плащи.

– Вот, взгляните и пощупайте, – афинянка улыбалась. Она отвернула подшитый край плаща Мелоса. – Я положила вам с собой иглу и нитки, сможете сами пороть и подшивать.

Юноша недоверчиво пощупал одежду. Плащи немного отвисли, но, не зная о спрятанном жемчуге, было очень трудно догадаться.

Друзья еще раз хором поблагодарили жену морехода.

Филлида кивнула, улыбаясь растроганно и тревожно.

– Я вижу, что вами движет не столько чувство справедливости, сколько желание показать себя… как свойственно молодым, – сказала она. – И я, женщина, могу лишь заклинать вас: будьте осторожны и всегда помните, что за нити вы держите в руках!

***

Никострат и его спутник еще не нашли себе другого пристанища на острове, однако Никострат сомневался, что оно им понадобится. Молодые люди переночевали на корабле, как несколько других матросов, – завернувшись в свои драгоценные плащи. Утром, снедаемые лихорадкой ожидания, они проснулись, едва только порозовел восток. Друзья вытащили корзину Филлиды и поели, разломив лепешку. У нее тоже оказался смолистый вкус, присущий Хиосу…

– Очень уж скоро наши персы отчалили, – пробормотал Никострат, глядя, как выступают в предутреннем свете соседние корабли и лодки, сушившиеся на песке кверху днищем.

Другие матросы, спавшие на палубе среди ящиков с оснасткой, только начали шевелиться. Мелос бросил на новых товарищей опасливый взгляд и ответил лаконцу:

– Да, меня тоже удивило, как они поспешили. Но сейчас я думаю, что у них были планы помимо торговли, ведь здесь нет ничего такого…

Никострат быстро прижал палец к губам. Матросы уже вставали: пора было приступать к своим обязанностям.

Плавание оказалось спокойным, в сравнении с путешествием до Хиоса, и приятным, несмотря на изнурительную работу и опасности впереди. У хиосского купца, к которому нанялись двое друзей, на судне не было рабов, – и служили одни только греки. В свободное время товарищи Никострата и Мелоса охотно болтали с ними о всякой всячине, делясь новостями об Ионии: “Аркад” и “Терон” помалкивали и слушали в оба уха. Правда, к их разочарованию, матросы не рассказали ничего такого, чего они не знали бы сами.

Сын Поликсены и его друг оставили Ионию в руках повстанцев, разоренную беспорядками, – но со слов Филлиды и торговцев Навкратиса Никострату и Мелосу было известно, что уцелевшие ионийцы восстановили свои хозяйства. Этому немало поспособствовали завоеватели – Масистр, военачальник Дария, показал себя весьма рачительным хозяином и разумным правителем…

– Ну просто образцовый сатрап, – пробормотал однажды Никострат, когда они с другом ночью лежали рядом на палубе, укутавшись в свои плащи.

Мелос помолчал, глядя на проплывающие над ними звезды в черном небе, удивительно яркие и крупные.

– Может, этот Масистр и вправду из лучших, – наконец тихо откликнулся иониец. – Ты помнишь, что рассказывал Менекрат… скульптор, который бежал от царицы Атоссы и был в рабстве у евнуха? Это Масистр помог ему вернуться домой.

Юноша повернулся к другу.

– Неизвестно только, долго ли потерпит его Дарион. И долго ли Дарион захочет оставаться в подчинении. Хотя военачальники по персидским законам подчиняются сразу Дарию, а не сатрапам, – Масистр сразу и военачальник, и сатрап…

Никострат оборвал побратима досадливым жестом.

– Мы еще не видели ни Дариона, ни твоего распрекрасного Масистра!

Лаконец закрыл глаза, собираясь уснуть. Но тут Мелос неожиданно прошептал:

– А если тебя узнают в Милете? Ведь статуя Ликандра так долго стояла у всех на виду, на нее любовалось так много людей!

– Это было давно, – ответил Никострат сквозь зубы. – Статуя моего отца давно разбита.

Он поворочался и буркнул:

– Спи.

Через два дня они увидели ионийскую землю.

Когда раздался предупреждающий окрик рулевого, Мелос вскочил и в ужасном волнении начал всматриваться вперед. Изломанная береговая линия приближалась, буро-зеленые островки распадались на лужайки и рощицы, среди которых виднелись красные черепичные кровли жилищ. И целым, во всем своем нетронутом великолепии возвышался на холме многоярусный изжелта-белый дворец, с его арками и пестревшими цветами террасами, которые уступчато поднимались над царскими садами.

– Ну просто палаты царя царей, – пробормотал Никострат, который встал следом за другом.

– Красиво, – тихо откликнулся Мелос. Он помнил, что этот дворец они покидали полуразрушенным: восставшие разгромили все, что могли. За годы до этого Филомен перестраивал крепость своего предшественника-тирана, искусно сочетая эллинский стиль с азиатским, – а перестроенный вторично дворец выглядел совершенно по-персидски.

Однако, когда они зашли в Гераклейскую бухту, в порту оказалось полно ионийцев, которые и встретили хиосский корабль. Эти люди казались веселыми и радушными.

“Люди ко всему привыкают”, – подумал Никострат, настороженно осматриваясь. А особенно легко привыкают к чужим несчастьям…

Когда они помогли с разгрузкой, хозяин судна отпустил матросов погулять. Из них многие были отсюда родом, и радостно устремились в знакомые места. Никострат и Мелос в этот раз решили не отставать от других: тем более, что приятели зазывали их повеселиться, и не годилось возбуждать лишние подозрения.

Никострат, так и не успев осмотреться, в первый раз за свою жизнь очутился в задымленной, прокопченной пивной, окруженным выпивохами и продажными женщинами.

Несколько из них тут же принялись виться вокруг незнакомых красивых юношей. Одна из девок, не утруждаясь разговорами, присела Мелосу на колени, обвив руками его шею, и попыталась поцеловать; иониец с негодованием отпихнул ее. Женщина чуть не упала – и, после нескольких мгновений изумленного молчания, разразилась пронзительной руганью.

На двоих друзей тут же обернулись все остальные посетители. Мелос выпрямился на лавке, вызывающе оглядывая соседей своими темными глазами.

– Не смейте никто нас трогать!.. – воскликнул он.

А Никострат, приподнявшись с места, наградил прочих посетителей и девиц таким взглядом, что у всех пропала охота связываться. Товарищи и местные завсегдатаи отвернулись, и опять загудели разговоры, зазвучал смех и звон посуды.

– Уйдем отсюда, – прошептал Мелос другу.

Но тут Никострат, к его удивлению, качнул головой.

– Нет, сейчас останемся – на нас и так уже косо смотрят, – ответил лаконец.

Хозяин уже выплатил им часть жалованья, и они заказали по кружке горького пива. Потягивая его, друзья размышляли, как быть дальше. Пока ничего дельного в голову не приходило.

Потом они ушли в темный угол пивной и там тихонько порешили, что вернутся на корабль и переночуют с теми матросами, кому в Милете некуда пойти или жаль тратить деньги на ночлег. Конечно, постоянно так делать не годилось. Но каждый день требовал новых решений.

Друзья вернулись на берег уже в сумерках, и перед сном решили выкупаться в море и выстирать одежду. Правда, ее все равно пришлось бы отстирывать от соли; но уж лучше так, чем искать прачек в городе.

Никострат первым сбросил с себя платье и, гордый и прекрасный в своей мужественной наготе, вошел в пенящуюся воду по пояс; а потом ласточкой бросился в волны, вытянув сложенные руки. Мелос с восхищением смотрел, как друг плещется; не забывая, однако, караулить сложенные на песке плащи и вполглаза следить за людьми в порту. Никто, казалось, пока что не обращал на них внимания.

Никострат выкупался и выполоскал одежду; а потом, набросив мокрый хитон на плечо, вышел из воды, улыбаясь другу. Он редко улыбался так открыто.

– Теперь ты, – пригласил спартанец.

Мелос улыбнулся и тоже, раздевшись, бросился в море.

Когда он покончил с купанием и стиркой, то увидел, что Никострат, в мокром хитоне, сидит на песке и вглядывается в корабли, видневшиеся на стоянке поодаль. Милет был и оставался оживленным портовым городом, и в его гавани теснилось много судов.

Когда встревоженный Мелос подошел к другу, Никострат резко вытянул руку в сторону группы кораблей, стоявших севернее.

– Погляди… Тебе они не кажутся знакомыми? – прошептал он.

Мелос торопливо натянул липнущее к телу платье. Он вгляделся в чужие триеры и биремы из-под приставленной к глазам руки, защищаясь от света появившейся луны. Потом мотнул головой.

– Сейчас все они выглядят похожими, – ответил иониец. – Давай побыстрее поднимемся на наш корабль.

Друзья вернулись на свое хиосское судно и, неловко пробравшись между спящими, устроились на привычном месте. Их знобило после купания, и они набросили плащи. Филлида знала, что делает, когда зашила жемчуг именно в плащи – которые так нужны морякам на ветру и в холодные ночи.

– Может, Калликсен здесь? – шепотом спросил Мелос.

– Вряд ли, – ответил Никострат.

Им обоим не давала покоя ужасная мысль, которую ни один не отважился высказать. Но все и так было понятно. Оставалось только дождаться утра.

Когда взошло солнце, друзья встали и, распрямив онемевшие тела, первым делом поспешили взглянуть на чужие корабли. И, всмотревшись в триеры своими зоркими глазами, Никострат толкнул друга в бок.

– Вон там, – сказал лаконец уже совершенно спокойно, показывая на север.

Мелос знал, о чем говорит друг, и тоже сохранил спокойствие, увидев это. Они взялись за руки, теснее прижавшись плечами.

В Гераклейскую бухту вошли их персидские корабли: над поднятыми рядами весел чернелись головы персов и египтян и блестели их наряды, расшитые медными кружочками, как рыбья чешуя.

Царевич и его спутник посмотрели друг на друга. Они не смогли подсчитать, сколько из кораблей Уджагорресента направилось в Ионию и стояло сейчас в гавани; и не знали, какую персы и их египетский начальник преследовали цель. Схватить беглецов – а может, решить какие-нибудь дела с молодым тираном Милета или Масистром, и заодно поискать беглецов?..

Никострат дернул друга за плащ, и Мелос быстро сел, вместе со спартанцем скорчившись за бортом. Они оба тяжело дышали.

– Ну вот и все, – пробормотал Мелос. Губы у него пересохли, и голос охрип.

– Нет, – непреклонно ответил Никострат. – Мы скроемся от них, потому что должны.

========== Глава 129 ==========

Поликсена каждый день ждала известий о сыне и зяте, хотя знала, сколь мала вероятность получить их. Тураи не мог успокоить супругу, и маленький сын лишь ненадолго отвлекал ее. А у Фрины от страха за мужа пропало молоко. Забывая о том, что Поликсену мучает такая же тревога, афинянка по утрам прибегала к матери и плакала, что ей опять снилось, как Мелоса и Никострата берут в позорный плен или казнят…

Поликсена вместе с дочерью сжигала цветы и благовония перед изображением Нейт, молясь за детей. Они давно уже отучились молиться богам своей родины.

– Ах, будь мы в Элладе, мы бы принесли жертву Зевсу, – воскликнула однажды Фрина. – Умилостивили бы нашего бога кровью козленка, чтобы даровал моему брату и мужу удачу! А Нейт, которая питается только цветами и миррой, – чем она может пособить воинам?..

Поликсена бросила на дочь быстрый гневный взгляд.

– Придержи язык, когда ты в стране этой богини! Никострат и Мелос смогут сами приносить жертвы за себя, когда ступят на нашу землю. Или найдется тот, кто сделает это за них!

И вот, в один из таких дней, Поликсена получила приглашение из Саиса – от Уджагорресента, который писал, что желал бы увидеться с нею. Египтянин извещал бывшую царицу, что вернулись два из его кораблей, но ничего не сказал о возвращении ее сына и Мелоса.

Поликсена бросилась с этим письмом к мужу.

– Они остались там – сбежали! – воскликнула коринфянка вне себя, потрясая папирусом. – Слышишь, ты, жрец?.. Наши двое воинов сбежали!..

– Ты уверена?.. – начал Тураи; но тут же осекся, понимая материнские чувства. Он подошел к жене. – Уджагорресент ничего о них не упоминает? – спросил он.

– Нет, – с тяжелым вздохом ответила Поликсена.

Она прижалась к египтянину, и тот начал гладить ее по жестким черным волосам, со всею чуткостью супруга ожидая, что она еще скажет.

– Я понимаю, что Уджагорресент хочет чем-то удивить меня – и неприятно удивить. Но даже он не настолько жесток, чтобы откладывать до нашей встречи вести о гибели моего сына!

Тураи посмотрел жене в глаза.

– А если… он подозревает тебя в заговоре?

Поликсена лишь устало пожала плечами и рассмеялась.

– В каком? Как?.. Я ничем не могла бы помочь сыну отсюда, а союзников на ионийских островах у меня нет. Уджагорресенту это известно ничуть не хуже твоего.

Поликсена покачала головой.

– Нет, за себя я не боюсь. И я поеду.

– Мы вместе, – сказал египтянин.

Исидора родители оставили дома – поручив ребенка кормилице, которую пришлось взять для обоих малышей. В первый раз после рождения сына Поликсена и Тураи покидали усадьбу вместе. А значит, повод был более чем серьезен.

Всю дорогу до реки Поликсена молчала. Хотя египтянин старался не докучать ей: ионийская царица и ее советник достигли такого понимания, при котором слова иной раз только мешают. У Поликсены болели перебинтованные груди, и перед глазами стояло лицо сына – как он улыбнулся ей своей медленной, но сердечной улыбкой, уходя из дому…

А едва они сели в лодку, как служанка Мекет вскрикнула и показала куда-то пальчиком. Тураи, который готовился оттолкнуть лодку от берега, взглянул в этом направлении и окаменел.

– Что там… – начала эллинка. Муж тронул ее за плечо и кивнул на север, откуда к ним приближалась богатая барка – отделанная золотом и покрытая киноварью, как персидские корабли.

Поликсена, которая было побледнела и напряглась, через несколько мгновений успокоенно улыбнулась, взяв мужа под руку.

– Уджагорресент, – прошептала она.

Ни разу еще царский казначей не навещал их в этом поместье – хотя никто из хозяев не забывал, что прежде оно принадлежало царице Нитетис.

Они дождались, пока барка не приблизится; совсем скоро уже стало нельзя притворяться, что Поликсена и ее муж не узнают своего благодетеля. Они встали в лодке; Уджагорресент, который сидел на палубе под тентом, тоже поднялся и улыбнулся. Улыбка была невеселая, но Поликсена не почувствовала враждебности.

Ее прошиб пот.

– О мать богов, только бы не…

– Нет, нет, я уверен, – поспешно проговорил Тураи. Но тут ладья высочайшего гостя остановилась, локтях в пяти от них.

– Привет тебе, царица, – сказал Уджагорресент. Он был в длинном легком азиатском платье и белой головной повязке; и под этой повязкой Поликсена разглядела пергаментную желтизну лица старого египтянина. Ее сердце сжал какой-то новый страх.

– И тебе привет, господин, – осторожно сказала коринфянка. Она склонила голову. – Ты решил почтить нас своим посещением?

Уджагорресент кивнул и, опершись на плечо египетского стражника в белом льняном доспехе, вышел на берег. Коринфянка, ее муж и слуги тоже покинули лодку.

Тураи и Поликсена воздержались пока от дальнейших вопросов; они в тревожном и почтительном молчании последовали за Уджагорресентом, который направился через пальмовую рощу, точно к себе домой. Однако при их приближении царский казначей остановился.

– Примете ли вы меня в своем доме?

Поликсена поняла, что Уджагорресент намерен остаться в усадьбе на несколько дней; и кивнула. Она терялась в догадках, одна страшнее другой…

В таком же молчании они дошли до дома: Уджагорресента сопровождали только двое воинов. Когда они направились через сад, между клумб с маками и ландышами, в дверях показалась Фрина.

Увидев свою мать в обществе такого гостя, бедная царевна вскрикнула и шагнула назад. Но не решилась убежать, и только вжалась в стену, когда Поликсена ступила в прихожую.

Коринфянка успела ободряюще улыбнуться дочери и коснуться ее плеча; больше ничего. Фрина следом за матерью проскользнула в дом и хотела убежать наверх; но так и не сделала этого и только с мольбой сжала руки.

Мать знаком велела ей идти с ними; и это придало Фрине храбрости. Хозяева с гостем и его охраной направились в трапезную на первом этаже, чтобы там обсудить дела, не терпевшие отлагательства.

Когда все сели, Поликсена сделала знак Мекет принести вина. Она сосредоточила внимание на госте: в комнате наступила тишина.

Египтянин несколько мгновений сидел, будто отдыхал или обдумывал дальнейшие слова. А потом поднял голову и посмотрел на хозяйку.

– Твой сын и его сообщник бежали.

Уджагорресент говорил по-гречески, и так и сказал – “сообщник”. Он улыбнулся, глядя Поликсене в лицо.

– Бежали? – наконец выговорила коринфянка. – Куда бежали?

– Вероятнее всего, в Ионию. Мои корабли направлялись туда после Хиоса, – хладнокровно продолжил царский казначей. – Две триеры вернулись в Та-Кемет после посещения острова, как и было приказано; а остальные поплыли на розыски царевича.

– И если они схватят моего сына… он попадет в руки Дариона? – глухо спросила эллинка.

Фрина, сидевшая в стороне от всех, уткнулась лицом в ладони и разрыдалась. – Мелос!.. Я знала это! – сдавленно воскликнула она.

– Вероятно, так и будет, – сказал Уджагорресент, взглянув на сраженную горем Фрину. Если он и подозревал Поликсену в том, что она подбивала сына на мятеж, сейчас египтянин не сердился: он казался столь же озабоченным. – Не отчаивайся заранее, царица, – продолжил гость. – У Дариона есть могущественный опекун, обладающий правом отменить любое его решение.

– Если только он пожелает, – мрачно ответила эллинка. – И если успеет!

Она устремила взгляд на Уджагорресента.

– Скажи откровенно – ты хочешь, чтобы твои люди помешали Дариону причинить зло Никострату?..

– Если это будет им по силам, они ему помешают, – ответил египтянин.

Оба замолчали. Оба этих политика понимали, что им остается только дожидаться последующих новостей, счастливых или несчастливых.

Уджагорресент сделал глоток вина и несколько мгновений сидел, точно этот вкус напомнил ему о чем-то давнем и прекрасном. А потом снова посмотрел на коринфянку.

– Я болен, царица, – неожиданно сказал он. – Вероятно, мне осталось недолго.

Все сидевшие в комнате встрепенулись, и даже Фрина. А Поликсена подумала – как же она сама упустила это: и нездоровый вид своего покровителя, и то, что он против всякого обыкновения приехал к ней домой…

– Что у тебя болит, господин? – наконец спросила коринфянка. – Ты приглашал врача?

Она была по-настоящему обеспокоена, и Уджагорресент улыбнулся.

– Печень… Сердце, – сказал он. – Те органы, которые, как учат наши посвященные лекари, более всего страдают вследствие неправедных поступков человека. В жизни есть лишь одно истинное, царица, – это смерть.

Эти слова прозвучали так по-египетски, что все вздрогнули, точно на них повеяло холодом гробницы.

Поликсена положила руку на локоть старого жреца Нейт. Никогда прежде она не думала, что будет ему так сочувствовать.

– Мне кажется, господин, тебе нужно отдохнуть, – серьезно сказала она. – Пожить немного в покое.

– За этим я и приехал, – устало усмехнувшись, ответил Уджагорресент. – И еще потому, что не пожелал отрывать мать от детей.

Он посмотрел на Поликсену, потом на ее мужа.

– Будем вместе дожидаться новостей из Ионии.

***

Никострат и его друг сумели выскользнуть с триеры и затеряться среди людей в порту. Это было лучшее, что они могли придумать в виду персидских кораблей. Но ни куда бежать, ни как теперь быть – они не знали.

У Мелоса никого в Милете не было – его старые родители остались в Эритрее: иониец опасался, что они уже умерли.

– Может быть, здесь персы получат разрешение обыскать корабли в гавани… А прятаться на триере нам нельзя, нас заподозрят свои же! – сказал Никострат.

– Теперь уж точно заподозрили, – ответил Мелос.

Они решили попробовать отсидеться в какой-нибудь таверне… или хоть в той же пивной, где были вечером. Но так рано в питейных заведениях немного народу; и наверняка их запомнили в этом месте из-за вчерашнего!..

Друзья решили узнать у кого-нибудь, где найти таверну.

Они спросили какого-то молодого милетца, и тот благожелательно объяснил.

– Идите дальше, и поверните налево, там, где старая смоковница. Таверна в конце улицы – в тупике у стены. Рыба там отличная, и берут недорого!

Они поблагодарили и последовали указаниям прохожего. Молодые люди шли быстро и осматривались; навстречу попадались ионийцы, одетые бедно и получше. Прошел мимо отряд воинов в панцирях, при мечах; Никострат и Мелос приостановились, проводив их взглядом.

– Не нравится мне это, – сказал Никострат.

– А что еще делать? – откликнулся Мелос.

Он, как и спартанец, видел в каждом встречном угрозу – и чуял ее за каждым деревом, за каждой дверью. Но они шли теперь, словно ведомые, вверив себя судьбе.

На углу Никострат и Мелос остановились; они взялись за руки. Потом Никострат посмотрел на друга и кивнул.

– Я первый.

Лаконец скользнул вперед. А потом, после страшной паузы, Мелос услышал из-за поворота его оклик:

– Терон!

Иониец чуть не забыл, что теперь это его имя; он быстро последовал за другом. Никострат подождал его.

– Все хорошо, – сухо сказал он. – Вперед.

Таверну с большой криво намалеванной вывеской, изображавшей рыбу, они увидели сразу. И улочка, зажатая между домами, действительно оканчивалась тупиком. Здесь им встретилось еще несколько человек, но самого бедного и мирного облика. Притворяться они бы так не смогли – двое молодых воинов это знали.

Никострат опустил руку к ножнам; это движение его успокоило. Друзья подошли к открытым дверям таверны, откуда аппетитно пахло и тянуло дымком.

– Идем, – снова приказал царевич.

Они вошли и осмотрелись в большой комнате с низким потолком. За грубо сколоченными столами, на скамьях, сидели несколько мужчин и ели жареную рыбу с луком и черными оливками; хозяина видно не было. Никострат прищурился.

– Кажется, тот – за столом у стены, – сказал царевич. – Подойдем к нему.

Они сделали только пару шагов в сторону чернобородого кудрявого ионийца, как за спиной вдруг послышался стук нескольких пар тяжелых мужских сандалий.

Друзья развернулись, судорожно хватаясь за мечи; но не успели даже вытащить оружие. Их схватили крепкие руки, локти им вывернули назад; Никострат и Мелос узнали киренских моряков, с которыми они плыли на корабле Уджагорресента.

– Попались, голубчики!..

В голосах бывших товарищей послышались злость и торжество. Их вытолкали наружу, не обращая никакого внимания на людей в таверне; да никто бы и не вступился за чужаков.

– За нами следили! – воскликнул Мелос, когда сумел встретиться глазами со спартанцем.

– Твоя правда, следили, – с готовностью согласился африканский грек, выкрутивший ему руки. – Вас уже сутки ищет городская стража! И наместник поставлен в известность!

“Какой наместник? Дарион?” – подумал Мелос, борясь с отчаянием.

На улице к ним сразу же подступили стражники-ионийцы; видимо, ждавшие в засаде. Пленникам связали руки и, подталкивая в спину, повели вперед. И еще не доходя до поворота, они увидели перегородившего дорогу всадника на гнедом коне, в алом с золотом платье.

Никострат прикрыл глаза – под веками он увидел пылающее марево; а потом молча и ненавистно воззрился на двоюродного брата. Он знал, что все проиграно…

– Мой дорогой родич! – воскликнул Дарион. Молодой тиран оказался одет по-гречески, но большие черные глаза его были подкрашены, как у перса.

Он развернул коня и уставился в лицо Никострату с ледяной усмешкой.

– Я счастлив видеть, что ты оказался так же храбр и туп, как и все твои немытые соплеменники. Или вас двоих вдохновил не спартанский пример, а афинский?